Читать книгу Другая жизнь солдата - Виталий Друг-ой - Страница 1

Пролог

 Мы, "духи", как называли только что прибывших в армейскую учебку новобранцев, сидели на деревянной лавочке в курилке, как к нам подсел "старичок", заканчивающий полугодичный курс.

– Пацаны, на этой лавке неделю назад двух наших убили…

– Как так? – спросил я

– А вот так… Колян положил карабин себе на колени и, видимо случайно, хотя кто его знает… нажал курок. Того, кто слева от него пробило насквозь, а второму – прямо в сердце.

– Его посадили?

– Отпустили до суда. У него папа – большая шишка в Москве.

…Уже потом мы узнали, что ему дали всего лишь пять лет условно.

 Так началась моя другая жизнь – жизнь солдата.

Глава 1. Учебка

 Шёл 1985 год. Год, который для меня длился целую вечность. Студент, недавно окончивший первый курс Саратовского политеха- я вдруг попадаю под так называемый Андроповский призыв в армию. В военкомате, после медосмотра и собеседования, меня записали в ракетные войска в сержантскую учебку между Москвой и Ленинградом возле городка Руза, чему я очень обрадовался. Ведь друзей призвали кого в пограничники на Дальний восток, кого – на три года в Морфлот, а кого и вообще – воевать в Афганистане.

 Везли нас из Саратова всю ночь на поезде в шумном набитом призывниками плацкартном вагоне. Лежачих мест не хватало, и я пристроился на третьей полке для багажа: жестковато, но всё же под утро задремал на пару часов.

В полку нас распределили по взводам. И тут мне тоже повезло: наш взвод был собран наполовину из студентов, к тому же Вовка Светличкин – студент из Москвы, с которым мы познакомились по дороге в Рузу, тоже оказался в моём взводе. Но на этом всё моё везение и закончилось. Нам выдали форму, постригли наголо и повели в баню. В бане я поскользнулся, не упал, но сильно ободрал и порезал ногу о сломанную плитку. Ребята посоветовали приложить подорожник. Возможно всё бы и зажило, если бы это было в сухом Саратовском климате, а не в болотистых краях Рузы. Сержанту я ничего не сказал. Подумал: решит, что я симулянт. А на утренней трёхкилометровой пробежке я прибежал почти последним. Новые кирзовые сапоги обжигали рану. Хорошо ещё – мой папа перед призывом научил меня правильно наматывать портянки на ногу. Так я терпел и бегал по утрам с раненой ногой дней пять. Сначала казалось – боль притупилась, но потом вдруг понял, что рана стала гноиться и превращаться в глубокую дыру. Показал сержанту – тому чуть плохо не стало при виде этой раны. Отправили меня в санчасть. Отлежался там неделю, а к принятию присяги уже почти всё зажило.

 До принятия присяги оставалось совсем мало дней, а нужно было и текст присяги выучить, и научиться ходить чётким строевым шагом. И то, и другое давалось непросто, особенно зазубривание текста. По наследству от папы, у меня всю жизнь с самого рождения память сильно отличается от памяти большинства людей. Я легко запоминаю лица и картинки, но не могу запоминать стихи и тексты, имена и фамилии тоже плохо запоминаю. Текст присяги я заучивал по слову, по части предложения, потом по предложению. Читал сотни раз, очень переживал забыть текст и опозориться при всех. К тому же на присягу обещали приехать родители. С великим трудом я запомнил весь текст присяги. И какое же было моё разочарование, когда на самой церемонии выдали папку с этим текстом присяги и его нужно было просто прочитать.

 Вообще, первые месяцы в учебке были серьёзным шоком для многих молодых солдат, и я не был исключением. Кормили очень плохо, а физические нагрузки были такие, от которых я, и так при небольшом своём весе в шестьдесят килограмм, сбросил ещё три килограмма за пару месяцев. В столовую шли строевым шагом, а если плохо шли, сержант поворачивал строй на стадион и гонял до тех пор, пока и кушать не оставалось сил. К тому же из-за потерянного времени на стадионе, уже через несколько минут обеда звучала команда: "Встать! Выходи строиться!". Солдаты злились, хватали, кто успевал, кусок хлеба, запихивали в карман и выходили из столовой. Вечером живот сводило от голода. От родителями привезённой еды у меня в кармане оставался зубчик чеснока. Хлеб я проглотил ещё вечером, а на ночном дежурстве уже растягивал этот маленький зубчик, чтобы как-то дотянуть до смены.

 Нашему сержанту было всего девятнадцать лет, на год старше нас, до армии он учился в техучилище и студентов недолюбливал- "слишком умные". Он долгое время вынашивал дикую идею: поубавить наше "завышенное самомнение". На самом же деле он просто наслаждался собственной властью над людьми и ему доставляло удовольствие унизить именно студентов. Если одеваться и раздеваться утром при подъёме и вечером перед отбоем по десять, а то и двадцать раз мы, скрипя зубами, выдерживали, то на физической подготовке приходилось очень туго. Я не был спортсменом, но занимался борьбой дзюдо и самбо пару лет в школе и год в институте, мог подтянуться на турнике раз двенадцать, отжаться от земли раз сорок.

 Но в сто раз сложнее отжиматься по команде, когда сержант говорит "раз" и часть солдат опустилась и ждёт отстающих, "два"– часть поднялась и снова ждёт отстающих. Некоторые новобранцы падали без сил. Тогда сержант заводил нас в грязь и лужи, и мы отжимались там. Кто не выдерживал- оказывался по уши в болоте и потом полночи отстирывал обмундирование.

 Ежедневные тренировки, бег и строевая подготовка, технические занятия общевойсковые по одеванию химзащиты с противогазами, чистка оружия, стрельба из карабина, дежурства, караул и специальные занятия, когда нас учили заправлять ракеты за нормативное время, обучали их механическому и электронному устройству и устраивали экзамены – всё это медленно, но упорно превращало нас в настоящих солдат ракетных войск. А так как учебка была сержантская, и наш взвод стал одним из лучших, всё-таки студенты обучались быстрее и качественнее, почти всем в нашем взводе собирались дать звание младшего сержанта.

 И тут произошло чрезвычайное происшествие в соседнем пехотном батальоне: сбежал солдат. Мы должны были помочь пехоте его найти в лесах окрестностей Рузы.

 Привезли нас на грузовиках в поле перед лесом и проинструктировали: если мы задержимся более, чем на три часа и не сообщим о том, где находимся, то и наше отсутствие будет рассматриваться как побег со всеми вытекающими последствиями. Вошли мы в лес почти строем с интервалом друг от друга около десяти метров, чтобы было видно или хотя бы слышно друг друга. Но лес то оказался дремучий как в сказках. А голодные солдаты начали ещё и землянику подбирать. В общем, уже через пятнадцать минут все разбрелись, и я оказался один среди огромных в несколько обхватов, частью поваленных, а частью закрывающих небо деревьев, в полумраке среди бела дня. Я помнил из книг: ориентироваться надо либо по солнцу, либо по мху на северной стороне деревьев. Когда солнца стало почти не видно, криков солдат не слышно, я вдруг ощутил сапогом шаткую поверхность земли. Болото- тут же вспомнил Лизу Бричкину из фильма "А зори здесь тихие". Наступил правее, попробовал левее – везде было болото. Оставалось одно- поворачивать обратно. И я повернул, шёл около двух часов, ориентируясь по солнцу и мху, когда не было видно солнца. Вышел в похожее поле со стогами сена ближе к вечеру. Обрадовался, что вышел из болота и леса живым, но тут же вспомнил: меня могут посчитать дезертиром как того солдата, который сбежал. Ведь времени прошло уже больше трёх часов с момента входа в лес.

 Что делать? "Нужно искать поселение людей и телефон, а может и наших встречу"– решил я и пошагал по полю, переживая всё больше от мысли: меня могут наказать за длительное отсутствие. Вдруг из ближайшего стога сена я услышал окрик "Стой – кто идёт. Руки вверх!". Я поднял руки и увидел солдата-пехотинца с наведённым на меня автоматом. Но я не испугался, а наоборот- сильно обрадовался и объяснил кто я и откуда. Оказалось: их часть тоже помогала в розысках сбежавшего солдата. Он показал мне направление, где их часть расположена, и я туда отправился. Там я объяснил ситуацию офицеру, а тот разрешил мне ехать в грузовике в направлении моей части. На пол пути на обочине я увидел часть наших ребят со взвода вместе с сержантом и присоединился к ним… Почти половина солдат из нашего взвода заблудились в этом дремучем болотистом лесу. И мы ещё до позднего вечера собирали и дожидались наших ребят. А про того солдата, который сбежал, ходили слухи, будто бы его арестовали уже, когда он добрался до своего дома.

Наступил октябрь – последний месяц в учебке. Экзамены мы уже все сдали успешно и оставалось только выдержать боевое учение: марш-бросок на тридцать пять километров в полной экипировке. А это значило, что кроме тяжёлого карабина со штык-ножом и патронами, весившего как два автомата Калашников, навешиваешь на себя котелок с флягой воды, медаптечку, ОЗК с противогазом. ОЗК – это общевойсковой защитный комплект, а точнее резиновый плащ и резиновые бахилы до пояса, перчатки- защита от химического и бактериологического оружия. Нам ещё повезло, что шинели разрешили не брать, хотя потом мы об этом пожалели… Все вещи были плотно и аккуратно свёрнуты, чтобы можно было легче и бесшумно передвигаться.

Выдвинулись большой растянутой колонной из трёх батарей, в каждой по четыре взвода, но через несколько километров разделились на группы по два взвода. Периодически то шли, то бежали, то ползли, то командовали "Вспышка справа!", "Вспышка слева!" или "Химическая атака!". Если по первым двум командам надо было падать головой в противоположном направлении и накрывать голову руками, то при последней- за пол минуты нужно было одеть ОЗК с противогазом и продолжать марш-бросок, задыхаясь от нехватки воздуха и обливаясь потом, хоть и была глубокая холодная осень.

 Через пару десятков километров мы свалились на траву отдохнуть и пообедать, как через несколько минут получили по рации новый приказ: перейти вброд речку Рузу и ожидать на другом берегу дальнейшей команды. До мелководья было километров десять, времени же выделили мало. Плавать умели все. И наш командир взвода решил дать нам лишних несколько минут отдыха, а потом срезать путь примерно вдвое, но при этом пройти по более глубокому участку реки. Река Руза в тех местах была не широкая: метров семьдесят. Но течение было довольно сильным. И температура воды была близка к нулю, как, впрочем, и воздуха. Но об этом мы уже узнали позже, когда сняли сапоги и гимнастёрки и попробовали зайти в воду. Держа над головой карабины, одежду, сапоги и всё снаряжение, мы с трудом добрели до середины реки, где вода уже доходила до груди. Надо было проплыть всего метров десять, но быстрое течение сбивало с ног и сносило нас ещё метров на двадцать. Один из солдат уронил в воду сапог и не мог его поймать. Командир вплавь догнал сапог, но при этом еле-еле доплыл до берега сам. Измученные и продрогшие до костей мы стали одеваться на противоположном берегу. За нами послали грузовик. Задание было выполнено. Начало темнеть и холодать. А грузовика всё не было. Вот тут-то мы и пожалели, что не взяли шинели. А ещё через час хлынул проливной дождь и промочил насквозь те участки гимнастёрок, которые не успели намокнуть в ледяной реке.

 Приехавший грузовик оказался полностью открытым и всю дорогу в часть нас обжигало леденящим ветром с дождём.

 Не удивительно – после этого учения большая часть солдат заболела. У меня был сильный гнойный отит: за ночь вся подушка становилась розовой. Две недели не спадала температура. В санчасти не могли её сбить никакими лекарствами. Врач решил повезти меня к профессору в Москву, чтобы принять решение о досрочном увольнении со службы – комиссовании.

 А за день до поездки в Москву у меня спала температура и перестали болеть уши. Так мы в Москву и не поехали. Я получил звание младшего сержанта ракетных войск и был направлен из учебки в "Войска" на Западную Украину в Прикарпатье.

 Но это уже отдельная длинная и ещё более интересная история моей службы в Советской армии.

Глава 2. Войска

Часть первая.

– Эй, салаги, б…, иди сюда!

– Вам чё, сука, жить надоело?! Ну-ка быстро ко мне!

– Кому сказал, бегом сюда!

Наглого вида группа солдат-кавказцев с расстёгнутыми до груди воротами гимнастёрок и приспущенными ремнями, примерно так, только в сочетании с матом, позвала нас познакомиться, когда мы- пятеро новоприбывших в полк солдат, переступили порог армейской казармы, большого помещения, в котором в несколько рядов были расставлены около пятидесяти коек с тумбочками и табуретками.

– Б…, сюда иди… и дальше тирада матерных слов.

 Мы- два новоиспечённых младших сержанта и трое рядовых из разных учебок, медленно молча приблизились к "дедам".

Усатый высокий сержант, по всей видимости, азербайджанец и низенький тоже усатый полный армянин со сверлящим взглядом позвали меня первым. Возле них стояло ещё солдат семь.

– Эй ты! Иди сюда! Ты кто?

– Младший сержант Дзюбов…

– Мы видим, что младший. Я спрашиваю: кто ты по национальности?

– Еврей

 Секундная пауза показалась вечностью. Я подумал: "Впервые в жизни произношу это слово открыто и с достоинством".

– Хорошо. У нас нет евреев. Ты первый.

 Такого спокойного ответа от них я не ожидал, но сразу понял: они к евреям относятся лучше, чем русские в моём родном Саратове.

– А ты – кто? – перекинули пристальное внимание "деды" на второго белобрысого младшего сержанта в очках.

– Младший сержант Альберт. Я русский…

– Что-то не похож ты на русского и фамилия… Откуда ты?

– Из Молдавии из Кишинёва

– Так ты молдаван?

– Нет. Русский…

– Смотри. Если врёшь- тебе не жить.

 Остальные: рядовой Житарь, полноватый, высокий и интеллигентный, но с детским испуганным и растерянным выражением лица студент, молдаванин из Кишинёва, русский парнишка, которого я плохо запомнил, и азербайджанец Мамедов из моей учебки.

 Последнего приняли как родного и тут же отвели в сторону- "зёма" (земляк) и перешли на азербайджанский. А нам четверым сказали, что тут нет деления на сержантов и рядовых, а всем "салагам" до года службы положено подчиняться "дедам"– кто прослужил от года до полутора лет и "дембелям" – от полутора лет до увольнения. Кроме беспрекословного подчинения в наши обязанности будет входить читать "дембелям" сказку на ночь, но это они объяснят позже.

"Ясно?! Салллаги!"– рявкнул усатый сержант-азербайджанец.

 В ответ кивнул и промямлил "так точно" только запуганный Житарь.

Последнюю из сплошного мата фразу я понял так: "Кто не будет подчиняться- будем избивать до смерти".

 Ноябрь 1985-го был холодным. В последние недели в учебке мы уже перешли на зимнюю форму одежды: новенькие по размеру шинели и шапки вместо пилоток сидели на нас идеально. С группой солдат и сопровождающим офицером мы сели на поезд Москва-Ивано-Франковск, который примерно за сутки должен был довезти нас, и оттуда ещё одним поездом мы должны были добраться до нового места службы возле городка Надворная, расположенного в Прикарпатье, недалеко от границы с Румынией.

В память врезался момент, когда была остановка поезда во Львове. Перед тем, как выйти подышать воздухом или курящим- покурить, офицер провёл с нами беседу: "Львов – это вам не Россия и даже не Украина- а Западная Украина. Местные жители – это потомки бандеровцев и тех, кто был против Советской власти. Остались и те, кто воевал на стороне фашистов. Русских здесь не любят, а Советских солдат- ненавидят. Приказываю: от поезда не отходить и быть начеку."

 Из Ивано-Франковска до Надворной ехало меньше десяти солдат. А там нас встретил прапорщик на грузовике, в который посадили меня, ещё одного младшего сержанта и трёх рядовых солдат.

 Воинская часть занимала довольно большую территорию и в неё входили не только ракетный технический дивизион, куда нас распределили после учебки, но там же были казармы и пехоты, и связистов, и других подразделений, огромная общая столовая и чайная- небольшой магазин-буфет.

Половина казармы, где располагался наш дивизион, была отгорожена ширмой с широким проходом, за которой находились солдаты-водители.

 Прапорщик отвёл нас в каптёрку – небольшое складское помещение, где мы сдали наше новенькое обмундирование, шинели и шапки, а взамен получили то же самое, только не по размеру и очень старое, в мазутных пятнах, якобы для работы, чтобы не пачкать новые вещи. Как потом выяснилось: всё новое отдали "дембелям" для увольнения, а нам в этом старье предстояло ходить ещё целый год. Но мы уже были готовы и к худшему, так как перед отъездом из учебки сержанты нам пообещали множество неприятных сюрпризов в "войсках" с весёлым напутствием: "Вешайтесь!"

 Отбой был в десять вечера, а подъём в шесть утра, как и в учебке, но мы были очень уставшие после дороги, и я моментально заснул… Вдруг примерно через час меня сильно толкнули в плечо. В полумраке надо мной склонилось трое солдат, одного из которых я узнал: это был моего призыва рядовой Гарбаджиу из Молдавии, но не из учебки, а уже служивший в этом дивизионе в войсках.

– Подъём, сержант. Мы тебя сказке учить будем.

– Какая сказка?! Утром расскажешь.

– Нет. Нужно срочно. Мне деды приказали. А если не выучишь до завтрашнего вечера, то нам обоим так навешают – родная мама не узнает.

– Я всё равно не запомню: память плохая.

– А ты запиши: вот тебе лист и карандаш.

 Мы отошли ближе к дежурному освещению и я, положив листок на тумбочку, записал примерно такой дембельский "фольклор":

"Шестьдесят пятый день прошёл, старшина-козёл домой ушёл… Дембель стал на день короче. Всем дедам спокойной ночи." Из "инструктажа" Молдавана – такая у него была незатейливая кличка, я понял, что деды будут нас "салаг" вызывать в любое время, а мы должны вести счёт: сколько дней им осталось до дембеля или официального дня начала увольнения их призыва. Ну и, естественно, рассказывать им эту "дембельскую сказку". Меня разбудили не первым: младший сержант Альберт, который прибыл со мной, тоже не спал и читал эту "сказку". Разговаривать с ним я не стал, так как он мне показался очень замкнутым, и я быстро уснул.

 На утро, по команде "Технический дивизион, подъём!", мы быстренько оделись, застелили наши койки и собирались идти умываться, как нас, всех пятерых, прибывших из учебки, остановил сержант Асланов, тот самый высокий усатый азербайджанец.

– Куда?! Вернитесь и застелите остальные койки.

– Какие? Мы свои застелили.

– Вот эти…

 И сержант указал нам на девять коек, причём на двух из них продолжали ещё спать деды. Приказ сержанта, да ещё и деда, пришлось выполнять. Только рядовой Мамедов воспользовался своим положением "зёмы": кое как застелил одну кровать, а нам каждому досталось по две.