Читать книгу Поезд из Варны - Виктория Ивановна Алефиренко - Страница 1

Поезд из Варны отправлялся ближе к вечеру, и казалось – в запасе еще было время. Позагорав в гостях у сына на солнечном побережье два летних месяца, с утра встала к плите – ведь мужиков, вместе с гостившим здесь внуком Артемом, оставалось двое. Одновременно пыталась затолкать в один чемодан скопившиеся за лето покупки – кучу маечек, какие-то босоножки, новое постельное белье, бутылку настоящего оливкового масла. Задача была сложная – багажа получалось много.

В полдень, покормив ребятню обедом, поняла – порядок на кухне наводить уже некогда, ускорила темп, но это не помогло. Когда, наконец, собралась, времени оставалось всего ничего – посмотрев на часы, обомлела:

– Опаздываем!

Сын Роман бросился таскать мои вещички к машине, Артем помогал, собака тоже с восторгом участвовала во всеобщей суматохе, пока её не выставили на балкон. Наконец, запихнув все в багажник, погрузились в машину и сами.

Светофоры работали четко, но бестолковые пешеходы, казалось, еле тащились через переходы. Я уже предчувствовала грядущие неприятности, и они не заставили себя долго ждать.

Подъехали к вокзалу – внук помчался к поезду, сын начал вытаскивать багаж, но Артем уже бежал назад:

– Поезд только что отошел, а следующий – через неделю!

Все остальное происходило как в замедленной съемке: вот бежит назад Артем, вот Роман ставит сумки назад в багажник, а я почему-то перешла на непечатное изъяснение происходящего, понимая, что этот гадский поезд действительно ушел:

– Поезд ушел, блин! Поезд ушел и рельсы разобрали! Что же теперь делать?

Роман почесал в затылке и вынес единственно правильное решение:

– Будем догонять его на станции Руссе! – мы опять погрузились в машину и отправились через всю Болгарию вслед за ушедшим поездом.

Артем достал карту дорог и увлеченно тыкал в нее пальцем, указывая, куда надо рулить. Отшлифованное множеством автомобильных шин шоссе петляло меж зеленых холмов, небольших деревушек с черепичными крышами и первыми огоньками в окошках. Парни, включив в салоне музыку, уже посмеивались, вспоминая об укатившем поезде, да и я сама, казалось, переживала меньше.

Стало смеркаться, легкий туман стекал со склонов гор, на постепенно чернеющем небосводе засветили незнакомые звездочки, а тонкий месяц повис где-то сбоку, ну совершенно не там где у нас, на Волге. Потом за стеклами автомашины стало темным – темно, а вдали, на взгорье, блеснули огоньки того самого Руссе. Состав тащился до него долго, нам же, на огромном джипе, к которому сын относился как к священной корове – с бережным обожанием, хватило и часа.

Остановившись у вокзала, отправились коротать время в кафешку по-соседству, где в это позднее время посетителей оказалось совсем мало. Проворный улыбчивый официант появился моментально. Я тут же заказала, что пожелали и сын и внучек.

– Ну, мать, ты даешь! – бросил было реплику в мой адрес Артем, присаживаясь к столику, но тут же схлопотал от Ромки легкий подзатыльник:

– Не забывайся, дружок!

– Да ладно! Всю ночь из-за родной бабушки катаемся!

– А что, сэр, никак вам с утра на службу? – поинтересовался сын и добавил: – Это ты еще не знаешь про билет на чартерный рейс – однажды мамочка выбросила его вместе с ненужными бумажками.

– Выбросила билет? – опешил внук.

– Конечно! – принимая от официанта вазочку с мороженым, засмеялась я, – Раз прилетела в Варну, значит, он уже не нужен,

– Два дня искали, – добавил сын, – пока поняли: билета нет!

– Нормально! – восхитился Артем, уминая мороженное, – А что дедушка?

А дед, то бишь бывший муж, пообещал сообщить об этом приятелю-консулу. Он так и заявил:

– Задержись хотя бы на один лишний день – неприятности гарантирую! – сам же кому-то позвонил, видно посмеялся с дружком надо мной, бестолковой, и билет тут же восстановили.

…И было нам втроем в том полупустом маленьком кафе, в последние минуты перед расставанием, немного грустно, но тепло и уютно.

И стал этот миг тем откровением, какое бывает между близкими людьми перед разлукой – минуты бегут, и не хочется думать о ней, и говоришь, говоришь о чем-то незначительном, чтобы сгладить грусть прощания. А мои парни этого еще не понимали. Многого пока не понимали в жизни мои парни, ну да ладно, ведь у них было все впереди…

Наконец появился старенький, видавший виды паровозик, а за ним наш состав. Ребята потащили баулы, я спешила рядом, не переставая давать ценные указания, и наша небольшая, но шумная компания напоминала, как говорил сын, цыганскую семейку.

– Вот вас-то нам и не хватало! – с улыбкой появился в дверях вагона проводник. Видимо ему такой расклад с «догонялками» поезда был хорошо знаком.

Я прошла в четвертое в купе. Ребята затолкали багаж под полки, расцеловались и вышли на ночной перрон. А меня ждали новые события, незнакомые попутчики и их судьбы. Впереди – двое суток пути…

***

Соседка, дамочка со стильной, но слегка растрепанной прической, почему-то вздыхала и все смотрела в темное окно. Забегая вперед, скажу – вздыхала она о быстро пролетевшем отдыхе, бурном романе с молодым французом и было ей невыносимо тоскливо. Но об этом я узнала позже, а сейчас передо мной сидела грустная женщина – похоже, ровесница.

Наконец дернулись и глухо лязгнули вагоны, поезд тронулся, набирая ход, медленно поплыл назад вокзал. На перроне ребята махали мне вслед руками, посылая прощальные поцелуи, фонари скользнули гирляндой тусклых желтых шаров, за окном опять воцарилась ночь.

Проводник с хозяйским видом прошел по коридору, оглядывая пассажиров, потом принес чай. Попутчица, глубоко вздохнув, и как бы отодвигая в сторону свои мысли, произнесла:

– Давайте знакомиться? Светлана.

– Валерия, можно просто Лера, – ответила я, и мы начали чаевничать.

Чувствуя, что Светлану надо немного отвлечь от воспоминаний, рассказала о днях, проведенных в Болгарии, экскурсиях и покупках, не забыла и о том, как опоздала на поезд. Та слушала сначала невнимательно, потом улыбнулась и разговор завязался. Оказалось, отдыхала она на Золотых Песках, в гостинице «Пальмира» и не одна. Дальше распространяться не стала, заметила только – гостиница приличная, но на первой береговой линии бывает слишком шумно по вечерам.

Потом стали укладываться на ночь, а наутро попутчица выглядела совсем по-другому: светло-серые глаза смотрели веселей, короткие волосы были в полном порядке. Присев к столику у окна, за которым уже была Румыния с небольшими поселениями вдоль железной дороги, мы продолжили беседу.

Валерия

Помните фильм «Стой, или мама будет стрелять»? – вот и я, наподобие той мамаши, поведала почти всему самолету, что лечу на лето в Варну к сыну, который имеет отель на Золотых Песках, сам по себе красавец, и, кстати, не женат. Две девицы, сидевшие по-соседству, сразу навострили уши и с интересом стали ожидать конца полета. Наконец в салоне загорелось табло «Пристегните ремни» и через несколько минут самолет совершил посадку.

Стоя в очереди к таможенному окошку, старалась высмотреть сына в зале прилетов, но спины попутчиков не давали такой возможности. Наконец усатый дядька в синей форме шлепнул в паспорт штампик прибытия, и я ступила на болгарскую землю.

Весь аэропорт пропах ароматом петунии, растущей вдоль пешеходных дорожек в пузатых уличных горшках, а прозрачный воздух был таким вкусным и легким, каким бывает только на курортах.

Роман, высокий, загорелый, в тонком свитерочке, улыбался у входа держа в руках непременный букет бордовых роз:

– Мама приехала!

Я с гордостью любовалась сыном лишний раз убеждаясь, до чего хорош мой ребенок. После поцелуев и объятий пошли к машине, в окне которой торчала огромная морда пит-буля Лео, которого Роман всюду таскал с собой. А те две девицы из самолета как бы ненароком прошли мимо и тепло попрощались, явно желая обратить на себя внимание:

– До свидания, всего вам доброго!

Взрослые же тетки – видела краем глаза – тоже позавидовали тому, какой у меня сын, и этому букету в его руках – не каждый ребенок так встречает маму.

…Все! За эти несколько минут я сполна получила все, что выстрадала за те годы, пока растила сына одна, без мужа. Выстрадала, сидя бессонными ночами возле кроватки, когда мальчик болел, и за мою боль от его постоянно разбитых коленок. За тот выговор, который пришлось выслушать от школьного учителя, когда Роман сломал стул в кабинете химии, за кучи винтиков, вечно сыпавшихся из его карманов. За нервотрепку из-за прогулов лекций, когда сын стал студентом и учился в Высшей следственной школе, получая юридическое образование. И за многое, многое другое…

В этот миг я была на седьмом небе от счастья, мой материнский триумф был полный!

***

Поезд бойко продвигался к России и утром уже был на границе Румынии с Молдавией в городке Яссы. На перроне тут же появились черноглазые, похожие на цыган румынские таможенники. Не спеша поднялись в вагон, проверили паспорта, внимательно вглядываясь в лицо каждого пассажира. Потом так же не спеша вышли на перрон и один из них махнул нам вслед рукой.

Поезд двинулся дальше, и полоса железной дороги перерезала равнину надвое – справа оказались домики с садами, слева яркие поля – как будто разноцветные платочки – там желтый, тут зеленый. А вдали кусочек темной, уже вспаханной земли.

Подошло время обеда.

– Давай тарелку, помою огурчики с помидорами, – Светлана достала пакет с зеленью.

– У меня домашние котлеты и даже бутылочка «Монастырской избы», помнишь, пили в молодости?

Накрыли стол, плеснули знаменитого вина в бокалы, и тут в приоткрытые двери заглянула соседка Алина:

– Приятного аппетита!

– Присоединяйтесь! – пригласили и ее – та присела рядом, взяла бокал:

      – Ну, за отличный отдых в Болгарии!

Потом спросила:

– Девчата, что-нибудь приличное домой везете?

Мы пожали плечами, а она принесла из своего купе темно-синий пакет:

– Не могу не похвастаться! Смотрите – прикупила в Варне, – и вытащила из него норковую шубку.

Вот это была шубка! Легкая, невесомая, она переливалась старой медью так и норовя соскользнуть с рук. Забыв все приличия, мы стали щупать ее пушистые бока, поглаживать ласковый мех и даже примерять. Сидела шубка и на мне и на Светлане превосходно! Мы стали крутиться перед небольшим зеркалом на двери, а я даже вышла в коридор. Продефилировала по узкому коридору, подражая манекенщицам – животом вперед, походка от бедра, нос в потолок:

– Как смотрюсь издали?

– Да, вот это покупка! – вздохнула Светлана, – Дорогая?

– А то! – отвечала Алина, – На ней все мои запасы и закончились. Но я и не жалею, – она сняла с меня шубку, стала укладывать ее в пакет.

– Ну вот, как говорится, поели – теперь можно и поспать! Увидимся, – с этими словами Нина отправилась к себе в купе.

Мы повздыхали по чужой обновке и разговор, как обычно бывает в дороге, стал более откровенным. Светлана прилегла на нижнюю полку, подоткнула под спину одеяло, устраиваясь поудобнее. Ее история неожиданно заставила меня совсем по-иному взглянуть и на свою судьбу.

Светлана

Светлана росла в большом городе с шумными проспектами. Широкая аллея Победы спускалась от главной площади к самой Волге, а центральная улица с монументальными домами, возведенными после войны, протянулась вдоль реки на добрую сотню километров.

Как все сверстницы, девочка училась в школе, бегала в спортивный зал и плавательный бассейн, бывала в кино и музыкальном театре. До поры до времени все складывалось удачно, но безмятежная жизнь закончилась, когда пришла пора выбирать свой дальнейший путь.

С малых лет Светлана мечтала стать врачом. Детская игра в «доктора», казалось, предопределила все ее будущее – после школы девушка подала документы в медицинский институт. Забыв о подружках, упорно готовилась к экзаменам. Сдав на отлично биологию, засела за химию, которую тоже знала неплохо.

Билет на экзамене попался трудный, но она отвечала на твердую четверку! А вот экзаменатор посчитал иначе, стал задавать каверзные вопросы, совсем запутал и, в конце концов, поставил «неуд»…

Обиженная на весь белый свет, Светлана медленно спускалась по институтской лестнице к выходу. Возле дверей стояли несколько таких же неудачников. От них девушка узнала о наборе молодых кадров на Сахалин и, не раздумывая ни секунды, поставила свою подпись под договором, который услужливо подсунул улыбчивый комсомольский агитатор, давно научившийся подчинять своей воле других.

Сахалин! У каждого, кто собрался туда были на то свои причины. Одного двигала жажда трудового подвига, другого звала романтика, третий ехал на заработки. Светлане, бежавшей от своих невзгод, было все равно – Сибирь или Дальний Восток, БАМ или сахалинский рыбзавод – лишь бы куда подальше. Планы на будущее рухнули? Тогда пусть будет еще хуже, и вы все будете знать как мне плохо. Вот уж поплачете!

… Мать на самом деле плакала всю неделю.

Когда жизнь в первый раз преподала Светлане жестокий урок, в ее душе что-то надломилось. Со всем своим юношеским упрямством сгоряча решив «чем хуже – тем лучше», она уже не отступилась. Подобный принцип, поверьте, довольно часто встречается в жизни.

Отец Светланы, дошедший от простого токаря до партийного деятеля средней руки, казня себя за то, что послушал дочку и не вмешался в ее судьбу, упрашивал неразумное чадушко:

– Доченька, не делай глупостей, в следующем году обязательно поступишь. Поговорю с нужными людьми, замолвлю, где надо словечко и все будет хорошо! – но свое решение она не изменила.

***

В те годы, годы комсомольских строек и целинных земель, Дальний Восток, куда подалась Светлана, тоже считался «комсомольско-молодежным». Многие из ее попутчиков уезжая, думали, что это ненадолго, только на время путины, в крайнем случае, на год, в самом крайнем – на два, но жизнь рассудила по-своему. Некоторые остались там навсегда.

Время в поезде под перестук колес и песен под гитару пролетело незаметно, а знакомства были интересными. За окнами вагона, как в детском калейдоскопе, большие города сменялись маленькими полустанками, проплывали поля и леса, потом пошла дремучая тайга – вся необъятная страна промелькнула перед Светланой за эту неделю.

Но на новом месте воодушевление и энтузиазм, подогретые посулами и сказочными обещаниями агитаторов, слегка поутихли. Ее попутчики, говоря по-правде, не имеющие никаких специальностей, были очень удивлены предстоящей работой и ее условиями – совсем не такое ожидали они увидеть на этом «комсомольско-молодежном» заводе.

– Это что за сарай? – растерянно оглядывала Светлана барак на берегу моря, в котором предстояло жить. А рядом, на каменистой пристани в устье реки возвышались два цеха – огромные несуразные сооружения, похожие на ангары. Сюда с кораблей сгружали улов, который тут же обрабатывали и фасовали.

На следующий день Светлане выдали резиновые сапоги, тяжелый нож и поставили у разделочного стола. Знания были не нужны: становись и пластай рыбу – физически труд был не слишком тяжёл, а вот морально… Всю смену стоишь, скребёшь или разделываешь на части эти рыбные туши!

В первый же день девушка пожалела о том, что не послушалась отца, – со всех сторон вода, под ногами рыбьи кишки, рядом такие же, как ты «зомби» скребут и режут, режут и скребут…

Сначала думала – от всего этого у нее «поедет крыша», ночью ревела в подушку в неуютном бараке, собираясь уехать завтра же. Но завтра пришлось идти в вечернюю смену, ведь сейнеры с уловом приходили в любое время дня и ночи.

Так потянулись нескончаемые дни, и в этом неуютном краю они были невыносимы, а барак-развалюха с двухэтажными кроватями, да огромные стаи чаек над головой остались в памяти навсегда.

Развлечения были довольно нехитрые, догадаться о них легко – ведь едут вовсе не паиньки и не маменькины детки. У многих моряков была мечта зайти сюда хоть разочек, пусть всего на сутки – байки о компанейских сахалинских девчатах гуляла по всему тихоокеанскому побережью. Конечно, эти россказни были сильно преувеличены, но даже городу невест Иваново было далеко до этих мест по концентрации любви и страсти.

Светлане приглянулся местный темноглазый весельчак – бригадир Володя. Коренастый, с широкими скулами и узкими глазами сын русского рыбака и красавицы-якутки не расставался с гитарой и был всеобщим любимцем. По вечерам, когда молодежь собиралась на посиделки в просторной столовой, рядом с ним не было свободного места – легкость к жизни и обаяние покоряли многих.

В первый месяц, после смены Светлана валилась на постель и лежала, не шевелясь – не двигались ни руки, ни ноги. Потом привыкла, чуть повеселела. Заметив участливые взгляды молодого бригадира, улыбнулась в ответ.

– Ничего, Светочка, привыкнешь, все привыкают! – успокоил он и пригласил прогуляться к морю:

– Ты должна увидеть наши красоты!

У моря было свежо. Стаи вездесущих чаек кружили над ними, а от горизонта к берегу бойко спешил рыбацкий сейнер. Они бродили у самой воды, потом устроились в небольшой ложбине между сопок.

– Я сделаю тебя счастливой, – шептал Владимир, обнимая Светлану. Она поверила – и долго потом верила. Верила, когда он ставил ее только в дневную смену, когда выписывал явно не заслуженную премию – ведь это тоже было счастьем там, на холодном сахалинском берегу. Вскоре они стали жить вместе.

Володина работа была довольно сложной, но он был толковым бригадиром – высчитывал ли трудодни, находил ли брак в работе – все получалось легко и споро:

– Не стоим, не стоим, смена началась! – то и дело слышался его басок.

Качество продукции выходящей из цеха было отменным, но главное – бригадир всегда верно подводил итог рабочего дня, записывая выработку каждого в потрепанный блокнот.

Своего «роста» Светлана здесь не видела – какая карьера может быть у приехавшей на сезон девчонки? Тогда пусть растет Володя, ведь каждый человек, добившись одной ступени должен стремиться к следующей. Но тот в большие начальники не рвался:

– Да брось ты, Светка, кроме тебя мне ничего не надо. Я не карьерист, на жизнь-то хватает!

В быту тоже был непритязателен – не придавал большого значения облупившейся краске на стене или треснувшему в окне стеклу. Светлана, поселившись в его квартирке, первое время не обращала на это внимания, потом долго пыталась объяснить, что жилье надо бы содержать в порядке.

Но натолкнувшись на его равнодушие, разочаровалась и опустила руки.

…Ну как объяснить слепому ощущение зеленого?

…Говорят, жизнь человеческая измеряется не годами, а тем, что за эти годы произошло. Иной и в семьдесят лет совершенно не разбирается в людях, другой в двадцать уже умудрен жизненным опытом.

Однажды, рано повзрослевшая Светлана, вдруг ужаснулась: «Неужели придется жить в этом краю всегда? И здесь будут расти мои дети? А как же родной город, где столько солнца и тепла?» – от этой мысли стало неуютно.

Володино обаяние притягивало, но присмотревшись, Светлана поняла – не такой муж, а тем более отец будущих детей ей нужен.

– Зачем было его перевоспитывать, ведь он этого совсем не хотел! – пожала она плечам. Потом рассказала такую историю.

– У подруги Любочки был ухажер – курсант военного училища, будущий летчик. Про них еще говорят: душа ищет вдохновения, а, извиняюсь, задница, находит приключения. Парень был довольно задиристый и однажды появился на ее пороге весь в крови – она капала из разбитой губы на воротник гимнастерки, пачкала руки. С кем и почему он подрался в тот раз – суть не в этом. Любочкина мама ахнула:

– Где это тебя так угораздило? – стала заливать йодом разбитую губу, потом отмывала кровь, а дочка отвернулась и произнесла:

– Зачем мне кавалер с вечными приключениями? Я собираюсь жить спокойно!

Светлане тоже хотелось иметь рядом надежного, образованного человека с умелыми руками и умной головой, дальновидного и предсказуемого, спокойного и верного. Володя, хотя и очень нравился, но таким не был – здесь в ее окружении, среди, уж простите, работяг-недоучек, подобных не было вообще. Значит надо искать человека в другом месте и с иным отношением к жизни. Любовь, конечно, была желательна, но вовсе не обязательна – решила она, теперь точно зная, какого мужа ищет.

…Моя мама всегда так и говорила: «Человек сам хозяин своей судьбы!» – эта женщина лепила судьбу собственными руками.

«Вот Светка молодец, умница-то какая! А я до семнадцати лет все в куколки играла, не думала – не искала, не присматривалась к окружающим кавалерам, не ведала простой истины о том, что выбирает женщина. Мама, ты мне не подсказала или я не услышала?»

Три года Светлана простояла у разделочного стола. Постоянно гудела спина, болели руки и ноги, рыбья чешуя затвердевала на куртке и даже в карманах. От однообразной работы приходило отупение. Не радовал даже приличный заработок. Тратить денежки было, собственно и негде – она копеечка к копеечке складывала их – на сберкнижке собиралась приличная сумма.

Контракт был подписан на год, но предложили более выгодные условия, и она осталась еще на два. Только через три года, ранней весной, Светлана вернулась в родной город.

…Рыбу с тех пор есть она не могла…

А я вспомнила совсем другие годы, когда моей фирме довелось торговать той сахалинской рыбкой. Получив очередной вагон с консервами, привезла домой несколько (чего уж там!) ящиков. Детки сначала накинулись на нее и, забыв про щи, уплетали, расхваливая на все лады. Через неделю аппетит поубавился, через две они перестали есть сайру вообще, и кормили ею кота, который с превеликим удовольствием обжирался до отвала.

Кота давно нет и в помине, упомянутая «консерва» дома тоже, наконец, закончилась, но до сих пор никто из нас не может даже видеть эту «сайру в масле»…

***

Домой Светлана вернулась не той наивной девчонкой, что несколько лет назад умчалась с вокзала, а повидавшей жизнь молодой женщиной с конкретными планами на будущее. Особой уверенности придавала солидная Сахалинская сберкнижка – такой, пожалуй, не было ни у кого из ровесников.

Родные края встретили весенним теплом – зеленели скверы, на клумбах пламенели первые тюльпаны, под окнами звенел Первомай:

– «Май течет рекой нарядной

По широкой мостовой» – влетал с улицы в открытые окна знакомый марш. Светлана со школьной подругой Любочкой наблюдали с балкона за нарядной демонстрацией: всюду транспаранты «Мир-Труд-Май», красные флаги, разноцветные детские шарики – замечательно!

«Как можно было променять этот город на холодный Сахалин?» – подумала Светлана, а Любочка предложила:

– Давай позовем ребят, отметим праздник?

– Конечно!

– Кстати, на днях вернулся из армии Юра. Помнишь, он ухаживал за тобой?

Да, Юра был приметным парнем, и Светлане захотелось увидеть, каков он теперь. Любочка принялась обзванивать школьных друзей – через час в квартире Светланы собралась небольшая компания. Ребята принесли пару бутылок вина, а она могла себе позволить накрыть хороший стол.

Пришел и Юрий. Увидев Светлану, заулыбался:

– А ну-ка иди, посмотрю на тебя! – дружески обнял и добавил: – Какая красавица стала – прямо девица на выданье! Надолго приехала?

– Навсегда, – и немного смутившись, спросила:

– А ты? Как поживаешь, чем занимаешься?

– Ищу смысл этой жизни, – Юрий улыбнулся, и закончил уже серьезно, – вообще-то подал документы в инженерно-строительный институт.

– Надо же! Любочка тоже туда собралась! – удивилась Светлана.

– А ты куда будешь поступать?

– Пока не решила, надо осмотреться, – об этом она действительно пока не задумывалась.

Из всей компании в институт поступили только Юра и Любочка.

Юра полностью оправдал ее ожидания – как и раньше, был обходителен, смотрел в глаза внимательно и пытливо. В нем удивительным образом сходилось все то, что хотела увидеть в будущем муже Светлана. Обнаружились и новые качества: он хорошо ладил с людьми, оказался сообразительным и хватким. Но главное – продолжал ухаживать и, наконец, сделал предложение.

– Понимаешь, в те годы меня постоянно преследовало чувство законченной неудачницы, – объяснила Светлана, – с появлением Юрия все ушло в прошлое. Однажды я уже сделала непростительную глупость, уехав на Сахалин, хватит!

Все складывалось как нельзя лучше – теперь она сделала хороший выбор. Был доволен и Юрий, получив вместе с молодой женой тестя с надежными связями.

Свадьбу справляли в ресторане «Интурист», куда обычному человеку попасть было сложно, но тесть расстарался.

Роскошь залов, звон хрустальных бокалов и тусклый блеск столового серебра впечатляли. Закусок, шампанского и напитков покрепче было вдоволь. Важные гости преподносили солидные подарки, а друзья-студенты вскладчину вручили чайный сервиз с пожеланиями счастья и криками «горько».

После свадьбы отец Светланы, решив, что дети должны жить самостоятельно, помог дочери купить на сахалинские накопления однокомнатную кооперативную квартирку. На этом сбережения Светланы закончились и ей, пока Юрий учился, пришлось опять трудиться.

– Светочка, подожди немного, – просил молодой муж, – вот стану на ноги, ты у меня совсем не будешь работать! – и эта замечательная мысль прочно засела в ее голове.

– Потом родилась Евочка, года через три Яна. Юрий окончил институт, а мне так и не пришлось учиться, – продолжила она свой рассказ.

– Почему?

– Да что ты! Сначала растила девочек, а потом уж поздно было.

«Ой, ли, так ли»? – не поверила я…

Валерия

Станция Николина. Молдавские таможенники, едва заглянув в наши паспорта, вышли из вагона. Остановка была долгой и радушные селяне, заполнившие узкий перрон, наперебой предлагали пассажирам румяные яблоки, спелые помидоры и виноград – ведрами.

Вагон пропах щедрыми дарами лета, мы с удовольствием щипали крупные виноградины, рассматривали чистенький вокзал и киоски со всякой всячиной. Наконец прицепили сменный тепловоз, и под громкий гудок перрон опять поплыл назад вместе с дородными молдаванками и их фруктами-ягодами.

– Давай уберем виноград, от него уже оскомина, – накрыла я тарелку салфеткой.

Потом долго смотрела в вагонное окно, вспоминала себя, балованную маменькину дочку, институт и первое замужество, работу в школе – не как у Светланы – в холодном рыбном цеху, а в теплом классе, который почему-то тоже невзлюбила. И опять поневоле сравнивала наши судьбы…

В небольшом южном городке, во дворе двухэтажного собственного дома весной буйствовала сирень, а деревца вишни и алычи занимали даже широкие газоны. Никогда не задумываясь о том, люблю ли свой город, я просто жила в нем, не имея представления ни о чем плохом, происходящем в этом мире. Отец в военные годы был морским летчиком-истребителем, все величие его подвига смогла оценить много позже, когда повзрослела. Но сейчас не об этом.

Мама работала главным инженером большой трикотажной фабрики «Восход». Интеллигентная и добрая, баловала, как могла – у меня всегда было все самое лучшее. Серый джерсовый костюмчик или нежно-голубое ажурное вязаное платье, только появившееся на городской базе, а нему туфли-лодочки на шпильке. К тому же она хорошо шила, постоянно радуя обновками – истрепанная «Бурда», единственный журнал мод тех лет, всегда лежал под рукой. Бабушка говорила: «У женщины должна быть хорошая обувь и ридикюль», – и все это у меня было. Но несмотря ни на что, я росла скромной и послушной девочкой.

После школы у нас со Светланой по-разному решился один из главных вопросов. Я поступила в институт, на физико-математический факультет, причем с помощью мамы, которая нанимала репетиторов, и, чего уж там греха таить, каким-то образом находила пути содействия на вступительных экзаменах.

Не берусь судить родителей Светланы, которые пустили этот важный вопрос на самотек, поверив самоуверенным заверениям дочери – отличницы. Поэтому ее фамилии не оказалось в «секретных записках» экзаменатора, и он спокойно влепил «неуд».

В тот день, когда мы обе с замиранием сердца стояли перед списками студентов, я себя в нем увидела, а Светлана – нет.

Ярко светило летнее солнце, весело суетились на ветке воробьи, спешили по делам прохожие, куда-то мчались авто – тогда все это было для меня. Для нее мир замер и окрасился в темный цвет.

***

…День клонился к вечеру, когда в открытую дверь купе заглянула Полина – черноглазая девчушка лет семнадцати, подсевшая в вагон в Кировограде.

– Еду учится в Луганск, в университет, – поделилась она своей радостью.

– Молодец какая! – похвалила я, а Светлана спросила:

– Трудно было поступать?

– Конечно! Конкурс на филологический факультет – семь человек на место, столько надо прочитать!

– А почему в Луганск? – удивилась Светлана, – поближе нет?

Полина немного смутилась:

– Там у меня тетя – преподает английскую литературу в «универе» – она и готовила к экзаменам.

– Тетя в «универе» – это то, что надо, – улыбнулась я, – сама так поступала.

Видимо желая произвести впечатление, Полина достала из сумки толстую книжку в потрепанном переплете. Было ясно – листали ее несколько лет подряд. На обложке просматривались тусклые золоченые буквы: «Джейн Эйр».

Читала этот роман и я – до сих пор помню бесконечные унижения, обиды и страдания главной героини. Словом, печальную историю о не очень веселых приключениях и несчастной любви.

– Полина, ты читаешь это?

– Читаю, – вздохнула девочка, поправляя темные косы, – бабушка велела для общего развития!

– Какая мрачная книжка! Что из нее можно почерпнуть для себя?

– Да, – обрадовалась та, с явным облегчением засовывая том в дорожную сумку, – достали эти беды и несчастья! «Что сказал покойник» Хмелевской намного интереснее!– и я согласилась.

Мы еще немного поболтали с Полиной, и девочка ушла к себе.

Когда-то в юности, начитавшись подобных книг, стала стремиться к совершенствованию своего характера и я. Подражала героиням романов, у которых покорность была одним из главных качеств, мечтала о верной любви и заботливом муже. В семнадцать лет огорчалась, думая, что засиделась «в девках», но через год влюбилась в парня из моей институтской группы, казалось обаятельного и заботливого. Влюбилась, даже не собираясь покопаться в его характере, а зря. Да посмотри ты повнимательней, посоветуйся с мамой – глядишь, все сложится иначе! Но по своей юношеской самоуверенности считала это глубоко личным делом, и в результате получила в мужья совсем не такого человека, о каком мечтала.

Его придирчивость и зловредность до поры до времени были спрятаны под приветливым обаянием. Он не оставлял меня ни на час, был настойчив и я уступила.

…Однажды в вечернем троллейбусе, полном пассажиров, вдруг подумалось: «А ведь каждый из них ночью занимается «этим»! Когда же такое таинство произойдет со мной?» И «таинство» произошло, но совсем не так, как хотелось. Хотелось – в красивой комнате, на душистом постельном белье – чтобы обязательно белое и все в кружевах – запах роз станет кружить голову и в свете ночника его лицо будет волшебным и родным.

На самом деле, в том небольшом домишке белых кружев не оказалось и в помине, голова не кружилась, только в незанавешенное окно светил луч наглой луны. Его неумелые руки под сползавшим одеялом, моя отчаянная покорность – в том неуклюжем действе ничего кроме бесконечной боли я, семнадцатилетняя девчонка, не ощутила. Но вот все свершилось – как-то очень быстро свершилось… Все? И это все? Слезы разочарования забились где-то у горла, не давая дышать, закапали из глаз редко и горячо.

Потом в соседнем дворе хлопнула дверь, лениво гавкнула собака. Застыв, я смотрела на любимого в ожидании ласковых слов, а он встал, презрительно смерил глазами мятую постель, насмешливо бросил:

– Все, больше мне от тебя ничего не надо! – и добавил: – Можешь взять наше приглашение в «Салон для новобрачных», купи там себе что-нибудь…

Тишина наступила такая, что было слышно, как колотится сердце. Обиды не было – смысл слов еще не дошел до моего сознания – он понял первым, что сотворил – упал на колени:

– Прости, сам не знаю, что говорю! Прости, люблю тебя! Беру свои слова обратно – прости-прости… – вздернув левую бровь я смотрела оценивающе, будто увидела его впервые, потом молча натянула юбку, взяла сумочку, пошла к двери…

…Шел 1969 год…

Первый любовный опыт принес разочарование и обиду. Я слушала его насмешливые слова и понимала что взрослею – именно сейчас по-настоящему взрослею. В тот вечер для меня обрушился весь мир, потухло солнце и сердце заледенело. Страшные слова «больше мне от тебя ничего не надо» звенели в ушах снова и снова. Видно мама была права, настойчиво предостерегая – мужчинам доверять нельзя. Теперь я узнала это на собственном опыте. Узнала и сгоряча решила никогда не выходить замуж, но мама в сердцах заявила:

– Согрешила? Теперь терпи от него все – свадьба должна состояться!

И я вышла замуж.

С первых же дней супружества, за полным, как могло показаться со стороны, благополучием, скрывались обиды и унижения. В нашем доме не было вранья и ехидства, оскорблений и скандалов. Семья, в которую я попала, жила иначе – с какими-то недомолвками, бесконечными тайнами и непонятными обидами. Муж изменился тут же – куда делись его обаяние, веселый смех, внимательный взгляд? Доброжелательности как не бывало: пытаясь на что-то пожаловаться, часто слышала в ответ: «Сама виновата!». Да еще и свекор, солидный полковник, убеждал, что живем мы богато, все у нас есть, а мое желание видеть мужа дома вовремя – причуды капризной барышни. Со временем пришлось столкнуться с предательством, ложью и жестокостью.

Наверное, если бы я, балованная «маменькина дочка» не попала в такую «мясорубку», то ничего путного из меня не вышло. Но, как говорится, через тернии – к звездам! Хотя тогда страдала неимоверно. Иногда ночами думалось – неужели это все, и ничего другого не будет? Ничего и никого? Вот такая пустая жизнь: дом – работа – дом? Тогда еще не знала, что и работу можно любить, и домой бежать в нетерпении. Приготовить обед и убрать в квартире можно быстро и легко, особенно если вечером ждешь любимого человека.

Прозрение наступило через много лет, когда стало понятно – не стоило примерять на себя сердечные драмы и душевные страдания книжных дамочек. Их бесконечное терпение и безропотное подчинение злу не всегда уместны. Короче, «не мечите бисер перед свиньями»…

…А ведь в школе учили: «Человек рожден для счастья как птица для полета» – учили, да видно не сумели довести до моего сознания …

Город, в который муж привез после окончания института, я сразу невзлюбила. С его пыльным, знойным, закованным в раскаленный асфальт летом, с улицами, почти без деревьев – просто какой-то пародией на наши зеленые бульвары и скверы! Не по душе пришлись студеные бесснежные зимы, и режущее слух местное словечко «ехай». Словом, все вгоняло в тоску.

Виноват, конечно, был не город, а скандалы, которые начались с самого первого дня семейной жизни. Оба были молодыми и заносчивыми, каждый со своими амбициям и обостренными чувствами, ещё без той мудрости, терпения и рассудительности, приходящими с годами.

Муж, начинающий комсомольский работник поглощенный своим делом, семью представлял продолжением жизни с заботливой мамой – этаким уютным сочетанием чистых рубашек, вкусных котлет и вечернего лежания перед телевизором. И хотя того же самого ждала и сама, все семейные дела свалились на меня одну – молодежный «вожак» никак не желал принимать участия в каждодневных заботах.

Мне же, двадцатилетней девчонке, было невыносимо сидеть дома с маленьким ребенком, хотелось тоже быть в гуще событий, участвовать в слетах-конференциях для городской молодежи. А потом «подводить итоги» в соседнем ресторанчике вместе с веселыми друзьями-соратниками. Но мои «массовые мероприятия» проходили на кухне у бутылочек с детским кефирчиком, а «итоги» подводились в тесной ванной с кучей грязных пеленок. Дочурка была чудесная – белокурый голубоглазый ангелочек, ее очень любила, но все же…

Через три года, когда Ирочка немного подросла, я пошла на работу в школу. И эту школу ненавидела тоже – идешь, а ноги не идут – ну не идут, и все тут! На таких негнущихся ногах входила в класс, где стоял неистребимых запах детского пота, пыли, и еще чего-то специфического – такого запаха нет больше нигде. От него непроизвольно кривились губы и портилось настроение.

Малолетние школяры мигом просекли неопытность новоиспеченной «училки» став совершенно неуправляемыми. Сорок пять минут были для меня как на фронте – чуть зазеваешься и урок сорван! Наплевав на россказни про квадратные уравнения с заумными иксами-игреками, пятиклашки в полном смысле этого слова «стояли на ушах». Умение управлять классом одним взглядом, заинтересовать теми же уравнениями, слышать только сопение да скрип перьев на контрольной работе пришло много позже. Тогда же в мой пятый «А» не хотелось входить…

Как вам понравятся парты, поставленные в углу класса друг на друга почти до потолка, и детишки внутри этой "баррикады"? Но это еще мелочи, описывать их подвиги можно бесконечно долго. Все это показано в знаменитом журнале «Ералаш». Когда победитель мотогонок снимает шлем, из-под него рассыпается волна светлых волос. На вопрос удивленного корреспондента:

– Страшно не было? – молодая девушка с улыбкой отвечает:

– Раньше я была школьной учительницей, теперь мне уже ничего не страшно!

Видно поэтому из среды учителей во времена перестройки получались хорошие предприниматели – школьная закалка помогала.

Муж беспричинно ревновал к каждому фонарному столбу и диктовал свои правила во всем, причем не ради общего блага, а только потому, что так сказал он. Мои желания встречались в штыки, я неимоверно уставала от споров и бесконечных скандалов на пустом месте. И уж точно знала – такого обращения не заслуживала!

Никогда не забуду, как он говорил:

– Хочешь, что бы всегда с тобой соглашался? А иначе что, как кошка пойдешь к тому, кто погладит? – и я застывала, недоумевая. Конечно, хотелось, чтобы гладил, не говорил гадостей, не устраивал скандалы! Любил и не боялся показать это, обожал и сдувал пылинки. И я ведь говорила об этом, но слышал ли он? К тому же, будучи заядлым картежником, он мог запросто исчезнуть на весь день расписывать «пульку», да что там на день – даже на ночь, а проигранные суммы, бывало, вычитались из семейного бюджета.

После очередного, рвущего душу скандала, хватала Ирочку и уезжала к маме, в южный городок, с твердым решением больше не возвращаться. Мама жила все в том же доме и уже была директором своей трикотажной фабрики.

Через неделю-другую боль обиды немного проходила, я прозревала и видела непролазную грязь на дорогах, бесконечную наивность, а вернее глупость соседей. Словом, беспросветную провинциальную скуку, которую не могло заменить ни мамино директорство – со всеми вытекающими отсюда благами, ни присутствие школьных подруг. Поневоле зрела мысль: здешние жители счастливы, не подозревая, в какой убогости пребывают. Я так жить не хочу и не буду! Значит, придется терпеть постоянные нервотрепки, и ради ребенка все выдержать. Тут приезжал муж, просил прощения, звал назад, говорил, что все изменится, и я возвращалась.

Возвращалась в надежде, что действительно станем жить по-другому, он станет хотя бы иногда ходить в магазин и гулять с дочкой. Но очень скоро все опять возвращалось на «круги своя».

…Мне бы приспособиться – так живут многие – а я все воспитывала требовательность к себе и всем вокруг меня. А может просто жила в придуманном мире, не хотела видеть и принимать истину?

Кто-то назовет меня расчетливой, кто-то пожалеет, но у меня была единственная цель – мои дети должны жить лучше.

…Из меня могла получиться замечательная жена – заботливая, любящая, верный друг и умный товарищ – почти ангел для мужа, но он этого не понял. Знаю, что любил, но как-то не так, не по-человечески – добрых слов не говорил, в красивые одежды не наряжал, не дарил колечки за рождение дочери и сына. Ревновал да скандалил, незаслуженно обижал да злился, видя мои обновки. Разве так можно сохранить любовь?

Брак длился тринадцать лет – обиды копились и копились, пока не стало ясно – так больше жить нельзя. Судьба не давала выбора – я подала на развод. Подала, когда пошел четвертый годик сыну.

Муж сначала не поверил:

– Да куда ты денешься с двумя-то детьми! Представляешь, какая нищета ждет вас впереди? – орал он в бешенстве, будучи уверенным в том, что говорил. И все кричал, и лицо его было так искажено злобой, что казалось – вот-вот случится «родимчик».

– Ошибаешься! У меня есть дети, больше мне, как ты сказал когда-то, от тебя «ни-че-го не на-до», – с расстановкой бросила ему в лицо ту страшную фразу, которая навсегда врезалась в память.

Он обиделся до глубины души, плюнул на все и свалил на свободу, то бишь на Север, оставив небольшую квартирку, к которой прилагалась пара кроватей, старый продавленный диван, черно-белый телевизор «Рекорд» и в придачу (что самое главное!) двое малолетних детей. А мне было глубоко плевать на его обиды – ведь надо ставить на ноги подрастающих ребятишек. Они были еще совсем неумелые крохи – впрочем, как и все дети. Ждать когда дочь почистит эту несчастную картошку к ужину или сын соберется в магазин за хлебом просто физически не могла. Набраться бы терпения или быть чуть поленивее, ан нет – бросалась делать сама. Прогоняла Иру с кухни, или, набросив плащик на домашний халат, неслась в булочную.

И с каждым днем становилась все уверенней в себе – такое бывает, когда рядом с женщиной нет надежного человека.

… Из мужа со временем получился успешный бизнесмен, но для семейной жизни он тогда, увы, не годился.

Как прекрасен мир я поняла на другой же день после развода. Ощутила непередаваемую легкость, как будто камень сняла с шеи и, несмотря на все мрачные посулы теперь уже бывшего мужа, представьте себе, выжила! Выжила и вырастила хороших детей, уже и внуки растут.

…Только иногда казалось – все опять повторится, я снова буду маленькой девочкой, обязательно запишусь в танцевальный кружок, а свои юношеские стихи стану печатать везде, где только возьмут. Учиться поеду в Москву – пусть в самый захудалый вуз, но только в Москву!

И никогда не выйду замуж очертя голову, а как Светка, буду искать того единственного, какой видится в мечтах.

Двух детей и написанной книги для подведения жизненных итогов будет маловато, и я сниму потрясающий фильм, где может быть, даже сыграю главную роль. Обо мне станут мечтать многие мужчины, а самый-самый лучший из них станет моим. И это будет в новой жизни, в которой буду жить уже набело. А пока пусть все идет, как идет – казалось мне – вот поживу немного, а потом, где-то там, в будущем встречу его, и выпадет мне счастье!

Эх, молодость-глупость! Ведь верила – еще чуть-чуть и настанет прекрасное завтра. Но прошли годы, и оказалось – какими бы они ни были в прошлом – это были твои лучшие годы.

…Только и поныне никак не живется мне днем сегодняшним – то ворохнется былое, то поманит, соблазняя, будущее…

Так думала я, глядя на низкие облака, тянувшиеся за поездом, много чего думала, да не все рассказывала .

Не поведала и о том, что после развода перестала верить мужчинам, боясь подпустить близко к своей душе кого бы то ни было. С годами обида на мужа прошла, мы оба достигли определенных успехов, а встречи стали куда спокойнее. Вот и сегодня он приехал из своего далекого северного города, и мы должны были увидеться.

На дворе стояла ранняя весна. Нет, скорее поздняя зима – с неба сеял мелкий дождь со снегом, под ногами текло и хлюпало.

– «Да где он до сих пор шастает, скажите мне?» – с такими мыслями бежала на работу в райком и со всего маху налетела на этого самого мужа. Он нес букет роз и вел за руку нашего маленького Ромку – приезжая раз в год, пару дней вплотную занимался детьми – врать не буду.

Ребенок улыбался, в его зеленых глазищах мелькали веселые искорки, и как всегда при виде сына мое настроение поднялось, мелкий дождь – то дождь, то снег – сразу засеребрился, зазвенел легко и радостно.

– А ты все хорошеешь, – окинул с ног до головы раздевающим взглядом бывший – я даже поежилась – толи от смущения, толи от удовольствия. Но он как-то быстро смирился, что с годами я становлюсь только лучше и мы вошли в здание, где было светло и тихо.

Здесь не стояли в коридорах искатели правды, не звонили беспрерывно телефоны – покой работников был гарантирован самим социалистическим строем. Жалобщики и прочие недовольные оседали в профкомах и парткомах заводов и фабрик. Секретари этих «ячеек», нахватавшись руководящих манер, с легкостью затыкали рты даже самым рьяным. Интеллигенции же – инженерам или врачам, жаловаться вообще было не к лицу.

В моем кабинете на первом этаже было уютно и тепло. За соседним столом сидела рыжая веселая Лидочка, генеральская жена – коллега и подруга. Увидев нашу компанию, сделала большие глаза, многозначительно поздоровалась. И была в этом и женская солидарность и понимание того, что дома у меня есть еще один муж – молодой и красивый. А букет уж больно хорош, ребенок боек, и ситуация эта ей очень-очень нравится. Знай наших – разошлись лет пять назад, а цветочки при встрече все еще присутствуют! И я, понимая, что до сих пор имею над «бывшим» власть, озорно улыбнулась ей в ответ.

Пристроив на вешалке пальто, села за стол. Ромка тут же принялся запускать подаренную отцом машинку, розы, источая аромат, лежали поверх каких-то бумаг, а мы вели неторопливый разговор:

– Ты как, все еще один? У вас там, наверное, очень холодно?– допытывалась я, а в ответ слышала:

– Каким смышленым мальчиком растет сынок! Куда собирается поступать после школы дочка? – словом, говорили ни о чем – и говорили обо всем. У нас было двое детей и семнадцатилетнее общее студенческо-комсомольское прошлое.

Муж просто не имел права не стать тем, кем стал, имея такую выучку и опыт комсомольской работы. Он был и в своем северном городе на высоте, прилично одет, а что смущен, так то совсем немного. Растерянность быстро прошла, и он опять смотрел слегка свысока, в меру нагло и давал это понять мне и Лидочке – мол, я-то председатель горисполкома, не то, что вы – мелкие инструкторишки – так и читалось в его синих надменных глазах. Впрочем, в них всегда таилась какая-нибудь каверза…

Мы с Лидочкой это хорошо понимали и только переглядывались. Я и не думала противиться, воспринимая его превосходство как должное, но кому-то свыше в этом «натюрморте» что-то не понравилось, и он решил подправить расстановку сил. В окне, в серой пелене дождя, возникли три красных тюльпана, а над ними радостная улыбка моего второго мужа – Сашки. Тот весело помахал рукой и исчез из виду с тем, чтобы тут же появиться в дверях. Мокрый с ног до головы, он был довольно хорош собой – высокий, светловолосый, а главное юный – лет на десять моложе меня, а значит и «первого», который при виде этой сцены слегка «прибалдел» и кажется, не понимал как вести себя дальше.

Не знал, как быть и Сашка – он продолжал улыбаться, обозревая пышный букет роз на моем столе, сравнивал его с тем, что был в его руках, и сравнение было явно не в его пользу. Пауза затягивалась…

Однако Сашке удалось «вынырнуть» из неё первым, «сохранив лицо»:

– Дорогая, жду тебя дома, – быстро проникшись ситуацией, слегка грассируя, промурлыкал он – он вообще к жизни относился легко – и вышел, закрыв за собой дверь.

…Да не был Сашка лучше, просто одной трудно было растить детей, от сумок с продуктами отрывались руки, а по вечерам накатывала такая тоска – хоть волком вой – эх, молодость, молодость! Он был настойчив, и когда я, наконец, уступила, восторженно сказал:

– Теперь мы поженимся, да-да, обязательно поженимся!..

Сашка мне нравился. Нет, я его не любила – любовь, это совсем другое – он просто был удобен рядом, о чем впрочем, хорошо знал.

Выскочив в коридор, мы с Лидочкой от души повеселились над этой пикантной ситуацией, потом быстро «сделали лицо» и вернулись в кабинет, где сын с отцом уже собирались уходить – в кино или в гости – у них сегодня было много дел. Непогода на улице развеялась, засветило солнышко, день заканчивался чудесно.

Мы с подружкой еще долго обсуждали произошедшее, хихикая и изображая всё в лицах, но так и не поняли, что же было круче – нагловатая зрелая самоуверенность, впрочем, имеющая под собой почву, или телячий восторг молодости?

А букеты были хороши оба…

***

Тем временем поезд остановился на станции Унгены.

Здесь задержимся на два часа – под составом меняют колеса. Светлана попыталась выйти из вагона – ей очень хотелось посмотреть, как это делается, но пьяненький сосед из первого купе предупредил:

– А виза ихняя есть? Хочешь платить штраф – иди! – и она попятилась обратно.

Состав уже расцепили на отдельные вагоны, и шумный подъемник стал по одному поднимать их вместе с пассажирами вверх. Затрещали – заскрипели стены, забренчали какие-то железки, по коридору пробежал рабочий. Другой пролез вниз, пару раз стукнул по колесной тяге молотком, по-русски помянул чью-то матерь, собрал выпавшие вагонные «шпильки». Вновь загромыхал подъемник, опуская вагон…

Ах да, про колеса-то и забыли! Подняли опять, повыше, потом за окном проехал огромный мостовой подъемный кран, заработала лебедка, задвигая другие пары колес. Делов-то! Поехали…

Мы отправились из тамбура в свое купе. В коридоре радушный сосед загородил дорогу:

– Заходите на огонек!

Но, увидев на его столике остатки пиршества и грязные стаканы, мы решили не искушать судьбу:

– Нет-нет, спасибо! Мы – спать!

Новые колеса несли вагон мягче, и казалось бережнее. Под их равномерный стук я и правда незаметно задремала и увидела сон.

…Вот мне тридцать лет, уже есть двое деток да муж – комсомольский вожак, от которого толку в доме никакого…

…А вот я уже одна – мама изредка приезжает в гости, помогает, да свекровь берет моих «школяров» к себе, но всего лишь на сутки – с субботы на воскресенье. Работа, дети, домашние заботы – все опять лежит на моих плечах…

Открыла глаза и долго не могла заснуть – все мучил вопрос, на который, вероятно, ответа нет вовсе – как же выжила, вырастила и воспитала таких замечательных ребятишек?

Но потихоньку мысли переключились на новые дела – ведь еду домой, в родной город…

Да, этот город давно стал родным, мне известно про него почти все.

Знаю, откуда тянет по утрам заводским дымком, куда спешат пешеходы, троллейбусы и такси. Знаю, каким он станет днем, и каким будет вечером. Как поздней осенью падает серыми клочьями туман и лежит над городом целую неделю, застилая улицы густым молоком: из окна не видно даже дом напротив. Непривычно тише ведут себя автомобили, речные трамвайчики стоят без дела, прислонившись к пирсу – туман!

А снежной зимой можно выйти вечером с внуком во двор и запустить петарду, приладив в сугробе под раскидистым кленом.

– Ш-ш-ших! – пойдет она ввысь и спящие на ветках вороны, не успев проснуться и расправить крылья, камнем падают вниз – вот умора! Белоснежный сугроб моментально становится весь в дырках – как бомбежкой подолбанный. Через секунду стая взмоет ввысь, разбрасывая во все стороны снег, и унесется – только ее и видели!

А весной зацветет белая акация, наполнив благоуханием весь двор. По утрам, предвкушая новый день, запах будет свежим и радостным, днем по-деловому уютным и теплым, а вечером одуряюще-душно опять позовет на сумеречную улицу.

Теперь тот город, в который приехала много лет назад – сырой и ветреный, чужой и враждебный испарился, как будто и не было его вовсе.

Сейчас знаю, как тяжело далась Победа, сколько солдат полегло в страшных боях, эхо которых аукается и сегодня. На полях былых сражений осталось немало снарядов, которые находят до сих пор – в оврагах и котлованах строящихся домов, в лесу и в степи. И детки иногда втихаря тащат их домой или, что еще хуже, в школу.

В восьмом классе шел урок геометрии. Теорему Пифагора теперь доказывали не так, как в моем детстве – намного проще и гениальней. Однако вчера пришлось потратить целый вечер, чтобы сначала понять самой эту «гениальность», а потом втолковать её детям. Кажется, получилось: ребята «схватили» тему почти сразу – всего лишь после пятого объяснения.

«Такие тупые дети пошли – объясняешь им, объясняешь – уже и сам давно все понял, а до них никак не доходит» – любимый анекдот учителей был бы как раз в тему.

– Так, а теперь решаем задачу! – и школяры послушно заскрипели перьями.

До звонка оставалось совсем немного, когда я перехватила записку. На клочке бумаги было нацарапано:

«У Толяна в парте граната!» – не приняв это всерьез, все же подошла к парте, за которой сидел Толик. Наклонившись, сунула руку в парту и действительно нащупала что-то похожее на гранату. Рука непроизвольно сжала холодную ребристую железку и тогда там что-то щелкнуло! Ноги подкосились сами собой – я застыла возле парты, присев на корточки. Почувствовала холодок в затылке, потом он пополз по руке, стал спускаться к животу и, наконец, ушел в пятки. Следом за ним уходила душа. И все это промелькнуло в какие-то секунды…

Как всегда в подобных случаях, мысли существовали отдельно от меня. Кивком головы послала Лизу, сидящую за первой партой:

– Военрука – бегом! – и та выскользнула из класса.

Класс замер, и в застывшей тишине было видно, как капает в углу из крана вода, скачет пичуга по ветке за окном, да белеет чертеж теоремы на доске – время растянулось до бесконечности…

Военрук – молодой парень, недавно прошедший Афган, вбежав в класс, увидел притихших ребят и меня – белую как стену. Уже зная про гранату, спросил у Толика:

– Где взял?

– В овраге, – пролепетал паренек.

Подойдя ко мне, военрук осторожно спросил:

– Ну и чего ты к ней прилипла? – а сам внимательно следил за выражением моих глаз, в которых застыл животный ужас – он видел такие – у солдат в Афгане.

– Там что-то щелкнуло…

Военрук мотнул головой, как бы отгоняя от себя навязчивое видение, и попытался забрать злосчастную находку:

– Дай сюда! – приказ был понятен, а рука не разжималась.

– Ладно, – быстро решил он, – выходим! – но мои ноги не слушались тоже.

Тогда он прижал меня вместе с гранатой к себе – так и пошли – сначала по коридору, потом по лестнице, а потом и по двору. Проверять на месте что там щелкнуло, мы не могли – рядом были дети.

Для меня наступила звенящая тишина, я не слышала ничего, кроме его слов. А он говорил на ухо:

– По лестнице потихоньку, смотри не споткнись, теперь подальше от школы – пошли, пошли…

Отойдя на приличное расстояние, остановились перед грудой строительного мусора. Теперь ему предстояло сделать самое трудное. Не стану утомлять рассказом о том, как разжимал военрук мои пальцы – один за другим, сжимая при этом гранату своей рукой. Как швырнул её вниз, толкнул меня и упал сверху. Но взрыва все не было, и мы забеспокоились – чего лежим-то?

– Мадам, можете, встать – угроза нападения миновала, – облегченно произнес военрук, поднял меня с земли и стал отряхивать юбку.

…Оказалось, что на дворе была весна – на деревьях чирикали птицы, цвела сирень, а за оградой звенели трамваи. На ступеньках школы испуганные дети, вмиг понявшие, к чему приводят такие игрушки, тесной стайкой жались друг к другу, а коллеги уже спешили к нам …

…Ревела я от души – прижавшись к груди «спасителя» захлебывалась слезами, размазывая тушь вперемежку с помадой по его светлой рубашке, зачем-то тянула за отвороты пиджака и сквозь слезы спрашивала:

– Ты знал, что она не взорвется?

– Конечно, – смеялся военрук, – просто давно хотелось пообниматься с тобой! – и целовал меня в рыжую макушку: – гранатометчица ты моя, недоделанная… – его обидные слова звучали почему-то ласково.

Однако долго обниматься нам не дали – набежал школьный народ и порушил наше «боевое братство»…

***

На станции под Кишиневом перрон заполонили торговцы керамической посудой. Мы толкались среди них, рассматривали расписные мисочки с кувшинчиками, но так ничего и не купили. А за это время в купе появились новые попутчики.

Двое парней в морских тельняшках устраивались на верхних полках. Черные тужурки, уже висевшие на плечиках, блестели значками, а за погоны с «лычкой» были заправлены черные береты – впечатляло! От них пахло казармой – то ли ботинки, то ли тельняшки, а может просто казалось – но морем не пахло вовсе. На столике стояла початая бутылка без этикетки, а вокруг распространялся такой знакомый запах…

– Водка? – шепотом спросила я, а Светлана насупилась:

– Ну все, теперь начнут куролесить! – но зря. Парни оказались компанейскими морскими пехотинцами, а употребленные сто грамм только развязали им языки.

Один – рыжий Богдан – был курнос и на вид простодушен. Второй – Остап – юркий проныра с цепкими, близко посажеными глазками, оказался болтуном несусветным. От него мы узнали, как хорошо было ребятам отдыхать дома – мамины блины, батькина горилка, дивчины и парубки – будет, что вспомнить в долгом походе! Ведь теперь они возвращаются из отпуска, в котором были впервые за три года, на свой «большой десантный корабль» в Севастополь:

– Год службы, потом «сверхсрочка», теперь на второй сверхсрочный срок пошли, – делился Остап, – только родителей жалко – трудно им приходится.

Разговор продолжил рассудительный Богдан:

– Батька добывает уголь, рискуя жизнью, а получает за это гроши, мать мечется – и в магазин, и постирать и сготовить. Да еще на работу ходит! А двум младшим братьям и невдомек, как она сводит концы с концами. Я хоть деньжат подбросил – то-то радости было!

– Нет, у нас на флоте по сравнению с «гражданкой» лафа – и робу постирают и обедом накормят, – добавил Остап и плеснул в пластиковые стаканчики по «пять капель» своей горилки. Парни закусили домашним салом – запахло на все купе.

– Угощайтесь, – предложили и нам.

– Нет-нет, спасибо, – поспешила отказаться Светлана, – лучше расскажите еще что-нибудь.

– За эти три года, – с готовностью начал Остап, – много повидали, узнали столько – другому за всю жизнь не доведется!

…Было это в жаркой стране, может в Новой Гвинее, а может в Мозамбике – не суть. Высадили нас, так сказать, «с дружественным визитом» на берег с пальмами.

– Прямо на берег? – удивилась я, – Почему не в порт?

– «Дружественные визиты» разные бывают, – туманно объяснил Остап, – Так вот, представьте – песочек, пальмы и тут мы – в камуфляже да с оружием – по этому желтому песочку. Солнышко светит, океан вдали серебрится – красотища! Богдан даже порывался слазить на пальму за кокосами, а я все думал – как станем общаться с местными жителями? Шли вглубь острова долго, и вот впереди показалась деревушка. Обычные мазанки, крытые, похоже, камышом, редкие частоколы, совсем как в наших деревнях, и местные жители – женщины в набедренных повязках и совершенно голые ребятишки. Это были папуасы – негры то есть…

– Настоящие негры? – почему-то шепотом спросила Светлана.

– Самые настоящие черные негры – негрее не бывает! Одни толкли что-то в деревянных корытцах, другие стирали, малышня крутилась вокруг, – произнес Богдан, а Остап продолжил:

– Дети бросились к нам клянчить подарки – мы стали доставать из карманов всякую мелочевку. Богдан подарил девчушке шариковую ручку, я –складной ножик мальцу. И получил в обмен вот такой талисман, – он вытащил из кармана тужурки тонкий шнурок, а на нем гладкий плоский камешек – серый, с черными прожилками и дырочкой посередине:

– «Куриный бог» называется – теперь всегда ношу его с собой!

– Как интересно! – воскликнула Светлана.

– В нашей службе не все так интересно, – возразил Богдан, – и тонуть приходилось в ледяном океане, и высаживаться в шторм на отвесный скалистый берег. Стрелять научили из любого оружия.

– Из того, что стреляет – на пятерку, а из того, что стрелять в принципе не может – на четверочку, – подхватил Остап.

– А вы говорите «лафа»…

– Мы – солдаты! – произнес Богдан, и была в его словах и гордость и сила и что-то еще, чего нам понять было не дано.

Тут в открытой двери «нарисовался» еще один «морпех»:

– Хлопцы, вот вы где! Айда ко мне – купе освободилось! – наши попутчики по-военному быстро собрались и отправились в пятое купе.

…Едем дальше …

…– Севастополь чудесный, – заметила я, – приходилось бывать. Там когда-то жила сестра с мужем-офицером – он служил в войсках ПВО.

– Да и у нас на Волге не хуже, – заступилась за свой город Светлана и спросила: – А на какой улице ты живешь?

– Недалеко от аллеи Победы.

– Наверное, даже Волгу видно?

– Лучше всего ее видно из окон Дома молодежи, – пошутила я.

Светлана

Действительно, на крутом берегу Волги, недалеко от центра нашего героического города, во времена процветающего социализма поднялось заметное издали многоэтажное здание Дома молодежи. На втором этаже размещалось туристическое бюро «Спутник», остальное заняла гостиница, куда селились туристы со всего света.

Здесь была вотчина комсомола. Два-три номера гостиницы занимали холостяки из глубинки, приглашенные на работу в обком – инструкторы или секретари. Вот уж где было весело – жизнь в их комнатах кипела с утра до вечера.

Этажом выше располагался большой конференц-зал – проводились заседания, слеты и конкурсы. Ресторан на первом этаже кормил сотню-другую проголодавшихся туристов, небольшой банкетный зал, скрытый от посторонних глаз – гостей рангом повыше. А поздно вечером парочки спускались вниз, в уютный бар и могли сидеть там хоть до утра.

В Доме молодежи всегда было многолюдно. Из окон, выходящих на Волгу, виднелась ширь водной глади, пологий берег реки, а за ним уходящие вдаль степи. Ранней весной Заволжье изумрудно зеленело, с приходом знойного лета пожухлая природа немного портила зрелище, но раздолье наших просторов впечатляло всегда.

После перестройки поток туристов в город воинской славы оскудел, гостиницу приватизировали, назвали «Деловым центром» и стали сдавать в аренду вновь испеченным предпринимателям. Теперь почти в каждом номере гостиницы находился офис какой-нибудь фирмы: там «торгаши», здесь строители, рядом артисты цирка или журналисты, создающие свою независимую газету. Жили дружно, помогали друг другу советом или нужной протекцией, а после напряженного дня случалось, накрывали общие столы, садились рядком и обсуждали такие проблемы, о которых в прежней жизни никто и не помышлял. Например, как получить разрешение санитарной службы на открытие швейного цеха или сколько часов может стоять бесплатно на станции твой вагон с товаром, то есть как быстро – ночь на дворе или белый день – его надо разгрузить, куда разгрузить и где взять этих самых грузчиков?

В начале девяностых Юрий в одночасье оказался безработным. В такой же ситуации оказался его коллега и друг Антон – сколько нас было таких!

Промучившись несколько месяцев случайными приработками, парни решили создать собственное предприятие. На сегодняшний день они уже прошли «семь кругов ада» регистрируя в исполкоме устав, и для начала работы был необходим – такое новое иностранное слово – «офис».

Услышав о создании фирмы, отец Светланы одобрил это дело, даже взялся помочь – сделал пару звонков и сказал зятю:

– Завтра к восьми пойдешь к Василию Степановичу – думаю, он даст вам комнатку, – старые связи тестя оказались и здесь кстати.

Утром Юрий был в Деловом центре.

– Доброе утро! – постучал он в двери директорского кабинета, не встретив в приемной секретаря.

– Проходи, о тебе звонили! – из-за массивного стола поднялся высокий светловолосый мужчина, протянул руку:

– Василий, – и предложил: – присаживайся, слушаю.

Юрий рассказал, как много лет трудился в институте «Горпроект», дошел до должности ведущего инженера, а потом его сократили – со всеми вытекающими… Сообщил и о будущей строительной фирме, профиль которой выбрал по своему образованию и опыту.

– На днях получаем документы, можно начинать работу, а расположиться негде, – Юрий с надеждой взглянул на собеседника и добавил, – да и денег пока нет.

– Понял тебя, думаю смогу помочь. Вселяйтесь в гостиничный номер на четвертом этаже, расплатитесь позже.

Василий, бывший комсомольский работник, стал здесь директором совсем недавно. Как всякого, однажды попавшего в святое номенклатурное русло, его переводили с одной руководящей должности на другую, пока не доверили этот центр. Просителей шло много, но пока трудно было понять, из кого выйдет толк. Постепенно круг полезных людей ширился – устаивая чужие дела, Василий никогда не забывал о себе.

Юрий понравился сразу – внешним видом, подкупающей откровенностью, умением «разложить все по полочкам». А строители нужны во все времена – как здесь было не помочь!

Этот гостиничный номер стал для Юрия одним из первых шагов в самостоятельной работе.

– Ключи от офиса! – радовался друг Антон, потрясая ключиком на маленьком колечке, – Давай обустраиваться!

– Да, – задумчиво произнес Юрий, – сегодня смысл моей жизни заключается именно этом ключике!

Они принесли из подвала несколько столов, выпросили дома шторы на окна, протянули параллельный телефон. Объявление о наборе рабочих дало свои результаты – потянулись безработные прорабы, каменщики и сантехники, вслед за ними обозначились и заказчики.

Строительство небольших павильонов, ремонт магазинов и квартир приносил сначала скромную прибыль. Но со временем фирма приобрела хороший авторитет, заметно выросла и даже заимела собственное здание. А Василий Степанович остался для ребят старшим другом, который иногда пользовался их услугами, причем по довольно низкой цене – ну, вы понимаете!

Так прошло пару лет. Семья жила все там же, но уже появилась вторая дочка, и однокомнатная квартирка стала тесной. Решили построить собственный дом.

Начались поиски хорошего участка, потом строительство – от рытья котлована до сооружения красивой черепичной крыши. Наконец «коттедж», как теперь на западный манер стали называть дом, к великой радости Светланы был возведен. Она с энтузиазмом занялась посадкой плодовых деревьев и кустарников, отыскала в магазине особый сорт клубники, даже выращивала на подоконниках цветочную рассаду, обустраивая свой садик.

Девочки потихоньку подрастали, а Юрий был надежным мужем, и все заботы о семье теперь лежала на его плечах. Моя попутчица быстро к этому привыкла, стала требовать то одно, то другое – пятые по счету сапоги или новую сумочку. Если раньше она радовалась коробке шоколадных конфет к празднику, то теперь хотела иметь длинную норковую шубку «в пол» и к ней бриллиантовые сережки. Юрий мог делать жене такие подарки, а ее запросы росли не по дням, а по часам…

Валерия

Мама учила: « Каждую работу делай на совесть!». Я крепко-накрепко это усвоила и старалась, чтобы тарелки сверкали чистотой, стопки белья складывала как на витрине магазина, а в доме было свободно и чисто – нигде ничего лишнего. Полагая, что весь мир устроен так же, как и моя трудолюбивая семья, никогда не позволяла себе бездельничать. И сейчас удивленно слушала, как Светлана за спиной Юрия с удовольствием стала жить в праздности. И почему-то показалось – все у нее лучше – и муж внимательный и дом – полная чаша. Я же вечно куда-то тянусь, пытаюсь равняться на других, вроде бы более умных и удачливых, да не всегда получается.

А у вас так бывало? Встречаешь нового человека, слушаешь его, и кажется – живет он намного «круче», чем ты сам. Но случается, половина этих россказней – настоящая выдумка. Люди фантазируют много и с большим удовольствием – как та попутчица из второго купе. В начале пути гостиница, которую они с мужем имели в Болгарии, была двухэтажной, потом в ней вдруг «стало» три этажа, а к концу поездки – все четыре. Причем сама она этого, кажется, не замечала.

… Выходит, вопрос кто живет лучше, всегда оказывается спорным…

– Надо же, Светлана, как тесен мир! – я опять вернулась к нашему разговору, – Ведь мой муж в свое время был председателем «Спутника» в том самом Доме молодежи! А Юрия твоего наверняка видела, ведь свои фирмы мы создавали одновременно, и «кучковались» в одном месте. Но в отличие от меня он точно знал, чем будет заниматься, имел нужное образование и, что немаловажно, верного друга – короче – команду.

Школьный учитель на моем месте мог открыть частную школу, и такая мысль, конечно, была, но тогда это было запрещено строго-настрого. Команды же, с которой можно вершить большие дела, не было, и я в одиночестве бросалась из угла в угол – от шитья постельного белья к торговле мебельными гарнитурами или луком. Спрос на постельное белье периодически падал, а лук, бывало, протухал на пути к прилавку. Оставалась без копейки тут же затевала новое дело: меня гнали в дверь – я лезла в окно…

Дети подрастали, требовалось все больше средств, чтобы их прилично одеть и вкусно накормить. Объяснять же дочке с сыном, как тяжело одной, без отца, растить их двоих я не хотела. Зачем развивать в ребятишках комплекс неполноценности?

Вспоминалось, как страшно было мне, бывшей школьной «училке», отважиться на самостоятельную работу, где нет постоянного оклада, а существует за-ра-бо-тан-ная плата, и сколько разных препонов возникает на этом ухабистом пути!