Читать книгу Дейдара. Отверженный - Виктор Сергеевич Эрленеков - Страница 1

Сегодня выдался замечательный день. Уже нет летней жары, но и осенние дожди ещё не начались. Самое начало бабьего лета, даже не скажешь, что осень. Только деревья начали менять окраску. При иных обстоятельствах можно было просто наслаждаться ещё не загаженным лесным воздухом и мечтать о будущем. Вспомнить о недавнем романе или найти новую подружку, с которой будет приятно провести зиму или даже жизнь.

Но не сегодня. Сегодня он тщательно подготовился. Даже туристический коврик нашёл, чтобы меньше мёрзнуть, лёжа на земле в неглубоком окопчике. Верный Корд был вычищен и смазан, ленты набиты до отказа, а прицел отлично пристрелен метров на пятьсот. Вот никогда не думал, что отцовская наука всегда следить за оружием и готовиться заранее пригодится в жизни. Однако пригодилась.

Вообще детство и юность пролетели как один день. Старшие классы школы были полны первых переживаний, ведь такая штука как первая любовь случается один раз, как и первое прикосновение и первый секс. Помню, как первый раз залез к девчонке в трусы. И чего я ожидал там найти? Но сейчас эти воспоминания веселят и отгоняют страх смерти. Потом был универ с его вечеринками, гулянками и бесшабашностью золотого мальчика. Я уже предвкушал окончание, хорошую работу и даже перспективы в политике. Одаривая очередную подругу порцией спермы, я считал, что жизнь только начинается и вот-вот понесётся вперёд как скоростной локомотив.

Но однажды я пришёл домой и понял, что ни чего больше не будет, так как мой основной толкатель по жизни лежал перед дверью дома с раскинутыми руками в луже из собственной крови. Ни чего личного, только бизнес. Я был слишком занят поисками новой дырки, чтобы войти в курс дел, чтобы понять, как и что работает, поэтому сейчас был в положении рыбы на берегу.

Потом приходили разные люди. Сначала интересовались, потом просили, затем требовали и угрожали. У меня хватило ума не поддаваться панике, чего не скажешь о матери, но она быстро придумала замену, и я остался один на один с проблемами. Деньги заканчивались, а странные люди не переставали требовать непонятного.

И однажды я сорвался. В очередной раз ко мне пришёл какой-то человек. Я не помню его, всего лишь один из. Вместо приветствия он начал рассказывать о том, что нашёл покупателя на мой дом, и если я не соглашусь сам, то он мне поможет. Я молчал, только слушал. В какой-то момент я понял, что стою над парящим телом с кочергой от камина в руках. Гостиная больше напоминала скотобойню. Кровь была везде. На стенах, на потолке, на камине, на мебели, а у странного человека больше не было головы, лишь месиво из костей и кожи.

Дальше всё было как на автомате. Я оттащил тело в сад и закопал его в таком месте, где было бы сложно придумать. Потом я несколько дней вычищал комнату, благо друзей я не завёл, девушки тоже не было, а мамаша укатила искать счастья со всеми деньгами в придачу. Поэтому сейчас я распродавал всё что можно, чтобы было на что жить. Друзья исчезли сами собой.

Как-то раз ко мне пришёл следователь и показал фотографии человека. Я узнал его, но вида не подал. Потом я сидел перед холодным камином и думал, что делать дальше. Но не придумал ни чего лучшего, как уйти в армию. Благо первичное обучение я успел пройти, и можно было рассчитывать на офицерское знание. Но не все оказалось таким радостным. Породные данные не позволили мне пойти служить по своей воинской специальности, а в десант пиджаков не берут. Поэтому пришлось идти в пехоту, и не офицером, а обычным сержантом. Плюнув на все, я подписал контракт на пять лет и заключив договор с риэлтером, отправился служить родине.

Служилось не плохо, пока я осваивал несложную строевую науку и завязывал тёплые отношения с огромным Кордом, даже стал забывать, что где-то там была совсем другая жизнь. Со старыми знакомыми я не общался, номер телефона сменил, а однажды получил сообщение из банка о пополнении счета на кругленькую сумму. И вот теперь точно всё. С прошлым покончено навсегда. Закончится армейский контракт, стану дауншифтером где-нибудь на Бали или Сейшелах. Пошлю всё куда подальше.

Хорошо было так думать, пока не закончилось обучение. Однажды утром случилось построение. Нам сообщили, что родина нуждается в нас и отказываться грешно. Затем мы тщательно грузились и долго летели в гулком транспортнике. Так я оказался на ближнем востоке. Я не очень хорошо понимал, чем отличается Сирия от Ливана или Ирана. Для меня всё было единым: жара, красная пыль и непонятный язык. Почти два года я смотрел на мир из-за бруствера окопа или через оптику прицела. Корд стал мне другом и братом. Местами с него слезла чёрная краска, но от этого он стал только роднее. Сколько раз мы рвали ночь на до и после, сольно непонятных теней в ночи было разбрызгано по пустыне. Недаром отец учил меня бить на опережение. Теперь у меня было несколько медалек и три не использованных отпуска. Ехать мне было некуда. Зарплата копилась вместе с деньгами за дом.

Потом что-то произошло в верхах, и нас переместили на границу с одной из бывших республик. Ситуация стала приятнее, потому что теперь я смотрел через прицел не на пески, а на красивые зелёные поля и раскидистые деревья. Как-то раз ночью всё изменилось. Всё пришло в движение. Мы с кордом старались от души, истратили весь боезапас, но удержались. Медальки никто не предлагал, но переместили чуть дальше от границы на более укреплённый участок.

И вот теперь мы лежим на правом фланге и ждём всякого. Кто его знает, как закончится этот день и уж тем более как пройдёт ночь. Мне если честно нет никакой разницы. Павших сослуживцев я уже всех и не помню, не считал я их. А сам уже третий год на войне, и мысли мои стали какие-то однообразные, глаза пустые, а волосы седые. Мне шёл двадцать пятый год.

Идиллия. Тишина, только слышно, как играет в ветвях ветер. День клонится к закату. Правый фланг укреплён хорошо, да и мы с кордом тут не последнее место занимаем. Но вот только странное что-то я замечаю краем глаза. Почему-то мне кажется, что лес движется, постепенно обходя наши укрепления справа. Я поднапрягся и переставил пулемёт так, чтобы можно было посмотреть в оптику. С этой позиции я немного открыт, но выбора особенно нет.

Не нужно быть гением, чтобы понять – лес сам двигаться не может, а применение оптического прицела точно показало – это камуфлированные солдаты.

– Центр, я правый, вижу движение в зелёнке до сотни единиц, приём.

– Правый, я центр, подтвердить информацию.

– Центр, я правый, движение увеличилось до двух сотен, разрешите действовать.

– Правый, я центр, остановить движение. Мне нужно до тридцати минут на передислокацию.

– Центр, я правый, к выполнению задачи приступил.

Я выбрал одного из солдат, того, у которого торчит антенна рации и начал с него. Там-там войны зазвучал в исполнении моего лучшего друга. Вражеский связист развалился на две части. Потом я бил без разбора. Идентифицировал цель и бил, бил все, что шевелится, что не шевелится, но выглядит подозрительно – тоже бил. Корд плевался гильзами, с мелодичным звоном разбрасывая их перед моим укрытием.

В какой-то момент я подумал, что у нас всё получилось. Но всё же прицепил дополнительную ленту. Ствол шипел кипящим маслом. На месте противника то тут то там виднелись окрашенные багрянцем кусты и деревья. Природа стихла.

– Центр, я правый, движение остановлено, приём.

– Центр, ответьте правому, приём.

– Центр, приём!

– Правый, я левый, Приём!

– Левый, какого хуя? Где правый?

– Пиздец центру, правый, приём!

– Как пиздец? Совсем? Приём.

– Управляемая пятисотка, КП в пыль, Приём!

– Да как так-то! Кто тут, блядь теперь пыхтеть будет, приём!

– Твоих сколько? Приём!

– Отделение! Рассчитаться, о потерях доложить!

– Левый, твоих сколько? Приём!

– Половина двухсотые, пятнадцать трёхсотые, трое сильно. В строю я и ещё четверо, приём!

Я приподнял голову, чтобы осмотреть позиции своего отделения. Картина была ужасная. За счёт того, что я сменил позицию, я остался жив. Весь основной укреплённый район был одной сплошной воронкой. Останки тел и снаряжение было разбросано в хаотичном порядке. Корд хорошая штука, но он так сильно грохочет, что ни черта не слышно. Судя по картине, наши позиции закидали тяжёлыми минами. Теперь я один в поле воин. Но самое страшное, что в лесу снова движение.

– Левый, вытаскивай трёхсотых, кого можно, отходи, приём!

– Правый, твоих сколько? Приём!

– Отделению пиздец, я один, Приём!

– Какого хуя, приём!

– Сука, отводи людей, я тут херачить буду, отвлеку, приём!

– Охуел? Нас и так мало, Приём!

– У меня нога отлетела, мне самому пиздец, отходи, пока я не сдох, Приём!

– Понял тебя, брат, рад был служить с тобой, Приём!

– И ты тоже ничего, докричись до арты, квадрат правее и мой, Приём!

– Понял тебя. Кому чего передать? Приём!

– Вали уже! Нет у меня никого, Приём!

– Принял.

А что я мог сказать ещё? Там пятеро живы, может кого из раненых вытащат, а я? Всё отделение в труху, как я их жёнам и матерям в глаза смотреть буду? А тут от меня хоть какая-то польза. Я сгрёб все ленты, все три по пятьдесят в каждой, ещё половина в аппарате. Значит минут десять продержусь, успеют отойти.

Я держался. Бил чуть ли не одиночными. Выцеливал каждую цель. Потом перетаскивал своего дружбана на новое место и снова бил. У меня ещё оставалась одна лента, а сколько прошло времени я не знаю. В какой-то момент меня что-то обожгло ниже колена. Наверное, в другой раз я бы расстроился, увидев, что произошло с моей ногой, но сейчас, пока адреналин шкалил, я вколол себе ампулу военного обезболивающего, попросту морфин, перевязал автоматным ремнём ногу, и стараясь не сильно задевать открытой костью землю, продолжил бить гадов. Уходить мне теперь точно некуда. Когда ленты почти не осталось, меня сильно толкнуло пониже лопатки, тело буквально прожгла такая БОЛЬ, какой я никогда в жизни не ощущал. Посмотреть назад я не мог, но по брызгающей крови, и онемевшему враз обрубку я понял, теперь мне осталось только помолиться, если успею.

Я молился, перевернувшись на спину, и глядя в облака, молился о том, чтобы ребята успели дойти к своим, чтобы эта чёртова война остановилась, наконец, я молился о том, чтобы парни и девушки в двадцать лет, ходили на свиданья и женились, наслаждались жизнью, а не нюхали собственное дерьмо, вытекающее вместе с кровью. Жизнь уходила, но уйти просто так я не хотел, поэтому я взял пару Ф-1, выдернул у них чеки, потом навалился на рычаги грудью, и освободил скобы. Теперь я готов умереть, а когда эти ублюдки захотят посмотреть, кто же это перемолол такую кучу их белых задниц, то у меня будет для них сюрприз. А теперь я иду к тебе, отец! Встречай!

А почему последняя мысль о том, что у девчонки в трусах было тепло и влажно?…