Читать книгу Яддушка Для Злодея, или Нельзя (Влю)Убить Кощея - Витамина Мятная - Страница 1
Оглавление* * *
Я лежала на кровати, затаив дыхание.
Да не просто на постели, а на самом настоящем брачном ложе. Можно было бы выразиться более точно: на алтаре, на закланье, на самом что ни на есть смертном одре.
Передёргиваю, скажете вы? А что ещё мне ждать в первую брачную ночь с Кощеем? Здесь только один расклад или я его или он меня, одно из двух, третьего не дано.
В костяных чертогах бессмертного тихо, только черепа и разнообразные суповые наборы посверкивают в темноте. Тот ещё антураж.
Так, надо собраться. Назвалась груздём – полезай в корзину! Что положено делать невесте в первую ночь? Правильно: бояться!
Но для меня, Лады Калининой, это как-то слишком. В жизни никогда не боялась и на пороге смерти тоже не собираюсь.
Так как же вести себя в первую брачную ночь? Где-то я читала об этом… «Лечь прямо, и ждать мужа».
Немного поёрзав, я выпрямилась, словно доска или покойник. Что ещё? «Ничего не бояться и задрать подол рубахи до груди».
До груди, это как-то слишком, обломится костлявый, поэтому я приподняла сарафан только до бёдер, и этого со сказочного злодея хватит.
Осмотрела результат. За подвязку чулок был заткнут осиновый кол. Воровато достала оружие и перепрятала в складки ткани.
Кол – это, конечно, против вампиров, но чем черт не шутит, попробую. У меня тут под одеждой для главного злодея далеко не один сюрприз припрятан.
Провожая под венец, звери смертоубийственное приданное мне всем лесом собирали.
Белки притащили шишек, галлюциногенных грибов и ядовитых ягод. Волки в лесных чащах добыли силки, капканы и колы. Медведи расщедрились на дубины и прочее сильно калечащее-травмирующее оружие. Ну, и я ещё от себя добавила маленько, что в голову пришло.
В общем, заходи муженёк в светёлку – твоя жена тебя ждёт во всеоружии. Натурально вся в оружии, увешена как елка шишками.
Вот такая Яга современной закваски досталась Кощею в жены и в главные супротивники. Молодая, не опытная, да ещё с головой, набитой блокбастерами и фильмами ужасов. Но если не мы – бабы Яги, то кто же? Кто границу между сказочной изнанкой и реальностью защитит? Вот-вот. Все мы и только мы.
Вздохнув, я вновь сложила руки на груди по-покойницки.
Услышав скрип двери, плотно зажмурила глаза и крепче схватилась за кол. Кто-то из лесных зверюшек, по-моему лиса, мне говорил, если убить бессмертного не получится, то, надо хвататься за выступающие части мужа, и крепко держать. Но за что хватать не уточнили. За нос что ли?
Рассудив здраво, я решила, что хвататься за кол как-то вернее.
Ещё раз вздохнула, и приготовилась убить мужа в первую брачную ночь.
Кто бы мог подумать, что невинное приглашение бабушки в деревню обернётся для меня дальней дорогой, огромной ответственностью, клеймом бабы Яги – костяной ноги, борьбой со злом и замужеством! Да не с кем-либо, а с самим Кощеем!
Шаги бессмертного приближались. Я зажмурилась сильнее. Острое, худое колено злодея надавило на край кровати, я почувствовала на лице горячее дыхание. Рука в складках ткани крепче сжала осиновый кол.
А начиналось все так легко и прекрасно, я приехала к бабушке в деревню.
* * *
Воронежский РЖД-1 встретил меня толпой цыган.
Я и чумадан катили к главному входу вокзала, а навстречу мне шумной толпой двигался табор. Не знала, что такое ещё бывает в двадцать первом веке.
– Е-ге-гей! Хозяин приехал! – Ромалэ с песнями и плясками встречали какую-то важную шишку в чёрном костюме. Нового русского не иначе. Кто ещё будет к своему приезду заказывать цыган и праздновать прибытие с таким варварством?
– Ай-ла-лай! Дай-ла-лай! – надрывался хор.
Из-за кудрявых цыганских голов я мельком смогла разглядеть острые скулы, хищный нос и слегка раскосые, бесовские глаза богача, с такой пышностью приехавшего в нашу большую деревню под названием Воронеж.
Вперёд вышла цыганка с таким сильным голосищем, что ей в пору в опере Кармен петь.
– К нам приехал, наш хороший, Костантин Костантинович! До-о-орогой!
Прибывший, весь в чёрном, с тростью в руках и белым шарфиком на шее, замер на ступеньке вокзала.
Цыганка вся в золотых монетах с подносом и огромным почтением приближалась к важному господину. Лощёный сноб с довольным и важным видом взял поднесённый кубок с зелёной дрянью.
«Какое-то заморское пойло типа абсента, баснословно дорогое не иначе», – отметила про себя я.
Цыган с гитарой ударил по струнам и…
– Пей, до дна! Пей, до дна! ПЕЙ, ДО ДНА! – заголосили ромалэ.
Запрокинув голову, незнакомец, в три огромных глотка вылакал зелье и с размаху жахнул стекляшкой оземь. Осколки осыпали недовольных прохожих и мои ноги.
«Выпендрежник!» – подумала я, огибая шумную толпу и затаскивая дорожного монстра на гранитный порожек.
Богатей утёр губы и швырнул горсть золотых монет на поднос цыганке.
От звука выстрела вздрогнули все вокруг. Это вылетела пробка из бутылки с шампанским.
– Выпьем же за Костю, Костю дорогого! Мир ещё не видел сильного такого! – во все сорок с лишним глоток горланил цыганский хор, сотрясая высокие своды здания вокзала и действительно выпивая за своего благодетеля.
Золотой мальчик благосклонно наблюдал из-под полуприкрытых век за праздничной вакханалией.
– Дай-дарай-дара-да! – цыганки пустились в пляс.
Довольная чёрная фигура, легко отбив чечётку по ступенькам вокзала прошла мимо, задев меня плечом и даже не извившись.
«Ещё и невоспитанный хам!» – Морщась, я отошла в сторону, пропуская шумную ватагу.
Вокруг толкались цыгане. И откуда они здесь только взялись, да ещё в таком количестве?! Не иначе их заранее нанял этот богатый самодур, потешить своё самолюбие.
Ромалэ сошли с гранитных ступенек и двинулись вглубь города на заработки.
Тёмный незнакомец скрылся в толпе.
Бесплатный цирк кончился.
Сморщенная, как печёное яблоко цыганка, не успев отойти от дверей вокзала тут же начала свою работу.
– Ай, красавица, позолоти ручку! – цветное в блёстках платье с пышными рукавами, тяжёлые золотые серьги и столь же сверкающие зубы контрастировали со старческой пергаментной кожей. – Всю правду скажу, ничего не утаю! – Меня уже обступала свора цыганок разных возрастов, а с ними десяток мелких цыганят.
– А давайте я вам просто сто рублей дам и вы от меня отстанете? – решила я откупиться от назойливой бабки и табуна детей.
– Деньги-то я у тебя по любому возьму, – начала златозубая хамка. – Только нельзя просто так взять, не отдав взамен. Поэтому, я предупрежу тебя и совет дам. И старуха без спроса схватила мою руку. Перевернула ладонь, носом уткнулась в неё, чуть ли не обнюхивая, и понеслась!
Я решила стойко вытерпеть весь этот фарс, ни секунды не сомневаясь, что мне на уши лапшу вешают.
– Ждёт тебя дорога длинная. Трудная. – Вкрадчиво начала гадалка, посверкивая на меня чёрными глазами.
«Ещё бы, в местной-то электричке целый час мариноваться!» – прокомментировала я про себя предсказание.
– Выбор тяжёлый, да битва смертная. Ответственность на тебя ляжет огромная. Весь мир на плечах держать будешь. Не сдюжишь – рухнет! Ну, ещё я замужество тут вижу… – пожевав губами, недовольно проговорила цыганка.
– Ну и как же мне всех этих проблем избежать? – нехотя принимая правила игры спросила я. Может быстрее отвяжется?
– А вот как: наследство не принимай, подари лучше кому-нибудь…
– Ага, как же, кто же от денег откажется, уж не цыганам ли мне его, это наследство отдать?
– Не цыганам, – обрубила старуха. – Не примут, мороки много и ответственность большая. Чужие проблемы нам не нужны! Слушай дальше. Коли дом достанется – сожги! Лес рядом будет – не ходи! Под землю не спускайся! Очагу огня не давай!
– Ага ясненько, – вклинилась я в перечисление моих будущих проблем. – В туалет не ходи – пронесёт, на унитаз не садись – засосёт. Ну, а с мужем, что делать, утопить? В туалете? Как Путин советовал всех мочить без разбору? – уточнила я.
Старуха поджала губы. Знай наших! Оговариваться, да хамить, и мы можем.
– С таким-то характером! – сокрушенно покачала головой гадалка, – тут уж тебе никак не увернуться. Быть тебе, ну очень скоро замужем! – добавила она. А я закатила глаза к потолку, выражая этим своё отношение к такому предсказанию.
– Не ладный у тебя характер Лада! Сделаешь как говорю – никаких проблем не будет! А я уж за тебя помолюсь богам дороги, что б все гладко прошло, чтобы с пути не сбилась, и не заплутала. Это пятьсот рублей стоит! – продолжала цыганка.
«Заплутаешь тут, рельсы прямо идут!»
В сердцах плюнув, я сунула пригоршню купюр вымогательнице – пусть подавится! И побежала вприпрыжку прочь, потому что уже объявили мою электричку.
– Да, смотри, со зверьми не разговаривай! Худо будет! – вопила мне в след старуха, размахивая седыми косами, а я, уже поджав губы, бежала за поездом, на ходу забрасывая дорожного монстра в тамбур.
На порожке вагона я обернулась. В голове на секунду мелькнула мысль, подкрепленная испугом: «Как она узнала мое имя?» Но тут же страх развеялся, раздедуктированный скептицизмом и цинизмом современной молодежи. Не иначе наклейку на чемодане прочитала. Каждая цыганка рассказывает всем без разбору одно и тоже: дальная дорога, муж и детей вагон и маленькая тачка в придачу. Это то чем мечтают все нормальные люди.
«Замужество? Да кому оно нужно? Бабка рехнулась что ли?! Я вообще после развода родителей решила никогда замуж не выходить».
Поезд стал набирать скорость унося меня прочь, а старуха, посмеиваясь стояла на перроне, пряча мою деньгу в складках пёстрой юбки.
* * *
Час в пригородном поезде на жёстких деревянных лавочках пролетел незаметно и вот я уже в деревне. Станция Углянец, вероятно от слова «угол». Дыра та ещё, сорок километров от Воронежа.
Соседка мне, как всегда, обрадовалась.
– Кто ж, это у нас такой? Неужели Ладдушка-оладушка?!
– Здравствуй, баб Валь! – кивнула я ей и покатила мимо.
– Здорово, коли не шутишь! Передавай привет Егоровне. Давно её не видела. – Отозвалась мне в след скучающая деревенская баба.
Я кивнула и пошла дальше. Дом моей бабушки находился на отшибе, можно сказать вовсе не в деревне, а на окраине.
Вот и одна единственная улица поселка кончилась, дальше пошли поля, а там и пригорок с небольшим лесочком, за котором спрятался участок моей родственницы.
Дом моей бабки достался ей ещё от пра-пра-прабабки, с тех самых времён, когда жилища строились из толстых брёвен диаметром в тридцать сантиметров.
Это не означало, что наш деревенский домик был похож на сарай, просто в его архитектуре причудливо сочетались старинные резные наличники и современные пластиковые оконные рамы.
Сам дом стоял на четырёх пеньках шире метра в диаметре. По тысячам годовых колец было видно: древнее спиленных деревьев только окаменелые какашки мамонта.
Из этих четырёх великанов в незапамятные времена и была построена без единого гвоздя бабушкина избушка, да так и стояла до сих пор. Только обновлялась, частично.
Небольшое крыльцо с резными перилами лежало на двух каменных ступенях, ведущих к вполне современной двери, обитой уже начинающим облезать дерьмонтином.
Из-под дома торчали снопы сена или соломы, я в этом не сильно разбиралась.
Несмотря на чудаковатый вид, бабушкин дом был тёплым, уютным и гостеприимным. С огромной беленой печкой у дальней стены, широким хлебосольным столом у окна, да телевизором на лавке.
С боку к дому прижался шаткий и валкий сарай, где уютно мекала коза, а вокруг по траве ходили куры, да, петух рыл землю лапой.
Идиллия, а не деревня.
Кинув чемодан во дворе, это тебе не город – никто не украдёт, я вошла в дом.
Никого. Тишина и пустота. На столе что-то белеет.
В записке было всего пара слов:
«Я ушла. В подвал никого не пускай! Книга на полке, хозяйство на тебе. Бабушка».
«Ага, – сообразила я, – наверно в лес за грибами или ягодами пошла. Ну, что ж подождём, когда вернётся».
Я не в первый раз оставалась в домике бабушки одна и знала каждую ложку и тазик в её хозяйстве.
Когда родители в очередной раз ругались и расходились, я подолгу гостила здесь. А когда отец от нас ушёл с криком, адресованным моей маме: «Ты ведьма! И мать твоя ведьма! И дочь твоя ведьма! Вы меня больше не обманите!» и хлопком двери. (Скатертью ему дорожка!) Именно у бабушки я жила долгих два года пока тянулась судебное разбирательство, делёж квартиры и наконец развод.
Выскочив из дома, я подхватила чумодан. От слова «чумной», так сильно от этого допотопного монстра шарахались люди в электричке. Тяжёлая тварь на колёсиках как будто жила своей жизнью, норовила наехать на ногу пассажирам или пребольно поддеть их под колени. Это чудовище подарила мне, конечно же бабушка, чтобы я не мучилась со спортивными и дорожными сумками.
В чумодан влезало все, сколько не пихай. Внешне монстр выглядел очень даже ничего, натуральная кожа и стилизация под старину. Медные, покрытые благородной патиной уголки, неубиваемая чугунная ручка и такие же колеса. Страсть была не подъёмна и остервенело грохотала по любой поверхности, зато, как я уже сказала, влезало в неё ВСЕ.
Дорожное чудовище было затащено в дом и брошено возле печки, а я, подхватив ведро, радостно побежала к колодцу за водой. Через полчаса куры и коза были напоены и накормлены.
Я же, до половины засунувшись в печку, кашляя и чихая, пыталась её разжечь. Бабушка не признавала современных плит и все делала по старинке в настоящей русской печи.
Час труда и все тщетно.
Печь словно умерла, сколько бы я ни старалась, она так и осталась холодна. Что бы я ни зажигала, спичку или старую газету, стоило занести горящее в печь, оно сразу же тухло. Видно, какие-нибудь заслонки не открыты и нет тяги.
Плюнув, я взяла котелок и наполнив его водой, из все того же колодца, поставила во дворе на разведённый за пять минут костёр. Бросила туда сушёных травок, грибов, высыпала полпачки гречневой каши, вскрыла банку тушёнки. Гречневая каша с мясом на открытом огне! М-м-м…
Бабушка вечером придёт, а уже все готово.
Но вечером бабушка так и не вернулась. Не вернулась она и ночью, и я, слегка беспокоясь, легла спать.
Снилась полная мутотень. Как будто в дверь кто-то стучится, только это не входная дверь, а та, что в погреб. Барабанит нагло так, кулаком, и с матершиной орет: «Пропусти немедленно, кикимора старая!» А по голосу – молодой мужчина.
Нет в моей жизни места мужикам, даже во сне пусть не смеют меня тревожить! Все они бабники и обманщики, как и мой отец.
– Пошёл прочь! – недовольно выкрикнула я. Голос из-под земли как отрезало. Я перевернулась на другой бок, засыпая.
* * *
Ночью я проснулась от громогласного и далёкого:
– Ко-о-о-ко-КО-КО!
Резкий толчок выбросил меня с печных полатей на струганный деревянный пол.
– Землетрясение? – испугалась я и кинулась к двери. Первая мысль спросонья, пришедшая в городскую голову. Вторая уже более осмысленная: – Куры! Под домом! А коза?
Я ринулась к выходу, но меня швырнуло назад на лавку. Я повисла на ней спиной, словно нокаутированный боксёр на канатах. С рычаньем я вскочила и все же добежала до выхода, схватилась за дверь и рывком её распахнула. И замерла на пороге.
Казалось, земля и небо поменялись местами. Все сверкало и грохотало. Тело бил резкий пронизывающий ветер, в лицо хлестали струи дождя.
Доски пола ходили волнами под ногами. И одна такая «волна», сначала уронив меня, а потом, подхватив со звуком «тьфу!» выбросила из дома.
Падая я приложилась лбом к чему-то каменному.
* * *
Очнулась я уже на мокрой траве. Обернувшись, увидела растущий вверх дом. Бревенчатое строение поднималось на толстых как колонны столбах.
Первая пришедшая в голову мысль: старые дубы пошли в рост. Вот так вот сотню лет прибывали себе в состоянии трухлявых пеньков, а тут взяли и проросли. Радиация, не иначе.
Как кот, подавившийся рыбой, дом начал сотрясаться в конвульсиях и кашлять.
– Кхе! Кхе!
С двухэтажной высоты на землю упал и приказал долго жить телевизор. Я, осыпанная осколками, сочла за благо на четвереньках отступить в кусты.
Дом выплёвывал из себя все новые и новые вещи. Все, что моя бабушка нажила непосильным трудом фонтанировало из дверного проёма.
В завершение всего бревенчатое строение выдавило из себя пластиковые окна, отряхнувшись будто пёс, сбросило с себя дверь и вразвалочку поковыляло прочь, смешно поднимая куриные лапы.
Я сидела в кустах, поливаемая дождём, несчастная, разбитая и испуганная непонятным происшествием.
Не выдержав я откинулась назад, желая прилечь и отдохнуть. И уже затылком приложилась о камушек и дальше спокойно почивала в траве до утра.
* * *
Очнулась я на рассвете от крика петуха.
Так истошно кричать, будто его заживо варят в супе, может только бабкин петух. Я эти дикие вопли где угодно узнаю.
Надо отметить, что у меня с этим перьевым мешком давняя вражда.
С самого детства, сколько себя помню у этого гада была одна отвратительная привычка. Любым доступным способом, рано утром на рассвете, часиков этак в четыре, тогда, когда только встаёт солнце, прокрасться в избу, тихонечко подойти к печке, неслышно вспорхнуть на полати…
И заорать дурным голосом мне прямо в самое ухо!
Чтобы мы с бабушкой ни делали, как бы ни закрывали дверь, ни затыкали щели, он всегда находил лазейку. Пробирался через форточку или влезал в дымовую трубу, а однажды выполз из-под пола.
Сейчас же с этим петухом что-то было не так, он кричал так, словно убивают и это его последняя лебединая, вернее куриная песня. В конечном итоге кочет квакнул, вякнул и замолк навсегда. Я счастливо улыбнулась и снова уснула.
Проснулась от щемящего чувства неправильности. Что было не так я сказать не могла, но неуютные ощущения не отпускали. На негнущихся ногах вылезла из кустов и обозрела разорённую поляну.
Тело ломило, а голова раскалывалась, но это были пустяки по сравнению с моим незнанием: что делать дальше и что сказать бабушке.
Вот как бы вы сказали своей родственнице о том, что не уследили за её домом и он, отрастив ноги удрал прочь? Вот и я была не в курсе, как объяснить маминой маме, да и самой себе произошедшее ночью.
Я потерянно побрела к месту бывшего пребывания, а сейчас убывания дома и застала там одну покосившуюся завалинку, да кучу соломы в центре. Дом и доисторические пеньки исчезли, как и не было.
В куче соломы что-то шевелилось.
Бабушкина коза! Я схватила за верёвку и дёрнула непокорное животное на себя.
Из соломы вылетело нечто.
Страшилище ломанулось ко мне, я от него. ОНО, снова за мной!
С визгом я запрыгнула на каменный порожек.
Это имело коротенькие цыплячьи ножки числом: четыре штуки и выглядело как-то желторото. Вы когда-нибудь видели птицу с четырьмя лапами? Вот и я нет.
Оно бегало вокруг камня не в силах забраться на ступеньку.
То лохматое, что я приняла за птицу, оказалось маленькой избушкой на курьих ножках.
Сверху миниатюрное бревенчатое строение покрывала соломенная крыша. Крыльцо топорщилось обломанными перилами будто кабаньи клыки. А сзади у новорожденного домика торчал небольшой веничек на манер хвостика.
Я, поёживаясь сидела на каменных порожках. Руки дрожали. Я достала сигарету и попыталась закурить. Бревенчатый ужас о четырёх лапках бросился к огню выбил коньком крыши у меня из рук сигарету. С этого момента я зареклась курить. Дурная это привычка.
Домик слизнул деревянным языком огонёк и проглотил его. Тут же из крохотной трубы пошёл дымок.
Избух лазил по кустам и загребал в дверной проем все доступные виды топлива. На моих глазах он побежал по двору за мышью, не догнав на полном ходу врезался в колодец, покосив тому крышу.
Мне померещилось или домик стал больше?
Перила и нависавшее крылечко как челюсти инопланетного монстра загребали в себя снопы соломы. Из трубы уже валил чёрный столб дыма, домик брызгал искрами, но не переставал жрать. В ход шло все: щепки, сгнившие поленья, сухие листья прелая солома. Страсть о четырёх углах нашла компостную кучу и зачавкала.
Я сидела, скукожившись, обняв себя руками и скрестив от холода ноги в тапочках на босу пятку. Нервно грызла ноготь и косилась в угол двора. Там, огороженная кусками шифера лежала старая куча угля, припасённая бабушкой для особо холодных зимних месяцев. Я молилась, чтобы чудище не нашло топливо.
Монстродом низко опуская крыльцо ушагал куда-то в кусты.
Я облегчённо выдохнула. И только собралась спустить ногу на землю, как из листвы выскочил избух и кинулся ко мне. Становилось понятно: он от меня не отстанет, НИКОГДА!
Так мы просидели еще какое-то время. Я сидела, дом жрал.
Новорожденный жилищный кошмар срыгнул столбом пламени, наконец-то насытившись.
Я лишь слегка вздрогнула. А после домик улёгся у моих ног и задымил.
Рука потянулась к печному ухвату, валяющемуся у каменного порожка. Так и просидела с ним в обнимку до самого полудня, пока солнце не стало припекать маковку.
А когда стало совсем невмоготу, я тихо слезла с камня и бочком-бочком уковыляла с поляны, стремглав побежала по лесной тропинке вниз с холма в деревню. Возможно, от пережитого ужаса я не там свернула и выбежала не с той стороны леса. Потому что внизу у реки никакой деревни не было!
То есть река была, та самая, с резким изгибом и песчаным островком в центре излучины. Но куда делись все домики, коттеджи, гаражи-заборы и зелёные лужайки? Огороды, яблоневые и вишнёвые деревья?
ГДЕ ВООБЩЕ ВСЕ?
В кустах за спиной зашуршало и на траву выскочил прожорливый знакомый. Куролапы в разные стороны, дверь приоткрыта оттуда свисает полосатый половичок, из трубы валит дым.
В ярком свете я рассмотрела то, что чавкало в ночи и кралось за мной следом, именно эти звуки я слышала, когда убегал бабушкин дом. А потом эта же тварь терроризировала, меня на поляне.
Я встала в боевую стойку.
– Чу! Чу! – Пугнула я рогатиной маленькую, но ненастырную копию бабушкиного домика. Избушонок не понимающе попятился. Вроде бы он был разумным. – Э-э-э… Избушка, избушка повернись к лесу передом, ко мне задом. – Выдала я, все, на что был годен мой не выспавшейся мозг.
Домик повернулся и наклонился, задрав хвостик к небу.
– Отвернись бесстыдник! – рявкнула я. Избушка крутанулась на месте короткие ножки запнулись одна за другую и домик повалился в траву.
– Та-ак… – теперь уже я, развернувшись к лесу передом, бежала обратно на бабушкину поляну.
По песчаной дорожке, время от времени ухватом отталкивая от себя радостно скачущий следом домик. Избушонок путался под ногами и не отставал. Мне показалось или он немного подрос?
Я выскочила из кустов. Передо мной вся та же картина разорения. Только «мёртвая» до этого поляна медленно начинала оживать. Я не могла точно сказать в чем было дело, но ощущение неправильности мира начало медленно уходить. Словно всего минуту назад здесь царствовала смерть, а теперь сюда вернулась жизнь.
На доселе безжизненной поляне робко зажужжали пчёлки и застрекотали кузнечики. Подул ветер, неуверенно играя травой и листвой.
Из-за веток и кустов выглядывали ёжики, белочки, мышки и другие лесные животные.
– Чуфырь? – Спросили меня, я повернула голову.
Свесившись с ветки, белка протягивала мне шишку.
– Нет, спасибо. – Вежливо отказалась я. Какая разница с кем говорить с белкой так с белкой, это вроде не белая белочка и ладно с неё.
– А куда дом делся? – в этот момент я твердо решила: найти беглянку и водрузить её на своё законное место любым способом, до того, как вернётся бабушка. Что-то мне подсказывало что в том, что жилище сбежало отчасти виновата была я и сон с наглым незваным гостем. – Кто-нибудь видел куда избушка побежала? – громко спросила я у лесного зверья, особо не надеясь на ответ.
И, о ужас! со всех сторон на поляну стали стекаться дикие звери. Меня окружали. Лисы, олени, зайцы, еноты, ёжики, белочки и прочие лесные твари. На секунду все замерли, а после:
– Туда! – указали звери лапками в семи противоположных направлениях. Я где стояла там и села, прямо на песок дорожки.
Так и хотелось вскочить и с воплем: «Говорящие!» ломануться прочь, сбивая все на своём пути, кусты и деревья. Но я постаралась сдержать себя в руках, только слегка сбледнула с лица.
– Чем тебе помочь? Чем помочь? – защебетали звери.
– Помочь? Помочь? Помочь? – подхватили птицы на ветках.
Я все ещё недвижимо сидела, таращась на зверье моё.
– Вы не так разговариваете с ней! – вклинился в обступившую меня толпу ёжик. – Это современный ребёнок, они сейчас не так разговаривают, у них свой язык, на манер птичьего. Вот я щаз вам покажу как надо с людьми из реальности балакать, – колючий повернулся ко мне:
– Йоу! Чувиха! Как делишки? Тут Кощей-младший захаживал, проблемы искал. Надо встретиться с ним рамсы развести, бате его кровь попортить. Пока он нас не того, не наколол на все иголки.
Мысленно перекрестившись я ответила:
– Во-первых, я – не чувиха, – начала я. – Во-вторых, давно не ребёнок. В-третьих… Боже мой, ёжик разговаривает! – взвизгнула я и рванулась бежать, да только некуда, со всех сторон меня плотно обступили лесные. Как встала, так и села обратно на песочек.
– Я не только говорить умею ещё танцевать… – и колючий, продемонстрировал мне нечто вроде лунной походки Майкла Джексона, в завершении вильнув бёдрами и крутанувшись вокруг своей оси. Ну что сказать, для круглого мешка с иголками все было выполнено безукоризненно, но не дай боже увидеть это ещё раз. – Ты, чувиха, кстати, не рассиживайся на мокром песке, тебе ещё со злом сражаться. Ну-ка, ребят, подмогните ей! – уперев руки в боки, приказал колючий колобок.
Олени за моей спиной, поддели меня рогами под локотки, вздёрнули вверх и поставили на ноги.
– А без драки не получится? Можно мирным путём? Я думаю, какая бы проблема не была всегда можно поговорить и все образуется, – впервые колючий шар посмотрел на меня скептически.
– Без драки никак, – отозвался с земли ёжик. – Тут уж или они нас, или мы их. Йо-у! Тебя как зовут, чувиха?
– Лада.
– Отличненько, Ладдушка-оладушка, принимай хозяйство от бабки своей, ну, то, что осталось. Принимаешь?
Я огляделась, подняла тарелку с земли, катушку ниток и внезапно осознала это вещи мои, бросить никак нельзя. И поляна моя, и дом… так и застыла, прижимая тарелку к груди.
– Правильно, – одобрил колючий колобок, – убраться необходимо, а то здесь словно Кощей прошёлся… – Звери загоготали, даже появившаяся, откуда не возьмись, бабкина коза замекала, а куры заквохтали. И мы принялись за уборку.
Поляну в порядок приводили вместе, вещи собирали всем миром по кустам, оврагам и деревьям. Знатно их разметало. Я ползала на деревянных, не гнущихся ногах, вместе с лесными и очумело складывала, найденное в корзинку.
Постепенно я смогла уговорить себя не пугаться и не дёргаться, когда ко мне подходила та или иная зверушка и бросала в корзинку ложку, салфетку или клубок из бабкиного хозяйства. Я даже говорила им «спасибо». А то, что я с животными разговариваю, так наверно, от этого какие-нибудь таблетки есть. Спрошу в аптеке, когда буду в городе.
* * *
Из листвы торчали подошвы сапог глянцевых, моднявых. И кто додумался носить этакую сверкающую чушь? Издалека казалось, что в кустах кто-то лежит. Ещё какое-то местное чудо-юдо?
Я опасливо подкралась к ним поближе. Подняла ногу и резко наступила на лакированный носок.
Сапог «встал».
Внутри никого не было, лишь над голенищем неспешно вился дымок, поднимаясь к сияющему небу.
Я облегчённо выдохнула.
Обернувшись, я увидела животных, переминающихся невдалеке. Что-то было не так.
Ёжик робко приблизился и протянул что-то белое зажатое в зубах, машинально приняв я развернула бумажку. Это оказалась записка, написанная моей бабушкой.
«Я ушла. В подвал никого не пускай! Книга на полке, хозяйство на тебе. Бабушка».
«УШЛА» – фраза внезапно приобрела для меня новое значение, зловещее и холодящее душу. Я сразу вспомнила что родственница так и не объявилось. – Что значит ушла?! Куда ушла?! Когда вернётся? – закричала я, ещё не веря, не понимая до конца. Ёжик опустил глаза, остальные лесные тоже стыдливо посмотрели кто куда. Только одна лисичка, подбежав, положила лапки мне на колени, взглянула прямо в глаза и тихо прошептала:
– Она не вернётся. Ты теперь наша Баба!
– Какая баба? – пытаясь подавить истерику вспылила я. Мне не верилось, что бабушки нет. Это какая-то ошибка, да и что вообще могут знать эти животные они всего лишь плод моего больного воображения. А я все ещё лежу без сознания возле бабушкиного домика, упала, ударилась головой, у меня сотрясение вот и снится всякое. – Мне рано ещё бабой быть! – понимая, что уже ничего не исправить завыла я.
– Ягой. Бабой Ягой. – уточнил ёжик. – Защитницей лесных животных и стражем границы между навью и явью. А возраст – дело наживное, с этим любой рано или поздно справляется. – успокоил колючий.
Никак на это, не отреагировав я утёрла сопли и продолжила собирать вещи, но крупные капли слез текли сами собой. Лесные звери, переглянувшись, продолжали уборку, но я спиной чувствовала их встревоженные взгляды. Чтобы остаться наедине со своими мыслями я подобралась поближе к месту, где стоял бабушкин дом и под предлогом сбора упавших туда вещей спустилась в подвал.
Несколько ступеней и я скрылась под землёй, подальше от пристальных взглядов.
Погреб представлял собой длинную забетонированную кишку с полками по обеим сторонам и почему-то с двумя входами в каждом конце подземного хранилища.
Взгляд упал на бесконечные ряды тёмных баночек. В фокус попала аккуратно наклеенная этикетка, резко выделяющаяся на чёрном фоне и надпись: «Для Ладдушки. Клубничное».
Три слова, но сколько в них смысла. Никогда и никто больше ничего не сделает для Ладдушки. Кончились те люди, которые могли и хотели что-то для неё сделать, отныне она сама по себе. Отец давно бросил нас, у мамы новый муж, вот теперь и бабушка ушла, оставив меня здесь одну.
Надпись на этикетке расплылась, а за ней и приклеенная к стеклянной банке бумажка, дальше поплыли ряды стратегических запасов, а с ними полки, подвал и весь оставшейся мир и только после этого я поняла, что вновь плачу.
Тихо и безутешно, потому что утешать здесь бесполезно. Это тебе не разбитая чашка, а жизнь, если все разрушено в дребезги – уже не склеишь.
Только в подвале меня накрыло осознание: бабушка действительно мертва! Как – не известно, но это правда.
Я осталась одна! Теперь то я точно одна! Не к кому приехать в гости, не с кем выпить чаю с вареньем, некому рассказать о своих проблемах и печалях. Это было похоже на угнездившийся в груди кусок льда, тяжёлый и холодный.
Сколько просидела в подвале – не помню. Вдоволь нарыдавшись, встала, смахивая с ресниц слезы.
Я наощупь кралась наверх, со слезами на глазах прижимая к груди баночку клубничного варенья. Вон из подвала на свежий воздух, чтобы не видеть эти ряды аккуратно завязанных и любовно подписанных баночек.
Мне как-то не верилось, что бабушки больше нет и я её никогда не увижу. Вновь пришло чувство что она где-то рядом и тут же пропало.
Я вылезла из погреба, вокруг никого не было. Исчезли зверушки. Кажется, перепутала выходы, вещи были разбросаны с другой стороны дома.
Вновь спустившись в погреб, я поднялась по противоположной лестнице, высунула голову из подвальной дыры.
Вокруг все то же, да не все.
Исчез разбитый телевизор и поломанные вещи. Колодец стоял, как и прежде, целёхонек и белел чистыми струганными досками.
Но здесь, как и там, не было бабушкиного домика, только каменное крыльцо торчало из земли. Воздух своей чистотой и ароматом кружил голову.
Над головой синело необъятное небо, берёзки и ели качали ветвями, а в траве цвели колокольчики и ромашки. Я спустилась обратно, чтобы перейти на ту сторону туннеля.
Поднялась по ступеням. Выглянула.
Вокруг валялись осколки. Разбитый телевизор и поломанные вещи, из домика моей бабушки. С корнем вывороченные из земли берёзки скорбно покоились в траве. Старый колодец облезлый и немного покосившийся потерял свою крышу, она, в виде досок усеивала землю вокруг.
От этой картины я невольно спустилась парой ступенек назад.
За спиной послышался дробный перестук, ну ладно, «перешлеп» босых ног по ступенькам. Я обернулась на звук и впечаталась лицом в чью-то грудь.
Незнакомец. Странный парень с черными как смоль волосами, только одна прядка крашеная сбоку свисает белая, словно снег.
Я, не на шутку испугавшись, закричала:
– А ты кто вообще такой? – Страшно ведь: секунду назад ты была в подвале одна, и на тебе – неизвестный гость, с добром или злом пришел непонятно.
– Да так, мимо проходил, – небрежно пробормотал тип и попытался обойти меня. – Разрешите, сударыня… – И локтем меня так, отталкивает в сторону. Чисто из вредности характера я пихнула этого наглеца обратно и встала в проходе, загородив дорогу. Расхаживают тут всякие.
– Вот, значит, как? – Черные, слегка раскосые глаза зло сощурились.
– Так! Мне бабушка не велела никого в подвал пускать.
– А вы, барышня, всегда маменек да бабушек слушаетесь?
Тип поковырялся в кармане, выудив оттуда светящийся шарик, направил его лучи на меня. В свете чудного фонарика – наверняка какая-то китайская новинка – мы смогли хорошо рассмотреть друг друга.
Черные как смоль волосы, только маленькая седая прядка сбоку свисает, прямой нос, кожа бледная, что у твоей поганки, вид усталый, осунувшийся, и ко всему этому прилагались слегка раскосые, темные, как омут, злые глаза. А под каждым из этих не добрых глаз, как у панды, по огромному фингалу. Такими «фонарями» и без китайского волшебного шарика светить можно.
Лицо незнакомца приобрело какое-то злое, упорное и целенаправленно нехорошее выражение. Сразу становилось понятно: это недобрый гость.
– Знаеш-ш-шь… – зашипел гаденыш. – Когда я вижу такую красоту, у меня в душе свербит и в животе такое непреодолимое чувство… желание такое появляется. Гр-р… Неутолимое.
– Это глисты, не иначе. – Хамство – защитная реакция от всякого агрессора. – Я, конечно, не такая хорошая травница, как моя бабушка, но где-то здесь был тертый чеснок, кора дуба, молоко… или лучше еще туда огурца соленого добавить?! – взвизгнула я, проследив за шаловливой рукой чернявого. Поползновения наглых хапалок я пресекла хлестким ударом ладони.
– Ай, какая смелая! А не боишься против бессмертного с чесноком и огурцом наперевес выступать? – Незнакомец навис надо мной. По необутым ногам я узнала владельца лакированных шузов размера этак сорок пятого. Потому что, даже стоя на нижней ступеньке, он находился на одном уровне со мной.
Сразу вспомнились ночные голоса. И наглое требование впустить. Вот кого не пропустили на ту сторону ночью. Где-то внутри затеплилась гордость за бабушку, знатно та его отделала. Ну и я еще чуток добавила, пока спала, неосознанно, конечно, но все же. Значит, и у меня есть сила, как у бабушки. Все в деревне отмечали за ней этакую «волшебность». Лес она знала как свои пять пальцев, даже если первый раз видела эти елки-палки, и травки лечебные ей известны были, и зверье дикое лесное ее не трогало, и полечить, и совет дать… все могла.
– Собственно говоря, какое тебе дело до границы? – продолжал юноша, бледный, побитый и босоногий. – Ты что, в сторожихи нанялась? Тебе хоть платят за это? – Я вспомнила разглагольствования колючего глюка о той стороне, яви и нави и еще плотнее закрыла собой дорогу. Твердо решив, пока не разберусь во всем, никто никуда не пройдет. Тем более и бабушка просила меня в подвал чужих не пускать.
– Ты что, на той стороне живешь? Здесь два мира, я так понимаю… – нерешительно проговорила я, еще до конца не поверив, что простой подвал с клубничным вареньем и паутиной – это проход в другой мир, так похожий на наш. Похожий, да не очень.
– А что, если да? И я домой хочу вернуться, тебе-то какое дело?
Действительно какое? Чего это я здесь развыступалась? Какое мне дело? Ну, пройдет он в подвал, ну выйдет с той стороны в наш мир, ну пойдет себе дальше. Пойдет? Просто пойдет? Дудочки, ой не просто.
Вот этот вот наглый и самоуверенный хлыщ? Что-то мне в его хитрой моське не нравилось, не так прост этот мимокрокодил, ой не прост и далеко не невинен.
А пуще всего напрягает то, как он соловьем разливается.
– Красавица! Ну что тебе стоит? Пусти меня на ту сторону. Я свободы лет двадцать не видел. Девушек не целовал!
– Вот и посиди здесь еще столько же, а поцелуи – они… они… И не нужны вовсе! – последнюю фразу я просто истошно выкрикнула, потому что за моей спиной послышался басовитый рев, сопение, и огромная косматая морда медведя появилась в дверном проеме, а после и вся лохматая туша втиснулась в узкую кишку подвала.
Тут меня прошиб холодный пот. Впереди мутный мимокрокодил, а сзади чудище лесное! То еще положеньице!
– Как так не нужны? Это самое прекрасное занятие на свете! – И незнакомец, состроив умильную моську, уставился на меня выжидающе.
Ага, щаз, не на ту напал! Не действует на меня его расписанная под панду моська. Может, кто-то и повелся бы на смазливую физиономию, но только не я!
Пришелец с той стороны соображал туго, почти как медведь за моей спиной, который уперся косматым лбом мне в спину и продолжал медленно, как танк, протискиваться через узкий туннель подвала. И делал он это так усердно, что от чрезмерного напряжения оглушительно громко сопел и порыкивал.
Спустя секунду мои пятки поехали по полу, и всего лишь через неполную минуту я уперлась в грудь перебежчика с той стороны. И к выходу из подвала мы уже поехали вдвоем. Только мимокрокодила это не смущало. Он вообще не знал, что такое отступать назад, и тормозов, по-видимому, у него тоже не было.
– Ну что тебе стоит пропустить? Что ты хочешь взамен, коня буланого? Злата-серебра? Может, меч-кладенец? Помнится, в подвале один завалялся… – гадал подкупатель. – Корону княжескую? Силу, власть? – не сдавался упорный. – Холопов? Мужиков? – Я задохнулась от возмущения. Хотелось завопить: ЧЕГО-О-О-О?! Но вместо этого я приглушенно подавилась воздухом.
– Что, серьезно? – подивился мимокрокодил, и я возмущенно закашлялась попавшим не в то горло воздухом.
– Ну, хорошо, каких и сколько?! – сдался явно больной незнакомец. А я, кажется, сейчас точно задохнусь. – Да не стесняйся, все мы люди! Так каких мужиков ты хочешь? Я могу смотаться до ближайшей деревни и договорится на скорую руку.
– Кгм! КГЫМ?! – отозвалась я, потому что уже очень многое хотела сказать этому хаму, а набрать для вопля воздуха не могла и отдышаться – тоже.
– Что, обычные тебя не прельщают? Ну у тебя губа не дура. Богатыря хочешь? Достать будет трудно, они у нас в изнанке на вес золота, перевелись уже все небось. Может, королевича какого или князя? Али принца заграничного?
– Кхе-кхе-КХЕ! – Нет, я таки прокашляюсь, чего бы мне это ни стоило, и уж тогда-а! Выскажу ему все, что думаю о его поганых предложениях!
– Ну хорошо-хорошо! – сдался мимокрокодил. – Я весь твой! Только за такое счастье ты меня не только на ту сторону пропустишь, но еще и экскурсию по реальности устроишь. Я свое время и свободу берегу пуще зеницы ока!
