Читать книгу Счастливый билет - Виктория Вячеславовна Черная - Страница 1

Сборник рассказов

Часть первая. Кит

Кит

Так незаметно, крадясь на цыпочках, словно боясь разбудить спящего ребенка, ступала осень.

Мы сидели с ней на берегу моря. Любовались закатом. Каждый закат уникален. Не бывает одинаковых закатов, одинаковых дней, абсолютно одинаковых людей, все, что нас окружает, все разное, как и мы с ней. Как странно, что все эти отличия начинаешь осознавать именно осенью. Неподалеку от нас шумная компания друзей, собравшихся попрощаться с летом и встретить осень. Мы тоже должны были быть там, но когда я увидел ее здесь, совсем одну, кутающуюся в шаль, я почувствовал, как неуютно мне среди толпы. Я чувствую себя лишним. Наверное, это самое противное чувство – ощущать себя одиноким в толпе людей. Я подошел и сел рядом. Ничего мне не сказав, она подняла на меня глаза, которые совсем недавно искрились от счастья, но сейчас были полны горячей печали и ледяного безразличия, и снова перенесла все свое внимание на закат. Нам больше не о чем разговаривать, все, что могли, мы уже сказали друг другу, и вообще, слова не главное, главное то, что ты чувствуешь, если еще хоть что-то чувствуешь. Мы посидим еще немного, а потом разойдемся. Сегодня я даже не проведу ее до дома, как делал это раньше. Вот так быстро пропадает все привычное, освобождая место для чего-то нового, необъятного, неизученного. Эта тишина несла в себе скорбь по тем общим воспоминаниям, счастливым моментам, которые мы стерли совсем новым ластиком, лежащим теперь в школьном пенале. Единственное, что прерывало немую тишину, это шум морских волн, но и в нем я слышал лишь наш летний смех. Все, что я спросил напоследок, так это:

–Ты видела, как из-за шума киты покидают любимые места?

–Киты?– удивилась она.

Да, быть может, на первый взгляд это глупый вопрос. Когда ноги проваливаются под воду, когда в голове куча других вопрос, но нет смысла их задавать и к тому же человеку, который просил остаться друзьями, не хотел быть просто знакомым, а стал в итоге просто чужим. Я задумался. Да, киты. Мне кажется, что внутри каждого человека живет кит. Он хранит все тайны, мечты, желания. Когда у человека все хорошо, кит диктует ему мелодию души и человек поет. Люди оберегают своего кита, но не задумываются о чужих. Киты плохо видят, поэтому доверяют лишь тому, что они слышат или тому, что подсказывает им сердце. Киты грустят и плачут, погружаясь на большую глубину при высоком давлении на них чужими людьми, но в итоге потоки слез, которые кататься по гладкой мордочке, позволяют видеть им яснее и спустя время защищают глаза от воздействия соли. Киты очень долго отходят после нанесения им раны. Они могут не спать три месяца, не есть восемь, не дышать до двух часов и при этом преодолевать гигантские расстояния до нескольких тысяч километров, заменяя внутреннюю боль на физическую. Киты очень страдают от шума, который производят люди во внешнем мире. Киты долго терпят, верят, что когда-то все наладится, что все будет хорошо, но в итоге, не получив желаемого, наконец сняв разовые очки, они нежно опускают свои грустные глаза авантюринового цвета, любуется последним закатом в этом месте, долго смотрят, как солнце тонет в море, вместе с собой опуская на дно острые осколки их разбитых надежд. И в тот миг, когда море превращается в гигантскую бетономешалку, Киты монотонной смесью вальсируют вокруг своей оси… и все же покидают любимое место.

– Но я никогда не видела, как уплывают киты.

– Они венчаются с болью. Уплывают, заметая следы морской солью.

Новый год

Эту историю про свою маму – Мару Григорьевну, воспитателя по призванию, отличника народного просвещения, которая посвятила работе больше сорока лет своей жизни, отдав всю любовь, теплоту сердца и заботу детям – мне рассказала бабушка.

1942 год. За окном стоял холодный декабрь. В детском саду станицы Кисляковской полным ходом шла подготовка к Новогоднему утреннику.

И вот наступил долгожданный праздник. Радостные дети в ярких костюмах стали водить хоровод вокруг ёлочки, напевая всеми любимую песенку. Как вдруг все неожиданно затихли. В зал вошли немцы. Их было пятеро: четверо молодых, а один постарше и по возрасту, и по званию. Мара не растерялась, пригласила их на детский утренник (она хорошо разговаривала по-немецки), а детям спокойно объяснила, что солдаты просто пришли посмотреть их выступление. Праздник продолжился. Ведущая предложила мальчикам в костюмах зайчиков попрыгать в мешках вокруг елочки, а один мешок дала самому высокому немцу, он же, в свою очередь, не отказался и тоже влез в мешок. А сколько было смеху и радости, когда зайчики прибежали первыми!

Затем по сценарию дети должны были будить медведя. Медведем была Мара Григорьевна. На полу были разбросаны снежки из ваты, дети их поднимали и бросали в Медведя, молодые немцы не отставали от детей и делали тоже самое. Смеялись и ребята, и воспитатели. Настал самый важный момент утренника: появился Дед Мороз. Его изображала худенькая молодая девочка. Непросто ей было справляться с ролью. Чтобы Дед Мороз был статным, в большие валенки молодой воспитательнице положили деревянные бруски – ходить было больно и тяжело, но зато Дед Мороз был как настоящий. Дети рассказывали ему стихи, кто какие знал. Мара очень переживала, чтобы не было стихов про Красную армию, про Родину, но опасения были напрасны. Ребята рассказывали про елочку, про зиму, про снег, а последняя девочка рассказала стихотворение про маму. После ее выступления старший немец вышел из зала. Мара увидела это и заволновалась, но оставить детей не могла. Праздник продолжился. Дед Мороз решил поиграть с детками в игру «заморожу ручки». Ребята протягивали ладошки, а потом старались их быстро убрать на колени, чтобы Дед Мороз не успел коснуться своими огромными варежками. И вот Дед Мороз прошел круг, затем второй, и снова послышался громкий хохот в зале, а перед Дедом Морозом протянулись длинные немецкие руки. Теперь не смог удержаться от смеха даже сам Дед Мороз. И вот утренник подошел к концу. Дедушка раздал детям подарки – приготовленные мешочки.

Прошел час после праздника, все успокоились, дети стали готовиться к обеду. Как вдруг в комнату вошел самый старший немец. Он подошел к Маре, начал задавать ей вопросы, кто ее отец, мать, кто еще в семье есть, где живут, кем работают. Спросил, почему у нее, у русской девушки, немецкое имя – Мара? Но воспитательница не растерялась и сказала, что имя придумала сама, чтоб детям было легко ее называть. Она отвечала спокойно. Получив ответы на вопросы, немец снова вышел и вернулся с коробкой, сказав по-немецки: «Это детям». Когда коробку открыли, то заметили, что в ней лежали печенье, сахар, две большие шоколадные плитки. Дети прыгали, хлопали в ладошки от радости, а Мара улыбалась сквозь слезы и дрожала. Ребята увидели ее плачущую, обступили, обняли, начали гладить по голове, успокаивать, приговаривая: «Хорошая, милая, родная наша Марочка, не плачьте»

Новогоднее чудо

Бледная зима. Декабрь. Холодно. Заколдованное утро. Муж с сыном уехали на соревнования. Мы с дочкой проспали. Совсем «доброе утро». Полдевятого. Темно. Везу дочку в детский сад. Гололед. Машина не слушается меня. Испуг садится вместе со мной за руль. Снег огромными хлопьями падает сверху, кажется, будто небо разрывается на маленькие частички. Вижу, как едут машины с такими же опоздавшими людьми, как и я. Одни водители сосредоточены на дороге, едут аккуратно, так как очень скользко, а другие рискуют: едут на большой скорости, еще и по встречной полосе, как например, эта, которая летит прямо на меня… Визг. Шум. Осколки. Стекло. Никому не слышен мой душераздирающий крик, никто не замечает жуткий страх в глазах. Некий ужас вонзается в кожу, проникает в меня, сковывает мои движения, я не могу ни дышать, ни говорить, все плывет перед глазами, а в голове столько несказанных слов, несовершенных поступков, нереализованных планов, «неотвеченных» вопросов: что же будет дальше? Что же будет с нами? Пожалуйста, Господи, дай второй шанс…прошу…

– Больница – это как маленький населенный пункт. Только там все по-другому. Вместо улиц – длинные коридоры. Вместо голубого неба – высокие потолки. Население делится на две категории: ангелы и прохожие. Ангелы– это врачи, в чьих руках жизни очень многих людей, попавших в этот микромир, но они не могут спасти всех, такова судьба. А прохожие – это обычные люди в белых халатах, на их месте может оказаться любой. Еще вчера ты можешь выступать на сцене, получать аплодисменты, а сегодня сидеть на кушетке и со страхом думать о будущем. Еще вчера ты можешь подметать разноцветные осенние листья, смотреть, как с ними играют жизнерадостные дети, а сегодня оказаться в этом микромире, не понимая, что к чему, прося о помощи любого ангела, пролетающего мимо тебя,– сидел и думал я. – Не могу поверить в происходящее, не могу поверить в то, что я оказался одним из этих прохожих. Всегда знал, что такие случаи нередки в наше время, но почему-то жил с уверенностью, что моей семьи это не коснется. Ведь подумать только: вчера мы всей семьей ужинали вчетвером: я, моя любимая жена, моя родная доченька, мой дорогой сын. Мы были так счастливы, мы были все вместе, рядом, а что сейчас? А я даже не могу выразить словами, что сейчас чувствую. Я боюсь представить, что сейчас чувствует мой сын, которого я оставил у своих родителей на ночь. Да, он еще ребенок, всего-то 7 лет, но он уже все понимает. Я даже не могу представить, что сейчас чувствуют мои любимые жена и дочка за этой стеной. Как бы я хотел быть с ними рядом всегда, даже в то ужасное утро!..

Дверь операционной открылась. Ко мне подошел пожилой опытный врач в очках. Он смотрел прямо на меня и молчал. Тишина, словно туман, холодными руками обняла все пространство вокруг нас. Казалось, что я прекратил дышать на мгновение. Соленые, как морская вода, безжалостные слезы подступали к глазам, мрачные мысли лезли в голову, было очень страшно, но все же тайна не давала покоя, и я, набрав в легкие воздух, тихо спросил:

–Доктор, что с ними?

–Ваша жена жива, ей уже лучше, серьезных травм нет…

–Доктор, спасибо, спасибо! А как же моя родная, моя маленькая…

–Простите, я сделал все, что мог.

Доктор снял очки, и покинул коридор. Я медленно подошел к окну и посмотрел вдаль. По моим щекам катились слезы, одна за другой. И кто придумал, что мужчины не плачут?! Я находился между двумя мирами, не понимая, что к чему: и вроде бы жизнь продолжается, и все же пару минут назад в лице моей дочери эта жизнь закончилась. Опять возвращаюсь в прошлое.

Пять лет назад она только родилась, лежала в своей кроватке, смотрела на мир широко раскрытыми глазами и не понимала что к чему. Затем первые шаги, первые слова, первые рисунки, которые, кстати, сейчас со мной, в моем бумажнике, во внутреннем кармане слева, прямо под сердцем… Слезы душат меня, а я продолжаю: поступление в детский сад, первые друзья, бантики, заколочки, куколки, платья, юбочки, игрушки, да, у нее было много игрушек, но больше всех дочка любила пушистого зайца, всегда носила его с собой. В то утро он был вместе с ней. Интересно, а где он сейчас? Да какая теперь разница! Я разрываюсь внутри! Моя маленькая девочка, с рыженькими кудрявыми волосами, с конопушками на носу, с ярко-зелеными глазами, наивной улыбкой! Почему же именно она ушла из этого мира, так и не познав его! Не понимаю! А за окном кружатся снежинки, им нет дела до моего горя, никому до него нет дела. Когда нам плохо, мы всегда думаем о том, кому плохо в данный момент тоже, но когда мы счастливы, мы не задумываемся о тех, кому плохо. Такая жизнь, так и живем.

В это время на другом конце города в детском доме сидела и смотрела в окно маленькая девочка лет пяти. Она наблюдала за падающими снежинками, смотрела, как за окном украшены новогодними гирляндами прилавки магазинов, в которые заходят мамы с детишками. Новогодняя суета. Сегодня они всей группой смотрели телевизор, где говорили о Кремлевской елке, о том, что через месяц, это будет волшебный праздник, полный сюрпризов и чудес. По радио в соседней комнате звучала песенка с простым текстом: «Как беспечен снег, как прозрачен лед! Здравствуй, новый век! Здравствуй, Новый год! На столе свеча, полночь на часах – время верить в чудеса! Время верить, время верить в чудеса!». Для девочки самым заветным желанием было обрести семью. И малютка поверила в чудо.

…Декабрь подходит к концу. Школьный новогодний утренник уже прошел. На празднике Дедушка Мороз спросил у меня, что я хочу на Новый год, и я ответил, что хочу, чтобы моя сестричка нашлась. Родители сказали, что она ушла от нас, я не совсем понял их слова, но все же верю: она обязательно вернется.

У меня начались каникулы. Я с нетерпением жду Нового года и Кремлевскую Елку, на которую мама и папа пообещали меня сводить. После того, как ушла сестричка, в доме стало тише, но мне это тишина не нравится, я скучаю по времени, проведенному с ней. Ее игрушки родители никуда не убрали, все так же, как было при ней. Наверное, мама и папа тоже верят в то, что она вернется.

…31 декабря. В колонне по два человека вместе с воспитателем из детского дома шли радостные дети. Они торопились на самый главный праздник их жизни – Кремлевскую Елку. Впереди всех шла девочка. Она улыбалась и крепко прижимала к себе любимую игрушку – плюшевого зайца.

Наконец, ребята зашли в большой нарядный зал, их моментально окружили аниматоры. Дети начали танцевать, играть и веселиться. Но рыжеволосой красавице это было не интересно, она остановилась возле огромной елки, украшенной разноцветными шарами, игрушками, мишурой, прижала плюшевого зайчишку и закрыла глаза, загадывая одно-единственное желание, которое обязательно должно сбыться в новогоднюю ночь, потому что это время чудес…

Недалеко от нее стояла семья: мама, папа и сынок лет семи. Мальчик явно кого-то искал глазами. И вот его взгляд остановился на ней. Он подошел к девочке и сказал:

– Сестричка, родная моя, я знал, что найду тебя! Я так рад! Где ты была все это время? Мы так переживали! Так волновались!

Девочка с непониманием смотрела на мальчика, который обнимал ее. Родителя мальчика подошли к нему с недоумением, а мальчик радостно им говорил:

– Мамочка, папочка, я нашел ее, нашел! Сестричка! вот она! и заяц тоже нашелся! я так рад, так рад!

Часть вторая. Как уплывают киты

Как уплывают киты

Спят деревья, укатанные в снежное одеяло, посапывает ветер, лежа на пушистых облаках, а бледная луна раскачивает колыбель с улыбающимся во сне солнцем и просит смеющиеся звёзды закрыть свои алмазные глазки и не будить его. Туман обнимает лохматыми лапами землю. Всё вокруг живет, все вокруг дышит, все вокруг спит.

Девочка, уткнувшись носом в помятую щеку подушки, еще не знает о том, что наступило утро. То самое новое утро, не знающее о бессонной бездыханной ночи, которая уплывает, волоча за собой шлейф собранных людских слез, превратившихся в звёзды.

Где-то вдали, потягиваясь, зевнуло море. Из его огромного синего рта выплыл кит и нарушил покой: грубо разбудил всю природу вокруг, распинал птиц, завязал им морской тиной клювики и приказал сегодня не петь, растолкал деревья, безжалостно обманул прохожих, говоря о том, что он – это последнее, что они видят в своей жизни. Исполнив свои минутные прихоти, кит забрался в комнату к девочке. Будить ее не стал, ждал, пока сама очнется. Ожидая, он медленно разбросал все ее любимые книжки, разлил на бархатный ковер ее духи, разорвал на мелкие кусочки фотографии, на которых запечатлены истории, уже не касающиеся его, распустил по ниточке ее шаль. А затем скинул своим огромным плавником живые цветы и, позволяя им умирать на рассвете, уселся на подоконник, щурясь от солнца, разбудившего своей приторной улыбкой девочку.

Она не сразу открыла глаза, но не от того, что сон был крепок, а потому, что не хотела вставать. Внутри нее всю ночь кашлял кит, он совсем охрип и больше не будил ее песнями. Ей казалось, что он скоро погибнет, ведь море внутри этой ночью разбушевалось и почти все выплескалось через глаза. А та лужица, что еще осталась, чуть прикрывала морщинистый лоб кита внутри нее.

Окончательно осознав, что проснулась, девочка заметила незваного гостя. Испугавшись, она спрыгнула с постели и выскочила из комнаты, оберегая своего кита. Но огромная чудо-рыба плыла за ней, выламывая двери, раскалывая рамки настенных картин, разбивая посуду, разламывая на две части пластинки с музыкой. Она знала, чей это огромный кит воет, ревет, стонет, всхлипывает и призывает ее открыть ванную комнату, в которой она спряталась со своим кричащим и просящим о помощи китом внутри. Как же сильно девочка не хотела с ним расставаться, не хотела отпускать все хорошее, что связывало их! Но, осознавая, что ее китенок внутри почти не дышит, она с болью отворила дверь, разлучавшую китов, и позволила им уплыть через сливное отверстие в ванне.

Девочка чувствовала, как ноют раздробленные внутри ребра, как холодеют руки и леденеет сердце. Она мечтала, чтобы ее ноги превратились в хвост, чтобы она могла петь песни своему киту и плавать с ним наперегонки. Но вместо этого между ними на огромном корабле уже плыло время, навсегда разделявшее своей водой их, таких родных, когда-то любивших и, казалось бы, неразлучных.

Она скучала, внутри нее образовывалась пустота. Склеенные фотографии не радовали, после реконструкции картины казались поддельными, переписанные ею книги были уже не интересны, новые двери не могли заменить привычный скрип старых, а песни на модных дисках отвратительно отличались от мелодичных напевов ее кита.

Она вспоминала, как мальчик – хозяин огромного кита – рассказывал ей о боли уплывающих китов. Она знала, что киты уплывают вместе, рядышком, соприкасаясь нежно и бережно плавниками. И как бы люди их ни защищали, ни прятали, если один кит уплывает, то другой обязательно плывет за ним. Уплывая, киты поддерживают друг друга, они не одиноки, а это значит, что им не больно. Больно людям, ведь разочарование, чувство потери и опустошённости остаются с ними, но ненадолго. На месте уплывающего кита в пустоте рождается новый, который обязательно будет рядом. Однако как часто в особые вечера людям не хватает того первого, искреннего и светлого чувства, которое они пережили с первым китом. И даже спустя время им очень трудно уснуть, так и не найдя ответ на вечный вопрос: «Куда же киты уплыли?»

Руки

Сижу в квартире. Пусто. Равнодушие и темнота. Поздно. Я ничей. Я работаю клоуном, веселюсь, но в душе я робот. У меня нет сердца, есть что-то похожее, каменное и тщательно отполированное. Однажды посторонние руки обняли этот булыжник, и на нем выросли лилии. От их приторного вкуса до сих пор болит голова. Я отталкивал эти руки, я бил по ним что есть силы, а они продолжали обнимать и закрывали окна моей комнаты, чтобы меня не продуло. Я ненавидел эти руки все сильней. А лилии внутри все распускались. Я кусал каждый палец, но я надевал и кольца. Я застегивал браслеты, но я грубо сжимал тонкие запястья до вздутия вен. В них не попадал воздух, зато в моей голове он гулял, как ветер в поле (в ней ведь есть, где разгуляться!).