Читать книгу Эффект пересечения - Виталий Фёдорович Слюсарь - Страница 1

Выныривать было – будто продавливаешься сквозь вязкую неподатливую толщу воды… совсем как тогда, двадцать лет назад, на Индейском омуте.

Обрыв был высок, футов пятнадцати, но показался ещё выше, едва он подступил к краю. Коленки сделались вдруг слабыми. Тёмная глубина омута тянула к себе. А за спиной стояли молча шестеро мальчишек из Велосипедного Патруля Спрингвилла. Стояли и просто смотрели. Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы знать это.

Но он обернулся.

Они смотрели каждый по-своему, одинаковым было лишь любопытство: прыгнет – не прыгнет? Долговязый Билл Конвей насмешливо морщил нос, Остин Хейсмит чуть отвёл глаза в сторону, чтобы не встретиться с ним взглядом, конопатые братья Энди и Марк Уиллинги даже улыбнулись слегка ободряюще, Том Макадамс равнодушно жевал жвачку… и только Эрик Холлоу, лидер ВП, смотрел прямо и неотрывно, сузив холодные серые глаза.

Секунды казались бесконечными. Несмотря на июньскую жару Арканзаса, по спине пробежал озноб.

– Ну, так как, будешь прыгать? – с ленцой в голосе спросил Эрик Холлоу, не отводя своего колючего взгляда – совсем как у какого-нибудь злодея из комиксов. Хотя нет, Эрик подражает не персонажам комиксов, для него кумир – старший брат Карл, который вернулся недавно с войны где-то в Европе и теперь разгуливал по Спрингвиллу с эмблемой «Белой Нации» на плече: чёрный круг с белой свастикой внутри. Эрик не раз уже заявлял, что в следующем году сделает себе такую же татуировку, только мало кто ему верил. «Белая Нация» – организация серьёзная, её подразделения разбросаны по всем восточным штатам, и юнцов вроде Эрика туда просто не принимают.

Но Эрик был лидером Велосипедного Патруля, самой крутой компании Спрингвилла, и от его решения зависело, кого примут в ВП, а кого нет.

– Мы же договаривались. Если хочешь вступить в ВП, ты должен прыгнуть. – Эрик растягивал слова так, как будто ему было невыносимо скучно. – Или, может быть, ты мамочкин сынок? Ты струсил, Джонни?

Он произнёс имя с такой издевательской вкрадчивостью, что не оставалось ничего иного, кроме как отвернуться к обрыву, сделать короткий рывок разбега, оттолкнуться – и шагнуть в пустоту.

Странно, уже в тот момент, когда его нога оторвалась от края обрыва, страха больше не было.

Были полторы секунды первой в его жизни невесомости. Бликующая тысячью солнечных чешуек тёмная поверхность воды пумой прыгнула навстречу, ветер туго хлестнул по лицу. Он успел сгруппироваться, вытянуться в струнку и зажмуриться, как учила когда-то, ещё в Детройте, мисс Грин, обучавшая их класс плавать и прыгать с вышки, но удар о воду оказался куда сильнее, чем он ожидал. Холодная вода в долю секунды выбила из его лёгких весь воздух, грудь сдавило тугим обручем, в ушах оглушительно клокотал шум миллиона пузырьков, которые он увлёк за собой с поверхности, пулей вонзившись в водную толщу. Глаза непроизвольно распахнулись – и вовремя: он едва успел уклониться от смутно различимого в зеленоватой воде валуна.

В самой нижней точке своей траектории он глянул вверх, туда, куда уплывали воздушные пузырьки, и озарённая полуденным солнцем поверхность омута показалась в тот миг бесконечно далёкой. До неё были миллионы и миллионы километров, световые годы, парсеки вязкой, неподатливой воды. Мучительно хотелось сделать вдох, лёгкие были пусты, сердце бешено колотилось где-то в горле. Отталкиваясь изо всех сил руками и ногами, он поплыл вверх, вверх, к свету…

Джон очнулся с судорожным вдохом, будто и впрямь вынырнул из воды. Целая секунда понадобилась на то, чтобы оценить обстановку и собственное положение в этой обстановке.

Он висел на фиксирующих ремнях ложемента практически головой вниз. Стучала в висках кровь, гулко и учащённо билось сердце. Ватная тишина в наушниках шлемофона. Перед глазами в тусклом аварийном освещении кабины плавали расплывчатые яркие пятна – мониторы и огни контрольной панели. Пришлось несколько раз с усилием моргнуть, чтобы зрение немного сфокусировалось. Так… посадочный модуль неподвижен и, судя по вектору силы тяжести, стоит (лежит?) почти на боку. Значит, аттракцион «русские горки» закончен.

Джон скосил взгляд на индикаторную панель гермошлема. Почти все огоньки горят зелёным… уже хорошо. Автономная система жизнеобеспечения скафандра работает в штатном режиме. Часы показывают, что без сознания он пробыл чуть более двадцати минут. Связи с «Мэйфлауэром» нет.

Индикатор слева внизу мигал короткими сериями по три красных блика: бортовой компьютер «Барсума» раз за разом пытался найти канал связи с кораблём, но не находил.

Едва Джон сделал первое движение, сразу дала о себе знать здешняя сила тяжести. Несмотря на ежедневные тренировки и обязательные восемь часов, которые каждый член экипажа должен был проводить в роторной секции «Мэйфлауэра», где поддерживалась псевдогравитация в 0,4g, за время полёта тело успело слишком привыкнуть к невесомости. Скафандр казался тяжёлым и неповоротливым. Элементарное в обычных условиях действие – спуститься на «пол», который совсем недавно был стеной – теперь превратилось в ряд нетривиальных акробатических трюков.

Джон облегчённо перевёл дух, лишь когда очутился на небольшом участке бывшей стены, где было относительно свободно.

Спуск на каких-то пятнадцать футов потребовал такого напряжения, будто спускался он, по меньшей мере, с горы МакКинли. Если бы не система терморегулирования скафандра, пот сейчас с него катился бы градом.

Джон нащупал губами мундштук питьевой трубки, сделал пару глотков безвкусной тепловатой воды. Осмотрелся ещё раз.

Неяркий аварийный свет и непривычный ракурс делали интерьер модуля почти неузнаваемым. Спарка ложементов, нависавшая над головой, отбрасывала в луче наплечного фонаря множество изломанных теней и бликов, придававшим ей совершенно потусторонний зловещий вид.

Ладно, это всё ерунда. Сейчас надо думать о другом: что делать дальше?

Будем рассуждать логически. Посадка прошла, мягко говоря, нештатно. Связи с кораблём на орбите нет. Однако он по-прежнему жив, модуль относительно работоспособен. Не совсем понятно, что именно с ним произошло, и уж совсем не понятно, можно ли будет вернуться на «Мэйфлауэр». Для этого надо ещё выйти наружу и оценить степень повреждения модуля при падении.

Следовательно, пока что лучше всего действовать в рамках заранее намеченной программы миссии.

Джон посмотрел на часы. По расписанному на орбите хронометражу он пока ещё не слишком выбивался из графика, даже с учётом получаса, проведённого в отключке. Есть немного времени в запасе, чтобы лучше оценить ситуацию. Так… шлюз у нас слева, значит, ККУ – комплекс контроля и управления – справа.

Добраться до пульта, на который дублировалась информация с контрольных панелей спарки, оказалось несложно, Джон чувствовал себя вполне адаптировавшейся белкой, гравитация в одну треть земной больше не доставляла ему дискомфорта, он перестал обращать на неё внимание.

ККУ запустился с первой попытки, по монитору побежали строки экспресс-теста бортовых систем.

Итог теста оказался менее удручающим, чем можно было ожидать. Основные системы модуля в порядке, герметичность корпуса не нарушена, и если бы он стоял как положено, вертикально, можно было бы практически со стопроцентной уверенностью утверждать, что КВ – капсула возврата – стартует и сможет выйти на стыковку с «Мэйфлауэром». Впрочем, что сейчас гадать – стартует, не стартует… Вот выйдем наружу, и всё станет ясно.

Джон попытался активировать внешние видеокамеры. Ни первая, ни вторая не работали. Повреждены во время жёсткой посадки? Вероятнее всего. Значит, придётся отдраивать иллюминаторы.

Ближайший находился в трёх футах от пульта ККУ. Джон взялся за рукоятку, сдвигающую внешнюю защитную заслонку, на секунду затаил дыхание и с силой повернул. Заслонка глухо скрежетнула, открывая иллюминатор, но за толстым стеклом было по-прежнему черно. Джон разочарованно выдохнул. Похоже, этот иллюминатор закрыт снаружи грунтом.

Он был почти уверен, что и за вторым иллюминатором не увидит ничего, но, едва только заслонка сдвинулась, в кабину модуля полился свет, показавшийся на фоне аварийного освещения почти ярким, хотя на самом деле был не ярче, чем отсветы заката в пасмурный день.

Через стекло размером с небольшую тарелку не видно было ничего, кроме странного мерцающего сияния, переливчатого, будто радужные бензиновые разводы в луже. Или игра света на боку мыльного пузыря. Джону показалось, что он различил сквозь эту пелену какие-то искорки (звёзды?), но он не стал бы заключать на сей счёт пари. В конце концов, иллюминаторы и не предназначались для наблюдений, роль им отводилась чисто символическая.

Отсиживаться внутри модуля больше не имело смысла.

Алгоритм подготовки к выходу был отработан до автоматизма – и на Земле, и в ходе неоднократных тренировок за время полёта. Руки выполняли последовательность необходимых действий сами по себе, и мозг получил возможность поразмыслить над вопросом, который Джон неосознанно отгонял прочь с самого момента, когда очнулся в опрокинутой кабине модуля: что же всё-таки произошло?

Он попытался мысленно восстановить хронологию событий. Вот «Барсум» отстыковывается от «Мэйфлауэра». Отрабатывают тормозные двигатели, направляя траекторию движения модуля вниз, к планете. Спуск очень пологий – модуль успевает сделать четверть витка, прежде чем проявляются первые признаки аэродинамического торможения. Перегрузка возникает незаметно, но с этого момента неуклонно только растёт. Вскоре Джону уже кажется, что его вжимает в ложемент ладонь некоего великана – давит, давит многотонной тяжестью, стремясь раскатать в лепёшку, как пластилин… Выпуклый бок планеты превратился в бескрайнюю красно-коричневую равнину, изрезанную трещинами и оспинами кратеров.

Модуль летел на высоте двадцати четырёх миль, окружённый облаком плазмы, от которой пилота защищал лишь тепловой щит да несколько дюймов оболочки корпуса. Скорость падала, и рёв раскалённого воздуха чужого мира, который Джон ощущал всем телом как непрерывную вибрацию, понемногу стихал. Пятнадцать миль. Компьютер «Барсума» корректировал курс аппарата без участия пилота, по сути, человек был сейчас наименее полезной частью на борту модуля. Балласт… Перегрузка спадала. Восстановилась нормальная кривизна роговицы глаз, и Джон теперь мог ясно видеть проплывающие на экране скалы, дюны, трещины. Одиннадцать миль. Ещё одна коррекция траектории. Скорость была уже не космической, а сравнимой со скоростью обычного сверхзвукового истребителя F-35, на каких Джону приходилось летать. Вскоре модуль основательно тряхнуло – это были раскрыты тормозные парашюты. Восемь миль… шесть… «Барсум» отстрелил тепловой щит, не нужный теперь, когда скорость не представляла больше угрозы. Пять миль. Четыре с половиной. Джон будто заворожённый следил, как отметка модуля на курсовом мониторе подползает всё ближе к расчётной точке посадки. Три мили… две с половиной…

Модуль находился на высоте двух миль, когда произошло это.

Ландшафт внизу внезапно подёрнулся рябью – вроде той, какая бывает в жаркий день над раскалённым на солнцепёке асфальтом шоссе. Рябь стремительно расходилась в стороны, как круги от брошенного в воду камня. Затем произошла радужная вспышка, и «Барсум» закрутило, завертело одновременно по всем трём осям. Пульт вспыхнул россыпью аварийных сигналов. Компьютер пытался остановить беспорядочное вращение всё то время, пока модуль продолжал лететь вниз, навстречу ржавым песчаным равнинам и скалам. Выстрелы тормозных двигателей казались Джону совершенно хаотичными, но, видимо, автоматике удалось-таки стабилизировать положение «Барсума» по осям… почти удалось… и, наверное, удалось бы стабилизировать полностью, будь запас высоты чуть побольше.

Джон успел увидеть на экране летящий навстречу склон пологой дюны, прежде чем форсажный импульс тормозных двигателей и последовавший за ним удар выбили из него сознание не хуже хорошего нокаута. Скрежещущего стона корпуса модуля он уже не слышал, а если бы услышал, мог бы лишь удивиться, что после такого удара аппарат не потерял герметичность…

Он уложился в отведенный на подготовку к выходу срок, даже выгадал несколько минут. «У тебя будет на всё про всё одиннадцать часов, сорок восемь минут и четыре секунды, – говорила капитан Энн Джей Андервуд. – Плюс-минус сто секунд… Но никак не больше, иначе ты не сможешь выйти на стыковку после взлёта!»

Залезать в шлюзовую камеру «Барсума» в нынешнем его положении оказалось тоже весьма непросто – всё равно, что в опрокинутый набок шкаф. Загерметизировав внутренний люк, Джон запустил программу шлюзования.

Кабина модуля была заполнена углекислотой, химически ничем не отличавшейся о той, что составляла основу разреженной атмосферы снаружи, разве что давление было побольше. Когда внешний люк начал с жужжащим звуком сервомоторов сдвигаться, Джон даже ощутил (не услышал, а именно ощутил наподобие вибрации!) шипение вырывающегося из шлюза воздуха.