Читать книгу Под ручку с Богом! - Виктор Волгин - Страница 1

Всем привет! Хотите увидеть, как я лишаю человека жизни?

Потратите пять минут, зато впечатлений – масса! Сами вы на такое не решитесь, конечно, но уверен, что стать анонимными свидетелями этой истории вам будет любопытно. Единственное, о чем я вас попрошу, – когда все закончится, максимально распространить это видео, чтобы оно попало в тренды YouTube! Подарите себе несколько остросюжетных минут и предупредите о моем существовании своих близких, ибо нет никакой гарантии, что в следующий раз на месте жертвы не окажется кто-то из них!

Как вы уже догадались, расправляться будем над существом, которое мычит за моей спиной. У него есть все причины для беспокойства: оно крепко привязано к стулу, мешок не пропускает света, дышать тяжело, но таковы правила жизни: ты либо жертва, либо палач. Сегодня удача на моей стороне, у меня отличное настроение; итак, поехали!

Меня зовут Ларик, полное имя – Ларион Потапов! Я сирота. Двадцать лет назад меня обнаружили в мусорном баке во дворе дома на Малой Молчановке. Это в центре Москвы, на Новом Арбате. От роду мне было несколько дней, механические повреждения отсутствовали, но я был покрыт отвратительной сыпью и имел отвратительное бельмо на глазу. В 1987 году детей на помойку не выбрасывали, и мой случай стал чрезвычайным происшествием, я даже удостоился заметки в районной газете. В те времена страна продолжала ползти к светлому будущему и каждый ребенок имел право на государственную заботу и ласку.

Меня поместили в детский дом. Сотрудники в шутку прозвали его «Домом желтого сна». Потрескавшиеся корпуса были выкрашены бледно-желтой охрой, а изнутри покрыты темно-зеленой краской, которую я мысленно окрестил «лягушачьей». Все помещения «Дома желтого сна» походили друг на друга, словно близнецы: двери запасных выходов были наглухо заколочены, выцветший линолеум трещал по швам, а из окон круглосуточно выл ледяной ветер, причем даже летом. В группах было душно, а туалет источал аммиачную вонь и пугал странными рычащими звуками. Когда я врубал кран, то после душераздирающей тирады он выплевывал струю ржавой воды, которую приходилось употреблять для утоления жажды. Единственный унитаз постоянно был занят, а второй никогда не работал, и обычно его накрывали пластмассовым ведром, на которое все мочились, чтобы досадить уборщицам. Конечно, если воспитатель ловил нас с поличным, то сурового наказания было не избежать, но тот кайф, который ты получал от вредительства общественному порядку, был несоизмеримо выше.

И тем не менее нас кормили. На завтрак обычно давали хлеб с маслом, а в обед – что-то кислое и подгоревшее, вечером – то же, что и днем, но уже тушеное и пересоленное, с легким ароматом плесени. Икота, отрыжка, метеоризм и прочие несварения были нормой для нашего заведения, и старшие воспитанники даже соревновались между собой в том, кто из них громче может избавиться от кишечного вздутия. Иногда на столах появлялись фрукты, за которые приходилось сражаться между собой, но даже и они были настолько подпорченными, что обычно все завершалось поносом.

Я был самым маленьким в группе, что само по себе не внушало оптимизма, а мое бельмо пугало детишек и вызывало у коллектива чувство брезгливости. Меня не принимали в игры, подкладывали в постель червяков и тараканов, а по ночам мазали зубной пастой или чем-то похуже. Поначалу я сопротивлялся и даже жаловался, но воспитатели не питали ко мне симпатий, и почему-то наказание доставалось мне. А вот «стучать» на «друзей» считалось делом паскудным, и как-то ночью мою наволочку наполнили кучей яблочных огрызков, за что впоследствии «Дом желтого сна» дал мне имя – Огрызок!

Наверняка, так продолжалось бы до самого выпуска, если бы в моей жизни не появилась женщина по имени Тамара. Солнечным осенним днем, в разгар бабьего лета, после тихого часа она тихо прошла в нашу группу, и меня пригласили на выход. Я подошел, она улыбнулась, пожала мне руку и погладила по голове. Это было очень приятное ощущение.

Мы познакомились. Выглядела она весьма странно даже для этого места: бордовый берет, старенькое пальто и туфли на низком стоптанном каблуке. Казалось, что ей за сорок, но это было не точно, так как, когда она начинала разговор с дворником или охранником, ее глаза приобретали нездоровый блеск и она словно зажигалась изнутри, что несвойственно сорокалетним дамам.

Тамара стала навещать меня каждое воскресенье. Это превратилось в приятный ритуал: сначала она посещала церковную службу, а после – сразу ко мне, минута в минуту. С собой она приносила что-нибудь вкусное: банан, яблоко или шоколадку. От нее уютно пахло церковной немощью, и она не делала резких движений. Все наши разговоры были о чем-то добром, хорошем, она рассказывала библейские притчи и постоянно гладила меня по голове, что-то пришептывая. Она была единственным человеком, который не стремился причинить мне физическую боль, и я полностью ей доверился.

Через три месяца визитов, на мой день рождения, она подарила Библию в картинках с автографом какого-то священника:

– В этой книге ты найдешь ответы на все вопросы.

Она это сказала так вкрадчиво, что я был уверен, что мне вручают экземпляр волшебной книги, которую я должен оберегать любой ценой. Я инстинктивно поцеловал ее в руку, а она меня – в лоб, после чего дополнила презент пожарной машиной с выдвижной лестницей. Это была моя первая личная игрушка, и я был на седьмом небе от счастья, правда, недолго. Уже вечером старшие мальчишки расколотили ее вдребезги о туалетный кафель. Их можно понять, ведь они никогда не получали таких подарков, зато Библию я героически спрятал за батарею и читал по слогам, когда другие дети храпели.

Поначалу я только разглядывал картинки. Тексты Ветхого Завета казались мне нелогичными, и я сразу перелистывал на страницы, где красивый человек с таинственным именем Иисус рассказывал глупым людям притчи и творил для них чудеса. Я завидовал его дару и хотел точно так же, как он, исцелять несчастных от всех болезней одним добрым прикосновением. Уже тогда я решил, что, когда вырасту, обязательно стану врачом.

Я подрастал, Тамара приходила все чаще, и в один прекрасный день в наш двор заехала странная машина, из которой долго никто не выходил. Дежурный рявкнул мое имя, потребовал собрать вещи и велел ждать в коридоре. Я выполнил все за пару минут и, прижав спасенную Библию к груди, уселся на красную банкетку в трепетном ожидании. Я глубоко дышал, пытаясь побороть волнение, но сердце ухало, словно молох, и я шептал молитву, чтобы ожидаемое событие наконец-то произошло. Через час меня снова окликнули и сказали спускаться. Эмоции переполнили мою душу, и я очертя голову вылетел прочь!

Детдомовцы, осознав, что я навсегда покидаю «Дом желтого сна», напоследок старались мне дать пинка побольнее или плюнуть в спину, потому что мне, в отличие от них, выпал счастливый билет.

* * *

Сразу оговорюсь, я – не ангел, более того, убийство само по себе отвратительно! Видеть, как на твоих глазах душа покидает чье-то тело, зрелище не для слабонервных, но я убежден, что в конечном итоге любая смерть есть промысел Божий и расстраиваться чрезмерно по этому поводу не стоит.

Вы любите детективы? Я – очень. Ведь на последних страницах добро побеждает зло, а убийца понесет заслуженное наказание. Жаль, что книги с реальностью имеют мало общего. В пожелтевших романах следователи собирают улики, опрашивают свидетелей, строят гипотезы и в конце концов ловят преступника, потому что справедливость обязана восторжествовать по закону жанра. Читатели восхищаются гением сыщика, но мало кому приходит в голову, что без вмешательства Бога изначально у него не было бы шансов. Кстати, и в обратную сторону это тоже работает. Я имею в виду преступников. Согласитесь, что, даже если ваши мозги работают со скоростью Пентиума, без удачи вы не сможете украсть даже пачку презервативов! А представьте, если вам, например, нужно спрятать тело человека, которого вы только что грохнули! Тут без помощи свыше не обойтись! Или вы считаете, что преступникам покровительствует дьявол? Хороший вопрос, обсудим позже!

Вообще, кого-то лишить жизни и продолжать вести прежнюю жизнь невозможно. Даже если внешне удается сохранить невозмутимый вид, внутри постоянно штормит и легкий душевный тремор вызывает любое событие, напоминающее обстоятельства убийства. Внутри вас постоянно происходит судилище, на котором вы себя обвиняете и одновременно оправдываете, и порой это становится таким увлекательным занятием, что вы забываете о возможном возмездии со стороны Фемиды. Вы так долго варите внутри себя всю эту кашу, что забываете подробности своего «алиби» на тот случай, если какой-нибудь энтузиаст-следователь выйдет на ваш след и защелкнет наручники на запястьях. Хотя, по правде говоря, я не верю, что в современном мире есть парень, похожий на Шерлока Холмса. Почему? Да все потому же.

Коррупция сделала свое дело, и нормальный следак «забьет» на очевидного «глухаря» и займется более практичным делом. Работы у него выше крыши, а зарплата копеечная, и по-человечески понять его можно, ведь серийный убийца – плохая история. Это не угонщики иномарок и не подпольный бордель! В милиции, скорее всего, сообщат, что «мы делаем все возможное для раскрытия», и отправят папки с головной болью поглубже в шкаф. Грустно, но правда.

Но для преступника это хорошая новость. Ведь главное – не сесть в тюрьму, а разобраться со своими тараканами всегда можно, и для этого не обязательно отправляться на каторгу, и лично я для себя давно понял, что идеальные преступления существуют! Главное – не повторяться и не иметь очевидного мотива, тогда в голове сыщика наступает неразбериха, от чрезмерной нагрузки его мозг зависает и впадает в ступор. А вот киллеру достаточно не дергаться и постоянно носить на лице маску порядочного человека. Единственный тонкий момент заключается, как я уже сказал выше, в кармических законах. Однажды вам самому надоест играть в кошки-мышки с законом, и вы испытаете непреодолимое желание войти в дом правосудия и под грузом содеянного все честно рассказать. Надвигается этот момент медленно, но неотвратимо для грешника… Хотя, кажется, я отвлекся!

* * *

Природа щедро одарила Тамару красотой. Ее формы созрели к пятнадцати годам и вызывали у противоположного пола бурную реакцию. Девственность она потеряла в шестнадцать и вскоре нелепо забеременела. Ее отец был каким-то ученым государственной важности, и поэтому о случайном ребенке не могло быть и речи, пересуды за спиной в то время могли привести к репутационным потерям, и поэтому Тамара фактически решилась на детоубийство. Она наслушалась школьных подруг и, пока родители отдыхали на государственной даче, выпила натощак бутылку водки и всю ночь двигала по квартире мебель. Наутро у нее случился выкидыш, и после срочной операции врач констатировал: детей Тамара иметь не сможет! В ответ на это она лишь улыбнулась: ну, какие дети, когда вся жизнь только начинается?

И Тамара начала большую жизнь! Она стрекозой плясала по жизни и брала от нее все и даже больше! Институт, в который пристроил ее папаша, был благополучно брошен уже через пару месяцев, но через неделю Тамара с легкостью устроилась секретаршей к какому-то чиновнику средней руки, где получала внимание и постоянные презенты. Она хорошо одевалась, обладала прекрасным слухом и голосом, могла поддерживать беседы на разные темы и хорошо двигалась в танце. Стоило ей положить глаз на какого-нибудь мужчину, он мгновенно плавился и становился податливым в руках Тамары, словно пластилин. Она владела искусством соблазна во всех неприличных смыслах этого слова. Ее жизнь бурлила романами различной степени тяжести, и она самодовольно порхала с одного цветка на другой, разбивая сердца несчастных поклонников.

К тридцати годам красота Тамары поблекла. Глаза потускнели, а некогда большая грудь обвисла и почему-то уменьшилась в размерах. В ее беззаботную жизнь молотом постучался возраст. Она призадумалась о браке и начала охотиться на сильного, красивого и успешного мужчину, но процесс оказался на удивление трудным и утомительным. Экземпляры попадались разные, и порой даже очень приемлемые, но вить семейное гнездышко с Тамарой никто не торопился. После долгих поисков она обрела счастье в лице брутального красавца с криминальным прошлым, который обожал алкоголь и приключения. Роман был ярким и бесшабашным, их темперамент полностью совпадал, и оба решились на брак. Через неделю после подачи заявления Тамарин избранник влип в неприятную историю с законом и получил внушительный тюремный срок. Как выяснилось после, он занимался сбытом краденых вещей и деньги на беззаботное существование имели криминальное происхождение. Ставка не сыграла, и Тамара снова отправилась в одиночное плавание.

Постепенно все ее существование приобрело минорный оттенок. Она разругалась с родителями, ушла с прежней работы и переехала в неблагополучный район. Чтобы сводить концы с концами, она устроилась продавщицей в винно-водочный магазин и подружилась с компаний местных прожигателей жизни, где ее звезда засверкала с прежней силой. На какое-то время жизнь наладилась, но в очередные майские праздники у Тамары случился настоящий запой и, как следствие, белая горячка. После галлюцинаций и припадков безумия, до смерти напуганная, она притащилась в церковь и припала к ногам священника. На исповеди батюшка высоко оценил решительность Тамары и разъяснил, что ей нужно бросить пить, курить, сквернословить и продолжать жить ради спасения души. Ну, и в церковь почаще захаживать.

Скажи дураку Богу молиться, он и лоб расшибет. Это про Тамару. Она стала фанатиком. В храме ее бесил любой человек, неверно наложивший крестное знамение или вставший не в той части храма. Женщин она презирала за макияж и отсутствие головных уборов, а на мужчин шипела, если те не спешили снимать шапки или убирали руки за спину. Даже тем, кто ставил свечки за здравие, Тамара неуклонно давала советы о том, как правильно делать и как неправильно. Она выучила все религиозные праздники, вела разъяснительную работу среди прихожан и регулярно исповедовалась. Кстати, именно в момент такого откровения батюшка нашептал Тамаре о том, что ежели она усыновит невинное чадо, то Господь услышит ее молитвы и, возможно, отпустит грехи! Тамара вцепилась в этот вариант руками и ногами. Она решила, что, чем несчастней будет судьба приемного ребенка, тем больше шансов на теплые тапочки и мягкий диванчик в раю. Мое бельмо она сочла Божьей отметиной и без колебаний выбрала меня на роль спасителя ее души. Бинго!

* * *

В день усыновления Тамара, усадив меня в такси, долго-долго расшаркивалась перед директором, наигранно улыбалась, и создавалось ощущение, что она за что-то извиняется. Полнотелый хозяин «Дома желтого сна» улыбался в ответ и понимающе кивал в знак согласия. В конце почему-то с Тамарой случился легкий приступ истерики, но директор обнял ее и что-то сказал на ухо, после чего она вручила ему пакет с бутылкой коньяка и коробкой диковинных конфет.

До этого дня я катался только в автобусах и один раз сидел в кабине грузовика, а тут мне выпала честь прокатиться в легковом автомобиле, который ловко пролетал на мигающие желтые светофоры! Мы мчались по городу в мягких сиденьях так, что мой дух захватывало от скорости и красоты московских пейзажей. Город показался мне огромным миром, где живет много интересных людей, на которых отчего-то очень хотелось быть похожим. В открытое окошко я ловил солнечный ветер и ожидал приближения чуда. Я ощущал, что Господь наконец-то услышал мои молитвы и наверняка понял, что я хороший, богобоязненный мальчик, который готов соблюдать все заповеди, чтобы обрести долгожданное счастье. В тот миг я поклялся, что буду уважать и беречь Тамару и во всем ее слушаться, ведь она подарила мне право на новую жизнь, где никто не будет меня дразнить Огрызком.

Квартира Тамары располагалась на первом этаже панельной пятиэтажки напротив метро «Каховская». Парадная дверь подъезда обреченно болталась на скрипучих петлях, кодовый замок был сорван много лет назад, а из-под коврика моей новой квартиры растекалась свежая лужа, кем-то сделанная впопыхах ввиду отсутствия общественного туалета. Окна в доме «украшали» стальные решетки, и все жилище напоминало скорее камеру, нежели обитель набожного человека. Общая жилая площадь не превышала сорока метров и требовала капитального ремонта. Единственная комната была заставлена пыльной рухлядью и походила на переполненный склад ненужных вещей. Воздух же был наполнен смесью церковного ладана, ароматического масла и сердечных капель. На всех стенах висели христианские календари и распятия, а красный угол был настолько фундаментален, что казалось, иконы стоили дороже, чем все имущество, вместе взятое. Конечно, я не был в восторге от подобного интерьера, но дареному коню в зубы не смотрят, и я покорно возлюбил сумрак обшарпанного человейника.

На следующий день Тамара отвезла меня в церковь и провела обряд крещения. Крестной матерью стала ее хорошая знакомая, Ольга Робертовна. Она мне сразу понравилась, но тогда я даже не предполагал, какую важную роль она сыграет в моей жизни. Итак, с того дня, как я принял христианскую веру, я стал официальным членом православного вероисповедания, отныне я был обязан носить крестик и соблюдать все существующие ритуалы. В тот момент, кстати, меня это даже обрадовало, потому что я свято убедил себя в том, что с этого дня Господь Бог взял мою жизнь под особый личный контроль.

* * *

Я не слишком сумбурно рассказываю? Вам не скучно? Дело в том, что я впервые в прямом эфире и очень волнуюсь, к тому же меня раздражают постоянные звуки за моей спиной. Они создают ненужный дискомфорт и сбивают с мысли. Пожалуйста, не судите мой дебют слишком строго и отнеситесь с пониманием к ситуации. В конце концов, жертву тоже можно понять: вы в кромешной темноте, обездвижены, во рту – кляп, а ваши уши улавливают информацию о том, что вас скоро убьют, на потеху зрителям! Шансов на помилование – ноль, потому что палач циничен, хладнокровен и уверен в своей правоте! Кстати, чтобы успокоиться, я немного выпил. Точнее, смешал бутылку шампанского и «Девятую Балтику». Если честно, то я чувствую, как меня немного развозит, так что… Если вас раздражают автомобильные пробки или дождик за окном, то попробуйте поставить себя на место моей жертвы, и вы удивитесь тому, насколько вы счастливы!

* * *

Каждое воскресенье в одно и то же время мы садились в автобус и ехали в церковь, где отстаивали службу от начала и до конца. Тамара недвусмысленно давала понять, что дети еще не люди, а заготовки, и лишь покорность и осознание собственного несовершенства способны сделать из них правоверных христиан. Произносила она это так часто и убедительно, что я всегда спрашивал у нее разрешения на каждое свое действие, и если она не одобряла моих намерений, то я полностью отказывался от них. Можно сказать, что любые мои поступки требовали санкционирования.

В школе поначалу все складывалось неплохо. Да, в первые дни кто-то пытался смеяться над моим физическим недостатком, но классный руководитель пресек на корню эти шутки, и тема развития не получила. Учился я прилежно, и после первой недели в моем дневнике красовались только пятерки. Тамару это не слишком впечатлило, но все же она пообещала на выходных отвести меня в Парк Горького, чтобы я прокатился на каруселях. Это было моей мечтой, и я считал часы до наступления этого момента!

