Читать книгу Шекспир - Виктория Балашова - Страница 1

Лондон. Типография Филдинга. 1609 год

– Я нашел их, отец! Я раздобыл эти рукописи. – Томас бросил на стол стопку исписанных мелким почерком листков бумаги.

– Что ты опять притащил в типографию? – Торпу всегда было интересно, что принес сын, но по заведенной привычке он продолжал ворчать. – очередные советы по обустройству сада?

– Отец! Я нашел сонеты Шекспира!

– Но, насколько я помню, он до сих пор жив, – съехидничал старик.

– Да, жив. Но при чем здесь это? – младший Торп пожал плечами.

– При том, что он никому не давал права публиковать сонеты. Шекспир писал их давно, лет пятнадцать-шестнадцать назад. Последние годы он сонеты забросил. К нему обращались многие с просьбой дать разрешение их опубликовать. Он был категоричен в своем отказе.

– Отец! Ты меня удивляешь. Многие из шекспировских пьес публиковали без его ведома. Да он и не единственный такой автор! Будто ты всю жизнь публикуешь лишь то, на что получаешь от авторов разрешение, – сын кипятился и не пытался скрыть раздражения, которое вызывали у него слова отца.

Торп с трудом встал из своего старого выцветшего кресла и подошел к столу. Он осторожно взял в руки исписанные листки:

– Сонет номер девяносто, – произнес Торп медленно, прочитав его вслух, – это не его сонет, – он переворошил всю стопку, – здесь их слишком много!

– О чем ты говоришь, отец? Что значит много? Сколько уж есть.

– Где ты их раздобыл? – спросил Торп, внимательно глядя на сына.

– Принесли добрые люди. Они же всплывали то здесь, то там. Я уже два года пытаюсь их собрать все вместе. И вот удалось! – молодой человек гордо махнул рукой в сторону стола.

– Не удалось, – отец снова просмотрел сонеты, – Шекспир написал около тридцати сонетов. Не более. Остальные написаны не им.

– А кем? И откуда ты знаешь, сколько он написал?

– Я всегда следил за его творчеством и даже издал пару пьес. Сонеты вращались в литературных кругах лет шесть. И их было немного. Я, как и ты, пытался их собирать. Но в 1599 году Шекспир бросает писать сонеты, – объяснял старик, – он не дает разрешения на их публикацию. Тобб, ты помнишь Тобба?

– Конечно! Наш главный издательский «пират», – Томас кивнул.

– Он попытался было издать сонеты. Году примерно в 1600-м или 1601-м. Вышел большой скандал – говорили, что только два сонета принадлежали перу Шекспира. Я думаю, что больше. Но далеко не все. Ходили разговоры, что Шекспир сам распространял эти слухи, чтобы его не могли обвинить в публикации чужих сонетов под своим именем.

– Кому принадлежали остальные?

– Неизвестно. Но именно их таинственный автор настаивал на запрете публикаций. Тираж исчез из всех книжных лавок и из типографии Тобба, – Торп показал на стол, – там тоже не его сонеты. Чьи, не знаю. Но мы с этим связываться не будем. Когда я расспрашивал Тобба про то издание, он сказал, что и говорить о нем не хочет. Был страшно напуган, и заверил меня, что ни одного экземпляра у него не осталось, включая рукопись, по которой он печатал книжку.

– Отец, ты не знаешь, кому принадлежат сонеты. Почему не самому Шекспиру, толком объяснить не можешь. Все сонеты написаны одной рукой – мне достали рукопись. Ты видишь, они явно писались в одно время. То есть Шекспир вполне мог захотеть их издать. Почему нет? Мог собрать все свои сонеты и переписать для типографии, – молодой человек был так красноречив и убедителен, что сам начинал верить в эту версию, – поверь, мы лишь опередим других!

– Их печатать нельзя! – старик хлопнул рукой по столу. – пока хозяин здесь я, это издание не выйдет. – сгорбившись еще больше, чем обычно, он вышел из комнаты.

По прошествии нескольких месяцев Торп-старший умер. Вскоре в типографии были отпечатаны свежие экземпляры новой книги. На ней было написано: «Уильям Шекспир. Сонеты».

Сонетов насчитывалось сто пятьдесят четыре…

Лондон, Тауэр, 1558 год

В тот день Лондон кишел людьми. Представители всех сословий, бедные и богатые, толстосумы из Сити и простые рыночные торговцы, старики и студенты, высыпали на улицы города. Всюду висели флаги, разноцветные ленты и гобелены, призванные украсить убогие, грязные улицы, по которым двигалась процессия.

Порой ей казалось, что она выиграла войну, не меньше. Ведь именно так встречают армию-победительницу – радостными выкриками, фейерверками, восхищенными взглядами, которыми одаривает тебя толпа. Она махала им рукой и улыбалась, пытаясь не обращать внимания ни на холодный, пронизывающий ветер, дувший со стороны Темзы, ни на начинавший накрапывать дождь.

Медленно они приближались к истинной цели своего пути – Тауэру. Мрачная башня возвышалась на фоне темного, покрытого тучами неба. Воспоминания обрушивались на нее, будто морской шторм, от которого не укрыться, не спрятаться, – все равно накроет с головой, ударив всей своей силой о хрупкую деревянную палубу корабля. Многолетнее заточение в башне, где день и ночь сменяли друг друга со сводившей с ума монотонностью, казнь матери, которую не видеть позволяли лишь льющиеся из глаз слезы, и отчаяние, окутывавшее все ее существо сильнее и сильнее, – вот что запомнилось и придавало сил сейчас.

Елизавета гордо посмотрела на окружавших ее всадников. Кого из своей свиты она приблизит? Кого удалит с глаз долой? Кто станет ей верным другом? «У королевы не может быть друзей, – напомнила она себе, – существуют только враги или те, кто на данный момент таковым не является».

Совсем близко скакал Роберт Дадли, друг детства, несколько лет гулявший вместе с ней по внутреннему двору Тауэра и пылко смотревший на нее из тюремного окна напротив. Роберт поймал задумчивый взгляд Бэт и подмигнул ей игриво. Ее улыбка стала чуть шире и более искренней. Роберт слегка пришпорил коня и прогарцевал вперед. Он обернулся – королева смотрела ему вслед…

Наконец процессия оказалась возле Тауэра. В пурпурной мантии, подбитой горностаем, Елизавета остановилась возле входа в свою бывшую тюрьму. Несмотря на холод и ветер, она не спешила заходить внутрь. Когда-то она на коленях молила бога о пощаде и справедливости. Час пробил – теперь эта страна у ее ног. Нищая, униженная, страдающая Англия была не лучшим владением для монарха. Но ей было достаточно и этого.

– Божьей милостью поднимаюсь я на этот трон. – Елизавета окинула взглядом приближенных и шагнула в здание.

Даже те, кто считал ее незаконнорожденной самозванкой, увидев молодую королеву у входа в Тауэр, признавали ее королевское происхождение. Рыжие волосы Генриха, темно-карие, практически черные глаза Анны Болейн, дедовский нос с горбинкой, а главное – четко прочитывающийся жесткий и расчетливый характер, вкупе с хитростью и осторожностью делали Елизавету достойной наследницей престола.

А в Тауэре по-прежнему холодно, попытки хоть как-то прогреть помещения к приезду королевы особым успехом не увенчались. Огромный зал отапливался одним камином. Да и каменные стены башни сохраняли холод гораздо лучше, чем тепло.

– Дворец вовсю готовят к переезду, Ваше Величество, – заверил Елизавету один из придворных, – вы здесь ненадолго.

– Надеюсь, – усмехнулась королева и передернула плечами, с которых сползла горностаевая мантия, – что ж, займемся более неотложными делами. Англия ждать не готова.

Постепенно комната заполнилась людьми. В зале воцарилось молчание. Елизавета снова посмотрела в сторону реки: «Мне нужно время. Время и мир. Очередную войну страна не переживет. Милостью божьей я вышла из тюрьмы и стала королевой. Милостью божьей Англия избежит войны и получит необходимую передышку».

Придворные продолжали молча смотреть на свою королеву. О положении дел в стране многие из них знали гораздо больше, чем их госпожа, потому что разоряли казну с усердием, достойным лучшего применения. Большинство были уверены, что опытные французский и испанский короли переиграют двадцатипятилетнюю женщину, вошедшую на шаткий английский престол.

– Начинать мы собираемся с денежной реформы, – неожиданно твердо произнесла Елизавета.

– Предыдущие провалились, – подал кто-то голос.

– Вы имеете наглость сравнивать меня с предыдущей королевой, которая являлась наглой самозванкой? – голос Елизаветы зазвучал еще громче. – Пожалуй, этим мы и докажем, что не просто так взошли на трон, – слова эхом прокатились по холодному помещению, – если мы здесь по воле Всевышнего, то и реформы наши будут иметь успех. Если нет, – королева замолчала, но никто не смел вставить и слово в образовавшуюся паузу, – значит, самозванка – я и место мое в Тауэре навеки!

Мантия снова сползла с оголенных плеч королевы, но она не стала кутаться в теплый мех и продолжала стоять у окна, лишь слегка повернув голову в сторону своих подданных.

Вскоре зал опустел, и Елизавета осталась одна. Она ходила из одного конца комнаты в другой в тщетных попытках согреться и одновременно собраться с мыслями. Обещания, которые она так щедро раздавала, казались ей теперь не то что трудновыполнимыми, они казались невыполнимыми вовсе.

– Что королевой во дворце, что узницей в темнице… Одна! – Елизавета прислонилась лбом к холодному камню. – о, нет. Я не позволю так просто согнать меня с трона!

Со всех сторон враги. Ей ли не знать этого? Ей ли не понимать, сколь хрупок мир на небольшом острове, в результате многочисленных интриг перешедшего в ее руки? Франция и Испания – главные враги английского трона – в предвкушении очередной игры. Елизавета будет прекрасным призом в случае выигрыша, невестой с чудесным приданым.

– Чтобы в этой игре выиграть мне, придется обвенчаться со своей страной. Ну что ж, чем голову на плаху, так лучше в одиночестве прожить остаток жизни, – Елизавета, стоя у окна, не могла оторвать взгляд от грязных вод Темзы, – мужчины наивно надеются жениться на английском королевстве. О, если б ими двигала любовь! – она усмехнулась. – но это чувство ими забыто, стерто из сердец. Любовь – удел простолюдина. Королеве не пристало надеяться на изъявление искренних чувств.

До королевы донесся шум с улицы. Народ праздновал ее восхождение на престол.

– Они радуются любому новому правителю, надеясь на то, что следующий будет лучше предыдущего, надеясь на мудрость того, кто стоит выше их, того, кто послан Богом, – Елизавета, замерзнув, встала и снова начала мерить шагами комнату, – мечты о любви следует похоронить в Тауэре. Кто ж искренне полюбит королеву? – она вспомнила влюбленные глаза Роберта, и печальная улыбка на минуту озарила ее лицо. – нет, служить любви теперь не мой удел.

В дверь постучали. Елизавета вздрогнула и обернулась на стук.

– Войдите, – произнесла она, и в комнате появился Роберт Дадли, – я только что думала о тебе.

– И что, Бэт? Какие это были мысли? Надеюсь, ничего плохого? – Роберт склонился к ее руке для поцелуя.

– Разве я могу думать о тебе плохо? Думала, на какую должность тебя назначить при дворе. Должность, которая была бы тебя достойна, – Елизавета посмотрела вокруг, – ты видишь, я возвратилась обратно в Тауэр. Пусть я и королева, но все равно сижу в тюрьме.

– После Рождества ты сможешь въехать во дворец.

– Тауэр преследует меня, – королева вздохнула, – как бы я хотела, чтобы эти дни прошли быстрее. Слишком много воспоминаний…

– Согласен. Когда я шел сюда, то тоже не мог отделаться от ощущения, что снова попал в заточение, – Роберт подошел еще ближе, – единственное, что всегда скрадывало мое пребывание здесь, – это твое присутствие рядом.

– Не надо, Роберт, пустых слов. Мы оба знаем, нам не быть вместе.

– Почему? Ты разлюбила меня? Взойдя на трон, забыла былое увлечение? – Дадли смотрел ей прямо в глаза.

– Ты женат. А я стала королевой. Два этих факта не дают нам соединиться. Любовь тут ни при чем. И ты знаешь об этом не хуже меня.

– Я люблю тебя. И всегда буду любить, Бэт. Тебе никуда не деться от моей любви, будь ты хоть сто раз королевой. – он снова взял ее за руку. Елизавета чувствовала, как ей становится жарко. Казалось, с его прикосновениями холодный, равнодушный Тауэр теплеет. – о чем ты думала здесь одна, Бэт? Ведь не только о том, какую мне дать должность.

– Я думала о том, что теперь никогда не выйду замуж, – решительно произнесла она.

– Странное решение. К тебе будут свататься лучшие женихи. Тебя заставят сделать выбор в пользу Англии, – грустно сказал Роберт.

– Если делать выбор в пользу Англии, то нужно оставаться девственницей.

– Разве? – Дадли насмешливо приподнял одну бровь.

– Именно так. По крайней мере официально. Ступай, Роберт. Я устала.

– Сегодня был тяжелый день, – кивнул он, – отдохни, моя королева, – он еще раз поцеловал ей руку, – другие дни будут не легче. Но помни, что я тебе сказал. На меня ты всегда можешь рассчитывать. На меня и мою любовь к тебе, Бэт.

Они стояли друг против друга. Ей было двадцать пять, ему двадцать шесть – практически ровесники. Он – темноволосый, с тонкими чертами лица, она – рыжая, с кожей цвета алебастра. У обоих – гордый взгляд красивых карих глаз, в которых навеки застыла ничем не смываемая печаль. Они не знали, что впереди у них целых тридцать лет или всего лишь тридцать лет? Страданий, любви, преданности и долгих впустую прожитых дней врозь…

Дадли повернулся к ней спиной и пошел к выходу.

– И я тоже люблю тебя, Роберт, – прошептала Елизавета еле слышно, – и если бы ты не женился тогда, восемь лет назад, то у тебя было бы больше шансов стать королем Англии, чем у всех заморских принцев, вместе взятых.

Она открыла свою шкатулку, вынула лист бумаги и начала писать: