Читать книгу Непорочное зачатие. Сборник рассказов - Виктор Улин - Страница 1

– Ты ведь знаешь, что я люблю только тебя.

Жена смотрела ласково.

– Знаю, – ответил я.

– Не сомневайся.

– Не сомневаюсь. Если бы не любила, не варила бы мой любимый суп, которого сама не любишь.

– Правильно мыслишь.

Шагнув к столу, она нагнулась и поцеловала меня в нос.

Так у нас было принято в первую пору знакомства.

Так продолжалось все пятнадцать лет нашего брака.

– Я тоже люблю только тебя.

Удержав жену за плечи, я поцеловал ее всерьез.

– Мы оба любим только друг друга.

Она высвободилась, отошла к плите, приподняла крышку над кастрюлей.

Я повел носом, уловив аромат.

– Вкусно.

– На самом деле…

Помешав, жена отложила ложку.

–…Я тебе варю не самый правильный рецепт.

– А каким должен быть правильный?

Луковый суп я считал не просто верхом кулинарного искусства, но и лучшим из первых блюд.

– Не таким. У меня он жидкий, лук просто плавает.

– Все равно вкусно, ничего вкуснее не ел.

– Настоящий луковый суп должен быть густой, как жюльен. Совсем другая консистенция.

– Наверно, делать такой трудно?

Я попытался представить себе что-то еще более вкусное, чем то, что сейчас готовился для меня – и не смог.

– Не думаю, что труднее трудного, просто надо точно знать рецепт. Не только чего и сколько класть, но и как и в какой последовательности.

– А ты не знаешь?

– Знаю приблизительно, где-то когда-то читала, но не думала, что понадобится. Не записала, запомнила не все. Пробовала, но так, как нужно, не получается.

– А когда ты пробовала?

Вопрос был естественным, мы с женой жили на ладонях друг у друга, никогда ничего не скрывали, знали все, что делаем.

Это казалось не просто нормальным, но единственно приемлемым для супругов, имеющих такой стаж и столь близких между собой.

– Да как-то пару раз. Когда ты был в командировке, и потом еще…

Жена замолчала, не уточняя.

– А в интернете ты рецепт не искала?

Мне подумалось, что классический луковый суп можно найти за минуту, пройдя в комнату сына и оттащив его от компьютера.

Или прямо здесь, взяв айфон, поскольку искать требовалось не картинки, а всего-навсего текст в десяток строк.

– Искала, но там фига два найдешь.

– Почему?

– В какой мы стране живем?

– Пока вроде в России.

– Вот именно. В стране победившего быдла, которому нужен не французский луковый суп, а макароны и подешевле.

Она взмахнула рукой.

– В лучшем случае – борщ с курицей.

С последним я был согласен. Жители нашего убогого города в еде ничего не понимали.

– Этот народ никогда не знал ничего слаще пареной брюквы, питается плебейским хлёбовом, а в интернете статейки пишет черт знает кто.

Я вздохнул.

– Угораздило же нам тут родиться!

Родину свою я тоже не любил; абстрактная любовь к стране происхождения всегда казалась мне атрибутом идиота. Народ, вынужденный считать соплеменным я презирал, но такой ненависти, какая кипела в жене сильнее лукового супа, еще не испытывал.

Возможно потому, что я все-таки был мужчиной, а она – женщиной. И жили мы не в Америке, а в России, где крестьяне-богоносцы испокон веку били своих жен кулаком в грудь.

– Так что буду искать рецепт дальше.

– Потому что любишь только меня?

Я погладил глазами ее фигуру.

– Да. Только тебя и никого другого.

Жена потянулась к вытяжке, чтобы прибавить оборотов – талия ее была хороша, а подколенные ямочки, показавшиеся из-под домашнего платья, черного в красный цветок, манили нежным шелком.

– Несмотря ни на что.

– И поэтому…

Замолчав, я оглянулся на дверь.

Из коридора доносилось поквакивание какой-то игры, в которых я давно перестал разбираться.

– Поэтому…

Голос я все-таки понизил.

– Поэтому мы и устраиваем этот свинг с Колмановичами?

– Не свинг, а своп.

Наша кухня, не мизерная, но и не огромная, позволяла ощутить себя в комфорте без лишних движений.

Сделав всего шаг от плиты, жена закрыла дверь – точнее, задвинула, поскольку я поставил тут клинкет, не требующий пространства для распахивания.

Мягко вздохнула резина уплотнителя, мы оказалась полностью отрезанными от квартиры и от всего мира.

– Своп.

– Я отстал от жизни, до сих пор не могу понять разницы.

– Свинг – просто разврат. Собираются все вместе и трахаются все подряд. А своп – приличный обмен супругами. Как у нас.

– Ну да, как у нас.

Я еще раз внимательно посмотрел на жену.

То, чем мы занимались с семейством ее подруги, входило в определенные рамки приличия, хоть и являлось развратом.

В течение нескольких дней Сергей Колманович жил у нас, а я – у них. С чужими женами мы не ходили по ресторанам, не ездили на шашлыки, а просто жили, не меняя привычного распорядка: ели, спали, стирали белье, по будням – если не удавалось совместить отгулы – ходили на работу, вечером смотрели телевизор.

И, разумеется, занимались всем, чем следовало, причем достаточно интенсивно.

При мне Ирина любила ходить по своей квартире без одежды, лишь на кухне подвязывала передник, чтобы не обжечь живот.

Домашнее платье жены тоже мало чему мешало. Да и расписание сына иногда оставляло нам возможность побыть дома вдвоем и заняться тем же самым.

Но тем не менее что-то мешало быть с ней так же, как с Ириной.

С последней мне было не то, чтобы лучше, но как-то проще.

– И ведь это здорово, не правда ли?

Жена обернулась от плиты.

Грудь в запАхе платья выглядела обильной.

Наверняка Сергей тоже ее любил.

У Ирины грудь размером не отличалась, хоть и оставалась более упругой.

Впрочем, она была моложе моей жены почти на десять лет, разница возрастов определяла разницу бюстов.

На варочной панели запищал таймер.

Выключив его, жена поправила крышку на кастрюле, набрала в чайник свежей воды, приготовила две чашки с заваркой, присела за стол.

– Все готово, пусть настоится пятнадцать минут. Пока заварю чай.

– Завари.

– Могу позволить тебе рюмку водки под суп. Суббота есть суббота.

– Это будет прекрасно. Мы с тобой в самом деле любим друг друга.

Сказав последние слова, я опять подумал об Ирине.

И о нашем обмене, именующемся «свопом». Изначально это английское слово означало комбинацию двух противоположных сделок, снижающую уровень рисков.

В комбинации супругов, именуемой «обменом женами», риски тоже были минимальными, поскольку каждая из четырех сторон знала все о трех оставшихся.

Единственной неточностью оставалось то, что на самом-то деле обмен шел мужьями, жены оставались по местам. Так мы решили сразу, поскольку нормальной женщине было проще заниматься ненормальными делами на своей территории. К тому же моя жена три раза в день меняла трусики, ее переселение на неделю требовало прицепа с вещами, а мы с Сергеем обходились несколькими рубашками.

– Представляю, что было бы, если бы нас сейчас слышали.

Жена засмеялась, искоса взглянув на закрытую дверь.

– Мы совмещаем супружескую любовь с супружеской изменой.

– Причем узаконенную взаимной договоренностью сторон.

– В этой стране с ее крестьянским менталитетом нас бы не понял никто.

Ругать нашу великую родину жена могла бесконечно.

– Я с тобой согласен. В СССР секса не было, в России тоже скоро не станет. Только тут крестьяне ни при чем, все глубже. Сама общественная «мораль» основана на лжи.

Она кивнула, я принялся распространять мысль.

– Христианские установки – это же полный бред! Единственно приятное дело именуется «грехом».

– Именно так. Государству нужны рабы, но порнуха под запретом. Дети должны появляться путем непорочного зачатия.

– На самом деле если бы масса соотечественников думала иначе, то не дала бы воли христианам. Но даже умные люди только врали, врали и врут.

Щелкнул чайник.

Жена встала, чтобы заварить нам чай.

– Это же надо представить! Самый великий поэт до самой смерти пёр все, что движется и не движется все из лунного серебра, а писал про «я другому отдана и буду век ему верна». И вся русская масса до сих пор восторгается девицей, этой чугунная статуэткой без половых признаков.

– Согласен с тобой. Из всех животных моногамны только птицы. Так что с них взять: у них мозги с наперсток.

– А после этого поэта… Моральный кодекс строителя коммунизма, по которому жили еще наши мамы и папы. За развод выгоняли с работы и вселяли мысль, будто секс нужен мужчине, а женщина только терпит. Ты можешь себе представить – я, когда училась в школе, тоже так думала.

– А когда учился я…

Я вздохнул.

– Это было в то же время, но не хочется вспоминать.

Наш разговор, начавшись луковым супом, повел в неожиданные дебри.

– Ты знаешь, я ведь в свое время всерьез считала, что член сосут только проститутки!

– А что касается проституток…

Говорить про падших женщин было легко, хотя я никогда не имел с ними дел.

– Русская классика вечно обмусоливала тему. И нечастные они и унижаемые, и деваться им некуда. Но на самом деле чем дольше живу, тем больше мне кажется, что в проститутки идут те женщины, которые просто любят трахаться.

– Именно так.

– А которая трахаться не любит, становится учительницей.

Такой грех за мной имелся: педагогинь средней школы я не считал не только за женщин, но и за людей; каждое родительское собрание сына укрепляло во мне это мнение.

– А я, представь себе, член сосать всегда любила и люблю до сих пор.

– Я знаю.

Мне представилось, как жена реализует свое увлечение на этой кухне, но не со мной. Впрочем, представлял я такие варианты давно и, при всей опасности показаться циником, не видел в воображаемом из ряда вон выходящего. Чувство мужчины-собственника во мне было минимальным – равно как молчали собственнические чувства женщины в жене.

Видимо, то же было у Колмановичей.

– Я уж не говорю об анальном сексе. Во внешнем сознании социума это удел проституток, которых выгнали из публичного дома за разврат.

– А ты что… С Сергеем…

Я никогда не расспрашивал жену о деталях своп-каникул, но сам такой вариант никогда не пробовал, останавливаемый брезгливостью даже с теми партнершами, которые просили.

– Нет конечно. Я вообще никогда им не занималась. Ну то есть один раз пробовала – в школе, в восьмом классе, когда уже хотелось, но еще была повернута на девственности. Попе стало больно, чуть не умерла. Это не для меня, однозначно.

– Ну ладно тогда.

Я почему-то ощутил облегчение.

– Но вообще все течет и изменяется… Школьницей я страшно любила вкус спермы.

– Правда? Ты мне не говорила.

– Просто не пришлось. Так я не просто любила, а добавляла в кофе вместо молока.

– Ничего себе. Сама придумала или кто-то посоветовал?

– Ни то, ни другое. Получилось случайно, потом понравилось. Но я не о том.

Жена посмотрела в сторону плиты, суп все еще ждал сигнала.

– Тогда казалось – ничего вкуснее нет. Сейчас, конечно, не тошнит, как некоторых, но все равно хочется поскорее выплюнуть.

Она помолчала.

Глядя на нее, я думал и думал об Ирине Колманович.

Точнее, размышлял о том, ведет ли она подобные разговоры со своим мужем за столом.

И готовит ли ему луковый суп из своей любви.

И любит ли этот суп Сергей.

– А вообще мы с тобой современные молодцы, другой муж на твоем месте мне бы ни о чем таком даже заикнуться не позволил.

– Почему я тебе, а не ты мне?

В самом деле, обмен женами с Колмановичем, которого близким другом я не считал, был приятен, но инициатива изначально исходила от нее.

– Потому что опять-таки, местный менталитет. Если мужчина ебёт кого ни попадя, то он мачо и это хорошо. А если женщина любит трах ради траха, то она блядь и ее надо побивать камнями.

– Пожалуй, что так.

– Хотя что особенного, когда женщина трахается с разными мужчинами? Раньше бывали танцы, там просто держались друг за друга. Теперь продвинулось – соединяют не руки, а другие части. Так разве это плохо, если всем в радость и никому не во вред?

С этим тоже нельзя было не согласиться; моя жена умела видеть суть и формулировать точку зрения.

– На самом деле все проще. И глубже. Еще раз скажу – всегда считалось, что мужчина хочет, а женщина терпит ради долбаного материнства. А на самом женщине секс нужен больше, чем мужчине, особенно начиная с определенного возраста.

– Ну уж и возраст! – перебил я, зная, что это доставит ей удовольствие.

– Возраст. Но поверь – считалось, что в тридцать пять все пора забыть, а на самом деле хочется забыть все, только ебаться, ебаться и ебаться, ка завещал великий Ленин!

– В счастливом браке.

Я усмехнулся.

– Именно что в счастливом.

Одним из умений жены было понимать меня без слов.

– Брак и секс не имеют отношения друг к другу.

– Ты думаешь?

– Не думаю, а знаю.

Жена повернулась к окну, положила ногу на ногу.

Колени ее были очень красивыми, наверняка они нравились и Сергею.

– Я с тобой очень счастлива. Ты – моя жизнь. Я люблю тебя и уважаю и за тобой как за каменной стеной. Мы с тобой не просто семья с сыном – мы одно целое.

– Согласен.

– Но все это несовместимо с сексом.

– Несовместимо?

– Конечно. Я к тебе привыкла, у нас общие проблемы. И какой у нас с может быть секс, кроме гигиенического сношения, если ты засовываешь в меня член, а я думаю, успеешь ли ты до конца месяца сменить счетчики, или воду нам выставят по нормативам?!

– Пожалуй, что никакой.

Я кивнул и вспомнил, как еще давным-давно сокурсник утверждал, что нельзя ходить в один унитаз с женщиной, с которой спишь в одной постели.

Тогда, воспитанный отголосками онегинских химер, я спорил с тем любителем жизни, теперь скорее бы согласился.

– О водосчетчиках в доме Колмановичей думают Ирина с Сергеем, но не ты с ним и не я с ней. Так?

– Так. Поэтому я расслабляюсь по полной. А не потому, что он моложе тебя, и член у него толще и лучше стоит.

Пожав плечами, я подумал, что все обстоит именно так.

– Тебе, кстати, с Ириной нравится?

– Нравится.

Я ответил скупо, не желая вдаваться в подробности.

– У нее красивое тело?

– Красивое.

Взглянув в сторону лукового супа, я опять вспомнил жену Колмановича.

– Но у тебя талия тоньше.

– Талия у Ирины тоньше моей, просто у меня жопа больше, и так кажется.

– Надо же, такие параметры я даже не оценивал. В следующий раз возьму сантиметр, измерю Иринину талию. Ну и жопу, ясное дело, заодно – как без нее?

– У нее была бы больше моей, просто бедра не разошлись, потому что не рожала.

– А кстати, почему Ирина не рожала? Или двадцать пять лет еще не возраст?

– На самом деле двадцать семь и это уже возраст. Но она не может.

– Почему?

Вопросы чужих детей меня интересовали минимально, но касающееся своп-партнерши казалось серьезным.

Тем более, что отсутствие детей у Колмановичей все облегчало: требовалось спровадить к бабушке лишь нашего сына, их дом был всегда готов.

– Ирина бесплодна?

Это не казалось реальным.

Я знал, что моя обменная партнерша не пьет средств, панически боясь располнеть, но предохраняется самым простым способом.

Надежным, как сто таблеток, и вредным для обоих.

Лишающим женщину гормонов, а мужчину – сладости последнего момента.

– Я не так выразилась. Они с Сергеем не могут.

– Он служил на атомной подводной лодке? Я о нем почти ничего не знаю.

– Не служил, с этим все нормально. Просто он боится иметь детей.

– А почему боится?

– У Сергея дурная наследственность, он может родить дебила.

– Дебила?!

Перед глазами встал Сергей Колманович – стройный красавец в темно-фиолетовом костюме из крученой шерсти, в тридцать с чем-то лет возглавляющий второй по значимости отдел в крупнейшем после Сберегательного банке нашего региона.

– Да. Иринин свекор – дегенерат.

Слова жены выходили за рамки моих знаний.

– Сельский житель. А в любой деревне все между собой кровная родня, в каждой семье по пять детей и половина – умственно неполноценные.

– Послушай…

Я потер затылок.

– Как-то не вяжется. У Ирины, которая Колманович, деревенский свекор?