Тот день начинался как в сказке: Тамара купила мне колу и мороженое сразу, как только мы вышли из метро. Газировку я выпил залпом, а ледяной брикет положил в карман, чтобы он немного подтаял. Мы прошли по Крымскому мосту, и она не без гордости рассказала, как в сентябре 1986 года ее ухажер на спор сиганул с моста в воду, после чего простыл и заработал воспаление легких. Болезнь дала осложнение на горло, и молодой человек навсегда остался осипшим. Во время рассказа она улыбалась собственным воспоминаниям, суетливо грызла ногти и оглядывалась по сторонам. В итоге я так и не понял, хорошо или плохо поступил тот человек, но лично я никогда бы не прыгнул. Во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, слишком уж сильно я боюсь высоты.

Парк был набит людьми под завязку. Казалось, что все горожане покинули свои квартиры ради отдыха. Несмотря на ранний час, по территории разгуливали пьяные компании, которые горланили песни и выкрикивали грубые выражения. От всеобщего перевозбуждения стихийно возникали потасовки между неформалами и спортсменами, но я не обращал на это внимание, ведь впереди замаячили карусели, о которых я так долго мечтал.

Раньше аттракционы я видел только в кино, а здесь эти махины кружились над моей головой и поражали воображение мощностью механизмов и восторженными воплями пассажиров. Я и представить себе не мог, что такие огромные сложные штуки вообще существуют, но они были реальны и, судя по децибелам визгов, обещали колоссальный выброс адреналина. Мы подошли к кассе: огромные очереди зигзагами растянулись по парку, и стало ясно, что прокатиться в ближайший час – задача из области фантастики. Тамара остановилась как вкопанная и уткнулась в очередь взглядом.

– Тамара, давай спросим, кто последний! – Я потянул ее за руку в сторону конца очереди.

– Я не собираюсь тратить два часа на бессмысленное стояние!

– Но ведь на службе мы стоим три!

– Ты что себе позволяешь? Сравниваешь служение Господу и праздное веселье? Или дьявол тебя искушает? – Она сверкнула глазами так, что меня всего передернуло.

– Прости, я нечаянно! – протянул я, испугавшись ее решительного тона.

– Что нужно делать, если лукавый хочет сбить тебя с пути истинного? – Она была предельно серьезна.

– Прочесть молитву. – В тот момент я еще не терял надежды.

– Отойди под дерево и читай! Три раза! Четко!

Я встал под массивную липу и начал тараторить «Отче наш». От обиды и несправедливости мне показалось, что солнце померкло и воробушки, игравшие на траве, зачирикали в утешение: «Не плач, Ларик! Ларик, не плачь! Не плачь!» Я вдруг почувствовал поддержку и понял, что я не один! Эти птахи пытались меня подбодрить! Я отвлекся на птичек и стал улыбаться их веселой игре, но внезапно получил подзатыльник: что за идиотские ухмылки? С кем ты разговариваешь? Ты что же забыл, как читать молитву? Твое лицо должно выражать скорбь и покаяние!

– Молитву надо читать с открытым сердцем! – промямлил я, но она и не собиралась слушать моего ответа.

Надо сказать, что до этого Тамара никогда меня не била на людях, и на моих глазах появились бесконтрольные горючие слезы. Она демонстративно отвернулась и прошипела: «Не ребенок, а наказание».

И тут из очереди вышел высокий мужчина лет тридцати пяти. Он был одет в светлые брюки и пронзительно-голубое поло, на ногах легкие ботинки, которые подчеркивали мягкость и пружинистость его спортивной походки. Он подсел ко мне и протянул ладонь Геркулеса:

– Привет, чемпион! Что за слезы в праздник?

Я вгляделся в его лицо: оно было гладко выбрито, сияло улыбкой и пахло приятным таинственным ароматом. Я обрел надежду, набрался смелости и выпалил:

– Я хочу на «Ковер-самолет»!

Быстро подошедшая Тамара дернула меня за рукав:

– Я же сказала тебе, что очередь слишком большая!

– Мы уже отстояли, я могу уступить вам свое место! Я уже сто раз катался! – Волшебник излучал надежность и силу.

– У нас нет лишних денег! Это слишком дорого, – отрезала Тамара.

– Держи билет. Тебя как зовут? – Он протянул мне пропуск в мечту.

– Ларик, – произнес я и взял заветный билетик.

– А меня Жора! Не боишься высоты, Ларион?

Я мотнул головой:

– Я ничего не боюсь, кроме Бога.

Жора отвел глаза на Тамару, потом вновь посмотрел на меня и подмигнул: это правильно.

– Верни билет. Нам не нужны подачки! – Тамара силой отстранила меня, и Жоре пришлось встать во весь исполинский рост.

– Но я от всей души. Праздник все-таки.

– Если мать говорит нет, значит, нет! – рубанула она. – Развлекайте своих детей, когда они у вас будут.

В этот момент «Ковер-самолет» остановился, и посетители стали шумно покидать свои места. Из очереди послышались призывы двух долговязых подростков, которые обращались к Жоре:

– Пап! Пап! Не успеем! Скорей!

– Бегу! – Жора снова присел и протянул мне пачку жвачки: – Не горюй, чемпион, значит, в другой раз!

Он пожал мне руку и вернулся к сыновьям. Дальнейшие слезы не имели значения. Тамара продемонстрировала готовность идти до конца, и я смирился с унижением снова. Как только мы отошли к скамейкам, она раскрыла ладонь и твердо отчеканила:

– Давай это сюда!

– Что? – Мне давно хотелось попробовать жвачку!

– То, что он тебе дал! Это нужно выбросить! Это вредно!

Я достал пачку желтого цвета. Тамара брезгливо взяла ее двумя пальцами и, добравшись до переполненной урны, демонстративно бросила внутрь.

В этот момент меня кто-то ткнул в ногу, и я посмотрел вниз: передо мной, виляя хвостом, стояла лохматая собака с озорными глазами и блестящим носом. Она высунула язык и улыбнулась мне.

– Не трогай ее, она заразная! – закричала Тамара издалека.

Но собака снова ткнула меня носом в карман и лизнула его. И тут я увидел, что мороженое растаяло и так сильно испачкало штанину, что та стала шоколадного цвета. Я вынул остатки брикета и выложил на траву перед псиной. Собака облизала мне пальцы, закружилась волчком и затявкала в знак благодарности.

– Видимо, ты сегодня решил меня довести? – Ее взгляд впился в мои брюки. – Что это такое?! Я для чего тебе новые штаны купила, чтобы ты их в первый же день испортил?

Я молчал и боялся взглянуть на нее, а на траве неизвестная собака слизывала кусочки моей радости. Обиднее всего было оттого, что мороженое я даже не попробовал.

– Отвечай, когда я с тобой разговариваю! – Голос Тамары снова врывался в мои мысли и спускал с небес на землю. – Ты оглох?

И я словно оглох. Воробушки, которые до этого так весело чирикали, перестали прыгать по травке и сочувственно смотрели на мои страдания. И в этот момент Тамара, словно футболист, пробивающий пенальти, замахнулась ногой и изо всех сил ударила собаку в бок. Дворняга, отлетев в сторону, громко заскулила и убежала прочь. Мне кажется, что я даже услышал, как она заплакала.

– Чья собака? Почему без намордника?! – Тамара явно хотела выплеснуть гнев на любого встречного, лишь бы тот подал голос.

Но никто на ее крик не обратил внимания – все были заняты своими делами: кто-то пил пиво, кто-то фотографировался, а Жора с сыновьями радостно махали мне руками откуда-то с неба. Атмосфера праздника набирала ход, а мы энергично шагали к выходу, протискиваясь сквозь поток человеческих предвкушений. До самого дома Тамара не проронила ни слова, а я очень сильно хотел в туалет, но сказать об этом «маме» боялся.

* * *

Но достаточно лирики! Смотрите, ЧТО у меня есть! Перед вами легендарный самовзводный наган – оружие революции! Чувствуете, как легко и приятно крутится барабан? Музыка! Оружие собрано в Туле в 1931 году, начальная скорость пули – 300 метров в секунду! С 25 метров пробивает несколько сосновых досок. Легкий, компактный, эргономичный револьвер, хранящий в себе дух протеста и неповиновения! Настоящий бунтарь!

Когда я был маленьким, то часто воображал, как в мои руки однажды попадет такая игрушка и я смогу покарать своих врагов! В мечтах я выстраивал мерзавцев к стенке и громко зачитывал приговор. Как только кто-то из них падал от отчаяния на колени, я наугад всаживал пулю в открытую часть тела, и начиналось шоу. Обидчик сгибался, корчился и слезно умолял не добивать его. И вот тогда начиналось представление! Я переворачивал песочные часы, и если за три минуты человек не умирал, то производил еще один болезненный, но не смертельный выстрел в какую-нибудь второстепенную часть тела. Он корчился с неподдельным энтузиазмом, наводя ужас на других, а я гомерически хохотал! Конечно, если он умирал слишком быстро, я огорчался, но его мучения заканчивались, и в таком случае я прощал его и переставал сердиться.

В целом смерть от харизматичного револьвера довольно гуманна. Ведь умереть от пули не то же самое, что сгнить в больнице от рака или перитонита! Уходить из жизни можно и нужно красиво!

* * *

Тамара не разрешала мне выходить из дома без цели. Подразумевалось, что гуляние – бессмысленная трата времени, и я целыми днями был вынужден смотреть сквозь оконную решетку на грешную жизнь обычных людей. Веселые компании, семейные пары, школьники – все они жили полноценной жизнью! Молодежь толпами ходила в кино, парни целовали девушек, хозяева выгуливали собак – их жизнь мне казалась пестрой, разнообразной и наполненной всяческими удовольствиями. Я бы многое отдал за то, чтобы махнуться с ними местами, но такой возможности не предоставлялось. Подышав свежим воздухом через форточку, я открывал учебник или какие-нибудь жития святых и штудировал тексты, чем очень радовал Тамару. Так и сидел я за столом, глядя в книгу и думая о том, что настоящая жизнь проходит где-то неподалеку, совсем близко, но мимо, и в ближайшем будущем я не ожидал перемен к лучшему.

Надо отметить, что вся эта муштра привела к тому, что я стал маниакально педантичен: мыл руки после каждого захода в туалет, ежедневно пылесосил, чистил обувь и даже тарелки на кухне расставлял по росту и красоте. Мой дневник и тетрадки были заполнены каллиграфическим подчерком без помарок и нечитабельных соединений. Я гордился своей аккуратностью и носил при себе зубочистки, салфетки и пилочку для ногтей. Я старался вызвать к себе этим хоть какое-то уважение окружающего мира!

Учебный год был в самом разгаре, но заводить дружбу со мной никто не торопился. Одноклассникам я был нужен только во время контрольных работ, потому что успевал решить сразу два варианта, причем начинал, как правило, с чужого. Мне хотелось, чтобы кто-то из мальчишек понимал, что делаю я это от чистого сердца, ради возможных приятельских отношений, но вместо рукопожатий я, как правило, получал пенделя.

Поскольку я жил под домашним арестом, то успевал делать не только уроки, но и дополнительные задания. Учителя видели мое рвение и всем ставили меня в пример, особенно на родительских собраниях, которые Тамара просто обожала.

В дни визита в школу она с самого утра делала укладку, маникюр и приходила в класс раньше всех, чтобы занять место на первой парте. Она разворачивала красивый блокнот и аккуратно записывала все, что рассказывал классный руководитель. Когда меня хвалили, она делала вид, что прослушала, и переспрашивала, чтобы заострить внимание общества на «своем сыне» и получить максимальное удовлетворение. Для Тамары это было чем-то вроде церемонии вручения премии «Оскар».

После собрания ее обступали мамаши и донимали расспросами: как вам это удается, ведь вы воспитываете мальчика одна? Тамара обводила всех взглядом превосходства и заводила шарманку про духовное воспитание: главное – смирение и послушание, дети должны с детства усмирять свои желания и подавлять плоть, лишь тогда возможно уважение к старшим и правильное формирование личности! Родители поддакивали, кивали и закуривали тошнотворные сигареты, запивая дым баночными коктейлями.

Я чувствовал себя образцовым хряком-производителем, которого заводчик использует в качестве рекламы своей продукции на международной выставке. Для Тамары я был коммерческим проектом, который помогает компенсировать ее одиночество и придать ее жизни особый смысл. С одной стороны, я не был против, но с другой – платил за Тамарину блажь полным отсутствием детских радостей. В моей жизни не происходило ничего интересного, и я даже начал скучать по «Дому желтого сна».

* * *

Наступила снежная зима. Моя жизнь окончательно погрузилась в безэмоциональный мрак. Апатия к жизни накрыла меня с головой, и я перестал понимать окружающий мир. Временами меня одолевало безумие, в котором было страшно признаться даже себе самому. Я осознанно заглушал сознание молитвами, но подсознание бесконтрольно вырывало меня из сомнамбулического состояния, и злорадные мысли закипали во мне мерзким ехидством. Почему так происходило? Я не знаю. Вероятно, нужно было обратиться к специалисту. Психолог, невролог, мозгоправ… Кто там еще существует на эту тему? Меня можно было спасти, но никому абсолютно не было до этого дела.

Итак, наступила зима, и в один из таких тревожных денечков мне захотелось совершить противоправный поступок. Поковырявшись в своих желаниях, я пришел к выводу, что если разобью стекло в кабинете директора, то убью сразу двух зайцев. Во-первых, я давно мечтал об этом, а во-вторых, битое стекло разрушит мой имидж идеального мальчика и показуха Тамары загнется на корню. Она будет вынуждена пересмотреть наши взаимоотношения, мы все обсудим, найдем компромисс, и, возможно, моя жизнь приобретет сладковатый привкус. Так думалось мне в то время.

Кабинет директора находился на первом этаже, и попасть в стекло было проще простого. Единственное, что здесь требовалось, – сила броска и смелость, так как уйти незамеченным не предоставлялось возможным, но для себя я уже все решил и совершенно не опасался возможных последствий. Я дождался конца уроков и слепил три снежка. Теплом ладоней я превратил их в идеальные ядроподобные снаряды, на которые было приятно смотреть. Для гарантии в один из них я спрятал железный шарик от школьного бильярда, который украл в группе продленного дня.

Я не знал, с чего начать этот опасный эксперимент, и поэтому по традиции прочел молитву для успокоения пульса. После недолгого волнения я осторожно бросил первый снежок в центр оконной рамы – стекло лишь задрожало. Я понял, что мне недостает элементарной силы, и второй снаряд я запустил что было мочи. Бросок был ощутимо мощнее, но стекло выдержало и на этот раз, указав на мою несостоятельность. В ту же секунду в окне появилось лицо разъяренной секретарши. Это была некрасивая девушка-очкарик лет двадцати, с тонкими икрами и грубым голосом. Она начала грозить мне кулаком, я сжался от страха, но переборол его и взглянул на оставшийся снежок. Он, в отличие от меня, не дрейфил, а призывал к действию: эй, не бойся, мне самому не терпится сделать это! Он будто подмигнул мне, и я, глубоко вздохнув, метнул бронебойный снаряд в стекло изо всех сил. Ледышка прошибла его насквозь, образовав при этом эффектную пробоину. Я непроизвольно вскинул от радости руки вверх и подпрыгнул от счастья – ура! Я не убегал, цель моего вандализма была достигнута. Ощущение восторга от выполнения дерзкого плана перекрывало страх неминуемого наказания. Впервые в жизни я почувствовал себя свободной личностью, человеком, победителем, который способен пойти наперекор общественным установкам и запретам. Это был мой первый по-настоящему смелый поступок. Меня схватили старшеклассники и оттащили к директору, где я минут тридцать выслушивал нотации в ожидании Тамары.

– Ты хоть понимаешь, что ты опозорил маму? Неужели тебе не стыдно?! На улице зима, ты выстудил весь кабинет! Поступил как последняя шпана! Теперь все будут показывать на тебя пальцем и говорить о том, что ты натворил! – отчитывал меня директор.

Боже! Да более приятных слов я в жизни не слышал! Я – низкорослый Огрызок – могу доставить столько хлопот! Я заморожу директора школы! На меня обратили внимание! Обо мне теперь заговорят. Разве это не победа?!

Я наблюдал за Тамарой и чувствовал, как фразы директора линчуют ее самолюбие. Я врал, что хотел попасть в ворону, что я случайно, что больше не буду, но директор не затыкался, и, чтобы прекратить это утомительное судилище, я картинно расплакался. Мне хотелось обедать, и дальнейшие проблемы с ремонтом стекла меня не касались. Я ребенок! У меня стресс! Пусть им самим станет стыдно за то, что они перегибают палку и наносят мне психологическую травму, а вечером я помолюсь, и дело в шляпе. Господь на моей стороне!

Мой плач сработал, теперь в глазах педагогического совета я оказался жертвой, и все шишки полетели в Тамару. Ей предлагалось оставлять меня на продленке, отдать в спортивную секцию и принимать участие в жизни школы. Тамара краснела, извинялась и вертелась как уж на сковородке. В общем, меня припугнули учетом в милиции и неудом за поведение в четверти, а Тамару обязали возместить причиненный ущерб. Мы пробыли в школе еще минут двадцать, и после моих слов «я больше так не буду!» нас отпустили.

* * *

Никогда не думал, что представительница прекрасного пола, тем более «мама», может быть настолько жестокой. Мне всегда казалось, что женщины изначально более терпимые и мягкие существа, чем мужчины. Но, видимо, в ту пору я был слишком наивен и совершенно не разбирался в природе человеческой.

Сначала Тамара просто хлестала меня мокрой тряпкой по лицу и требовала просить прощения. Я просил. Но чем настойчивее были мои мольбы, тем изощреннее и сильнее становились ее удары, а когда я зарыдал, Тамара в бешенстве схватила тяжеленный тапок и начала ставить по всему телу обжигающие «горчичники».

– Хватит реветь! Натворил дел – имей мужество понести наказание! Мать он решил опозорить! Ну ничего! Ты надолго этот день запомнишь!

Ударов было так много, что в какой-то момент я, то ли от боли, то ли от обиды, потерял сознание и отрубился. Пришел я в себя оттого, что стою на коленях в красном углу под иконами и рука Тамары держит меня за волосы, сухой горох больно впивается в коленные суставы и разъяренный голос произносит фразу: «Читай молитву, и не дай Бог ты собьешься!»

И тут мне стало по-настоящему страшно. Ведь здесь, в этой комнатенке, защитить меня было некому. Там, в детском доме, можно было закричать, завизжать, и рано или поздно заведующая останавливала пытку, но сейчас я был с «мамой» один на один и меня мог услышать только Бог! И я стал молиться, с выражением, как только умел. Я очень старался, но усталость давала о себе знать, и если я сбивался, то моментально получал по голове тапком. Когда я окончательно отупел от происходящего, то услышал тоненькие голоса снизу. Это были горошинки. Они слезливо просили не давить их коленками, потому что я тяжелый и им очень больно. Я незаметно от Тамары выгреб их так, чтобы не причинять вреда. Они поблагодарили меня за спасение и пожелали спокойной ночи. Они пошли спать, а я продолжал тараторить молитвы по кругу. Я мечтал о том, чтобы время шло хоть немного быстрее, чтобы Тамара уснула или я погрузился в сон, но наказание продолжалось, и я просто смотрел на часы и ждал, когда наступит утро, ведь в этом случае я просто убегу в школу и все закончиться. Через шесть часов прозвенел будильник, я собрал портфель и пошел на уроки.

* * *

Природа брала свое, по утрам я стал обнаруживать у себя эрекцию, на лбу появились прыщи, и вскоре я испытал чувство влюбленности. Объектом моего восхищения стала одноклассница по имени Настя. Мы сидели с ней за одной партой, и я каждый день молил Бога о том, чтобы Он сделал так, чтобы мы встречались. И мы встречались, но только на время уроков.

Настя была редкой красавицей! У нее были светлые волосы, большие голубые глаза и очаровательная улыбка. Правда, она носила пластинку на зубах, но меня это ничуть не смущало, я был уверен, что этот нюанс тянет на такой же физический недостаток, как и мое бельмо. Я хотел добиться ее расположения и всегда держал при себе запасные ручки, карандаши и ластики, так как она их частенько забывала дома. Настя училась средне, и я давал ей списывать и подсказывал во время ответов у доски. За это меня периодически выставляли за дверь и писали в дневник замечания, но я был готов на любые жертвы ради любимой. Конечно, шансов у меня не было, но Настя не отталкивала меня и не обзывала, и этот факт сам по себе внушал мне надежду на будущие встречи.

А еще у Насти была кошка, и в минуты хорошего настроения она рассказывала мне о том, как здорово иметь в квартире пушистого питомца. И вот однажды, на перемене, она сообщила мне, что у ее подруги кошка родила котят, и если я хочу взять себе малыша, то после уроков я могу пойти к ней в гости и выбрать питомца. Мол, их так много, что некоторых могут утопить. И тогда я решил, что хотя бы одного котенка спасу обязательно.

Конечно, я понимал, что Тамара не позволит завести мне даже рыбок, но отказать себе в удовольствии поиграть с котятами я не мог. Настя в тот день не смогла пойти вместе со мной, так как ее оставили дежурить по классу, а я, как только прозвенел звонок, очертя голову помчался к 22-этажному дому, где меня ожидали пушистики.

Я набрал код, вошел в подъезд и доехал до последнего этажа. Двери лифта распахнулись, и в клубах табачного дыма вместо котят я обнаружил трех старшеклассниц. Одна схватила меня за левую руку, другая – за правую, а третья стащила портфель:

– Лошара, покажи бельмо!

Я пытался отворачиваться от них и прятать лицо, но они крепко в меня вцепились и драли за волосы.

– Не рыпайся! А то я тебе сигаретой глаз выжгу!

Хохот перемешивался с матом, и, чтобы смирить врага своего, я продемонстрировал послушание и прекратил сопротивление. Бьют по левой – подставь правую! Они вгляделись в мое лицо, и чьи-то грубые прокуренные ногти задрали мне веко.

– Фу! Мерзость какая!

– Как у покойника!

– Я сейчас блевану!

– Может, с балкона его скинем? Ха-ха-ха!

– Ты вообще им видишь что-нибудь?

– А вдруг это заразно?!

– Надо руки помыть после него!

– С хлоркой! Ха-ха-ха!

Меня отпихнули в угол, и я приземлился на заплеванный пол. Потом, когда эта история докатилась до класса, Настя рассказала мне, что по глупости проспорила желание одной из тех девиц и ей пришлось пожертвовать нашей дружбой.

Кобылы потеряли ко мне интерес и ушли, а я остался сидеть возле мусоропровода. Нервное напряжение спало, сердце успокоилось, пульс восстановился, и я уставился в окно.

Если вы живете на первом этаже, то пятый этаж для вас верхотура, а если вы вдруг оказываетесь на двадцать втором, то это представляется вам вершиной мира! Я взглянул вниз, и мое сердце похолодело! Неужели люди могут стать вдруг такими маленькими?!

Жизнь из зарешеченного окна выглядит серьезной и важной, а с высоты 65 метров любой человек кажется незначительной букашкой. Интересно, как мы все видимся Всевышнему, если Он вообще смотрит на нас?

В тот момент я впервые задумался о Боге как о человеке! Ведь Он создал нас по Своему образу и подобию! То есть Он такой же, как и мы, но только старше и мудрее! Получается, что Он всем нам как отец!

Что Он чувствует, когда мы делаем что-то противЕго воли и правил? Он переживает или осуждает и наказывает? Наверняка Ему сложно, ведь Он один, а нас много! Получается, что Бог – многодетный отец. Даже многомиллионный! Неужели у Него хватает времени для каждого?! Ведь у Него полно дел помимо людских просьб и судеб! Может, про кого-то из нас Он вообще ничего не знает? Ведь в жизни бывает такое! Я слышал! Отцы иногда не знают, что у них есть дети!

А если детей слишком много, то ведь про кого-то можно и забыть! А вдруг Он забыл про меня конкретно? Хотя нет, ведь я крещеный, значит, обо мне Он непременно знает! Крещение – это как перепись населения для Бога. Ты провел обряд, и все, ты в Его компьютерной базе. Теперь-то уж Он точно про тебя не забудет! Все православные у него на учете, это как пить дать!

– Я предупреждал, что дам пиздюлей, если поймаю?! – Хриплый голос вторгся в мое сознание и разрушил карточный домик размышлений.

Я обернулся и увидел толстого мужика в спортивном костюме. Он двигался на меня небритым носорогом. Через мгновение его сила подцепила мое тело и швырнула вниз по лестнице.

Я хотел что-то промямлить, но вонючий костюм перебил меня:

– В следующий раз натяну глаз на жопу! В своем подъезде кури!

Он начал активно спускаться ко мне, и я подорвался по ступеням вниз, чтобы исчезнуть прочь из ненавистного дома. В тот момент я вспомнил, что совсем забыл про время, а в случае опоздания из школы меня ждал тоненький ремень от юбки Тамары. После случая с окном она конкретно взялась за мое перевоспитание, и я боялся ее провоцировать. От волнения я набирал скорость и проходил лестничные пролеты, как заправский автогонщик, но внезапно мой взгляд упал на коробку, и я тормознул!

Меня словно ударило током: внутри коробки сидела пушистая кошка с котятами! Я присел и вгляделся в их симпатичные мордочки, они тянулись к свету и жалобно мяукали. Я погладил каждого из них и снова рванул по своей траектории. Страх предстоящего наказания превращал мой бег в панический транс, и я словно летел над асфальтом, не касаясь ногами земли.

Я ворвался в квартиру, скинул одежду и поставил чайник. Через 29 секунд в дверь зашла Тамара. Мне безумно повезло. Кто-то там, наверху, явно сжалился надо мной.

* * *

Вскоре начались каникулы, и мы с классом отправились в Третьяковскую галерею. Этот день перевернул всю мою жизнь. Я впервые увидел картину Иванова «Явление Христа народу». Одноклассникам было плевать на экскурсию, они поехали сюда ради тусовки и буфета. Рассказы экскурсовода им были до фонаря, и свое перевозбужденное настроение они разбавляли дружескими поджопниками во время самых серьезных моментов. Я же, увидев полотно Иванова, обомлел и вошел в ступор, ведь для меня Иисус был не просто «мужиком в центре», Он был моим другом, товарищем, я столько про Него знал! Сверстники хихикали надо мной и вызывали гнев и раздражение, а знакомство с работой такого масштаба требовало детального изучения и полного погружения в ее мир.

Чтобы исправить ситуацию, я пошел на хитрость: я изобразил приступ диареи, отпросился в туалет, а сам свернул за угол и тайком вернулся в зал Иванова. Пока наш класс бродил по музею, я полностью растворился в невероятной атмосфере картины. Я почувствовал, как моя душа отделяется от тела и жаждет оказаться в эпицентре событий. Я был удручен греховной сущностью человека, мне стали противны те, кто предал Иисуса! Почему люди такие неблагодарные свиньи? Почему они нарушают заповеди? Почему? Почему? Внутри меня извергался вулкан ненависти, и я с трудом тушил этот гнев, осеняя себя крестными знамениями. Посетители равнодушно бродили по залу и не обращали на меня никакого внимания, чем вызывали еще большее отвращение. Ничего! Гуляйте, ходите, бродите! Придет Судный день, и вы все до единого пожалеете о том, что не раскаиваетесь в собственных грехах! Я проговорил молитву несколько раз и присоединился к классу только в вестибюле первого этажа. С того дня я влюбился в живопись окончательно и бесповоротно, а Третьяковская галерея стала моим храмом.

Я обрел мечту! Я решил стать художником, я хотел рисовать! Понятное дело, что просить Тамару купить карандаши или масляные краски было бессмысленно. Денег у меня не было, а попрошайничать было ниже моего достоинства, и я решил ковать железо, пока оно горячо! Уже тогда я усвоил, что важно продумать преступление заранее, а когда решение принято, то действовать нужно решительно и быстро. Лучший экспромт тот, который подготовлен заранее!

Возле Каховки находился просторный «Детский мир», в котором располагалось множество отделов для детей всех возрастов. Я выбрал субботний день, когда отпрыски тащат своих родителей в магазины для покупки развлекательного барахла. Воскресные папы в подобные дни бывают особенно щедры, и я пристроился в хвост к такому хорошо одетому благодетелю.

Это был мужчина лет сорока, с двумя девочками, которые раскручивали его на все, что только можно. У них в пакетах уже были огромные куклы и новые рюкзаки, кроме того, папаша тащил на себе оранжевый снегокат. Я семенил за ними, создавая у продавцов-консультантов видимость причастности к семейному шопингу. Когда девочки останавливались перед стеллажами, я тоже замедлял ход и начинал произносить вслух фразы типа: «Пап, а я же могу посмотреть приставку? Мне еще вот такой картридж нужен! Ты обещал мне летом!» Мужчина не обращал на меня никакого внимания, но я настолько вжился в роль, что в одном отделе мне даже сказали: «Мальчик, ты не потерялся? Твой папа с сестрами ушел!»

Продавщицы поверили, что я член большой благополучной семьи! Этого я и добивался! Я дождался, когда две капризные сучки дойдут до канцелярского отдела, и вошел вслед за ними. Девочки не заставили себя долго ждать и начали канючить у папы какие-то фломастеры по заоблачной цене. Я обошел стеллаж с другой стороны и произнес:

– Пап, я же могу краски взять? Нам в школу надо!

Ответа, естественно, не последовало, но это не помешало мне начать реализацию плана. Глаза разбегались, ладони потели, адреналин набирал обороты, но я уверенно складывал в заранее приготовленный пакет лучшие краски, кисти и прочие аксессуары художника.

Как только я закончил, то громко произнес фразу:

– Пап, я вас на кассе жду!

Продавщица стояла на корточках и потакала девчачьим капризам, а я уверенно подошел к кассиру и сообщил:

– Вас там папка зовет! Они не могу ценник найти на товар!

Кассирша чертыхнулась, что-то вроде: «Опять двадцать пять! Вечно ничего без меня не могут!» – и выскочила в зал, а я вышел за дверь и припустился со всех ног!

Придя домой, я заперся в туалете, разложил перед собой священное богатство и вновь поблагодарил Господа за помощь, потому что я стал счастливым обладателем акварельной бумаги, карандашей, кисточек, красок и даже фломастеров! Кроме того, в пакете «случайно» оказались точилка, палитра и набор пластилина. Вероятно, я это все впихнул от волнения. Я гордился собой и чувствовал, что совершил праведный поступок, потому что Бог меня не выдал! Жизнь вдруг улыбнулась…

* * *

Через неделю я с грехом пополам получил разрешение Тамары и записался в изостудию. Ольга Робертовна, преподавательница рисунка и по совместительству моя крестная, была интеллигентной женщиной, и это с избытком передавалось в манере ее общения. У нее были длинные пальцы, густые волосы и пристальный взгляд. Одевалась она в серо-коричневые тона, косметикой не пользовалась и не носила украшений, кроме цепочки с каким-то талисманом. Она была хрестоматийной старой девой, которая нашла свое утешение в развитии детского творчества. Всех учеников она называла на «вы», и поэтому все ее замечания воспринимались особенно серьезно. Несмотря на то что я был ее крестником, в гости она к нам не ходила. Ее материнство носило формальный характер, но я на нее не сердился, так как толком не мог понять, в чем должна заключаться ее функция. Вероятно, она должна была любить, поздравлять и дарить подарки, но я был парнем неизбалованным и поэтому не обижался на нее вовсе.

Я показал ей свои рисунки, и она неожиданно высоко оценила мои творческие потуги. В тот же день она подарила мне видавший виды мольберт, который пылился в углу за шкафом. Я был очень польщен этим фактом и решил, что если все начинается так здорово, то это непременно знак свыше!

Ольга Робертовна прониклась моей целеустремленностью и занималась со мной кропотливее, чем с другими ребятами. Я приходил в студию раньше всех, а когда занятия заканчивались, то всегда оставался еще на полчасика, чтобы посмотреть, как работают более опытные ребята. Они охотно делились со мною приемами живописи, и никому не было дела до моего бельма и невзрачного вида. Вы себе не можете представить, как это было для меня важно! Словно гадкого утенка, меня отталкивало социальное общество, но здесь меня приняли в семью люди, которых я уважал и которыми я восхищался.

Как-то раз я задержался в студии дольше обычного, а когда спохватился, то в класс уже ворвалась недовольная Тамара, но Ольга Робертовна быстро пришла на выручку: взяла «маму» под локоток, отвела в сторону и что-то убедительно до нее донесла. Тамара переменилась в лице и после этого разрешила мне оставаться в студии допоздна, главное – заранее предупредить ее запиской. Это был еще один маленький шаг к моей независимости, я постепенно обретал свои права.

* * *

Про котят я не забывал и регулярно приносил им молоко, сметанку и прочие лакомства. Больше всех мне полюбился неуклюжий толстенький котенок, которого я назвал Маркизом. Он был очень пушистым и никогда не царапался. Мы быстро наладили с ним контакт и привязались друг к другу. Я приходил в подъезд, вынимал Маркиза из коробки, прижимал его к себе и подолгу сидел, слушая его урчание. Здесь, в углу лестничной клетки, я восстанавливался от стрессов и набирался сил. Я очень привязался к этому комочку шерсти, и когда жительница подъезда внезапно обвинила меня в том, что я развожу помойку, я не стал с ней ругаться, а спрятал Маркиза под куртку и ушел вместе с ним. Дома я устроил ему уютный домик в коробке из-под обуви и спрятал его в шкафу, чтобы Тамара не смогла его обнаружить. Так в нашей квартире появился тайный жилец.

Маркиз быстро освоился и сразу же почувствовал себя хозяином в доме. Он любил сидеть на подоконнике и подолгу наблюдать за тем, что происходило на улице. Лопал он все подряд, аккуратно ходил в туалет, и когда я рисовал, он всегда садился напротив и тихо мурлыкал. Маркиз не отходил от меня ни на шаг, и мы постоянно общались. Все творческие вопросы мы проговаривали вместе и окончательные решения принимали совместно. Наконец-то у меня появился друг, которому я был нужен. Разумеется, Тамаре я ничего не рассказывал про Маркиза, потому что боялся ее гнева. К тому же в последние дни она как-то странно переменилась в своем поведении и сердилась на меня чаще обычного. Она перестала проверять уроки, подолгу курила в ванной, каждый день меняла кофточки, а по вечерам приносила на одежде посторонний запах мужского одеколона.

* * *

Все женщины хотят замуж. Даже если они это решительно отрицают! Особенно необходим муж дамам, которые по своему легкомыслию воспитывают ребенка в гордом одиночестве. Секс для них уже не имеет принципиального значения, и они ищут того, кто потащит на своем горбу груз накопившихся проблем. Именно поэтому матери-одиночки – самые искушенные и опасные охотницы на свободных мужчин. А уж если мужик хорошо зарабатывает и не пьет (хотя такого сочетания я не встречал), то это прямо-таки раритетный экземпляр.

Тамара не была исключением. В силу своего темперамента она страдала без мужика особенно сильно. Вообще, как я понял, красивым женщинам стариться гораздо больнее, чем некрасивым. Они привыкли к вниманию и поклонению, а с обнаружением первой седины в шевелюре они явственно осознают, что часики «пробили двенадцать» и теперь их карета постепенно превращается в тыкву. Очень обидно.

Конечно, Тамара не жила в полной изоляции, и немногочисленные подруги время от времени подкидывали ей варианты, но подобные свидания продолжения не имели, и когда ее спрашивали об итогах встречи, она произносила, тяжело вздохнув: «Кому нужны опавшие листья?»

И все же она не сдавалась! Да, она выглядела старше своих лет, не занималась спортом, но, закаленная частыми неудачами, она упорно продолжала верить в себя, а это главное в подобном предприятии. Так что, когда в ее жизни наметились перемены, я не слишком удивился и даже немного порадовался в надежде на послабление контроля.

С началом нового учебного года я стал ощущать, что изменения в жизни Тамары наметились более чем серьезные: в туалетном стаканчике появились бритва и дополнительная зубная щетка, старые туфли Тамара сменила на шпильки, а на месте потертого пальто появилась эффектная кожа. Вскоре и старая софа уступила свое место двуспальной кровати, и однажды на воскресное богослужение я поехал в одиночестве. Когда я вернулся с просфорами и новым молитвословом, в квартире было накурено, и Тамара отрешенно смотрела в экран телевизора, держа в руке заляпанный бокал с вином. Я, очевидно, раздражал ее своим возвращением, и вместо «спасибо» получил приказ помыть сантехнику в доме и провести дезинфекцию от тараканов.

Таким образом, в отношениях «матери» и «сына» наметились неизбежные изменения. Я чувствовал, что что-то должно произойти, но предугадать, что именно, не мог в силу возраста. Конечно, назвать прежнюю диктатуру Тамары нормой у меня язык не повернется, но я по привычке опасался того, что станет только хуже.

Мы продолжали верить в Бога и молиться, но уже не столь отрешенно. Кстати, уже тогда я отметил, что без посещений храма жизнь становится гораздо более радостной. Потому что когда ты вместо вызубренной молитвы напеваешь веселые песенки, рисуешь, гуляешь, то градус скорби в душе снижается и сердце наполняется счастьем. Ведь все эти определения: раб, грешник, мученик, лукавый, искушение – провоцируют в голове беспокойный хаос и постоянный мандраж, который программирует сознание на «бояки», неврозы и самоуничижение.

Мне нравились церкви и монастыри, я их очень ценил: Кижи, храм Василия Блаженного, Спас-на-Крови… Но любил их как величайшие произведения зодчества! А церковные ритуалы со временем меня начинали отпугивать. Особенно смущали люди, которые могли всю службу простоять на коленях и отбивать земные поклоны, глядя на распятие рассеянным взглядом. Неужели это так принципиально? Твоя просьба будет скорее исполнена, если ты стоишь на мраморном полу? А если у тебя больная спина? Ревматизм? Ведь если Бог повсюду, то Он слышит тебя 24 часа в сутки в любой точке мира. Если молитва произнесена с душой и от чистого сердца, но не в храме, то что? Ее не примут к рассмотрению?

В общем, в один ноябрьский день я пришел из школы и увидел, что в нашей квартирке под кухонным столом нарисовалась батарея пустых бутылок, линолеум стал липким, а вместо сковородки на плите красовалась массивная пепельница, набитая трупами сигарет. Я понял, что именно так и выглядят перемены в моей жизни. Минут через десять после моего знакомства с обновлениями дверной замок сделал три уверенных оборота, и я услышал хмельной голос Тамары:

– Ларик, сыночек, ты дома? – Она громко сбросила обувь и закрыла форточку. – Ларик, ты так выстудишь всю квартиру!

– Я хочу прибраться. – Я согнал Маркиза с подоконника и спрятал его в коробку.

Что-то снова громыхнуло в прихожей, и я выглянул в дверной проем. Тамара пошатывалась и выглядела как проститутка. Рядом с ней разувался небритый мужчина лет сорока пяти, в красивой рубахе. От него пахло дорогим ароматом, его черные волосы были зачесаны назад, глаза мутно горели алкоголем, а в руках были черные четки. Очевидно, что когда-то этот мужчина обладал внушительной силой, но теперь его лучшие годы остались в прошлом и он осознанно «спускался с горы».

– Ларик, поздоровайся с Петром Николаевичем.

Петр Николаевич сделал шаг навстречу и как-то ехидно улыбнулся уголком рта. Что-то в нем было не так! Казалось, что он ухмыляется надо мной и сдерживает недобрый смех. Доверия он не внушал совершенно, но я все же протянул ему руку ради Тамары.

– Ты что, не знаешь, что первыми подают руку старшие? Что ты меня позоришь перед приличными людьми?

Тамара подставила Петру Николаевичу губы для поцелуя. Он чмокнул ее и вместо рукопожатия потрепал меня по голове:

– Нормально, пацан!

На его руке я заметил размытую наколку в виде парусника, впрочем, разглядывать мне ее не хотелось – синие рисунки на телах меня с детства отпугивали. Так уж складывалось, что люди с наколками всегда глядели на меня колючим взглядом, и я чувствовал от них угрозу. Такие дядьки, как правило, постоянно кашляли, курили папиросы и часто были пьяны. В общем, несмотря на приличный общий вид, Петр Николаевич меня напугал.

– Ларик, я выхожу замуж! Петр Николаевич будет жить с нами, поэтому ты обязан слушаться его во всем и помогать. Ты меня понял? – Тамара отчеканила новое постановление окрепшим голосом, так, чтобы я даже мысленно не смел дискутировать на тему нового жильца.

– Да. Я понял.

«Молодожены» прошли на кухню продолжать торжество, послышался звон бокалов, заиграла музыка, и я понял, что сегодняшний вечер мне запомнится масштабной пьянкой. Хотелось скорее уснуть, но, судя по настроению Тамары, мой сегодняшний покой приносился в жертву ее счастливой помолвке.

– Сынок! Иди пить кока-колу!

Я приплелся на кухню. Петр Николаевич крутанул пробку, и двухлитровая кола брызгами окропила все стены. Тамара расхохоталась (хотя мне за такое был гарантирован подзатыльник), Петр разбавил виски и положил ладонь на ее колено, наполнил стаканы и, почувствовав мое недовольство, успокоил:

– Это временно, весной переедем в новую квартиру.

Петр Николаевич протянул мне стакан и снова улыбнулся уголком рта. Я почему-то тупил. Меня завораживал странный взгляд этого человека, и я не отрываясь всматривался в его зрачки. Только теперь я понял, что один его глаз был карим, а другой – пронзительно-голубым.

От этого открытия я невольно вздрогнул, и Тамара ткнула меня пальцем в висок:

– Пей, ты же любишь, дурак!

Я продолжал завороженно смотреть на Петра Николаевича и не притрагивался к стакану. Он потерял терпение, поставил стакан на стол и прошипел сквозь зубы:

– Дебил.

– Не хочешь – как хочешь! Нам больше достанется! – Похоже, мои чувства Тамару больше не интересовали.

Петр достал сигарету, прикурил и разом создал на кухне дымовую завесу. Он подмигнул мне карим глазом:

– Пепельницу подай!

Я взял с конфорки пепельницу и поставил на стол, едва не столкнув бутылку виски. Тамара вспыхнула, и я уже приготовился к удару, но Петр включил доброго дядьку и сменил тему:

– Пацан, ты к хоккею как относишься?

– Хорошо, – ответил я.

– Надо его на секцию записать. У меня здесь приятель… Тренирует молодежь. – Петр выпустил массивное кольцо дыма в мою сторону.

– Ой, да какой из него спортсмен? Он художник! – отмахнулась Тамара.

– Художник – от слова «худо»! – хохотнул Петр. – Художники вечно сидят без порток! А сила в жизни всегда пригодиться.

– Можно, я пойду в комнату?

– Можешь даже телевизор включить. Только не громко! – разрешила Тамара.

Когда наступил час ночи, я занял свое новое место. Мне постелили на кухне и плотно закрыли обе двери. Пьяные люди плохо оценивают ситуацию и не контролируют издаваемые звуки, и поэтому сквозь дремоту я слышал сладострастные стоны Тамары и гулкие выдохи дяди Пети. Конечно, я и раньше слышал про секс. Я понимал, что что-то неладно скроено в этом мире и все женщины на картинах обладают грудью, но не имеют пениса, но поверить в похабные рассказы старшеклассников я не решался. Мне казалось, что это враки.

Периодически я слышал, как они наполняют бокалы, смеются и снова приступают к совокуплению. Казалось, что за стеной не половой акт любящих сердец, а какая-то тяжелая драма, больше напоминающая бойцовский поединок. Тамара стонала, и мне казалось, что этот странный Петр причиняет ей невыносимые муки, а она боится его и не смеет позвать на помощь. Я ужаснулся тому, что брак вместо удовольствия приносит такие страдания женщине, и решил убедиться в том, что жизнь Тамары вне опасности.

Я на цыпочках пробрался к комнатной двери и приложил ухо к замочной скважине. Шекспировские страсти прервались, но Тамара продолжала громко дышать, и было ясно только одно – в данный момент она жива, но в каком она состоянии, оставалось загадкой. Я успокоился и уже начал обратный путь на кухню, но в следующий миг получил удар в скулу дверной ручкой. Я отшатнулся и автоматически посмотрел в комнату. Передо мной во всей красе стоял совершенно голый Петр Николаевич с обнаженным членом, который болтался в метре от меня полупьяным шлангом.

Я мгновенно осознал, что сделал что-то дерзкое и непозволительное. Я даже готов был принести извинения и понести наказание, но все мои размышления разрушила ослепительная вспышка, и пришел я в себя, уже лежа на раскладушке.

Пролитый вискарь создавал на кухне невыносимую атмосферу алкогольного магазина, а сигаретный дым за один вечер пропитал занавески дымом. В течение одной ночи я возненавидел красную помаду, колготки в сеточку и звуки женского оргазма.

Вскоре за окном поднялся сильный ветер, а потом начался монотонный ноябрьский ливень. Капли барабанили по подоконнику, создавая помехи в моем сознании. Спать совершенно не хотелось. Я вытащил Маркиза из шкафа, примостил его у себя на груди, и мы с ним нежно миловались. Я носом щекотал ему в животик, а он сладко посапывал, урчал и никуда не вырывался. Настя когда-то мне рассказывала, что таким образом кошки могут исцелять хозяев от болезней. Может, это было ее выдумкой, но Маркиз был моим единственным утешением, и благодаря теплу его шерсти я все же уснул под грохот ледяного дождя.

* * *

С появлением дяди Пети моя жизнь изменилась больше, чем мне бы того хотелось. Отныне прядок устанавливал он, а мне приходилось подчиняться и выполнять его распоряжения. В мои обязанности входили стирка, глажка, покупка продуктов и ежедневная влажная уборка. Вы скажете, что так было и прежде? Соглашусь, но только теперь объем моего труда увеличивался вдвое. Петр Николаевич никогда не вытирал ноги при входе, не мыл за собой посуду и частенько забывал спускать за собой. Раньше я должен был следить за настроением одного диктатора, а теперь у меня их стало двое.

Первые пару недель мне удавалось соблюдать порядок, но это отнимало так много времени, что я почти забросил уроки и студию. Как следствие, в дневнике появились четверки, а Ольга Робертовна позвонила Тамаре и серьезно с ней обо мне поговорила. Не скрою, мне это очень льстило и на какое-то время возвысило мою самооценку, но эйфория закончилась неожиданно быстро. Вместо послабления режима я стал жертвой мужских комплексов Петра Николаевича, и однажды он вызвал меня на «мужской разговор», предварительно выпив изрядную порцию виски. Он решил продемонстрировать мне свой авторитет, усадив меня напротив себя, словно я оказался на допросе в милиции. Он эффектно (как ему казалось) закурил, выпустил жирное кольцо дыма, по-голливудски прищурился и приступил к воспитанию ребенка:

– Мужчина – либо воин, либо пахарь. Первые могут все, вторые – ничего! Будущее закладывается в детстве. Победители получают все: женщин, свободу, автомобили, красивую жизнь. Пахари обречены на жалкое существование, они всегда будут ненавидеть воинов, завидовать им, но все равно подчиняться, потому что им никогда не хватит решимости преодолеть свой внутренний страх перед неудачей. Зачастую они боятся даже попробовать бросить вызов жизненным неурядицам! Они терпят и ждут перемен к лучшему, они не способны брать быка за рога! У пахаря нет инстинкта убийцы, а вот победитель идет до конца. Чемпионы сделаны природой из другого мяса. Запомни! И если ты хочешь стать первым, то должен приучить себя драться за то, чем хочешь обладать.

– Даже за пятерки? – пролепетал я.

– Даже за пятерки! За «Сникерс», за жвачку, за карандаш. Вот смотри, что я делаю. – Он напряг ладонь и ткнул меня между ребер так, что я согнулся от боли. – Тебе ведь больно?

– Очень.

– А почему ты не увернулся? Ты ждешь от меня грубости и заранее смиряешься с ней, потому что страх сидит в тебе и сковал твою волю. Понимаешь, о чем я? – Он выпустил мне в лицо новое облако дыма.

– Понимаю, – выдавил я, сдерживая слезы.

– Дуй в магазин. У меня кола закончилась! – Он осушил стакан до дна и включил видеомагнитофон.

* * *

Отвращение к дяде Пете усугубляло мое внутреннее одиночество, и я чувствовал, что добром это не кончится. Чтобы хоть как-то смягчать свое сердце и мысли, я поднажал на живопись. Ольга Робертовна почувствовала это и посвящала мне кучу времени и по выходным абсолютно бесплатно занималась со мной индивидуально. Крестная мать как-никак. Она не просто учила по учебникам, она увлекала меня в таинственный мир искусства и добивалась того, чтобы я постоянно совершенствовал свой стиль.

Я продвигался в своем развитии не по дням, а по часам и схватывал все на лету. Я читал книги по искусству и постоянно упражнялся. Ольга Робертовна уважала мое стремление и однажды познакомила меня с приемом эмоционального взрыва под названием импасто. Если вы видели картины Ваг Гога «Звездная ночь», «Пшеничные поля», «Подсолнухи в вазе», то все они были написаны этим способом. Ольга Робертовна убедила меня, что однажды с помощью мазков и цвета, постигнув все основы художественного ремесла, я смогу отображать на холсте всю амплитуду переживаемых эмоций. Я получу возможность транслировать свое внутреннее состояние на весь мир посредством живописи! И я верил ей, потому что за время общения ни разу не почувствовал фальши с ее стороны.

В приеме главное – прислушаться к своим чувствам, осознать творческий замысел и немедля приступать к работе! Писать так картину несколько дней противоестественно, здесь важна запредельная концентрация. Это диалог внутреннего космоса с внешним миром при помощи мастихина и красок. Я чувствовал, что этот прием создан для меня, и он мгновенно завоевал мое сердце.

Я брал из тюбика толстый слой краски и, почти не разводя, наносил его кистью так, словно замазывал на зиму окна. Я сражался с холстом, правил его несовершенство, чтобы он превращался в транслятор эмоционального переживания. Я ощущал себя дерзким создателем мира, в дела которого никто не посмеет вмешаться! Картины наполнялись жизнью и все больше и больше приносили мне удовольствие. Я нащупал свое!

Тамара была довольна тем, что я «при деле», ей нравилось вставлять в разговорах с соседями фразочки вроде: «Картину Лариона взяли на выставку…», «Он дома почти не бывает, они работают над этюдами»… Сама она мало что понимала в живописи, путала фамилии художников и не могла отличить Паленова от Репина, но ее это не смущало, ведь моя одаренность в глазах общества возвышала ЕЕ!

Это было хорошее время. Каждый день обещал мне новые впечатления и открытия. Во мне постепенно раскрывалась вселенная, непознанный океан, в который я заплывал все дальше и дальше! Никто не смог бы меня убедить в том, что в мире есть что-то более прекрасное и значимое, чем полет в космическом пространстве твоего подсознания! Так я превращался в живописца!

* * *

Петр Николаевич работал на складе электронной техники. После отсидки его пристроили приятели, которым он что-то отстегивал. Подобная работа подразумевала левые источники дохода, и Петр конечно же мухлевал с товарами и умудрялся втюхивать неосмотрительным покупателям брак. Без воровства также не обходилось. Уже через три месяца квартира задыхалась от коробок с электронной всячиной, и к нам регулярно захаживали люди, которым Петя за наличные деньги выносил бытовые прибамбасы.

Чтобы освободить место под складирование техники, Петр иногда прибирался в квартире по собственной инициативе. Выкидывал все, что ему было не нужно. Причем под горячую руку попадали даже хорошие вещи. За одну такую акцию он выкинул новый CD-плеер и несколько книг, среди которых был библиотечный экземпляр «Мастера и Маргариты». Духовные книги к тому времени окончательно меня запутали, и потрепанный переплет Булгакова стал откровением. Прочитав роман от корки до корки, я задумался: может, все-таки дьявол не козлик с копытами, а интересная личность? Он ведь прекрасно разбирается в людской природе, понимает ее и не осуждает, но право выбора всегда предоставляет самому человеку. У дьявола своя философия, о которой принято помалкивать и даже игнорировать, но это не значит, что ее не существует. В любом случае Воланд показался мне прикольной личностью – с ним весело, он остроумен и, скорее всего, желает добра человечеству. Он пытается помочь людям, но они эту помощь активно отвергают и предпочитают купаться в пороках материальных ценностей, за что конечно же их ждет неизбежная расплата. Ибо веровать в Бога и изображать набожность – вещи довольно разные.

Кстати, выброшенный Петей CD-плеер помог открыть мне океан мировой музыки: «Пинк Флойд», «Куин», Мадонну, Стинга, Джорджа Майкла и многих других исполнителей! Музыка вдохновляла меня, наполняла энергией, которую я в дальнейшем использовал в работе! Засыпая, я мечтал поскорее проснуться, чтобы снова услышать любимые песни и написать новые картины. С той поры вся моя жизнь проходила под музыку с утра до вечера.

Кажется, через год Тамара и Петр официально расписались. Не могу сказать, что я был рад. Петя не торопился с переездом, я подрастал, творчеством заниматься было негде, а Маркиз постоянно прятался в шкафу, потому что места в доме становилось все меньше и меньше. Но Тамара мечтала об официальном браке, и этот момент в ее жизни все-таки произошел. Она стала невестой, а потом и законной супругой. Вероятно, кроме нее, это было совершенно никому не нужно.

Традиционной свадьбы не было, зато случилось венчание на дому. Петр купил в красный угол большую икону в золоченой оправе, она была столь громоздка, что на полочке пришлось делать глобальную перестановку. Когда он зажег новую лампаду, то Тамара захлопала в ладоши, словно первоклассница. Через полчаса в квартиру приехал знакомый батюшка и обвенчал их за сто условных единиц. Смотрелось все это экзотично и даже карикатурно. На свадьбу я подарил им дружеский шарж, на котором они были в образе Бонни и Клайда, но они не оценили, и рисунок лицом вниз отправился на крышу запыленного шкафа. В тот вечер они нажрались сильнее обыкновенного.

В церковь Тамара теперь отправляла меня одного, чтобы я ставил свечки и оставлял написанные ею записки за здравие и упокой. Возвращался я с просфорами и свечами. Иногда привозил ладан, масло и православные брошюрки. Тратить половину воскресенья на это занятие мне давно не хотелось, я чувствовал бессмыслицу обряда, и в какой-то момент песнопения меня так измучили, что я вставил в уши наушники и всю службу простоял, слушая радио «Максимум».

Обретая уверенность в собственных силах, я уже не уповал на небесную помощь. Я чувствовал, что в состоянии брать на себя ответственность за свое будущее. Я уже убедился в том, что взрослые никогда не говорят правды и манипулируют мною исключительно в собственных интересах. Ежедневно я наблюдал нестыковки между тем, что внушалось мне, и тем, что происходило вокруг. Меня воспитывали во лжи, и эта ложь порождала недоверие и вызывала протест. Я был заложником своего положения только в силу возраста, но я подрастал и понимал, что способен переломить ход своей жизни. Я усвоил, что ради достижения собственных целей имею право на обман и нарушение любых заповедей. Потому что видел, как взрослые делают это повсеместно.

Я начал с себя! Я принял себя и полюбил! Окончательно и бесповоротно! Я решил жить по закону совести. Своей совести. Пусть я не буду таким милым и угодливым, как раньше, но жить в постоянном угнетении я больше не собирался. Если я могу быть Богом мира на холсте, то почему я не в силах стать тем, кто способен изменить мир вокруг себя? Я верил в свои силы! Я хотел, я мог! И поклялся не сворачивать с этого пути. Ну а если поначалу что-то и не получится, то я приду в храм и покаюсь! Ведь притчу о блудном сыне никто не отменял! Верно?

* * *

– Мужик должен быть в доме главным! Он обязан содержать семью. Кухня, стирка и прочая возня – для баб! Хозяин в доме – мужчина, поэтому если я что-то говорю, то так тому и быть! И ты, пока сидишь на нашей шее, обязан подчиняться нам и слушаться. Особенно мне – хозяину!

Я выслушивал это ежедневно и в какой-то момент усвоил: настоящим мужиком мне не стать никогда. В глазах дяди Пети я не имел никакого потенциала. Ведь я мыл посуду, стирал, убирал за ними мусор и целыми днями проводил в изостудии. По его мнению, я должен был воровать сигареты, иметь приводы в милицию, пить пиво и постоянно драться. Я с ним не спорил, скорее всего, так оно и было. Я не хотел быть Шварценеггером, но я хотел быть Ван Гогом, и в голове Петра Николаевича это никак не укладывалось. Он не скрывал своего пренебрежения ко мне. По его словам, я был откровенным браком природы: «Тебе ни одна баба не даст!» Вероятно, Петр Николаевич тем самым посылал мне «отеческое» проклятие.

Кстати, я не упомянул, но Петр Николаевич частенько распускал руки. Он перебирал с вискарем, и если ему что-то не нравилось, то после парочки дежурных оскорблений давал мне щелбан или подзатыльник. Впрочем, все зависело от степени его раздражения, иногда я мог получить и по-трезвому.

Каждый такой удар доставлял неприятные ощущения, но еще больший гнев вызвало то, как Петр стал обращаться с Тамарой после импровизированного венчания. С ней он не скупился на трехэтажные выражения, ее слезы не вызывали в нем сочувствия, а избиения стали нормой. Иногда хотелось вмешаться и вонзить в его потную спину кухонный нож, но подобные ссоры после горючих слез частенько заканчивались бурным сексом, и я понимал, что в эти разборки лучше не вмешиваться.

Поскольку дядя Петя был жадным прохиндеем средней руки, то воровал даже у тех, на кого работал. Я подозревал, что он ведет какую-то сомнительную двойную игру. Он все время что-то бурчал себе под нос и аккуратно записывал в тетрадочку какую-то черную бухгалтерию. Он частенько с кем-то спорил по телефону, и я понимал, что его провал – дело времени.

В те времена на милицию никто не полагался, и поэтому для расправы над Петром Николаевичем наняли обычных бандитов. К подъезду подъехал «форд», из него вылезла пара «быков» и зашла к нам «на чай». Петр долго не хотел отдавать какую-то сумму, и в результате вся техника в доме была перебита. Качки были туповатыми ребятами, поэтому швыряли Петра по всей квартире и не соглашались ни на какие компромиссы. Мое присутствие их не смущало. Сломавшись под тяжестью избиений через несколько часов, Петр снял с полки массивную икону и выдал «спортивным костюмам» пакет с аккуратными пачками зеленых долларов. Смекалки Петру Николаевичу было не занимать, это уж точно, но притащить в дом красивую икону с тем, чтобы использовать ее в качестве тайника, было откровенным богохульством. Конечно, я и поверить не мог, что в доме, где царил складской хаос, хранилось так много денег! Спортсмены забрали пакет, обоссали стульчак унитаза, подмигнули мне и удалились, а Петр схватился за голову, упал на колени и зарыдал. На это было приятно смотреть, потому что зло должно наказываться демонстративно и акцентированно, иначе человек не усвоит урока.

Уже не помню, как именно звучал диагноз, но после побоев две недели Петр даже не вставал с кровати. Он получил больничный, какое-то время бюллетенил и вскоре уволился с работы окончательно. С тех пор «настоящий мачо» постоянно находился дома на диване, а забота о хлебе насущном полностью легла на хрупкие плечи Тамары.

Потеря денег обострила эгоцентризм Петра до предела, он испытывал жену и меня на прочность ежедневно. Теперь он курил даже в постели, охал матом на всю квартиру при любом движении, требовал водки и часами пересматривал любимые фильмы на полную громкость. Складывалось ощущение, что он делал это назло, чтобы мы тоже страдали на физическом уровне и чувствовали, как ему больно.

Как ни странно, я был совершенно не рад новому положению дел. С одной стороны, Петя получил по заслугам и вроде бы восторжествовала справедливость, но с другой – все рухнуло к чертям! На эти деньги можно было бы купить не только машину, но и квартиру. Мы могли бы изменить нашу жизнь к лучшему, но самонадеянность и алчность Петра перечеркнули наши перспективы.

Зарплаты Тамары хватало только на еду. В сухом остатке я имел раскладушку, мольберт и безработного пьяницу, который становился злее с каждым днем. Тамара по вечерам ревела, искала виноватых, жаловалась на судьбу и продолжала прикладываться к бутылке. Моим единственным другом по-прежнему оставался Маркиз.

* * *

В результате побоев у Пети отнялась нога, и он перестал ходить. Надежда на то, что все когда-нибудь вернется в прежнее русло, испарилась окончательно. Денег катастрофически не хватало, и Петр решил, что я обязан зарабатывать деньги самостоятельно. Поскольку я был совершеннолетним и у меня не было приводов в милицию, дядя Петя стал использовать меня в качестве курьера по доставке марихуаны. Мол, даже если и примут, то в первый раз отделаешься штрафом, а во второй раз полтора года условно. Дядя Петя отсидел в общей сложности гораздо больше и про срок в восемнадцать месяцев говорил иронично: «Семечки!»

На практике это выглядело так: я ловил машину и по Варшавскому шоссе ехал почти до МКАД, в район Аннино, где пробирался к воротам воинской части и подавал условный сигнал. Ко мне выходил солдат-срочник и выносил конверты или спичечные коробки с травой, которые величественно называли «кораблями». После я «огородами» шел до троллейбусной остановки и ловил машину в обратную сторону. Все занимало около часа. Ездить приходилось два-три раза в неделю, так как Петр был довольно успешным торговцем и втридорога умудрялся распространять «шишки» среди уличной молодежи. Трава была отменная, и деньги постепенно вернулись в нашу обитель. Так у меня появились карманные средства на краски и кисточки. Конечно, на таких курьеров, как я, периодически устраивались облавы, но бегал я всегда хорошо и соблюдал осторожность. Правда, однажды меня выследили конкуренты и погнались за мной, но я рванул от них пулей, забежал в местный автосервис и спрыгнул в автомобильную яму, пока какой-то дед делал своему «Москвичу» сход-развал. Парни походили-поискали, но старик меня не выдал, так как я наврал ему, что это гопники из соседнего района, которые отнимают деньги у малышни. Пожилой слесарь проникся моим рассказом, проводил до остановки троллейбуса и подарил видавший виды эспандер для развития силы кистей:

– Тренируйся! Не позволяй всякой шпане себя обижать!

Эх, дед, где ты теперь? Если умер, то желаю тебе Царствия Небесного.

А вот Пете было плевать на мою безопасность, он постоянно хохмил на тему моей внешности: «Хорошо, что ты такой чушок! Ни один мент не заподозрит, что в твоем рюкзачке куча травы!»

Со временем к травке добавился героин. Денег стало побольше, но появился побочный эффект. Догадываетесь? Правильно! Петр стал ширяться для души. Сам он это называл «снимать накопившееся напряжение». Конечно, мне было плевать на его здоровье, но вскоре характерную дорожку от инъекций я заметил на щиколотке Тамары. Я понимал, что через три месяца он начнет жить от укола до укола, а мне придется бить стекла в машинах, чтобы воровать барсетки и магнитолы. Это не входило в мои планы, так как я давно уже решил, что проживу долгую и счастливую жизнь! Я не собирался сидеть на «малолетке». Мне вполне хватило впечатлений от детского дома!

Я понимал, что Тамара любит этого козла и преданность его чудовищным желаниям сведет ее в могилу. Если она получит передозировку, то что тогда будет со мной? Неужели моим официальным опекуном станет этот синий уголовник, который мнит себя Тони Монтаной? Нужно было действовать, но как? Что предпринять, чтобы изменить ситуацию? Это был настоящий вынос мозга, а времени для решения проблемы оставалось не так много…

* * *

В тот день я достал Маркиза из коробки и вывел его погулять. Мы посидели во дворе под массивной ивой и решили, что так дальше продолжаться не может и все должно быть прекращено в течение недели. Маркиз предложил мне план по нейтрализации опасности, и за пару дней я выстроил вполне жизнеспособный алгоритм дальнейших действий.

В тот день у Тамары был выходной, и я весь вечер провел в студии. Вернулся я очень поздно, и в квартире стояла подозрительная тишина, лишь в ванной горел свет и дверь была приоткрыта. Честно говоря, я испугался и подумал, что кому-то стало плохо, и только поэтому распахнул дверь, и тут я увидел, как Петр хладнокровно вводит в щиколотку Тамары героиновый нектар. Мне чуть не вытошнило, и я бросился в комнату, но по дороге наткнулся в темноте на что-то пушистое и мягкое!

В коридоре на полу в неестественной позе лежало тело Маркиза. Он не подавал признаков жизни. Я взял его на руки, но он не дышал, и меня затрясло от шока. Я сел в кресло и зарыдал. Я гладил то, что было мне дороже всего на свете, и не понимал смысла происходящего в этом мире.

В комнату вошла Тамара, посмотрев на меня равнодушно, она пообещала завтра же отправить меня в психушку или сдать обратно в детдом, а потом ко мне подковылял Петр, вырвал из рук Маркиза и швырнул его на пол:

– Сейчас же выбрось эту дрянь!

В следующую секунду я увидел замах, зажмурился, и резкая волна теплом разлилась сначала по голове, а потом и по всему телу.

Очнулся я на кухне. Раскладушка была мокрой насквозь от мочи, и мне жутко хотелось пить. Не знаю, как долго я был в отключке, но дядя Петя храпел на весь дом, в раковине валялся шприц, а туфли Тамары валялись в коридоре с оторванными каблуками.

* * *

Маркиза я похоронил в палисаднике под окном так, чтобы никто не видел. С этого момента я остался один. Да, была Ольга Робертовна, но она была моим наставником и не могла заменить друзей. Да и грузить ее своими проблемами не хотелось. Дядя Петя окончательно подавил Тамару, и мои сожители деградировали с каждым днем все больше. Роль наркокурьера выполнять я отказался, и на мое место Петя в тот же день нашел какого-то молодого торчка.

После очередного скандала в семье я пришел в изостудию, рассказал обо всем Ольге Робертовне; она выслушала меня и на всякий случай дала дубликат ключей от студии. Ждать помощи откуда-то сверху было бессмысленно, и я решил взять ситуацию под личный контроль, никому об этом не сообщив. Я определил для себя все ценные вещи в квартире, сложил их по коробкам и перенес в студию. В основном это были книги и материалы для живописи. Злоба Петра набирала силу, и я решил подстраховаться, так как мои вещи могли быть выброшены в любой момент безо всякого повода.

Все наркоманы живут по индивидуальному распорядку, так вот Петр ежедневно вмазывался где-то между 8:00 и 8:30 утра. Это было священно. В то утро он потребовал сгонять за сигаретами. Когда я удовлетворил его требование, он высказал мне, что в доме куда-то подевались все зажигалки! Я понимал, что он затевает очередную ссору, в которой обольет меня грязью с ног до головы. Конечно, зажигалку я спрятал нарочно, чтобы побесить перед смертью этого психопата. Он швырнул в коридор ту самую массивную пепельницу и криком подозвал меня снова. Я принес спички и сделал вид, что цепенею от страха и полностью нахожусь в его власти. Чтобы добавить этой сцене драматизма, я включил сборник Стинга (Петр называл его музыку тягомотиной) и сел на пожелтевший матрас. На часах было 9:30, меня охватило приятое волнение. Что же на этот раз?

Он вставил в рот сигарету и щелчком пальцев потребовал огня! Я подыграл ему и зажег спичку нарочито дрожащими руками. Я кайфовал от своего замысла, предвкушая развязку. Ведь он ни о чем не догадывался и продолжал верить в свою безнаказанность. Петр прикурил, взял четки, бросил на меня высокомерный взгляд и прищурился. Наркотик действовал, и Петр заметно «тормозил», но все равно пытался что-то выдумать. Мысли блуждали в его голове все медленнее, героин растворял энергию и на глазах переключал организм в режим ожидания. Мое волнение постепенно испарялось, и я чувствовал, что внутри меня вот-вот разожмется пружина, которая запустит механизм праведного отмщения. Представление по моему сценарию начиналось.

– Если сейчас же не вырубишь это нытье, я тебе так дам промеж глаз, что шкура на жопе треснет! – Петю явно раздражала моя улыбка. – Не смотри так на меня! Ты пока еще говно на лопате! (Приятно слышать. Взаимно.) Будь ты на моем месте, то давно бы вздернулся! (Ну, зачем так грубо?) Я терплю адские боли! Адские! (Да не торопись ты так, все впереди!) Думаешь, ты крутой художник? Ты малюешь бред, который на хер никому не сдался! Этим ты ни черта не заработаешь! Мужику нужно ремесло! Профессия! (Становится скучновато.) Оглянись вокруг! Что ты видишь? – Я растерянно начал вертеть головой по сторонам. – Все это – электроника! И если ты в этом шаришь, то тебя любая шлюха в зад поцелует, несмотря на твой паршивый глаз! (Нехорошо обзываться. Некрасиво.) Молчишь? Потому что тебе сказать нечего!

Он закашлялся, чем сильно меня порадовал, я взял пульт и сделал музыку чуть громче.

Петю накрывало, и он с трудом ворочал языком:

– У меня есть друг, Антон Мельников, он электронщик. Вместе в Польше служили, я, как поправлюсь, сведу тебя с ним, он – голова… Ох, он башка! Приемники в «мыльнице» собирал! Все офицеры перед ним скакали на задних лапках… Он научит тебя, но одно условие: половину заработка будешь отдавать матери, потому что… Потому что она…

Тут Петю окончательно сморило, и он засопел. Теперь мой выход! Я поставил песню «Shape of my heart». Ведь Петр Николаевич обожал фильм «Лион», и я решил исполнить последнее желание приговоренного. Он хотел, чтобы его жизнь походила на крутое кино? Нет ничего невозможного! Пусть финальный эпизод его жизни будет максимально приближен к высокой кинематографии.

Я притащил из кладовки горючий скарб, облил все бутылкой растворителя, раскурил сигарету и попытался вставить ее в безжизненные пальчики дяди Пети, но они каждый раз роняли ее на матрас. Я хотел забрать у него четки, но правая рука зажала их бульдожьей хваткой. Ну и черт с ними!

Я пересел на стул и взглянул на комнату: огонь начинал разгораться, и вкупе с музыкой все это придавало моменту некий символизм! Под конец второго куплета пламя превратилось в настоящего дракона, который безжалостно залатывал убогую обстановку комнаты. Я закашлялся от неожиданно едкого дыма и решил, что пришло время убираться.

Я встал, обернулся, посмотрел вокруг, чтобы убедиться в том, что ничего не забыл, и бросил взгляд на иконы: интересно, что Бог думает о моем поступке? Почему не помешает мне прямо сейчас? Почему не остановит? Я вгляделся в лики святых и удивился, что они закрыли глаза! Что бы это могло значить? Да какая теперь уже разница? Поступок совершен, и мотивация не имеет никакого значения. Если уж святым было плевать на жизнь Петра Николаевича, то мне тем более! Поддерживаю! Песня доиграла.

Я закрыл все окна, двери и поставил диск сначала. Неизвестно же, сколько будут ехать пожарные, а у Пети появится гипотетическая возможность очнуться в объятом пламенем доме и спасти самого себя под хорошую музыку. Диск, конечно, жалко, но пусть это будет ему моим последним подарком. Финальные титры. Ха-ха-ха!

В студии вовсю шли занятия, и я на цыпочках незаметно пробрался в комнату Ольги Робертовны. Я достал мольберт, закрепил холст, достал масляные краски и включил «Shape of my heart» теперь уже у себя в плеере. И вдруг внутри меня словно разорвалась петарда! Я почувствовал невероятный прилив сил, на меня обрушилась лавина необъяснимого вдохновения.

Я начал выдавливать краски на холст и щедро размазывать их мастихином, начисто забыв об экономии материалов. Меня несло, словно в потоке горной реки, и я потерял волю к возможному сопротивлению. Музыка врывалась в мозг, и создавалось ощущение, что сам Стинг дирижирует моими руками. Каждый мазок я накладывал в аккурат музыкальной фразе. Феерия! Мое сердце пылало огнем, и пальцы обжигали языки музыкального пламени. Бесконечный поток бессознательного смешивался с творческим экстазом, и неведомая сила все глубже затягивала меня в омут внутреннего «я». Музыка постепенно стихла, мое тело расслабилось, я потерял сознание и очутился в кромешной тьме.

* * *

Как хорошо, когда тихо, верно? Мне нравится звенящая тишина. Это помогает услышать собственные мысли и задуматься над тем, кто ты есть и для чего послан на Землю. В последнее время я только и думаю над тем, КТО Я и ЗАЧЕМ Я? И что произойдет потом, когда все закончится? А если после смерти нет ничего? Темный экран перед глазами и такая же чернота в мыслях? Надолго ли это? А если навсегда?

Иногда жертвам кажется, что, чем громче они взывают о помощи, тем скорее придет спасение. Глупцы! Лишний шум, напротив, отталкивает «героев» и вызывает праведный гнев преступника. Мой вам совет: если вам не за что держаться в этой жизни, то просто смиритесь и уйдите достойно. Своей суетой вы лишь возбуждаете нездоровый аппетит палача. Примите смерть тихо, по-христиански.

Помните, сколько всего пришлось вытерпеть Иисусу? Смотрели фильм «Страсти Христовы»? Замечательное кино. Вы не против, если я налью себе чая? Я немного переволновался, хочется пить, в горле пересохло. Никогда не думал, что исповедоваться настолько трудно и утомительно. Потерпите, скоро будет повеселее.

* * *

– Ларион! Проснитесь! – Голос Ольги Робертовны вытащил меня из воронки и свет ударил в глаза. – За вами мама пришла. Просыпайтесь!

Я взглянул на Тамару, ее лицо походило на бледную поганку, взгляд был опустошен, и я понял, что задуманное свершилось. Не думал, что внутреннее ликование будет скрывать так сложно, ведь, несмотря на тяжесть содеянного, на душе у меня щебетали воробушки. Я думал, как бы более естественно начать разговор, но в голову лезли только банальности.

– Ольга Робертовна, а я долго спал? – Приходилось изображать наивность и непонимание происходящего.

– Мама вас ждет. Поднимайтесь!

Я подошел к Тамаре, и она кивнула в сторону выхода. Я пошел за ней следом. Спокойно, не торопясь, смакуя каждую минуту этого отрезка времени. Я старался не пропустить ни одной детали. По дороге от студии до дома я ловил на себе взгляды прохожих, и даже совершенно незнакомые люди словно подмигивали мне, поднимали вверх большой палец и как бы произносили: «Ларик, ты – мужик!»

Когда мы подошли к дому, то пожарные уже свернули шланги и собирались уезжать. Старший офицер покачивался на пятках и, посматривая в папочку с документами, равнодушно беседовал с местным алкашом:

– Могу сказать, что это не проводка. Он бухал?

– И бухал, и другого много чего делал! Он же инвалид, на Тамаркиной шее сидел. Наркоман!

Приятно слышать, что Петя тоже сидел на чьей-то шее.

– Сто раз вам говорят, предупреждают! А вам все по хер! Мог бы еще жить! А все потому, что нельзя с утра пить, а потом курить в постели! В результате на втором этаже весь паркет на замену. Водой подвал залили и теперь комарье у вас будет всю зиму! – констатировал пожарник.

Мы вошли внутрь квартиры. Последствия пожара меня озадачили. Я был уверен, что если Петр погиб, то от квартиры ничего не осталось, а меж тем кухня почти не пострадала. Единственное, что разочаровало, – отвратительный едкий запах гари и залитый пол. Было очень любопытно разглядывать последствия своего гнева. Комната вся стала черной от копоти, и на месте кровати был ярко выражен очаг возгорания. Вот оно, то самое место, куда я воткнул сигарету. Тела, разумеется, уже не было, а вот эмалированная утка так и стояла под кроватью почти как новая. Значит, продавец не обманул – действительно хорошее качество.

И тут Тамара взвыла! Она толкнула меня в красный угол комнаты, и я обомлел: среди почерневшего интерьера висела нетронутая огнем полка с иконами, и лампадка горела как ни в чем не бывало. Святые снова смотрели на меня широко открытыми глазами, но уже с осуждением. Что это? Я перекрестился и, поклонившись, увидел в углу те самые четки. Очевидно, они были сюда отброшены Петром в минуту финального отчаяния. Я не мог отказать себе в удовольствии и решил сохранить эту вещицу на добрую память.

Тамара стояла на коленях в воде и дурным голосом выкрикивала текст молитвы. Со стороны это походило на собачье тявканье. Становилось жутковато. Я автоматически кивал, крестился и никак не мог понять: отчего она так убивается? Можно подумать, что из жизни ушел добрый и светлый человек! Да, квартира пострадала, но облегчение, которое наступило, того стоило! Я самостоятельно перекрасил черную полосу нашей с ней жизни в белый цвет! Сколько бы лет еще продлилось это мучение? Петр ненавидел меня, убил Маркиза, торговал наркотиками! Рано или поздно он бы извел ее окончательно, а меня бы снова отправил в детский дом! Я выполнил труднейшую работу! Меня бы стоило похвалить! Уверен, что за этот поступок даже (теперь уже) покойный Петр Николаевич зауважал бы меня и крепко пожал руку! Ведь теперь я никого не боюсь и могу за себя постоять, а значит, в его понимании я могу смело называть себя мужчиной. Круто!

* * *

Потом были утомительные похороны, причитания, прощания. Лично я до этого никогда не сталкивался со смертью, и похороны мне представлялись чем-то вроде праздника. В моем воображении все это обязано быть ярче, сочнее! Ведь это последнее свидание с умершим, а тут? Дежурные фразы, надуманная скорбь, кремация и грустная органная музыка на аудиокассете. Не впечатлило.

Затем последовали неизбежная тяжба с ЖЭКом и калькуляция ущерба в страховой компании. Тамара оказалась на удивление неглупой дамой и предусмотрительно застраховала квартиру еще осенью. Видимо, она что-то предчувствовала, иначе куковали бы мы с ней в какой-нибудь коммуналке, а так появились перспективы!

Во время беседы со следователем я вел себя спокойно и уверенно. Про дядю Петю рассказывал только хорошее и даже смешное, ни у кого не возникало сомнений: Петра погубило курение в постели! Я подписал протокол: «С моих слов записано верно». Поставил размашистую Z на пустых строчках и, ликуя, вышел на улицу!

Но на этом белая полоса не закончилась! Через неделю к Тамаре приехал молодой риэлтор и убедил ее продать квартиру под нежилой фонд. Перспектива предстоящего ремонта на меня наводила ужас, и поэтому я был в восторге от идеи начать все с чистого листа!

На радостях я пришел в студию. Меня не было там несколько дней, и Ольга Робертовна встретила меня в несколько необычном настроении. Она взяла мою руку и молча отвела в кабинет, поставила на стол вазу шоколадных конфет и налила чаю. Складывалось ощущение, что она хочет сообщить мне что-то приятное. Я взял чашку и приготовился слушать.

– Ларион! Я могу у себя оставить вашу работу? – Ольга Робертовна еще никогда не была настолько серьезной и предупредительной.

– Какую? – удивился я. Черт! Я совсем забыл про картину: интересно, что я там намалевал?

Она показала на картину, висящую на стене. Это был портрет женщины средних лет. У нее были огромные глаза, не то печальные, не то наполненные ужасом… Сзади на общем плане бушевали стихии. Ураган когтистыми клешнями гнул деревья до самой земли, огонь вихрем поджигал ее волосы, а океан поглощал все это иссиня-черными волнами. Я отдавал себе отчет в том, что не могу иметь к подобной работе никакого отношения. Моих навыков элементарно не хватало бы для картины подобного уровня, но Ольга Робертовна настаивала:

– Вы закончили эту картину и рухнули без сознания.

– Я не помню.

– Когда я зашла, вы лежали под мольбертом, а ваши пальцы, рукава и вся одежда были в красках.

– Вероятно. – Я оглядел свои чистые руки и пытался что-то припомнить.

– Как вы назвали работу?

– Я понятия не имею.

– А кто на ней изображен?

– Даже не знаю, что ответить. Это случайно. Я не вкладывал в это смысла. Если это действительно моя работа.

В соседней комнате зазвонил телефон, и она вышла. Я подошел к картине и вгляделся в лицо нарисованной женщины. Ее иконописные очи отрешенно глядели куда-то в сторону, но в тоже время прямо на меня. Казалось, что женщина смотрит в самую глубь моей души, словно Богородица, но мне не хотелось об этом думать. Ужас холодком пробежал по всему телу, к горлу подступил комок горечи, и меня стало корежить. Я зарыдал беззвучными слезами, зажмурился, вцепился в ручку дивана и начал считать до ста, чтобы хоть как-то успокоиться. Я сбивался, продолжал, путался и начинал считать снова. Когда я довел счет до седьмого десятка, на мою голову легла сухая ладонь Ольги Робертовны.

– Удивительная работа. Вы прекрасно чувствуете цвет.

* * *

Основной плюс переезда в район массовой застройки заключается в том, что почти все люди там незнакомы друг с другом и поэтому никому нет дела до скелетов в вашем шкафу. Семьи съезжаются отовсюду, чтобы начать новую главу в своей биографии, и стараются быть чуточку лучше, чем есть на самом деле. Они активно сажают деревья, красят лавочки, играют в волейбол и проводят собрания жильцов – красота! Именно поэтому так радовался переезду в Северное Бутово. Я был уверен, что своим поступком направил свою судьбу в правильное русло и уж теперь-то все будет зависеть исключительно от моего целеполагания.

И действительно, поначалу, как только мы переехали, жизнь заиграла новыми красками! В квартире уже имелся приличный муниципальный ремонт, в подъезде присутствовал консьерж, соседи не бухали, и на этаже было всего четыре квартиры – мечта! Тамара, после смерти Петра заметно смягчилась ко мне, оставила наркотики и выпивала в одиночестве, но не больше бутылки вина за вечер. Это был прогресс! Теперь она просила называть ее мамой и стала очень сговорчивой. Работу она нашла в торговом центре и стала зарабатывать даже больше, чем прежде. В своей комнате я оборудовал художественную мастерскую, и мольберт теперь имел постоянное место. Денег за страховку мы получили достаточно для того, чтобы приодеться, купить новую мебель и массу необходимого инструмента для живописи. Здесь даже церковь была в шаговой доступности, и теперь дорога на службу занимала всего 15 минут.

В школе, несмотря на новый коллектив и переходный возраст, я сразу почувствовал себя комфортно. Кроме меня там было много новеньких, и я не выглядел белой вороной. Теперь я не стеснялся демонстрировать свои навыки рисования и развлекал одноклассников дружескими шаржами. Директор школы заметил меня и поручил разработать эскизы художественного оформления школы. Это было вершиной признания. Но сколько не вейся веревочка, а концу быть! А чему быть, того не миновать! Белая полоса моей жизни затянулась непозволительно долго.

Дело было под Новый год. Наш дом заселен был частично, и как минимум раз в неделю перед подъездом парковалась «Газель» с дряхлой мебелью переселенцев. Из фургончика потные грузчики сначала вытаскивали, потом затаскивали, затем впихивали, а после выпихивали житейский скарб, а старожилы мучительно раздражались утомительным действом и матерились шепотом в ожидании лифта. Так было и в этот раз. Обычно я вместе со всеми чертыхался и обреченно нажимал кнопку вызова лифта, но в тот вечер мебели было так много, что я тут же решился на пеший подъем.

Без определенной подготовки добежать до шестнадцатого этажа – дело непростое, у меня быстро закололо в боку, свело икры, и я решил присесть на ступеньку, дабы передохнуть. Сквозь замызганное стекло я стал всматриваться в декабрьские сумерки, но меня внезапно окликнул девичий голос:

– Сигаретки не будет?

Можно ли описать этот миг одним словом? Молния? Гром? Укол? Извержение вулкана? Любое слово годится. Потому что этот момент – естественная химическая реакция, которая неподвластна разуму. Было ощущение, что ангел-хранитель присел ко мне на плечо, аккуратно сложил крылышки и сочувственно произнес: «Тебе пиздец, Ларик».

Я остолбенел, она осветила меня прожекторами зеленого цвета и повторила вопрос. Вот только этого мне не хватало! Зеленоглазая, миниатюрная, сбитая фигурка, да еще и рыжая! Лучше бы меня сбил грузовик! Честное слово!

– Нет!

– А хочешь? – Она засмеялась.

– Вообще, здесь не курят. – Моя онемевшая челюсть хоть что-то смогла промолвить.

– Раньше не курили, а теперь здесь я! – Она снова рассмеялась, обнажив ряд жемчужных зубов. Потом она спустилась на восемь ступенек и хлопнула меня по плечу: – Это мы лифт перегрузили! Отец припер пианино, думает, что я начну снова играть, но мне его желания до фонаря, так что все это мартышкин труд.

– Ты пианистка?

– Шесть лет занималась, но это – не мое. Родители настаивали, чтобы я стала пианисткой, а я хотела голубей гонять и курить папиросы, а ты?

– А я… – Я не знал, что ответить. Она была настолько красива, от нее так потрясающе пахло чем-то цветочно-сладким, что я смотрел на нее как баран на новые ворота и не знал, куда деть руки.

– Я решила познакомиться с жильцами. Экспресс-методом. Кстати, ты – первый! – Она протянула миниатюрную ручку с бесцветным лаком: – Аня! – И она заговорщицки подмигнула: – Отцу не говори, что я курю! Ок?

– Конечно. Ни за что!

– Если он появится за моей спиной, то выхвати у меня сигарету и скажи, что она твоя! Договорились?

– Взять огонь на себя? – Я пытался настроиться на ее волну.

– Точно! – Она прикурила новую сигарету и протянула мне: – Для надежности! Делай вид, что ты тоже куряга.

Я взял сигарету, затянулся полными легкими и мне стало дурно. Аня захохотала, а у меня перед глазами заплясали светлячки. Ее голос бабахал в висках и эхом раскатывался по всему организму. Она была совершенством! Кто я такой, чтобы разговаривать с нею? Она смотрела на меня, улыбалась, и я на этот миг перестал чувствовать себя уродом. Ее взгляд поднял меня в небо за самые высокие облака, но эти же глаза могли в одно мгновение дать батарейный залп по моему самолетику счастья, и он бы штопором рухнул на землю, ревя всеми двигателями, оставляя на голубом небе чернильное облако гари.

Конечно, она давно разглядела мой бракованный глаз, но при этом не фыркала. Расплавленные ступени бетона под моими ногами постепенно вновь обретали твердость, и я чувствовал, что Аня протянула мне руку помощи и взяла все риски первого знакомства на себя.

– Очнись, дружище! Мы знакомимся? Руку давай! – Она вложила мою руку в свою ладонь.

– Ларик! В смысле Ларион. Это мое полное имя, но все зовут по-разному! – Я отрекомендовался и понял, что плохо помыл руки от краски. – Прости, не хочу тебя испачкать! Масляные краски сложно оттираются.

Сигарета мне ужасно мешала. Она засмеялась, снова обнажая ослепительные зубы!

– Аня, можно я брошу сигарету?

– Ой, какой ты смешной! – Она настырно тряханула мою руку три раза. – Значит, ты художник?

– Хочу стать художником.

– Что рисуешь?

– Что задают, то и рисую. Только правильно говорить «пишу»!

– Пишут письма! А рисунки рисуют! Меня нарисовать сможешь?

– Когда?

– Да когда угодно, но только не сегодня. Папаша сегодня прибухнет конкретно, и мне придется его укладывать. У тебя мобильный есть?

– Был. Потерял, – соврал я. – Хочу новый купить.

– Обойдемся! Ты на каком этаже?

– На шестнадцатом.

– А я этажом выше. У вас двушка?

– Ага. Из общей двери налево.

– Каждый мужчина имеет право налево! – Она снова расхохоталась собственному настроению. – Ты шампанское пьешь?

– По праздникам, а так – нет. Хотя я не то чтобы люблю это дело…

– Короче! Отец уедет в командировку через неделю. С тебя портрет, с меня – шампанское! – Она еще раз посмотрела так, что ступени под моими ногами вновь стали гулять волнами. – Пока, художник! Сигарету можешь выкинуть! Отбой! Только затуши ее сначала, а то дом спалишь, и мне придется жить на улице. – Она хохотнула себе под нос и упорхнула на семнадцатый этаж, не придержав общую дверь.

Я взглянул на тлеющий окурок, и мне почудилось, что вместо стрелы Амура в мое сердце воткнули раскаленный прикуриватель, и теперь лишь вопрос времени, как скоро мой главный мотор сгорит и превратится в обугленный орган. Черная полоса в жизни может начаться по-разному. У меня она началась с романтического знакомства.

* * *

Лучше подхватить корь, чем неразделенную любовь, особенно в юности! Если ты заболел гриппом, то все, что тебе нужно, – соблюдать рекомендации врача. Лежишь в постели, пьешь аскорбинку, ставишь компрессы, и через пару недель ты здоров. С любовью все хуже, особенно если ты мнителен и у тебя богатое воображение. Бессмысленные страдания тебе гарантированы, а спасительной таблетки не существует, даже если ты в нее веришь и упорно визуализируешь «ваше светлое будущее».

Это в романтических комедиях все забавно начинается, продолжается, а после надуманных перипетий влюбленные притераются характерами, осознают свою значимость друг для друга и остаются вместе, чтобы прожить долгую и плодотворную жизнь, на радость зрителям. На практике все иначе. Один теряет голову, волю, а другой упивается властью над партнером и ставит эксперименты над тем, кто раскрыл душу. В общем, на самом деле вся эта романтика скорее напоминает BDSM, но никак не валентинки на 14 февраля.

Самое неприятное заключалось в том, что, осознавая свое бедственное положение, я не мог ничего с ним поделать. Я понимал, что даже если подарю ей миллион алых роз или выброшусь с крыши, то не получу взамен ничего. Мы – не пара, и это было очевидно, но мое глупое сердце надеялось на чудо.

Я ворочался до утра, перед глазами стоял образ Ани, и я горел желанием написать ее портрет, но потом усталость взяла верх, и я уснул, а когда проснулся, то ее образ снова возник перед глазами, мое сердце заныло и треснуло пополам. Почему я некрасивый? Почему я нищий? Почему слабый? Конечно, я молил Бога о помощи, но что-то мне подсказывало, что здесь мне Господь не помощник. Нужно было выкарабкиваться самостоятельно.

Я умылся и без аппетита съел шоколадные хлопья; за окном, в кромешной тьме, завывала метель, и ощущение безысходности давило все сильнее. Я меланхолично жевал вареное яйцо и думал о ней: что дальше? Она сразу отправит меня на тот свет или сначала воткнет в сердце нож и для удовольствия несколько раз провернет его для наслаждения? Или мы будем «дружить», как школьники в советских фильмах, где мальчик носит за девочкой портфель. Нет, это мазохизм, к которому душа совершенно не лежала. К черту! Буду делать вид, что ничего не произошло. Главное – держать себя в руках и не подавать вида!

– Вот он! – энергично констатировал за моей спиной голос Тамары.

Я поднял голову по направлению к дверному проему. Передо мной стояла Аня, которая выглядела просто божественно. «Доброе утро, королева моих снов!» – произнес я мысленно.

– Привет, Да Винчи! – Она подмигнула, надула жевательный пузырь и лопнула его. – Чего ты телишься? Или ты первый урок прогуливаешь?

Я сделал глоток чая и наконец-то заглотил ненавистное яйцо:

– Иду!

Я почувствовал запах ее волос и оглох от эмоционального перевозбуждения. Я встал из-за стола и принялся суетливо что-то перекладывать в холодильнике до тех пор, пока не выронил на пол масленку. Аня рассмеялась и подала мне упавшее масло, а меня потряхивало от волнения. «Если это и есть любовь, то не пошла бы она в задницу? Никаких нервов не напасешься», – во мне кто-то бубнил, словно старый дед. Возможно, именно таким голосом со мной говорил мой ангел-хранитель.

– Кстати, пока не знаю, в какой класс меня примут. Возможно, нам повезет и мы будем сидеть за одной партой! (Этого еще не хватало.) Мне сказали, что лучше после Нового года перейти, но я сдохну дома от скуки. Решила не терять времени. К тому же папаша вчера вышел на «орбиту». Так что я готова сидеть по восемь уроков и еще ходить на кружок «Веснянка», лишь бы прийти домой, когда он уже дрыхнет.

– Да, у нас есть в школе факультативные занятия. В основном там спорт. Волейбол, кажется, и еще что-то связанное с легкой атлетикой.

«Боже! Неужели мне удалось произнести это без запинок?»

Я посмотрел на ее полусапожки и тонкий пуховик:

– Ты не замерзнешь ТАК?

– Если замерзну, то попрошу согреть меня! Ты готов?!

«Да она еще издевается! Одним окурком в сердце здесь не обойдется. Очевидно, меня ждет мучительная смерть».

Мы зашли в лифт! Он тащился со скоростью старой телеги и противно поскрипывал дешевой механикой. Это было прекрасно! Через каждый этаж нашу повозку встряхивала остановка, двери лениво отворялись, люди втискивались в тесное пространство, и я вынужденно прижимался к Ане все плотнее. Аромат ее кожи пьянил по полной программе, и если бы я подогнул ноги, то так и остался бы висеть в воздухе от счастья. Я чувствовал на физическом уровне, что в тот момент за моей спиной выросли белые крылышки.

– Папаша вчера музон врубал. В серванте аж посуда плясала. Он тебя не разбудил? – Она взглянула в упор на меня.

– Нет. С чего?

«Зачем она так близко от меня? Почему смотрит на меня? Я хочу провалиться сквозь землю. Остановите этот чертов лифт! Я больше так не могу!»

– Я была уверена, что кто-нибудь милицию вызовет. В три часа ночи «Битлз»… При всем уважении…

– Он меломан? – Я пытался усмирить сумасшествие пульса, поддерживая банальный соседский треп.

– Ага! Меломан! После второй бутылки. Как заведет один диск, так на целый день. Он как-то летом «наступил на стакан», так я после этого The Doors на дух не переношу. Как только слышу Джима Моррисона, так меня передергивает.

– А я обожаю Стинга.

– Стинга мы тоже проходили. По-моему, два года назад, но отец под «этим делом» любит более энергичные танцы! Так что «битлы» – это еще цветочки.

Лифт дернулся в конвульсии, и все пассажиры облегченно выдохнули. Наконец-то мы доехали до первого этажа. Аня прошла вперед, а мои штаны оттопырила беспощадная эрекция.

К зданию школы мы шли по сверкающему снегу. Он аппетитно хрустел под ногами, и я чувствовал, что Аня намеренно сжимает мой тощий бицепс. Был ли я счастлив? Конечно нет, но у меня появилась муза, и я решил, что отныне буду жить и делать все ради нее!

В то время я убеждал себя, что если она станет свидетельницей моего преображения, то обязательно проникнется уважением ко мне и у меня появятся реальные шансы на завоевание ее сердца. Я решил полностью изменить себя: повесить дома турник, купить гантели, придумать стильную стрижку, подобрать туалетную воду. Но на всю эту свистопляску были необходимы деньги. И немалые. Действовать надо было незамедлительно, и после уроков я пошел колесить по Северному Бутово, предлагая на каждом углу услуги художника-оформителя!

После пожара на Каховке я стал воспринимать Бога не как третейского судью, а как товарища по жизни. Он ведь меня не выдал, а значит, что все же присматривает за моей никчемной жизнью. В моем воображении он больше не походил на седобородого старика с хмурым взглядом. Я представлял его крепким мужчиной с ясным умом и решительным характером, который все понимает, все знает и помогает принимать нам верные решения.

Я так и сказал что-то вроде: «Господь, я не просил Тебя о встрече с Аней, но Ты для чего-то сделал нас соседями! Уж не знаю, грех это или нет, но у меня стояк, даже если я, задрав голову, смотрю на ее окно. Это же ненормально! Я готов разрулить свои чувства, но мне нужно найти работу. Помоги, плиз!»

И знаете, почему-то это сработало! Соседний детский сад отмечал пятую годовщину открытия и Рождество одновременно. Родительский комитет скинулся на оформление спектакля «12 месяцев», но художник слился, а воз был и ныне там! Когда я заикнулся о том, кто я такой, то заведующая вскинула руки к небу и воскликнула:

– Вас нам сам Бог послал!

Я мысленно подмигнул Господу.

Домой я заскочил лишь поужинать и взять все необходимое. Тамара сказала, что ко мне заходила «ЭТА УТРЕННЯЯ ДЕВУШКА» и очень расстроилась, что меня не было. Эта новость меня взбодрила, возбудила и обнадежила одновременно – значит, я на верном пути! Залив в себя кружку чая, я положил в рюкзак пару «Сникерсов», литровую колу и бутерброды. Тамаре обрисовал в общих чертах причину, по которой не приду ночевать, и ушел. Вот что значит стать взрослым! Раньше она бы меня убила лишь за подобные мысли, а теперь я шел и предвкушал, как сделаю декорации уровня Большого театра! От осознания того, что у меня вдруг все получится, мои движения наполнились мужественной уверенностью, и мурашки, бегающие по спине, шептались между собой и убежденно кивали: любовь – страшная сила!

* * *

С оформлением сцены я справился блестяще! Влюбленный человек работает без устали и вдохновенно! Фактически это супермен, пашущий ради счастья возлюбленной!

Заведующая так и сказала:

– Ларион! У вас золотые руки!

Сарафанное радио – великая вещь, и до конца года я оформил еще три садика и один магазинчик. Пришлось, правда, прогулять несколько раз школу и пару раз не ночевать дома, но мой карман наполнили законные пятнадцать тысяч, и я ни в чем не раскаивался!

Первое, на что я потратил деньги, – мобильный телефон. Скромненький Siemens, который на тот момент стал самой дорогой вещью, принадлежавшей мне! Поначалу я разглядывал его и размышлял: кто мне будет звонить? Но потом успокоился, ведь я практически индивидуальный предприниматель, телефон необходим мне для бизнеса! Я всегда должен быть на связи для потенциальных клиентов. Эта мысль приятно тешила самолюбие, так как я ощущал, что мое убеждение в том, что мы – кузнецы своего счастья, работает.

А дальше было самое трудное – выбрать подарок Ане! Что подарить в случае, когда не можешь жить без человека, но совершенно не в курсе его желаний и предпочтений?

Цветы – банально, колечко – рано, конфеты – глупо! Одевалась она, по моим меркам, шикарно. Удивить мне ее было нечем! В итоге (только не смейтесь) я пошел в магазин мягких игрушек и увидел там розового слона! Конечно, это штамп, но куда от них деться в подростковом возрасте? Игрушка понравилась мне с первого взгляда – красивый, большой, веселый такой слон! У него были мягкий хобот, реснички и веселая улыбка. Мне показалось, что Аня непременно захочет брать его в свою постель! Я уперся лбом в стекло витрины, смотрел в слоновьи глаза и не мог решиться на покупку, так как очень боялся ошибиться.

И вдруг я услышал, как проходящая мимо девица взахлеб рассказывает своей подруге, о том, как утром обнаружила под подушкой новый NOKIA, который ей подарил некий Гоша. Она восхищалась миленьким телефончиком с эффектной подсветкой, в котором вдобавок имеется FM-радио! И я понял, что решение вопроса о подарке свалилось мне с неба! Респектую, Господи! Точно, ведь Аня мечтала о новом телефоне, а отец не хотел ей его покупать! Но ничего, теперь в ее жизни появился мужчина, который понимает свою любимую с полуслова! Ему не нужно повторять дважды! Я пошел и без промедления приобрел модель розового цвета! Слава Богу она была в наличии. А слон – для малышни, пережиток детства!

Я нес легкий пакетик и предвкушал, как подойду к Ане, попрошу ее закрыть глаза, а потом, когда она их откроет, то спокойно так скажу полушепотом: «Хочу, чтобы ты всегда была на связи со мной!» И она ослепительно улыбнется и… Как знать, может, поцелует меня? Этим подарком мне очень хотелось приблизить счастье к себе. Оставалось только дождаться подходящего момента.

Подобной дискотеки в школе не было никогда! Аня в тот вечер стала королевой школы, ее победа была за явным преимуществом. Она танцевала удивительно легко и не по возрасту сексуально. Какая бы песня ни звучала, она не уходила к стеночке, а тут же ловила ритм и продолжала двигаться с прежней энергией. Меня трясло от волнения, а когда ведущий дискотеки вдруг объявил «белый танец» и она решительно втащила меня в центр актового зала, я чуть было не захлебнулся от страха окончательно! Танцевать я всегда стеснялся и потому не умел это делать вовсе, я тупо смотрел в ее глаза, которые в полумраке школьного танцпола светились от странного любопытства. Конечно, я выглядел рядом с ней полным идиотом, и уверен, что вся школа посмеивалась над моею неловкостью, но то мгновение стоило всей моей жизни в целом. Я был влюблен и верил в то, что нужен тому, в кого влюблен без ума.

После дискотеки мы вместе с ней дошли до дома, и я предложил нарисовать ее портрет прямо этим вечером, но Аня сказала, что завтра утром они с папой уезжают в пансионат на празднование Нового года и сейчас ей хотелось бы лечь пораньше.

Тогда я вытащил из внутреннего кармана перетянутую лентами коробочку и торжественно вручил:

– Аня, с наступающим тебя Новым годом! Пусть он принесет тебе удачу!

Анины глазки снова на мгновение вспыхнули, она распаковала коробку и ахнула:

– Ларик! Ты с ума сошел!

И тут я выпалил домашнюю заготовку:

– Мне важно, чтобы ты всегда была со мною на связи!

Я переборол страх и резко поцеловал ее в каждую щечку! На что она притянула меня к себе рукой и смачно поцеловала в губы (правда, без языка):

– Спасибо, дружочек!

У меня подкосились ноги от счастья. Нет, все-таки любовь стоит своих страданий. Будь что будет!

Утром 31 декабря я проснулся от страха потерять счастье, которое не в состоянии был удержать! Я хотел тут же набрать ее номер и пожелать хорошего дня, но пересилил себя и решил, что напишу эсэмэску. После этого взял себя в руки и начал придумывать дела по дому, чтобы хоть как-то переключить мысли. Но они не переключались, даже несмотря на то, что я помыл сантехнику, разобрался в шкафу, выкинул лишний хлам и просроченные лекарства. Я сходил в магазин по списку Тамары, постоял в очередях, помог нарезать салаты и почистил картошку, но время тянулось все равно слишком медленно. Я пялился в телевизор, смотрел какое-то развлекательное старье и вспоминал малиновый аромат ее помады. Хотелось бы верить в несовершенство приема сотовой связи, но я чувствовал, что что-то идет не так. Все эти мысли сжирали меня изнутри, воображение ядовито наполняло душу подозрениями, и за десять минут до Нового года я рискнул набрать ее номер! Я загадал, что прослушаю ровно десять гудков, и если она не возьмет трубку, то прекращу ждать, но ни через десять, ни через двадцать гудков Аня не ответила. Электронный голос предложил перезвонить позже или оставить сообщение. Мир снова летел к чертям, и я чувствовал, что совершенно не владею ситуацией.

И вот обращение президента подошло к концу, закончился бой курантов, и по всему Бутово загромыхала пиротехника. Телевизор из-за шума стало смотреть невозможно, и мы с Тамарой вышли на пешую прогулку. На улице было теплее обычного, и с неба пушистыми хлопьями валил сказочный снег. Легкий свежий воздух приятно щекотал ноздри, и погода поистине была чудесной! Мне безумно захотелось разделить это момент с Аней, и я снова набрал ее номер, но теперь абонент был окончательно недоступен. Женщина-робот дважды подтвердила этот факт самым омерзительным голосом. Вероятно, у Ани просто разрядился телефон. Все бывает в жизни.

* * *

Новый год шел уже пару часов, народные гуляния были в самом разгаре, но Тамара замерзла, и мы вернулись домой. Надо признаться, что этот совместный вечер так и остался лучшим в истории наших взаимоотношений с «мамой». Мы в первый и в последний раз по-настоящему слушали друг друга, делились планами на будущее и словно подружились на несколько часов. Удивительно, как порой плохо мы знаем тех, с кем живем под одной крышей. Тамара была разговорчива и рассказала историю своей первой любви. Мол, был в ее жизни человек, ради которого она готова была бросить все, но жизнь поступила несправедливо, но она ни о чем не жалеет и прочее бла-бла-бла. Она много шутила, и я нашел ее компанейской и остроумной дамой. В какой-то момент я даже подумал, что уж теперь-то с разногласиями покончено и мы будем жить в мире.

Мы поднялись на лифте, а музыка с верхнего этажа рубила с прежней силой, вечеринка набирала обороты. Грохотало так, что нам приходилось разговаривать криком. О том, чтобы оставить это без внимания, не могло быть и речи. Врагов в доме у меня не было, и я спокойно направился пешком на семнадцатый этаж, чтобы вразумить неугомонных соседей. В конце концов, все мы люди и должны относиться друг к другу с уважением!

Общая дверь была нараспашку, весь пол был усеян кусками гирлянд и конфетти, воздух пропитался запахом серы и алкоголя. Я набрал в грудь побольше воздуха и нажал на звонок. Мне никто не открыл, тогда я надавил на дверь, и она в тяжелом раздумье отворилась, приглашая меня в чрево разврата. В подобной обстановке раньше я никогда не бывал и думал, что такое возможно только в американских фильмах. Вся квартира кишела разновозрастными людьми. Что-то мигало, тряслось и скакало одновременно, распадаясь на звездные лучи всех цветов радуги. Кто-то орал и постоянно вскидывал руки к небу, остальные «зомби» повторяли это движение и продолжали ритмично подергиваться.

– Пошли, бухнем! – Кто-то схватил меня за руку и вставил в ладонь кружку с шампанским. – С Новым годом, чувак!

Я заглотил шампанское, и по венам моментально растеклось алкогольно-пузырьковое тепло. Меня толкнуло что-то, что показалось знакомым. Кажется, девочка из школы на год старше. Где я ее мог видеть? Точно! Я рисовал ее шарж. Хорошая получилась картинка.

– Давай за счастье! – Девочка снова чем-то наполнила мою кружку.

– Давай! – Я залпом осушил содержимое.

Внутри оказалась водка. Я закашлялся и огляделся вокруг, никому до меня не было дела. К горлу подкатила едкая тошнота, и я понял, что меня вырвет через секунду. Я бросился к дверям туалета и пытался открыть дверь, но та не поддавалась, и тогда я дернул со всей мощью дверь соседнюю и нырнул мордой в раковину. Меня тут же вырвало, и я врубил воду, чтобы смыть с лица кусочки оливье. Мне резко стало нехорошо, но грандиозного позора удалось избежать, я был спасен! Через мгновение меня снова стошнило, и я решил, что лучше продолжить эту процедуру дома, но в этот момент я почувствовал, что в ванной кроме меня есть кто-то еще! Я обернулся – за моей спиной происходил банальный половой акт.

Девушка беспомощно постанывала и что-то сумбурно твердила в такт движениям парня. Крепкий мачо лет двадцати быстро долбил ее, словно хотел уничтожить. Мне стало противно, и я неуклюже вывалился в коридор, распахнув настежь дверь и врубив по неосторожности свет повсюду. В ту же секунду я получил мощный удар в плечо.

– Ты дебил?! – Парень излучал угрозу и был готов меня убить, но спущенные штаны лишали его возможности продолжения конфликта, и я ничего не ответил, поняв, что лучше смирить его своей покорностью.

Мне было страшно и жутко хотелось домой, я отшатнулся в направлении выхода, но тут мое внимание привлекло лицо девушки, сидящей на стиральной машине. Ее юбка была задрана до подбородка, на ноге болтались стринги, рыжие волосы были растрепаны, а голос возмущенно произнес:

– Леш, ну ты скоро?!

Через секунду свет погас и дверь защелкнулась на шпингалет. В нос ударил знакомый до боли аромат, сомнений быть не могло, в ванной была Аня!

Проснувшись утром 1 января, я понял, что самый лучший способ успокоиться – покончить с собой! Я поклялся совершить суицид этим же вечером, но потом похмелье меня усыпило, и я начал видеть психоделические сны: бури, космос, землетрясения и прочую бессвязную дребедень.

Два дня я провел в постели, под кроватью скапливались пустые пивные бутылки, за окном 24 часа в сутки гудела метель, а телефон уничтожал своим гробовым молчанием. На душе было пусто, и, даже чтобы дойти до туалета, мне приходилось искать мотивацию. Жить не хотелось, но смерть пугала еще сильнее. Начитавшись духовных книг, я боялся церковного проклятия больше всего на свете. На самоубийство у меня элементарно не хватало смелости.

* * *

Прошла неделя, полная апатии и безысходности. Как-то поутру я вышел за хлебом, и меня неожиданно окликнул голос Ани. Меня словно пронзило током, и колени традиционно подогнулись. Я панически боялся встретить ее, и вот – вуаля! Аня стояла возле подъезда соседнего дома и как ни в чем не бывало попросила помочь донести купленную стремянку из магазина. Какой дешевый предлог, чтобы завести разговор со мной. Ругаться не было никакого желания. Во мне что-то разрушилось после той ночи. Магазин находился в трех минутах ходьбы от дома, но мы плелись целую вечность, хотя лестница не была тяжелой. Я ждал. Но Аня вела себя спокойно, отпускала какие-то второстепенные реплики и надувала пузыри. Я делал вид, что погружен в свои очень глубокие мысли, но Аня искала предлог начать хоть какое-то подобие приятельского общения.

– Ты когда мой портрет нарисуешь? Обещал ведь!

– В данный момент у меня совсем нет времени!

– Обещал в любое время.

– Я тебе уже предлагал, ты отказалась.

– Когда предлагал?

– Тридцатого декабря прошлого года. Ты сослалась на то, что тебе нужно собирать вещи для отъезда в пансионат. Надеюсь, поездка прошла замечательно?

Аня закурила. Повисла пауза и тут меня раззадорил внутренний черт.

– Хотел поздравить тебя с Новым годом, но не вышло.

– Почему?

– Видимо, телефон неисправен был. Если чек сохранился, то его можно обменять. Две недели еще не прошло.

– У меня там проблема с отцом возникла. Пришлось вернуться. А мобильный остался в машине. У меня и сейчас его нет.

– А если бы Леша подарил? Ты бы мобильный у сердца носила?

– Какой Леша?

– Проехали.

– Я чего-то не знаю?

Я понял, что если разрывать общение, то нужно делать это прямо сейчас, чтобы не тратить время на лишние переживания.

– Я был у тебя в квартире в новогоднюю ночь и все видел! Я вас застукал.

– Кого нас? Там народу был килограмм, наверное. Кого именно?

– Не придуривайся! Ты сама все прекрасно знаешь! Но это не мое дело…

Надо было держаться, но слезы просто вырвались из моего сердца и потекли ручьями. Будь они прокляты! Я достал платок и хотел успокоиться, но Аня выхватила его из моих рук и начала вытирать мне щеки:

– Ты чего, Ларик? Что-то случилось? У тебя все в порядке?

Усилием воли я заставил себя успокоиться, отдышался и подавил слезы.

Мы зашли в подъезд. Аня смотрела на меня с опаской и без улыбки, в глазах читался вопрос, который она не решалась задать. Мы молча доехали до семнадцатого этажа, я затащил стремянку в квартиру. Теперь ее трехкомнатное помещение выглядело совершенно иначе.

– Разувайся, я тебя чаем напою. У меня эклеры есть!

Какая фальшь! Какое лицемерие! Какие еще, на хер, эклеры? Я ведь чуть не свел счеты с жизнью из-за тебя!

Она схватила меня за руку и удержала.

Я в ботинках прошел в коридор, вспомнил обстоятельства недавней ночи и указал ей на угол:

– Он меня ударил, и я упал вот сюда! Не говори, что ты этого не помнишь!

– Кто ударил?

– Леша! Который трахал тебя на стиральной машинке! Мне надоело твое притворство! Так нельзя обращаться с друзьями! Ты жестокая и беспощадная, а ведь…

Я выскочил вон. Обида переполняла мое сердце с еще большей силой, чем даже в ту ночь! Она делала вид, что ничего не произошло! Ей было все равно. Она навечно отправила меня в унизительную френдзону и предлагала проглотить это и смириться!

Говорят, что все, что не убивает, делает нас сильнее. Возможно, что так и есть. Но если не убивает, то это не значит, что не травмирует! Если вашу душу покалечили, то становитесь ли вы сильнее от этого? Вдруг иммунитет не вырабатывается в подобных случаях и новые унижения и обиды только сильнее переполняют аппендицит негатива вашей души, и лишь вопрос времени, когда это все прорвется наружу? Может, кому-то трудности идут на пользу, но меня они только изнашивают. Закалять организм надо постепенно, мелкими дозировками, но если вас из горячей купели швырнуть в ледяной океан минут на десять, то, скорее всего, вы помрете от переохлаждения, а не сделаетесь здоровее, а даже если и выживите, то страсть к оздоровительному моржеванию навсегда отпадет.

Утром от нее пришла эсэмэска: Нам нужно поговорить. Приходи ко мне вечером. Обязательно. Жалкая шлюха! Начала суетиться, значит, чувствует за собой вину. Сейчас начнет придумывать оправдания! Ну пусть. Я приду, но это будет нашей последней встречей!

* * *

В гостях у Ани сидела подруга. Это была та самая девушка, которая протянула мне кружку с водкой, ее звали Дашей.

– Привет! Оклемался? Ты прости за водку! Темно было, я сама только потом поняла, что не то плеснула!

Они явно договорились, что разговор начнет Даша.

Ага, значит водка все-таки была! Сейчас докопаемся до правды!

В комнату вошла Аня с фотографиями:

– Держи, тут на одной фотке даже ты есть, только не резко!

Я взял фотографии в руки и стал быстро их пересматривать: ничего такого. Обычный Новый год, все танцуют, да, есть бенгальские огни, серпантин, кто-то в карнавальных масках, но в остальном банальный Новый год без родителей! Эдакий праздник непослушания.

– А где же прожектор? – Я решил застать их врасплох.

– Какой прожектор? – Они наигранно переглянулись, изображая удивление.

– Ну, светомузыка, которая ослепляла светом?

Обе прыснули со смеху. Аня спросила:

– Ты серьезно? Прожектор?

– Серьезно. Где остальные фотографии, когда пьянка была в разгаре? Пленка кончилась?

– Ларик, ты зашел на три минуты, выпил шампанского, потом водки, а после тебя стошнило, и все. В коридоре ты упал сам, а ребята тебя отвели домой, потому что ты едва стоял на ногах. Ты не помнишь ничего что ли? – Даша излучала уверенность в собственной правоте.

– А где была ты? В тот самый момент, когда я падал в коридоре по собственной воле? – Я обратился к Ане, глядя прямо ей в глаза: я хотел почувствовать всю глубину ее низости.

– Ларик! Сядь! Тебя несет! Меня в квартире вообще не было, когда ты заходил! Я с ребятами запускала ракеты. У кого хочешь спроси! – Она старалась быть убедительной.

– А… ну конечно. Я себя накрутил. Где фотографии парня, который меня ударил? Этого Леши? – Я старался завалить ее фактами, чтобы они прекратили этот возмутительный спектакль.

Аня вручила мне пакет с негативами:

– На! Можешь распечатать все что хочешь. Найди сам этого парня, но только учти, что ты меня конкретно взбесил и тебе придется извиниться за этот идиотизм, если хочешь, чтобы мы и дальше общались!

Я не поленился и посмотрел негативы: видимость была неважная, но парня там я действительно не находил. Я оказался в замешательстве, но сдаваться не собирался:

– Вы хотите сделать из меня дурака, поэтому предварительно обо всем договорились. А ты, Аня, могла бы заскочить в гости на следующий день или хотя бы написать сообщение о том, что с тобой все в порядке. Портретиков захотелось, чтобы дурачок Ларик развлекал вас? Чтобы на задних лапках скакал перед вами, а вы смеялись за моей спиной и считали меня идиотом?! У вас ничего не выйдет! Я бы, может, и поверил во все эти байки, если бы своими глазами не видел, как тебя трахает какой-то урод!

– Ларик! Заткни свой рот!

– Разговор окончен! Больше не подходи ко мне!

– Тебе лечиться надо! – Аня явно проиграла и решила по-быстрому оборвать разговор.

Я ничего не ответил, но хлопнул дверью так, что содрогнулся целый подъезд! Значит, я все-таки был прав! Девочки не учли одного: я художник! У меня прекрасная визуальная память. С другим парнем этот спектакль прокатил бы, но со мной – дохлый номер. Ясно было одно: у нас нет и не могло быть будущего! Я не терплю ложь и обман и не намерен с этим мириться и впредь! Я сам дурак, что слил ей свои чувства, но больше этого не повторится! Это послужит мне уроком, и больше я никому не позволю вытирать об себя ноги!

* * *

Время шло, и я становился востребованным оформителем. Я получал заказы, потому что всегда был предупредителен, вежлив, не срывал сроков и от всей души благодарил за любые деньги. Успеваемость была стабильной, и Тамара продолжала наряжаться на собрания, хотя в этой школе ее не донимали расспросами восхищения.

По воскресеньям я стал мотаться на Юшуньскую, где бесплатно помогал Ольге Робертовне работать со школьниками. Дети ничего от меня не требовали и наполняли меня энергией добра. Кроме того, это была моя дань крестной, ведь она поверила в меня с самого начала и я многим был ей обязан. Моя картина по-прежнему украшала студию, и я очень этим гордился! Хотя временами лицо изображенной женщины наводило на меня колючий ужас!

С того самого дня я предупредил Тамару, что для Ани меня больше не существует. Я на время отрубил телефон и, слушая музыку, писал бесконечные этюды для морального восстановления. Ольга Робертовна щедро нагружала меня заданиями, и я выполнял все, что она требовала. Как художник я снова начал расти и чувствовал, что напрасно прерывал занятия живописью из-за неразделенного чувства. Конечно, я терял социальную связь со своим поколением, но лишь потому, что чувствовал презрение со стороны общества. Именно в тот период я решил накопить денег и начать самостоятельную жизнь. Вскоре Ольга Робертовна предложила халтурку – написать несколько пейзажей старой Москвы для привокзальной гостиницы. Ну, знаете: переулки, высотки, церквушки – ничего нового! Главное – соблюсти в работах единое стилевое решение, а с этим у меня никогда проблем не было.

Работа спорилась. Я приезжал на пленэр к пяти утра, когда солнышко только начинало освещать знаковые постройки столицы, ставил в плеер ENIGMA и кайфовал от процесса. Музыка разжигала мое сердце, и я выплескивал на акварельный лист энергетику московской архитектуры. На моих картинах Первопрестольная получалась немного мистической и более европейской, но мне хотелось, чтобы люди через призму моего восприятия ощутили могущественную таинственность великого города!

После окончания работы я шел в «Макдональдс», брал себе сочный «Биг-Маг», ароматную картошку фри и ледяную колу. Может, это и вредно, но мой аппетит утверждал обратное. Я сдал пятнадцать картин точно в срок, и заказчик был полностью удовлетворен. Я был в восторге от себя и про Аню уже и думать забыл, ведь с глаз долой – из сердца вон! Я физически ощущал, как любовные шрамы на моем сердце постепенно рубцуются.

Деньги придали мне уверенности, и я снова стал осмысленно строить свое будущее. Я купил парочку мужских журналов и разработал новый имидж. Я подстригся, подобрал аромат и стал выглядеть относительно брутально. Тренировки делали свое дело, и я постепенно выпрямился и развернулся в плечах. Я легко мог подтянуться 15 раз и отжимался 70 раз в минуту. Я решил, что отныне все неудачи пойдут лесом, потому что я посылаю во Вселенную правильную мыслеформу, и она (Вселенная) непременно ответит мне взаимностью.

Но, видимо, где-то я что-то отправил с ошибкой или не туда, и однажды в дождливый день мне пришла эсэмэска от Ани: Выйдешь? Я ответил: Сплю. Она: Выручай! Не стоило идти у нее на поводу, но я решил удостовериться, что между нами все кончено. Я был уверен, что у меня выработался иммунитет и я легко справлюсь с волнением.

Я небрежно напялил футболку и выполз на лестницу. Я нарочито зевал, изображая предельное равнодушие. Аня была в слезах и, заикаясь, очень сбивчиво что-то пыталась мне рассказать. Я ничего не мог разобрать, но от прикосновений ее холодных рук моментально возбудился. Что и говорить, я вконец одичал! Ведь тот поцелуй в губы так и оставался единственным в моей жизни. Она твердила о грубости отца, о том, что ее жизнь не имеет смысла, и почему-то все время целовала меня в лоб. А потом она прижалась ко мне щекой и прошептала:

– Ты любишь меня?!

Оп! Кто-то снова столкнул меня с небоскреба, и я, зажмурившись, полетел вниз, отчаянно размахивая руками.

– Любишь? – Ее глаза зажглись зеленым светом, как в миг нашей первой встречи.

– От меня здесь ничего не зависит! – рубанул я, превозмогая возбуждение.

– Все в твоих руках! – Аня впилась в меня алыми губами, ее язык ловко скользнул в мой рот, я растерялся, но она усилила вторжение. – Я знаю, что любишь!

Она продолжила агрессивную ласку, от которой у меня захватило дух и затвердел член. Все, что я строил в жизни до этого момента, снесло волной ядерного взрыва. Я желал эту девушку больше всего на свете! Не было вчера, не существовало завтра, был только момент, в котором она прислонилась ко мне и вонзила свой язык жалом в самый центр моего естества. Больше я не принадлежал себе! Я осознал, что мне ничего не нужно, кроме нее!

Вероятно, существуют какие-то технические тонкости поцелуя, но я понятия о них не имел. Я интуитивно старался переплести наши языки в тугой узел, но получалось сумбурно и как-то нелепо, тем не менее я получал от этого невообразимое удовольствие. И мне хотелось верить в то, что и она тоже была счастлива в этот момент. Моя крепость, мой характер, моя твердыня окончательно рассыпались и превратились в руины. Вместо невозмутимого альфа-самца я в одно мгновение превратился в сентиментальную тряпку.

– Подари мне свидание! – произнес я, пристально глядя в ее глаза.

– Когда?

– Завтра! Ты и я! Вместе целый день. Хочешь?

– Почему не сейчас?

– Сейчас слишком страшно.

– Завтра ты станешь смелее?

– Ночь расставит все по своим местам.

– Ночь продлится вечность.

– Да, но так будет лучше для всех.

– Тогда до завтра.

Она оттолкнула меня, и я послушно потопал домой. Когда я зашел в квартиру, то почувствовал, что в моих трусах раздавили тюбик универсального клея. Член от трусов я смог отодрать лишь при помощи теплой струи из-под крана. Кто бы мог подумать, что поцелуй способен вызвать такое мощное семяизвержение. Вот такая эта штука – любовь! Не верите? Попробуйте сами!

Мне пришлось залезать под душ целиком. Я нанес гель на мочалку и, вспомнив мгновения недавнего поцелуя, ощутил, что член снова находится в состоянии полной готовности. Мне ничего не оставалось делать, я принялся снова дрочить.

* * *

Помните песню Duran Duran «Perfect Day»? Она именно про тот наш день с Аней! Сошлось абсолютно все: лето, деньги, куча свободного времени и желание сделать любимую счастливой! Даже погода из дождливой на глазах превращалась в солнечную, а уж когда с балкона шестнадцатого этажа я увидел двойную радугу, то ахнул: это конечно же знак свыше!

Аня вышла из подъезда в белых балетках и юбочке, которая кокетливо демонстрировала ее загорелые ножки. От вчерашнего отчаяния на ее лице не осталось и следа. Передо мной была девушка, которая светилась счастьем, излучала уверенность и собралась на лучшую вечеринку в жизни. Она была настолько убеждена в своей привлекательности, что я невольно смутился и почувствовал, что заранее проиграл нашу дуэль.

Серебристый «вольво», который мне удалось поймать, летел по Москве словно на крыльях. Аня была полна энергии.

– Удивишь сегодня меня?

О чем это она? Чтобы это значило? Главное – не молчать…

– Этот день станет лучшим днем в твоей жизни! – Я хорохорился и делал вид, что за прошедшее время стал мужчиной и понимаю толк в совместном времяпровождении.

– Ну тогда все отлично. Сегодня ты локомотив, а я твой пассажир! – Она произнесла это и стала рассматривать машины за окном, а я начал любоваться изгибами ее шеи.

Господи, как Ты это делаешь? Как Ты умудряешься делать людей настолько разными и не похожими друг на друга? Может, одних Ты создаешь в хорошем настроении, а на других вымещаешь зло?

Фигура Ани – яркое произведение искусства, но помимо этого Ты дал ей кучу талантов и невероятное лицо! Этой девушке достаточно повести бровью, чтобы на улицах возникла автомобильная пробка! Ты дал ей так много, а другим так мало. Я не про себя, я вообще… Но если Тебе удается создать такую красоту, то, пожалуйста, делай это как можно чаще, пусть таких красавиц будут тысячи, миллионы! Ведь в таком случае мир наверняка будет спасен! Как было бы круто, если бы все мы были в равной степени талантливы, умны и красивы. Тогда общество стало бы самодостаточным и такие понятия, как злость и зависть, наверняка бы исчезли, но люди неравны изначально. Сильно неравны, и поэтому возникают конфликты и даже войны. Благодаря неравенству люди идут на подлые ухищрения, преступления, убийства. Правда у каждого своя, и поэтому человек старается всеми силами и любыми способами восстановить справедливость, но только в том виде, как он сам себе ее представляет. А такой расклад сил чрезвычайно опасен и непременно доведет мир до всеобщей катастрофы.

И зачем я гружу себя такими идиотскими мыслями в момент, когда рядом со мной находится девушка моей мечты? Ведь сейчас, с этого дня, я должен делать все для того, чтобы больше мы не разлучались, а я вместо этого философствую!

Я взял Аню за руку, набрался смелости и осторожно поцеловал ее в родинку, которая находилась на мочке уха. Она повернулась ко мне и сверкнула глазищами:

– Не хулигань!

В ответ я нелепо подмигнул и спросил нарочито уверенным голосом:

– Тебе озвучить сегодняшнюю программу?

– Нет, пусть это станет сюрпризом!

Какая наглая и безапелляционная интонация. Знает, что я не могу без нее жить, и мочалит мне сердце.

– Хорошо, но тогда не должна со мной спорить. Я придумал план и все за тебя решил!

– Ларик! Это то, что хочет слышать любая девушка!

Речной трамвайчик подошел почти сразу, и мы сели на верхнюю палубу! Аня подставила лицо солнцу, и легкий ветерок развевал ее волосы. Практически все мужчины оборачивались на нее. Она напоказ щурилась от ярких лучей и все время повторяла:

– Такой красивый день!

Вероятно, все представители сильного пола в этот миг завидовали мне, а я чувствовал себя словно на эшафоте.

К нам подошел официант с татуировкой «Олег» на костяшках и предложил шампанское по «специальной цене», и через пять минут мы пили теплую кислятину из пластиковых стаканчиков, втридорога заплатив за нее. Градусы интенсивно проникали в мозг, и уже через четверть часа Москва казалась лучшим городом на Земле.

– Так хорошо.

– Что именно?

– Трамвайчик, река, шампанское. Знаешь, я буду очень хорошей женой. Хочу готовить своему мужчине обеды, гладить рубашки, смотреть с ним в обнимку фильмы. И детишек хочу. Двоих. А лучше троих, чтобы в моем доме постоянно валялись на полу игрушки, а в буфете было полно всяких сладостей.

– Если игрушки будут валяться постоянно, то рано или поздно это надоест и дети начнут раздражать.

– Если дети желанные, то подобные мелочи не имеют значения. В маленьком возрасте ребенку нужно позволять все!

– Но дети почувствуют вседозволенность.

– Пусть. Главное, чтобы они были счастливы.

Мы сошли на берег и сразу же пошли на тир.

Аня лукаво спросила:

– Ты хорошо стреляешь?

– Я держал в руках только пластмассовые пистолеты! – отшутился я, но пострелять все же пришлось.

Я хотел выиграть приз, но все десять пулек, кроме одной, я пустил «в молоко». Дебют вышел корявым. Тогда за дело принялась Аня. Она сделала двадцать выстрелов, из которых промазала лишь однажды. От ее скорострельной пальбы вертелись мельницы, падали проплывающие утки и кувыркались персонажи русских народных сказок. Хозяин тира заслуженно вручил ей мягкого мишку с надписью «I LOVE YOU» на левой лапе и красным бантом на шее. Он был очень мягкий и легкий, так что я с удовольствием взял на себя обязанность таскать его на руках весь вечер.

Колесо обозрения не требовало специальных навыков, и, отстояв три минуты, мы сели в кабинку в предвкушении высоты! Мы поднимались над городом, и мне хотелось нажать кнопку «стоп», чтобы разложить мольберт и поделиться красотой пейзажа с миром. Вероятно, это и был момент моего наивысшего наслаждения жизнью. Я, Аня, медведь, высота и прекрасный летний вечер – вот ради чего стоило жить!

Потом были кафе, шашлык, бесконечные фотографии и прогулка по Нескучному саду. Домой не хотелось совершенно, и я мечтал о том, чтобы этот день никогда не кончался!

Когда заходящее солнце позолотило верхушки деревьев, мы поймали машину и поехали домой. Водила попался интеллигентный, явно понимал особенность нашего свидания, не курил, не заводил радио и не пытался завести бессмысленный разговор. Сначала мишку мы посадили посередине, а потом я понял, что так я не смогу чувствовать ее пульс, и мишутка пересел к окошку. Аня положила свою прекрасную голову мне на плечо и обмякла, словно тряпичная кукла. Больше я не сдерживал себя и покрывал нежными поцелуями ее малюсенькую ручку, пропахшую шашлыком. Она смотрела на меня вопросительно и разглаживала мои волосы острыми ноготками. Минут через десять Аня все же закурила и погрузилась в мысли. Она задумчиво глядела в окно и провожала взглядом убегающие дома, ее пальчик указал на полукруглый сталинский дом:

– Моя мама здесь когда-то работала.

– Давно?

– До моего рождения. – Ее глаза заблестели от слез.

Я не представлял себе причин ее расстройства, глубоко вздыхал, но спрашивать не решался. Я снова думал о том: что не так я сделал на этот раз? Сердце методично начинало колотить мне в душу, и я чувствовал, что снова не уверен в себе.

– Я жду ребенка, – выдохнула она.

– Что?

– Я беременна. Не спрашивай ни о чем.

– Давно?

– Давно, недавно… Какая теперь разница?

– А ОН знает?

– Кто?

– Отец ребенка…

– У нас с ним все кончено.

* * *

На следующий день я изучил объявления о сдаче жилья, прикинул бюджет на первое время и вечером с букетом алых роз позвонил в дверь Аниной квартиры. Через полминуты мне неспешно открыл толстый человек среднего роста, с большими залысинами. Его я часто встречал в лифте, но даже и предполагать не мог, что он имеет хоть какое-то отношение к Ане. Его руки были мускулисты и повсюду имели шрамы странной формы, плечи широкие и круглые. Наверняка ему в жизни многое пришлось повидать. Он равнодушно смерил меня взглядом и продолжил монотонно пережевывать пищу.

– Ты к Аньке? – Он выглянул в коридор и кого-то поискал глазами.

– Да. Она дома?

– Так ее нет.

– А когда будет?

– Она не отчитывается. Смоталась утром! Есть ее телефон? – Мужчина явно не собирался знакомиться.

– Есть, но я хотел сделать сюрприз.

– А… Ты цветы, что ли, хотел подарить?

Я молча кивнул.

Он осторожно, но уверенно вытащил из моих рук розы:

– Что передать?

– Скажите, что заходил сосед!

– Ты, когда к лифтам выйдешь, окошко открой там, а то духота жуткая.

Я кивнул, а он отстранил меня и удалился с букетом за 2500 рублей.

Я вернулся домой, сел за мольберт и попытался начать работу, но, промучившись пару часов, я оставил попытки и решил лечь спать. Вечером пришла эсэмэска: Я внизу. Меня рубило от моральной усталости, но надежда на поцелуи, которые я железобетонно заслужил за роскошный букет, приятно щекотала самолюбие.

Она сидела на детской площадке, рядом с песочницей, и курила.

– Ты… это… Хорош курить! Это вредно!

– Жить вредно… – Она потушила сигарету. – Ты заходил?

Зачем она включает дурочку?

– Заходил, но меня не впустили.

– Он странный в последнее время. Мы почти не разговариваем. – Она даже не взглянула на меня.

Я понимал, что нужно еще раз целенаправленно обозначить ей, что я не тот мямля с новогодней дискотеки, и пошел в наступление:

– Я все выяснил, квартиру можно снять за сто пятьдесят долларов в месяц, это я беру на себя. Но ты должна мне помочь сделать выбор. Такие решения мы должны принимать вместе. Одна квартира рядом с поликлиникой, а другая рядом с детским садом, но там второй этаж и окна на дорогу. Обе с балконами, в одной застекленная лоджия, а в другой открытая, зато вид с него прекрасный – десятый этаж. Ты бы что выбрала?

Она повернула голову и недоумевающе посмотрела:

– Ты это серьезно?

Я решил, что она в восторге от моей решимости, и поцеловал ее ладонь, но она вскоре одернула руку и отвернулась. Ответного импульса я не почувствовал, но решил не отступать: