Читать книгу Долг сердца - Villa Orient - Страница 1

Ничто так не укрепляет чувство долга, как невозможность уклониться от его исполнения.

Тристан Бернар

Я только что вышла из операционной, снимая стерильный костюм, перчатки и шапочку, и опустила руки под тугую струю воды, смывая антисептик. В душевую зашла старшая медсестра нашего хирургического отделения.

– Только закончили? Долго вы…

– Сложная операция, но пациент стабильный, прогноз оптимистичный.

– Главный тебя хотел.

– Зачем?

– Не знаю, сходи, спроси.

– Ладно.

Для чего вызывает главврач? Мои проблемы с погонами закончились ещё год назад. Из пациентов и родственников вроде последнее время никто не жаловался. Все стабильные, даже тяжёлые, регулярно перевожу из реанимации в отделение и выписываю. Ладно, идти надо сейчас, не хочу откладывать.

Я постучала в дверь кабинета главного и приоткрыла её:

– Вызывали, Иван Сергеевич?

– Заходи, Ольга Дмитриевна.

Главный явно был очень озабочен и обдумывал, как начать разговор, стараясь не смотреть на меня.

– Садись, Ольга, не стой.

Я села. Главный медленно отложил папку на столе и сцепил руки в замок.

– Ольга, три часа назад твой отец поступил в первую градскую с тремя пулевыми. Одно в сердце на вылет. Скончался на месте до прибытия скорой. Соболезную тебе.

Я знала, что когда-то случится нечто подобное, но сейчас я всё равно не была готова к этой новости. Папа, почему ты оставил меня сейчас? Я онемела, пока главный продолжал говорить:

– Ольга, я звонил в морг первой градской, предупредил, что ты подъедешь, так что встретят тебя там без проблем. На ближайшие две недели оформим тебе отпуск. Если будет нужно, то продлим, ты только сообщи. Ольга, ты меня слышишь?

– Да.

– Может, позвать кого-нибудь тебе в помощь?

– Не нужно, спасибо. Я пойду?

– Я соболезную, Ольга.

Я на автомате вышла из кабинета, переоделась и двинулась от одной больницы к другой. Весна только началась. Сквозь стаявший снег проглядывали чёрные проплешины земли. Мокрая каша хлюпала под ногами на асфальте. Зато солнце светило ярко, продлевая световой день. Благо, ехать далеко, чтобы немного привести мысли в порядок.

Мой отец был криминальным авторитетом. Можно осуждать криминал сколько угодно долго, и это будет абсолютно справедливо. Но есть люди, для которых это норма. Таких людей как мой отец.

Он не мог по-другому. Это было его дело, его призвание, то, в чём он был хорош. Мама принимала его таким, какой он есть, но очень переживала, а у неё было больное сердце. Она умерла от сердечной недостаточности, когда мне было 12 лет. Так мы с папой остались вдвоём.

Сначала я не верила, что жизнь может быть настолько жестокой. Потом люто ненавидела отца. И только потом смогла плакать. Когда слёзы закончились, я научилась жить с болью и одиночеством и стала другим человеком.

Мы не можем изменить людей вокруг нас, но мы можем выбрать тех, кто нас будет окружать. В этом и была моя цель. Я отгородилась от отца. Я приняла тот факт, что его почти никогда не бывает рядом. Я стала самостоятельной. Научилась готовить, стирать, гладить, вела быт, делала уроки. Я перестала бояться плохих новостей. Я знала, когда-то мне их сообщат. В этом бизнесе не уходят на пенсию. Но когда это случится, я буду как можно меньше связана с отцом. Но сейчас я поняла, что кровная связь самая сильная. Не общие интересы, не совместное проживание, а родство крови, сердца и души. Я отгораживалась, чтобы быть дальше, а сейчас жалела, что не была ближе.

Я была очень похожа на отца. У нас с ним один сложный характер на двоих. Не смотря на мою отстранённость, я всегда знала, что могу приехать и увидеть отца, могу поговорить с ним. Он всегда знал нужные слова. Он умел обнимать, поддерживать и успокаивать, когда это было по-настоящему нужно. А теперь его никогда уже не будет рядом. Он ушёл навсегда. Кто же теперь меня поддержит, папа?