– Колманович – Ирина, Сергей был Пастухов, в браке взял ее фамилию, потому что хотел разорвать связь со своими, как любят кричать на каждом углу, «корнями».

– Надо же… Как много можно узнать.

– Своих родителей он забыл в тот день, когда уехал из деревни. За всю жизнь после университета ни разу там не бывал.

– Ну и что, отец Сергея такой страшный? Ты его видела?

– Видела, к ним приходил. Деревенская обезьяна, которая обедает на табуретке и моется раз в неделю.

Сельских жителей жена ненавидела лютой ненавистью, тому имелись причины, связанные с ее работой.

С Сергеем Колмановичем, урожденным Пастуховым, картина не согласовалась.

– Тупая хитрая рожа. Когда на таких смотришь, то думаешь, прав был Сталин, который не давал колхозникам паспортов и не пускал в город всю огородную срань.

– То есть держал крепостное право?

– Для таких скотов и должно быть крепостное право. Но при царе талантливые от барина выбивались в люди. А безмозглых всю жизнь пороли на конюшне, потому что иного не заслуживали.

– Ты крута, но тем не менее…

– Сергей ведь выбился, потому что мог и хотел.

– Так вот видишь – Сергей нормальный человек, и дети у него должны быть нормальные.

– А могут и не быть. Гены передаются через поколение, а у кретинов они сильные.

– Ты так думаешь?

– Уверена. Евгенику не Гитлер изобрел.

– Ну а что Колманович, который Пастухов?

– У Сергея есть старший брат, уже за сорок. Тоже нормальный, живет в городе, женат на нормальной женщине. Так вот у него сын – такая же тупая скотина, как дед. Ему купили диплом, он не работает, потому что не может. Двадцать пять лет, жирный, как хряк, сидит на шее у родителей, днем спит, ночью смотрит японские аниме для таких же дебилов.

– Бывает и такое?

Я подумал о нашем сыне: толковом и смышленом, уже зарабатывающем на копирайтерской бирже по темам компьютерных игр – и не смог провести аналогию.

– На самом деле, конечно, все может обойтись, но они не решаются. Хотя ребенок был бы не просто Колманович, а по всем законам еврей, смог бы уехать в Израиль.

– Ты думаешь, в Израиле так уж хорошо? Мне кажется, народ – везде говно, если нет возможности от него не зависеть.

– Везде, говно, конечно. Но говнее, чем в России, быть не может нигде. В Израиле хотя бы нет зимы,

Я не возразил. Мне самому давно хотелось найти себя миллиардером на необитаемом острове в тропиках.

Но в последний год думалось, что неплохо иметь рядом второй остров, где жили Колмановичи.

– Но ведь есть какие-то выходы? Искусственное осеменение или ребенок из детдома?

– Искусственного от хрен знает какого донора они не хотят. А детский дом… Это только в статейках все прекрасно и удивительно. Обретение новых родителей, до сих пор воспитание нового человека и прочая хрень. На самом деле все решает генетика. И если родители – срань и рвань, то дети вырастут точно такими же. А в детдомах контингент с соответствующей наследственностью. На нормальных людей, которые утонут или сгорят, а дети выживут, очередь расписана на десять лет вперед.

Вздох жены был искренним.

Я по-новому подумал о Колмановичах, до этого момента казавшихся мне символом самодостаточности, проявляющейся и в том, как легко они пошли на «своп» без опасения за семью.

– И что, они никак не могут решить проблему?

Жена хотела что-то сказать, но вытяжка трижды пропищала и выключилась, сообщая, что луковый суп настоялся.

Мы одновременно – как положено параллельно думающим супругам – встали с мест.

Она потянулась за бульонными чашками из чешского фарфора, я полез в холодильник за початой бутылкой водки «Сова».

У стола мы столкнулись.

Одной рукой я притянул жену к себе, второй взял за бюстгальтер, без которого она не могла ходить из-за сына, в свои тринадцать лет замечающего слишком много.

Ее губы хранили вкус кофе, выпитого перед началом готовки.

–…Мама, я тоже хочу есть!

Отпустив ее, я обернулся.

Сын стоял в раскрытой двери, смотрел наивно, но требовательно.

– Коля, дай нам с папой пять минут. Я тебя позову.

Налив быстро, я выпил первую рюмку не садясь.