Читать книгу Тайна Пророка Моисея - Виталий Матвеевич Конеев - Страница 1

ТАЙНА ПРОРОКА МОИСЕЯ

1334 год ДО Рождества Христова. Синайская пустыня

…Горячий воздух обжигал верхнюю внутреннюю часть широкой груди Пророка Моисея, когда он быстрым, ловким шагом поднимался на верх самой высокой горы, что стояла перед Синайской пустыней и заканчивала собой гряду гор. По другую сторону гор находилась огромная плодородная долина, через которую протекала полноводная река Иордан. На берегах реки располагались друг против друга огромные города Содом и Соморра. Через эти города проходила дорога из Египта в «землю обетованную», которая в далёкие времена называлась «землёй ханаанской», где жили предки иудеев. Но содомиты и саморрийцы, узнав, что отряд иудеев вёл бывший визирь Египта Моисей, не пропустили иудеев.

Не сбив дыхания, Моисей бегом выскочил на гребень скалы и, прищурюсь, вгляделся в белесый воздух Синайской пустыни, в то место, где песок соединялся с небом. Ещё мгновенье назад Моисей предчувствовал удачу – и вот ошибся. Слабость охватила всё его крупное мускулистое тело и убила уверенность в том, что он всё делал правильно, по воле Бога.

Моисей опустил голову, сиплым голосом прошептал:

– Но если так, то ради чего, Боже, ты заставил меня всё это испытать?

Вернуться к своему отряду он уже не мог. Моисей не поднимая головы, искоса глянул в южную часть Синайской пустыни. Там, за горизонтом находился его отряд. Люди ждали своего Пророка, прячась от жестоких лучей солнца в рваных палатках.

Моисей ощутил на своих плечах прикосновение человеческих пальцев, вначале – лёгкое, а потом – сильное. Кто-то сжал его плечи, встряхнул и убрал руки. Моисей обернулся. За спиной была горная пустота.

Он порывисто глянул в глубину Синайской пустыни, откуда ждал появления каравана. Моисей увидел далёкие тёмные точки. Они двигались и медленно увеличивались.

С ликующим криком Моисей побежал по камням вниз, прыгая, срываясь и падая. Он стремительно вскакивал на ноги и вновь и вновь всматривался в белесый воздух пустыни. Чёрные точки увеличивались, выстраивались в длинную колонну, состоявшую из верблюдов. Впереди колонны ехал человек, голова которого была полностью закутана платком. При виде бегущего по склону горы Моисея, всадник ударил плетью верблюда и поскакал навстречу Пророку.

У подножья горы всадник остановил верблюда и откинул платок с лица. Улыбаясь красивым, юным лицом с золотистой кожей, какая была только у аристократов Египта, он начал следить за Моисеем.

Едва Моисей увидел юное, красивое лицо египтянина, на котором не было ни одной морщины, как тотчас Пророк ощутил в душе сильнейший взрыв негодования. Египтянин не смел быть таким юным, когда он, Пророк, становился стариком, хотя они знали друг друга сорок лет.

Моисей с трудом овладел своими чувствами, но, видя, что всадник не сошёл с верблюда на песок, гневно крикнул:

– Латуш, где твой знак верности мне, твоему господину?!

Египтянин в ответ рассмеялся и указал плетью в конец каравана.

– Там ты найдёшь то, что ты ждал. А я вернусь, но не в Хетатон, а в Н. Эхнатона убили. Его место занял Тутанхамон. Он ждёт тебя, Моисей в Н, чтобы ты вновь стал визирем и личным другом Тутанхамона. Что ты ответишь ему, Моисей?

– Я давно сделал выбор. Он мне указан Богом, – с ненавистью глядя на египтянина, отметил Пророк, готовя в руке нож для удара.

Он сделал два молниеносных шага к Латушу, чтобы на третьем шаге метнуться вперёд и нанести смертельный удар ножом. Латуш вновь рассмеялся и, резко ударив верблюда плетью, заставил его прыгать в сторону от Пророка. Смеясь, Латуш крикнул:

– Нет, Моисей, второй раз ты не убьёшь меня!

– Латуш, написал ли ты мою книгу?

– Да, но по просьбе Эхнатона, владыки всего сущего и воплощения Озириса, я указал, что твой Бог единственный…

– У нас четыре Бога.

– А теперь это четыре имени одного Бога.

– Как ты посмел, мерзавец?»

– Твоё право, Моисей, уничтожить книгу.

– Где она?

– Там, в конце каравана, – ответил Латуш и вновь указал плетью в конец длинной череды верблюдов. – Я привёз тебе много воды и то, что ты просил у Эхнатона…

– Молчи, проклятый! – крикнул гневно Моисей и тихо добавил: – Даже пески не должны знать это.

И он обнажил нож, и вновь медленно шагнул к Латушу, говоря с угрозой в голосе:

– Ты, Латуш, молчать не будешь.

Латуш не ответил Пророку потому, что знал его характер, знал, что он, посылая с особым заданием в Египет своего доверенного человека, решил убить его.

Египтянин перестал улыбаться, глядя сверху вниз на Моисея, который готовился к прыжку. Но египтянин словно окаменел, сидел неподвижно на верблюде и спокойно, безотрывно смотрел на Пророка, который осторожно, едва-едва заметно приближался к Латушу.

Моисей не чувствовал, что от гнева на египтянина за его юность и красоту, заплевал свою длинную седую бороду, которую он отрастил, чтобы скрыть глубокие морщины на дряблом лице. Он сорок лет назад самый красивый в Египте молодой мужчина, познавший всю прелесть красоты лица, когда люди жаждали увидеть его, хотя бы на миг, любовались его лицом, теперь страдал от своего уродства. И даже пил воду из чаши только в тёмном месте палатки или шатра, чтобы не увидеть на воде отражение безобразного лица. К нему, бывшему красавцу, не смели приближаться привлекательные юноши. Потому что чужая красота и юность были оскорблением для Пророка.

Моисей не боялся, что Латуш мог открыть кому-либо его тайну. Пророк знал свои чудовищную силу и власть над людьми, которые пошли за ним. Его душу переполнял гнев на то, что Латуш был очень юным…

Моисей молниеносно прыгнул вперёд и вверх на верблюда, сжал мощными широкими пальцами шею египтянина, отметив с досадой, что даже шея у него была красивой. Занёс над головой Латуша нож, хрипло проговорил:

– Может быть, перед смертью ты скажешь: почему ты не стареешь?

На самом деле Моисей хотел узнать причину его красоты. Но даже в этот миг Пророк не решился спросить египтянина об этом, чтобы не выдать страдание души.

Латуш молчал и спокойно глядел в глаза Моисея. И тот с тихим ликующим криком вонзил нож в шею египтянина.

В стороне сбоку от Моисея прозвучал весёлый смех, а потом – насмешливый голос:

– Моисей, ты же говорил, что осёл постыдное животное, что никогда ты не сядешь на осла.

Моисей резко повернулся на звук голоса человека и едва не застонал от чувства отчаяния, потому что увидел недалеко от себя Латуша, сидевшего на верблюде. Моисей перевёл взгляд на то место, где сам находился, и в ярости сжал зубы. Он сидел задом наперёд на осле, сжимая левой рукой кусок своего головного платка.

– Латуш, как ты творишь чудеса?

– Никак. Ты сам вскочил на осла и ножом разрезал платок. А сейчас…– Латуш указал плетью на шатёр, который поставили его слуги -…тебя ожидают две эфиоплянки, которых я нашёл по твоему приказу. Они очень сведущие в любовных муках. И готовы показать тебе тайные игры любви. А прочее…

– Не смей говорить!

– Да, будет так, о, Моисей, – ответил Латуш, поворачивая верблюда в ту сторону, откуда он привёл караван. – Я никому не открою твою тайну. Но она будет открыта спустя тысячи лет.

– И люди возрадуются? – спросил Моисей, быстрым шагом направляясь к шатру и уже мысленно видя желанные плоды мук эфиоплянок.

– Ты сам сейчас всё узнаешь.

Стремительным шагом Моисей вошёл в шатёр и, увидев низкий столик, на котором была разложена великолепная еда, стояли различной кувшины с печатями, метнулся к столику. Он не заметил эфиоплянок, жаждая вкусить еду и питьё. Он торопливым движением пальцев взламывал на сосудах печати с надписями «Сокровенному другу Моисею от царя царей».

Утолив голод царскими дарами и вином, Моисей только тогда заметил двух девушек. Они стояли прямо перед Пророком. На их обнажённых телах были только набедренные повязки.

Моисей скользнул взглядом по приятным для мужчины «линиям» девушек и остановил взор на том месте одной из них, ниже которого находился срам. И у него перехватило дыхание от естественного мужского желания познать срам девушек, как можно быстрей. Желание, жажда опьянили его душу. Он уже готов был потребовать от девушек явить его взору их срам, чтобы вонзиться в него губами, языком и пальцами, как вдруг вспомнил последние слова египтянина, сказанные странным голосом.

Моисей резко вскочил на ноги, быстро повёл взглядом вокруг, ища то, что должен был привезти Латуш. Метнулся к огромному сундуку. На нём были печати царя царей, но не Эхнатона, а Тутанхамона.

Моисей дрожавшими руками схватил скобу и рванул крышку сундука вверх.

Жуткий, мощный крик, похожий на рёв дикого зверя, напугал верблюдов, что лежали вокруг шатра. Они быстро вскочили на ноги.

Латуш услышал далёкий крик Моисея, усмехнулся и сказал:

– Тайна уже принесла Моисею несчастье. Из-за неё погибнет много людей. И будут совершены страшные преступления…

2024 год От Рождества Христова.

В огромной комнате было темно потому, что шторы на окнах были опущены вниз, но свет проникал из соседних помещений, из-за неплотно закрытых дверей. И этот слабый свет высвечивал огромный стол в центре комнаты. На столе стояли бутылки, фужеры, бокалы. вазы и чащи с закусками. Но четыре человека сидели в креслах у стен комнаты. На их лицах были маски. Мужчины говорили шопотом.

– Зачем этот маскарад?

– За тем, что дело стоит триллионы евро…

– А вам известно, кто был убит шесть лет назад?

– Нет. Зато известен убийца.

– Сколько ему дали?

– Двенадцать лет.

– А зачем мы здесь?

– Есть мнение… иначе сказать не могу… что возможен повтор. Тем делом интересуются многие влиятельные люди. Вероятно, они знают, кто был тот, который был....в общем, погиб шесть лет назад, знают, за чем он приезжал, к кому и ради чего?

– И за этим стоят триллионы?

– Возможно, большие триллионы.

– Говорите намёками. Есть аппараты, которые могут с большого расстояния слышать разговор за толстыми стенами домов.

– А этот убийца… он назначен убийцей?

– Да, он ничего не знает.

– И зачем его назначили убийцей?

– Так надо было… Но главное вы знаете: кто-то, что-то опять может сделать. Понятно?

– А этот парень, который убийца?

– Я думаю, что его надо выпустить. Сделать пересуд, снять судимость и дать прописку в Москве.

– А ради чего?

– Всё, разговор закончен. Главное я вам сказал. Прощайте.

Глава первая

Я стоял у окна на третьем этаже в своей небольшой коморке, которую назвал «офис», и смотрел вниз, на многолюдную улицу, как вдруг я обратил внимание на «такси», что остановилось на противоположной стороне дороги. Впрочем, меня заинтересовала не машина, а человек, неторопливо шагнувший из её салона.

Мужчине было на вид лет шестьдесят, грузноватый и солидный, с осанкой человека, привыкшего командовать людьми. Такие господа не пользуются таксомотором.

Только я подумал об этом, как заметил иномарку с затемнёнными стёклами. Она плавно притормозила метрах в двадцати от «такси», но из неё никто не вышел. Скорей всего в иномарке сидели телохранители солидного мужчины. Он не глянул в её сторону. Прогулочным, медленным шагом он направился к «зебре». Прошёл по ней и повернул в сторону дома, в котором я снимал «офис», смешался с толпой идущих людей.

Я мог бы проследить за ним и дальше, но для этого нужно было бы открыть окно. Однако я не сделал этого, хотя время у меня было много, и я вот уже неделю маялся изо дня в день в своём «офисе» от безделья. И для развлеченья стоял у окна. Мне просто было лень открыть ставни детективного бюро, хозяином которого был я.

Мои «кореша» по «зоне» смеялись бы не один день, узнав, кем я стал сразу после освобождения.

Несколько раз я дал объявление в газету «Из рук в руки». Но клиенты не шли.

У двери моего «офиса» мягко булькнул звонок. Я резко оттолкнулся руками от подоконника от пришедшей в голову фантастической мысли: солидный мужчина поднялся ко мне!

Я выждал несколько секунд, потом прошёл за стол, пододвинул к себе пачку пустых папок и крикнул:

– Войдите!

И когда дверь открылась, и он шагнул в комнату, я аккуратно закрыл верхнюю папку, не отрывая от неё задумчивого взгляда, ещё не видя незнакомца, но чувствуя, что это солидный мужчина. Сунул папки в стол и поднял голову.

Мужчина уверенным шагом пересёк мою комнату и сел напротив меня в единственное и довольно удобное кресло. А потом молча уставился на меня холодными глазами.

– Я слушаю вас.

Он разомкнул свои мясистые губы и сиплым голосом заговорил:

– Мне нужно, чтобы ты попал в «СИЗО», сегодня.

– Я?

Мне показалось, что он сумасшедший.

– Да, ты.

– Извините, но здесь детективное бюро. А что-то иное, возможно, находится соседних «офисах».

– Нет, – властно перебил он меня. – Я пришёл к тебе.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака толстый кошелёк, тот, который раньше назывался «портмоне», выдернул из него пачку стодолларовых бумажек, небрежным жестом руки метнул их на стол к моим рукам.

– Это маленький задаток. За риск и прочее издержки я заплачу позднее. После «СИЗО», независимо от результата. А если результат будет положительный, то я найму тебя…

Он резко оборвал фразу, не договорив её, и плотно сжал толстые губы.

– Извините, но я далёк от уголовного мира.

Он презрительно хмыкнул.

– Я знаю, что ты недавно откинулся с «зоны». И ты, как раз тот, кто может выполнить мой заказ.

– У меня большая клиентура. Я по горло занят каждый день.

– Я у тебя первый клиент. А если мы сейчас не договоримся, то я буду последним.

В его голосе прозвучала угроза. Он продолжал, не мигая веками, сверлить меня тяжёлым взглядом. Его уверенность в том, что он всесилен и всемогущ не вызвала во мне чувство страха или злости. Я знал, что мы не поладим.

– Нет, – ответил я, смеясь в душе над ним и торжествуя, что не всё он может купить в этом продажном мире.

– Вот как? А Иваненко рекомендовал мне тебя, как способного парня.

Едва он назвал фамилию, как я тотчас ощутил в груди тягучий холод и с трудом удержал на своём лице улыбку. Иваненко был «кумом» на той «зоне», где я «тянул» чужой срок за убийство шесть лет.

Когда мне было двадцать три года, я не был наивным парнем, но любил опасные приключения. И в основном по этой причине я сам предложил начальнику оперативного отдела «зоны» Иваненко быть его, только его осведомителем, потому что этот человек мне нравился. Два года я сотрудничал с ним, хитро и ловко. Благодаря моему доносу, была раскрыта банда, которая руководила киллерами на «воле». Потом он вышел на пенсию по выслуге лет. И как мы договорились, он не передал меня своему заместителю.

Рядом со мной вновь прозвучал властный голос:

– Иваненко сейчас работает в охране одного из моих офисов. Ты умный парень, Женя. Надеюсь, теперь мы с тобой поладим.

Я продолжал с улыбкой смотреть на его холодное надменное лицо, вспоминая характер, поведение моего бывшего «шефа», и мелкие детали его отношения ко мне. И я понял, что Иваненко не мог предать меня. А этот тип только предполагает, что я был «стукачём» на «зоне», берёт меня на «пушку».

Я осторожно втянул воздух в лёгкие, стараясь не убирать с лица улыбку, чтобы не переиграть. Указал пальцем за его спину.

– Выход там. Прощайте.

– Ты был «стукачём»

– А вот это нужно доказать. И если начнётся разборка, то тебя не спасут те, которые приехали с тобой в иномарке. За ложь ты получишь красивую рану от уха до уха.

И я, зло рассмеявшись, откинулся на спинку расшатанного стула, в первый раз забыв, что он может развалиться от такого моего движения.

Человек усмехнулся, вкладывая в усмешку смысл того, что остаётся при своём мнении. И добавил:

– Правда на твоей стороне, Женя. Я пас. Но Иваненко действительно сказал мне, что для этого дела подходит только один парень. Ты отчаянный.

Я быстро схватил доллары, обошёл стол, сунул деньги в карман пиджака человеку и рывком сорвал его с кресла.

– Без рук! – рявкнул он. – Сам уйду. Но ты теряешь возможность узнать…

– Пошёл вон!

Незнакомец нарочито медленным шагом покинул мой офис вышел из комнаты

Я глянул на наручные часы Время было 09.10. Вспомнил, что Иваненко, прощаясь со мной, сказал, что если я его не забуду или возникнет у меня какая-нибудь проблема, то я могу позвонить ему в Ярославль, где жила его мать…

Я резким движением руки придвинул к себе телефон и набрал ярославский номер, уверенный, что трубку возьмёт мой бывший шеф. Однако услышал старческий, дребезжащий голос женщины.

– Алё.

– Здравствуйте, Татьяна Сергеевна. Вы не могли бы пригласить к телефону Савелия Кузьмича.

Женщина быстро и тихо ответила:

– Он умер, – и она отключила связь.

Выходит, что незнакомец блефовал, когда говорил, что Иваненко работал у него в охране «офиса».

Я посмотрел на наручные часы. Время было 09.10.

Едва я открыл дверь и вышел в коридор, как из-за противоположной двери выскочило юное грудастенькое существо в короткой детсадовской юбке. Девушка, радостно улыбаясь, похлопала в ладоши.

– Женя, у тебя появился клиент. Я рада за тебя.

Я давно заметил эту девушку, которая часто появлялась в коридоре, когда я выходил из своей комнаты или шёл в свой офис. Она при встрече со мной делала круглые глазки, как если бы вдруг увидела нечто необыкновенное. Девушка бьыла очаровательной, и я остановился. Она изящным жестом протянула мне необычайно красивой формы руку. Такие руки приятно целовать…

– Меня зовут Юлия. И у меня часто бывает свободное время.

Последнюю фразу она сказала торопливо, лукаво улыбаясь мне. Я посмотрел на её полуобнажённую грудь молочного цвета и мысленно представил девушку голой. Она что-то почувствовала, покраснела. Я сразу вспомнил строчки поэмы:

Она вздохнула, вспыхнула, смутилась.

Сказала: «Ни за что». И согласилась

Юлия мягко потянула свою руку из моей руки. Сказала, глядя себе под ноги, стройные, красивые:

– Женя, ты ходишь пешком, а у меня есть машина.

У неё были прелестные губы, которые хотелось поцеловать. И я понимал, что она могла позволить мне это сделать даже в коридоре. От этой мысли кровь зашумела у меня в висках.

– Юлия, – с трудом заговорил я, потому что сейчас хотел быть только с ней, – при следующей встрече я приглашу тебя в ресторан.

– Я не откажусь, – смущённо улыбаясь, ответила она. – Но не потому, что я мечтаю о кабаках. Мне будет приятно провести с тобой время. Тебе подходит твоё имя, Женя – благородный.

Я быстро повернулся и пошёл по коридору, так как слово «благородный» резануло мою душу. Вот это дурное «благородство» однажды заставило меня набрать номер телефона полиции и сказать в трубку: «Я убил человека. Приезжайте». А этого человека я никогда не видел и не знал, как он выглядел.

Рядом со мной скрипнули тормоза машины. Лаковая иномарка остановилась, обдав меня горячей волной, исходящей от её блестящей поверхности капота и кабины.

День был жарким, солнечным. Стекло на дверце машины плавно опустилось, и я увидел прелестное лицо Юлии.

– Женя, я подвезу тебя.

Я сел рядом с ней.

Её короткая юбка, похожая на трусики, сильно задралась вверх, обнажив бёдра с белой кожей до ягодиц. Девушка перехватила мой взгляд и торопливым жестом руки потянула подол юбки –трусиков вниз.

– Женя, ты смотришь на меня так, словно съесть хочешь, – сказала она, пофыркивая и трогая машину с места.

– Но ведь тебе приятно, что я так смотрю.

– Да, приятно, потому что это ты.

Любопытно: когда она успела влюбиться в меня? Сколько ей лет? Наверное, двадцать.

– Юля, куда мы едем?

– Ты молчишь, и я везу тебя туда, куда хочу.

Глядя на её белоснежное лицо, я чувствовал, что мог сильно полюбить эту игривую девушку. Она покосилась в мою сторону и нежно сказала:

– Я боюсь загорать. Всегда хожу белой, потому что от солнца у меня у меня появляются конопушки. И я становлюсь уродкой.

Она не знала, что мужчины в моём возрасте больше обращают внимание на телосложение женщины, чем на лицо. А хорошей формы зад иной дурнушки заставляет влюбиться в неё многих.

Юлия круто повернула машину в парк и на большой скорости повела её по широким аллеям в глубину леса. Потом притормозила машину и направила её в сторону густого березняка. В березняке девушка остановила иномарку и повернулась ко мне. От этого движения её подол юбки поднялся настолько высоко, что мне уже были видны её белые трусики.

– Ну? Что ты мне скажешь? – спросила Юлия так, словно сказала: «Что ты будешь со мной делать?»

– Я поцелую тебя.

– Женя, я тебе нравлюсь? – спросила она с надломом в голосе.

– Да, очень нравишься.

Её рука быстро поднялась к груди, и девушка начала расстёгивать кофточку. Её пальчики слегка подрагивали, когда она, путаясь, вынимала одну за другой пуговицы из петель. Под кофточкой не было бюстгальтера. Уже расстегнув кофточку до пояса, Юлия не решилась развести её полы в стороны. Сжимала их, растерянно поглядывая на меня.

Она, вероятно, чувствовала, что я могу остаться неподвижным, и ей будет потом ужасно стыдно и плохо на душе, как если бы я посмеялся над ней. А я думал о том, что нужно было как можно быстрей съездить в Ярославль. Мне было не до лирики.

Пальчики Юлии замерли на замке молнии юбки. Девушка смотрела на меня с ужасом, боясь, что я мог отвергнуть её предложение.

– Юлия, я люблю тебя, – сказал я неправду.

– Я тоже люблю, – ответила она, улыбнулась, смело расстегнула молнию на юбке.

А вот за этими словами обязательно должен был начаться интим, а я его не хотел. Юлия ждала, улыбалась мне смущённой улыбкой.

Конечно, после того, как я откинулся с «зоны», где отбывал срок в 12 лет за убийство, я стал очень осторожным. И на улицах внимательно смотрел на номера машин. Я заметил один номер, который дважды обогнал нашу иномарку.

И едва девушка предложила мне себя, я включил приёмник и вынул из кармана детектор, которым я всегда проверял свой «офис».

– Юля, мне интересно, как детективу, узнать: чем ты занимаешься на нашем этаже? – спросил я, проводя рукой вдоль панели приборов.

– Ничем, – смеясь, ответила девушка и быстро застегнула молнию на юбке, а потом начала застёгивать кофточку. – Я устала дома читать книги и смотреть телевизор.

– А интернет? Ведь сейчас все от пяти лет до 100 сидят в интернете.

– Мама запретила. А комнату я сняла, чтобы посмотреть, как люди работают… Нет… Когда тебя увидела… И сразу сняла комнату напротив твоей.

Девушка улыбалась так, как если бы выиграла титул «Мисс Вселенной». Её простодушие было мне неприятно, потому что я сам был таким в юности.

–Ты девственница?

–Да.

Я жестом заставил её сильно наклониться вниз и медленно провёл детектором вокруг спинки кресла. «Жучок» был внизу, за креслом в виде маленькой кнопки с «хвостиком». Такой аппарат мог передать информацию на триста метров.

– А какое у тебя образование? – спросил я весело.

– У меня два высших. Я в четырнадцать лет окончила школу. А потом экстерном, за один год сдала экзамены в первом ВУЗе.

– И какую специальность получила? – спросил я, погружаясь в размышление.

– Детский врач, а так как мне было шестнадцать лет, я пошла работать няней в детский сад…

Шесть лет назад девушка Виталина сказала мне, что Катя, бывшая моя подруга, попала в беду, и я мог помочь ей. В ресторане я выпил бокал шампанского и потерял сознание

Когда я очнулся, то увидел вокруг себя качков в масках. Я лежал на полу. Один из качков сказал:

– У тебя два выбора. Первый: ты признаёшься в убийстве человека и отправляешься на «зону», где будешь получать хороший «грев». Второй: мы тебя убьём и в мешке с мусором увезём на свалку. Сделай правильный выбор.

Я хриплым голосом проговорил:

– Признаюсь, я убил.

Мне тотчас на голову надели мешок. Меня долго, а может быть, быстро везли в машине. Я плохо воспринимал то, что происходило вокруг меня. В каком-то месте в мою руку вложили «мобильник» и приказали сказать фразу «Я убил человека. Приезжайте». Потом меня усадили на стул и сняли с головы мешок.

– Жди и не вставай. А когда приедут, откроешь дверь.

И тут я увидел, что в моей левой руке (а я левша) была бритва. Левая рука и бритва были в пятнах крови. Кровь была в коридоре на полу и на стенах

Несмотря на шоковое состояние, я заметил, что кровь была засохшей. Убийство произошло давно, и нужен был «бычок».

– Тебя выбрали «бычком, потому что ты красивый, сильный, способный из ревности убить подругу, – сказал мне «кум» Савелий Кузьмич.

– А кто она?

– Не знаю. Информация засекречена. – И он, задумчиво глядя мне в глаза, продолжал говорить: – Вероятно, высокий чин с кристально чистой репутацией убил подругу. А ты, наверное, видел голливудские боевики о Диком Западе, где мэр, шериф, уголовники трудились в одной связке

– Но я не Герой.

– У тебя выхода нет…И так. Высокий чин приказал уголовникам найти «бычка», но не шваль подзаборную, которая видит счастье бывать в ресторанах. А у тебя высшее образование, историк. Интеллект высокий. Значит, дама могла интересоваться только умным человеком. Но так рассуждал высокий чин. А что было на самом деле – неизвестно. Дело закрыто и отправлено в Архив. Женя, тебя спрашивали «зеки»: за что ты получил срок?

– Да, часто просили рассказать подробности, но я видел, что они «подсадные утки».

– Это были «шестёрки» банды…Ты согласен сотрудничать со мной?

– Да.

– Тогда вот что…Эту банду я знал, когда работал следователем прокуратуры. В банде люди умные. Они руководят кем-то на воле. И что-то замышляют. Я хочу знать их разговоры, их планы. А вот для этого в их бараке я проведу дезинфекцию, а «зеков» отправлю в другой барак. В одной из камер есть пустотелая стена. Они придут туда с мобильниками, интернетом. Будут проверять: нет ли в камере «жучков». Поэтому нужен человек, который будет слушать их разговоры. Ты согласен?

–Да.

Я лежал в узкой камере, похожей на пенал по много часов и слушал разговоры. Я мог выползать только тогда, когда мой «враг» засыпал. А утром во время прогулки «зеков», я вновь вползал в пенал.

Банда занималась квартирным бизнесом: отнимали квартиры у стариков. Но появились свидетели вымогательства и убийства стариков. К свидетелям банда направила киллеров, которые были схвачены «ОМОН». Убийцы выдали банду. Все бандиты получили дополнительный срок. Бандиты после суда начали искать «крота». Они поняли, что кто-то подслушал их, потому что по мобильной связи они говорили шифрованные фразы. Банда нашла секретную камеру – пенал. И хотя «кум», спасая меня, отправил по УДО большую группу «зеков», сразу после разоблачения банды, но бандиты поняли уловку «кума» и начали искать «стукача». Ночью они пытали «зеков» электрошоком, водой. А потом начали применять «сыворотку правды». И хотя я был вне подозрения банды, но «кум» с помощью повального «шмона» изъял ампулы с сывороткой.

Я был хорошим шпионом в тылу врага. Это я колол сыворотку, это я пытал «зеков» элетрошоком. И был в банде своим «корешом». Но за неделю до того, как я вышел на «волю», главарь нашей банды по кличке «Интеллигент», сел за стол в библиотеке, где я читал книгу. И, внимательно глядя мне в глаза, сказал:

– Ты правильный парень, и нравишься мне, а чем ты думаешь заняться на воле?

– Хочу просто жить.

Интеллигент в сумме должен был отбыть на «зоне» тридцать семь лет. Сейчас ему было пятьдесят.

– Женя, я задумал побег. Ты мог бы помочь мне?

– Нет. Я боюсь «стукача». Хочу просто жить.

– А вот я иногда думаю… – Он напряжённым взглядом стал смотреть в мои глаза, – …что «стукачём» мог быть только ты.

– Ха! – вскрикнул я негромко. – Игорь, у тебя хорошее воображение.

– Согласен. – Он скупо улыбнулся и взял мою книгу. – Что ты читаешь? О! Фицжеральд Скотт.

Когда Игорь взял книгу, то провёл пальцами по тому месту её, где прикасались к книге мои пальцы. Но мои пальцы не успели вспотеть. «Я был как никогда близок к провалу».

Мы встали из-за стола и пошли к выходу из библиотеки.

– А ты заметил, как автор показал в романе «Ночь нежна» падение Героя? – добродушно и просто спросил Игорь, как если бы он был обычным студентом, «ботаником».

Но я видел, как он пытал невиновных «зеков», и знал, что он зверь, каких мало на планете.

– Да, – ответил я. – автор показал психологию падания Героя через действие. В нашей литературе не было подобных авторов за двести лет.

Когда я в последний день должен был в десть утра получить «волю» и уже направился из барка в сторону административного корпуса, меня окликнул Игорь. Он был один. Но я почувствовал его напряжение. Он был почти уверен, что я «стукач». Он сжал мою руку своей сухой ладонью. Моя ладонь тоже была сухой. Долго тряс мою руку.

– Прощай, Женя. Виноват я перед тобой. Всё время я подозревал тебя.

– Почему: прощай? Ты же хотел на волю.

– Нет, прощай.

Он врал, как всегда.

Когда я "получил"офис, я начал ходить после «работы» мимо казино «Мария». Смотрел на девушек. Ждал появления Виталины, которая «подставила» меня. Но она не появлялась в казино.

Савелий Кузьмич был человеком чести, старой закалки. Он не мог предать меня. И не мог пойти работать охранником бизнесмена. Он люто ненавидел бизнес, богачей.

Игорь на свободе или он передал этому Типу, что подозревал меня в «стукачестве». Кто-то вновь решил сделать меня «пешкой» в игре, тот, кто стоял над Игорем. Неужели убийца той дамы? Но я не опасен для него.

Нужно было немедленно поехать в Ярославль, чтобы узнать от матери Савелия Кузьмича: как погиб её сын. Я указал пальцем в сторону «жучка» и сказал девушке:

– Сейчас мы поедем на станцию метро. Меня попросила соседка снять на фото встречу её мужа с любовницей. А потом…у тебя есть дача?

– Да

– А сколько километров до неё?

– Почти пятьдесят, – задорно ответила Юлия, уже направляя машину к выходу из парка.

– Поедем на автобусе, потому что после труда за границей, я боюсь слежку.

– А кем ты работал за границей?

– Я работал атташе в посольстве, в США, военным атташе. Но во время получения секретной информации от «стукачей», я был схвачен агентами ЦРУ и объявлен персоной нон грата.

Юлия сделал круглые глаза.

– Расскажи подробней.

– Пожалуйста, – охотно ответил я, и меня, как Остапа, "понесло".

На улице я вновь увидел знакомый номер машины. Из неё на стоянке вышли четыре качка. Они нарочно или действительно показывали неловкую слежку: смотрели в стороны, а шли за нами.

Я рассказывал непрерывно о своей шпионской работе в США, скупо двигая руками и ногами. Я был уверен, что «качки» всего лишь прикрытие для того человека, который умно следил за мной.

Когда в парке я внимательно рассматривал «жучок», в машине Юлии, я заметил на нём пыль. Значит, «жучок» был установлен давно. И поверить в то, что «Некто» поставил его, предполагая, что я однажды познакомлюсь с девушкой… Нет. Кто-то следил за девушкой. А кто она?

– Юличка, ты единственная дочь у мамы?

С лица девушки исчезла улыбка.

– Мама умерла, давно. Я живу в «сталинском доме».

Я обнял девушку за пояс, прижал к себе, потому что чувствовал ответственность перед ней за её жизнь. Но я знал, как, впрочем, знали все москвичи, что в «сталинских домах» во время СССР могли получить квартиру только министры, старшие генералы, Великие актёры, как Фаина Раневская, например.

– Я живу в квартире моего прадедушки. Он был Президентом Академии наук, – с удовольствием добавила Юлия.

– Тебя преследовали парни?

– Да. Когда я похоронила маму и вернулась домой, только вышла из лифта, как увидела на площадке трёх джигитов. Они жили в соседней квартире с очень полной женщиной. Один из них заступил мне дорогу, протянул огромный букет цветов и сказал: «На, дэвушек. Айда в ресторан. Тэбэ надо выпыть после смэрти мамки».

– А ты что ответила?

– Ничего. Я молча обошла джигитов и быстро забежала в квартиру.

– Но они тебя преследовали?

– Да, и я всегда, когда возвращалась в квартиру, то нанимала грузчиков, которые несли коробки с продуктами.

Так разговаривая, мы спустились на эскалаторе вниз, на станцию и вошли в вагон поезда. Через второй вход вагона вошли «качки».

Все шесть лет я часто думал: кто неизвестная Дама, которую я «убил»?

А кто сказал, что убитый человек был «Дамой»? Я сказал полицейским, когда они вошли в квартиру: «Я убил женщину. Она там, в комнате». А на суде прокурор и судья называли убитого человека: «неустановленное лицо».

А после того, как я сказал полицейским, что убил женщину, они деловито сбили меня с ног кулаками на пол, заломили руки за спину, надели на запястья наручники, а на мою голову натянули мешок. И я не знал, где было совершено преступление: в квартире, в доме, во дворце или в отеле?

Едва прозвучал голос: «Осторожно. Двери закрываются», я резко толкнул Юлию на перрон и сам стремительным прыжком выскочил из вагона.

А когда поезд скрылся в дыре подземки, я, держа девушку за руку, помог ей спуститься на железную дорогу, и мы помчались следом за поездом. Здесь был самый короткий промежуток между станциями. Мне было приятно, что я знал верхний город и подземный лучше любого коренного москвича.

Как на стометровке я мчался вперёд, прыгал по шпалам, увлекая девушку за собой.

Из глубины подземки я увидел «качков». Они стояли и молча смотрели друг на друга. Огромная мышечная масса не смогла убить их мысленные способности, потому что такие люди не умели думать. Один из них посмотрел на человека, который говорил в мобильник, и догадался: выхватил из своего кармана сотовый, прижал к уху. И рванулся в сторону эскалатора, раскидывая людей, как солому.

Я пошёл с Юлей следом за парнями, следил каждое их движение, оглядывал людей на эскалаторе. И уже знал, как можно найти место, в котором произошло убийство.

Глава вторая

Дверь маленького деревянного дома, окружённого полуразрушенными стайками, в которых, вероятно, была скотина – чуть приоткрылась. На меня внимательно посмотрела старушка лет семидесяти пяти и тотчас закричала, прижав палец к губам:

–Уходи! Я не сдаю жильё!

Она быстро протянула мне через щель бумажный комок и резко захлопнула дверь.

Савелий Кузьмич запретил мне приезжать в Ярославль и тем более – приходить к нему в дом. Но в случае беды я мог приехать. И он нарисовал на листе бумаги план местности, где жила его мать. И куда он хотел вернуться после выхода на пенсию.

Я хорошо помнил план дома, поэтому решил войти в него со стороны огорода. Рядом с низким крыльцом тянулась открытая веранда. Окон на этой стороне здания не было.

Как только дверь захлопнулась, я указал девушке пальцем на стайку, а сам, согнувшись, бросился за угол дома, в палисадник. Юлия бежала за мной. Я остановился под окном большой комнаты. Услышал голоса людей и осторожно заглянул в окно.

В большой комнате находились трое мужчин. Один из них стоял спиной к окну. Он и спросил старушку, едва она вошла в комнату:

– Кто приходил?

– Не знаю. Ко мне каждый день приходят люди, просят сдать жильё.

Двое других мужчин в это время срывали бумажные обои со стен. В комнате всё было разбито. Шкафы, полки платяной «стенки», одежда лежали грудами вместе со столами, сломанными креслами и диваном.

–Ах, Татьяна Сергеевна, – вежливым голосом заговорил мужчина, – вы упрямо не хотите сотрудничать с органами. А вы из СССР. Тогда все уважали органы.

– Никто не уважал, боялись. К тому же, – зло продолжала говорить бабушка, – мне восемьдесят лет.

По звуку голоса я узнал «кума», который пришёл в «зону» после отставки Савелия Кузьмича.

«Кум» театрально хлопнул в ладоши и с нарочитым изумлением воскликнул:

– Так вы, Татьяна Сергеевна, ненавидели советскую власть, КПСС?

– Всегда ненавидела.

– А почему же ваш сын работал в органах?

– Я его воспитала честным человеком.

– Васька, Мишка, обыщите старуху! – властным голосом приказал «кум». – И загляните в трусы.

Татьяна Сергеевна с презрением улыбнулась, глядя в лицо «кума».

–Тебе, Кум, не привыкать заглядывать в задний проход. Ты на «зоне» наловчился смотреть, поэтому у тебя взгляд с прищуром. Знатоком душ стал.

Кум покачал головой и со вздохом ответил:

– Ах, какая вы не добрая, злая. Учительницей работали, как убийца детей Чикотило. Учили детей добру, любить Родину, а сами ненавидели Родину, потому что Родина – это партия, а партия – это Родина.

Говоря так, он внимательно следил за тем, как Мишка и Васька ощупывали всю одежду на старушке. В комнате прозвучал сигнал мобильника. Кум выхватил его из внутреннего кармана пиджака и. поправляя галстук на шее, прижал мобильник к уху и сразу ответил:

– Ничего нет. Все полы вскрыли, стены простучали, бабку проверили. Язва ещё та.

В это время к дому, словно скользнула, подошла иномарка, и я метнулся в траву, лёг на землю и рывком притянул вниз Юлию.

Когда мужчина выходил из салона машины, я увидел его лицо, на котором на подбородке был шрам. Мужчина встал на ноги, и густые ветки кустарника закрыли от моего взгляда верхнюю часть его тела.

Входная дверь с громким треском распахнулась, и по двору пробежали к выходу на улицу Кум и Васька. Я видел только ноги Кума и Васьки.

– Ну, ничего не нашли, – забормотал Кум, дрожа ногами. – Наверное, до нашего прихода старуха отдала.

– А к ней сегодня кто-нибудь приходил?

– Да, вот минут двадцать приходили снимать жильё.

– А ты? – злобно прошипел человек со шрамом.

– Но позвольте, я не должен, как собака бегать за старухой!

– Ах, ты сука! – рявкнул человек со шрамом, и дрожавшие ноги ещё сильнее затряслись и попятились, а сам Кум тонковато с надломом в голосе воскликнул:

– Прошу вас не говорить со мной так! Я! Я офицер!

Ноги человека со шрамом резко повернулись в сторону машины. Прозвучал звук удара кулаком по кабине. А потом мужчина раздумчиво заговорил:

– За последние сорок минут на улице никого не было. Значит, незнакомец подошёл к дому со стороны огорода. А перед этим он должен был предупредить старуху по телефону…– После короткой паузы он вновь властно сказал: – Это я. Немедленно проверь: был ли звонок по адресу…за последние два – три дня…Так, был сегодня. Звонок был сделан в 09.15, из Москвы, из дома на Кузнечном проспекте 17.

– Я знаю этот дом. Там много «офисов», – сказал Кум и оживлённо добавил, продолжая дрожать ногами: – А если старуху допросить, запугать паяльником?

– Бесполезно. Она в молодые годы работала в КГБ. Вышла в отставку майором. Ты кого-нибудь в том доме знаешь?

Ноги Кума чуть перестали дрожать

– Да, Женю. Я его вызвал повесткой.

– Поехали. Расскажешь по дороге.

Через десять минут мы добежали до железнодорожной станции. Юлия тяжело дышала. Сильно сжимая мою руку двумя руками, спросила:

– Женя, что происходит?

– Обычная работа детектива, – быстро ответил я и добавил: – Юля, сейчас мы вернёмся в Москву, купим тебе продукты, и ты будешь сидеть…

– Нет!

Мы стояли друг против друга.

Конечно, я замечал, что какая-то девушка появлялась рядом со мной, когда я шёл в столовую покушать. Она садилась за стол напротив меня, порой говорила мне что-то. Но я всегда молчал и не смотрел в её сторону. Не отвечал на приветствия утром. И никогда не смотрел в её лицо.

Я ведь шесть лет находился в «тылу врага» и каждый день ожидал разоблачение. А в то же время я «ставил» себя весёлым. Я громогласно рассказывал «зекам» порно истории. Это самая любимая тема среди «зеков». Все «натуралы» мечтали днём и ночью о женском теле. Их не интересовал «чистый» секс. Им хотелось услышать только о «грязном» сексе.

Я тоже мечтал о женском «яблоке». И во сне я видел, как облизывал этот магический орган, прикусывал его зубами.

Но вот я получил «волю» и начал тщательно избегать девушек, даже – не смотрел на них. Потому что моя смерть стояла рядом со мной.

Игорь должен был следить с «зоны» через своих агентов за каждым моим поступком, с кем я общался, что говорил. Я был уверен, что в этом огромном доме с сотнями «офисов», в которых в основном трудились девушки, «бизнесвуменши», находились агенты Игоря. Девушки заговаривали со мной, а я молчал. В лифт я всегда заходил один. Но рядом – чаще за моей спиной – стояла Юлия. Она быстро входила за мной и, словно мы были знакомы, говорила: «Женя, у меня весь вечер сегодня свободный». Я молча смотрел в стену лифта.

Я уже давно знал, что "Библия"была переведена на языки Европы неправильно. Ева не срывала яблоко с Древа Познания. "Яблоко"всегда было на месте. А простодушный Адам, вдумчиво занимавшийся сельским хозяйством в Раю, где тоже нужно было работать, не догадывался о помыслах Евы. Она возлегла на изумрудного цвета траву Райских Кущ и смело расставила в стороны свои ноги. Адам почесал в затылке, как это делал сам Бог, и удивлённо спросил Еву:

– Но ведь так собирать траву будет неудобно.

– Я решила вкусить вместе с тобой "яблоко"с Древа Познания, – ответила Ева чувственным голосом, с придыханием.

– Но Отец спрятал от нас Древо Познания.

– А "яблоко"не спрятал. Оно всегда при мне.

– Где же "яблоко"? Я его не вижу.

– Вот оно, – с великим трудом сдерживая раздражение, сердясь на глупого Адама уже многие годы, ответила Ева и указала пальцем на своё "яблоко".

– Но почему оно такое странное? – удивлённо проговорил Адам. – Отец должен рассказать. Пойду, спрошу Отца.

– Женя, ты не узнал меня? – услышал я голос Юлии.

И сразу отметил, что голос девушки звучал с "надломом". Такой звуковой "надлом"происходил у человека только тогда, когда ему трудно было что – то сказать.

Конечно, я узнал девушку. Она появилась передо мной неделю назад, выйдя из "сталинского"дома. Улыбнулась мне очаровательно. Но я, занятый своими мыслями, равнодушно скользнул взглядом по её лицу и прошёл мимо.

В сотнях офисах огромного дома работали в основном юные девушки. Я не мог обращать на них своё внимание не только потому, что был нищим. За мной кто – то постоянно следил. Кому -то нужно было выпустить меня с "зоны", чтобы я был "подсадной уткой", что ли? Я старался вести себя беспечно, как вёл бы себя всякий невинный человек. Но я каждый день, час и минуту ожидал нападение, как на "зоне". Я ни с кем не общался, никому не отвечал, когда со мной заговаривали девушки и зрелые женщины.

Вероятно, в огромном доме трудились богатые и очень богатые люди, потому что на широком длинном крыльце каждый день перемещались десятки юных девушек и парней. Они приходили сюда, чтобы их "нашли"богатые "папики"или "мамочки".

Когда меня останавливала "мамочка"лет сорока – пятидесяти и старше, и говорила: "Мальчик, хочешь стильную машину?"я не останавливаясь, вежливо отвечал: "У меня нет водительских прав".

Я никогда не разговаривал с Юлией, никогда не смотрел в её сторону, когда она встречала меня утром на крыльце, сопровождала до моего офиса.

Сейчас я в первый раз начал внимательно осматривать её лицо. У девушки была очень белая кожа. И я, скользнув взглядом по фигуре Юлии, мысленно увидел её голое тело.

– Женя, не смотри так, – опять с "надломом"в голосе сказала девушка и, краснея очаровательным румянцем на белых щеках, добавила: – Я девственница. В парке я хотела тебя соблазнить, чтобы ты увлёкся мной.

Мы стояли на платформе железнодорожной станции и ждали пассажирский поезд.

Девушка смотрела мне в глаза. Её лицо полыхало румянцем, а пальцы её правой руки пытались расстегнуть "молнию"на куртке. Но движения пальцев было резким и направлено на закрытие замка. Это мне что – то напомнило, словно я подобное уже видел.

– Я думала, что ты обиделся на меня. А потом я поняла, что ты всё забыл. А мне было стыдно, – сказала Юлия, продолжая напряжённо смотреть мне в глаза.

Наверное, я долженн был спросить девушку о том, что она хотела сказать мне, но я привык в детстком доме, в школе, а потом на "зоне"не задавать вопросы.

Учителя в школе сами были малограмотные, и на любой вопрос, не зная ответ, начинали высмеивать, часто позорить ученика, чтобы весь класс не понял, что учитель ничего не знал. Но мы все запомнили, что вопросы задавать нельзя.

А потом учительница, вероятно, не помня своего глумления над "почемучками", говорила нам с укоризной в лице и в голосе:

– Почему вы не задаёте вопросы? Какие – то вы не инциативные, вялые.

У Юлии подрагивали пальцы, когда она, достав из внутреннего кармана куртки "мобильник", что – то искала в нём.

Вопросы я задавать не буду, к тому же я был занят тем, что внимательно следил за людьми через затемнённые стёкла очков. Рассматривал парней и девушек в отражении огромных окон здания вокзала. "Строгая зона"приучила меня быть всегда настороже и быть готовым в любой момент отразить внезапный удар.

Я никогда не буду спрашивать Юлию, почему она, увидев меня в первый раз, начала настойчиво общаться со мной. Возможно, что это увлечение, которое продолжится ею до тех пор, пока она не убедится в том, что я нищий.

Впрочем, однажды, когда я стоял в очереди к пункту питания, где раздавали бесплатно чашки с супом и три кусочка хлеба, я увидел Юлию. Она смотрела на меня, сидя в своей роскошной машине. Я ничуть не смутился.

И на следующий день я никак не отреагировал на то, что Юлия появилась рядом со мной.

Она была из другого мира, где была мама, которая работала "мамой". И носила дочку на руках не менее семи лет. У девушки был грудной голос, который формировался только у тех девочек, которых мамы долго носили на руках.

– Вот смотри, – сказала Юлия, улыбаясь мне так, словно сделала удивительное открытие.

Она поднесла к моему лицу "мобильник". И едва я глянул на его экран. как тотчас – в одно мгновенье – в моём сознании прошли события далёкого прошлого, которое я давно забыл. А точнее – старался не вспоминать…

Далеко за перроном прозвучал сигнал локомотива. И вскоре появился поезд.

ГЛАВА

Шесть лет назад.

Едва я вышел на бетонную платформу остановки электропоездов, как увидел большую группу парней. У многих из них в руках были бейсбольные биты. Иные парни держали их по – американски: на плечах.

Мода носить с собой биты исчезла в начале века, когда милиция начала жестоко наказывать парней за любовь к дубинам: отбивали яйца битами.

Но эти парни были другие. В Средставах Массовой Информации их называли "золотой молодёжью", старательно скрывая этим определением то, что они были сыновьями высоко "стоящих"родителей, правителей Москвы и республики. Их вожака я хорошо знал, Дятла. Но он требовал от своей кодлы именовать его "Красавчиком".

– А вот и крыса детдомовская! – прозвучал знакомый мне голос.

Из группы парней, расшвыривая их сильными тычками кулаков вышел Дятел. Он, идя ко мне, модно ощерил рот, подражая ощером дупутатов ГосДумы. И, желая, конечно, унизить меня, оскорбить, заговорил громко так, чтобы все люди на площадке услышали его обращение ко мне:

– Ёб твою в рот мать, блядь, сука, кого я вижу. Ебать тебя в рот.

Он протянул мне для пожатия левувю руку.

Я неподвижно и молча смотрел в его изрытое багровыми угрями лицо.

– Мне только что звонил директор крысятника Хрыч. Сказал, что ты закончил универ в Сибири.

Я молчал и немигающим взглядом смотрел в его левый глаз.

– Хотел из грязи да в князи: попасть в МГУ? Не получится, – с угрозой в голосе сказал последнюю фразу Дятел.

Он громко рассмеялся, старательно изображая гримасой лица презрение и брезгливость. И, чуть повернув голову к подходившей к нам кодле, крикнул:

– Он просил директора крысятника, чтобы тот помог ему устроиться преподавателем в МГУ, ебать студенток!

Его кодла начала дружно хохотеть, старательным подлым смехом. А в моей голове почему – то начала "вращаться"лихо исполненная песня В. В. "В тот вечер я не пил не пел…"

Она "вращалась"с тех секунд, когда Дятел начал матерно говорить. И я не знал, почему она вдруг появилась в моем сознании.

– Если бы ты, блядь…извини меня за выражение…Ёб твою в рот мать…пришёл бы ко мне и попросил культурно, то я бы тебя в аспирантуру задвинул. Можешь попросить сейчас.

И он замолчал, ожидая мой ответ.

Я вырос в детстком доме, и привык с первых лет жизни к матерщине, к хамству, подлости, к предательству. И я ничуть не удивился желанию Дятла матерщиной оскорбить меня. И мне нужно было бы молчать по поговорке "Знать бы куда упасть – соломки подложил". И не смотреть бы в глаз Дятла немигающим взглядом. Он мигал веками. Злобно щерился и непроизвольно пытался повернуть голову лицом в сторону, но сдерживал свой жест. И ещё сильней злился.

Рядом с Дятлом стоял Мелкий, огромный парень, поигрывая ножом и следя за каждым движением Дятла. Мелкий вырос в детстком доме.

Мне бы промолчать, как промолчал бы любой парень на моём месте. Но я был другой.

– Дятел, я не нуждаюсь в твоей помощи, – ответил я громким голосом.

Смех кодлы затих.

У Дятла исчез на лице ощер, а вместо него появилась гримаса растерянности. Но он быстро опомнился и старательно спокойно проговорил:

– Бить будем. Но не здесь, в Москве. А пока я даю тебе фору: трусливо бежать от меня, тайно и незаметно.

И он показушно, каркающе засмеялся. Кодла тотчас начала хохотать, указывая на меня пальцами.

В это время рядом с нами остановился электропоезд. Из вагона, из тамбура выглянул полицейский, гордо держа на груди автомат. При виде кодлы, полицейский рванул себя назад, в глубину тамбура. Рывок был очень сильным, и его автомат чуть приотстал от хозяина, словно повис в воздухе.

В вагоне я сел на последнюю лавку, потому что она была единственная свободная. Сел у прохода, так как не любил смотреть в окно поездов. Впереди по проходу прохаживались голые по пояс мускулистые парни, показывая себя девушкам, которые вели видеосьёмку "мобильниками". То и дело кто-то из девушек прижимались к мускулистой груди парней и, глядя в камеру, восхищённо охали, а потом закатывали вверх взгляды густо накрашенных глаз, хлопали в ладоши. Но вот произошла "классика":

С лавки поднялся высокий парень, играя великолепно накаченными мускулами груди, похожий мускулатурой на Арнольда Ш. Он длинными руками отодвинул в стороны девушек и, оглядывая вагон, в котором сидели в основном дачники с вёдрами и корзинами – с овощами и фруктами. Заговорил:

– Вчера я был среди народов в ресторане, спросил: "Кто здесь мужчина, покажи себя. Встань!"– Качок, сильно глядя в камеру "мобильника"и модно щерясь, с деланной грустью на лице проговорил: – Никто не встал. Но может быть здесь найдётся смелый.

Он взглядом начал медленно осматривать сидевших людей, остановил взгляд на мне, указал пальцем, выбросив вперёд руку.

– Встань, если ты мужчина!

Я повернул голову лицом к окну.

– Ха! – крикнул качок. – Я видел, как над тобой смеялись парни. Ты что -то сказал уроду. И он растерялся. Скажи мне. Я не растеряюсь.

– Эдик, – сказал девичий голос. – Оставь его. Он глухонемой.

– А мне досадно, что я оскорбил своё зрение тем, что посмотрел на этого слизняка.

Повариха тётя Галя рассказала мне, когда я в семь лет был переведён в корпус, где жили дети начальной школы, о том, что она, идя рано утром на работу, нашла меня в кустах. Я кричал. А находился я в двух шагах от дороги. Пуповина была не перерезана, а рядом со мной лежала планцета, которую пожирала собака.

Тётя Галя быстро скинула с себя жакет, завернула меня в него и бегом понесла в корпус, где находились младнцы – отказники.

В первые годы жизни я что – то ждал, прислушивался к шагам людей, смотрел в окно. И только в семь лет я понял, что ждал ту, которая меня бросила.

За месяц до начала учебного года меня нашла тётя Галя. И сразу, чтобы я не надеялся, что она моя мама, рассказала мне о моём рождении в лесу. И испугалась, что её рассказ мог сильно потрясти мою психику. Но я не понимал значение многих её слов. А она решила развлечь меня изучением Азбуки. И в первый день я выучил десять букв. А ещё через два дня я начал читать по "буквам"роман "Три мушкетёра".

Разумеется, я не понимал то, что происходило в романе, но само чтение безумно увлекло меня. Это было "окно"в прекрасный мир, в котором хотелось находиться день и ночь и не выходить из него.

Мой первый класс ещё изучал буквы, а я заканчивал чтение романа.

Тётя Галя привела меня в детскую библиотеку. И там на стенах висели красочные изображения картин Древнего мира, Древнего Египта. Я подошёл ближе к стене и начал рассматривать пирамиды, странные значки. И вдруг ощутил на себе чей – то взгляд, словно кто – то тронул меня за плечо. Я повернулся и увидел на огромной карте изображение бородатого мужика.

– Тётя Галя, кто это?

– Это пророк Моисей. Он вывел евреев из Египта. Вот из этой страны. – И она указала пальцем на карту.

Я в это время уже знал значение фраз "вывести породу собак", "вывести удойных коров". А как можно "вывести"людей из страны?

– Как Моисей вывел людей? – Тут я вспомнил слово "селекция"и, уже ничуть не интересуясь Моисеем, спросил: – Он сделал селекцию?

Тётя Галя прдумала и ответила:

– Да. Это была селекция.

Она взяла для меня "Детскую Библию", сказки о Незнайке. И мы ушли в кухню, где тётя Галя начала варить обед вместе с другими поварихами. А я погрузился в чтение "Детской Библии".

Ночью кто – то сильно хлопнул меня по плечу или толкнул, и я проснулся. Услышал тихий шёпот:

– Постарайся запомнить то, что увидишь и услышишь. Это твоя судьба…

В нашей спальне было темно, и свет, который шёл из – под двери был очень ярким.

Я быстро подбежал к двуери, толкнул её и шагнул вперёд, ничего не видя перед собой, как если бы я вышел из тёмного подвала на солнечную улицу. Глаза быстро привыкли к яркому свету. Но вначале я ощутил, что мои стопы что – то обожгло. Я посмотрел под ноги.

Я стоял на песчанной почве. Вокруг меня был солнечный день, а рядом – был вход в огромный шатёр.

Но странно было то, что я видел почему – то сверху уходивший от шатра на запад, в сторону Египта небольшой караван из верблюдов. А на первом верблюде сидел мужчина с платком на голове. Платок укрывал его лицо, до глаз. Мужчина откинул конец платка со своего лица.

Этого человека сейчас можно было бы назвать "парнем". Он был очень молодой. И улыбался мне, глядя на меня, как будто мы были знакомы.

– Да, Женя, отныне мы с тобой знакомы.

– А это ты разбудил меня?

– Да. Я хотел посмотреть на тебя.

– А кто ты?

Он, продолжая улыбаться, прижал палец к своим губам и сказал:

– Сегодня после уроков ты пойдёшь к тёте Гале и настойчиво потребуешь, чтобы она привела тебя к дяде Мише.

И я вновь оказался перед шатром. Я вошёл в него и увидел пророка Моисея. Он огромный, широкоплечий и высокий стоял в центре шатра и смотрел в прямоугольный, большой ящик. Пророк стоял неподвижно и что – то внимательно рассматривал в нём.

Я вдруг отметил, что находился рядом с пророком. И тоже посмотрел в ящик.

Наверное, Моисей услышал мои шаги, потому что стремительно отпрыгнул в сторону, вырвал из – за пояса огромный нож.

– Кто здесь?! – закричал Моисей страшным голосом.

И он начал внимательно осматривать всё вокруг себя.

– Я слышу твоё дыхание. Где ты прячешься? Выйди сюда. Ты узнал мою тайну.

Он начал прыжками бросаться из стороны в сторону и наносить по воздуху удары своим ножом.

– Ты должен умереть!

И вдруг Моисей бросился на меня и взмахнул ножом. Я вскрикнул и…проснулся…

Было утро. В коридоре звучал непрерывный сигнал "подьёма". Я воспринял увиденный сон обычной чепухой. Но человек, который ехал на верблюде сказал о дяде Мише. Я его не знал.

После уроков я прибежал в кухню к тёте Гале и спросил её:

– Ты знаешь дядю Мишу?

– Это мой муж.

– Ты должна отвести меня к нему.

Тётя Галя наклонилась ко мне и долго осматривала моё лицо.

– Тебя кто – то бил?

– Нет.

– А что случилось?

– Я должен заплатить дань, пятьсот рублей.

– Просить на улице деньги?

– Да или украсть.

– А если не принесёшь деньги, то что?

– Меня будут макать в сортире.

Я не сказал тёте Гале, что "маканье"головой в сортире обязаны были пройти все первоклассники после сбора дани. Это называлось "посвещением". А если мальчик не собирал нужную "дань"к назначенному дню, то весь класс должен был устроить ему "тёмную". То есть, накинуть ему на голову одеяло и бить, чтобы он не знал, кто его бил.

В центре нашего города был спортивный клуб "Карате". Но чтобы стать членом клуба нужно было каждый месяц платить по десять тысяч рублей.

Дядя Миша был тренером. Он вышел к нам в коридор из зала и внимательно выслушал тётю Галю. Выругался. когда тётя Галя сказала:

– Давай в полицию сообщим.

– В детстких домах "круговая порука". Все, как один, скажут, что Женя плохой мальчик, что он оболгал всех. И после этого Жене устроят ад кромешный. Его будут бить каждый день и плевать в лицо. Так принято в детстких домах.

– Что же делать?

ГЛАВА

Я вошёл в "сортир", держа в правой руке конверт.

Прямо впереди меня стоял в центре помещения пятиклассник Смелый. Так он требовал себя называть. Но "за глаза"его называли "Мелкий", хотя он был длинный и широкоплечий.

Слева и справа от Мелкого и на полшага позади него стояли мои товарищи по первому классу. Все они были мокрые, все смотрели на меня.

Сбоку от группы, у стены находился белый "нужник". Он был до краёв наполнен водой, значит, его горловина была чем – то заткнута.

Я, глядя в левый глаз Мелкого, подошёл к нему и протянул конверт.

Мелкий сделал на лице модный "ощер"и, не принимая конверт, сказал, презрительно пофыркивая:

– Я смелый, потому и кликуха у меня такая, "Смелый". Я благородный. Но так как ты, войдя сюда, не поклонился мне, я вынужден буду предложить тебе эту воду…– и он ткнул пальцем в сторону "нужника". – Это не наказание. Это льгота для тебя.

И он взял конверт, и начал открывать его.

Я бросился коленами на пол и тотчас изо всех сил вонзил кулаки, сжав "фениксами"в коленные чашки своего врага. Он ещё не ощшутил боль, а я правым "фениксом"ударил в пах Мелкого. Он дико завопил от боли и согнулся.

Я вскочил на ноги, оттолкнул кого – то, кто стоял рядом с Мелким – и сзади изо всех сил швырнул врага в сторону "нужника". И метнулся за Мелким, который согнулся от боли и непрерывно вопил, толчком направил его к белому кафельному аппарату. Потом пяткой ноги ударил Мелкого под одно колено, потом – под другое. Он рухнул перед "нужником"на колени.

А я, уже сбоку от него, схватив двумя руками волосы, рванул его голову в воду. И навалился всем своим телом на голову Мелкого, удерживая её в воде.

Мелкий забился руками и ногами, пытаясь вырвать себя из воды. Но я держал крепко, изо всех сил.

Мелкий был сильней меня, и я не смог удержать его более пяти секунд. Мой враг вырвался из моих рук и отскочил к противоположной стене "сортира", чудовищно кашляя. Перевернулся на живот и на четвереньках бросился в сторону выхода, продолжая кашлять.

Я был предупреждён дядей Мишей, поэтому знал, что должно было произойти дальше.

Я быстро пошёл в коридор, за Мелким. Кашляя, уже встав на ноги, он вбежал в вестибюль нашей начальной школы.

Там перед "вертушкой"за столом сидел охранник. Он сонным взглядом проводил Мелкого, спросил меня, позёвывая:

– Чо это с ним?

– Он пытался плавать, – ответил я, подходя к огромному окну, за которым была видна средняя школа.

Здание средней школы стояло на пригорке, а перед зданием была длинная каменная лестница. Я спокойно смотрел, как мой враг, запинаясь, падая, бежал по ступеням на крыльцо школы.

– А вроде бассейн находится в другом месте. – услышал я за спиной голос охранника.

– Да, вот он и выплыл из бассейна в сортир.

Когда входная дверь средней школы распахнулась и на крыльцо начали выбегать старшеклассники, которых вёл за собой Мелкий, я отошёл к противоположной стене и начал изображать чтение расписания уроков.

Стекляная рамка закрывлала листы с расписанием, и я видел в отражении на стекле бежавших к нашей школе старшеклассников. Они вбежали в вестибюль, а я продолжал смотреть на них в отражение на стекле.

– Ты подлец! Ты внезапно напал на меня, честного! – закричал Мелкий, подбегая ко мне.

Когда расстояние между нами сократилось до четырёх метров, я резко повернулся и бросился изо всех сил навстречу Мелкому. Он не успел поднять вверх руки, как я "фениксами"нанёс удары в печень и в солнечное сплетение, а потом – в горло. И отскочил вбок. Потому что Мелкий начал валиться на меня. Он рухнул на пол, лицом вниз. Захрипел, задёргал ногами, как будто его били припадки.

Парни остановились, глядя на своего товарища. А я молча повернулся и неторопливо пошёл к лестнице, что вела на второй этаж, где были библиотека и читальный зал.

Я ждал нападение старшеклассников, но они быстро ушли из нашей школы, не подняв с пола Мелкого.

В библиотеке я взял свои книги: "Детскую Библию"и сказки о Незнайке. Сказки о хорошем, замечательном мальчике Незнайке меня настолько поразили, что я с удивлением заметил, что я начал думать. Этого у меня никогда раньше не было.

Сев за стол, я подумал: "Кто этот человек, который знал дядю Мишу? Может быть, он здесь?"И я посмотрел на "Детскую Библию".

Я две недели тренировался под руководством дяди Миши и две недели читал "Детсткую Библию"и сказки. В Библии я ничего не понял, потому что я не знал историю Древнего мира, поэтому по предложению тёти Гали я письменно через школьную библиотеку заказал в "Ленинке"расшифровку Библии – Талмуд и книги Иосифа Флавия.

…Я заканчивал чтение сказок, как вдруг, что в читальном зале появились девочки нашей начальной школы.

В силу своего возраста я не имел опыта жизни и не мог предположить, что должно было произойти в обеих школах после того. как я избил Мелкого. Я не знал, что все мальчики начальной школы обязаны были платить "дань"старшеклассникам.

Но первым к моему столу подбежал Бодя, из четвёртого класса. Счастливо улыбаясь, он протянул мне руку для пожатия. За ним бежала его одноклассница Каья. Она налетала на него и, размахнувшись, хлестнула Бодю по затылку ладонью.

– Сволочь, мразь, мерзавец! – закричала Катя, продолжая бить Бодю. – Женя, он стукач и шестёрка Мелкого. Он предложил Мелкому брать дань с нас, девочек. И мочить нас в сортире!

Девочки окружили Бодю и начали бить его руками и ногами. А когда появились мальчики, то девочки, визжа и крича, накинулись на мальчиков и начали избивать их. Мальчики убежали из зала.

И тут Катя рассказаза мне то, что меня очень удивило.

Мальчики, чтобы скрыть от девочек свою трусость, сильно и мужественно говорили, что каждый уважающий себя мальчик обязан пройти "обряд""возмужания": добровольно окунуть себя в воде "нужника". И собирать каждый месяц деньги для старшеклассников. А в то же время они говорили, что нужно потерпеть до пятого класса, чтобы потом мстить младшим кдассам.

– А почему вы терпели? – спросил я.

– Все привыкли. Так принято во всех детстких домах.

И тут она сказала, что наш детсткий дом "образцовый", что к нам часто приезжали "представители"других детстких домов, чтобы перенять "опыт". А так же приезжали из – за границы женские организации, то же за "опытом".

Вскоре в наш читальный зал прибежали девочки старших классов. Они рассматривали меня, хлопали в ладоши и говорили, что я молодец, что я уничтожил систему, что я защитил всех мальчиков.

Но я защищал только себя. И сейчас, глядя на девочек, я понимал, что если бы я поступил по Закону и сообщил в полицию о насилии старшеклассников над младшими, то эти девочки глумились бы надо мной.

Вся эта информация была непонятной для меня.

Зато я впервые понял другое: с мальчиками детсткого дома общаться было нельзя. Они все предатели. А девочки были смелые и великолепные.

И вскоре я убедился в том, что девочки всегда хотели видеть справедливость.

Я сидел в читальном зале библиотеки и с огромным интересом читал Талмуд – расшифровку Библии. Всё в книге было просто и понятно. И вдруг, ко мне за стол, принеся стулья, сели девочки старших классов.

– Женя, парни хотят "опустить"тебя. Мы не знаем, что это и когда. Но будь осторожен.

Дядя Миша усмехнулся, когда я рассказал ему о заговоре парней, сказал:

– Разумеется, они хотят получить от тебя сатисфакцию. "Удовлетворение". Ты оскорбил их амбицию. Но давай готовиться к бою.

Я предполагал, что парни могли устроить мне "тёмную". Поэтому я поздно вечером, когда все мальчики засыпали, привязывал толстую нитку к ручке входной двери, забирался под первую от двери кровать, а второй конец нитки наматывал на указательный палец руки.

Я хорошо спал на полу.

Парню по кличке "Хайло"(но сам он себя называл иначе:"Граф") было семнадцать лет. Он часто кричал во дворе между школами, помахивая над головой рукой, показывая всем наколку на пальцах "Граф", что он настоящий граф, из благородного рода.

Девочки тихо смеялись и шёпотом говорили:

– Опять Хайло хайлится.

У Хайло были маленькие глазки, огромный, как картофелина сизый нос и всегда открытый рот, часто ощериный. Он так же кричал, что настоящая жизнь только на "зоне".

– Она меня зовёт, ждёт родная!

Хайло, войдя в читальный зал, ударил ногой по двери, а когда подошёл к моему столу, то вскинул над головой руки и сильно хлопнул по столешнице, чтобы запугать меня. Я начал смотреть в ощериный мордоворот Хайло.

Он хмыкнул и, качая головой, нарочитым хрипящим голосом сказал:

– И это ты уделал Мелкого? Ну, отвечай.

Я молча смотрел в его левый глаз.

Он, опираясь ладонями о столешницу, властно приказал:

– Пойдём, выйдем. Поговорим.

И он мотнул головой в сторону входа в библиотеку.

Я молча смотрел в его левый глаз.

– Вижу, наглый ты. Не учёный. Ну, ладно, я переживу, – сказал Хайло, щерясь и говоря нарочито хрипящим голосом, показывая этим свою мужественность.

Он ушёл из зала и аккуратно закрыл за собой дверь. У библиотекарши тёте Зины дрожали толстые щёки.

Библиотека работала до девяти часов вечера. Я всегда уходил из читального зала в девять часов, с книгами, которые я читал в спальне до "отбоя", а потом – в коридоре. Но в этот раз я не взял книги. Я шёл к двери и быстро продумывал возможные сцены боя, а так же приёмы и удары, которые я мог нанести своему врагу, Хайло.

Едва я начал открывать дверь, как увидел на лестнице, внизу на площадке между этажами группу парней. Впереди них стояли Бодя и Мелкий, улыбаясь, смотрели на меня.

– Иди к нам! Ждём давно! – крикнул Мелкий.

Это была уловка, чтобы привлечь моё внимание. Я шагнул вперёд, и тем самым я закрыл дверью стоявшего сбоку от неё Хайло. Он оказался за моей спиной.

Я почувствовал опасность, и резко повернулся лицом к Хайлу, который в это время, широко раскрыв своё хайло, наносил удар ногой по моему корпусу, в спину.

Я всегда помнил предупреждение дяди Миши: не отступать и не принимать "стойку", а немедленно из любого положения наносить удар. И я бросился вперёд на бьющую ногу, и сделал стремительный тычок пальцами в глаза Хайло. И отскочил назад. Хайло всрикнул и закрыл глаза руками. А я немедленно вновь прыгнул вперёд и молниеносно с размаху вонзил в колено Хайло переднюю часть стопы. И, не опустив ногу, нанёс удар во второе колено.

Хайло взвыл и рухнул на пол.

Я увидел, как Мелкий и Бодя метнулись по лестнице вниз, на первый этаж.

С прижатыми к лицу руками Хайло катался по полу и непрерывно вопил.

Я вернулся в библиотеку.

Тётя Зина стояла за барьером и с ужасом смотрела на меня. Её толстые щёки дрожали. Она сиплым голосом спросила:

– Женя, что произошло?

Она всё знала, понимала и боялась за себя.

Я в ответ пожал плечами и попросил дать мне роман Дюма "Графиня де Монсоро".

Я уже видел фильм, поставленный по этому роману и хотел прочитать о благородном дуэлянте де Бюсси.

Тётя Зина, сотрясаясь всем своим рыхлым телом, попыталась сесть на стул, но "промахнулась"и, раскинув руки, повалилась на стеллаж с книгами. Она не смогла оттолкнуться от стеллажа, поэтому опустилась на пол, встала раком, сердито говоря:

– Это ты, Женя, виноват, что я упала. Ни стыда, ни совести у тебя.

Тёте Зине было пятьдесят лет, но она говорила – и нам, детям – что ей недавно исполнилось тридцать пять лет.

Она очень медленно поднялась на ноги, внимательно осмотрела стул и остаорожно села на него. Нашла в картотеке мою карточку. И с карточкой вынула из ящичка конверт.

– Это тебе из "Ленинки"прислали. На.

Конверт был вскрыт, конечно, тётей Зиной. На листе было напечатано:

"Здравствуйте, Женя. Почему вас заинтересовал Талмуд? Расскажите о себе и о том, почему вас интересует религия?"

О! Роман был великолепный. Я всю ночь сидел в коридоре и читал книгу.

И я всегда старался читать быстро, потому что книги меня феноменально увлекали и хотелось скорей узнать – чем всё закончилось. К тому же замечательных книг было много. Они "ждали"меня. Книги Дюма, Вальтера Скотта, Майн Рида, Стивенсона. Фенимора Купера, Жюль Верна.

А так как я жил в детстком доме, то я, читая исторические хроники о Древнем мире часто задавал себе вопрос: как жили дети в те времена? У авторов, словно была "круговая порука", которая неофициально запрещала им что – либо рассказывать о брошенных детях, которых должно было быть очень много…

Когда жители Рима узнали, что их любимец наместник Восточных провинций Германик был убит, то мужчины выскакивали на улицы и подбрасывали вверх своих детей, младенцев. Убивали, показывая этим поступком. что Германик для них был, как мать родная. А в те времена мать убивала своих детей, если погибал её кормилец – муж.

А как люди относились к брошенным детям?

Так как я любил помогать тёте Гале в кухне и уже сам участвовал в приготовлении еды, то я спросил о брошенных детях Древнего мира.

– Ой, какой сложный вопрос…Сейчас подумаю…Брошенных детей должны были собирать жрецы храмов.

– Поэтому возникла храмовая проституция? – спросил я.

– Нет. Во всех храмах всё было бесплатное. Храмовой проституции не было.

– Но тогда Мария Магдалина проституткой не была?

– Да, – ответила тётя Галя. – На Ближнем Востоке проституции не могло быть.

И в это мгновенье в моей голове соединилась огромная информация из Талмуда, Библии, исторических хроник – и я понял, почему была "круговая порука"у писателей Древнего мира.

Им было стыдно писать Правду о беззащитных, несчастных маленьких детях. В храмах всё было бесплатное. И дети бесплатные. Мужики приходили, насиловали детей.

Иные дети кончали самоубийством. Слуги выкидывали трупы детей в реки. В Ниле водились крокодилы, потому что они пожирали трупы детей.

Но тогда как могла возникнуть проституция, если в городах были десятки и сотни храмов, где были бесплатные дети?

Вот, кто грабил усыпальницы царей Древнего Египта: "детдомовские воспитанники", которые видели только зло, обман, насилие над ними. И они презирали веру в Озириса. И когда проникали в усыпальницы фараонов, смеясь и издеваясь над трупами, срывали с них золотые украшения.

Но как могла возникнуть проституция?

Латинское слово "лупанар"переводится -"Место волчицы". Это символ Рима, святой символ. А римское слово "лупанар"имеет другой перевод – "Логово волчиц". Почему произошло странное изменение древнего латинского слова? Почему писатели Древнего мира не рассказали Правду?

У меня было предчувствие, что проституция как – то была связана с брошенными "детсадовскими"детьми.

Из многих противоречащих друг другу "источников"вдруг начала прорисовываться мрачная, жестокая и нарочно уничтоженная правда о появлении проституции.

В сказке Древнего Рима говорилось, что волчица спасла двух братьев – Ромулоса и Рэмуса. Она выкормила детей и стала для них чужой, но доброй, заботливой мамой. Вот так же Правительство Рима стало чужой, но доброй мамой для "детдомовских"девочек.

Все писатели Древнего мира знали, но делали вид, что не знали, как появилась проституция в Риме в сто сорок шестом году до Новой Эры.

После гибели Карфагена латиняне и их союзники вывезли из Карфагена золото, серебро, электрон, медь, бронзу на сотнях кораблях. Латиняне взяли себе "львиную долю"– то есть – всё! И сразу начали регулярное печатанье денег. Деньги раздавались всем латинским воинам, патрициям ( слово "патриций"переводится: отец, родитель, землепашец).

Но в то время, когда латиняне готовились к последней войне с пунами, они продали в рабство своих детей и жён, чтобы на полученные меры зерна построить военноморской флот. Города республики Рим были пустые, потому что иностранцев латиняне выгнали из городов.

И вот патриции вернулись домой. И они сразу поспешили в храмы, в "детские дома", где всегда имели бесплатный секс. Но кто – то из девочек предложил покинуть храмы и потребовать от патрициев плату за секс.

Это было жестокое оскорбление для землепашцев. Чудовищный гнев охватил души победителей.

– За воздух деньги не платят! А совокупление не дороже одного глотка воздуха!

Патриции начали убивать девочек. как диких собак. Но в то время Рим был маленьким городом. А Государственные мужи знали судьбу "детдомовских"детей. И Правительство немедленно защитило девочек Законом, назвав то, что они начали делать "проститутос".

Правительство стало для девочек чужой, но доброй мамой, как волчица, которая спасла двух младенцев. Правительство распорядилось поставить дом для проституток рядом с "Лупанар".

Но защитив брошенных девочек Законом, Правительство нарушило Закон Таблиц, по которому латинянки не имели никаких прав. А простиуттки получали деньги, выходили на рынок и делали покупки.

Государственные мужи были строгими, "упёртыми", и они решили сделать "революцию": дать латинским девушкам с четырнадцати лет гражданство. А для этого выкупить из рабства всех датинянок и латинских детей.

Взрыв возмущенья, который исторгли патриции, вероятно, сотряс всю республику.

Женщины, которые всегда были менее ценные, чем собаки, теперь будут равны мужчинам???! К тому же все гражданки могли развестись с супругами, разделить имущество.

После того, как глашатаи обьявили проект Закона, патриции примчались в Рим к храму Юпитера Благого, в котором находилось Правительство, и исторгли из своих грудей праведный гнев:

– Убьём всех вас, если примете такой Закон!

Две недели Правительство не покидало храм и не решалось принять Закон. Но потом государственные мужи опомнились, потому что вспомнили, что они, Правительство, есть "Величие Рима". И приняли Закон.

У многих патрициев случились "удары", кто – то умер скоропостижно, кто – то бросился вниз с крепостной стены от ужаса.

Все эти события были подробно изложены в ежедневной газете "Ведомости"…

А в провинциях республики во всех храмах по – прежнему бесплатно насиловали "детдомовских"детей все, кто хотел. А христиане, чтобы опозорить своего лютого врага – эллинизм – придумали "храмовую проституцию".

ГЛАВА

– По – моему, он пидор.

– Рома, оставь его. Он глухой.

– Не нравится он мне. Он оскорбил меня своим взглядом.

– Ну, видишь – он сомтрит в окно. Пускай сидит.

Электропоезд начал плавно замедлять свой ход, и за окном, в которое я смотрел, появилась бетонная площадка остановки. На ней стоял коротко стриженный подросток лет тринадцати, одетый необычно для тех, кто ездил на "электричках"или в поездах метро. На нём был чёрный блестящий кожаный костюм, который плотно облегал фигуру подростка, роскошный ремень, бляхи. Он, словно сошёл с модельного журнала.

Подросток почему – то побежал вперёд по ходу движения поезда. И вскоре исчез, вероятно, зашёл в передний вагон.

– А чо ты вступилась за пидора? Родню в нём увидела, что ли? – спросил Рома.

Девушка и мускулистый парень стояли в проходе в полутора метрах от меня.

– Нет, я думаю, что он из той банды. И нам лучше уйти.

Рома шагнул ко мне и указательным пальцем руки хотел постучать по плечу, но его палец наткнулся на мою ладонь.

– Эй, проснись. Ты из банды?

– Может быть, он из мафии. Уйдём, Рома, – сказала девушка.

Слово "мафия"я услышал, когда учился в пятом классе. Это слово сказада тётя Галя, когда я в кухне, работая рядом с ней за столом, рассказал…

Внезапно, моё воспоминание прервалось тем, что сбоку мне в лицо заглянул Хайло. Группа из пяти парней во главе с Дятлом быстро вошла в вагон.

– Вот и встретились – нарочито ласково заговорил Хайло.

– Эй! – Крикнул Дятел, быстро идя по проходу. – Не отвлекаться!

– До встречи, – сказал Хайло и с угрозой в голосе добавил: – Она будет последней. Жди.

Я продолжал смотреть в окно.

Девочки детсткого дома тщательно скрывали от меня, а с мальчиками я не общался, поэтому не знал, что многие старшеклассницы занимались проституцией.

… Я сидел в читальном зале библиотеки и внимательно изучал иероглыфы восемнадцатой динасити египетских фараонов. Среди обилия восхвалений царей очень редко была записана реальная правда о далёких временах.

Кто – то быстро прошёл мимо меня и тихо шепнул:

– Катя занимается проституцией.

Мне было двенадцать лет, а Кате – шестнадцать.

Я медленно "вышел"из Древнего мира. Оглянулся. В читальном зале ниокго, кроме меня, не было.

Я увидел Катю на этаже старших классов. Она с улыбкой на лице смотрела в экран "мобильника". Такой "мобильник"в магазине стоил сто двадцать тысяч рублей.

– Катя, ты занимаешься проституцией?

Девушка охнула и бурно покраснела, быстро спрятала "мобильник"в карман куртки. И я в первый раз обратил внимание на то, что у девушки одежда была дорогой, не детдомовской.

Катя сердито сказала:

– Ух! – Она посмотрела по сторонам. – Ну, кто настучал?!

– А я должен был не знать?

– Нет, потому что… – Она замолчала, глубоко вздохнула и уже спокойно сказала: – Я занимаюсь эскортом.

– Это проституция.

– Нет. Я общаюсь только с "папиками". А они делают подарки.

– Катя, не вешай мне лапшу на уши.

– А ты ревнуешь?

– Нет.

– А ты знаешь, что говорят в детдоме о тебе и обо мне?

– Нет.

– У нас отношения. И когда девочки спросили меня, я сразу сказала, что у нас интим.

Она очень приятно разулыбалась, вмиг стала необычайно прелестной, взяла мою руку и потянула меня на лестницу.

– Пойдём в парк, поговорим.

Я шёл за девушкой и не замечал, где мы шли, потому что я был изумлён тем, что ничего не знал о реальной жизни в детстком доме. Потому что для меня книги давно стали смыслом жизни. Я обожал Древнюю историю, и легко выучил иероглафы восемнадцатой династии египетсикх фараонов. И уже знал, что любой язык быстро изменялся. Поэтому евреи сделали расшифровку первой части Библии две тысячи лет назад. И назвали тексты "Мишной". А спустя сотни лет, расшифровали "Мишну"и назвали расшифрованные тексты "Гемар".

Я уже знал, что латинский язык исчез в небытие, а тот язык, который сейчас назывался "латинским", был "новоримским", на котором говорили в Римской империи в пятом веке Новой Эры.

Я расшифровал хроники Древнего Рима и не удивился, что Гай Юлий Цезарь был убит не за стермление к единоличной власти, а за уголовное преступление, которое не было "предусмотрено"Законами Таблиц. Но кому было выгодно скрыть постыдное и удивительно жестокое преступление Цезаря? Конечно, внучатому племяннику Октавиану, которого Цезарь сделал наследником. Поэтому Октавиан, человек умный, зная, что люди всё могли легко забыть, придумал обьявить, что его "отец"был убит за стремление к единоличной власти. И все, кроме меня, не обращая внимания на факты, поверили Октавиану.

Тит Ливий, Тацит, Светоний, Иосиф Флавий и многие другие историки Древнего Рима знали правду о преступлении Цезаря, из газеты "Ведомости". Ежедневная газета "Ведомости", в которой записаны были все разговоры в Правительстве, начала создавтаься с основания "Республики Рим". Но так как Октавиан обьявил своего "отца""Божественным", то гнусную, грязную правду рассказывать читателям было нельзя.

Преступление Цезаря было связано с Пророком Моисеем, с его "Пасхой"(Исходом). Я это понял, когда анализировал хроникальные тексты о египетских фараонах восемнадцатой династии. Хотя в хрониках нигде не упоминалось имя Пророка. И удивительная связь Пророка Моисея и того, что сделал Цезарь – за что он был и убит – уже приоткрывалась, когда меня "вырвала"из истории фраза "Катя занимается проституцией"…

Я мог был легко и быстро закончить экстерном школу. Но тётя Галя запретила мне это делать.

– Не надо. А то не заметишь, как юность пройдёт.

Мы пришли в сквер, сели в беседку, и я сразу спросил:

– Тебя изнасиловали?

– Нет, я сама продала свою целку.

– И тебе не было противно?

– Нет. Папик предложил хорошую цену, и я сразу согласилась. Потому что я, как и все девочки, и мальчики, кроме тебя, мечтала о богатой жизни, с первого класса мечтала…Женя, ты ревнуешь?

– Я не знаю.

– Значит, ревнуешь. Хочешь, я поцелую тебя?

– Мы не одни.

– А пускай видят. Всё равно будут сплетничать.

Мимо нас проходили девочки старших классов, нарочно проходили и внимательно смотрели на меня и Катю. А Катя спокойно и деловито обняла меня и поцеловала мои губы.

– Женя, прошу тебя: не кртикуй и не поучай. Спроси у тёти Гали: почему в нашем детдоме никто не получает квартиры? И почему нельзя усыновить и удочерить детдомовских детей?

Напротив нас была беседка. И на неё сели пять девушек, и начали смотреть на нас. Катя, продолжая обнимать меня, тихо проговорила:

– Я им сказала, что мы занимаемся сексом. – И она, повернувшись лицом к девушкам, громко сказала: – Я красивая, поэтому я дорогая! – И добавила шёпотом: – А для тебя, Женя, я всегда бесплатная, потому что, наверное, я люблю… А теперь скажи: как ты ко мне относишься?

– Ты для меня всегда была лучшей девочкой.

– А сейчас? Говори быстро.

И я быстро ответил:

– Ты лучшая девочка.

А из беседки тотчас прозвучал девичий голос:

– Она требовала от нас, чтоб мы не говорили тебе, что она проститутка.

– Потому что я стеснялась. Я скромная, – скромно сказала Катя.

– И не скромная! Нас бы поучила ловить папиков!

– Девочки, а вы тоже хотите быть проститутками? – спросил я.

Девушки не ответили и разулыбались.

– Они только перед тобой, Женя, изображают скромность. А на самом деле!…– зло заговорила Катя, но девочки тотчас перебили её:

– Перестань, Катя. Мы видели, как Хайло ударил тебя. И ты не сказала Жене, потому что тогда Женя узнал бы, что ты проститутка!

– А зачем ты с ним общаешься? – спросил я Катю.

Девушки разом встали с беседки, подошли к нам и, перебивая друг друга, рассказали, что Хайло водил машину "папика", который присылал машину за Катей. Хайло требовал от Кати секс, обещая в противном случае опозорить её на весь город. Расклеить интимные фото, которые у него в "мобильнике". И он показывал их Кате.

– А как ты ответила? – спросил я Катю.

– Я его послала на три буквы. И он ударил меня.

– А почему ты папику не сказала?

– Нет, нельзя. Ты оторвался от жизни. Этот Хайло с помощью наших "опущенных"мальчиков собирает информацию о девочках, не только обо мне. Он и ещё кто – то монтируют видео, на котором наши девочки или голые, или занимаются сексом. И шантажируют.

– И девочки платят деньги?

– Да, и все молчат.

– Когда Хайло приедет за тобой? – спросил я.

– Вначале позвонит папик.

И тут девушка Виталина быстро протянула ко мне руку.

– Женя, не входи в эту историю. Ты не получишь золотую медаль.

Она имела ввиду медаль за школу. Я никогда не получал даже "четвёрки". Мне ставили в журналы только "пятёрки", потому что для меня обучение в школе было наслаждением. Я весь годовой материал знал до первого сентября, почти наизусть. Поэтому на уроках я читал художественную литературу. Те учительницы, которые не знали меня, сердились и задавали мне "каверзные"– по их мнению – вопросы по тому материалу, который они только что излагали. Я всегда отвечал "развёрнуто"и подробно, по всем предметам.

Но меня воспитали романы Дюма, Вальтера Скотта. И меня поразил рассказ Куприна "Брегет"– о чести русского офицера. Поэтому я не собирался выбирать удобную дорогу в своей жизни.

– Катя, когда он позвонит, скажи мне.

ГЛАВА

Мы – я и Катя – сидели в парке, в беседке за густым кустарником и и смотрели в сторону парковой аллее, на которой должна была появиться машина "папика". И хотя я предложил Кате "опоздать"на двадцать минут, чтобы Хайло ждал её, но машины долго не было. Но вот за листвой кустарника плавно остановилась "иномарка".

Я остановил девушку жестом руки.

– Пускай подождёт.

Из машины вышли Хайло и Дятел.

Дятла, вероятно, ровесника Хайло, я увидел во время "торжественного"вручения аттестатов тем парням и девушкам, которые сдали экзамены за последний, десятый класс.

В школьном дворе была построена трибуна, установлен микрофон, расставлены кресла, куда сели представители толи правительства Москвы, толи – министерства просвещения.

Когда директор детского дома что – то бубнил в микрофон, читая по бумажке, Дятел, сидевший на трибуне сбоку в кресле, широко расставив ноги, плевал вниз, в сторону стоявших внизу воспитанников детсткого дома.

Я хотел уйти в библиотеку, но Катя задержала меня.

– Подожди. Ты сейчас увидишь нечто, для всех нормальное.

После того, как директор вручил всем бывшим школьникам аттестаты, то отступил к столу, взял толстую папку и подошёл к солидному мужчине в дорогом мериканском костюме. Он и был отцом Дятла.

Директор, согнувшись, протянул левой рукой папку отцу Дятла, а правую протянул для пожатия. Но солидный мужчина взял папку и. не пожав руку директору, вышел к микрофону.

– Ты догадался, что передал Хрыч?

– Нет.

– Это ордера квартир в Москве.

– Ты уверена?

– Хм, Женя, это все знают, кроме тебя.

– А почему…– начал было говорить я, но Катя стремительным жестом закрыла мне рот ладонью.

– Пойдём отсюда. Он сейчас будет говорить о чести, о совести, о долге перед Родиной.

Хайло, вылезая из машины, говорил:

– …Я не знаю, где мочалки добывают деньги, но платят аккуратно.

– Ну, это смешные гроши.

– А ты помоги мне рубить хорошие бабки. Я зубами готов рвать глотки.

– Я подумаю, куда тебя, Хайло, пристроить…А вот и первое тебе задание. Эту девку сейчас быстро ко мне. А потом поставим раком.

– Её "папик"придёт в ярость.

– А ты ей морду изуродуй. И "папик"забудет о ней.

– Ха, Красавчик, умно. Я так и сделаю.

Я посмотрел на Катю. На её очень красивом лице был дикий ужас. Катя едва слышно сказала:

– Женя, я буду осторожной.

Я взял её подрагивающую руку, и мы пошли в сторону аллеи. Я шёл впереди, а Катя шла за мной.

Дятел, увидев меня, хохотнул, сильно хлопнул ладонями по своим бёдрам и повернулся ко мне спиной.

– И этот сморчок запугал крысятник? Ну, что вы за люди?

– А ты, Дят…Красавчик, врежь ему.

– Мне дурно, Хайло, что ты сказал нехорошее слово.

– Я сказал "Красавчик". Я бы сам врезал ему, но мне надо рулить машиной.

Дятел повернулся ко мне лицом и, изобразив на нём гримасу боли, и говоря:"И с кем приходится общаться?"пошёл навстречу. А потом сделал то, что много раз показывал дядя Миша. Он повернул голову лицом в сторону и резко, наотмашь рубанул правой ладонью, ребром, наметив нанести удар по моей сонной артерии. Я молниеносно выкинул руки вперёд, схватил, сжал его ладонь. И вращаясь вокруг себя, держа его руку над своей головой, оказался за спиной своего врага, выворачивая его руку. Дятел согнулся. И тогда я, сделав шаг вперёд, к его голове, изо всех сил рванул ладонь Дятла вверх, к его голове.

Прозвучал громкий хруст. А ладонь жёстко встала между лопатками моего врага.

Я развернулся и глянул на Хайло. Он стоял с широко раскрытым ртом и смотрел на меня. Всё его лицо было покрыто влагой.

Когда я шагнул к Хайлу, то почувствовал запах дерьма. Хайло обосрался! Он, осттупая назад, пятясь, ещё не догадываясь, что обосрался, забормотал:

– Женя, я бежал, чтобы помочь тебе. Ты же сам видел. Я благородный.

– Дай мобильник!

Он, продолжая пятиться, вынул из пиджака "мобильник"и начал тыкать им в мою сторону. Катя подскочила к Хайло и вырвала у него из руки аппарат.

– Катя, сотри всё, а чтобы он не восстановил, загрузи музыку.

Дятел в это время уже стоял одним коленом на асфальтированной дороге и старательно выпрямлял спину, аего рука по – прежнему держалась между лопатками. Он с угрозой в голосе заговорил:

– Ты напрасно, Женя, это сделал. Напрасно. Однажды мы с тобой встретимся.

– Мы уже встретились, – ответил я и сказал Кате: – "Мобльник"выкинь в кусты. Он обосрался. Всю машину загадит.

– Я умею управлять машиной. – Красивая девушка взяла мою руку, поцеловала и очень нежно, тихо прошептала: – Когда я сегодня вернусь, то мы пойдём в одно место…Потому что я тебя люблю…

Я пришёл в кухню детсткого дома. Кухня была огромной, находилась в центре зала, который был разделён на две части стеной. И вход в каждую часть был отдельный. Для учеников начальной школы и для старших классов.

Я рассказал тёте Гале о том, что был короткий бой с Дятлом, о подлости Хайло. И спросил об ордерах на квартиры.

– Женя, здесь обычная мафия. Со временем ты её будешь видеть всюду.

– А почему никто не борится с мафией?

Тётя Галя посмотрела по сторонам, на своих поварих (тётя Галя была "шеф – повар") и тихо сказала:

– Потому что молчи, а иначе – убьют.

– А как же "независимые"СМИ?

– Им что прикажут, то они "независимо и смело"говорят, делают разоблачения. Молчи.

Мне было двенадцать лет, и я равнодушно воспринимал то, что в будущем "государство"не даст мне квартиру. Зато я мог получить льготу: бесплатное обучение в университете. А я уже мечтал поступить в университет на исторический факультет, а потом – в аспирантуру…И однажды поехать в Египет, чтобы проводить раскопки древних захоронений царей и цариц…

Я не решился спросить тётю Галю о том, почему нельзя было усыновить и удочерить детей, которые жили в нашем огромном детстком доме. Потому что на всех детей "государство"платило деньги. И эти деньги воровала "мафия". Чем больше детей, тем больше денег шло в карманы Хрыча и прочей сволочи.

Я предполагал, что тётя Галя хотела усыновить меня. А Катя никогда не стала бы проституткой, если бы её удочерили. Она "очаровашка". И в первый год своей жизни она попала бы в хорошую семью. И как все девочки нашего дома она в детстве мечтала о маме…

После разговора с тётей Галей я шёл на тренировку – а тренировался я каждый день уже пять лет – и вспоминал недавний странный сон…

…Я стоял на широкой улице, а через меня проходили люди. Мужчины и женщины были или голые, или почти голые. Дома блистали красками. Солнечный свет отражался от драгоценных украшений, что были вделаны в стены домов. А вырезанные на них надписи покрывали разноцветные краски или цветные камни. На стенах и скльптурах были вырезаны слова восхищения царём, живущим богом Атоном.

– Но это же город Ахетатон! – воскликнул я в изумлении.

– Да, Женя, это Ахетатон, – услышал я знакомый приятный голос, который слышал давно, в Синайской пустыне.

Он появился передо мной с улыбкой на лице. И как у каждого египтянина его кожа была золотисто бронзового цвета. На его голове был чёрный парик, а на поясе – узкий ремень…И больше никакой одежды у египтянина не было.

– Я Латуш, друг царя царей. – Он указал пальцем на стену. – Прочитай, что здесь вырезано?

– "Слово царя царей Эхнатона, переданное парасхиту Рамсесу".

– Прочтение неправильное. Ты ведь сам, Женя, думал о том, что любой язык изменяется через двести пятьдесят – триста лет. Ты прочитал текст на языке, на котором говорили и писали египтяне во времена царя царей Хеопса.

Латуш подошёл к стене ближе и сделал указательным пальцем круг перед "картушем"Рамсеса.

– Женя, запомни: однажды ты увидишь этот "картуш". И ты не должен будешь сказать: что это такое тому, кто будет стоять рядом с тобой.

– А кто этот человек?

– Помни: ты знаешь тайну Моисея. А едва увидишь этот "картущ"– всё поймёшь.

– Но я не знаю тайну.

– Знаешь. А чтобы понять её, нужно будет увидеть этот "картуш".

– А где я его увижу?

Латуш шагнул ко мне, обнял мои плечи и сильно заговорил:

– В минуты и дни, когда ты будешь испытывать чувство безисходности, повторяй: "Я вернусь в блеске славы и удачи!"И помни: каждый шаг твоей жизни будет приближать тебя к этому знаку. Помни: уже ищут тебя, но не знают – кто ты.

– А ты можешь хоть как – то пояснить?

– Нельзя. Это изменит ход истории.

– А почему я узнал тайну Моисея?

– Потому что я выбрал тебя, потому что ты мне нравишься.

– А кто ты, Латуш?

Он не ответил, но сжимая мои плечи, встряхнул, и я… проснулся. Удвился тому, что даже во сне я не знал тайну Моисея.

ГЛАВА

Перед тем, как нажать кнопку звонка у входной двери квартиры Лидии – учительницы биологии, которой было двадцать два года – Катя сказала:

– Не удивляйся, веди себя спокойно, как будто для тебя это нормально.

Деврь бытсро распазнулась, и я увидел в коридоре Лидию. Она была абсолютно другой, чем в школе. Сейчас она нежно улыбалась мне, и была необычайно очаровательной.

Катя, смеясь, толкнула меня вперёд, и я вошёл в коридор квартиры.

Катя давно меня соблазняла. И словно кошка, тихо мяукая, говорила:

– Секс такой вкусный, что ты обалдеешь. Но чтобы ты не ревновал, мы пойдём к девушке, которая влюбилась в тебя.

О сексе я знал всё из исторических хроник, но я испытывал страх перед тем, что я должен был сделать с Катей.

А Катя нарочно приглащала меня в кинотеатр смотреть кино. И мы садились в конце зала. А едва начинался фильм, Катя брала мою руку и тянула её себе в трусы, чувственно шептала:

– Погладь меня.

И я гладил пальцами её нижние губки, а девушка требовала, чтобы я вводил пальцы в её тело. Катя тихо стонала и говорила:

– Женя, я люблю тебя. Делай со мной всё, что хочешь.

Я понимал о чём она просила меня. Мне всё нравилось. Но я испытывал страх.

Катя, едва мы вошли в комнату квартиры, быстро раздеваясь, сказала:

– Женя, сексом мы будем заниматься втроём, чтобы ты не ревновал меня. И не убил. – Она, стремительным движением рук стягивая с бёдер трусы, добавила, хитро улыбаясь: – К тому же я развратная. И хочу разврат, но с тобой.

Я чувствовал себя скованно, и мне было начать раздеваться, тем более, что рядом со мной находилась Лидия, которая смело и ловко, как и Катя, начала снимать с себя одежду, улыбаясь мне. Её тело было пухлым и нежным, оно слегка подрагивало, когда Лидия вместе с Катей раздевали меня. Катя прижималась ко мне. У меня кружилась голова от предчувствия того, что мне придётся делать. И я жаждал это сделать, но только с Катей.

У Кати сильно порозовело лицо, когда она легла на диван, раздвинула ноги и указала пальчиком на розовые нижние губки.

– Женя, я давно хотела. Иди сюда.

Я был восхищён тем, что открылся для меня необычный фантастический мир секса.

Катя сладко стонала и говорила глупости. А потом начала сталкивать со своего тела.

– Женя, иди к Лиде.

Та лежала рядом с нами, прижималась к нам всем телом…

Когда я и Катя поздно вечером шли в детсткий дом, я спросил Катю:

– Ты думала о своём будущем?

– Женя, я всё хочу сейчас. если бы ты был богатый, то я была бы верной твоей подругой.

– Я буду богатым.

– Когда? через двадцать лет? Когда старухой стану? я всё хочу сейчас. И не учи меня жить. Я люблю тебя, Женя, очень, но хочу быть богатой.

Я по – прежнему, кроме тренировок и секса, ежедневно находился в библиотеке.

Во время изучения Библии и Талмуда я заметил странность, на которую историки не обращали внимание: противоречие. В "Ветхом завете"( "Святое Писание древних иудеев") было сказано: "Не греши. Бог не простит". А в "Новом завете", в Евангелии было сказано другое: "Согрешил, покайся, и Бог простит". Это говорил Апостол Павел.

А в те времена все боги на планете людей были беспощадными – за грех не прощали. И вдруг появился человек, который впервые обьявил: "Бог милосерден!"Люди, привыкшие к тому. что боги только наказывали, оторопевали, когда слышали слова Апостола Павла. И плакали от умиления, и звали Павла, чтобы услышать о милосердном еврейском Боге.

Павел "подрубил"под корень религию евреев. Он давал надежду людям и "убивал"иудаизм. За это синедреон два раза приговаривал его к смерти.

Но более всего прочего меня интересовал другой вопрос: как евреи оказались в Египте?

Жрец Манефон с ненавистью написал, что евреев егоиптяне спали от голода, "пригрели".

Манефону и ныне все историки верили и старались обходить эту тему, якобы постыдную для евреев. а на самом деле евреи спасли Египет от голодной смерти.

Из учебника по истории за пятый класс известно, что после изгнания гиксосов армия Египта ворвалась в Палестину и захватила гигантские территории, подчинила своей власти десятки царств.

в Город Н, который греки назвали "Фивы", непрерывным потоком хлынула дань. Её каждый день Правительство раздавало египтянам. Наступил коммунизм. Люди развлекались и не хотели работать. А пшеница главное богатство.

Если бы дань престала поступать в Египет, то царство могло погибнуть. И вот тогда Правительство насильно переселило на брошенные земли самый трудолюбивый народ, евреев, не в качестве рабов, а в качестве вольных поселенцев.

Египтяне развлекались, а евреи – трудились.

Египтяне не хотели служить в армии, а евреи охотно становились солдатами. Вот почему рядом с могучим египтом сущетствовало маленькое царсиво "Иудея", независимое. Потому что египетские евреи были опорой могучего Египта. И Правительство заботилось о евреях, что вызывало лютую ненависть у египтян.

Так три тысячи четыреста лет назад началась вражда между египтянами и евреями.

Шли столетия, а вражда между египтянами и евреями, которые считали Египет своей родиной – усиливалась. И в тридцать восьмом году Новой эры египтяне убили в Александрии двести десять тысяч НЕВИННЫХ евреев....убили, смеясь и играя…Вырезали у живых людей мясо, жарили на кострых и ели, заставляя окровавленных евреев смотреть. А потом начался ад для египтян и всех эллинов.

Я написал научную статью и отправил её в исторический журнал, в США. Статья была опубликована, и я получил свой первый гонорар. Мной заинтересовались исторки СШа и Израиля. Мне было предложено после окончания школы поступить в университет США или Израиля.

Передо мной открывался блистающий мир. Но мне было страшно уезжать из России, поэтому после окончания школы, выбрал университет в сибирском городе.

Золотую медаль я не получил, как и квартиру в Москве.

В университета у меня "прорезался"талант рассказчика и умение быть центром любого коллектива. Я стал "нужным"для всех. И всё реже и реже отвечал на письма Кати и тёти Гали....А потом перестал отвечать.

Я защтитл диплом и подал документы в аспирантуру, уже имя официальное приглашение на конференцию египтологов в Египет.

Блистающий мир разворачивался передо мной. Я забыл свои странные сны и предупреждение Латуша о том, что однажды я должен был увидеть картуш Рамсеса.

Но перед поездкой в Египет я решил встретиться с тётей Галей и Катей. Я приехал в детсткий дом, но никто не знал адрес Кати. а тётя Галя и дядя Миша переехали в Москву.

Мне было противно, что я быстро забыл тех, кого любил.

Разумеется, я не собирался встречаться с Хрычем, и не видел его, потому что после коротких расспросов о Кате и тёте Гали, я быстро пошёл на остановку электропоездов.

Нужно было скорей вернуться в Сибирь и оформить заграничный паспорт. Но на душе было очень плохо. Катя любила меня, а я легко забыл её. Словно издалека я услышал голос Ромы:

– А ты чо не говоришь со мной?

– Рома, ну, что ты привязался к нему?

Он стоял в проходе передо мной, играя мускулами груди, постукивая огромным кулаком правой руки по своей ладони.

Слова и поведение ромы меня ничуть не интересовали и не отвлекали от моих тягостных размышлений о том, что я забыл свою первую любовь, Катю. Но то, что Рома пытался привлечь к нему моё внимание заставило меня подасадовать на себя6 почему я не встал и не ушёл в соседний вагон?

Я чуть напрягся, чтобы рывком подняться на ноги и уйти в тамбур, как вдруг заметил, что Рома исчез. Его как ветром сдуло. И девушка исчезла.

Я откинулся на спинку сиденья и вновь начал смотреть в окно. Секунду или две секунды, спустя в передней части вагона прозвучал звук открываемой двери. И в вагон – видел боковым зрением – впрыгнула юная девушка, лет четырнадцати. Та, в стильном кожанном костюме, которую я принял за парня.

Я глянул в её сторону и отвернулся. Девушку преследовали парни. Я плохо относился к девушкам, которые нарочно соблазняли своим поведением парней, а потом кричали:"Помогите кто – нибудь!"

Но, отвернувшись, я тотчас вспомнил, что в поле моего зрения, кроме бежавшей девушки, попали Дятел и часть его банды. Причём, у Дятла было разорвано лицо, вероятно, ногтями – вертикальными кровавыми полосами. И он, настигая девушку, в замахе держал в правой руке кастет, целя ей в голову.

Я вновь глянул на девушку. Она смотрела влево. вправо, видя на лавках горожан. А те, судя по движению их голов, быстро отворачивались от девушки.

Я понял. что если сейчас встану на ноги, она, увидев надежду во мне, могла замедлить бег и получить смертельный удар от Дятла.

Я вскинул вверх правую руку и начал двигать ею из стороны в сторону, привлекая внимание незнакомки. Она увидела мою руку и ещё быстрей помчалась вперёд.

Я сидел на краю лавки у прохода. И девушка, подскочив ко мне, метнулась на лавку, сильно вцепилась в мою левую руку.

Парней было пятеро. Кроме окровавленного Дятла был и Хайло. Он бежал последним в группе и махал над головой, как саблей, ножом.

Я "пяткой"правой ладони ударил девушку в голову, чтобы освободить свою левую руку. Толчок был очень сильный, и девушка отлетела к стене. Согнулась и закрыла голову руками.

Дятел, стремительно подскочив к предпоследней лавке, крикнул на бегу:

– Ты поступил правильно!

Он прыгнул, словно нырнул, распластавшись в воздухе, с выброшенной вперёд рукой с кастетом, целя в голову девушки.

Я, вскакивая на ноги и падая спиной на стену, вонзил левый кулак Дятлу в висок. Он рухнул на грязный пол и затих с выкинутой вперёд рукой.

Я мышцами спиный оттолкнулся от стены, уже вскидывая над своей головой руку, потому что набежавший к лавке бандит рубяще наносил удар дубиной мне по голове. Второй – резко остановившись, замахнулся, чтобы горизонтально ударить дубиной тоже по моей голове.

Едва дубина коснулась моей левой руки, я круговым движением защемил её под мышкой и вонзил "феникс"в горло парня. И тотчас сделал головой "нырок", уходя от горизонтального удара дубиной. Она рубанула по лицу парня. Удар был очень сильный – брызнула кровь.

Я вонзил "фениксы"двух рук в горло двумя парням и повернулся к Хайлу. Тот, раскрыв хайло, стоял, держа в поднятой руке нож. Но быстро опомнился и бросился назад к противоположному входу в вагон.

От Хайло воняло. Он "наложил"в штаны.

Я не стал бы преследовать Хайло, но заметил боковым зрением, что в тамбуре моего вагона появилась другая часть банды Дятла. И нужно было запугать их.

Хайло пытался открыть дверь, и не смог. Повернулся ко мне лицом, которое было перекошено гримасой дикого ужаса, и, двигая перед собой дрожавшей рукой нож, истерично завопил:

– Не подходи, убью!

Я прыгнул на него и снизу вонзил переднюю часть туфли в челюсть Хайло. Отскочил вбок и повернулся лицом к банде.

Они бежали по проходу изо всех сил, взбадривая себя истерическими криками и матами, размахивая дубинами.

Я тоже изо всех сил бросился им навстречу. Знал, что банду сейчас начнёт пугать моя агрессия. И бандиты замедлили свой бег.

Я вонзился в толпу, не обращая внимания на удары дубинами в пах, по плечам, в грудь. Бил, как пулемётными очередями – в горло, в печень, в солнечное сплетение. Бил ногами в колено. в голень и отскакивал вбок, но не назад.

И боковым зрением во время жуткого боя, я заметил, что девушка, переоезая через спинки лавок, двигалась в мою сторону. Её толкали бабы и мужики. Кричали ей:

– Ты чо лезешь по головам?!

И кричали мне:

– Прекрати бить хороших парней!

"Остатки"банды быстро пятились, махая перед собоц дубинами.

Я заметил лежавшего под лавкой Рому, который показывал мне средний палец руки. Я рванул его палец, выдернул из сустава.

– За что ?! – завопил Рома.

Его девушка, которая тоже лежала под лавкой, крикнула ему:

– Заткнись, дурак, а то парни тебя найдут!

Когда "остатки"выскочили из вагона, ко мне метнулась девушка и вцепилась в мою руку. Я, следя за вопившему бандитами, которые катались между ног дачников, быстро спросил:

– Он тебя ограбил?

– Да.

Я шагнул к лежавшему Дятлу, перевернул его на спину.

– Что он взял у тебя?

– Мобильник, паспорт, кредитку, деньги.

Я вытаскивал награбленно добро из карманов Дятла, а девушка дёргала вверх замок "молнии", хотя "молния"была закрыта. Но когда я протянул ей паспорт, спросив:"Это твой?"то пальцы девушки растопырились, и она ничего не смогла взять в руки.

И так как поезд замедлял ход, я быстро встал, чтобы выйти из вагона. Девушка вновь вцепилась в мою руку. Но едва мы спустились из тамбура вагона на бетонную площадку, как девушка резко оттолкнула меня от себя и бросилась бежать вдоль железнодорожного полотна в ту сторону, откуда пришёл поезд. А я стоял, внимательно вслушиваясь в звуки, что раздавались за моей спиной. Я предполагал, что банда могла опомниться и выскочить на площадку, чтобы начать новый бой.

Но поезд ушёл, и за моей спиной наступила тишина.

На следующим элктропоезде я приехал в Москву и поспешил на площадь "Трёх вокзалов", чтобы как можно быстрей уехать в Сибирь. Я укпил билет и шёл к своему поезду, как вдруг увидел Виталину. Она вела себя скованно. Сказала, что Катя попала в беду и ей нужна моя помощь, что она будет ждать меня в ресторане.

Я не придал никакого значения тому, что Виталина вела себя испуганно. В ресторане я не заметил, как она в стакан минеральной воды что – то положила. Я сделал несколько глотков и потерял сознание. Недели две я находился в странном сонном состоянии. Тогда я вспомнил фразу Латуша "Я вернусь в блеске славы и удачи". Но я знал и другое: моё будущее погибло.

ГЛАВА

– Женя, ты на меня тогда обиделся? – спросила очаровательная Юлия с надломом в голосе и прижимаясь ко мне, когда мы вошли в плацкартный вагон поезда.

– Нет. Я даже не видел твоё лицо.

Мы сели напротив другу друга на лавки, и я вновь обратил внимание на то, что у Юлии изящные "молочные железы". В русском разговорном языке эти "железы"всегда принято было называть "сиськи", "титьки", "вымя". Но Юлия для меня уже была идеальной девушкой. Она ждала меня шесть лет. А на "зоне"та, котоаря ждала "зека"всегда была святой. И если кто – нибудь намекал:"Твоя там поди куваркается…"– за такое и убить могли.

И я никогда не посмел бы даже мысленно назвать её верхнюю часть корпуса "сиськами". А слова "грудь", "груди"не подходили для обозначения грудной "клетки"и двух "желез"девушки.

Лицо Юлии порозовело. Она сжала коленки и положила на них ладони.

Прелестная девушка не знала, что своим великолепным телосложением она обязана была своей маме. Не потому что мама родила Юлию, а потом, что первые семь лет держала девочку на руках, весь день.

Чувство приязни, любви мамы, тепло её тела пробуждали в девочке сексуальность, закладывали в её душу чувство будущего материнства. А для этого нужно было формировать тело так, чтобы легко рожать детей, кормить их своим молоком.

Я знал об этом уже в девять лет. А так же: почему один реб      ёнок проявлял талант и становился первым среди первых, а другие, как, например, дети Пушкина, родившись с талантами – не проявляли Талант или Гений.

В свои девять лет, читая книгу Андре Моруа о Гюго, я с удивлением увидел строчки, в которых автор сказал, что Природа таланта неизвестна.

Тогда, уже в девять лет, я знал, почему феноменально ленивые Бальзак, Дюма, Пушкин, Лермонтов стали Великими. А трудолюбивые, дисциплинированные дети ничего не смогли добиться. И мне было смешно читать или слушать по ТВ речи педагогов, Лауреатов премий о тайне Таланта. Мол, Природа отдыхает на детях Гениев.

Впоследствии, уже в двенадцать лет я написал статью о том, как в первый год жизни маленького человека закладывался "мотив"будущего проявления таланта, лень и страстное желание быть первым среди первых.

Я звонил в редакции СМИ, но едва начинал говорить о статье, как тотчас раздавался хохот и связь обрывалась.

Я отправил статью в США, и вскоре получил гонорар и предложение о сотрудничестве. Передо мной открывался блистающий мир. Вот поэтому я сказал Кате, что буду богатым.

Разумеется, я не собирался умничать и показывать Юлии свой интеллект. Она, прелестно края лицом, понимая, что я мысленно раздел её, быстро спросила:

– Женя, у тебя какое образование? Я ничего не знаю о тебе.

Я не ответил на её вопрос потому, что мне было тяжело вспоминать о том, что моя мечта о блестающем мире внезапно рухнула.

Я вспомнил, что та девушка – подросток была одета необычайно шикарно. Такие девушки в "электричках"не ездили. Поэтому я спросил:

– Как ты оказалась в "электричке"? Шесть лет назад.

– Очень просто, – начала говорить Юлия с нарочитым задором. – Моя биологическая мамашка пыталась меня отравить. А ей, конечно, помогал её бывший муж Хрыч.

– А Хрыч работал директором детсткого дома?

– Да. Ты его знаешь?

– Знал. Я вырос в этом детстком доме.

Очаровательная Юлия охнула и всплеснула руками.

– Тогда я знаю тебя! Мне девочки рассказали о тебе… Дело в том, что после смерти моего прадедушки – Хрыч и его родители пытались несколько раз через суд опротестовать завещание прадедушки и дедушки, который умер раньше своего отца. Требовали от моей мамы – вначале – всё, а потом только часть…И пытались убедить маму, что всё будет потрачено на детей детсткого дома, на больных детей. И пригласили маму и меня в детсткий дом. И пока шёл разговор в кабинете Хрыча, я ходила по детсткому дому. Ко мне подошёл Дятел. А его отец в это время пугал мою маму. Дятел сразу сунул руку под мою юбку. Я ткнула пальцами ему в глаза и убежала.

– А Хрыч – твой биологический отец?

– Да.

Я в изумлении смотрел на Юлию потому что цепь событий была потрясающей.

– Сколько тебе было лет, когда ты пришла в детский дом?

– Мне было пятнадцать. Я это время работала няней в детстком саду, чтобы получить полную дееспособность. Так как мама часто болела. Ей было восемьдесят пять лет. И она боялась, что могла умереть. И меня отправили бы в детсткий дом или к этим, биологическим…

В это время ко мне подошла проводница и протянула мне листок бумаги.

– Просили передать вам.

Шесть лет в "исправительно трудовой колонии"приучили меня всегда быть настороже, никому не доверять и не брать в руки послания от неизвестных мне людей.

– Что в записке? Прочитайте.

– "Есть разговор, важный для тебя. Ждём в тамбуре".

Я жестом попросил Юлию оставаться на месте и быстро пошёл к тамбуру.

Едва я шагнул в тамбур, как тотчас заметил, что входная дверь вагона была чуть приоткрытой, а перед ней стоял "качок". Трое других стояли напротив меня. Один впереди других. Он заговорил:

– Женя, пора нам начать сотрудничать.

И хотя прошло шесть лет, но я запомнил голос того бандита, который потребовал от меня добровольно взять на себя убийство человека.

Я изо всех сил, оттолкнувшись ногой от пола, метнулся вперёд и вонзил кулак в зубы главарю банды. Отметил, что мой кулак сломал передние зубы бандиту. И я тотчас отбросил себя к той стене, перед которой стояли бандиты. Рубанул сбоку второго ребром ладони по горлу.

Двое ещё только валились на пол, а я метнулся к третьему. Отбил локтём его тяжёлый удар кулаком в лицо и молниеносно вонзил "феникс"в горло врагу. И в это время я ощутил, что кто – то внизу обхватил мои ноги. Я начал стремительно поворачиваться к лежавшему на полу бандиту. Но тот, который стоял у приоткрытой двери рванул меня за одежду. И я, заваливаясь назад, увидел, что дверь тамбура была полностью открытой. А я вываливался из вагона. Увидел оскаленное в торжествующем смехе лицо четвёртого бандита. Вцепился в него и, падая спиной на край тамбура, дёрнул его на себя, во время падения. И он перелетел через меня и исчез под откосом.

Сила инерции стянула меня вниз, из тамбура. И я схватил двумя руками поручень, уже вися вниз головой. А пятками, носками пытался зацепиться за что – либо в тамбуре и вырвать себя наверх. И увидел появившегося на краю тамбура вожака банды. Он, выплёвывая сломанные зубы, начал злобно хохотать. И ударом ноги сбросил мои ноги вниз. Я повис на поручне.Но спрыгнуть под откос я не мог. Наверху осталась Юлия.

Вожак банды, вцепившись руками в угол тамбура, начал бить ногой по моим рукам. Я, перехватывая поручень, поймал ногу вожака и рванул её на себя. Но рывок был слабым. Бандит выдернул из моей руки ногу, отступил назад и, смеясь, достал из кармана нож. В это время я увидел руку Юлии с газовым баллончиком. Девушка выпустила струю газа в глаза вожаку. Он вскрикнул, бросил нож в мою сторону и отпрыгнул назад, в глубину тамбура.

Я рванулся наверх изо всех сил и выбросил себя в тамбур. В нём находилась только Юлия. Девушка указала пальцем в коридор вагона. Я впрыгнул в коридор, увидел вожака. Он. раскинув руки, неуверенно бежал в противоположную сторону вагона.

Я подсечкой сбил его с ног, завернул его правую руку ему за спину и рывком защемил ладонь между лопатками.

Огромный мускулистый "качок"был тяжёлым, но я рывком поднял его на ноги и поволок в тамбур, где швырнул лицом на грязный, заплёванный пол. Приказал Юлии выйти в коридор.

– Нет, – строго сказала девушка, прижимая к груди баллончик с газом.

Я наклонился к вожаку и тихо заговорил:

– У тебя два выхода. Живым выпрыгнуть из вагона или полететь вниз со сломанной шеей. Я с большим удовольствием сломаю тебе шею Говори, что произошло шесть лет назад, подробно?

– Ты меня напрасно держишь за фрайера, – прохрипел вожак, старательно смеясь.

– Ну, и ладно, – шёпотом ответил я и сильно сжал пальцами голову бандита, чтобы сломать ему шею.

– Сто…сто… – сипло бормотнул бандит.

– Говори.

– Я киллер. Я получил по электронной почте приказ. После того, как ты потеряешь сознание, заставить тебя…

– Врёшь! – сказал я и сильно сжал пальцами голову бандита. – Киллер таким делом не занимается. Ты сделал выбор!

– Стоп! Скажу!

Лицо вожака было чудовищно багровым, а из глаз непрерывно текли слёзы. Они были перемешаны с соплями и слюнями.

Чтобы поговорить наедине с моим врагом я попросил Юлию:

– Сходи в туалет, принеси подтирочную бумагу, чтобы он утёр свой мордоворот.

– Это западло, – прохрипел бандит.

Едва Юлия вышла из тамбура, я двумя ногами встал на голову вожака и заговорил тем ужасным голосом, при звуке которого у людей тряслись руки и ноги:

– Я шесть лет мечтал найти тебя, утащить в укромное место, а потом наслаждаться: резать тебя по кусочкам и кормить тебя твои мясом. Ты понял: кто я для тебя?

– Да, понял. Я скажу честно.

Когда вернулась Юлия с куском туалетной бумаги я, нарочито резко и грубо вырвал ладонь со спины вожака и приказал ему встать на ноги.

– И так, кто тот человек, котрого ты пытал и убил?

– Я не убивал, – сипло ответил бандит, утирая лицо подтирочной бумагой. – Он сам…у него сердце остановилось.

– Кто он?

– Вот и я пытался узнать: кто он? С кем должен был встретиться? А он молчал, поэтому я…

– Кто послал тебя схватить его?

– Он секретный.

– Говори правду, – сказал я тем голосом, каким говорил бандиту наедине.

У него заметно дрогнули руки, когда он возил по мордовороту уже мокрым куском бумагу.

– Я был у него в номере отеля. Он запретил смотреть на него. Стоял за моей спиной. Показывал по карте города, где остановится этот человек, где мы должны были увидеть его. Этот "Гость"долго ждал, а никто не пришёл. И тогда заказчик приказал схватить его и вырвать имя неизвестного.

– А почему твоего заказчика заинтересовал я?

– Не знаю.

– Говори подробней.

– Когда он указывал на карту, то пальцем постучал по линии электропоездов и сказал, что в такое – то время приедет в город Женя…ты…и отправится на такой – то вокзал. Сказал: "Он связан с этим делом. О том, что сделать с Женей, скажу после того, как вы допросите "Гостя". И он бросил передо мной пакетик с веществом, для тебя…Я так потом понял, что "Гость"ехал к тебе и ждал тебя, Женя.

– А Виталину где ты нашёл?

– Она проститутка. Рассказывала о тебе, что ты бабник. Я решил её использовать, когда "Гость"умер, а заказчик приказал заманить тебя.

– Сколько бабла обешал заказчик?

– Миллион евро, мне.

– А сейчас ты следил по приказу заказчика?

– Нет. Он болше не выходил со мной на связь.

– Ты поставил "жучок"в мащину. А как ты следил за нами?

– У неё в "мобильнике"есть программа. Кто поставил – я не знаю. Но я видел все ваши перемещения.

Я быстро ощупал карманы куртки на бандите, выхватил "мобильник"и протянул его Юлии.

– Забери "сим – карту".

– Я тебе, Женя, хотел предложить по – доброму – сотрудничество. А потом уйти по "крысиной тропе", потому что за тобой следят, тонко.

– Ты кому – нибудь говорил, что мы приехали в этот город?

– Нет. Я работаю только на себя.

– Как тебя зовут, по – фене?

– "Медведь". Я раньше был "медвежатником"

– Ладно, Медведь, я воспользуюсь твоей "крысиной торопой". И дам тебе миллион евро.

– В "симке"есть все мои адреса и номер телефона заказчика.

Я молчал и смотрел на бандита. И он, понимая, что разговор закончен, шагнул к двери тамбура, распахнул её и выпрыгнул вниз. В это время Юлия торопливо вынула из кармана свой "мобильник", вскрыла его корпус и протянул мне "сим – карту".

– Женя, я никому даже на секунду не давала свой "мобильник".

Я стремительным движением прижал палец к своим губам и тихо шепнул:

– Т – с – с…

Потому что в этот миг в моей голове что – то соединилось, в пордсознании, и я увидел уже в сознании мелькнувшее "Нечто", которое состояло из "правильного"первода той строчки на стене здания в городе Ахетатон: "Слово царя царей Эхнатона, переданное парасхиту Рамсесу".

Никакого отношения переведённое мной "СЛОВО"не имело отношения к речи царя царей. Оно означало что – то другое. И это "другое"мелькнуло в моём сознании и исчезло. И я не успел понять правильный перевод фразы.

Латуш знал моё будущее, видел его. А если бы предупредил, что меня в будущем ожидали тюрьма и концлагерь, то я, конечно, не вернулся бы в детсткий дом. А Юлия была бы убита…

Я посмотрел на прелестную девушку.

Я с ней общался первый день, а в моей душе было такое чувство, словно я знал её очень давно.

Юлия внимательно сомтрела в мои глаза – в один, потом – в другой. И я понял, что сейчас девушка думала.

– Женя, ты бабник? – спросила она, а потом с надломом в голосе добавила: – Ты мне будешь изменять?

– Нет, никогда.

– Но у тебя было много!

– У меня только ты. – Я обнял ладонями её лицо и сказал: – Ты моё восхищение, моё обожание, мой прекрасный мир. Отныне и всегда ты будешь центром этого мира. И всё, что будет происходить вокруг нас, я буду воспринимать через тебя.

Юлия топнула ногой и сердито воскликнула:

– Ты часто говорил это другим! Ты зазубрил текст. Какое у тебя образование? Почему ты скрываешь?

– Нет, Юличка, я это сказал в первый раз.

Очаровательная девушка прижалась ко мне всем телом, разулыбалась и нежно проговорила:

– Мне понравилось. Продолжай…

ГЛАВА

"Сталинский дом"был огромным, мрачным и угрюмым.

– В этом доме, – сказала Юлия, когда мы подошли к широкой лестнице, – в советское время имели право получить квартиры только академики, министы и маршалы.

Высокий входной проём закрывали створчатые стальные двери. Над ними висела видеокамера. Едва мы подошли ко входу, как прозвучал щелчок – створки высокого проёма плавно и быстро ушли в стены.

За второй огромной дверью сбоку была комната консъержа, а впереди – огромный вестибюль. В его середине наверх шла широкая лестница, по обеим сторонам которой, как охранники, стояли две скульптуры – Ленина и Сталина. Рядом с лестницей находился лифт. Когда мы подошли к нему, Юлия тихо сказала:

– Там наверху…Вот по этой причине я редко бываю здесь. И всегда нанимаю троих, четверых мужчин, чтобы они несли, как грузчики, коробки с едой…

Я понял, быстро обернулся и посмотрел в сторону консъержа. Угреватый парень лет двадцати уже клал на аппарат телефонную трубку и ласково улыбался нам. Я тоже ответил парню улыбкой.

И когда я подошёл к окошку кабины, и сделал ладонью приглашающий жест, то парень охотно и быстро сунулся к окошку, продолжая ласково улыбаться.

Я схватил его крупный сизый нос двумя пальцами правой руки, а левой – сильно припечатал голову консъержа к столу.

– Кому ты сейчас звонил?

– Своей девушке. А почему вы ведёте себя так, как будто у вас отсутствуют культура, порядочность?

Я закрутил пальцами его ухо и, продолжая сильно удерживать голову парня на столе, повторил вопрос:

– Кому ты звонил?

– Зачем вы делаете мне больно? Я человек чести, кристальный человек.

– Говори, кристальный человек, или я оторву тебе ухо!

– Парням, чтобы они встретили Юлию.

– Ещё раз позвонищь, и я тебе оторву не только уши, но и яйца!

Я вернулся к Юлии и кивнул головой в сторону лестницы.

– Парни будут ждать. А пока они терпеливо будут ждать, расскажи, что там происходило?

Однажды, когда Юлия приехала в город и поднялась на лифте на свой этаж, то увидела перед кабиной огромную бабищу, лет сорока. Она назвала себя: дочь маршала из графского рода. Сказала, что её квартира пятикомнатная находилась напротив квартиры Юлии.

– Давай меняться жильём. У меня любовники. Порой тесно. А тебе одной зачем большая квартира?

Юлия молча прошла мимо "графини". И в тот же день уехала в загородный дом. Вернулась через месяц. Перед лифтом её встретил аульный джигит с букетом искусственных цветов, какие обычно вешают на кладбище, на памятники.

– На, пойдём в ресторан.

Юлия не остановилась и не ответила. Потом, спустя месяц, к ней подскочил второй аульный джигит и, глядя в бумажку, начал по слогам читать, громко:

– Я благородный из столба!…стула… Ты ниже меня по лестницам…Я люблю болты…Нет, болтать. Давай знакомиться, дэфка.

Но Юлия не дослушала чтение "речи"и скрылась в квартире. Потом появился третий "столбовой аулец", быстро заговорил:

– Я крутой. У меня всё в кулаке. Три знакомых полковника полиции. Я держу весь район. Будешь кривляться – накажу.

Он попытался войти в квартиру Юлии, следом за нею, но получил удар током в голову и вылетел на площадку.

Юлия начала нанимать "грузчиков". Аульцы, как всегда, ожидали её на лестнице, но не подходили к девушке. Молча смотрели.

Когда кабина лифта остановилась и дверь плавно ушла в стену, я увидел стоявших прямо перед нами троих "столбовых аульных"парней. Я тотчас нажал кнопку, и кабина лифта пошла на верхний этаж. Я надеялся, что аульные "столбы"вернулись в квартиру своей "графини". Но они ждали нас у лестницы.

Я, спустившись вниз, увидел и "графиню". Она, огромная бабища с ощеренным ликом, похожая на "Мамку"с "зоны"– стояла перед дверью своей квартиры. И едва увидела меня, заговорила зычным мужским голосом:

– Проучите его хорошенько, чтобы не лез куда не надо. А девку ко мне. Я её зараз сделаю проституткой. Ишь, корчит из себя недотрогу благородную. Будешь, сука, у меня сортир мыть.

Парни стояли перед первой ступенью лестницы и смотрели на меня. Я жестом руки попросил их расступиться и пропустить нас, но они продолжали стоять на одном месте. И тогда я, осмотрев "столбовых парней", вежливым голосом заговорил:

– Вы обоссанные и обосранные. От вас говном воняет, а смеете привязываться к девушке. За такие дела вам на Кавказе ваши отцы камчой яйца отобьют. А мамы проклинать будут.

Парни смутились и готовы были отступить от лестницы, но бабища "графиня"рявкнула им:

– Эй, вы чо, струсили?! Бейте его, а девку тащите ко мне!

"Столбовой"аулец, от которого исходила резкая вонь немытого тела – нанёс стремительный удар мне в лицо. Я молниеносно напряг все мышцы тела и остановил его кулак левой рукой, вцепился в него пальцами.

Аулец, дёрнув свою руку вперёд, потом – назад и, не в силах вырвать её из моих пальцев, попытался пнуть меня ногой в пах. Я перехватил ногу и толкнул аульцы назад. Он запрыгал на одной ноге. А я, выделывая своими ногами подобие танца, дёргал парня, заставляя его скакать на одной ноге, запел:

– Барыня, барыня – барыня сударыня.

– Помогите, придурки, Бове! – крикнула бабища.

Здесь на площадке были зеркала, и я, следя за "подельниками"Бовы, повернулся к ним спиной, видя их в зеркало. Они метнулись ко мне, замахиваясь кулаками, чтобы нанести двойной удар по моему затылку. Я, продолжая приплясывать и дёргать Бову взад – вперёд, чтобы он скакал на одной ноге, в тот момент, когда "подельники"Бовы распластавшись в ударе, были менее чем в метре от меня, резко крутанулся и рванул Бову на то место, где мгновенье назад был я. Тяжёлые удары "смычком"пришлись в голову Бовы. Он яростно вскрикнул, продолжая скакать на одной ноге, потому что я постоянно дёргал его:

– Вы чо охуели?!

– Бова, а разве на Кавказе принято материться? – спросил я вежливо.

– Отпутси, гад, – прохрипел Бова, прыгая на одной ноге.

– Нет, не отпущу. Мне по душе танцевать с тобой. А вот песню запомни, душевную, русскую народную: "Вышел Мишка на крыльцо почесать своё яйцо. Сунул руку – нет яйца!.."

– Ты меня оскорбил! Я тебя найду!

– А зачем искать? Я перед тобой. Давай разучивать русские народные песни.

"Подельники"Бовы пытались нанести удары по мне кулаками, ногами, но я в нужный момент подставлял под их удары Бову. И он в ярости изрыгал русские маты. Я подтянул Бову к лестнице. И в тот момент, когда он, набрав в рот слюну, хотел плюнуть в меня, я ударом пятки в его рыло – сбросил вниз, на лестницу. "Подельники"тотчас отступили назад, убежали в квартиру. И в "дело"вступила бабища. Я быстро повернулся к ней спиной, следя за её тяжёлым бегом в зеркало. Она мчалась, выставив вперёд руки, чтобы столкнуть меня на лестницу.

Я выждал момент и рывком отбросил себя в сторону.

Бабища тяжёлым снарядом рухнула вниз, крича что – то похожее на слово "банзай"! Внизу на лестнице раздались звуки падения тела, визг и маты, наверное, "графские".

Едва я подошёл к открытой двери, как Юлия остановила меня.

– Стой здесь. Я введу информацию о тебе роботу. А иначе ты получишь удар током. – Девушка скрылась в глубине квартиры. продолжая говорить: – Женя, сейчас мы выпьем особый, древний элексир.

Мы прошли по коридору в противоположный конец. Дверь перед нами открылась.

– Это кабинет моего прадедушки. А это портрет моей мамы, приёмной мамы.

Характер мамы всегда повторялся в её дочери. Я внимательно осмотрел лицо пожилой женщины. Черты лица указывали на то, что мама Юлии была очень властной женщиной, с упрямым, волевым характером.

– А кем она работала? – спросил я Юлию.

Девушка ответила мне из глубины кабинета:

– Она была ведущим акушером – хирургом и гинекологом. Поэтому дедушка и прадедушка, когда нашли её, предложили ей быть приёмной мамой. А ей уже было семьдесят лет…Она была бесплодной. Сказала мне, что я подарила ей вторую жизнь…

Рядом с портретом Юлиной мамы были ещё два. На одном портрете был молодой мужчина в парадной форме генерал – майора КГБ, а на третьем портрете – пожилой мужчина. Он прижимал указательный палец левой руки к своим губам, а правой рукой указывал вбок, на то, что не вошло в рамку портрета.

– Это мой прадедушка Президент Академии наук России. Двадцатого июня тысяча девятьсот первого года ему исполнилось восемнадцать лет, и он – уже доктор наук – стал профессором. Два раза он добровольцем уходил на фронт, рядовым. Ему пригрозили судом…Он жил в Ленинграде. Во время "блокады"отказался покидать город, говорил, что это будет предательством.

Внизу на портрете было написано русскими буквами латинское слово "силенциум"(молчание, тишина). Но это на языке старо -римском. А на действительном латинском языке это слово переводилось иначе: "Тайна, загадка, опасность".

– Юличка, куда указывает твой прадедушка?

– Я никогда не интересовалась, – ответила за моей спиной девушка. – Но в доме, за городом – мы туда обязательно поедем – есть второй портрет, большой. И там то, на что указывает прадедушка.

– А кто фотографировал ?

– Мама.

Я давно испытывал чувство голода, но я помнил слова исторического мерзавца Талейрана. "Женщина – первое блюдом мужчины".

И вот передо мной появилась моя очаровательная девушка. На её белом лице был особый "цвет любви", какой бывает только у юных девушек. Она поняла, что я хотел с ней сделать, и её лицо порозовело.

– Вот элексир. Он был приготовлен много лет назад, – сказала нежным голосом Юлия, протягивая мне фужер и прижимаясь ко мне всем телом.

Эту девушку было приятно держать в обьятиях, чувствовать её тело, дыхание.

И, глядя друг другу в глаза, мы выпили густой элексир. Я не верил в мистику, в магию, в потусторонние миры и заговоры, поэтому ничего не ощутил, кроме желания обладать девушкой.

Юлия взяла мою руку и повела меня в глубину огромной квартиры, улыбалась мне. Мы вошли в спальню, где стояла софа, укратая белой простынёй. И дежали на ней две подушки.

– Я её приготовила утром, потому что была уверена, что приведу тебя.

Девушка ушла в душ, а я направился к окну, за которым стояло красивое многоэтажное здание. В нём находились только коммунальные квартиры, почти по песне В.В. "На тридцать комнаток одна уборная". В нашей квартире было пятнадцать комнат. И завтра на входной двери в почтовом ящике меня будет ждать повестка из полиции.

Я не дошёл до окна потому, что противно было вспоминать этот "гадюшник", вспоминать здесь в роскошной квартире, ожидая любимую девушку, мечтая о неё. У меня перехватило дыхание, когда я мыцсленно увидел прелестное тело Юлии, закружилась голова от бурного тока крови.

Девушка вышла из душевой комнаты, закутанная в простыню. И, принуждённо смеясь, сказала:

– Я всё понимаю…Я сейчас подумала… Может быть, лучше жить без секса? Женя, согласись, это будет замечательно, правда?

Она с надеждой посмотрела в мои глаза и огорчённо вздохнула, увидев мой ответ на моём лице.

Я заставил Юлию лечь на софу.

– Раздвинь ножки.

– Я не могу, – ответила Юлия, сильно сжимая колени, и, нервно смеясь, сказала: – У меня почему – то зубы стучат.

Я стремительно разделся, поднялся на софу и, чувствуя отчаянное сопротивление – развёл колении Юлии в стороны. Она тотчас закрыла свои нижние губы ладонями.

– Ручки – смирно!

Девушка торопливо бросила свои руки вдоль тела, а я начал любоваться её красивыми нижними губами. Вот о чём я мечтал много лет, видел во сне и страстно жаждал увидеть наяву перед собой.

Девушка лежала неподвижно, а её лицо, шея и верхняя часть груди покрылись румянцем.

Я обхватил руками бёдра Юлии и впился губами в её нижние губы. Я начал быстро лизать их, покусывать зубами. Маленький клитор затрепетал, значит, девушке всё нравилось.

– Женечка, очень остро. Я не могу, – умолюще попросила меня Юлия.

– Оттолкни меня.

Но Юлия, обхватив мою голову, прижала её к паху.

Я перевернул девушку вниз лицом, чтобы облизывать и целовать её белое и нежное тело. Я проводил языком между её ягодиц, зная, что ей это очень нравится, что это возбуждало Юлию. Но жажда, как можно скорей "войти"в роскошное тело и испытать райское удовольствие – заставило меня прервать целовать и облизывать Юлию.

Я вновь перевернул девушку на спину и резким движением всего тела ввёл член в сокровенное девичье место. Юлия вскрикнула и очень сильно, изо всех сил – начала толкать меня в грудь, быстро говоря:

– Нет, я так не хочу! Не смей! Мне очень плохо!

И пыталась столкнуть меня со своего тела, но я сжал пальцами девичьи плечи и продолжал быстро двигать своим членом в глубине её нежного тела, чувствуя, понимая, что это рай – обладать любимой девушкой

Она очень нежно и слабо прошептала:

– Женечка, так нехорошо… – и затихла.

Из её прекрасных закрытых глаз скатились на виски слёзы. Я не останавливался ни на мгновенье. Шли минуты и часы. У меня судорога свела ноги. Но я терпел боль.

Юлия погладила своими ладошками мои плечи и тихо попросила:

– Женечка, пощади меня. Я сейчас умру. Мне очень плохо.

Я "остановился", не желая этого делать. Простынь была сильно окрашена кровью. Девушка пыталась встать с софы и рухнула на пол. Я взял её на руки и понёс свою драгоценность в душевую комнату.

Юлия быстро пришла в себя и, уже смеясь, обхватив меня руками, прижалась ко мне всем телом. И вот так мы пошли в кухню, похожую на зал.

За годы жизни в детстком доме я почти каждый день приходил в кухню к тёте Гале, чтобы помочь ей. И полюбил варить еду. И сейчас, осматривая в огромном советском холодильнике продукты, я хотел создать что – то вкусное для моей идеальной девушки.

– Женя, я хочу иметь детей. Мечтаю давно.

Юлия уже забыла, что хотела жить со мной без секса…

Я очень тонко снимал кожуру с картошки, как вдруг что – то соединилось в моей голове, и я вспомнил, что на столе в кабинете под прозрачным листом пластика лежала фотография. На ней было запечатлено странное лицо.

– Юля, а кто это в кабинете на фотографии, которая находится на столе?

– Это папа моего прадедушки.

– А что у него на лице?

– У него оторвана нижняя челюсть.

– На войне?

– Нет, в ГПУ.

– А почему он попал в ГПУ?

Юлия вышла из – за моей спины. Её лицо было грустным.

– Его жестоко пытали, чтобы он выдал всё, что имела семья…А прадедушке тогда было шесть лет. И он уже умел фотографировать. И сам создал миниатюрный фотоаппарат. И когда он, и его мама пришли в ГПУ, чтобы увидеть моего пра – прадедушку, он тайно сфотографировал своего папу. А его папа задолго до своего ареста разучил с ним азбуку на пальцах руки… Ой, Женя, я не буду рассказывать потому, что очень грустно. Весь клан…а это почти тридцать человек…были убиты в ГПУ. А мой прадедушка попал в детсткий дом. И у него всегда был страх перед властью....Нет, Женя, я больше не буду говорить. Ты сам всё узнаешь, когда мы приедем в дом прадедушки, узнаешь: кто я.

– А я уже знаю: ты идеальная девушка.

– Нет, – почему – то взволнованно заговорила Юлия. – Я не идеальная.

– Ты плохая?

– Я хорошая.

– У тебя есть что – нибудь, кроме баллончика с газом?

– Да, травматический пистолет и бронежилет, полицейский. Его привёз дедушка из США. Он был военным атташе в США, в Израиле.

И вот такой девушке неграмотные аульные парни предлагали цветы, которые они украли на кладбище.

Юлия привалилась ко мне, сидевшему за столом и чистившему картошку, и нежно сказала:

– Женя, у тебя было что – то плохое? Расскажи. Мы должны всё делать вместе. Почему ты скрываешь? Если бы ты сказал, что ты академик, я бы поверила.

Я вспомнил трагедию графа Грея, который скрылся за спиной неграмотным Шекспиром. "Она его за муки полюбила…"

Это неправда. Не только девушкам, но и всем людям неприятно слушать горестные биографии. А у меня был жуткий крах, катастрофа. Я в студенческие годы по видеосвязи беседовал с профессорами университетов США, Великобритании. Меня приглашали учиться, бесплатно, работать преподавателем, заниматься науками. Меня любили девушки, мне подражали парни.

Каждое утро, проснувшись, я испытывал в душе счастье. Сказочный мир ждал меня впереди…

Действие странного препарата, который подсыпала мне Виталина, закончился в то время, когда я находился в поезде, который вёз меня в далёкую "зону".

В маленьком "купе"были четыре лавки. На лавках, нас "зеков"сидело шесть человек. Значит, двое должны были спать под лавками.

Все пятеро были убийцами. И хоть я молчал и не отвечал на их вопросы, но на моём лице был виден интеллект человка с высоким образованием, человека, который был на верхней "ступени"социальной лестницы. А они были "внизу"и люто ненавидели тех, кто был "выше"их по интеллекту, по социальному положению.

Чтобы унизить меня или по обычной своей привычке они пердели и злобно хохотали, ставили себя "крутыми", старались матами поддеть друг друга.

В общем, я оказался на том "дне", из которого вышел, из детсткого дома. Вокруг меня словно был дурной сон. Ещё недавно профессора нашего университета дружили со мной и настойчиво приглашали меня к себе, домой. Гордились знакомство со мной. И вдруг я здесь среди пердевших убийц, которые хвастались для авторитета или запугивания своих "подельников"– убийствами.

Да кто устроил для меня этот кошмар, почему, зачем?

Ко мне подошёл, ласково улыбаясь, "зек"лет тридцати и протянул грязный, облупленный пряник.

– На, закуси.

Эту "уловку"я знал в детстком доме, и я жестоко бил тех, кто применял её к скромному мальчикику. Подходил наглый ровесник и предлагал ему пряник, всегда грязный. И едва мальчик отказывался взять "подарок", хам начинал возмущённо говорить:

– Ты почему хамишь? Ты чо меня оскорбил? Давай деньги!

Но едва видел меня, как тотчас начинал нарочито дурашливо, весело кричать мальчику:

– Я разыграл тебя, пошутил, а ты не понял! Наивный!

– Встань перед ним на колени, – приказывал я, а мальчику говорил: – Бей его в морду. Десять раз изо всех сил, чтобы не шутил больше.

Я не ответил "шестёрке", но сильно напряг все мышцы тела.

– Ты чо гордый? Брезгуешь со мной говорить? Ты стукач? Ты слушал наши разговоры. Настучишь охране? – он повернулся лицом к "смотрящему""купе"и радостно сказал: – Я его раскусил. Он признался, что стукач. Да ещё "опущенный".

Все "зеки"словно по команде встали с лавок. "Смотрящий"шагнул ко мне, изображая своим ощером добродушную улыбку.

– А чо ты, пидор, скромничал? Мы тебя уже давно подозревали. Сымай штаны и вставай буквой "Гю". И не тяни время. Хуже будет.

"Шестёрка"стоял спиной ко мне, в метре от меня. И я, сорвав себя с лавки, рубанул ребром ладони в ухо "шестёрки". И тотчас сделав стремительный шаг навстречу "смотрящему", вонзил в него, как пулемётную очередь три удара "фениксами"– в печень, в горло, в солнечное сплетение.

Остальные, трое разом рванулись ко мне.

Безумный гнев, ярость взовали мою душу, и я метнулся вперёд и начал молниеносно ломать им зубы, носы, втыкать пальцы рук в горло, в животы. Я хватал их руки и выворачивал из суставов, ломал пальцы. "Зеки", кто ещё держался на ногах, дико вопя, чтобы привлечь внимание охраны, бросались на стены, на решётку входной двери. А я продолжал их калечить. Наверное, я убил бы их. Но прибежали солдаты и начали ломать прикладами автоматов решётку.

– Перестань! Стреляем!

И когда солдаты ушли, я вежливо сказал хрипящим и скулящим "зекам", которые расползались по углам "купе":

– Всем лечь под лавки. Не вставать без моего разрешения.

Я – детдомовский, поэтому хорошо знал, что обязательно должно было произойти.

Поздно вечером я начал имитировать "крепкий сон"– размеренно и тихо я посапывал. А сам из – под опущенных ресниц следил за "смотрящим". Под утро он медленным жестом руки стянул со своего зада штаны и, лёжна животе, вытащил из заднего прохода "удавку". После этого он тихо щёлкнул пальцами. Вся его "братва"тотчас медленно и осторожно начала выползать из – под лавок.

Я молниеносно сорвал себя с лавки, схватил правую руку "смотрящего"и, вращая, вырвал её из сустава. "Смотрящий"дико завопил, а его "братва"нырнула под лавки и затихла там…

После ужина девушка взяла мою руку и повела меня по огромной квартире. Все двери плавно открывались перед нами. Юлия остановилась перед стеной. Она дрогнула и начала смещаться в сторону. За тонкой стеной был длинный платяной шкаф, в котором висело много одежды. костюмы, куртки, рубашки.

Юлия сняла с дюралевой перекладины джинсковый костюм.

– На нём две шпионские видеокамеры. Они выглядят, как обычные заклёпки. И передают на расстояние до ста метров видео и звук. Когда ты пойдёшь в кабинет полиции, я буду внизу смотреть по "мобильнику"за тем, что произойдёт в кабинете. Если на тебя нападут, я немедленно отправлю видео в следственный комитет и в генеральную прокуратуру.

Мне было всё равно, что Юлия была очень богатой девушкой. Потому что я с первого класса был уверен, что легко мог достигнуть больших высот в своей жизни. Потому что я хотел быть только первым, любой ценой. И я тренировался в спортивном зале изо всех сил, так как знал, что в нашей стране люди презирали умных, талантливых детей, ненавидели тех, кто хотел быть первым среди первых.

"Не высовываться"– это лозунг России.

Я не позволял себе вспоминать о катастрофе…

А рядом со мной стояла, прижавшись ко мне, очаровательная девушка. Её движения, голос, дыхание – всё соблазняло меня.

– Женя, я здесь. Я с тобой – сказала она, пристально глядя в мои глаза.

Но тут я вспомнил то, что было похоже на тень, которая появилась и через секунд пять исчезла в то время, когда я "танцевал"с кавказцами танец "орла". На том этаже, с которого я и Юлия спустились вниз, внезапно погас свет. И человек, смотревший на меня или на то, что происходило внизу, отпечатался в моём сознании, как тень.

На каждом этаже висели под высоким потолком советские люстры. Выключить свет мог только консъерж. Кто – то вышел из квартиры, возможно, чтобы спуститься вниз, услышал шум и, пользуясь тем, что свет не горел, подошёл к лестнице.

Кавказцев все боялись, в России, потому что они хорошо себя "ставили", зная, как запугать людей. И человек, увидев "танец "орла", немедленно отскочил от лестницы.

И хотя этот вариант поведения незнакомца был единственно верным, я попросил Юлию посмотреть видеозапись. Над входом в квартиру Юлии висела видеокамера. Монитор видеокамеры стоял в кабинете на столе.

На площадке лестницы были советские настенные изображения победы коммунистического труда, барельефы. Улыбчивая, счастливая свинарка держала на руках тройню – три поросёнка. А рядом стояла трактористка. За её спиной был трактор. В руках трактоистки были гаечный ключ и раскрытая книга. На обложке книги было, разумеется, напечатано "Ленин".

Отражение лестницы повторилось на огромной книге, которую счастливо улыбаясь, читала трактористка – и попало в обьектив видеокамеры, но как слабая тень.

– В замке прадедушки есть шпионская аппаратура. Она может "проявить"тень человека, – сказала Юлия. – Но робот тебя не пропустит в замок… на второй этаж не пропустит.

Юлия повернулась ко мне, прижалась всем телом к моему телу и, внимательно глядя мне в глаза, с надломом в голосе проговорила:

– Женя, ты должен стать моим законным мужем.

– Я уже давно воспринимаю тебя своей женой.

– Тогда завтра мы заедем в сельский районный центр и зарегистрируемся в ЗАГСе…и робот тебя пропустит в секретный зал.

Мне всегда было приятно, когда Юлия прижималась ко мне. Но однажды она перестанет это делать…

– Нет, Женя, я всегда буду так обнимать тебя.

– А почему у тебя нет телохранителей?

– Мама запретила, строго. Она запретила мне иметь подругу, ходить в рестораны, в театр… парни привязываются.

Она указала пальцем на старинные документы, что лежали под стеклоплатиком на столе.

– Это копии…Вот Указ Петра Первого о том, чтобы мой предок создал в России Государственный банк. Мои предки жили во Франфуркт – на – Майне, были банкирами. Пётр пригласил их в Россию…А в этом документе Пётр обьявил, чтобы весь клан моих предков перешёл в православие, сменил имена на русские, "прозывался"русскими. И чтобы каждый первенец служил в армии, начиная со звания "поручик"…

– А почему твои предки не покинули Россию после октябрьского переворота?

– Они были патриотами. Когда большевики ограбили моих предков – отняли даже одежду – то они пошли работать грузчиками, дворниками, поломойщиками на те фабрики, которые недавно им принадлежали.

– А где жили?

– Землянки выкопали на окраине Питера. Надеялись, что власть большевиков скоро рухнет. И начнётся реставрация.

– Если твои предки стали нищими, то почему их преследовало ГПУ?

– Я не знаю.

– Юличка, как ты…?

– Я тебя ждала, а ты меня не заметил.

– Ты помнишь, что сказал в тамбуре вагона бандит о "Госте"?

– Да.

– Сейчас второй "Гость"ищет меня.

– А почему ты так уверен?

– Я предполагаю, что стал "подсадной уткой"для второго "Гостя".

– Женя, где ты был шесть лет?

– Я отбывал уголовный срок за убийство "Гостя", которого никогда не видел. И ничего о нём не знал…Но сейчас меня интересует другое…Твой прадедушка записал информацию о разговоре со своим отцом в ГПУ?

– Да. Мама читала. А мне запретила читать…Женя, давай уедем из страны.

– Меня не выпустят.

Конечно, я не собирался пугать мою маленьку принцессу, но она требовала ответ. А задержка с ответом всегда означало: человек лживый. Но теперь у меня появился страх за жизнь Юлии. Её могли убить в любой момент, как построннего человека.

Заставить её сидеть в квартире было невозможно. Она – сильная и властная, уже командовала мной.

– Пойдём, ты примеришь бронежилет, а потом… – я держал в голове желание заняться сексом.

ГЛАВА

Я надеялся, что повестки в почтовом ящике, что висел на двери коммунальной квартиры, не будет. Но просматривая пачку "расчётных"листков увидел свою фамилию.

Входить в "гадюшник"я не хотел, и едва увидел повестку, как тотчас, бросив в ящик "расчётки"жильцов, повернулся к Юлии, чтобы увести её вниз, как услышал знакомый голос, что прозвучал за дверью:

– За что?

Этот голос я услышал в первый раз в детстве, когда позвонил по телефону в редакцию…заместителю редактора Кравцову. Едва я начал говорить о теме статьи, как человек вежливо перебил меня:

– Стойте. Кто ваши родители? Какое положение они занимают? Кем служат?

– У меня нет родителей. Я живу в детстком доме.

– Что?! – вскрикнул зам редактора. – Ты живёшь в крысятнике и смеешь отнимать моё время? Ты хам и наглец! – и он бросил трубку на рычаг аппарата, говоря: – Всякая сволочь отнимает моё время.

После "пересуда"ко мне подошёл человек с гладким, неприметным лицом. И, не глядя мне в глаза, протянул мне паспорт, листы бумаги, ключи и тонкую пачку денег.

– В паспорте у вас уже есть прописка. За аренду комнаты уплачено на год вперёд, как и за аренду офиса "Детектив". Живите, осматривайтесь, ищите не пыльную работу.

Я приехал на метро по адресу прописки. Вошёл в грязный коридор с ободранными стенами, на которых висели куски старых советских газет. В длинном коридоре с проломленным полом я нашёл дверь с номером, который был указан в паспорте – "13".

Ключ долго не проворачивался в замке. Вдруг я услышал знакомый голос за спиной.

– Позвольте представиться, Геннадий Петрович, профессор, доктор филологических наук.

Я с интересом посмотрел на Кравцова. Геннадию Петровичу было лет шестьдесят, значит, он был из СССР. Я, уже открыв замок и входя в комнату, назвал своё имя.

– Женя, у вас очень умное лицо. Давайте дружить. Приходите ко мне на чай, в любое время.

В маленькой узкой комнату было огромное огромное окно с грязными стёклами, стоял продавленный диван и стены, залитые толи чаем, то ли мочёй.

В этом огромном доме до октябрьского переворота жили очень богатые люди, а сейчас – это было "дно".

Я медленно прошёл по скрипучему, продавленному полу к окну с грязными стёклами. Хотел опустить ладони на подоконник, но он был покрыт толстым слоем пыли. За окном была видна Кремлёвская башня с красной звездой.

Глядя на красную звезду, я непроизвольно презрительно хмыкнул, потому что вспомнил выступление метрополита по телеканалу "Спас". Он разоблачал на основе Документов преступления большевиков. И вдруг сказал, что красноармейцы срывали с "богатырок"православные кресты и приклеивали красные звёзды.

А если это было так, то почему красноармейцы лепили на "богатырки"и синие звёзды?

Примерно, в январе 1918 года все заводы и фабрики России не работали. А кто шил новую "богатырскую"форму для солдат и командиров. Миллионы мундиров, шинелей, "богатырок".

И никому в России, кроме меня, не известна была Правда!

Я давно перестал думать о том, почему я оказался за "решёткой"?

Под подоконником стояла маленькая тумбочка. Я выдвинул из неё ящик, увидел кубической формы пакет чёрного чая, не раскрытый пакет. Взял в углу комнаты чайник, железную кружку и вышел в коридор.

Дверь соседней комнаты была чуть приоткрыта. За дверью стоял Геннадий Петрович. Он выскочил из комнаты, тоже с чайником.

Мы вышли в огромную кухню, похожую на зал. В его центре находились квадратные электрические плиты, шесть штук, но работала только одна плита. На противопложной от нас стороне. За плитой стояли друг против друга два человека. Спиной к нам стоял полицейский с погонами "лейтенанта". А перед ним – горделиво вскидывая голову и создавая на лице важное значение, которое человек начал создавать, едва мы вошли в кухню – дёргался из стороны в сторону "шестёрка". И начал вскидывать вверх правую руку, показывая нам наколку на предплечье, "Герцог". Тот, который шесть лет назад в вагоне предложил мне "закусить пряник". В пересыльной тюрьме ему накололи на спине изображение головы свиньи и "опустили". Он получил срок за изнасилование маленькой девочки.

Геннадий Петрович шепнул мне:

– Это наш участковый. А перед ним "Герцог", хороший человек. Наверное, из благородных.

– Ну, что – то маловато, – услышал я голос участкового и узнал его.

Это был Хайло.

Когда "шестёрке"кололи наколку, то "зеки"дали ему кликуху "Нюшка". Он дёргал носом, может быть, потому, что я расплющил ему нос.

Нюшка посмотрел на меня и не узнал. И я не собирался обоим напоминать о себе. В зале было четыре умывальника, но в трёх из них были кучи мусора.

Я помыл кружку и чайник, набрал воду и поставил чайник на плиту, встав спиной к Нюшке и Хайло.

– Ну, и зачем ты мне сдался такой? – сказал Хайло. – Я тебя поставил "смотрящим"дома. А в перспективе я думал ставить тебя на район. И Красавчик согласен был. А ты мне гроши суёшь, смешные.

– Я исправлюсь.

– Работай честно. И план выполняй, по – советски.

Хайло быстрым шагом прошёл мимо меня и Геннадия Петровича, засовывая в карман штанов пачку денег. Нюшка сзади хлопнул по шее Геннадия Петровча, который стоял рядом со мной, властно сказал:

– Генка, теперь все будут платить по полторы тысячи. – Он сбоку заглянул мне в лицо и льстиво заговорил: – А ты кто? Как тебя зовут?

Я продолжал смотреть на свой чайник.

Как общаться с человком, который изнасиловал пятилетнюю девочку, который обязан был весь "срок"ходить по бараку на коленах, жить в сортире, там кушать и спать, быть битым каждый день и подставлять зад каждому "зеку", кто хотел его.? На "зоне"такой "опущенный"не имел права подходить к любому "зеку", заговаривать с ним. И я не собирался как – либо отвечать Нюшке.

Я молчал, и за меня ответил Геннадий Петрович:

– Женя студент МГУ.

– А…а... студент. Где – то я тебя видел. Ну, привет.

Нюшка протянул мне руку для пожатия, но я повернулся к нему спиной.

Вода закипела сразу в двух чайниках, и я немедленно вышел из кухни.

– Женя, вам нужно было пожать "Герцогу"руку. Он будет вам мстить. А сейчас идёмте ко мне. У меня сахар, чай элитный… Мама…Она бывшая секретарь горкома партии. Была членом ЦК. Дружила с Хрущовым, Брежневым и даже с Горбачёвым… – И, уже входя в свою огромную комнату, Геннадий Петрович добавил: – Я очень умный…

– Дурак! – прозвучал сильный голос, похожий на мужской.

Геннадий Петрович пнул воздух ногой. И тотчас опять прозвучал непонятно откуда голос:

– Перестань дрыгать ногой. Я же сказала: не люблю!

– Женя, – шёпотом заговорил Геннадий Петрович, – вы ей не очень верьте. Она умом тронулась. На психе лечилась. Но не помогло! Говорит Бог знает что.

Вся комната была завалена книгами. Они стояли на стеллажах, на полу, на столе, громоздились кучами перед входом.

Из – за стеллажа появилась инвалидная коляска. На ней сидела пожилая женщина лет восьмидесяти. Она, вращая крупными руками колёса, направила коляску ко мне, внимательно, пристально глядя мне в лицо.

– Трудно тебе, Женя, с таким характером жить. Ты честный и благородный. Нельзя быть таким…А вот посмотри… – Она протянула мне большую фотографию. – Если бы ты меня увидел такой лет шестьдесят назад, то влюбился бы безумно.

Я взял фотографию и увидел на ней голый девичий зад девушки, стоявшей "раком". Девушка, вывернув шею, смотрела в обьектив и улыбалась.

– Женя, – торопливо сказал Геннадий Петрович, уходя за стеллаж, – это фотография порнозвезды США.

– Это я! – сильно сказала женщина. – А фотографировал меня Никитушка. Он любил позицию "раком". Никитушка Хрушов.

– Мама, ты всё придумала на психе…

– Заткнись, дурак! Квартиру в "сталинке"просрал…А меня зовут Ксения Евгеньевна…Да, Никитушка любил "раком"....А член у него был меньше пяти сантиметров…Сильно комплексовал, злился. А я подсказала ему, что греки растягивали член гирьками…

– Мама, ну, что за фантазия?

– … Вот он повесил стограммовую гирьку. Так и выступал с трибуны. А потом на выставку импрессионистов поехали. И он вначале смеялся, заливисто, одобрял художников: "Народ должен увидеть идиотизм нового времени". И вот тут мы подошли к картине, где был нарисован огромный член!

– Мама, это была река!

– Член, мужской! – рявкнула Ксения Евгеньевна. – А внизу члена к его головке была привязана толстой верёвкой гиря, на которой было написано "100 грамм". У бедного Никитушки челюсть отвалилиась. Едва я успела поправить его челюсть, как он начал матом крыть художников. И так дико, что все разбежались, спрятались. Боялись, что на Колыму попадут. Но Никита был добрый.

Из – за стеллажа выглянул Геннадий Петрович и, указав пальцем на свою маму пальцем, покрутил им у своего виска, бормотнув:

– У неё сдвиг по фазе.

– А Генка мой от Никитушки…

– О! – воскликнул за стеллажом Геннадий Петрович.

– Да, от Никитушки Хрущова. Любила я его…А когда родила, узнала, что Никиту "скинули". И ко мне в роддом пришёл Андропов, председатель КГБ сказал, что партия приказала молчать, что сын от Хрущова. И я молчала. Даже Лёнику не сказала от кого сын.

– Это она о Брежневе, – бормотнул Геннадий Петрович.

– Да, он баб любил, хотя член у него был тоже, пятикопеечный. Долго мне глазки строил. На Пленумах прямо говорил с трибуны:"Хочу!"Я устала и ответила:"На!"На даче, как только я встала раком, прибежала жена Лёника и настукала его черенком лопаты. По лицу стукала. Шищки были. Долго не сходили. И газеты сообщили, что Лёник приболел. Народ плакал, скорбел, мол, умрёт страна без Лёника…А потом пришёл Горбачёв. Он был неграмотный. Я за него тексты писала. У него тоже был маленький: четыре с половинной. И не стоял. Раиса долго просила меня, чтобы я подняла его член…Я подняла… А он тоже любил "раком". И, трахая меня, вдруг придумал "перестройку", "новое мышление"…А по новому мышлению подарил немцам ГДР. Хотел подарить Сахалин япошкам, но не успел болезный. А в психушку я попала из – за Ельцина. Он, как унтер – офицнерская вдова, сам себя скинул в речку с моста…

– Мама, унтер – офицерская вдова сама себя высекла, а не с моста сбросила.

– Одно и тоже…Я схватила его, держу, кричу:"Утонишь!"А он мне в ответ:"Ты мой промысел не знаешь, отпусти!"Я ему:"Борька, вылезай, ты сам себя решил высечь, как унтер – офицерская вдова, по Гоголю!"Он укусил мои руки и, улетая в воду, крикнул:"Я не читал Гоголя!"И скрылся под водой. Я его вытащила из воды, а потом всё рассказала репортёрам. Они побоялись разоблачать Борьку, настучали на меня в "органы". И вечером ко мне пришли трое из КГБ и отвезли на спиху. Целый год я маялась, а вернулась…В квартире, в "сталинке"другие люди. Это сын Никитушки продал квартиру за пять миллиона долларов. А деньги вложил в пирамиду…Я всем членам Политбюро ЦК КПСС раком дала, чтобы они подарили мне эту квартиру. А Генка её просрал!

Ксения Евгеньевна торопливо перевела дух и жадно хлебнула горячий чай.

Конечно, я видел как страстно женщина хотела говорить о чём угодно. Вероятно, мечтала "получить"слушателя, который безотрывно смотрел бы на неё. И я, хорошо понимая её душевное состояние, изображал внимательного слушателя.

У Ксении Евгеньевны "горели"глаза. Она сильным движением руки указала пальцем в сторону "сталинского"дома.

– Там жил генерал КГБ. Его убил "спрут"…

– Мама, ну, что ты придумала? Генерал умер от рака мозга.

– Нет, – властно сказала Ксения Евгеньевна. – Его убил "спрут". Я курировала городское КГБ во время правления Никитушки. И однажды изучала секретные документы "спецхрана". Увидела нечто странное…

– Мама, ты снова попадёшь в психушку.

– Женя меня не предаст. Он другой…Я пыталась поговорить с Никитушкой, что есть нечто, которое назвала "спрут". А он носился, как дурак с писанной торбой, с коммунизмом. Говорил: "В коммунизме всё будет, а работать не надо". Я заставила его вязть документы и прочесть. Он взял бумаги и улетел в Югославию. Оттуда Никитушка прокричал в телефонную трубку, что "спрут"за его спиной управлял СССР. "Но я нанесу упреждающий удар. Я размажу "спрут", как только вернусь". А "спрут"его опередил. Секретные документы исчезли. А народу было обьявлено, что Никитушка вёл страну неправильным курсом.

В это время Геннадий Петрович вышел из – за стеллажа, натягивая на руки красные резиновые перчатки.

– Ну, мама, скажи апофеоз своей речи.

– И скажу, – сильно и властно ответила женщина. – Я давно изучаю тайну "спрута". Женя, приходи к нам каждый день. Я знаю очень много…

Геннадий Петрович взял тряпку, ведро. И мы оба вышли в коридор.

– Женя, я пойду один. Я убираю сортир, каждый день. Так приказал Герцог.

Я остановил Геннадия Петровича, заметив боковым зрением, что рядом с нами приоткрылась дверь. Через узкую щель на нас смотрел Нюшка.

– Генналий Перович, не делайте это.

– Я не могу. Вы, Женя, в первый раз спустились на "дно", а я – привык.

– Не делайте это, – вновь повторил я, потому что этот человек мне нравился.

Геннадий Петрович покосился в сторону приоткрытой двери и очень тихо сказал:

– Вечером вы сами увидите апофеоз жизни "дна". А пока – прощайте.

Я знал, что сейчас должно было произойти. И я не ошибся.

Коридор был длинный. Когда Геннадий Петрович проходил мимо чуть приоткрытой двери, за которой кто – то стоял, то дверь резко распахнулась перед идущим доктором наук и с грохотом захлопнулась. Генналий Петрович вздрогнул всем телом.

Вероятно, приближаясь к своему пенсионному возрасту, Геннадий Петрович готовился к спокойной и размеренной жизни в великолепной квартире, где был кабинет. Готовился получать хорошую пенсию. И вдруг всё рухнуло, по его вине. И Генадий Петрович столкнулся с той жизнью, которую я знал в детстком доме. А сейчас Геннадий Петрович мстил самому себе за то, что он потерял квартиру.

Я вернулся в свою комнату и лёг на продавленный диван. И сразу погрузился в сон. Увидел Катю. Она никогда раньше не снилась мне.

– Женя, я приготовила тебе подарок.

– Катя, я забыл тебя.

– Ты обиделся на меня за то, что я исчезла?

– Нет, – сказал я неправду, зная, что Катя не могла прочитать мои мысли.

– Я вижу твои мысли, – смеясь, ответила Катя. – Ты обиделся на меня, а я приготовила тебе подарок. Женя, скоро мы встретимся.

– Я забыл тебя.

– Ну, что ж, придётся вспомнить.

Из – за спины девушки вышел Латуш. Я его не видел во сне с детстких лет. Быстро спросил его:

– Латуш, ты знал, что я попаду на "зону"?

– Да, знал. И даже сделал всё, чтобы ты поехал после окончания ВУЗа в детский дом.

– Но зачем? И что происходит? Я не знаю над чем думать?

– Не надо думать.

– Кто за всем этим стоит?

– Я не скажу потому, что ты сам узнаешь… Ты, Женя, пожалел Геннадия Петровча, а он оборвал твою возможную славу…Но довольно… Сейчас ты проснёшься. И посмотри направо.

Я проснулся и посмотрел направо. В двух шагах от меня в старом кресле сидела девица лет тридцати. Она сидела, поджав пятки к бёдрам, раздвинув колени. А подол юбки был поднят до пояса так, что весь её половой орган был показан мне.

– Ну, что? Наверное, хочешь меня? Давай, посмотрю какой ты в деле.

Я встал с дивана, быстро зашёл за спину девицы, сильно сжал в пальцах кудлатые, грязные волосы на голове незнакомки и рывком снял её с кресла. Молча поволок её к двери.

– Ты чо, охринел?

Я открыл дверь. И когда толчком направил девицу в коридор, она крикнула:

– Ты меня изнасиловал! Ты меня бил!

Я выбросил её в коридор. И тут передо мной появился Нюшка. Он попытался войти в мою комнату. Но я не пропустил его.

– Ты, Женя, изнасиловал мою подругу. Ты понимаешь, что тебе грозит, если она сейчас позвонит в полицию?

– Да, я позвоню.

– Не спеши, Лахудра. Можно иначе. Женя заплатит отступные. Пять тысяч рублей. И мы всё забудем.

Я молча вышел в коридор, закрыл дверь на замок и направился к выходу из квартиры. На лестнице меня догнал Геннадий Петрович.

– Женя, они меня так же развели на десять тысяч рублей.

– И вы отдали им деньги?

– Да, а здесь иначе нельзя.

– Геннадий Петрович, вам потом будет стыдно, что вы угодничали перед говном.

– Я очень понимаю, но я не смею.

– А вы посмейте.

На улице, когда я проходил мимо "сталинского"дома, девушка, быстро спустившись по широким ступеням крыльца гигантского дома, быстрым шагом подскочила ко мне. Я видел её боковым зрением, и прошёл мимо девушки.

На двери офиса висела табличка с моими ФИО и крупной надписью "Частный детектив". В комнате был стол, кресло, табуретка, открытый сейф, телевизор. А на столе лежали папки, пачки бумаги и ручки.

Я влючил телевизор и начал ходить по комнате. Я шесть лет старался не вспоминать о катастрофе, но непроизвольно вспоминал.

В детстком доме я никогда не общался с мальчиками, потому что знал, что если бы не карате, то они скопом били бы меня каждую ночь и убили бы, смеясь и играя. Я запрещал мальчикам "маячить"рядом со мной и угождать мне.

Я всегда с первого класса интересовался историей детей планеты. Я прочитал роман "Повелитель мух". "Мухи"в романе – это дети. То, что происходило в романе – происходило в детстком доме. Мы были никому не нужными "мухами".

Я был изумлён, когда прочитал, что Пророк Мохамед полторы тысячи лет назад Законом приказал собирать брошенных детей и по решению старейшин передавать их в приёмные семьи. Пророк Мохамед имел тяжёлое детство, и он знал – как тяжело жилось детям, особенно брошенным.

Пётр Первый издал Закон, по которому любой матери, убившей своих детей, грозила смерть. И сам отрубил палашом голову Марии Гамильтон, фрейлине царицы Екатерины.

Я всегда обращал внимание на "сявзку"мама – дети. И всегда видел одно – равнодушие матерей к своим детям. Родили ради моды, которую шестьдесят лет назад создали фильмы США.

Смешно было читать в старых советских газетах критику на фильмы США о том, что американские мамы в кино проявляли чудовищную любовь к своим детям. Я видел эти старые фильмы в интернете. В них было только вежливое отношение к детям. А в советском кино – грубые, равнодушные мамы. И вот теперь, спустя шестьдесят лет, в каждом фильме, если появлялась "связка"мама – дети, то мама обязательно проявляла к детям то, что высмеивала советская пропаганда шестьдесят лет назад.

"Я в сущности, конечно, не женат.

Но детей возможных воспитание

Я обдумывал как следут заранее...."

(Байрон. Поэма "Дон Жуан")

Если мама любит ребёнка, то почему она кладёт его в коляску, отдаёт няням, а не держит на своих руках? И оправдывает своё равнодушие к детям тем, что надо деньги заработать на него. А ребёнку нужна не еда, не одежда, а тепло своей мамы. И никто из детей не смеет "бросить стих, облитый горечью и злостью": "Ты ради моды родила меня! Тебе наплевать на моё будущее!"

Внизу в подвале был спортивный клуб, и я вышел в коридор. И не удивился тому, что по коридору прохаживалась очаровательная незнакомка, та, которая жила в "сталинском"доме.

Я с детстких лет привык к вниманию девочек и не обращал на них внимание. Я вновь прошёл мимо девушки, как мимо пустого места…

Когда я подходил к дому, в котором жил, то увидел Геннадия Петровча. На его лице была гримаса растерянности и страха.

– Женя, к вам пришёл участковый, вскрыл замок. Отдайте им деньги – и всё будет хорошо, – сказал Геннадий Перович, протягивая мне красную купюру.

Я молча отвёл его руку в сторону и быстро прошёл в подьезд.

В коридоре стояла Лахудра с модным ощером на лице, уперев кулаки в бока.

– Не хотел по – хорошему, будет по – плохому.

Едва я открыл дверь, как увидел сидевшего в кресле Хайло. Кресло он поставил в центре комнаты, а себя поместил в нём лицом к двери. В его лице, в его облике была "классика"бытия советского человека, строителя коммунизма, который однажды, наконец, возвысился над людьми.

Хайло сидел, чуть отвернув голову лицом в сторону от двери, держа в нём гримасу строгого повелителя душ человеческих. Возможно, в сие время он мнил себя кем – то великим, например, Наполеоном или диктаором Фёдором Керенским, потому что держал два пальца правой руки за "бортом"своего мундира.

Вон куда полетела мысль Хайло!

Он медленно (вероятно, тренировался перед зеркалом много лет) обратил на меня свой грозный и властный лик....И у Хайло отвисла вниз челюсть. И он задвигал ногами, руками, пытаясь встать из кресла. Но потрясение и растерянность лишили логики движений его тела, и он не смог встать с кресла.

Я подошёл к Хайло и рывком припечатал стопу ноги к его паху. Заговорил тем особенным голосом "зоны", от звука которого у людей тряслось всё тело:

– Я вижу, Хайло, что ты рад нашей встречи.

– Да, да.

– Отвечай: когда ты возил Катю к "папику", то кто был "папик"?

– Хр…Хр…

– Хрыч, директор детсткого дома?

– Да.

– А в вагоне электропоезда, когда банда Дятла напала на девушку, кто приказал?

– Хр…Хр…

– Зачем напали?

– Чтобы искалечить или убить.

– Зачем?

– Не знаю. Так приказал Хр…

Меня не интересовала та неизвестная мне девушка, тем более, я не видел её лицо. А если и увидел бы, то от чудовищного нервного напряжения не смог бы запомнить.

Но я почувствовал запах говна. Хайло, как всегда, обосрался. Я поставил Хайло на ноги и повёл к двери. Открыл дверь и увидел в коридоре Лахудру. Я несколько раз вежливо поклонился Хайлу. И Хайло, широко расставляя ноги, походкой толи пьяного, толи больного, пошёл по коридору к выходу. К Хайлу подскочила сильным рывком Лахудра, но ощутив запах говна, отскочила назад.

После рабочего дня коридор наполнился криками, визгом, матами.

Вечером я вышел в кухню, чтобы вскипятить воду для чая, так как собирался всю ночь читать книги, которые я взял у Геннадия Перовича.

Я вместе с Геннадием Петровичем вышел в кухню и увидел "классику"российского бытия.

В кухне среди развешанного для просушки белья, сидели по сторонам большого помещения на табуретках жильцы квартиры и "гости", на которых были только трусы, чтобы все видели "наколки"на торсах, ногах и руках. Они разделись до трусов только для того, чтобы пугать людей своим особым положением в обществе: "Бывший Зе – Ка".

Все, кто готовили еду – мужчины и женщины – "ставили"себя: сильно швыряли посуду на столы, напрягая вены на шее, орали друг другу, как глухие. Разумеется, модно щерились, хамски поддевали друг друга. Так же вели себя девушки и парни.

Прямо от входа в кухню сидел рослый парень, весь в татуировках. На его бёдрах сидели Лахудра и, такая же, как она, девица. Они по очереди целовали "приблатнённого"парня…Почти по песне "…целовался на кухне с обоями…"Рядом с ними сидел Нюшка и угрюмо смотрел в пол.

Когда мы вошли в кухню, Лахудра закричала, тыча пальцем в сторону Геннадия Петровича:

– Эй, профессор, дай ума жопу помазать!

Все начали смеяться над Геннадием Петровичем.

На том квадрате плиты, который работал, стояли кастрюли. И мы поставили чайники на краю плиты.

– Я его наебала на десять тысяч рублей. Он импотент, а я сказала, что он меня изнасиловал. И он заплатил. Профессор, ё… твою в рот мать!

Геннадий Петрович мягким вежливым голосом ответил:

– Вы, Евлампия Тракторовна, всё – таки женщина. И должны использовать женские маты, а не мужские. А женский мат, равный тому, что вы употребили, будет такой:"Я дала в рот твоему отцу".

В кухне вновь зазвучал смех. И громче всех смеялся Нюшка, крича:

– Так ты выходит не Лахудра, а Лампа, да ещё с Трактором! Что же ты скрывала такие героические имена?!

Лахудра, скривив лицо злобной гримасой, уставилась на Геннадия Петровча. А потом, судорожно сглотнув слюну, сказала "приблатнённому"парню:

– Поэт, и ты простишь говночисту оскорбление? Он в разговоре со мной назвал тебя пидором. Сказал, что ты на "зоне"был "машкой".

Поэт в это время внимательно рассматривал меня. Он рывком сбросил с бёдер девок и, встав по другую сторону плиты, напротив нас двоих, обратился ко мне:

– Чо ты сказал?

Он приставил к своему уху ладонь скобкой и подался телом вперёд.

– Не слышу. Громче.

Я смотрел на чайник. Он нагревался медленно, потому что только малая часть его стояла на плите.

– А ты чо хамишь? Ты чо такой борзый? Бессмертный, что ли?

– Я фронтовик, – громко заговорил Нюшка. – Всегда скрывал, потому что скормный. А этот Женя всем растрепал, потому что трепло.

– Я и сам вижу, – продолжал говорить Поэт, – что он гнилой.

Геннадий Петрович что – то хотел сказать, но я тихо шепнул ему:

– Молчите.

– Дай профессору в рыло. Напросился сам. Он же оскорбил тебя, Поэт. Врежь ему! – крикнула зло Евлампия, и быстро глотнув воздух, ещё громче прокричала: – Моё настоящее имя "Анжелика". Прошу всех запонить!

– Запомним, Лахудра, запомним, – пробормотал Нюшка.

Но никто не посмел смеяться.

Поэт медленным шагом пошёл вокруг огромного стола, на котором были квадраты электроплит, постукивая кулаком по неработающим плитам. Он заходил с правой стороны. Я насторожился, зная, что сейчас он, проходя к Геннадию Петровичу, приготовился ударить меня своим бедром. Боковым зрением я видел, как он слегка поднял вверх правую руку, чтобы не мешала наносить удар.

Когда корпус Поэта находился в полуметре от меня, я нанёс стремительный тычок указательным пальцем в его печень.

"Приблатнённый"парень прошёл мимо меня, мимо Геннадия Петровча, остановился, постоял неподвижно секунды две и рухнул лицом на пол.

– Чо это с ним? – удивлённо спросила Евлампия.

– Это "прикид". – смеясь, ответил Нюшка. – Поэты любят морды разбивать о свои стихи. Хлебом не корми.

Геннадий Петрович вынул из кармана лист бумаги и сказал:

– Здесь я график дежурства составил. С понедельника мыть сортир по алфавиту будет Акулов.

И он посмотрел на Нюшку.

– Ты! Ты чо, е…твою в рот мать! – вскрикнул Нюшка.

Жильцы квартиры тотчас поддержали возмущение Нюшки:

– Профессор, неприлично ты ведёшь себя.

– Он спятил.

– Ему пора на психу.

Две девки Поэта, уже забыв о нём, который по – прежнему лежал на полу, тыча пальцами в сторону Геннадия Петровича, начали принуждённо смеяться, хлопая себя по бёдрам, нарочито высоко взмахивая руками.

Поэт задёргался на полу и медленно встал на ноги.

Напротив нас, по другую сторону плиты, остановился по пояс голый мускулистый жилец лет тридцати пяти и начал внимательно смотреть на меня, щерясь. На его теле не было татуировок, значит, он просто хвастал своей мускулатурой или запугивал ею жильцов.

– Ты кто? – спросил он меня властным голосом, и так как я молчал, он ткнул себя пальцев в грудь. – Я Грозный. Человек чести. – И он выставил в мою сторону кулак, на фалангах которого была татуировка "Граф". – А ты не разговорчивый. Не уважаешь нас. Я ведь могу заставить тебя говорить…

– Я била Грозного, как хотела! – крикнула Епифания – Лахудра.

– Да, – откликнулся Нюшка. – После того, как он изнасиловал тебя и заставил заниматься проституцией.

– Но, но, не ври, – с угрозой в голосе сказал Грозный.

– Да хули мне врать – то?! – вскрикнул Нюшка. – Иль ты скрываешь, что тебя из органов пнули за торговлю наркотой? Ты же сам хвастался, что всех задержанных бабёнок трахал! Склонял к проституции. А сейчас он держиморда в магазине. Ловит воровок и трахает в подсобке.

Лицо и мускулистая шея Грозного покраснели от бурногог прилива крови. Он был в ярости, но не от слов Нюшки, а потому что я узнал его правду. Это была "классика"жизни людей, таких, как в этой квартире. Они друг друга "поддевали"("дружески подначивали") матами, высмеивали, предавали. Но очень "тонко"реагировали на иронию в свой адрес от людей с высоким интеллектом, которых они люто ненавидели. Но "ставили"себя перед ними "благородными"– "графьями", "князьями".

Грозный хотел "поставить"себя передо мной благородным аристократом. Но Нюшка оборвал его высокий промысел. И Грозный, ничуть не обидевшись на Нюшку, люто возненавидел меня.

– Хватит выступать! – напомнил всем о себе Поэт. – Я здесь король.

– Да, с моего разрешения, – властно сказал Нюшка.

Вода закипела, и мы, сняв чайники с плиты, вышли в коридор.

Нас догнал Грозный.

– А, ну, стой! – рявкнул он за нашими спинами.

Но так как ни я, ни Геннадий Петрович, не остановились, то Грозный пробежал вперёд и повернулся к нам лицом.

– Ты чо тянешь? – злобно заговорил он, глядя на меня. – Ты мне сразу не понравился.

Грозный подошёл близко ко мне, и я зная эту "уловку", напрягся. И когда он, чуть откинув корпус назад, нанёс головой удар, целя мне в лицо, чтобы изуродовать меня, потому что ещё в кухне он замыслил такой удар, я молниеносно крутанулся вокруг себя и оказался за его спиной. А Грозный, потеряв равновесие, быстро перебирая ногами, помчался по коридору.

В конце коридора он остановился, пробежав метров пятнадцать. Повернулся и, указывая на меня пальцем, громко и властно проговорил:

– Я тебя заказал! На седьмой день ты подохнешь!

Утром, когда я вышел из своей комнаты в коридор, я увидел кучу окурков перед дверью. В коридоре стояли и, вероятно, давно Нюшка с Лахудрой, Поэт, Грозный и другие жильцы.

Вперёд выдвинулся Нюшка и, качая головой, с укором в голосе сказал:

– Ты чо, Женя, нагадил? Кури сколько хочешь, но зачем ты паскудишь в коридоре? Ты ведь нам в карман срёшь. Где твоя совесть?

– Да, подло, – поддержала Нюку Лахудра. – А говорил, что порядочный человек.

– Ты не человек, Женя. – сказал Нюшка. – За базар отвечай.

Я в это время молча закрывал на замок дверь и не заметил, как рядом появился Геннадий Петрович. Он, дрожа голосом, сказал:

– Эти окурки час назад собирали во дворе Евлампия Тракторовна. Герцог и Грозный. А потом, Женя, бросили к вашей двери.

– Ты! – закричал Нюшка, – Врёшь!

– Я вас на "мобильник"снял. – ответил Генадий Петрович и ушёл в свою комнату.

И я, не нарочно зевая, покинул квартиру. Всю ночь я читал произведения Ленина. Мне давно хотелось узнать: как был одурачен и оглуплён народ России на семьдесят три года?

Когда я надевал на Юлию бронежилет, я подумал, что нужно было просто привязать девушку к чему – либо, чтобы она ждала меня в квартире. Её уже два раза пытались убить…

– Женя, мы всё будем делать вместе, – сказала девушка, внимательно гляяд мне в глаза.

– Ты умеешь читать мои мысли?

– Да.

Я не хотел заходить в коммунальную квартиру, чтобы моя девушка не видела бы ту "грязь", которую и ныне тщательно скрывали СМИ. И сам я не хотел видеть "ставильщиков". Поэтому едва я увидел "повестку", как тотчас повернулся к лестнице, чтобы немедленно увести Юлию вниз, во двор. Но в коридоре квартиры прозвучал голос Геннадия Петровича полный интонаций отчаяния и боли.

– За что?!

– Юлия, жди меня здесь.

Девушка отрицательным жестом качнула головой и вцепилась пальцами в руках моей джинсовой куртки.

Я вошёл в коридор.

Генадий Петрович, конечно, услышал скрип ключа в замочной скважине входной двери и повернулся ко мне лицом.

– Женя, это ужасно…я... я… уже не могу, – со стоном пробормотал профессор, указывая пальцем на кучу экскрементов у двери его комнаты.

Я быстро пошёл по коридору в сторону кухни, где звучали голоса жильцом.

– Женя, пожалуйста, говорите с ними вежливо, достойно, как принято… Их тоже надо понять…Они хорошие люди. Даже по – своему они люди чести.

Я вышел в кухню. Кроме Грозного, который трудился охранником в магазине, все остальные жильцы ничем не занимались и проводили время в кухне. На бёдрах Поэта, как всегда, сидели две "мочалки". Нюшка прохаживался перед ними, кривя лицо злобной гримасой, и перебрасывал из руки в руку пустую бутылку. Был тут и Педрило, большой "специалист"по "пукам". Когда девушки прибегали за водой в кухню, он встречал их "пуками". Все одобрительно смеялись…

Войдя в кухню, я негромко сказал, зная, что мог услышать в ответ:

– Тот, кто нагадил – убери.

Нюшка нарочито захохотал, указывая на меня пальцем.

– Слюнтяй, тебе ли так говорить?! – И он, высматривая место, о которое хотел разбить бутылку, чтобы сделать "розочку", продолжая нарочито смеяться, сказал: – Ты мне сразу не понравился. Здесь "зона". И порядки здесь устанавливаю я, "смотрящий".

И так как я быстро шёл к нему, он разбил бутылку об угол плиты и выставилв мою сторону "розочку".

– Ну, тебе конец, сосунок. Рассердил ты меня.

Я ребром стопы, сделав ногой круговое вращение, выбил из руки Нюшки "розочку". И, не опустив ногу на пол, вонзил носок кроссовки ему в колено. Нюшка дико вскрикнул. Я схватил двумя руками его голову и прижал её лицом к плите, на которой стояла кастрюля с бурлящим варевом.

– Говори громко: по какой статье был на "зоне"?

Нюшка забил руками и ногами, крича изо всех сил:

– Я фронтовик!

Но я держал его голову, и он, продолжая дёргать руками и ногами, прокричал:

– Статья 131, часть 5!

– За что отбывал срок?

– За изнасилование девочки.

Я отдёрнул его голову от плиты и резким движением рук задрал вверх его зловонную рубашку. На спине Нюшки, на том месте, где была наколота голова свиньи – сейчас был чёрный квадрат. Не Малевича.

– Нюшка, ты узнал меня?

На его подвижном лице появилась гримаса ужаса. Тело Нюшки заколотила нервная дрожь, потому что он вспомнил вагон и то, что это я страшными ударами кулаков изуродовал его лицо, разорвал на части.

– Да, да, узнал, – дрожащим голосом пробормотал Нюшка.– Не бей меня. Я хороший. Я уважал тебя.

– Ты уберёшь дерьмо и мусор. И чтобы запаха не было. Иначе, Нюшка, я сделаю тебе очень больно. Беги!

Поэт нарочито грубо и сильно сбросил со своих бёдер "мочалок", вскочил на ноги и заговорил, кривя ощером лицо:

– Ты чо, сосунок, творишь? Адресом ошибся? Больного фронтовика заставил опаскудить себя.

Нюшка перед выходом из кухни остановился и крикнул:

– Поэт, защити меня!

– Прошу вас, – дрожащим голосом заговорил Геннадий Петрович. – Не делайте это. Женя, я ничуть не обиделся. Я даже смеюсь. Это весёлая шутка!

Я нарочно встал спиной к плите, к той её части, где стояла кастрюля.

Синетатуированные приятели или "кореша"Нюшки, все в трусах, словно это была их форменная одежда, подбадривая себя руганью, бросились на меня. Но первым был Поэт. Он, сильно размахнувшись и выкинув вперёд кулак правой руки, летел на меня. Я молниеносно шагнул в бок. И Поэт рухнул на плиту, сбил кастрюлю и оперсмя ладонями на раскалённый квадрат. Взвыл. И пока он, хлопая ладонями по плите, пытался оттолкнуться от неё, я рывком схватил его ноги, швырнул тело Поэта на плиту. И тотчас резким прыжком повернулся лицом к врагам. Их было семь человек.

Я стремительно метнулся вперёд и рухнул на колени перед набегавшими на меня врагами. И тотчас вонзил два "феникса"в коленные чашки двум синетатуированным, которые в это время пытались нанести по мне удары ногами. Два врага взвыли от чудовищной боли и рухнули на пол. Но ещё до этого – Пердило, который подскочил ко мне сбоку, с "хаканьем"обрушил удар кулаком сверху, целя в мою голову, неперерывно пукая. Я резко вскакивая на ноги, перехватил его кулак двумя руками и, вращаясь вокруг себя, вырвал руку Пердило из сустава. Он взвыл от боли.

Четверо синетатуированных горяча себя ударами по воздуху, метнулись на меня с трёх сторон. Но я, чуть смещаясь влево – вправо и уходя от их тяжёлых и не точных ударов, вонзил "фениксы"в их горло, в печень, в зубы, в нос, в пуп.

Бой тянулся не более десяти секунд.

Стонущие, орущие от боли синетатуированные дружки Нюшки пытались уползти из кухни.

Слетевший с плиты Поэт, пятясь в сторону коридора, нарочито гордо и властно крикнул:

– Давай побазарим по – понятиям!

Я прыгнул на Поэта и вонзил носок кроссовки ему в пах. И тут же ударом кулака в лицо вышиб его в коридор, где стояли жильцы квартиры.

– Всем встать на колени, – спокойным голосом проговорил я и указал пальцем на двух "мочалок". – И вы, швабры, на колени!

– Женя, – забормотал Геннадий Петрович. – Это не слыханно. Это жестоко.

– Эти животные понимают только удар кулаком… А ну, вернись в кухню! – крикнул я Поэту, который на карачках спешил скрыться в толпе жильцов.

Пинками я вернул Поэта в кухню. Пердило, непрерывно пукая, испуская зловонные газы, со стоном сказал:

– Ты замахнулся на братву. Тебе будет смерть, – но едва я шагнул к Пердило, как он, нарочито весело заговорил: – Это шутка.

– Ты, швабра, – сказал я Лахудре, указывая на неё пальцем, – немедленно верни деньги Геннадию Петровичу и извинись за обман.

– У меня только на "мобильнике".

– Геннадий Петрович, назовите свой номер…А вы, животные, начинайте убирать из раковин окурки.

– Это западло…– начал было говорить Поэт, но я вновь изо всех сил вонзил носок кроссовки ему в пах.

Поэт рухнул на пол, но быстро и трудно встав на ноги, хромая, поспешил к раковине. Их было четыре. Я ждал, потому что в коридоре Нюшка должен был убирать своё дерьмо минут пятнадцать. И я не хотел смотреть на его "работу".

– Запомните, животные, "смотрящим"квартиры будет Геннадий Петрович. Его приказы выполнять неукоснительно. В кухне – не собираться. Собирайтесь у своего вожака Нюшки, пидора. Можете называть его "генералиссимусом"всех питухов.

Я не собирался говорить с жильцами квартиры, потому что все, кроме Геннадия Петровича, подстраивались под синетатуированных, "ставили"себя "крутыми", заискивали перед животными.

Когда я, Юлия и Генадий Петрович пошли по коридору к выходу, то я увидел, что Нюшка всё убрал. А сам он скромно стоял в стороне от того места, где нагадил и угодливо улыбался мне.

– Встань на колени. Извинись перед Генадием Петровичем.

– Извините меня, Геннадий Петрович, я буду всегда хорошим. Я ведь всегда был человеком чести.

Я поставил стопу ноги на его лицо, заметил, что на нём мелькнули гримасы страха и лютой злобы. А мгновенье спустя Нюшка начал ласково улыбаться. Я сказал:

– Если ты, животное, посмеешь вести себя, как раньше, я тебя найду и твой мордоворот натяну тебе на затылок. Пошёл вон!

И я сильным тычком стопы отшвырнул его от себя. И в это время я услышал голос Ксении Евгеньевны, который прозвучал в комнате:

– Женя, Юля, зайдите ко мне.

– Я её не знаю, – удивлённо сказала Юлия.

– А я знаю. Иди ко мне, девочка!

Геннадий Петрович быстро наклонился к Юлии и шёпотом проговорил:

– Моя мама долгое время лечилась в психушке. Не помогло. У неё всё перевернулось в голове. Она нелепости за правду о себе выдаёт.

Ксения Евгеньевна могла увидеть нас в окно. Её комната была угловой. Из двух окон хорошо просматривались проспект и центральный вход в "сталинский"дом. Но как она узнала имя Юлии?

Когда крики и завывания приблатнённыъ жильцов и их "корешей"закончились и наступила тишина, в которой звучали только стоны Пердило и его пуки, в коридор, уже не боясь синетатуированных, начали быстро выходить люди с вёдрами и тазами. Все спешили в туалет, чтобы вылить своих экскрименты. Жильцы в силу страха перед синетатуированными и от лени писали и какали в вёдра и тазы.

Обычная жизнь коммунальной квартиры.

Когда мы вошли в комнату, Ксения Евгеньевна начала внимательно рассматривать девушку.

– Вот какой ты стала, девочка. Иди ко мне. Я тебя потрогаю. А это я придумала тебе имя. И дедушке твоему сказала, чтобы он поговорил с твоей будущей приёмной мамой. Он рассказал мне, что его дочка оказалась обычной шалавой. Он её протолкнул в ГИМО, а она после окончания ВУЗа не вышла на работу, да и не училась толком. Он вернулся из – за границы и в ярости выписал её из квартиры, из Москвы и потребовал, чтобы она в течение месяца убралась на все четыре стороны. А она нарочно забеременела от Хрыча, такого же бездельника. И твой дедушка решил найти тебе приёмную маму. Мне позвонил. А я ему и сказала, что есть такая женщина. Она мне делала кесарево сечение, когда я рожала от Никитушки…

– Мама! – воскликнул Генналий Петрович.

– …тогда она мне в роддоме и рассказала, что бесплодная, что ей жить не хотелось…Твои дедушка и прадедушка поехали в посёлок, где жила твоя мама. И она им понравилась.

Торопливо говоря всё это, Ксения Евгеньевна гладила руки Юлии, прижимала их к своим морщинистым щекам.

– Я тоже была такой красивой, как ты, но шестьдесят лет назад. Покажу фотографию…

– Мама! – вновь воскликнул Геннадий Петрович.

– Ой, гостила я у твоего дедушки в Крыму, на его вилле… Утром в шезлонге смотрела, как из – за моря всходило солнце. Там такой воздух, море, горы. Это земной рай.

– Ксения Евгеньевна, вы переезжайте с Геннадием Петровичем на нашу виллу. Живите там всегда. А я отдам приказ роботу, чтобы он открыл все двери.

Генадий Петрович начал напряжённо смотреть на свою маму, а та резко и властно ответила:

– Нет!

Геннадий Петрович обхватил свою голову руками и ушёл за стеллажи.

И я понял, как он жил в коммуналке. Его "опустили"не приблатнённые, а все остальные жильцы квартиры из ненависти к умным людям, из ненависти к людям умственного труда. Они нарочно гадили в туалете, срали мимо "очка", зная, что убирать их дерьмо будет профессор, доктор наук. Они смеялись, поглядывая в сторону туалета в конце коридора, когда Геннадий Петрович вытаскивал из "очка"тряпки, которые нарочно бросили жильцы.

– Геннадий Петрович, – окликнул я профессора, – вы сегодня, сейчас отправляйтесь на виллу.

– Нет, – слабым голосом откликнулся Генадий Петрович, – без мамы я не поеду.

– Каждый должен нести свой крест и платить за свои ошибки! – очень громко сказала Ксения Евгеньевна.

Она покосилась в сторону стеллажей, сделала двумя ладонями приглашающий к себе жест и прижала указательный палец к своим губам. Заговорила тихим шёпотом:

– Я не верю даже сыну. За мной следит "спрут". В психушку меня спрятал твой дедушка, потому что за мной охотились киллеры… Юля, ты знаешь: почему у тебя нет телохранителей?

– Мама так приказала.

– Нет, это распоряжение дедушки, потому что телохранители могли в любой момент стать "стукачами".

– Но почему?

– Потому что ты богатая, а твой дедушка интересовался "спрутом". Это он придумал систему, по которой ты должна была жить.

Юлия нежно прижималась ко мне. Я, конечно, не буду спрашивать девушку о том, как она жила после смерти своей мамы. Потому что я знал, как охотилась "золотая молодёжь"в Москве и всюду в России за богатыми девушками, но чаще – за богатыми "мамками".

Я вчера, увидев на столе в кабинете прадедушки годовой абонемент ложи театра "МХАТ", понял, что девушка после смерти мамы не ходила в театр, но продляла абонемент. Перед театром и в театре было очень много профессиональных соблазнителей.

Юлия была предупреждена мамой, поэтому не обращала внимание на скромных или робких, наглых или роскошных мужчин, которые пытались познакомиться с ней. Они знали, что только в России по – прежнему принято было подходить к незнакомой девушке и знакомиться с ней. Но Юлия была предупреждена строгой мамой, что всякий незнакомец которй мог подойти к ней в театре или на улице – это проходимец.

Юлия нежно прижималась ко мне и выглядела "слабой". Но она была властной и сильной. И я знал, что со временем Юлия из меня "верёвки"будет вить.

Я никогда не посмел бы подавлять властность Юлии, потому что я знал историю жизни графинь Лопухиной и Шереметевой. Они обе умерли молодыми. Они "таяли". А причина их ранней смерти – в их характерах – властных.

Шереметева родилась рабыней, и она не смела приказывать своему мужу, а графиня Лопухина пыталась руководить слабым мужем. А он требовал от жены подчиняться его воле. И она смирилась.

Воля этих красивых женщин каждый день подавлялась. Они не смели проявлять свой характер. Они стали нервными, вздрагивали от любого шума. Жизнь для них становилась скучной и никчемной. И как избавление от тягостной жизни обе графини с облегчением приняли смерть. А в советской медицине подобная ранняя смерть аристократок называлась "вырождением"…

В машине, когда Юлия вставляла в мою ушную раковину "наушник", спросила:

– О чём ты сосредоточенно думал в квартире?

– О тебе.

– Говори, мне интересно, – приказала моя очаровашка.

– О, мудрейшая халифша моей души, персик моего сознания с формами лучших маслин мира, между горами коих простирается долина блаженства, которая именуется тайным словом, которое возбуждает моё сознание. И я не решаюсь даже намёком обозначить сие – проговорил я очень серьзно.

Юлия, смесь, повисла на мне.

– Что ты сказал?

Мне было очень приятно, что моя девушка улыбалась мне, прижималась, а я всё время помнил, что она могла погибнуть в любой момент.

Кроме бронежилета я надел на Юлию пластиковый, тяжёлый шлем, который был похож на мотоциклетный.

Я знал из исторических хроник, что банкиры Гутенберги тысячу лет назад спонсировали герцога Вильгельма, правителя Нормандии. Когда он обратился к банкирам с просьбой об огромном кредите, чтобы нанять сотни безземельных рыцарей, построить корабли для захвата Англии. Банкиры охотно дали кредит под высокий процент и право создать единственный банк в Англии.

Гутенберги предложили Папе Римскому обьявить "крестовый поход"и спонсировали "крестоносцев". Они стояли за спиной ордена "тамплиеров"и управляли их банками. А когда король Филипп Красивый уничтожил орден, то он не нашёл золото рыцарей. А его и не было. Рыцари "Храма"не знали, что их финансовой империей управляли Гутенберги. И рыцарские банки были пустыми всегда. Они были созданы Гутенбергами для того, чтобы обмануть жадных королей, любивших грабить купцов и банкиров.

И вот сейчас потомица банкиров Гутенбергов находилась в моих обьятиях. Но знала ли она историю своего рода?

В исторических хрониках было сказано, что Вильгельм Завоеватель отблагодарил главу банкирского дома Гутенберга тем, что возвёл его в рыцарское достоинство с присвоением титула "барон". А так как в Англии законы никогда не отменялись и не изменялись, то Юлия – баронесса Англии.

– Юличка, тебе известно, как отблагодарил Вильгельм Завоеватель твоего предка тысячу лет назад?

– Я ничего не знаю. Мама читала и попросила меня изучить историю предков после того, как мне исполнится тридцать лет.

Когда мы ехали по улице, я натянул на руки перчатки