Сколько боли может выдержать моя душа? Может ли моё сердце пережить потерю самого близкого человека? Почему я всегда была так невнимательна и беспечна к отцу, как будто впереди у нас целая вечность? Как часто в жизни я придавала значение второстепенному и не замечала главное? Почему из тысячи незначительных слов, сказанных друг другу, мы не услышали наши души?

Я была настолько слепа и стремились к своей заветной цели быть независимой и далекой что не успела сказать дорогому мне человеку очень важные для него слова: «люблю» и «прости».

Я дошла до первой градской. Морг всегда в стороне от основного здания. На парковке стояли чёрные машины разных размеров и марок. Много чёрных машин. У них кучками толпились мужчины в чёрных пальто или кожаных куртках. Много мужчин. Разговоры прекратились, когда я проходила мимо. Некоторые смотрели прямо, кто-то косился, другие старались не смотреть в мою сторону. Я никого из них не знала.

Я никогда не была в курсе дел отца. Это моя принципиальная позиция. Я не хочу иметь ничего общего с этим бизнесом. Я ничего не знаю, поэтому на допросах не смогу сказать ничего важного. Поэтому я поступила учиться в военную медицинскую академию. Я была закалённой для жизни в казарме, строевой подготовке и службе с дежурствами. И ещё где-то в глубине души, я надеялась, что смогу помочь отцу. Надеялась, что мне позвонят, и я, хирург, зашью, где нужно. Но сегодняшний день показал, что самая моя большая надежда оказалась тщетной, и сделать уже ничего нельзя.

Я вошла в здание. Характерный запах ударил в нос. Этим меня не остановишь. Обычное место, часто бывала в подобных местах, наверное, даже чаще, чем в магазине одежды. И так даже легче, как будто я пришла сюда не по личному делу. Я прошла сразу к ординаторской. Дверь открыта, трое врачей пьют чай. Я вошла.

– Здравствуйте, я Ольга Филатова.

Молодой интерн повёл меня по белым коридорам до «холодильника».

– Мы уже вскрыли. Три пулевых огнестрельных отверстия. Все навылет. Одно летальное через сердце.

Он выдвинул «холодильник». Отец лежал бледный. Его волевые черты лица заострились, но природная мужская красота всё же была с ним.

– Я вас оставлю, – интерн удалился.

Грудь отца пересекали швы от вскрытия. Он потерял много крови, но умер мгновенно. Три тёмных отверстия с опалёнными краями от пуль чернели на мощной груди. Я прикоснулась к одному из ранений и обвела по краю, а потом дотронулась до его щеки. Кожа уже была прохладной.

– Папа, я должна попросить у тебя прощения, – я шептала, как будто он мог меня услышать, хотя бы в последний раз. – Меня не было рядом. Я не смогла тебя спасти. Прости меня, папа.

Я поцеловала его в щёку, ещё раз прикоснулась к груди, где ещё недавно билось родное сердце. Я задвинула каталку и вышла. Я всё ещё не могла плакать. Интерн был удивлён, что я так быстро.

– Мне нужно подписать бумаги и определить, когда забрать тело отца.

Он поспешно затараторил:

– О, нет, только подписать. Всё уже оплачено. Его друзья приезжали, сказали, что всё подготовят к послезавтра и заберут. Просили подготовить тело к десяти утра.

Друзья, значит. Я не знала папиных друзей. И были ли они у него…

Мы вернулись в ординаторскую. Я подписала бумаги, оделась и ушла. У выхода всё ещё стояли машины и мужчины. Один из них отделился от толпы и твёрдой походкой направился ко мне.

– Ольга Филатова?

– А разве не похожа?

– Похожа. Садись в машину.

– Зачем?

– Нужно утрясти кое-какие дела твоего отца.

– Я ничего не знаю о делах отца.

– Скоро узнáешь.

Мужик не собирался отступать, так что пришлось проехаться. Мы кружили по городу, меняли машины и водителей. Я быстро потеряла интерес к происходящему и в промежутках проваливалась в сон после ночной смены и шока.

– Приехали, вылезай.

Я часто заморгала, пытаясь отогнать сон, и спустила ногу, осматриваясь по сторонам. Мы заехали в закрытый двор, судя по всему где-то в центре города с историческими постройками. Въезд во двор был не просто перекрыт шлагбаумом, а полностью закрыт железными воротами. Для меня открыли металлическую дверь в здание, похоже, бронированную.

– Бункер Сталина?

– Проходи, дочка Сталина.

Сразу за дверью начиналась узкая лестница, а за ней балкон. Ночной клуб. Днём это мрачное зрелище. Черная сцена, оплетённая проводами, неподвижный зеркальный шар, которому нечего отражать, пустые софиты, чёрные столы и стулья. Мы прошли по коридору, где начинались приватные комнаты. Мой сопровождающий вошёл в комнату и прикрыл дверь. Я слышала короткий разговор, но слов разобрать не могла. Он вернулся и открыл передо мной дверь.

Только в фильмах главный герой стоит спиной к двери, а потом картинно поворачивается на камеру, выгодно демонстрируя подтянутую фигуру и лицо. В реальности главный герой стоял лицом к двери и не двигался, хотя ему это было не нужно. Фигура у него была отличная – высокий, широкоплечий, атлетически сложенный, с красивым мужественным лицом.

– Садись, Оля. Помнишь меня?

Я прошла к кожаному дивану и пыталась скрыть эмоции от воспоминаний. Я помню его. Помню, как отец притащил худого долговязого пятнадцатилетнего пацана-беспризорника через полгода после маминой смерти и помогал ему. Но лучше бы он этого не делал. Потом помню его одиннадцать лет назад студентом известного вуза и чемпионом ММА, подтянутым и крепким. И помню ещё кое-что, а думала, что забыла.

– Помню, Дэн.

– Так вот, какой ты стала.

– А ты ожидал увидеть гламурную девицу в норковой шубе с накаченными губами?

– А разве губы у тебя не накаченные?

– Подъёб засчитан. Плюс 100 очков. Я здесь за этим?

Он вдруг сразу стал серьёзным. Дэн вообще был глубоко вдумчивым, сколько я его помню.

– Нет.

– Тогда зачем?

– У твоего отца остался долг.

– Насколько я знаю, у моего отца не было легального бизнеса, поэтому наследство мне не полагается. Есть только недвижимость. Если нужно, я могу её продать.

– Нет, Оля, другой долг. Если бы были деньги, я бы отдал сам.

– Тогда что за долг?

– Он подписался на одно дело, и теперь его партнёры хотят, чтобы ты это закончила.

– Я ничего не знаю о делах отца. Это всем известно. Поэтому не представляю, чем могу помочь его партнёрам.

– Проблемы индейцев шерифа не волнуют. Они выйдут на тебя в ближайшее время. Скорее всего, на похоронах.

На похоронах. Это значит, что даже проводить отца я не смогу как следует.

– Оля, у тебя что-то болит?

– С чего ты взял?

– Ты морщишься как от сильной боли.

– Я устала, Дэн, и хочу домой.

– Хорошо, Оля. Я всё равно пока не знаю подробностей.

Сквозь затуманенное сознание я с трудом соображала. Зачем я здесь? Он ведь не сказал мне ничего важного. Просто хотел на меня посмотреть? Понять, насколько я вменяемая и подхожу для его планов? Мне это было безразлично. Сейчас я не чувствовала практически ничего кроме боли утраты. Поэтому спросила я совсем о другом:

– Меня кто-нибудь подвезёт?

– Да, но на твою съемную квартиру нельзя.

– Почему? – Я даже не поинтересовалась, откуда он знает про мою съёмную квартиру.

– Там гостеприимные китайские замки, вскрываются скрепками за минуту. А потом мори жучков по всем углам.

– Тогда куда?

– В квартиру отца, там охрана и чисто.

Тут в комнату резко вошла девица. Высокая, стройная, длинноногая, в коротких кожаных шортах на чулках в сеточку и цветной шубке из непонятного меха поверх майки, которая открывала бóльшую часть груди. Нарисованное красивое лицо, яркие губы и белые зубки, которыми она лениво пережевывала жвачку. Она бросила на меня беглый взгляд и обратила всё своё внимание на Дэна.

– Я зайду позже, босс, – прощебетала она.

– Да уж, моя радость, – мягкий тон мгновенно превратился в ледяной, –  зайди позже.

Девица картинно развернулась и вышла, но дверь прикрыть не забыла.

– Я тоже пойду.

Я встала с дивана.

– Оля, мои соболезнования.

Мне было очень больно, и я опять морщилась.