Читать книгу Абсурд - Виталий Лнонидович Запека - Страница 1

«Здесь же мысли!

Ты их только прочтешь или услышишь,

и они как вирус засядут в голове!»

«Бабы… Есть еще недостатки в нашем мире…»

«С мыслями только беды. Сегодня их разрешили,

а завтра наоборот. Или еще хуже: сегодня они

полезны обществу, а назавтра глядишь – они уже вредные.

Без них спокойней.»

«Вытворить, натворить что-нибудь —

это у влюбленной женщины в крови.»

«Думать имеют право только те,

кто владеет этим миром.

Всем остальным остается самая малость:

думать, как лучше выполнить то, что

задумали за них другие.»

«В условиях тотальной демократии

нет места неправильным мыслям!»

«Будь осторожен – там, на воле женщины!»

– Суд будет проходить в Главном зале Верховного суда Высшей Справедливости! – Адвокат задыхался от счастья. – Вас приговорят к расстрелу в красивейшем из всех зданий на свете!

Адвокат выглядел счастливым, всем своим видом словно призывал Алекса разделить его радость.

Алекс восторгов своего адвоката не разделял. Более того фраза о расстреле заставила сердце екнуть. Не то чтобы сильно. Мысль о расстреле Алекс не допускал, более того опровергал, как совсем невозможную. Но то, с какой радостью адвокат выдохнул фразу о расстреле, ему не понравилась. Алекс полагал себя человеком, обладающим определенным, пусть и не выдающимся, чувством юмора. Но если адвокат шутил, то он этой шутки не понимал. Более того немного в душе обиделся. На интонацию, на этот совсем неуместный восторг адвоката в его нынешнем положении заключенного.

– Вы смогли узнать в чем меня обвиняют? – Подчеркнуто вежливо спросил Алекс у адвоката. Он решил не обострять отношения из-за неудачной шутки своего защитника.

– Ой! Ну вы о такой ерунде думаете. Совсем мне неприятно. – Возмутился адвокат. – Я вам такую замечательную новость принес. А вы мне настроение портите. Совсем испортили. Какие иногда неблагодарные клиенты бывают!

Алекс заметил, что адвокат действительно расстроился. Ему стало неловко. «Может у меня действительно не все в порядке с чувством юмора?» – подумал Алекс.

– Извините меня, пожалуйста. – Сказал он вслух, хотя сам не понял за что извинялся.

В любом случае, ссориться со своим адвокатом Алексу казалось не умным поступком. Он даже немного улыбнулся, совсем немного. Показывая, что шутку о расстреле воспринял правильно, с юмором.

– Ладно. – Великодушно махнул рукой адвокат, но видно было, что он все еще расстроен. – Я на вас почти не сержусь. Хотя обидно, честное слово. Я столько усилий приложил, чтобы вас судили в таком замечательном месте!

Алекс промолчал. С удивлением рассматривал адвоката, несколько стопок бумаг перед ним на столе и толстый потрепанный томик уголовного кодекса с закладками из тонких полосок бумаги. Уголовный кодекс был толщиной с кирпич, но некоторые стопки документов были еще толще. Алекс с уважением подумал об адвокате – перелопатить такую массу материалов, подготовить их, разобраться. «Большого ума человек, – подумал Алекс, – столько бумаг изучить! Это какая голова нужна?!».

– Это все материалы по моему делу? – Алекс кивнул на стопку бумаг.

– Что вы! Что вы! – Весело отмахнулся адвокат. – Это все антураж, если вы понимаете это слово. Чем больше бумажек перед собой выложишь, тем значительнее кажешься клиенту. Тем больше гонорар и слава. Большинство этих бумаг совершенно не относятся к нашему делу. Лишь малая часть. Там, где я добивался рассмотрения вашего дела в Главном зале Верховного суда Высшей Справедливости, ввиду значимости судебного процесса над вами. Ох, как пришлось над этим потрудиться, скажу откровенно.

Алекс еще больше удивился словам адвоката. Если до этого он винил себя в отсутствии чувства юмора, то сейчас чувствовал себя глупым. Решительно ничего не понимал в этой беседе. Откровенность адвоката была неприятной, если не больше.

– Вы сказали «значимый». В чем же меня обвиняют? В чем «значимость»? Я могу это узнать?

– Конечно можете! – Адвокат искренне улыбнулся. – Я надеюсь, что на заседании нам об этом скажут.

– Вы не знаете в чем меня обвиняют?

– Вас обвиняют в преступлении высшей степени. Детали не имеют значения.

– Высшей степени? – Изумился Алекс. – Что это значит?

– Это значит. – Адвокат откинулся на спинку скрипучего казенного стула комнаты допросов. Лицо у него снова было довольным, более того – счастливым. – Это значит, что хуже ничего натворить в своей жизни вы не могли, к моему счастью. Там рассматривают только тех, кого затем казнят. Вас, непременно, расстреляют! Поэтому, к нашей обоюдной радости, процесс пройдет в Главном зале Верховного суда Высшей справедливости. И поверьте, я всех на уши поднял, чтобы они не отделались каким-то жалким средним или даже малым залом! Не на того напали! У меня столько лет практики! У меня огромные связи! Только Главный зал! Никак не меньше! Давно хотел вести дело уровня Главного зала. Наконец, повезло нам с вами. Главный зал! Телевиденье! Пресса!

Выкрикнув последнее слово, адвокат помахал перед собой рукой с вытянутым указательным пальцем, а другой рукой сильно ударил по уголовному кодексу. От кодекса во все стороны полетела пыль. Глаза адвоката сияли от восторга.

Вопреки ожиданиям адвоката, Алекс по-прежнему не разделял его радости. Слово «расстрел» прозвучало снова. Впервые Алекс подумал, что это может быть не шуткой. Будучи здравомыслящим человеком, отмахнулся от мыслей о грустном, как ему казалось, даже невозможном. Но тут же взглянул на мрачную тюремную комнату для допросов с грубыми зелеными стенами, наручники на своих руках, прикованные к цепочке, уходящей в дырку поцарапанного стола и впервые усомнился в своем здравомыслии.

– Погодите. – Алекс заставил себя криво усмехнуться. – Вы столько сил и времени потратили на то, чтобы добиться заседания в Главном Зале и совершенно не знаете в чем меня обвиняют?

– Как не знаю? – Обиделся адвокат. – Как не знаю? Вы сейчас хотите усомниться в моей профессиональной пригодности? У меня престижный университет с почти отличием, между прочим! Знаете, какие дела я вел? Так я вам скажу – лопух в нашем адвокатском деле нипочем не сможет добиться процесса в Главном зале. А я смог! Смог! А это уже само по себе говорит о мне, как профессионале! Высочайшем профессионале, между прочим! Вы меня второй раз, за нашу беседу, хотите оскорбить. Но у вас ничего не получится! Не получится, неуважаемый вы мой! Слышите? Я никому не отдам процесс в Главном зале! Никому. Но если вы хотите испортить отношения со своим защитником перед таким важным процессом…

Адвокат многозначительно умолк. При этом сердито и немного театрально сложил реки на своей груди. Алекс почувствовал себя виноватым, но все же решил осторожно настоять на своем.

– Ни в коем случае! – Заверил он адвоката. – Я ни в коем случае не хочу с вами сориться. Я всего лишь хочу узнать в чем меня обвиняют. Согласитесь, что имею на это полное право. Не сердитесь на меня, прошу вас.

– Я ведь вам уже сказал. – Сердито ответил адвокат. – Вас обвиняют в преступлении высшей степени. Почему я должен повторять одно и тоже дважды? Вы знаете, как дорого стоит мое время?

– Нет не знаю. – Откровенно ответил Алекс. – Но я…

– У меня к вам еще есть одно важное дело. – Перебил его адвокат. – Вернее просьба. Не ради денег, а ради наших дружеских отношений. Не волнуйтесь, я вас простил, и мы снова друзья. Я отходчив.

Алекс озадаченно смотрел на адвоката. Тот молчал, видимо ожидая встречного вопроса. Пауза затянулась.

Алексу пришлось задать вопрос:

– В чем ваша просьба? Я все что смогу, конечно же. Если в моих силах.

– Конечно сможете! – Обрадовался адвокат и хлопнул ладонью по кодексу на столе. Пыль снова поднялась над книгой. Адвокат чихнул. – Извините. Пыль. Ах да. Отвлекся. О просьбе. Совсем пустяк. Извините…

Адвокат снова чихнул. Вынул носовой платок из внутреннего кармана пиджака, смачно высморкался, снова спрятал платок назад в карман.

– Извините. – Еще раз сказал адвокат. – Отвлекся. О чем я?

– О просьбе. – Напомнил Алекс.

– Конечно же! – Воскликнул адвокат, радостно замахнулся рукой, но вовремя остановился и успел не ударить по пыльному кодексу. Ладонь застыла над книгой. – О чем вы хотели попросить?

– Не я, а вы хотели у меня попросить!

– Я? – Удивился адвокат. – Не может быть! … Ах, да. Извините. Много пришлось возиться по этому Главному залу. Устал, понимаете… Вы все равно не оцените… Просьба. Совсем маленькая просьба. Мне это важно. А вам пустяк.

– Говорите же.

– Только прошу вас серьезно отнестись. Мне это крайне важно. Еще раз повторюсь, вам совсем пустяк. А мне…

Адвокат смутился и замолчал. Алексу показалось, что адвокат даже смотрел на него виновато.

– Вы, наконец, скажете? – Не выдержал Алекс.

– Скажу, скажу. Какой вы нетерпеливый. Эх, молодость, молодость… – Адвокат заулыбался. – Перед вами вечность, можно сказать.

– В каком смысле «вечность»? – Переспросил Алекс.

– Не отвлекайтесь. Это не важно. О просьбе. Даже просьбочке. Повторюсь, мне это очень важно. Ваш расстрел покажут по телевиденью. Показательная казнь, так сказать. Если не трудно, в последнем слове, перед «пли» крикните мое имя. Вы знаете, нам адвокатам высшей лиги, пиар просто необходим. Издержки профессии. Мне самому это не нравится – я человек в высшей степени скромный. Но такая профессия. Никуда не денешься. Приходится страдать. Без рекламы никак.

Высказав просьбу, адвокат облегченно выдохнул. Глаза его напряженно следили за Алексом, на лице сияла улыбка. Алекс растерянно молчал. Снова прозвучало слово «расстрел». Но за что? Он ничего такого не делал. «Преступление высшей категории»… Ерунда! Не знал за собой Алекс ничего подобного. Даже такого, чтобы на среднюю категорию или хоть на самую малую. Не знал. Но адвокат! Откуда взялся этот адвокат? Алекс не нанимал его. При первой встрече адвокат объяснил, что его назначили от министерства правосудия, ввиду важности дела. Как связаться с волей и упросить знакомых найти другого адвоката? Единственная связь с внешним миром была только через этого… этого… Алекс не знал, как правильно назвать человека напротив. Словом «защитник» не хотелось называть даже мысленно. Он ни за что не будет искать Алексу конкурента. Через тюремщиков? Тюремщики только отдавали приказы, разговаривать с собой запрещали.

– Почему вы уверены, что меня расстреляют? – Осторожно спросил Алекс.

– Конечно расстреляют. – Адвокат махнул рукой в сторону Алекса, словно успокаивая. – Если прокурор ничего не напортачит. Но ему зачем это надо? Разве что, нам испортить настроение. Прокуроры только для этого существуют – настроение людям портить. Но успокойтесь – в Главном зале других приговоров не выносят. Стоило строить такое красивое помещение для приговоров помягче?

– У меня есть шанс нанять другого адвоката? – Алекс решил спрашивать напрямую, не сильно волнуясь обидится адвокат или нет.

– Вы меня постоянно хотите оскорбить. – Адвокат действительно обиделся. – Совсем не понимаю вашу антипатию. Мы должны сотрудничать, а не заниматься взаимным оскорблением. К слову, оскорбления совсем не взаимные – я не позволяю себе подобного! У меня уровень высшей категории и врожденная внутренняя культура, университет, напоминаю, с почти отличием! Вам должно быть стыдно, если вы порядочный человек!

– Мне должно быть стыдно? – Вскипел Алекс. – Я сижу в тюрьме не известно за что. Мой адвокат радуется, что меня должны расстрелять. И этот адвокат даже не потрудился узнать в чем мое обвинение.

– Как это не потрудился узнать? Вы на меня не наговаривайте! – Возмутился адвокат. Видно, что он еле себя сдерживал, но профессиональная улыбка по-прежнему сияла на лице. – Я вам дважды говорил, если не понимаете повторю еще раз – вы обвиняетесь в преступлении высшей категории!

– В чем? В чем высшая категория? Что конкретно я сделал? В чем виноват? За что расстрел? – Алекс рванулся к адвокату, но цепочка от наручников к дырке стола натянулась и удержала его на месте.

Адвокат, на всякий случай, отбежал от стола. Затем вернулся, молча сложил стопки бумаг и уголовный кодекс в портфель. После чего постучал в запертую дверь. В ожидании охранника оба молчали. Адвокат отвернулся от Алекса. Головой он едва не упирался в дверь перед собой. Шея от гнева покраснела, свободная от портфеля рука была сжата в кулак. На Алекса адвокат больше ни разу не взглянул, словно вид подзащитного оскорблял его.

Снаружи послышался шум, скрежет ключа. С жутким металлическим скрипом дверь отворилась. В проеме Алекс увидел тюремщика.

Адвокат надменно повернулся к Алексу:

– Подумайте о моей просьбе. Я больше не приду к вам… сюда. Встретимся на процессе… В Главном зале…

Последнее предложение адвокат произнес с видимым удовольствием. Дверь за ним закрылась.

*****

Через короткое время другой охранник отцепил его от цепочки, тянущейся из стола. Короткой, рубленной фразой приказал идти перед собой. Вопреки ожиданиям, Алекса повели не в камеру, а совсем в другую сторону. «Неужели на процесс?» – подумал Алекс. – «Как быстро! Не может быть!». Алексу было не по себе. Ноги стали ватными. Идти стало трудно. Внешне Алекс был спокоен, но шел по мрачному тюремному коридору с огромным трудом. «Расстрел. – Думал Алекс. – За что расстрел? Как можно живого невиновного человека?».

Коридоры тюрьмы казались бесконечными. Его камера была в другой стороне. Алекс, от неизвестности, а более от плохих предчувствий и мыслей, едва передвигал ноги. Шаркая по грубому полу тюрьмы, как старик.

Опасения оказались напрасными. Его привели к начальнику тюрьмы. Тщедушный мужчина, далеко за средних лет возрастом, небрежно махнул рукой охраннику, тот тут же исчез за дверью, оставив Алекса и начальника тюрьмы одних. Без всяких цепочек в дырке стола и других предосторожностей, как с адвокатом. Только наручники остались на руках заключенного.

– Рад. Очень рад. – Приветливо воскликнул начальник тюрьмы. При этом он действительно искренне улыбался, приближаясь к Алексу. Руки были широко раскрыты для объятий. Он действительно обнял Алекса. Это не совсем удобно было делать – у Алекса руки спереди были обездвижены. – Такая честь для нашей тюрьмы! Невероятная удача!

Алекс растерянно молчал, ничего не понимая в происходящем. Начальник тюрьмы, наоборот, оживленно суетился. Он усадил Алекса на диван, сел рядом. Засмеялся непонятно чему. Подскочил на ноги.

– Что же я так? Как нехорошо! Чаю! Чаю вам, сейчас же, с печеньем.

Начальник тюрьмы бросился к тумбе у своего стола, включил электрочайник. Достал с этой же тумбы две чашки. Внимательно проверил чистоту внутри.

– Впрочем, возможно вы кофе хотите? Вам с сахаром или без? Сколько ложечек сахара вы любите? Мне нисколько не жалко для вас. Не стесняйтесь, прошу вас! Такая честь для нашей скромной, но очень хорошей тюрьмы!

– Кофе. – Попросил Алекс. Голос его едва был слышен в кабинете. Он пытался освоиться, понять в чем состоит «честь для скромной хорошей тюрьмы».

– Кофе. Как замечательно! Конечно кофе. У меня шикарный кофе, но для того, чтобы его оценить необходимо пить без сахара. Впрочем, я не настаиваю. Это дело вкуса. – Начальник тюрьмы весело подмигнул Алексу. – Сей секунду закипит вода. Я не переживу, если вам не понравится. Лучший кофе на свете!

В ожидании, когда вода закипит, начальник тюрьмы снова сел рядом с Алексом на диван. Снова захохотал. Алекс не понимал такого внимания к себе. Некоторое время размышлял, что бы это все значило. Но затем вспомнил об адвокате и решил обратиться с просьбой о замене.

– У меня есть просьба. – Как можно вежливей начал Алекс.

– Закипела! – Перебил его начальник тюрьмы. – Я ведь говорил, что это совсем недолго.

Он кинулся к маленькому столику, стал колдовать с чашками и водой.

– Просьба у меня небольшая… – Снова попытался Алекс.

– Все что угодно! Все что в моих силах для вас. – Радостно воскликнул начальник тюрьмы. – Печенье! Где же печенье? Ах, вот оно. Я печенье покупаю на другом конце города. Специально езжу в такую даль. Оно того стоит. К лучшему кофе, только лучшее печенье. Попробуете – ахнете! Я не переживу если вам не понравится.

Алекс сглотнул слюну. Он еще не успел привыкнуть к ужасной тюремной пище. Слово «печенье» прозвучало сказкой. Начальник тюрьмы, довольный собой, отошел от тумбы.

– Немного терпения, друг мой, кофе немного настоится. Вы получите неземное удовольствие! Уверяю вас.

Начальник тюрьмы болтал не умолкая. Алекс не мог вставить ни одного слова. Оставалось только слушать и наблюдать за происходящим.

Тем временем, начальник любовно посмотрел на две чашки, прикрытые блюдцем, поправил печенье в красивой голубой вазе с мелкими цветочками. После чего подошел к двери и открыл ее.

– Зайди. – Сказал он охраннику. – Нажмешь здесь.

С этими словами, начальник тюрьмы дал в руки охраннику свой мобильный телефон. А сам уселся рядом с Алексом и обнял его. Едва тюремщик сфотографировал их, как начальник мигом пересел с другой стороны от Алекса. Тюремщик послушно сделал снимок. Начальник поднял левую руку Алекса выше, скованная наручниками следом за левой поднялась правая.

– И вот так еще. – Скомандовал начальник тюрьмы.

Тюремщик сфотографировал. Начальник тюрьмы перепробовал еще несколько ракурсов. Тюремщик беспристрастно снимал. Алекс вынужден был терпеть эту неожиданную фотосессию, мучаясь со своей невысказанной просьбой.

Наконец начальник тюрьмы забрал у тюремщика свой мобильный телефон, стал рассматривать получившиеся фотографии.

– Замечательно. Просто замечательно! – Воскликнул он.

Небрежно махнул рукой тюремщику. Тот бесцеремонно ухватил Алекса за наручники, потянул за собой. Алекса вывели из кабинета. Начальник так увлеченно рассматривал снимки, что даже не кивнул на прощание Алексу. При выходе Алекс обернулся, пытаясь обратиться с просьбой. Но охранник грубо толкнул его.

– Не разговаривать!

Алекс успел увидеть тумбу с двумя чашками необыкновенно вкусного кофе, прикрытые блюдцами. Печенье в голубой вазе с мелкими цветочками и довольного начальника тюрьмы, листавшего снимки в телефоне.

– Великолепно. – Услыхал Алекс за своей спиной. Дверь в кабинет закрылась.

*****

Пока Алекса вели к его камере, он постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды. При его появлении, среди тюремщиков наступало оживление. Некоторые, совершенно не стесняясь, показывали на него пальцем. Почти все смотрели, не отрывая взгляд, словно на новую зверюшку в зоопарке. Подобное внимание раздражало Алекса. Но он ничего не мог поделать. Равно, как и понять, подобный интерес к его персоне. Поэтому шел молча. Происходящее казалось сном, а тюремные коридоры бесконечными.

По пути он пытался понять, как он недавний выпускник университета, предполагавший вот-вот устроиться на неплохую работу, мог оказаться в подобной ситуации? Как недавно это было. Всего вчера еще. И как это теперь кажется давно. После вчерашнего внезапного ареста и водворения его в тюрьму, прошло около суток (у Алекса отобрали часы и он, еще плохо зная тюремный распорядок, плохо ориентировался во времени). Все эти сутки (или почти сутки) он не мог понять, как такое могло случиться. И главное за что такое с ним? За какую вину?

Бесконечные «стоять», «лицом к стене», «вперед» и снова «стоять, лицом к стене» мешали сосредоточиться. Бесцеремонные взгляды тюремщиков раздражали, что также отвлекало от сумбурных мыслей в голове. Алекс поймал себя на том, что хочет побыстрее оказаться в своей камере. Дома. От этой мысли он ужаснулся – как быстро тюремную камеру он стал воспринимать своим домом.

До этого у него были смутные представления о тюрьмах и тюремной жизни. Там бьют, убивают и насилуют всех, кто не принадлежит к криминальному миру. Алекс к этому миру ни в коем случае не принадлежал, поэтому со страхом впервые перешагнул порог камеры. Вчера. Это было всего лишь вчера. Как давно.

Вопреки ожиданиям и смутным представлениям Алекса о беспощадных тюремных порядках, его не били. Тем более не насиловали. В камере он оказался шестым жителем. Ему выделили койку, выслушали, познакомились. Затем старший камеры объяснил простые правила:

– живи и дай жить другому;

– «стучать» не хорошо;

– воровать у своих не хорошо;

– в этих стенах человек отвечает за свои слова и поступки.

Правил не особо много и Алекс признал, что они были мудрыми, краткими, справедливыми. В этих правилах не было ничего лишнего, злобного и противоестественного. Алекс даже начал думать о переносе этих правил на жизнь вне тюрьмы. Насколько проще и лучше может стать общество, следуя этим простым тюремным законам. Но обдумать тщательно эту идею не смог. Его мысли в эти часы были сумбурными, хаотичными, путанными. Попытался сосредоточиться на своей собственной судьбе, на знакомстве с распорядком и бытом своего нового жилища. А также на знакомстве со своими сокамерниками.

Происшедшее с ним (арест, тюрьма, тюремная камера и сокамерники) потрясло его. Казалось невероятным глупым сном. Алекс даже щипал себя до боли, надеясь проснуться. Но боль ясно давала понять, что это не сон. Этот непонятный ужас происходит непосредственно с ним, с Алексом. И ни с кем другим. Сегодня, к общему непониманию происходящего, добавился странный разговор с адвокатом, фотосессия с начальником тюрьмы и непонятные пристальные взгляды тюремщиков. По пути к адвокату на него так надзиратели не смотрели, пальцами не показывали.

На обратном пути все изменилось. Алексу это также казалось странным. Он ничего не понимал. Что изменилось в промежутке между его двумя проходами по тюремным коридорам. Туда, в комнату допросов и сюда, назад в камеру? Возможно сокамерники смогут дать ему объяснения? От этой мысли Алекс ускорил шаг.

– Медленней! Не спешить! – Раздался сзади крик тюремщика.

Алексу пришлось подчиниться и идти медленней, как раньше. «Как странно, – подумал Алекс, – я тороплюсь в камеру. Словно она мой дом. Как будто это мое жилье. Словно там мне защита, друзья и объяснения всему на свете.»

Друзей у него там не было. Да и не могло появиться за такое короткое время. Защита (от кого? от чего?) была сомнительной. Оставалась надежда на пояснения происходящего вокруг, что для Алекса сейчас было важнее всего на свете. Домой, в камеру, к… своим…

*****

Даже тюремные коридоры не бесконечны. Они пришли. Алекс не успел запомнить номер своей камеры. Стоя лицом к стене, боковым зрением видел, как тюремщик смотрит в глазок, затем возится с ключами. Тяжелая дверь отворилась в другую от Алекса сторону. Он снова не смог рассмотреть номер над глазком. Ему казалось это очень важным – знать координаты своего жилья. Поэтому, от неудачной попытки подсмотреть номер, немного расстроился. Но тут же понял, что его сокамерники знают, не могут не знать подобных деталей. А значит он без труда сможет выяснить хотя бы это. Хотя бы номер своей камеры. Своего нового жилья. Своего нынешнего дома. Это чуть подбодрило его.

Алекс вошел в камеру. Через окошко в двери с него сняли наручники. Настроение чуть поднялось. Он снова поймал себя на мысли, что как будто вернулся домой. В любом случае без наручников, без бесконечных команд тюремщика было лучше.

*****

Тюремная жизнь течет по своим законам. В тюрьме ничего невозможно утаить. По взглядам сокамерников Алекс понял, что они знают о его разговоре с адвокатом. Более того знают, по крайней мере, в общих чертах, содержание разговора. Сочувствующие взгляды товарищей по несчастью одновременно раздражали его, но и подбодрили. Это были не любопытные взгляды тюремщиков и начальника тюрьмы. Совсем другие взгляды. Но только сейчас, встретив сочувствие в глазах своих сокамерников, он осознал ужас происходящего. Слово адвоката «расстрел» вспомнилось уже не как нелепица, а более реальной возможностью и перспективой.

– У тебя теперь койка внизу. – Сказал ему старший камеры. – Там удобней, не надо лазить каждый раз наверх.

– Завтрак приносили, мы тебе оставили. Поешь. – Сказал еще один сокамерник. Алекс не мог вспомнить его имя.

Его вещи действительно находились на койке внизу, ближе к окну и соответственно чуть дальше от параши. Что было не только удобней, но и почетней. Алекс это уже знал. Кивнул благодарно. Аппетита не было, но вспомнил, некстати, печенье у начальника тюрьмы и в животе заурчало. Поел. Сокамерники с разговорами и вопросами не лезли. Молча сидели по своим койкам. «Живи и не мешай жить другим» – вспомнил одно из тюремных правил. Золотое правило. Несомненно.

Поев, молча собрал посуду и постучал в дверь. Он уже знал, как все происходит. Откроется окошко. Это же окошко одновременно будет небольшим столиком, на который и надо поставить посуду. За несколько раз процедура уже стала привычной.

Но в этот раз, когда он ставил посуду, его ослепила вспышка – с той стороны окошка фотографировали. Снаружи раздался смех. Алекс зло кинул миску, а затем кружку с ложкой в окошко. Кажется попал, но сомневался, что смог разбить мобильный телефон, которым его фотографировали. Попал посудой не по телефону, а по охраннику.

– Беспредельщик. – Услыхал он сзади себя уважительное. По голосу узнал старшего камеры.

Его авторитет в камере рос. Хотя он к этому не стремился.

*****

Алекс сел на свою новую койку (он не привык еще называть ее нарами). Обхватил голову руками. «Необходимо разложить все по полочкам. – Подумал он. – Тогда возможно я смогу во всем разобраться.»

Он начал с недавнего прошлого. Вчерашний студент. Не самый-самый лучший, но «один из». Поэтому ему, по окончанию университета, поступило сразу несколько заманчивых предложений на работу. В солидные компании. Но с трудоустройством он не спешил – хотелось немного отдохнуть, побездельничать после учебы.

К тому же, был шанс поехать на курорт вместе с Марией и там разобраться кто она ему – просто девушка или невеста. От воспоминаний о Марии заволновался. Как она? Как переживет случившееся с ним? Знает ли она об этом недоразумении?

В этот момент Алекс осознал насколько ему дорога ему эта девушка. Уже без поездки на какие-то там далекие и мифические, теперь курорты, осознал ее для себя как невесту, а не просто как обычную девушку. Как самого дорого для себя человека.

Мысли о Марии отвлекли, взволновали. Некоторое время Алекс, с удовольствием, предавался воспоминаниям. Но затем, взял себя в руки, сосредоточился на нынешней ситуации.

К его студенчеству никаких претензий быть не может. Не хулиганил, не бузил, учился хорошо (если не замечательно даже). Выпивал редко и немного. Значительно меньше своих товарищей. За это он не может быть наказан. Может за то, что он не сразу устроился на работу, а собирался на курорт с любимой девушкой? Но ведь и это нормально. Это, наверняка, законно. В этом нет ничего такого.

Алекс вспомнил компании, которые приглашали его к себе на работу. Вполне респектабельные, давно работающие на рынке. Все очень известные (чем он очень гордился, получая очередное приглашение). Ничем противозаконным эти компании не занимались. Репутация у всех была безупречной.

Круг замкнулся. Алекс подверг анализу последний период своей короткой жизни и не нашел никакой вины, которая могла соответствовать смертной казни, но и даже малейшему тюремному сроку. Копаться глубже, в период детства и юности не имело смысла. Там все было безоблачным и не криминальным.

Алекс застонал. Оказалось, вслух. Его сокамерники встрепенулись, заволновались. Но, согласно неписанным тюремным законам, к нему не лезли с сочувствием. Только старший камеры со своего места предложил:

– Если захочешь, мы сможем убить тебя безболезненно. Будет лучше, чем расстрел. При расстреле еще куда пуля попадет. Может еще мучится доведется. А мы гарантированно. Мгновенно. Ты подумай. Скажешь. Мы для тебя… Со всем уважением.

От слов старшего Алекс едва не заплакал.

– За что? За что меня расстреливать? Я не сделал ничего такого. Даже адвокат не знает в чем моя вина!

– Адвокат дерьмо. Надо другого. Но запомни – теперь тебе ни один адвокат не поможет. В Главном зале Верховного суда Высшей Справедливости выносят только расстрельные приговоры. Никогда там не было приговоров со сроками или оправдательных. Там только расстрельные.

– За что? Почему мне не говорят в чем вина?! – Алекс вскочил и забегал по свободному пространству камеры. – Как можно меня расстрелять?

– Скажут на суде. – Ответил ему старший. Затем, чуть подумав, добавил. – Наверное.

Алекс упал на свою кровать лицом вниз. Накрыл голову подушкой. Не хотелось никого видеть и слышать. Хотелось заплакать, даже не просто заплакать – зарыдать навзрыд. Не смог.

Сокамерники ему не мешали, не беспокоили. Вели себя подчеркнуто тихо. «Живи и не мешай жить другому».

Как ни странно – ему удалось заснуть. И даже увидеть во сне Марию. Это были самые счастливые мгновенья, с тех пор как он оказался в тюрьме.

*****

Он проснулся от грохота посуды. Обед. Молча поднялся, получил свою пайку. Но уже хитрил – становился сбоку от окошка, а затем протягивал руку за едой. Так его не могли сфотографировать. Этим же способом вернул пустую посуду после еды. С той стороны двери были явно разочарованы.

После обеда некоторое время Алекс ходил по камере. Хотелось действовать, защищать себя. Он кинулся к двери, стал колотить по железу кулаками.

– Я требую бумагу и ручку! Я требую бумагу и ручку! Я буду писать!

Окошко открылось. На этот раз Алекс не уберегся – его снова сфотографировали. Он едва успел отвернуться от вспышки и прикрыть глаза. Не ослепило.

– Бумагу. Бумагу и ручку мне! Я должен написать прошение! Заявление хочу написать!

Он боялся, что ему откажут. Но голос за дверью ответил:

– Сей момент, с большим удовольствием!

И действительно, через короткий промежуток времени, окошко вновь открылось и ему протянули целую стопку бумаги и ручку.

– Ты в разные адреса пиши. Побольше. – Посоветовал ему надзиратель. – Поможет.

Алекс растерялся от такой любезности тюремщика. Забыл даже поблагодарить. Жадно ухватил бумагу, подбежал к столу.

– Как правильно писать? На кого? – Спросил он у своих сокамерников.

– Что ты хочешь?

– Заменить адвоката, пожаловаться на арест, потребовать предъявить мне обвинение. Я хочу знать в чем виноват, за что сижу здесь и за что угрожают мне казнью!

Ему подсказали. Самые разные инстанции. Писать было куда. Бумаги хватало, он писал до самого вечера. Во все инстанции какие мог, какие знал и какие ему подсказали сокамерники. К концу дня был доволен проделанной работой. Возможно не все бумаги рассмотрят, но лучше действовать, чем мотаться по камере в отчаянье. Бумага – это сила. Не везде отмахнутся, возможно проверят, разберутся, освободят… или, хотя бы, не расстреляют.

Вместе с грязной посудой, после ужина, отдал бумаги надзирателю. Уже привычно уклонился от света вспышки. Охранник не стал забирать ручку и оставшиеся чистые листы бумаги. Но листы с заявлениями внимательно пересчитал, пока Алекс напряженно топтался сбоку от окошка. Он боялся, что надзиратель может придраться к его текстам и завернет некоторые из его прошений.

– Всего четырнадцать? – Удивился надзиратель. – Почему так мало? Бумаги много, пиши еще! Надо двадцать пять, а лучше тридцать!

– Не понял. – Удивился Алекс. – Что значит «надо еще»? Почему двадцать пять-тридцать?

– Чудак-человек! – Изумился тюремщик. – Твои автографы дорого стоят. Всем хочется получить. Ты знаменит! У нас, охранников, зарплата маленькая. Выкручиваемся, как можем. Пиши еще!

– Как! – Возмутился Алекс. – Вы не передадите мои заявления адресатам, а будете их продавать?

– Ну конечно. – Воскликнул, довольный сообразительностью Алекса, надзиратель. – Я тебе целый час объясняю, что на продажу. Твои автографы стоят дорого. Пиши еще! Если что надо – не стесняйся, в любое время дня и ночи. Все сделаем, любой каприз, дорогой ты наш.

Алекс попытался выхватить, забрать свои заявления, порвать их в клочья. Но надзиратель оказался проворней. Рука с бумагами мгновенно оказалась за спиной вертухая, а другой рукой он, едва не отдавив пальцы Алексу, захлопнул окошко. Сквозь металл послышался приглушенный смех. Алекс со злости попинал дверь ногами-руками, но затем обессиленно ушел к своему месту. Упал на постель, но до утра заснуть не мог.

*****

Перед обедом следующего дня его снова повели к адвокату. Уже знакомые коридоры, приказы тюремщика, которые Алекс выполнял раньше, чем тот успевал их издавать. Алексу казалось, что так он действует не по команде, а самостоятельно, как вольный человек по своему желанию. Сам, конечно, понимал смехотворность своих доводов. Но, тем не менее, воспринимал свое поведение, как маленькую личную победу, как часть свободы.

Адвокат еле дождался пока Алексу пристегивали наручники к цепочке, которая тянулась из стола. Он едва не подталкивал надзирателя к выходу. И сразу же накинулся на Алекса.

– Как вы могли? Как вы посмели так меня обмануть? – Адвокат возмущенно тряс кулаками перед лицом подзащитного.

Алекс в душе возликовал. Он обнадежил себя, что несмотря на вчерашний печальный разговор с тюремщиком, хоть одно его письмо с просьбой заменить адвоката нашло своего адресата. И этот странный адвокат, от того не на шутку так разволновался. В тюремной куртке у Алекса было еще два прошения, которые он не отдал тюремщикам. Одно о замене адвоката, а второе с требованием узнать подробности своего обвинения.

– В чем ваше недовольство? – Непринужденно спросил Алекс. Но, при этом внимательно изучал гневное лицо собеседника. Тот с каждой секундой все больше свирепел. Внутренне Алекс все больше радовался возмущению адвоката и очень надеялся, что тот волнуется и возмущается не зря – его заменят до начала процесса.

– И вы еще спрашиваете так невинно! – Вскипел адвокат.

Он кинулся к своему портфелю, стал неистово рыться внутри. Несколько бумаг вылетело из-под его рук и улетело на пол. Адвокат не обратил на это никакого внимания.

– Он еще спрашивает! Он еще спрашивает! – Возмущенно повторял он. – Ах вот она. Вот! Вот!

Алекс удивленно рассматривал в его руке газету. На первой странице было его фото с начальником тюрьмы. Он успел прочитать заголовок большими буквами: «Преступник понесет наказание!». Текст мельче под заголовком, Алекс при своем огромном желании, не смог прочитать.

Тем временем, адвокат вытащил еще одну газету с портфеля. На титульной странице также была фотография Алекса сквозь окошко в двери камеры, когда он сдавал грязную посуду. Заголовок гласил: «Негодяй не выйдет живым из тюрьмы!». Снова Алекс не смог прочитать ничего кроме заголовка.

– И вы еще спрашиваете! – Адвокат тряс сжатыми в кулаке газетами перед лицом Алекса. – Здесь должны быть мои фотографии. Фотографии меня! Меня, ну и вас иногда! Но не вас одного! Не тюремщика этого, ничтожного! Я ваш адвокат, а не он! Как вы меня подвели! А еще хотите со мной дружить. Стыдно вам, стыдно вам должно быть. Если, конечно, знакомо это чувство. В чем я лично сомневаюсь.

Алекс очень удивился такому неожиданному повороту разговора, этим странным и печальным для него, заголовкам газет. Если уж газеты о нем пишут…

Адвокат, весь в гневе, уселся напротив. Стул под ним тяжело скрипнул. «Защитник», некоторое время, молча сидел с красным от злости лицом, руками комкал газеты. Взгляд его «сверлил» Алекса. Самому Алексу был почти равнодушен его гневный взгляд. Он надеялся, что тот перестанет трясти рукой с газетами, и будет возможность хоть что-то прочитать по своему делу. Но адвокат так сильно их скомкал, что не было никаких шансов прочесть хоть несколько слов. Пауза затянулась. Адвокат напрасно ожидал извинений.

– Что вы молчите? – Не выдержал адвокат. – Вам стыдно, я надеюсь?

– Совершенно нет. – Ответил Алекс. – Мне не стыдно. Вы узнали подробности моего обвинения?

– Не отвлекайте меня пустяками. Не отводите разговор от главного на второстепенное. – Адвокат стукнул кулаком, с зажатыми газетами, по столу. Газеты смягчили удар. От того звук оказался не слишком сильным. Адвокат стукнул другой рукой, без газет, еще раз. На этот раз звук получился более громким, что вполне его удовлетворило. Больше он стучать не стал.

– У меня в куртке два прошения. – Спокойно сказал Алекс. – Одно с просьбой о замене адвоката и второе с просьбой ознакомиться со своим делом.

– Прошения? – Оживился адвокат. – С подписью? Где они?

Он оббежал вокруг стола, ощупал карманы Алекса. Холодная рука забралась под куртку, неприятно прошлась вдоль ребер Алекса. Адвокат вытащил бумаги из внутреннего кармана и тут же стал рассматривать.

– Неплохо. Неплохо! – Сказал адвокат. Алексу показалось, что он разговаривает сам с собой. – Подпись с фамилией, как полагается. После вашего расстрела, эти бумаги с автографами можно будет выгодно продать.

Настроение у адвоката заметно улучшилось. Он, почти ласково, посмотрел на Алекса.

– Вы всего два прошения написали?

– Нет больше. Еще четырнадцать. – Честно ответил Алекс.

– Замечательно! – Обрадовался адвокат. – Где же они?

– Я их вчера отдал тюремщикам.

– Что? – Взревел адвокат. – Четырнадцать тюремщикам, а мне всего два! Они же собьют цену. Вчера! О горе! Как вы могли! Вы снова и снова подводите меня. Подлец, а не клиент на мою голову. Просто подлец! Мне необходимо спешить!

Адвокат забарабанил кулаками по двери. Алекс пытался дотянуться руками до газет, которые адвокат бросил на столе, но цепочка, которой он был прикован к столу, была слишком короткой. Через мгновение было поздно. Адвокат услыхал скрип замка, кинулся к своему портфелю. Небрежно сгреб газеты вовнутрь. Бумаги Алекса очень аккуратно вложил в специальный файл. При этом не забыл подобрать те пару листиков, что упали на пол в самом начале разговора. Не прощаясь убежал, едва открылись двери. Впрочем, они и не здоровались.

Тюремщик, прежде чем отстегнуть Алекса от цепочки обнял его, прислонил лицо к лицу и сделал фото мобильным телефоном. Алекс постарался наклонить свое лицо вниз. Надзиратель перестал обнимать Алекса, зато освободившейся рукой удержал ему голову за волосы в нужном положении. Все это было проделано молча, деловито, без пояснений. Алексу от этой процедуры было больно и унизительно.

Только после того, как снимок был проверен и тут же отправлен неизвестному адресату, Алекс был отстегнут от стола. По пути в камеру Алекс видел у многих надзирателей газеты со своим фото.

*****

– Через неделю. – Сказал ему старший камеры, едва за Алексом закрылась дверь.

– Что «через неделю»? – Переспросил Алекс.

– Через семь дней начнется процесс по тебе. – Пояснил старший. Все остальные сокамерники смотрели сочувственно.

Алекс прошел на свое место. Сел. Тюремная жизнь жила по своим законам, со своей своеобразной властью, средствами связи и разведки. Если старший сказал, что процесс будет через неделю, значит так и будет.

– Наше предложение остается в силе. – Попытался поднять настроение Алексу старший. – Только скажи.

Алекс молча кивнул. Мысль, о суициде, которая еще вчера казалась кощунственной и нелепой, теперь казалась не такой уж плохой.

Семь дней… вернее семь суток. В тюрьме жизнь меряется сутками.

*****

Адвокат за эту неделю появился всего лишь один раз. Без лишних слов прислонился к прикованному Алексу, сфотографировался с ним и убежал. Всем своим видом, он демонстративно показывал, как презирает Алекса. Сам Алекс отнесся к этому событию уже без удивления. Даже без брезгливости. Равнодушно.

*****

Готовили Алекса к процессу всей камерой. Его тюремная роба была предварительно выстирана, высушена и чуть влажной уложена под матрасы. Утром вытащили одежду наружу. На брюках были идеальные стрелки, а куртка казалась свежевыглаженной, аккуратной, словно только с магазина.

– Запомни главную истину воровского дела. – Учил его старший камеры. – Никогда ни в чем не сознавайся. Это верный путь к гибели. И как можно меньше говори. Большую часть показаний против тебя, они берут из твоих собственных слов.

Алекс благодарно кивнул головой, обещал запомнить. Ему снова напомнили о готовности помочь, если он решится уйти из жизни, не дожидаясь расстрела. Алекс снова благодарил. Он уже видел, что вместе с ним в камере не было безжалостных убийц или маньяков. Каждому, из его товарищей по несчастью, его убийство будет неприятным, но ради него они готовы на этот страшный поступок. Он, пока, не готов был. Пока.

Алекс боялся и одновременно с нетерпением ждал начала процесса. Конечно, было страшно. Особенно с обрисованной перспективой и репутацией выносимых в Главном зале Верховного суда Высшей Справедливости судебных решений. Но, с другой стороны он, наконец, узнает в чем его обвиняют. Алекс не мог понять, что его сейчас больше всего волновало – перспектива расстрела или неизвестность «за что?», «почему?».

Но все же, его главным чувством перед процессом была надежда. Поскольку Алекс был уверен в своей невиновности. Он быстро докажет, без всяких сомнительных адвокатов, что скорее всего, его перепутали с другим. Пусть ловят кого надо, а его отпускают на волю, к Марии. Он теперь, после всего пережитого, без всяких курортов понял, что любит ее и хочет жениться.

Еще Алекс переживал, что после произошедшего с ним, компании могут отказаться от своих предложений ему о работе. «Может некоторые откажут, – успокаивал он себя, – но ведь иные поймут, что он был в тюрьме по недоразумению». Алекс очень надеялся на здравый смысл. Главное – не дать адвокату его погубить. Жаль, что не удалось найти другого. Алекс надеялся, что пока не удалось.

*****

Его увезли на процесс рано утром. Еще до завтрака. Хотя само судебное заседание должно начаться ближе к обеду. Алексу, неохотно, объяснили, что в городе из-за процесса над ним столпотворение. Неимоверные заторы на улицах у тюрьмы и особенно на прилегающих к зданию Верховного Суда Высшей Справедливости. Газетчики и публика с ума сходят. А судья, объяснили ему, строгий и очень не любит, когда подсудимые опаздывают.

Алекса везли в конвойной машине. Внутри было обособленное отделение за решеткой. Между входной дверью и решетками сидело двое вооруженных до зубов конвоиров. Оба держали свои руки на оружии и не спускали с заключенного глаз.

Со своего места Алексу совсем немного было видно происходящее на улице. Очень маленький кусочек НЕТЮРЕМНОЙ жизни. Удивился, когда увидел билборд со своей фотографией, той где его подловил тюремщик, когда он сдавал грязную посуду в окошко. Лицо его выглядело отвратительным. Перепуганное лицо, полузакрытые глаза. Но поразительней всего была надпись большими буквами: «За такое – к высшей мере!». За какое «такое»? За грязную посуду? Билборд не давал пояснений.

Ближе к Верховному суду Высшей Справедливости бушевала митингующая толпа с транспарантами. Алекс видел гневные лица, криков отдельно не различал. Скандирование толпы сливалось в неразборчивый шум. Но плакаты и транспаранты в руках митингующих, гневно обличали преступление Алекса и требовали наказание «по всей строгости». На некоторых плакатах Алекс увидел свое фото на фоне кружочков мишени.

Подобный гнев толпы удивлял и обескуражил Алекса. Получалось, что все вокруг знали какое преступление он совершил, в чем виноват. Все, кроме него самого и, кажется, адвоката.

Машину узнали, крики стали громче, неистовей. В кузов полетело несколько камней. Внутри отдалось глухим звуком. Охрана напряглась.

– Если машину перекинут, нам придется тебя пристрелить. – Сказал один из конвоиров.

Сказал без злобы, буднично. Алекс поверил, что действительно может пристрелить. Такая работа.

К счастью, обошлось. Машина благополучно подъехала к черному ходу, где негодующей толпы не было. Никем незамеченные, прошли в здание, долго ходили по коридорам, лестницам и, наконец, зашли в небольшую комнату с металлической клеткой внутри. Алекса незамедлительно закрыли в этой клетке, словно опасное животное в зоопарке. Наручники не сняли.

Сопровождало по зданию Алекса ни много, ни мало восемь вооруженных конвоиров с оружием наизготовку. Когда Алекс уже сидел в клетке, все они смотрели на него почти не мигая. Оружие было нацелено ему в грудь.

«Что же я натворил такого?» – снова и снова задумывался Алекс. Увиденное по пути в суд, восемь готовых ко всему охранников, произвело сильное впечатление на него. В душе он все еще надеялся на ужасную ошибку, на то, что его просто перепутали с настоящим преступником. Но глядя на беспристрастные лица конвоиров с автоматами, нацеленными на него, он все больше и больше терял уверенность в себе. Одни билборды с его лицом на фоне мишени, чего стоили.

Вспомнилось предложение сокамерников «умереть без боли». Может стоило согласиться? Может его уже через час повезут на расстрел? Было страшно. Алекс откинулся спиной к стене. Закрыл глаза.

Ожидание затянулось. Ни через час, ни через два заседание не началось. У Алекса не было часов. Их отобрали, вместе с другими личными вещами, при оформлении в тюрьму, о времени он имел смутные представления. Хотелось спросить, но при взгляде на восемь направленных в его сторону автоматов, любопытствовать перехотелось.

Настроение менялось на протяжении ожидания. От страха и напряжения в самом начале, до злости, что ему не дали позавтракать и, скорее всего, не дадут пообедать. В животе урчало. За несколько дней пребывания в тюрьме организм привык к определенному распорядку. Вспомнилось, что существует тюремная традиция о последней трапезе перед казнью. Алексу стало от этой мысли спокойней, что ему не придется умереть голодным. Но тут же разозлился на себя, за подобную чушь в своей голове.

К моменту, когда злость сменилась равнодушием, их затребовали в Главный зал на заседание суда.

Охранников добавили, словно восьмерых было мало. Алекса вытащили из клетки, дюжий конвоир грубо потянул за собой (хотя Алекс не сопротивлялся). Остальные следовали на расстоянии по бокам, сзади и спереди.

*****

Главный зал Верховного суда Высшей Справедливости был действительно огромным. Огромным и величественным. Размеры поражали – на несколько сотен зрителей, может даже за тысячу. Клетка, в которую поместили Алекса, находилась недалеко от возвышения, на котором находился длинный стол и три кресла для судей. Перед судейским столом находился стол судебного секретаря-распорядителя. У стен стояли строгие судебные приставы.

Совсем рядом с клеткой, в которую с немыслимыми предосторожностями заперли Алекса, за небольшим столиком, сидел адвокат. При виде своего подзащитного он надменно отвернулся. На столе, перед адвокатом, были разложены стопки с бумагами и уже знакомый Алексу, пыльный уголовный кодекс.

Чуть дальше был еще один стол. Сидящий за ним человек, в отличии от адвоката, не спускал с Алекса своих глаз. Алекс безошибочно определил в нем прокурора. Они встретились взглядами. Оба стали смотреть друг на друга не мигая. Алекс, поначалу, ни за что не хотел уступать, но трезво подумав, решил доставить прокурору радость от маленькой победы. Отвел первым взгляд, хотя в игру «гляделки» ему еще с детства не было равных. Прокурор победно ухмыльнулся. Оба этой «борьбой» взглядами остались довольны.

В дальнем конце зала открылись двери. В зал хлынули журналисты и толпа зрителей. Журналисты с порога начали фотографировать. Чем ближе к клетке они подбегали, тем чаще и сильнее мигали вспышки. Адвокат приосанился. Алекс, наоборот, попытался спрятаться. Но, естественно, в клетке это сделать было невозможно. Поэтому он просто отвернулся, прикрывая лицо руками.

Телевизионщики вели себя более сдержанно, но также торопились один перед другим, стараясь занять места с наиболее выгодным ракурсом. Судебные приставы суетились, не позволяя им ставить свои штативы близко к клетке. Отдельная сумятица возникла, когда фотографам было приказано покинуть зал до судебного заседания. Несколько десятков человек с дорогими фотоаппаратами пытались двигаться против многочисленной толпы зрителей, но их неизменно относило назад. Фотографы переживали за свою технику и ругались с зеваками. Зрители равнодушно отталкивали их назад, совершенно не слушая ругательства фотографов. Все стремились занять места поближе к судебному столу и клетке с Алексом. Приставы сердились, бесцеремонно пиная спины фотографов, устремляя к выходу, грозились лишить их аккредитации, не стесняясь ругались матерно.

Возникшая суета чуть развлекла Алекса. Он жадно всматривался в происходящее, получая злорадное удовольствие от ругательств в адрес бесцеремонных фотографов. И еще Алекс надеялся среди сотен чужих, безразличных ему людей, людей увидеть Марию. Он знал, что не сможет перемолвиться с ней ни единым словом, но увидеть ее хотел невероятно. В заключении он успел убедиться, насколько ему дорога эта девушка.

Людей все прибывало, уже почти все места были заняты, но Марию не было видно. Множество незнакомых лиц смотрели на Алекса, он скользил по ним взглядом, но родное лицо среди них не находил. Уже удалились фотографы, немного успокоились судебные приставы, но та, которую больше всего на свете он жаждал видеть, не пришла или Алекс не мог ее различить среди сотен чужих лиц.

Он отчаялся. Но, вдруг, вдали увидел Марию в сопровождении двух судебных приставов. У Алекса бешено заколотилось сердце. Он невольно залюбовался изящной походкой любимой девушки. Мария вместе с приставами шла по проходу через весь зал, до самого первого ряда. И там, один из приставов указал ей на свободное место за прокурором. На сиденье лежала табличка с надписью «свидетель», которую пристав тут же забрал. Не за адвокатом! А за прокурором! Алексу непонятно было – почему его девушку сажают за обвинителем. Он взглянул на места позади адвоката. Свободных не было. Как и не было никаких табличек. Алекс мысленно утешил себя, что адвокат в очередной раз халатно отнесся к своим обязанностям. Собственные объяснения не помогли – в душе стало тревожней.

Мария выглядела очень эффектно. В красивом вечернем платье, которое было в зале суда не совсем уместным. Алекс решил, что Мария одела это платье специально для него. Она знала, что в нем ему очень нравилась. Во всех одеждах и без одежды нравилась, конечно. Но, в этом платье Мария была великолепна. В душе потеплело. Он невероятно обрадовался ее появлению и этому красивому платью. Смотрел на любимую девушку не отрываясь, любуясь ею и одновременно ловя ее взгляд. Одного, по-прежнему, не понимал – почему она села на место, где была табличка «свидетель» за прокурором, а не за адвокатом? Но Алекс не особо над этим задумывался, наслаждаясь созерцанием любимой.

Мария, удобно расположившись на своем месте, сначала уложила свою маленькую дамскую сумочку сбоку от себя. Затем вернула к себе на колени, порылась в ней. Нашла небольшое зеркальце, открыла перед собой, посмотрелась и только что сделанные движения произвела в обратном порядке – закрыла зеркальце, уложила в сумочку, закрыла сумочку и переместила сбоку от себя. Только после этого она впервые взглянула на Алекса. Сердце у Алекса забилось сильней. Но во взгляде Марии ничего кроме легкого, даже, если так возможно выразиться, скучающего любопытства не было. Она тут же отвернулась от него, повертела головой в разные стороны. Алекс видел, что она заметила камеру телевизионщиков, направленную на нее. Тут же бросила незаметный взгляд на себя, чуть поправила низ платья. Поправила не вниз, а вверх. Совсем немного. Стало лучше видно ее красивые, очень эффектные ноги. Телевизионщики оживились. Алекс заревновал и рассердился.

Чтобы отвлечься, он стал разглядывать зрителей. Ему не понятен был такой интерес огромного количества зевак к его процессу. Среди этой толпы он не увидел ни одного знакомого лица. Зачем они здесь? Что им сказали о нем и о неизвестном Алексу преступлении, которое якобы он совершил? Эти плакаты и билборды по пути в суд… Почему эти люди его ненавидят? За что требуют его расстрелять? Алекс не знал ответ, но надеялся, что вскоре выяснит за что его судят, за что такая ненависть окружающих.

Но больше всего он надеялся, что сейчас, на заседании выяснится его невиновность и он с Марией уйдут из зала суда свободными людьми. Уйдут прямо в мэрию, где зарегистрируют свой брак. Все происходящее до этого забудется, как странный, кошмарный сон. Спустя время можно будет иногда вспоминать и смеяться над произошедшим. Они созданы друг для друга. Они вместе будут счастливы.

– Всем встать! Высочайший суд идет!

Натренированный голос судебного секретаря-распорядителя смог перекричать шум толпы. Враз стало очень тихо, затем многоголосьем раздался скрип сидений, шорох одежды, шарканье ног. Все встали. Тысячи глаз смотрело в одну точку – на дверь сбоку от судейского стола. Алекс также поднялся, как все остальные в зале, стал смотреть на пока запертую дверь. Оттуда должны были появиться люди, которым вскоре предстоит решить его судьбу. Волнение Алекса возросло. Что конвоиры говорили о председательствующем судье? Что он не любит, когда подсудимые опаздывают. Алекс не опоздал. Завтрак, обед, урчащий желудок – это ерунда. На кону его жизнь, его судьба.

Некоторое время ничего не происходило. Звенящая тишина огромного зала, тысячи глаз, устремленные в запертую дверь создавали неимоверную атмосферу торжественной напряженности.

Скрип открываемой двери разнесся над судебным залом звонким, противным эхом. Не оттого, что он был сильно громкий. Оттого, что каждый в этом зале затаил дыхание и ловил каждый звук, каждый шорох от точки всеобщего внимания, которой была эта дверь. Единственный звук во всем зале. Настолько глубокой была тишина.

Из двери вышло три человека в судебных мантиях и париках. Первой шла женщина лет за сорок, насколько смог определить Алекс, с оплывшей, бесформенной фигурой. Эту бесформенность не скрывала даже просторная одежда. За ней крупный мужчина постарше, огромный живот, которого не могла скрыть даже судебная мантия. И замыкал процессию тощий мужчина средних лет, который по сравнению с первыми судьями, выглядел комично своей худобой.

Судьи поднялись на возвышение к своему столу. Остановились возле своих мест, после чего одновременно повернулись к залу. Миг они рассматривали толпу, словно проверяя произведенный эффект от своего появления. После чего уселись на свои места. В напряженной тишине всему залу было слышно, как застонало кресло под судьей, который был в центре и особенно звонким стоном под судьей-женщиной.

– Можно всем сесть! – Объявил судебный секретарь.

От волнения его голос сорвался на фальцет. В зале засмеялись. Судьи недовольно нахмурились. Судебный секретарь виновато прокашлялся, после чего объявил судебный процесс открытым. Уже нормальным голосом.

– Слушается дело за номером 15253375/2525 о преступлении высшей категории. – Объявил Председательствующий судья. Им оказался полный мужчина, вошедший в зал вторым. Его хорошо поставленный голос долетел до самых дальних концов зала. – Народ против Алекса.

Головы всех повернулись в сторону подсудимого. Судьи также посмотрели на него. Впервые с начала процесса. Под их тяжелым испепеляющим взглядом Алекс, впервые, почувствовал себя виноватым.

– Обвиняемый, встаньте. – Потребовал Председательствующий.

Алекс послушно встал.

– Вы имеете полное право сразу признать себя виновным. Мы незамедлительно вынесем приговор и на этом покончим. С вашей стороны будет весьма благородно сэкономить стольким людям время для более важных дел. – Председательствующий сделал рукой полукруг в сторону зала. – Ваше решение?

Алекс смутился от этих слов. Подобное предложение, в его ситуации, выглядело кощунственным. Возможно, судьям неизвестно, что он даже не представляет в чем его обвиняют, в чем его вина и преступление.

– Уважаемые судьи! – Нерешительно произнес Алекс. – Я ни в чем не виноват. Кроме того, до сих пор не знаю в чем, якобы, состоит мое преступление и моя вина.

– Отвечайте на вопрос. – Повысил голос судья. – Вам надлежит ответить только «да» или «нет». Взгляните на зал, на нас. Вы у каждого присутствующего крадете время. Каждому есть чем заняться, у каждого есть масса важных дел. А вы ведете себя безответственно.

Слова Председательствующего прозвучали упреком. Толпа в зале одобрительно зароптала. Алекс почувствовал себя виноватым.

– Отвечайте, как вам указано! – Потребовал судья. – Если у вас есть совесть и чувство собственного достоинства.

Чувство вины у Алекса стало еще сильней. С трудом ему удалось совладать с собой. Пришлось снова мысленно напомнить самому себе о своей невиновности.

– Нет. – Ответил он кратко, как от него требовали. Хотя, по всей видимости, ответ ожидали другой.

В зале возмущенно зашумели. Судьи посмотрели на него с упреком. Председательствующий вздохнул и театрально закатил глаза к небу. После чего он кивнул судебному распорядителю. Судебный распорядитель тут же встал, скосился на камеры телевизионщиков, чуть удачней повернулся еорпусом к ним. Только после этого торжественным голосом произнес:

– Слово для обвинения предоставляется прокурору.

Предложение он произнес так, словно объявил о прибытии короля или о победе в большой многолетней войне. Зал восхищенно зашумел, ему захлопали в ладоши. Все уже успели забыть, как он фальцетом выкрикнул в самом начале заседания. Довольный собой, судебный секретарь-распорядитель, торжественно сел на свое место.

Алекс напрягся – сейчас он услышит обвинение, узнает, наконец, в чем виноват. Вернее, в чем его обвиняют, поскольку виноватым себя не считал.

Прокурор немедленно встал со своего места. Но говорить не спешил, поправил чуть ровнее бумаги на столе перед собой. Поднял и бережно положил на стол конверт, как показалось Алексу, запечатанный. Снова взял в руки конверт, и снова положил его на стол. Видно было, что он ждет, когда заглохнут аплодисменты судебному секретарю-распорядителю, ждал тишины для своей минуты славы. Несколько раз он смотрел в сторону телевизионщиков, чуть развернулся боком к ним, выпятил грудь. Для общения с судьями ему теперь приходилось очень неудобно выкручивать шею, но прокурору было плевать на такие мелочи. В зале стихло. Прокурор набрал в легкие воздух:

– Уважаемые почтенные судьи! Уважаемая публика, присутствующая здесь, уважаемые народ, ради благополучия которого мы все здесь работаем не покладая рук. И даже адвокат, пусть будет уважаемым, который вынужден защищать этого… этого…

– Меня обязали! – Вскочил с места адвокат. – Я не хотел. Но долг…

Прокурор сочувственно ему кивнул. Судебный секретарь жестом призвал адвоката сесть. Судьи брезгливо скривились. В зале зашумели. Судебные приставы сделали шаг вперед. Прокурор выждал, когда шум затих, адвокат сел на свое место, приставы вернулись на шаг назад. После чего продолжил:

– Я затрудняюсь дать определение мерзавцу, которого мы сейчас судим. В культурных словах порядочных людей нет эпитета, возможного выразить низость и глубину падения этого молодого человека.

Алекса ужаснули слова прокурора – что же он такого натворил?! В зале раздались аплодисменты. На Алекса смотрели с ненавистью, осуждением и презрением. Он с ужасом увидел, что среди аплодировавших обвинителю была и Мария.

Прокурор снова сделал паузу. Алекс с трудом оторвал взгляд от Марии, стал пристально следить за каждым движением обвинителя, ловить каждое его слово. Постепенно в зале снова воцарилась тишина.

– В этом запечатанном конверте… – Продолжил прокурор и поднял над головой конверт.

В зале вскрикнули. В первом ряду женщина приподнялась рассмотреть конверт и тут же, утратив сознание, упала на пол. Поднялась суета. Судебный секретарь привстал со своего места. Телевизионщики переместили свои камеры к упавшей. Судьи переглянулись между собой. Затем, все трое, с упреком, посмотрели в сторону Алекса. Прокурор недоуменно смотрел то на упавшую женщину, то на конверт в своей руке. На всякий случай, он выпустил опасный предмет из рук. Причудливо махнув в воздухе, конверт шмякнулся на стол.

В дальней стороне Главного зала Верховного суда Высшей Справедливости открылась дверь, вбежали медики с носилками. Головы присутствующих развернулись в их сторону. Тысячи глаз следили за санитарами – как они бегут шаг в шаг по широкому проходу, вдоль рядов со зрителями. Как наклонились над упавшей в обморок женщиной. Как щупали пульс. К ужасу присутствующих, один из медиков удрученно покачал головой. Затем он, с товарищем, переложили женщину на носилки. Санитарка, в белом халате, накрыла тело несчастной простыней. Далее медики, развернувшись, понесли носилки к выходу. Присутствующие в зале оцепенело замерли. Звуки от шагов медиков звонким гулом раздавались в полной тишине.

После того, как дверь за печальной процессией с носилками закрылась, тысячи глаз с ненавистью и презрением уставились на Алекса. «Расстрелять», «четвертовать», «уничтожить» послышался негодующий ропот толпы. Поначалу крики были слабы, но затем переросли в мощный, многоголосный рев. Алекс не выдержал, закрыл лицо и уши ладонями. Он почувствовал вину за смерть этой совершенно незнакомой женщины.

Судебный распорядитель долго не мог добиться тишины, звонил в медный колокольчик, призывал успокоиться. Заседание было на грани срыва, едва начавшись. К счастью, зеваки в зале вдоволь выплеснули свой гнев и затихли сами по себе. Волнение в зале притихло.

– Продолжайте, господин прокурор. – Сказал Председательствующий судья.

– Благодарю, Ваша честь. – Поклонился ему прокурор. Снова взял в руки конверт. На этот раз осторожно, за краешек. – В этом запечатанном конверте…

В зале снова зашумели. Открылись двери, вбежали медики. Ко всеобщему облегчению, а возможно разочарованию, на этот раз никто не упал в обморок. Медики, покрутив головой, развернулись и вышли. Зал чуть успокоился. Прокурор смог продолжить свою обвинительную речь.

– В этом запечатанном конверте…, – прокурор сделал паузу, но в этот раз ему ничто особо не мешало продолжить свою речь, – записано ужасное преступление этого молодого человека. Мы в прокуратуре глубоко возмущены степенью нравственного падения этой, с позволения сказать, особы, вступившей на преступный путь в таком молодом возрасте.

В зале снова поднялся шум. Уже привычные крики «расстрелять», «повесить», «четвертовать». Автоматчики, которые охраняли клетку с Алексом, взбодрились, тщательней нацелили на него свое оружие. Словно сейчас, немедленно готовились привести приговор в исполнение.

Председательствующему это все надоело. Его надежды на быстрое завершение процесса рухнули, от шума толпы начала болеть голова. Тем более, камеры телевизионщиков снимали сейчас не его, а толпу, прокурора и Алекса с охранниками. Председательствующий поднял деревянный молоток и ударил им по специальной подставке.

– Тишина в зале! – Заметались судебные приставы и секретарь-распорядитель.

В зале притихли.

– Что в этом конверте? – Спросил Председательствующий.

– В этом конверте записаны мысли, которые подсудимый подумал примерно десять дней назад.

– Что? – Вскочил со своего места Алекс. – Что за бред!?

– Успокойтесь немедленно, подзащитный! – Повернулся к нему адвокат. Он вскипел от возмущения, но Алекс видел – не от возмущения на абсурд обвинения, а на него, на Алекса, за его крик.

– Вы слыхали эту нелепость, адвокат?

– Это вы нелепость! Не смейте говорить глупости во время государственного обвинения.

– Это абсурд! Нелепость! Вы же видите! Сделайте что-нибудь! Ущипните меня! Неужели я не сплю?

Адвокат поднялся с места, подошел к клетке. После чего действительно больно ущипнул Алекса. Судьи, прокурор, судебные приставы, секретарь, автоматчики и просто публика молча, с интересом, наблюдали за этой процедурой. Словно Алекс мог проснуться от щипка, а они все могли исчезнуть.

– Чего только не сделаешь для подзащитного. – Горько вздохнул адвокат сам себе. И тут же зашипел на Алекса. – Вы довольны? Не мешайте процессу! Есть многовековые процедуры – сначала обвинение, затем говорит защита. Не настраивайте против себя правосудие!

Алекс умолк после доводов адвоката. Он не мог привыкнуть к абсурду, внутри которого оказался, хотя аргументы своего защитника в этот раз показались ему разумными. Адвокат успокоился, но вернулся на свое место с все еще с покрасневшим от гнева лицом.

Председательствующий снова ударил своим молотком по подставке.

– Тишина в зале! Подсудимый, ведите себя достойно. – И повернувшись к прокурору. – Вы читали содержимое конверта, господин прокурор?

– Что вы! Что вы! – Прокурор испуганно отбросил конверт от себя на стол. – Здесь же мысли! Ты их только прочтешь или услышишь, и они как вирус засядут в голове! Я добропорядочный гражданин! Я много лет верно служу обществу! Никак нельзя мне читать такие мысли! Более того! Я никакие мысли не читаю. Даже официально разрешенные. С мыслями только беды. Сегодня их разрешили, а завтра наоборот. Или еще хуже: сегодня они полезны обществу, а назавтра глядишь – они уже вредные. Без них спокойней. Это мое, весьма правильное, убеждение.

– Я понимаю и с уважением отношусь к вашей точке зрения. – Кивнул Председательствующий судья. – Можете нам поведать при каких обстоятельствах были записаны эти мысли?

– Да, уважаемые судьи. Могу. – Прокурор открыл толстую папку с бумагами, полистал. – Ага. Вот она… эта бумажка. Сейчас… Мысли были записаны вновь созданным отделом по борьбе с инакомыслием. Этот подсудимый их первое крупное дело! Позвольте процитировать… «Данный гражданин, проходя улицей неожиданно скривился. На его лице явственно читались крамольные и главное, недоброжелательные мысли по поводу происходящего в стране, а также полное отсутствие радости от достигнутых нашим народом успехов, под мудрым и чутким руководством нашего Великого Президента. Сотруднику отдела удалось проследить за неизвестным до его дома и выяснить личность. Им оказался подсудимый Алекс. В конверте отдельным рапортом, более подробно записаны предполагаемые враждебные, а главное чуждые нашему народу мысли».

Прокурор закончил зачитывать цитату. После чего победно посмотрел на адвоката и гневно на Алекса.

– Передайте нам этот конверт! – Потребовал Председательствующий судья.

Секретарь-распорядитель поднялся из-за своего стола, очень медленно подошел к столу прокурора. Взгляд его с испугом смотрел на запечатанную бумагу. Даже со своего места Алекс видел насколько лицо секретаря побледнело. Прокурор протянул ему конверт. Но секретарь покачал головой из стороны в сторону, отшатнулся и поспешным шагом вернулся к своему столу. Прокурор так и остался стоять с протянутой рукой. Секретарь, тем временем, достал из ящика стола белые тканные перчатки, торопливо одел их. Затем с того же ящика вытащил поднос цвета золота и с ним вернулся к прокурору. Стараясь находиться подальше от конверта, он вытянул руку с подносом на всю длину. Прокурор аккуратно положил на конверт на металл. После этого бледный секретарь осторожно, уже медленным шагом, словно он нес неразорванную мину, подошел к столу судей. Его рука так и осталась вытянутой, как можно дальше от себя. Поднос звонко стукнул о стол. Звук этот был слышен по всему залу, до самых входных дверей – такая стояла тишина. Публика не дышала, уставясь взглядами в перемещение запечатанного конверта. Секретарь вытер пот со лба и поспешно удалился на свое место. Только там он снял свои перчатки и безжалостно выбросил в урну. Его облегченный выдох разнесся по залу стоном. Секретарь выполнил свой долг. Остался жив и теперь мог немного расслабиться.

Судьи, наоборот, застыли. Все трое побледнели, вперив взгляд в конверт на подносе. Председательствующий пошептался сначала с толстой судьей-женщиной, затем с худощавым. Вопреки ожиданиям Алекса, конверт не был открыт и прочитан. Все трое судей старались смотреть мимо подноса с опасной бумагой. Председательствующий судья снова обратился к прокурору:

– Какое наказание за подобное злодеяние требует обвинение?

– Ваша честь! Обвинение требует пожизненного заключения обвиняемого!

В зале зашумели.

– Как вы смеете! – Вскочил со своего места адвокат! – Как вы смеете в таком месте! В Главном зале! В этих священных стенах! Требовать столь мягкий приговор?

Прокурор виновато отвернулся. Судьи, впервые с уважением, посмотрели на адвоката. Зал одобрительно зашумел. Алекс схватился за голову.

– Господин адвокат. – Очень мягко пожурил Председательствующий. – Вам будет предоставлено слово.

– Извините, Ваша честь. – Поклонился адвокат. – Как добропорядочный гражданин нашего общества, не сдержался.

– Понимаю. Понимаю вас. – Кивнул ему Председательствующий. Алексу показалось, что даже немного улыбнулся. – Но все же…

– Да, да, Ваша честь. Виноват.

Председательствующий судья снова кивнул, после чего повернулся к прокурору:

– Вам есть, что добавить, господин государственный обвинитель?

– Да, Ваша честь, приговором подсудимому мы покажем всем гражданам, особенно молодому поколению, что нельзя держать в себе вредоносные государству и обществу мысли в себе. Да и вообще где-либо. Более того нечего вообще думать, если государство, общество и народ об этом не просит.

В зале раздались аплодисменты. Слова были хороши, присутствующему народу понравились. Прокурору простили столь мягкие требования по приговору. Он повернулся к залу, поклонился. Аплодисменты усилились.

– У меня все, Ваша честь!

– Прекрасные слова. – Ответил Председательствующий. Вид у него был довольный. Он повернулся к секретарю. – Вы записали их слово в слово? Я буду эти слова с удовольствием читать перед каждым заседанием.

– Да, Ваша честь, записана каждая буква дословно. Я для вас перепишу их на отдельный лист.

– И мне, пожалуйста. – Впервые подала голос женщина-судья. – Мне также перепишите.

– Тогда и мне экземпляр. – Тут же отозвался тощий судья. – Хотя я успел запомнить эти мудрые слова на память!

В зале снова захлопали в ладоши. В числе аплодировавшей была Мария. Алекс очень часто смотрел на нее, в надежде встретиться взглядом, поэтому замечал, все что она делала. От ее аплодисментов было особенно обидно.

– В то же время. – Добавил худой судья. – Хочу выразить свое мнение господину прокурору. Мягкость приговора, которую вы просите, как государственный обвинитель, немного кажется… странной. Мы ведь не в актовом зале детского садика собрались или еще хуже в провинциальном суде. Вы ого-го как здесь! Кроме того, казнь – это так интересно.

– Нормальное требование! – Возразила женщина-судья. – Посмотрите на подсудимого. Такой красавчик симпатяшный. Не надо для него большего требовать. Казнью можно полюбоваться и на ком-либо поуродливей.

– Коллеги! – Пожурил судей Председательствующий судья. – Мы можем это обсудить не на публике, а в комнате совещаний. Там нас ждет, кстати чудный тортик. Мне перед заседанием презентовали.

Женщина-судья оживилась, судья-худышка отнесся к сообщению о тортике спокойней. Оба согласно кивнули Председательствующему судье, церемонно поклонились. Председательствующий поклонился им в ответ. Каждый раз он поворачивался почти всем своим туловищем к коллеге, то в одну, то в другую сторону, что для его комплекции было немного затруднительно, равнозначно подвигу. Церемония выглядела чинно, благородно.

– Слово предоставляется защите! – Объявил Председательствующий судья.

Адвокат степенно выждал, пока все камеры телевизионщиков повернутся к нему. Полистал бумаги на своем столе, чуть передвинул уголовный кодекс. Дождался полной тишины в зале. Ему хлопали вяло, скорее из вежливости, чем из уважения к его должности. Вскоре и эти скупые шлепки ладонями утихли. Только после этого, адвокат величественно встал, прочистил горло. Алекс напрягся всем телом.

– Уважаемые судьи, уважаемая публика и даже отныне почти неуважаемый господин прокурор. – Адвокат каждый раз слегка кланялся поочередно судьям, залу, прокурору. – Я также в восторге от мудрых слов господина прокурора. Недопустимо страшно представить, если каждый начнет думать, о чем попало, без всякого контроля. К примеру, будучи молодым я никогда ни о чем не думал и делать этого не собираюсь в своем нынешнем почтенном возрасте. Чем очень горжусь.

Ему захлопали. На этот раз чуть бодрее. Адвокат поклонился залу, искоса взглянул в сторону судей, словно ожидая, что и его реплику признают великой, потребовав записать отдельным листком. Но судьи сидели безучастно, продолжая его слушать с «каменными» лицами. Адвокат вынужден был продолжить. Он громко набрал в легкие воздух. Его голос зазвенел громче.

– Но в тоже время хочу напомнить господину прокурору, что мы находимся не где либо, а в Главном зале Верховного суда Высшей Справедливости! Не в традициях этих священных стен выносить столь мягкие приговоры! Я требую расстрелять своего подзащитного!

Зал взревел овациями.

– Что вы такое говорите? – Возмутился Алекс. – Вы мой адвокат! Вы должны меня защищать!

– Я в первую очередь гражданин своего народа. – Гордо ответил адвокат. Слишком громко для ответа Алексу. Но достаточно, чтобы слышали судьи, публика и в первую очередь телевизионщики.

Публика услыхала его слова. Никак не могла не услышать. Шквал аплодисментов взорвал зал. Судьи с нежностью смотрели на адвоката, прокурор нервничал. Он своим заключительным словом немного исправил свою репутацию, но все же чувствовал себя виноватым за предложение более мягкого приговора, чем у адвоката.

– Как вы так можете! – Не мог успокоиться Алекс. Сквозь чуть стихший шум он смог докричаться до адвоката. – Немедленно затребуйте конверт для изучения! Я требую прочитать то, что там написано!

– Ни-за-что! – По слогам ответил ему адвокат. – Я совершенно согласен с господином прокурором – нельзя читать мысли, они могут поселиться в вас, как болезнь. А у меня репутация, которой я дорожу! Я никогда не думал и намерен так жить до конца жизни! Я умру честным, никогда не думавшим человеком. Чего и всем желаю!

– Какой вы адвокат? Вы только вредите мне! – Возмутился Алекс. – Я требую отстранения адвоката! Требую замены или даже отсутствия любого адвоката! Я хочу сам себя защищать!

– Как вы смеете! – Адвокат выскочил из-за стола. Подскочил к клетке с Алексом ближе. – Вы не можете так! Я очень долго добивался такого громкого процесса! Я столько сделал, чтобы это дело рассматривалось в Главном зале!

Он отбежал от клетки, повернулся к судьям:

– Высокий суд! Подсудимый требует моей отставки из-за моей честной гражданской позиции. Это еще раз доказывает высокую степень моральной деградации этого молодого человека. Расстрел! Только смертная казнь! Много раз расстрел! Пожизненно расстрел!

– Мы уже убедились в высшей степени морального разложения подсудимого. – Сочувственно ответил адвокату Председательствующий судья. Судья-женщина и худой судья меньше сдерживали свои эмоции – смотрели на Алекса с нескрываемым осуждением. – Он в самом начале заседания не признал свою вину. А у нас в комнате совещаний чудный торт. Тем не менее, всемерно способствуя торжеству справедливости, мы вынуждены учесть даже столь вопиющее, по своей наглости, заявление подсудимого. Мы живем в самом правовом государстве в мире! Суд удаляется на совещание. Следующее заседание состоится через семь дней.

– Тортик, тортик! – Не скрывала своей радости женщина-судья.

Она старалась радоваться не очень громко, но до первых рядов зрителей и, в том числе к Алексу, ее слова долетели. Кто-то из зрителей осторожно хихикнул, секретарь-распорядитель прикрыл лицо документами, прокурор уткнулся лицом вниз, пряча улыбку, адвокат остался серьезным.

– Всем встать! – Закричал судебный секретарь. Он профессионально быстро пришел в себя. – Высокий суд удаляется на совещание!

Судьи торжественно покинули зал. Адвокат, зло поглядывая на Алекса, молча собирал свои бумаги в портфель. Больше они не перемолвились ни словом. Алекс надеялся, что Мария в возникшей суете подойдет к нему ближе, скажет доброе и ласковое слово, просто улыбнется. Но она смешалась с толпой. Не подошла.

*****

В камере о подробностях судебного процесса знали в мельчайших деталях, хотя ни телевизора, ни других средств связи в помещении не было. Тюремная почта работала исправно. За многовековую историю была доведена до совершенства.

– Мы тебе оставили пожрать. – Сказал старший камеры.

Алекс благодарно кивнул. За весь день это был первый добрый поступок по отношению к нему. Он со вчерашнего дня ничего не ел. С жадностью набросился на холодную еду.

С вопросами к нему не приставали. Никто не мешал Алексу ходить из угла в угол, обдумывая сегодняшнее заседание. По-прежнему, он не мог поверить в реальность происходящего с ним.

Устав метаться из угла в угол, прилег на свои нары. Всю ночь он не мог заснуть. Заснув на миг, под самое утро, увидел ужасный сон – в роли прокурора и адвоката одновременно, на его процессе выступала Мария. Алекс немедленно проснулся. Лоб покрылся испариной. Он вытер холодный пот рукой.

– Не может такого быть. – Успокоил он сам себя.

Взгляд Алекса встретился со взглядом старшего камеры. Тот сделал движение головой, словно спрашивая Алекса. Без слов было ясно, о чем был немой вопрос – готов ли Алекс к смерти? Хочет ли он чтобы его убили сейчас? Без мук и моральных издевательств. Алекс не знал, что ответить. Старший камеры терпеливо ждал. Подумав, Алекс отрицательно покачал головой. Сокамерник кивнул ему в ответ и отвернулся.

*****

На второй день после судебного заседания, его вывели из камеры к посетителю. Алекс обрадовался, предполагая увидеть Марию. Тюремщику снова приходилось приказывать ему идти медленней. С замиранием сердца, Алекс перешагнул порог комнаты допросов. Но, к его разочарованию, в комнате посетителей находился совершенно незнакомый человек, возраста примерно равного Алексу. Незнакомец терпеливо дождался пока руки Алекса в наручниках пристегнут к цепочке из стола и уйдет конвоир. После чего по-дружески улыбнулся Алексу.

– Скажите. Вы добропорядочный гражданин? – Спросил незнакомец у Алекса.

– Кто вы? – Спросил Алекс.

– Не совсем вежливо отвечать вопросом на вопрос. – Заметил незнакомец. – Но здесь есть доля моей вины. Позвольте представиться – я прокурор.

– Прокурор? – Удивился Алекс. На его процессе был совсем другой прокурор, постарше. Что этому нужно от него?

– Да. Да. – Улыбнулся собеседник. – Я также прокурор. Как и то стареющее недоразумение, которое участвует в вашем обвинении.

Фраза «стареющее недоразумение» понравилась Алексу. Он впервые улыбнулся собеседнику.

– Я хочу повторить свой вопрос. – Сказал молодой прокурор. – От ответа на него очень многое зависит в наших судьбах. Да! Да! Вы не ослышались. В моей судьбе и непосредственно в вашей! Повторяюсь, вы добропорядочный гражданин?

Алекс задумался. «Стареющее недоразумение»… Эта фраза и пояснение собеседника взволновало его.

– Думаю, что да. Я добропорядочный гражданин. Вполне добропорядочный. Несомненно… Происходящее со мной просто недоразумение.

– Мне импонирует ваша уверенность. – Снова улыбнулся прокурор. Он достал из кармана пачку сигарет, протянул Алексу вместе с зажигалкой. – Возьмите. Возьмите все. Мне для вас не жалко.

Алекс закурил. Подаренные зажигалку и остальные сигареты положил себе в нагрудный карман рубашки. Табачный дым приятно кружил голову.

– Спасибо.

– Не за что. Пустяки. Совершенно пустяки. – Махнул рукой молодой прокурор.

– Вы говорили о значимости моего ответа в наших судьбах. – Напомнил Алекс.

Собеседник все больше и больше импонировал ему. В последние дни Алексу доводилось общаться преимущественно с ненормальными, неадекватными (с его точки зрения людьми). Этот прокурор выглядел вполне разумным. Чего только стоит его фраза «стареющее недоразумение» и подаренные сигареты с зажигалкой.

– Совершенно верно. У вас прекрасная память! Не волнуйтесь! Я не забыл! Этот разговор совершенно важен для меня и для вас.

Алекс с наслаждением затянулся сигаретой. Прокурор подставил под пепел лист бумаги. Положил ее на стол.

– Я слушаю вас. – Алексу не терпелось продолжить разговор.

– Мое предложение будет выгодным для нас обоих. – Прокурор был доволен возникшей взаимной симпатией, которую оба почувствовали. – Эту старую развалину, которая сейчас выступает против вас, необходимо исключить из процесса! Вместо него буду я!

– Мне нравится ваше предложение. Поменять не только адвоката, но и прокурора! – Воскликнул Алекс. – Что может быть лучше?!

– Я рад, что мы находим общий язык так легко и быстро. – Молодой прокурор был счастлив.

– Надеюсь вы измените обвинение? – Спросил Алекс.

– Конечно! – С восторгом почти закричал прокурор. – Конечно! Пожизненное заключение! Какой стыд! Этот старый маразматик совершенно выжил с ума! Высшая мера! Непременно высшая мера!

– Как высшая мера? – У Алекса от неожиданного поворота разговора выпала недокуренная сигарета из губ.

Прокурор поспешно подхватил окурок со стола, потушил о бумагу.

– Конечно высшая? Как же иначе? – Удивился его непонятливости прокурор.

– Не понимаю, в чем моя выгода менять прокурора? – Спросил Алекс.

– Вы сделаете сразу два достойных дела. Поможете мне в моей карьере и, что важно непосредственно для вас, сможете выполнить свой долг добропорядочного гражданина – умереть, как честный человек, который перед смертью стал на путь исправления!

– Неужели вы не видите абсурдности моего обвинения? Кому-то кажется, что я подумал не то. Прокурор, судьи и адвокат бояться даже прочесть, о чем якобы я думал, но выбирают между пожизненным заключением и расстрелом. Вы приходите ко мне так по-дружески и также желаете мне смерти. Не находите ситуацию полной абсурда?

– Нормальная совершенно ситуация. – Удивился прокурор. – Зачем вы думали? Что за привычка вредная? Что касается моего предложения… Конечно немного вас жаль. Но кроме жизни есть не менее важные вещи. Такие как честь, совесть. Я даю вам шанс умереть честным, порядочным человеком. Для добропорядочного гражданина это должно быть очень важно. Не зря я об этом спросил вас в самом начале нашего общения.

– Вы не находите в этом ничего абсурдного? – Удивился в который раз Алекс. Он второй раз за беседу повторил свой вопрос.

– Совершенно не нахожу.

Собеседники замолчали. Бывшее между ними взаимопонимание оказалось иллюзией, ошибкой. Оба не понимали друг друга.

Алексу показалось, что его за одну ночь из одной страны перенесли в совершенно другую. Внешне похожую, на ту в которой он жил до этого. Но совершенно иную по внутреннему содержанию. Как происходящее с ним в эти дни возможно? Что случилось с той страной, в которой он родился, вырос, учился? В которой жил совсем недавно. Алекс интересовался политикой поскольку-поскольку, от случая к случаю. Слыхал обрывки разговоров, об изменениях в стране, о том, что в стране происходит (по мнению говоривших) не совсем правильное. Постепенно говоривших стало меньше, некоторые пропадали из поля зрения Алекса, а заменившие этих… с разговорами в круге его общения и контактов, уже ни о чем таком не говорили. Алекс над этим особенно не задумывался. «Если ты не занимаешься политикой – политика займется тобой» – вспомнил Алекс известную фразу. Человек, от которого он ее впервые услыхал, многое говорил Алексу, а затем просто перестал попадаться на глаза. Куда он исчез?

– Я вижу, что вы снова думаете! – С укором произнес прокурор. Мысли Алекса прервались. – Откуда у вас такая антигосударственная привычка?

Алексу не понравилось, что этим странным молодым прокурором были прерваны его размышления. Зло взглянул на собеседника.

– С каких пор в нашей стране запрещено думать?

– Официально думать не запрещено. Но и не рекомендуется… Если уж хочется подумать, специально для таких недавно подготовлена инструкция, о чем можно думать. Verba cum effectu sunt accipienda – Слова следует воспринимать по результату. Замечательная латинская мудрость. В вашем случае «слово» можно заменить на «мысль». Вы посмели подумать, за это имеете результат, который имеете.

– Какой бред! – Изумился Алекс. Он не мог поверить, что молодой прокурор не шутит. Если нет, то как он отстал от жизни в стране, от происходящего в ней! – О чем же можно думать?

– О Родине можно думать, к примеру. Если эти мысли позитивны, разумеется. О великолепии нашего Самого, о его гениальности и его ежедневной заботе о народе. Собственно, это и все. Нас окружают враги. Нас ненавидят. Нельзя сейчас допускать своеволие. Никак нельзя. Мыслить – значит помогать врагам нашей любимой Родины. Соответственно предать ее.

– Это ужасно! – Изумился Алекс.

– Что ужасно? Наконец правительство взялось за порядок в наших головах! В некоторых странах еще жестче порядки. И никто там ужасным подобное не воспринимает. Это мы либеральничаем. Суды, адвокаты. Глупости, пережитки дерьмократии. Человечеству достаточно иметь только прокуроров. Сразу к стенке, зачем эти сложности?

Прокурор вынул из портфеля лист бумаги, ручку. Пододвинул к Алексу.

– Подпишите внизу. Мы и так слишком много общаемся, а враги тем временем думают и замышляют против нас козни. Замышляют и думают.

Слово «думают» прокурор произнес с заметным усилением.

Алекс вчитался в текст перед ним.

«Я, Алекс ***, в гневе от вопиющей либеральности и попустительства прокурора, ведущего мое дело № 15253375/2525, имевшего наглость потребовать для меня пожизненного заключения, как добропорядочный гражданин и патриот своей Родины, требую замены прокурора. А также замены требования обвинения с пожизненного заключения на расстрел. В содеянном глубоко раскаиваюсь, обязуюсь впредь подобного не допускать».

Алекс ущипнул себя. Слова собеседника, этот документ были невероятны, невозможны, противоречили логике и здравому смыслу. Боль от щипка была настоящей – происходящее не было сном.

– Я не буду подписывать.

– Вы пособник врагов! Мерзавец! Предатель Родины! – Вскипел прокурор. – Я все равно добьюсь для вас смертного приговора. Но тогда вы умрете не как порядочный человек, а как… как… как непорядочный!

Прокурор в усиление своих слов потряс в воздухе указательным пальцем.

– Я не желаю с вами больше общаться. – Алекс был в гневе. – Вы мне противны! Омерзительны!

Глаза у прокурора стали круглыми от удивления, указательный палец, которым он угрожающе тряс в воздухе, так и застыл, показывая в потолок.

– Я давал вам шанс. – Прошипел он. – Я был с вами любезен и терпелив. Но вы мне ответили черной неблагодарностью. Возмутительно! Просто возмутительно! Верните сигареты и зажигалку!

– Подавитесь ими. Достаньте сами из кармана. Я брезгую получать от вас хоть что-либо! Вы карьерист и моральное ничтожество!

Прокурор вскочил из-за стола, подбежал к Алексу. Лицо было красным от гнева и негодования. Руки нервно тряслись. Он оборвал карман на рубашке Алекса, пока вытаскивал зажигалку с сигаретами. Свободной рукой прокурор ухватился за лист с прошением, потянул к себе. Не спуская гневного взгляда, словно пытаясь сжечь им Алекса, вернулся на свою сторону стола, бросил в портфель неподписанную бумагу, следом кинул зажигалку и пачку сигарет. Со второй попытки застегнул замок портфеля. Только после этих действий, отвернулся от Алекса, подошел к двери и постучал в нее кулаком. На Алекса он больше не смотрел.

Алекс пожалел, что не плюнул ему в спину. Но, когда эта мысль пришла ему в голову, было поздно – двери открылись, прокурор исчез за ними. Алекс надеялся, что навсегда.

*****

В камере Алексу сообщили о всеобщем решении сокамерников – поскольку есть слабый шанс получить пожизненный срок, а не расстрел, то предложение о помощи в быстрой и почти безболезненной смерти отменяется. Алекс растерянно поблагодарил своих товарищей по заключению. В тюремной жизни свой кодекс правил и морали. До этого его убийство воспринималось как милосердие, теперь же, как просто убийство. Среди сокамерников были сострадательные убийцы, но просто убийц не было.

Алекс поразился логичности и мудрости тюремных законов. Контраст, с происходящим за пределами камеры, поражал. Чтобы отвлечься от своих горьких мыслей, он некоторое время размышлял над этим. Поймав себя за тем, что снова думает без разрешения и отнюдь не о том, что по словам наглого молодого прокурора разрешено, засмеялся в слух. Сокамерники с тревогой посмотрели на него. Алекс махнул им рукой, успокоил. Думать, о чем он хотел, было его маленькой победой в этом абсурде.

– Если почувствуешь, что сходишь с ума… Тогда да… только успей предупредить… Тогда конечно… – Только и сказал старший камеры.

Алекс благодарно ему кивнул головой. Он не сошел с ума. Он мог думать.

*****

Неделя тянулась очень долго. Но и эти семь дней прошли.

Доставка Алекса на следующее заседание суда ничем не отличалась от предыдущего раза. Огромное количество конвоиров, строгие меры предосторожности, автоматы со всех сторон. Все, как один, направленны в грудь Алексу. Ранний выезд, до завтрака. Разве что, как показалось Алексу, сквозь малый обзор видимой улицы окошка «воронка», толпа была чуть неистовей, да и самой толпы было больше. Удалось разглядеть новый плакат – фото Алекса за клеткой суда с надписью: «Он думает, что он думает! Но народ думает – казнить». Алекс больше не смотрел на видимое из окошка. Вид на свободу не радовал.

Похоже, что процесс над ним становился все популярней. Фотографов перед заседанием стало гораздо больше. Алекс отвернулся от них к стене своей клетки. Пока его вели к Главному залу едва не ослеп от фотовспышек, а сейчас фотографы неистово щелкали своими камерами еще ближе, еще наглее. Для них он был музейным экспонатом, диковинкой в клетке. Такая бесцеремонность раздражала, была унизительной.

К его счастью, вскоре, судебный распорядитель вместе с приставами выгнали фотографов из зала.

Хлынувшая, навстречу уходящим фотографам, толпа, стремилась занять лучшие места. Безжалостно давились упавшие, рвалась одежда – борьба за свободные места была не шуточной. Алекс видел, что даже было занято место с надписью «свидетель», предназначенное Марии. Но судебный пристав вовремя заметил нарушение, наглец был изгнан. Приставу пришлось оставаться возле этого кресла стеречь, так как туда тут же попытался сесть еще один наглый зритель.

– Тащите сюда эту долбанную свидетельницу быстрее. – Услыхал Алекс его вопль. – Иначе мне скоро придется отстреливаться!

От негодования, из-за такого обращения к его любимой девушке, Алекс сжал кулаки. Ему хотелось врезать приставу, но естественно, из-за прутьев своей клетки, ничего не мог поделать. Ощущение полной беспомощности еще больше усилили муки Алекса.

С нетерпением, он стал всматриваться в сторону входа. Там действительно шла по проходу Мария с распорядителем. Распорядитель тянул ее за собой, грубо расталкивая зрителей на своем пути. Мужчины смотрели ей вслед, смакуя изящной походкой и точеной фигуркой. Алекс невольно залюбовался ею, одновременно ревнуя к зевакам. К своему неудовольствию отметил, что Мария на этот раз одела платье еще короче, чем в прошлый раз.

Телевизионщики отвернули камеры от клетки с Алексом, направили свою оптику на Марию. Она тут же улыбнулась в объективы. Алекс пытался поймать ее взгляд, но Мария смотрела только в сторону телевизионных камер. Ее походка, казалось, стала еще изящней. Девушка Алекса села на свое место, не забыв при этом незаметно подтянуть низ платья чуть вверх. Все, кто мог видеть ее сбоку, невольно залюбовались красивыми ножками. Мария мельком взглянула на Алекса. Но, улыбки в свой адрес, несчастный влюбленный не получил. Глаза Марии смотрели холодно. Было очень неприятно. Алекс понуро опустил взгляд. Но вскоре не выдержал, снова взглянул на Марию. Она, по-прежнему, была единственным родным человеком среди сотен присутствующих.

Судебный распорядитель, вместе с приставами, долго успокаивали толпу, призывая прекратить шум. Наконец в зале стало относительно тихо. Алекс заставил себя оторваться от созерцания Марии. Взглянул в сторону прокурора. С удовольствием отметил, что на своем месте сидел прежний. Молодой прокурор не смог или не успел выполнить свою угрозу. «Старое недоразумение» – усмехнулся мысленно Алекс.

– Встать! Суд идет!

Все подорвались со своих мест. Тысячи шаркающих ног, шуршание одежды, грохот откидных сидений. Все это уже было привычным Алексу. Он неторопливо, словно нехотя, поднялся. Уважения к своим судьям уже не было.

Судьи прошли к своему месту прежним порядком – толстая женщина-судья, затем Председательствующий, следом за ними семенил судья-худышка, как называл его про себя Алекс.

– Можно всем сесть! – Раздалась очередная команда.

Снова звуки шаркающих ног, опускаемых сидений кресел, шорхот одежды. Председательствующий судья, дожидаясь тишины, листал бумаги.

– Слушается дело за номером 15253375/2525. – Торжественно произнес Председательствующий. – Народ против Алекса.

В зале захлопали в ладоши.

– Вызывается свидетель по данному делу Мария … э-э-э… – Председательствующий перелистал несколько бумаг у себя на столе, – Мария вызывается. Есть такая в зале?

– Есть, Ваша честь! – Отозвался судебный секретарь-распорядитель. – Вот она!

Камеры телевизионщиков снова нацелились на Марию. Она встала со своего места. Проверила, как сидит на ней платье. Чуть поправила. Улыбнулась в оптику камер и судьям. Судебный распорядитель подвел ее к небольшой трибуне. Просить тишину в зале не требовались – публика, раскрыв рты, любовалась ее фигурой, походкой. Мужчины с наслаждением, женщины с завистью.

– Покладите руку на трибуну и поклянитесь говорить только правду и ничего кроме правды! – Потребовал от нее судебный распорядитель.

– Но здесь нету никакой книги. – Удивилась Мария. – Я знаю, что все кладут руку на что-то такое.

– Это пустая формальность. – Раздраженно ответил ей распорядитель. – В этих стенах любой предмет священный. Клянитесь трибуной.

– Клянусь этой трибуной говорить только правду. – Послушно повторила Мария. – И ничего кроме правды.

– Уважаемая Мария. – Спросил Председательствующий судья. – Вы знакомы с обвиняемым?

– Да, Ваша честь. – Ответила Мария. – Этот… человек мне немного знаком.

Алекса покоробил ответ Марии. «Этот человек»! «Немного знаком»! Он потянулся к Марии, насколько позволяла ему клетка, вслушиваясь в каждое слово, пытаясь поймать ее взгляд. Но, Мария намеренно не смотрела в его сторону.

– Что вы можете сказать о нем? – Спросил Председательствующий судья.

– Подлец, Ваша честь. Он подлец!

В зале зашумели, раздались аплодисменты. Адвокат и прокурор довольные, не скрывали улыбки. Адвокат повернулся к Алексу. Руками он сделал жест в сторону Марии. «Вот видите, – словно говорил он, – что ваша девушка думает о вас».

Председательствующий судья несколько раз стукнул деревянным молотком по подставке. В зале снова воцарилась тишина.

– Подробней, пожалуйста. – Настаивал Председательствующий. – Какие основания привели вас к такому выводу?