Читать книгу Усмешки Клио-2 - Виктор Точинов - Страница 1

Написать книжку о шпионах легче легкого. Хотите, научу? Теперь это даже проще, чем раньше. Раньше герои подразделялись на два главных типа: один – этакий интеллектуал, переигрывающий противников в основном силой своего шпионского разума. Пистолет, кулаки и другие подручные средства (например, бутылку из-под коньяка) этот знакомый с поэзией и философией герой применял, но достаточно редко. Примерно дважды за роман или один раз за три серии.

Другой тип героя-шпиона прошлых лет тоже хорошо известен: обросший мышцами и не расстающийся с пистолетом супермен. Тот, наоборот, активно крушил челюсти и палил во все стороны. И лишь иногда пускал в ход укрытые под толстым черепом извилины. Толстый череп – деталь всенепременная, иначе герой быстро станет полным идиотом. Он ведь часто попадает в лапы к супротивникам, чтобы с блеском оттуда спастись, а одолеть в честной рукопашной схватке супер-агента невозможно, – и поэтому враги постоянно стучат сзади по черепу чем-либо тяжелым.

Так было раньше. Теперь эти два типажа почти слились в один. Интеллигент накачал бицепсы и записался в секцию карате, а супермен засел за книги и стал вставлять в речь приличествующие случаю цитаты.

Но у типичного героя должна быть и личная узнаваемость. Чтобы ваш шпион хоть как-то отличался от бесчисленных предшественников, у него должна быть какая-то лишь ему присущая особенность. Придумать ее самое сложное. Авторы уже написанных похождений бойцов невидимых фронтов успели застолбить все мало-мальски пригодное. А что не успели – то захватили сочинители криминальных романов для своих героев-сыщиков. Так что чем-либо простым, типа игры на скрипке, разведения орхидей или выкладывания на столе фигурок из спичек вы не отделаетесь. Можно попробовать что-нибудь современное и техногенное. Например, герой свободными вечерами шарит по Интернетовским сетям. А заодно, совмещая приятное с полезным, ищет подходы к главе вражеской охранки, вступив с ним в электронно-любовную интригу и выдавая себя за юную девушку, невзначай влюбившуюся в этого матерого контрразведчика…

Ну ладно, допустим, что с главным героем вы определились. С антигероем еще проще – свалите в одну кучу все известные вам пороки и извращения, прикройте очками и черной шляпой… Но такой антигерой – это ретро, это сейчас не в моде. Противник у вашего персонажу тоже должен быть воспитанным и даже интеллектуальным, просто нанятый другим хозяином. Тупые садисты решительно не подходят – ну о чем, в самом деле, с таким можно поговорить в заключительном диалоге, перед генеральной разборкой и хеппиэндом?

Остальных персонажей придумайте самостоятельно, особенно не напрягая воображение. Их обязанности скромны – служить живыми декорациями для скулодробительных подвигов шпиона. Декорацией для подвигов постельных служит подруга главного героя. Поскольку этим роль ее исчерпывается, то простор для фантазии полный. Если ничего толкового в голову не приходит – вспомните и опишите самую свою красивую одноклассницу, или сокурсницу, или сослуживицу, увеличив размер бюста как минимум до четвертого номера и наделив избытком сексуальности. Извилинами не перегружайте ни в коем разе – иначе трудно будет ответить на вопрос: с какой такой радости она столь неожиданно воспылала к заезжему шпиону? Любой дуре ведь ясно: заморочит голову, наврет с три короба, втравит с грязную историю – и упорхнет дальше, в романе-продолжении пить коктейли под пальмами на другом конце света, да морочить голову другой дурочке с бюстом четвертого номера. Никаких перспектив. А то ведь еще, подлец, может поставить под пулю, кинжал, управляемый радиофугас или падающий с крыши кирпич – дабы оправдать в глазах читателя свою жесточайшую и кровавую месть супостатам, лишившим шпиона любимой женщины.

Теперь о сюжете. Сюжет зависит от формата задуманного творения. Для романа просто необходима глобальная угроза, нависшая над ничего не подозревающим и беспечно резвящимся человечеством. В повести шпион может справится с опасностью поскромнее, грозящей только его стране. Ну а для рассказа сойдет любая мелочь соответствующего профиля. Хотя до карманных краж документов у вражеских политиков и тому подобного опускаться не советую.

Да, вот еще что. Враги непременно должны расколоть вашего героя в самом начале сюжета, но это далеко не конец истории, – в отличие от реальной жизни, где на этом карьера разведчика чаще всего завершается, по крайней мере ее активная часть. Но ваш персонаж просто обязан проколоться, иначе интрига не закрутится. Иначе будет ваш супершпион буднично делать свое тайное дело – никто в него не стреляет, не похищает, погонь не устраивает. Скукотища, даже морду толком набить некому.

Всё, рецепт готов. Среднестатистическая шпионская книжка у вас получится. Но для полного блезиру неплохо вставить пару реальных эпизодов из нелегкой жизни подлинных шпионов. Документальные книги об Абеле, Зорге и Филби давно уже раздерганы по кусочкам пишущей братией, даже и не пытайтесь откопать там что-то свеженькое. Но делу можно помочь – одну реальную, нигде не публиковавшуюся историю я вам сейчас расскажу. Пользуйтесь.

Назовем ее для интереса вот как:

КАК ПОЙМАТЬ ЧЕРНУЮ КОШКУ В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ?

Был у моего отца не то чтобы друг, но очень хороший знакомый. Звали его Василием Васильевичем. Хотя сильно подозреваю, что при рождении назвали его не Васей. И папаша его был не Василием. И простую русскую фамилию Савельев, под которой В.В. будет представляться в последние годы жизни, его семейство тоже не носило. Но об этом позже.

Работал В.В. в строительно-монтажном тресте, на руководящей должности – начальником не слишком большим, но и не маленьким. Знали про него, что он бывший офицер, полковник в отставке, принимал участие в боевых действиях во время войны и после нее. С отцом, тоже прошедшим всю войну с первого ее до последнего дня, бывший полковник часто обменивался историями из боевого прошлого, причем из историй этих следовало, что служил он явно не в пехоте и не в артиллерии, но принимал участие в операциях секретных и довольно специфичных.

И лишь много лет спустя и довольно случайно выяснилось, что был некогда В.В. не армейским разведчиком или спецназовцем ГРУ, а кадровым офицером КГБ. Досрочная его отставка была как-то связана с бывшим председателем этой конторы Семичастным: не то Семичастный его не любил, не то В.В. считал его дилетантом в делах плаща и кинжала и где-то неосторожно это высказал. А может, любил, и любовь у них была взаимной, за что полковник и поплатился должностью, когда турнули председателя. Не знаю, выучка у экс-чекиста была та еще, в рассказах своих он мастерски затенял действия свои и коллег – сюжет развивался как бы сам собой, без видимого участия бойцов невидимого фронта. История, которую я сейчас перескажу – одно из немногих исключений из этого правила, но и она была поведана от третьего лица.

* * *

Жил в предвоенные годы в Москве скромный советский служащий Михаил Юльевич Ольховский, натурализовавшийся поляк. Работал в библиотеке МГУ, в отделе периодических изданий; был женат и имел трех несовершеннолетних дочек.

Самая обыденная была у него жизнь: служба, общественные нагрузки, обязательные собрания, завершающиеся приветственными телеграммами героям-челюскинцам или героям-стахановцам, обязательные взносы в Осовиахим и десяток подобных добровольных учреждений; после службы возвращение домой, в две смежные коммунальные комнаты. Жена Михаила Юльевича, гренадерского роста женщина, подвизавшаяся в системе фабрично-заводского обучения, весьма уважала и ценила мужа: он не пил, все работы по дому выполнял аккуратно и педантично, никогда не давал поводов для подозрений в амурных похождениях на стороне…

Дочки-комсомолки, напротив, относились к Ольховскому несколько свысока, считая его человеком отчасти старорежимным и неспособным в должной мере оценить веяния бурлящей молодежной жизни. Действительно, он довольно скептически слушал их рассказы о проходившем в школе заочном суде над английским премьером Чемберленом; а на посвященный юбилею комсомола десятикилометровый пробег 300 девушек в противогазах отреагировал и вовсе аполитично: «По-моему, без противогазов вы симпатичнее…»

Происхождение свое Михаил Юльевич вел из польского города Лодзи, приехав в Москву еще во время первой мировой, после занятия большей части Польши германскими войсками. Служебному продвижению Ольховского национальность никак не мешала, да и в последние двенадцать лет продвижения как такового не наблюдалось. Из года в год все новые поколения студентов видели сутулую фигуру Михаила Юльевича, разбирающего в своем закутке свежепоступившие журналы. Никто и предположить бы не додумался, что этот скромный библиотекарь может быть шпионом. А он им был.

Да-да, лже-поляк лже-Ольховский на самом деле был чистокровным немцем и кадровым офицером германского генштаба. Происходя из силезских немцев, Отто фон Радецки в совершенстве владел русским и польским языками и был внедрен в сумятице нахлынувших в шестнадцатом году беженцев из западных губерний в расчете на натурализацию и длительную, многолетнюю работу. От имперского генштаба гаумтмана фон Радецки унаследовала разведка Веймарской республики, а уж от нее – гитлеровская (к тому времени Михаил-Отто заочно стал уже оберстом, т.е. полковником).

Должен опять разочаровать любителей шпионской романтики: оберст Ольховский не проникал темными ночами в цеха секретных заводов, не вскрывал сейфы в наркомате обороны и даже не пытался соблазнить личную массажистку Сталина.

Все было гораздо проще и прозаичнее, и шпионствовал фон Радецки без отрыва от основного места работы. Любой генеральный штаб – организация крайне любознательная и круг ее интересов широк необычайно. Для планирования и организации успешной войны мало знать дальнобойность пушек и скорострельность пулеметов предполагаемого противника, неплохо еще иметь представление о ширине дорог и грузоподъемности мостов; о профиле военной кафедры в том или ином вузе; о проценте грамотных среди сельского населения; о сроках вскрытия рек в верхнем, среднем и нижнем течении и еще многое, многое другое…

Вот и сидел герр шпион в университетской библиотеке над газетами и журналами, отфильтровывая интересные цифры и факты от пропагандистской болтовни и славословий партии и правительству. А надо сказать, что несмотря на крепчающую шпиономанию, призывы к бдительности и лозунги типа «Враг не дремлет» – в периодике тех лет, должно быть из желания показать какие мы самые-самые, сообщения проскальзывали порой весьма любопытные для всякой разведки.

Ну а еще Отто Юльевич, имея доступ к карточкам пользователей научной библиотеки МГУ, мог достаточно верно определять, чем интересуются и над какой темой работают те или иные видные советские ученые, пользующиеся порой закрытыми книжными фондами…

В остальном работа шпиона сводилась к обобщению и первичному анализу добытых данных, а также к регулярным, раз в две недели, визитам к заранее обговоренным тайникам, из которых информация окольным путем уходила в германское посольство, а из него – в фатерланд. Впрочем, несколько раз за многолетнюю свою карьеру приходилось фон Радецки по необходимости заниматься и вербовками, в основном технических специалистов высокого уровня, вначале из «бывших», а затем и из «красных инженеров».

Так вот и шпионствовал этот враг народа до самого тридцать восьмого года. А в тридцать восьмом его арестовали.

В тот год арестовывали многих – и наркомов, и дворников, а уж библиотекарю загреметь было легче легкого. Достаточно было не успеть изъять из книжки или журнала портрет какого-либо вчерашнего вождя, а сегодняшнего изменника, или пропустить и не вымарать в тексте какое-нибудь о нем положительное упоминание.

Но Михаилу Юльевичу предъявили обвинение посерьезнее: статью 58 п. 8, – измена в форме шпионажа. Один из его дальних знакомых, напряженно придумывая личный состав для некоей «шпионско-террористической» организации, назвал и фамилию Ольховского. И за тем даже воронок посылать не стали, вызвали повесткой в большой дом на площади для дачи свидетельских показаний. Обратно Отто Радецки уже не вернулся.

«Конвейер» шпион смог выдержать не слишком долго – судя по датам на протоколах допросов, сломался на третьи сутки. Попросил карандаш и бумагу, пообещав все подробно изложить о своей подрывной и враждебной деятельности.

И изложил – все с подробностями, именами, явками. На двадцати семи исписанных мелким аккуратным почерком страницах красной нитью проходила мысль о том, что перевербовать и использовать Отто-Михаила в качестве канала дезинформации будет гораздо полезнее для страны побеждающего социализма. И уж совершенно непроизводительно и даже расточительно вывести его в расход в лубянском подвале…

Следователи были неприятно удивлены его трудом. Даже обилие фамилий, начиная с однокашников фон Радецки по кадетскому корпусу, не порадовало – большинство сообщников обитали вне пределов досягаемости, кто в Германии, кто за стенами посольства.

– Это что же ты сука, тут понаписал, а? – невыспавшийся лейтенант НКВД раздраженно похлопал дубинкой по шпионскому признанию. – Черской ведь что показал? Что четыре года назад самолично завербовал тебя для работы на польскую дефензиву. И Буровский это подтвердил на очной ставке. При чем тут Германия? Немцами вообще другой отдел занимается… Давай пиши по новой, и чтоб чистую правду! А не то…

Но шпион неожиданно уперся, твердолобо не желая признавать себя агентом дефензивы. Ему было наплевать на поворот внешней политики советского государства, начавшего движение к союзу с Гитлером, пакту Молотов-Риббентроп и очередному разделу Польши. Новая политика требовала разоблаченных п о л ь с к и х  шпионов, а германскими, итальянскими и японскими и так были тюрьмы с лагерями переполнены…

Упорство это стоило Отто нескольких потерянных зубов и пары сломанных ребер. Под конец он понял, что никто не собирается его перевербовывать и использовать как агента-двойника; что никто не будет брать с поличным и объявлять персоной нон грата помощника атташе посольства, которого Радецки в экстренном случае мог вызвать для личной встречи; и что обмен на какого-нибудь томящегося в немецком концлагере антифашиста ему тоже не светит…

Безразличный к дальнейшему, Ольховский подписал все: и как шпионил в пользу панской Польши, и как готовил покушение на наркома Ворошилова, и как запасся полукилограммом бихлорида ртути с целью массового отравления студентов и преподавателей путем пропитывания этим ядом страниц выдаваемых изданий.

На фоне таких чудовищных признаний приговор тройки выглядел проявлением высшего гуманизма – десять лет без права переписки. Хотя, конечно, под этой формулировкой порой мог скрываться и расстрел, но Михаил Юльевич действительно был отправлен на золотые прииски Колымы. Только от судьбы никуда не уйдешь, и зимой того же года он попал под печально знаменитые гаранинские расстрелы, когда просчеты в определении количества необходимого на зиму продовольствия исправили уничтожением большинства едоков. Карьера потомственного офицера, полковника и кавалера орденов завершилась в старой выработке, на две трети заполненной изрешеченными из пулеметов телами…

Вдова, понятно, распростилась со службой, старшие дочери с комсомолом, младшая – с красным пионерским галстуком. Все четверо получили неблагозвучную аббревиатуру ЧСВН (член семьи врага народа) и были внесудебным порядком сосланы в далекий сибирский городишко Канск. С местом ссылки им, надо сказать, повезло. Дело в том, что в Красноярском крае вообще и в Канске в частности, обитала довольно многочисленная польская диаспора – потомки сосланных участников всевозможных бунтов, начиная еще с XVIII века, с Барской конфедерации и восстания Костюшко.

Вдову и детей «пана Ольховского» приняли, можно сказать, по-родственному. Поделились, чем смогли и не дали пропасть в трудные предвоенные и тяжелейшие военные годы. Черный юмор ситуации в том, что пани Ольховская была чистокровной москалькой (русской), а дочери имели смешанную русско-германскую родословную, то есть вели происхождение от двух наций, поляками издавна, мягко говоря, недолюбливаемых.

Были, конечно, у них свои трудности – матери, педагогу с высшим образованием, пришлось работать приемщицей на молокозаводе; в школе никто не хотел сидеть с детьми врага народа, а после школы дорога к высшему образованию была им наглухо закрыта аж до середины пятидесятых…

Что интересно, вдова (так и не вышедшая вторично замуж), живя среди поляков, сама изрядно ополячилась: будучи ранее убежденной атеисткой, окрестилась по католическому обряду, все чаще употребляла в разговоре польские слова и выражения. Сталина, кстати, в самом узком кругу она не называла иначе как катом (палачом). Правда, дочери относились к Иосифу Виссарионовичу абсолютно иначе. Младшая, например, узнав о смерти вождя народов, совершенно искренне рыдала и собиралась в Москву на похороны – мать, железной воли женщина, не отпустила…

Если вдуматься, то это ведь недосягаемый идеал для диктаторов всех прочих времен и народов – когда дети убитых владыкой врагов искренне плачут, узнав о его кончине.

А спустя немного времени после смерти генералиссимуса начались известные события: ХХ съезд, борьба с культом личности и реабилитации невинно пострадавших. Пани Ольховская тоже приняла участие в этом процессе, надеясь очистить память мужа от клеветнических обвинений…

* * *

Вот так дело Ольховского М.Ю., 1893 года рождения, поляка, беспартийного и т.д. и т.п. попало в руки Василия Васильевича, еще довольно молодого тогда офицера госбезопасности. Раскрыл он его без особого интереса, ожидая увидеть очередные нелепые и нелогичные обвинения, свидетельствующие о скудости воображения их авторов. Хотя, быть может, и не в недостатке фантазии дело – когда обвиняемые идут таким густым потоком, оригинальных сюжетов их прегрешений никакой Дюма не напасется…

В.В. готовился уже привычно написать для прокуратуры короткую справку об отсутствии состава преступления, как вдруг взгляд его зацепили те самые, первые показания Отто фон Радецки, снабженные коротким комментарием следователя: обвиняемый, дескать, пытается запутать следствие и избежать справедливого наказания. В.В. прочитал дважды этот любопытный документ и надолго задумался. Проще всего было дать покойному Ольховскому зеленый свет на реабилитацию и забыть это странное и весьма правдоподобное признание. Но В.В. пошел другим путем – послал официальный запрос в архив, где хранилась часть документов немецкой военной разведки, захваченных в 45-м году в Германии.

И спустя полтора месяца спустя пришел ответ – все сообщенное в 38-м году обвиняемым подтвердилось. Только в паре мест был легкий разнобой в именах и датах, архивные папки все-таки лучше хранят информацию, чем несовершенная человеческая память.

В.В. захотелось встретиться с ведшим дело следователем Грачем. Но старший лейтенант НКВД Грач погиб в 41-м на подступах к Москве. Честно ли он дрался с немцами или искоренял в войсках крамолу, попав под шальной снаряд или случайную бомбежку – неизвестно. И В.В. отправил в прокуратуру совсем другую бумагу: да, был обвиняемый шпионом и реабилитации не подлежит…

Разъяренная пани Ольховская сочла все это происками уцелевших в органах бериевцев и начала писать апелляции и жалобы. Но В.В. это уже не касалось – ему выпала командировка в Венгрию, где в тот год назревали весьма тревожные события…

* * *

Историю эту В.В. рассказывал довольно часто, когда его родную контору начинали попрекать событиями тридцатых годов. Рассказывал как иллюстрацию к своим размышлениям о смысле того, что тогда происходило в стране. Вот вкратце суть его мыслей:

Зря и понапрасну никого не сажали и не расстреливали. Как всегда в политических делах, корни всего лежат в экономике. Большая часть богатств страны – нефть, руды редких металлов, газ, золото, алмазы, – залегает на дальних окраинах, в тундре, в тайге, под мерзлотой. Для страны вопросом выживания, рассуждал В.В., было переселение нескольких миллионов на эти богом забытые окраины. Раскачать русского мужика, да и горожанина, на добровольное переселение в медвежьи углы пробовал еще Столыпин, – чем кончилось, известно. Сталин совсем не хотел, чтобы его империя рухнула подобно николаевской.

И сделал то, что сделал.

А как же расстрелы, им-то какая экономическая необходимость?

Не скажите, когда человек получает десять лет вместо вышки, он едет добывать золото совсем с другим настроением – он счастлив, что всего лишь этим для него, в отличие от других, все обошлось…

Что же касается реальных врагов и шпионов, продолжал В.В., то их количество после этих акций очень сильно поуменьшилось. Если отправить в лагеря десять процентов населения, это не значит, что из числа врагов тоже сядет каждый десятый. Нет, когда человек пишет донос или дает показания, когда у него выбивают, кто же из его друзей, знакомых, соседей – враг, то в дело вступает и подсознание тоже. Видел, слышал, к примеру, за кем-то что-то подозрительное, потом вроде и забыл напрочь, а когда выпытывать начинают – выдай шпиона – подсознание срабатывает: этот, дескать. Ну и не только вражьи агенты горели в этой великой чистке, но и расхитители соцсобственности, и недовольные властью, и подпольные барыги, и извращенцы с растлителями, да и много кто еще…

Организм нации, продолжал свою мысль В.В., просто самоочищался от больных клеток. И не важно, если глубоко законспирированный французский шпион садился как троцкист, а подпольного миллионера расстреливали как агента сигуранцы. Поймать черную кошку в темной комнате очень просто – раскрыть большой мешок, поставить внутрь банку с валерьянкой, потом быстро завязать, приделать груз и снести на речку, на крутой бережок над глубоким местом… А если невзначай утонет рыжая или полосатая – не беда, плодятся кошки быстро…

Вот так. Зря говорят, что в органах тех лет сидели тупицы и садисты-дегенераты. Нет, тут система, тут железная логика. Нелюдская какая-то логика, но непробиваемая.

* * *

Хоронили умершего в 87-м году Василия Васильевича очень торжественно. Играл военный оркестр, несли на красных подушечках многочисленные награды, шестеро солдат вспороли залпом из карабинов ноябрьское небо. Впоследствии над могилой поставили большой памятник из красивого пудожского камня, обнесенный оградой военного вида – цепочки, протянутые между латунными столбиками, стилизованными в виде трехдюймовых снарядов. Издалека видно, что лежит человек с боевым прошлым. Уже в наше время столбики эти отковыряли и утащили бомжи, охотящиеся за цветным металлом…

По слухам, вдова была очень расстроена.