Читать книгу Оборванная юность - Виктор Трынкин - Страница 1

В солнечное тёплое воскресенье на окраине города Полоцка, на открытой террасе большого дома, Анастасия, набросив белую скатерть на круглый стол, готовила завтрак на всю семью. Вот-вот с почты должен вернуться отец семейства Сергей. Он каждое воскресенье ходил туда за свежими газетами. Их дети – Андрей и Анечка – уже послушно сидели за столом в ожидании отца.

Сладкий запах сизого дымка от самовара, смешиваясь с запахом свежих пирогов, поднимался и таял в воздухе. Хозяйка суетилась, добавляя к столу то блюдо с румяными пирожками, то мелкие тарелки для яичницы, то сахарницу к чаю…

На всю округу раздавался мягкий колокольный звон. Анечка заинтересованно спросила у матери:

– Мам, а почему сегодня церковь звонит?

Анастасия перестала накрывать на стол, прислушалась, потом ответила:

– Потому что, дочка, сегодня особый день, а церковь оповещает об этом и звонит в честь всех святых, в земле Российской просиявших.

Вдруг на край террасы мягко прыгнула белочка. Окутанный солнечным светом пушистый зверёк застыл, глядя на детей. Им почему-то показалось, что белочка с испугом смотрит на них, а в чёрненьких острых глазках стоял вопрос: «Как вы ещё не знаете, то, что я знаю?» Анечка тихонько, чтобы не спугнуть, толкнула брата.

– Ой! Смотри, Андрейка, смотри, какая красивая белочка.

Но в тоже мгновение рыжий зверёк, распушив хвост, прыгнул на старую сосну и исчез в её ветвях.

– Мама, мама, к нам белочка приходила! – вскочив со стула радостно закричала Аня. – Она вот тут сидела!

– Белочка? – улыбаясь удивилась мать, продолжая накрывать на стол. – Значит, какую-то весточку принесла. Вот только какую?.. Ну ладно, ладно, садись за стол.

На террасу со сдержанным внутренним напряжением поднялся Сергей.

– Вот и отец пришел. Давайте завтракать, а то всё остынет, – хлопотливо сказала хозяйка.

Сергей молча подошел к столу, положил газеты. Все неожиданно замолчали, глядя на напряженное лицо отца. Он прошел на кухню, включил чёрную тарелку репродуктора, и все услышали обжигающие душу слова:

«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…».

– Господи! Да что же это такое? – всплеснула руками мать.

На второй день после нападения фашистов у горвоенкомата собралось много добровольцев, желающих отправиться на войну. Люди сдержанно курили, находились в лёгкой растерянности как бы между вчера и завтра, делились последними новостями. В полголоса говорили, что вчера бомбили Киев, Житомир, Севастополь, а Брестскую крепость взять немцам не удаётся – наши части оказывают сопротивление. У народа была уверенность, что война будет недолгой и наша армия быстро разобьёт фашистов.

По одному люди входили и выходили из военкомата.

– Макаров есть?! – выкрикнули из-за двери. И нетерпеливые голоса подхватили: – Макаров! Макаров! Ты где?

– Да здесь я, иду! – Сергей быстро поднялся по деревянным ступенькам и скрылся за дубовой дверью.

Суровый военком усталым голосом сказал:

– Сергей Григорьевич Макаров, направляешься на восток, где формируется стрелковый полк. Освоишь военное дело и тогда на фронт. Явиться сегодня на призывной пункт к восемнадцати часам. Времени, чтобы собраться, у тебя уйма – три часа.

Военком по-граждански пожал ему руку и сдержанно сказал:

– Война будет долгой и жестокой, – и по-военному добавил: – Служите родине.

Дома у Сергея от этой новости были все в растерянности. Анастасия, еле сдерживая слёзы, бегала от шкафа к лежащему на стуле чемодану и складывала туда то, что никогда не пригодится в полевой жизни, а тем более на фронте. Притихшие дети молча сидели на диване. Тринадцатилетний Андрей смотрел, что делает мать, а девятилетняя Анечка с испуганной доверчивостью прижалась к брату; по её розовым пухленьким щёчкам текли крупные слёзы.

В комнату вошел отец – на нём была куртка защитного цвета – глядя на чемодан, покачал головой.

– Ну зачем мне чемодан, Настя? Я же не в санаторий еду, – обнимая жену, улыбаясь, мирно сказал он. – Ты вспомни, разве я на рыбалку с чемоданом ездил?

Анастасия, глядя на мужа сквозь влажные слипшиеся ресницы, растерянно проговорила:

– Если бы на рыбалку…

– Ты не переживай… Я же обязан защитить тебя, детей, страну, – голова её упала на грудь мужа. – Не плачь… Никто, кроме нас, не защитит нас.

Андрей смотрел на отца широко открытыми глазами. Он хорошо услышал слова отца: «Никто, кроме нас…»

Сергей Григорьевич улыбался не потому, что ему было легко: он хотел своим спокойным видом снять тревогу, охватившую жену, детей, несмотря на своё внутреннее переживание, оставить в семье мир и покой.

У крыльца родного дома они стали прощаться. До призывного пункта отец просил не провожать, чтобы не рвать сердце ни жене, ни детям, ни себе. На плече у него висел вещмешок, с которым часто ездил на рыбалку. Туда он положил свитер, тёплые носки, кружку, ложку, охотничий нож и кусок мыла с полотенцем. Анастасия потихоньку сунула туда сахар и немного продуктов.

Вдруг, откуда ни возьмись, у крыльца появился возбужденный с горящими глазами Юрка Лагутин – живой, любознательный соседский мальчишка, друг Андрея. Он бросился к Макарову с просьбой:

– Дядя Серёжа, я тоже на войну хочу!

Сергей Григорьевич одобрительно улыбнулся.

– Юрка, тебе ещё рано. Придет время, и ты будешь воевать.

– Наших ребят из класса взяли, а меня по возрасту отклонили, это не честно! – не унимался он. – Дядя Серёж, а мне через два месяца восемнадцать будет, вы же знаете, – чуть не плача пожаловался Юрка.

– Вот тогда и приходи в военкомат. А сейчас они не имеют права тебя взять…

– Дядя Серёж, может, я с вами, а? Они не заметят, а там будет уже поздно, – стараясь овладеть собой, затараторил Юрка.

На всё это внимательно смотрел Андрей. Ему тоже хотелось на войну вместе с отцом, но он знал, что его не отпустит мама. Он завидовал другу – ведь через два месяца Юрка может идти на фронт, а ему ещё долго ждать.

– Ладно, ладно, ты не расстраивайся, – стал успокаивать Юрку Макаров. – Ты аттестат-то получил?

– Конечно, получил.

– Поздравляю. Отметили, небось? – улыбаясь спросил Сергей Григорьевич.

– Нет. Выпускной решили провести двадцать третьего, а тут война. Вот мы всем классом с аттестатами утром и пришли в военкомат. Да не только ребята пришли, и девчонки тоже. Они просились в медицинские части…

– Ну, ладно, Юра, не горюй. Ты умный парень, сам всё понимаешь. Удачи тебе.

Сергей Григорьевич держался напряженно – видно было, что он волновался. Анастасия молча давилась слезами. Муж вытер её лицо, нежно поцеловал Анечку, по-мужски хлопнул по плечу сына.

– Андрей, теперь ты за старшего, – затем сразу обнял всех разом. Они прижались к нему – теплые, испуганные, родные. Горькая тревога затесалась в его сердце

Закинув вещмешок за плечо, опустив голову, не оглядываясь, Макаров твёрдой поступью зашагал по переулку на сборный пункт. У дальнего перекрёстка обернулся и увидел всю свою семью и Юрку, освещённых закатным солнцем. На душе было тяжело, он не знал, что видит своих родных последний раз, и не мог знать, что будет с ними после его ухода на войну; глотнул застрявший комок в горле и шагнул в золотистую дымку заката.

Сергей Григорьевич Макаров, любящий отец и муж, ушел защищать свою семью и страну.

Тихий утопающий в густой зелени городок фашистская авиация бомбила два раза в день. Был повреждён железнодорожный узел, детский сад, промышленные и жилые здания. Повсюду были слышны стоны, женский крик, детский плач.

Шестнадцатого июля с боями в город вошли немецкие солдаты и начали устанавливать «новый порядок»: расстреливать, вешать, пытать… Расстреливали без лишних разговоров коммунистов, вешали подозреваемых в сопротивлении, пытали тех, в чьих семьях были родственники, ушедшие в Красную армию. Немцы чувствовали свою безнаказанность и силу.

Андрей каждый день ходил в город за продуктами, за хлебом и об этих зверствах слышал в очередях от женщин. Когда возвращался домой, рассказывал, что творили фашисты. Мама, пряча лицо, потихоньку плакала и просила не говорить об этом Анечке. Но смышлёная сестрёнка догадывалась, а старший брат строго ей говорил: «Утри нос и не хныкай». – Она послушно это делала.

Анастасия не ходила в магазин – боялась облавы. «Аусвайса» – документа – у неё не было, поэтому эта обязанность легла на плечи сына. Мальчишка фашистов не интересовал.

Однажды, когда Андрей вернулся из магазина, он застал в доме разруху: белые покрывала с кровати сорваны, на полу грязные следы от сапог, а мамы и Анечки не было. Он бросился к соседям Лагутиным узнать, что произошло.

Баба Катя со слезами на глазах рассказала, что когда она пришла к Насте за мазью для ног, то в это время к крыльцу подъехала машина и в дом заявились немцы с полицаем.

– Их было трое. Они уже знали, что Сергей добровольно ушел в Красную армию. Кто-то донёс. Немцы были злые. А мордатый такой, полицай, сказал, что если бы Макаров не ушел воевать за большевиков, остался дома, как он, то немцы к нему бы не пришли. Они обыскали весь дом, что-то искали. А мордатый верзила увидел патефон, – это которым наградили твоего отца за хорошую работу – завёл его, стал слушать песню: «Раскинулось море широко». И говорил: «Давно о патефоне мечтал». А их старший через мордатого переводчика стал допрашивать Настю, мол, в каких частях воюет муж? Ещё что-то спрашивал… Настя прижала к себе Анечку, пожимала плечами и говорила: «Я не знаю ничего». Он разозлился, ударил её два раза по лицу. Девочка стала сильно плакать. Тогда старший скомандовал – увести. И Настю с детём увели. А мордатый захлопнул патефон, взял его подмышку, и по приказу старшего все они ушли.

Баба Катя, вытирая фартуком мокрые глаза, сказала:

– Немцы затолкали твою мамку в машину вместе с Анечкой. А мордатый сказал, что за поступок мужа её отправят в Германию на принудительные работы – будет отрабатывать за его грехи. А девочку сдадут в детский дом. Немцы добрые, с ними надо дружить.

Она вытерла морщинистое лицо, мелко перекрестилась.

– Хорошо, миленький, что тебя не было дома, а то бы они и тебя увезли с собой, – она посмотрела на Андрея подслеповатыми глазами. – Как теперь быть-то, сынок?

– Не знаю, – чуть слышно проговорил мальчик. Он был растерян, переживал за своих родных и пугался наступающей неизвестности.

Юра, слушая рассказ своей бабушки, подумал: «Если Андрюху немцы возьмут, то меня-то точно загребут».

– Ты что думаешь делать? – спросил он у товарища.

– Мне надо маму и сестрёнку найти… А где их искать? В детском доме? В комендатуре? – вытирая нос неопределённо спросил он себя.

– Андрюха, тебе там показываться нельзя, за дядю Серёжу загремишь к немцам, как миленький, – с тревогой в голосе сказал Юра.

Андрей в отчаянии опустил голову: «Юрка знает, что говорит. На глаза к немцам попадать нельзя».

– Когда у вас в доме были фрицы, – горячо говорил Юра, – я перво-наперво спрятался в сарае под сеном. Но они к нам не дошли, наверное, придут завтра. А я с первыми петухами уйду в лес. Там прячутся много наших людей. Я знаю где. – Это смелое признание он высказал серьёзно и уверенно.

Андрей не знал, что ему делать. Немцы за отца в покое его не оставят, это точно. Да и что он будет делать один?

– Юр, а давай вместе уйдём! – неожиданно предложил Андрей.

Он привык доверять старшему товарищу, потому что он его ни разу не подводил.

– Вместе? – Юра прикинул и, соглашаясь, сказал. – А что нам остаётся делать?

Баба Катя, не переставая вытирать глаза, всплеснула руками:

– Ой, сынки! Здесь вам оставаться опасно, это правда, да и в лесу с нашими будет не сладко, – она, глядя на иконку в углу, перекрестилась. – Сохрани детей, Матерь Божия… Ладно, я вам к утру пирожков в дорогу напеку, – заботливо засуетилась она.

Назавтра, когда трава, тяжелая от росы, ещё не высохла, а утро только приоткрыло глаза, друзья были уже далеко от дома. Минуя пшеничное поле, они вышли на заросшую густым кустарником поляну, примыкающую к тёмному лесу. До него оставалось совсем немного. Как вдруг Андрей невольно остановился и дернул друга за рукав.

– Юрка, смотри, там какой-то человек за нами наблюдает, – испуганно зашептал он.

– Где?

– Вон там, видишь, в кустах, – он показал на высокий куст ольховника, за

которым лежал человек.

Ребята осторожно приблизились к нему. За кустом, подмяв под себя часть веток, лежал лицом в землю, боец.

– Это наш убитый красноармеец, – сразу определил Юра. – Здесь был бой за наш город, вот он и погиб.

Андрею было не по себе. Он впервые увидел окровавленного мертвеца. Его стал бить озноб. Это заметил Юра и, как мог, успокоил его.

– К этому надо привыкать – война, – сказал он, хотя самому было жутковато.

Андрею сделалось стыдно, он взял себя в руки.

– А вот его винтовка, – и он вытащил из куста оружие.

– Ого! Молодец, – похвалил его Юра. – Давай накроем бойца чем-нибудь.

Они нарвали верески, наломали веток больших и маленьких, укрыли тело убитого. «А то вороны будут клевать».

Подходя ближе к лесу, они наткнулись ещё на один труп. На этот раз был немец. Во время боя он, видимо, замаскировался в кустах, но пуля и там отыскала его. Ребята за ноги вытащили врага оттуда. За ним, придавленный телом, потянулся автомат.

– Видишь, немец лежал лицом на восток. Это значит, что наши отступали туда, к лесу, а он стрелял им в спины, – со знанием дела объяснил Юра. – Но почему немцы его не подобрали? Они ведь после боя собирали раненых, а убитых закапывали.

– Откуда ты знаешь?

– Раз говорю, значит знаю, – авторитетно отрезал Юра. – А этого, наверное, не нашли… Автомат нам тоже пригодится. – Он нагнулся, чтобы взять «шмайссер», но убитый так крепко держал орудие смерти, что Юра еле вырвал его из застывших рук фашиста.

– Юрка, смотри, у него ещё подсумок, а там рожки, – Андрей вытащил оттуда автоматный рожок с золотистыми патронами. – И вот ещё, – он покрутил в руках фляжку, обшитую тёмной кожей.

– Бери, – коротко сказал Юра. – Пригодятся и рожки, и фляжка. Ты только вылей из неё всё.

Тёмная чаща встретила ребят нежной и влажной прохладой. В лесу на них пахнуло ягодами и грибами. Вглубь леса они шли довольно споро. Но тени от деревьев стали удлиняться, усталость нависла на их плечи, ноги стали чаще цепляться за мелкие кочки, корни деревьев, змеиными спинами вылезающие из земли… У высокого раскидистого дуба друзья остановились и решили отдохнуть. Они сели на поваленное, поросшее седым мхом дерево.

– Далеко ещё? – устало спросил Андрей.

– Если они расположились там, где мне говорили, то не очень далеко, – вытягивая ноги сказал Юра.

Оба притихли, вслушиваясь в тишину леса. Солнце сквозило через дубовые листья, тревожно играя на их лицах. Неподалеку из-под корней корявой берёзы выбивался прозрачный родник.

Андрей вдруг насторожился, поднял голову, вслушиваясь.

– Кто-то стучит, слышишь?

– Да это дятел деловито долбит где-нибудь на сосне… Давай лучше перекусим, – предложил Юра и достал из котомки аккуратно завёрнутые в белое полотенце пирожки. Они ещё были тёплые и пахли вкусной бабушкиной любовью.

– Почему ты думаешь, что они находятся на том месте, куда мы идём? – не унимался Андрей.

– Я так в городе от одного старика слышал, – неопределённо ответил Юра. – А ты возьми фляжку и набери водички из ручья. Только промой её получше.

Пока тот ходил к ручью, Юра разложил на пеньке еду.

Вернувшись с водой, Андрей полез в сумку.

– А у меня хлеб есть.

– Оставь его… Вот, ешь, пока тёплые, – он кивнул на пирожки. – Бабушка сказала, что напекла с капустой и с яблоками.

Андрей не стал перечить старшему товарищу. И оба принялись усердно жевать бабушкины пироги.

– Мне больше нравятся пирожки с яблоками, – запивая холодной водой из фляжки, сказал Андрей. – А тебе?

– И мне… с яблоками слаще.

Друзья замолчали и стали думать каждый о своём. Андрей думал о том, что теперь будет с мамой и сестрёнкой. Когда он их увидит? А если маму угонят в Германию, то увидит ли он её вообще. От этой горькой думы слёзы предательски чуть не появились на его глазах.

А Юра тихо подумал вслух:

– Если немцы на шестой день войны взяли Минск, так ведь и до Москвы недалеко.

– Юр, а мы в правильном направлении идём? – с сомнением спросил Андрей.

– В правильном, – уверенно ответил друг.

Ему этот участок леса был знаком, потому что с отцом он часто ходил сюда за грибами. В пёстрой детской памяти сохранилось всё до мелочей. Он и этот дуб помнил хорошо, и ту поляну, куда они идут – всё помнил. И отца, который запомнился азартным нравом, добрым и весёлым. Вот только отца уже нет. Он погиб ещё в финскую войну… Юра запомнил слова матери: «Война – это большое горе для людей». А после получения похоронки мать умерла – не выдержало сердце потери мужа. И вся бабушкина любовь и нежность обрушились на внука.

До войны Юра ходил в кружки Осоавиахима. Больше всего любил авиамодельный, потому что мечтал стать лётчиком и после школы уехать учиться в лётное училище.

Юрка Лагутин для соседского Андрюхи был беспрекословным авторитетом. Он во всём доверял старшему товарищу и восхищался его желанием стать «авиатором и покорять небо». Вот только война не дала это сделать. Она скрутила все Юркины мечты.

Юра аккуратно завернул недоеденные пирожки в полотенце, положил их в котомку и неунывающим голосом сказал:

– Ну что? Двинули дальше?

Андрюхе не хотелось двигать дальше. На его плече елозил давил ремень от тяжелого автомата, оно покраснело и немного болело. Но он не подавал вида, боялся, что Юрка скажет: «Вот хлюпик сопливый увязался за мной». Он закинул автомат на другое плечо и поплёлся за товарищем.

– Пошли, – уныло проговорил он.

Лето было на исходе. День был тёплый, тихий, напоенный ароматами лесных даров. Они шли по каким-то извилистым тропкам, просекам. Андрей старался не отставать от друга, шел след в след за ним, а под ногами у них хрустели сухие ветки и сосновые шишки. А Юрка, чтобы подбодрить и вселить в нём уверенность, стал напевать: «Раз, два, горе – не беда, шла вперёд пехота, брала города!» Незаметная тропинка обогнула куст лесной малины. Неожиданно Андрей услышал за своей спиной какой-то шорох, и суровый голос скомандовал.

– Эй вы, стоять!

Ребята обернулись и увидели, как человек, прятавшийся в высоком папоротнике, направил на них охотничье ружьё. Он был лохматый, в кургузой кацавейке, а круглое лицо доблестно улыбалось.

– Вы кто? – с напускной строгостью рявкнул он, не опуская двустволку.

Тут на передний план, заслоняя Андрея, уверенно шагнул Юра и коротко задал свой вопрос.

– А ты кто?

– Я сейчас тебе дырку в башке сделаю, тогда узнаешь, кто я. Отвечай, коли спрашиваю! – с его лица соскользнула ненужная улыбка.

– Мы ищем отряд, который находится где-то здесь, – открыто сказал Юра.

– Отряд? Зачем он вам?

– Мы ушли от немцев, поэтому хотим примкнуть к отряду.

– От немцев ушли? – понимающая улыбка вновь появилась на его лице. – А винтовка у тебя откуда?

– У убитого красноармейца подобрали.

– Понятно, – лохматый внимательно посмотрел на ребят. – Ну, раз ищите отряд, пошли. – Он ружьём указал, куда надо идти.

Ребята покорно зашагали в указанном направлении, а лохматый с ружьём наперевес шел за ними.

Лес вёл их скрытыми тропинками. Вскоре они вышли на небольшую поляну, на краю которой была хорошо укрытая землянка, рядом, под навесом, – самодельный стол с лавками по бокам.

Из землянки вышел средних лет, с проседью на висках сурового вида человек. Лохматый конвоир, обращаясь к нему обрадованно и озорно, закричал,

– Василь Ефимыч! Вот, поймал беглецов. Они от немцев убежали. Видать, городские. Допросить бы их.

Василь Ефимович внимательно посмотрел на юных беглецов и сразу понял, что никакой угрозы они не представляют. Лицо его подобрело, и он мягким голосом сказал:

– Ну, ребятки, здравствуйте.

Друзья несмело поздоровались. А Юра подумал: «Этот человек, наверное, командир отряда».

– Идите сюда, садитесь, – он жестом показал на скамейки под навесом, – только оружие отдайте Егору.

Юра послушно снял с плеча винтовку, отдал её лохматому Егору. А Андрюха, с облегчением вздохнув, охотно расстался с автоматом и подсумком. Плечо его от непривычной тяжести давало о себе знать.

– Егорушка, отнеси оружие Сашку Бойко, пусть он его проверит, – сказал командир.

Егор с молодецким видом подхватил трофеи у ребят и помчался в землянку, расположенную на другом конце поляны.

– Вы садитесь, садитесь… Рассказывайте, откуда вы, – по-доброму сказал Василь Ефимович. – И, чтобы вы знали, я командир партизанского отряда, куда вы пришли, – Бортич… А вас как зовут?

Его живые глаза под пышными бровями внимательно смотрели на ребят.

– Меня – Юра Лагутин, а он Андрей Макаров, – усаживаясь на лавку, сказал Юра.

– Ну вот и познакомились. Теперь говорите всё как есть.

– А я так и понял, что вы командир, – немного осмелев, сказал Юра.

И он торопливо и обиженно стал рассказывать, почему в первый день войны, в военкомате, его не взяли в армию – не хватило двух месяцев до восемнадцати лет… А Андрей сказал:

– Мой папа ушел воевать, а маму угнали в Германию, сестрёнку немцы отдали в детский дом, а меня не успели…

Юрка перебил товарища:

– Вообще немцы в городе лютуют: расстреливают всех без разбора, вешают прямо на площади… А я услышал на базаре от людей о партизанском лагере, поэтому мы решили бежать от немцев в лес, к своим. Стрелять я умею, научился в Осоавиахими. Хотите – проверьте. А в городе оставаться нельзя – фашисты как звери…

Командир внимательно слушал ребят, не перебивая.

– Придёт время, и люди смотреть будут на фашистов с презрением, – тихо сказал командир. – Нашей родине приходится нелегко. Война никого не жалеет – ни детей, ни взрослых, – глубоко вздохнул и по-командирски сказал: – Ладно, принимаем вас в наш отряд. Но знайте – у нас военная дисциплина, и подчиняться ей надо обязательно.

Ребята, соглашаясь, замолчали. На другое они и не надеялись.

Командир с отцовской заботой посмотрел на мальчишек.

– Есть-то хотите? Голодные небось?

Голода ребята не чувствовали. События отвлекли их от пищи. Юрка решил подтвердить это.

– Нет, не хотим. У нас пирожки есть и хлеб.

– Вот как! – воскликнул командир. – Пирожки – это хорошо… Но когда проголодаетесь, Ольга Васильевна вас накормит.

– Можно вас спросить? – робко, по- школьному спросил разрешения Андрей.

– Конечно, можно.

– А почему у вас деревья растут с наклоном на поляну? – он хотел сам догадаться почему, но не мог.

Юрка удивлённо вытаращил глаза на друга: «Когда он успел это заметить?»

– А-а… Вот тебя что интересует, – улыбнулся командир. – Молодец, сынок, ты наблюдательный…

Андрей оживился от похвалы.

– Но не до конца… Вот смотри, верхушки берёз переплетаются вершинами: они связаны между собой и образуют что-то вроде крыши. Это надо для того, чтобы немецкая «рама» – самолёт-разведчик – сверху не мог обнаружить наш лагерь. Такие вот партизанские хитрости. А «рама» часто летает, ищет нас…

Несколько дней Юра и Андрей привыкали к партизанской жизни. А жизнь была нелёгкой. В лесных условиях много было трудным, но они понимали, что от этого никуда не деться, и не собирались хныкать.

Они сидели в землянке, когда туда вошел Егор, уже давно привыкший к этой жизни. Он улыбаясь спросил:

– Ребята, как у вас дела?

– Хорошо, – без восторга ответил Андрей.

– Вас к себе командир вызывает.

– Зачем? – поинтересовался Юра.

– Не задавай вопросов, – резко сказал Егор. – Пошли.

В штабе-землянке Бортич заботливо спросил:

– Трудно у нас, дети мои…

Ребята молча смотрели на командира, не зная, что ответить.

– Знаю, что трудно, – сам себе ответил он. И, вдумчиво размышляя, продолжил: – Всему нашему народу, от мала до велика, трудно, – лицо его посерьёзнело. – Юра, ты помнишь, где вы подобрали винтовку и автомат?

– Конечно, помню.

– Егор, – уже по-командирски обратился к нему Василь Ефимович, – завтра утром вместе с Юрой сходите на место недавнего боя – он покажет. Пошукайте там, может, ещё что осталось. Нам всё пригодится. Возьми обязательно Степана Коврова. И, чтобы к вечеру все трое были в отряде.

– Понял, Василь Ефимович! – охотно отозвался Егор.

– Да, вот ещё что… Идти без оружия, возьмите корзинки для отвода глаз, вроде вы деревенские грибники.

Андрей, слушая этот разговор, понял, что идти искать оружие собираются без него. Он обиженно зашмыгал носом.

– А я тоже знаю то место, где мы нашли автомат, – он настырно посмотрел на командира. Но молчание Василь Ефимовича пугливо отразилось на лице Андрея.

– Ты, сынок, пойдёшь в распоряжение Ольги Васильевны. У нас в отряде всем дело найдется.

По строгому взгляду Андрей почувствовал, что перечить командиру нельзя и покорно опустил голову.

К столу стали подходить члены штаба отряда. Они с интересом смотрели на Юру и Андрея. Один из них спросил:

– Новенькие?

– Ребята недавно пришли, пусть осмотрятся, – коротко пояснил командир. – Егор, отведи мальчика к Ольге Васильевне. А Юру познакомь с Ковровым… Сегодня, чтобы завтра не терять время. Всё. Идите.

Егор с серьёзным видом мотнул ребятам лохматой головой.

– Идём за мной.

Юра и Андрей двинулись за Егором.

Партизаны, поглядывая на командира стали садиться за стол. О чём пойдёт разговор они знали. Об этом штаб отряда обсуждал накануне, поэтому ждали, что скажет Бортич. Но Василь Ефимович не торопился садиться: он о чём-то размышлял.

Молчание прервал по-ребячьи застенчивый и добродушный недавний выпускник мединститута, Иван Сегель. До войны он успел поработать врачом на скорой помощи. В отряд попал случайно. Когда бои шли уже на улицах города, Иван на дому делал больному перевязку и не успел уйти вместе с отступающими нашими бойцами. Пришлось тайно покидать город. Блуждая в лесу с баулом в руках, наткнулся на партизан. Иван горячо и открыто сказал:

– Василь Ефимович, нам нужно как можно скорее уходить отсюда, перейти линию фронта и соединиться с регулярной армией.

– Ух, мать родная! Это было бы неплохо! – пробасил рослый Тимофей Стрига – человек крепкого телосложения. В колхозе он был первый забойщик скота. Его кулачищи с нетерпением постукивали по столу.

Командир с напряженным лицом сел, присоединившись к своим товарищам.

– Ещё кто так думает?

– Василь Ефимович, – горячился Сегель, – воевать в глубоком тылу, без связи с регулярной армией, без хорошего вооружения, я думаю, бесполезно.

Партизаны молчали. Конечно, Иван Сегель говорил правильно – надо пробираться к своим. Но линия фронта отодвинулась далеко на восток. И если они маленьким, плохо вооруженным отрядом будут продвигаться к фронтовой черте, то немцы могут просто раздавить их. Это понимал каждый. Для этого они и собрались, чтобы решить, что делать. Слово было за командиром.

– Если отряд будет двигаться в сторону фронта, то обязательно попадём в лапы к немцам, – издалека начал Бортич. – А вот если мы останемся здесь и будем наносить удары немцам в тылу, то, я думаю, принесём значительную пользу нашей армии. Мы должны поставить перед собой задачу – разрушить систему обеспечения германского фронта, взять под свой контроль шоссейную и железную дороги, систему связи и коммуникаций. Если грузы не будут доходить до линии фронта – не будет подкрепления, воевать им будет нечем…

Бывший директор школы, а ныне командир партизанского отряда Василь Ефимович Бортич говорил сдержанно, вдумчиво и убедительно. Он, возможно, лучше других, без эмоций, понимал сложившуюся ситуацию. Видно было, что всё сказанное продуманно им до мелочей, и он брал на себя ответственность за жизнь людей в отряде.

– И это правильно! – вырвалось у Тимофея. – Не всё равно, где бить фашистов, как бешенных собак, – на фронте или в тылу. – И с досадой заметил: – Вот только с оружием у нас плоховато.

– Оружие будем добывать у немцев, – успокоил его командир.

Все единодушно согласились.

Землянка, организованная под кухню, пряталась в густом ельнике. Там командовала Ольга Васильевна с дочкой.

Всякий раз, когда Егор подходил к землянке, радостные мысли будоражили его воображение. Нагнувшись, он перешагнул порог кухни. Приятный запах пахнул ему в нос. Он всегда испытывал непередаваемое наслаждение, когда бывал в этой землянке. Но не вкусные запахи привлекали его, а нечаянная встреча с Дашей – дочкой хозяйки. Но она, по непонятной ему причине, упрямо старалась не замечать его. В тусклом освещении она всегда уходила в дальний угол и там чем-то занималась.

– Ольга Васильевна! – уважительно произнёс Егор, переступив порог. – Вот вам помощник, Василь Ефимович прислал, принимайте. – Он подтолкнул Андрея вперёд.

Та недоверчиво посмотрела на мальчишку, потом сухо сказала:

– Пусть помогает, дел на кухне много.

Ольга Васильевна, молодая статная женщина, на первый взгляд, сдержанная и суровая, занималась в отряде не только хозяйством, но и готовила еду для партизан. Мужа она проводила воевать в Красную армию. А с приходом фашистов ей грозил за это или расстрел, или угон в Германию, как и многим женщинам в деревне. Поэтому они с дочкой решили бежать в лес и попали в отряд Бортича. Его она хорошо знала по школе, где Василь Ефимович был директором у Даши. Дочь в отряде помогала матери. Они с трудом, но управлялись со всеми хозяйскими делами. Но сейчас, вот досада, Даши в землянке не было.

Егор, безнадёжно потоптавшись у входа несмело спросил:

– А Даша где?

Хозяйка отреагировала странным образом:

– Она тебе зачем?

– Так, просто, – порозовев, робко проговорил он.

– Иди своей дорогой, милок, – спокойным голосом закончила разговор Ольга Васильевна.

Бойкий взгляд Егора вяло угас, он молча повернулся и покинул землянку.

Андрей, попав на кухню, расстроился: он хотел воевать, бить врага, мстить за маму, за сестрёнку Аню; ему, конечно, не понравилось, что его отправили к Ольге Васильевне. Но приказ есть приказ, и он смирился.

Егор и Юра с трудом отыскали Степана Коврова. Он сидел в лесу за землянками, прямо на земле, откинувшись спиной к белой берёзе и с любовью чистил винтовку, которую ему вручил Сашок Бойко.

Степан – резвый умом парень, такого же возраста, как Егор и Юра, сказал:

– Вот, Егор, смотри, что теперь будет с фрицем, – он тряхнул трёхлинейкой, показывая, как будет стрелять, при этом голубые глаза его, запрятанные в щелочки, счастливо сверкали. – До Берлина буду гнать этих поганцев, – в нём было что-то детское, наивное – вера в чудо. Берёза покачивала над ним кудрявой головой в знак одобрения.

Егор не ответил Степану, а сразу сообщил приказ командира о завтрашнем дне.

– Пойдём втроём рано утром: я, ты и вот он, – Егор кивнул в сторону Юры и, спохватившись, спросил: – А как тебя зовут?

– Юра.

Степан, продолжая трудиться тряпочкой, протирал винтовку, нисколько не возражал, а согласно кивал головой.

Солнце только коснулось макушек деревьев, а троица ребят, раздвинув колючий забор ельника вышли на редколесье. Перед ними открылась знакомая Юре залитая солнцем поляна, поросшая густыми кустами ольховника. Егор замер у вековой иссечённой осколками сосны – знак, что бой на этой территории был не на жизнь, а насмерть. Он резким жестом руки остановил ребят.

– Егор, ты чего? – удивился Степан.

– Тихо…

Все трое замерли. Егор прислушался к лесу, зорким взглядом ощупал израненную землю, кустистую поляну.

Ранние солнечные лучи пробудили неугомонных кузнечиков. Сквозь их нескончаемый треск была слышна желанная тишина. На светлой поляне стоял устойчивый липкий запах разлагающихся тел.

Весь день ребята рыскали по кустам в поисках того, за чем пришли. Степан, не проронив ни слова, двинулся вперёд, обходил каждый бугорок, каждый куст. Вид у него был мрачный и не располагал к разговору. Юра тихо спросил Егора:

– А чего Стёпка такой угрюмый?

– Будешь угрюмым. Немцы на его глазах мать расстреляли, подозревая, что она прятала партизан… И в него стреляли, только промахнулись.

– Ух ты! – искренне посочувствовал Юра.

– У него шибко большая ненависть к немцам… Как и у меня.

К концу дня на их плечах висели пять автоматов, один ручной пулемёт Дегтярёва, две винтовки, в корзинах лежали несколько гранат РГД и боеприпасы. Юра у немецкого трупа из кобуры достал пистолет.

– Стёпа, смотри какой красивый.

Тот взял пистолет, покрутил в руке, прицелился куда-то вдаль, затем вернул его Юре.

– Из него хорошо, в крайнем случае, застрелить самого себя.

– Зачем же себя убивать? – удивился Юра.

– Зачем? – взгляд его застыл, будто о чём-то вспомнил. – Попасть в руки к фашистам куда страшнее, чем умереть. – На его лице появилась гримаса отвращения.

Когда они вернулись в отряд с трофеями, Василь Ефимович всех похвалил и сказал:

– Отнесите всё Сашку Бойко, пусть проверит и приведёт оружие в порядок, – а Юру одобрительно хлопнул по плечу. – Молодец, первое серьёзное задание ты выполнил.

Юра зардел от похвалы.

– После Бойко все трое ступайте к Ольге Васильевне. У хозяйки к вам есть поручение, – приказал Бортич.

Юные партизаны гордые пошли выполнять новый приказ. Они как-то быстро сошлись, и трудности, которыми была полна лесная жизнь, переносились легче.

Был тёплый осенний вечер, напоенный ароматом лесной хвои и нежеланием знать, что скоро придёт колючая холодная зима.

Юра был рад на кухне повидать Андрея. А тот потихоньку шепнул товарищу:

– Юр, спроси у командира, надолго я здесь.

– Ладно, – пообещал он, – спрошу.

В землянку с охапкой дров вошла Даша, бесшумно положив поленья, стала подбрасывать их в печь. Яркие языки огня весело заиграли на серьёзном лице девушки. Юра, показывая глазами, тихонько спросил у Андрея.

– Кто это?

– Дочка Ольги Васильевны, Даша, – так же тихо ответил Андрей.

– А что, она дрова сама рубит?

– Иногда она, иногда я, иногда сама хозяйка, – по-мальчишески хмыкнул. – Она добрая, но сердитая.

А недалеко от входа на кухню, дожидаясь Ольгу Васильевну, скучали Егор и Степан.

– Куда же она пропала? – озабоченно пробормотал Степан, глядя на ручные часы.

Егор заметил это и ошарашенно, с удивлением посмотрел на товарища.

– Стёпа! Откуда у тебя часы? – его стало разжигать любопытство.

Степан сделал вид, что ничего особенного не произошло.

– Откуда, откуда… От верблюда, – вяло попытался отшутиться он.

– А ну покажи.

Степан неохотно засучил рукав, показывая часы. Егор впился глазами в циферблат.

– Ух ты, какие. Это ты у фашиста снял, когда мы оружие собирали? – сразу догадался Егор.

– Да ладно тебе, – удрученно глядя перед собой, поёжился Степан.

– Это же мародёрство! Бортич узнает – по головке не погладит.

– Я знаю, – он виновато опустил голову. – А ты не говори ему, ладно?

– Как же ты мог? И молчал… Бесшабашный ты человек, – от этой мысли ему стало тоскливо.

– Егор! – умоляюще затараторил Степан. – Он лежит, гад, мордой в траву, а руками размахнулся, будто хочет заграбастать всю землю… Такая злость накатила… А на руке – часы. Они так на солнышке сверкали! Ну я и подумал: «Зачем они ему? Его фашистское время закончилось…». Ну… я… и… – Стёпа запнулся.

Но тут подошла Ольга Васильевна.

– Чего ждёте, ребятки? – по-доброму улыбаясь, спросила она.

Из землянки вышли Юра и Андрей.

– Нам Василь Ефимович сказал, что у вас какое-то поручение к нам, – выступил вперёд Егор.

– А-а… да-да. Поручение простое, – сказала хозяйка. – Скоро зима. Она будет суровая и, может быть, голодная, – улыбка её пропала с лица, – поэтому надо сделать запасы. Пока ещё можно. Я попрошу вас, ребятки, набрать побольше грибов, а мы с Дашей их засушим. И, конечно, наберите ягод: брусники, черники, голубики… Сейчас ягод в лесу полно. А зимой всё это ой как пригодится.

Грибов и ягод действительно было много, и ребята несколько дней приносили полные корзины. Андрей тоже с удовольствием включился в этот процесс. Уж больно не хотелось ему находиться на кухне.

Юра старался первым появиться с грибами на кухне в тайной надежде увидеть Дашу. Иногда ему это удавалось, и он смущённо передавал ей корзину. А Даша – ничего ей не оставалось – порозовев, улыбалась, опускала длинные ресницы и, аккуратно разбирая грибы, удивлялась, как много грибов и какие они хорошие. Отчего сердце у Юры начинало сильно стучать.

Партизанский отряд пополнялся очень быстро. Приходили и приезжали на своих повозках люди из ближних и дальних деревень: мужчины и женщины со своим небогатым скарбом, бежавшие от оккупантов. Приходили и военные, вышедшие из окружения.

В отряде появился молодой лейтенант Павел Бычков с двумя рядовыми красноармейцами Олегом Бусыгиным и Федей Чавкиным. Вид у них был измождённый. Лейтенант был ранен в голову, а главное, у них не было оружия. Тимофей Стрига не раздумывая определил, что это дезертиры, и их надо расстрелять, как предателей. Но мудрый Василь Ефимович отдал распоряжение Ивану Сегелю обработать раны у бойцов, накормить и дать выспаться, а там видно будет.

На другой день командир усадил вновь появившихся за стол возле штабной землянки и задал вопрос, как они оказались в лесу?

Лейтенант подробно рассказал, что, когда наши части отступали на восток, ему, как командиру взвода, и его бойцам приказали прикрыть на шоссе отступающий артиллерийский полк. Задание он выполнил, полк отступил без потерь, но сам был ранен. К концу боя в живых осталось трое вместе с ним. Они отстреливались, но патроны закончились, и им пришлось идти на восток в сторону магистрали. Отступая, потеряли оружие. В лесу бродили несколько дней. У него сохранился только командирский пистолет.

Бортич вежливо и внимательно слушал рассказ лейтенанта, незаметно рассматривал и изучал военных. К концу рассказа спросил:

– Хорошо отдохнули?

– Спасибо! Я, кажется, никогда так крепко не спал, на еловых ветках под шинелью спалось спокойно, как дома, – за троих ответил лейтенант.

– Что думаете делать?

– Не знаю. Наши далеко ушли… Где их искать?.. Не знаю, – неопределённо сказал Бычков.

– А сами-то откуда будете? – Бортич посмотрел на Бусыгина.

– Я из Воронежа. До армии на заводе работал, слесарем. В армию взяли весной…

– А я из-под Сталинграда, жил на станции Сарепта, а работал путевым обходчиком на железной дороге, – резво доложил Федя Чавкин.

– Как же вы оружие потеряли? – во взгляде Бортича появилась жесткость.

– Я и сам не знаю как, – удивляясь сам себе, сказал Федя и вопросительно посмотрел на Бусыгина. – Немцы раскалашматили нашу часть. Мы бежали в укрытие, а они поливали нас из миномётов. Еле добежали до леса…

– А рядовой Бусыгин сбивчиво, подавленным голосом, подхватил:

– Когда оторвались от немцев, мне хотелось перекреститься, но вспомнил, что на политзанятиях говорили – бога нет.

Бортич едва заметно усмехнулся.

– А когда огляделись – винтовок-то и нема, – потерянно развел руки Федя. – Ну, мы не оглядываясь в лес ушли.

– Если бы в лес не ушли, нам попросту была бы хана, – с отчаянием в голосе сказал Олег Бусыгин.

– Жалко, конечно, что потеряли. С оружием спокойнее, – откровенно заметил Федя, не поднимая головы.

Слушая солдат, Бортич их не осуждал. В этой огненной мясорубке случиться может самое невероятное. Ему подумалось: «У каждого солдата своя война. Они спасали свои жизни, как могли».