«То-то у тебя оба глаза подбиты», – хотела прохрипеть я, но не смогла выдавить из себя ничего, кроме стонов, припадая в задушенных конвульсиях к груди наглеца.
Настолько близко, что я даже успела занервничать от столь плотного общения с иносторонним пришельцем. Как неловко, неудобно…
– Эх, повезло тебе, девица! Такой выдающийся образец мужественности тебе достался! – И культяпками своими длинными, как у паука, обнимает и прижимает к себе! Нет, я все-таки сейчас откашляюсь, и этот образец единственным останется в обоих мирах!
– По мне, почитай, вся изнанка сохнет. Я у русалок с кикиморами нарасхват, как увидят – так от тоски по мне топятся сызнова! Ну да ладно, – очнулся от мечтаний без пяти минут занесенный в красную книгу образец. – Давай по-быстрому, а то я тороплюсь на ту сторону. Так с чего начнем? Как насчет поцелуя? – заговорщицким шепотом зашипел надо мной мимокрокодил. – Договорились? Я тебе поцелуй, а ты меня на ту сторону. – И подмигнул хам. – Ты только подожди, – засучивая рукава на не особо мускулистых руках, проговорил наглец. – Сейчас я эту меховую пробку выбью отсюда, и мы с тобой по реальности погуляем и поцелуйчик справим… хотя нет, здесь нельзя, а то застрянет. – Начнем с поцелуев, а дальше любые твои развратные желания и экскурсия по реальности в придачу. – Я задохнулась от наглости, а от кашля раскраснелась вся, как свекла.
И тут мимокрокодил, глядя на мое пунцовое лицо, сообразил.
– А-а-а! Так ты еще ни разу не целованная! – От стыда я готова была провалиться сквозь бетонный пол. – Сейчас мы это дело исправим! Так бы и сказала, что хочешь девичество потерять, да не с кем-нибудь, а с сами Константином Кощеевым. Ну и запросы у нынешних девиц!
Это была последняя капля в чашу моего терпения. Рука сама собой нащупала ухват, все-таки чувство самосохранения во мне хорошо развито, а чувство гордости за девичью честь и прочее – еще сильнее.
Ухват – это такая рогатина на манер бычьих рогов, палка с железным разветвлением на конце, которым так удобно горшки из печи доставать. А еще первостатейное оружие для отпугивания этих наглых поползновенцев. И почему я раньше не догадывалась, уезжая, с собой в город эту штуку брать? Избежала бы кучи проблем.
Рогатина уткнулась в горло пришлому.
– А ну-ка поди отсюда! Давай-давай, иди куда шел!
– Так я и иду. Целовать тебя и на экскурсию! – Хам попытался обогнуть меня с другой стороны, но вновь встретился с грозным оружием. А сзади напирал медведь.
Незнакомец вцепился в палку и рванул на себя, я дернула ее в обратную сторону. А гад снова надавил на ухват, тесня меня и шипя, словно гадюка. Кажется, до него дошло, что вместо поцелуев и экскурсии он сейчас еще тумаков получит.
– Пропусти! Хуже будет! – Нет, вы гляньте: он мне еще и угрожает! Нарушитель границ!
– Не пущу! – чисто из упрямства и оскорбленного достоинства сказала я, этот гад очень сильно мне не нравился. Наглый такой, насмешливый.
– Ну тогда пеняй на себя. Меня резко толкнули назад, и если бы не вылезавший из дыры медведь, загремела бы я по ступенькам и, возможно, даже костей не собрала бы. Не на ту напал! Ни мохнатых медведей ни мимокрокодилов я не боюсь, почти. Я толкнула наглеца в ответ.
– Туда иди, а не сюда! Вон отсюда!
– Ой, пожалеш-ш-шь, красавица, о столь нелюбезном приеме.
– Давай-давай, двигай отсюда! – В пару толчков рогатиной я отодвинула наглого поползновенца к выходу.
– Мне всего лишь пройти на ту сторону надо! – поднял руки вверх наглец. Во мне взыграл ген проводницы.
– Нечего туда-сюда ходить! – взвизгнула я дурным голосом.
Видя, что я настроена очень серьезно и подоспело подкрепление в ипостаси лохматого мишки, застрявшего в туннеле, черноволосый развернулся и драпанул вверх по ступенькам. Но я все же успела кольнуть его пару раз в зад для скорости.
Если честно, у меня и самой от ощущения этого здорового косолапого зверя за плечами волосы на затылке дыбом встали.
Выбравшись из дыры, я что есть мочи толкнула мимокрокодила как можно дальше от выхода. Да так, что он отлетел и чуть не упал на спину. Я даже подивилась своей силе.
– Ну, поганка бледная и конопатая, пожалеешь еще у меня! – остервенело зарычал проходимец, откидывая с глаз растрепанные волосы.
– Смотри, суповой набор, как бы самому не пожалеть! – огрызнулась я. Пришелец с той стороны, рвущийся в наш мир, и в самом деле при свете белого дня оказался тщедушен, худ и недокормлен. Но это ему не помешало радостно броситься на косолапого, стоило только последнему вылезти из погреба. Я еле-еле успела отскочить в сторону от азартно несущихся друг на друга богатырей.
Они радостно столкнулись, сплелись конечностями, и, к моему ужасу, задние лапы медведя поехали по земле.
– Караул! – завопил ежик у видев мимокрокодила. – Прорыв! Кощей-младший в реальность лезет!
«Так вот кто это такой», – сообразила я. Оказывается, младший недалеко ушел от своего батеньки. Жадный, наглый, настойчиво целеустремленный, не терпящий, когда ему возражают, какой же Кощеюшка-старший-то тогда? Если этот еще до бати не дорос? Бр-р-р… Честно признаться, мне и этого поползновенца хватило с головой. Было в Кощее-младшем нечто такое темное, отчаянное, что говорило: этот ни перед чем не остановится.
А еще этот мимокрокодил, мнит о себе невесть что и стремится захватить, подмять под себя все, что он видит.
Внезапно я обнаружила, что, к невероятной радости этого недокормленного индивида, я отошла от дыры в подвал и оставила проход в иной мир, мой мир, без охраны! Теперь выход на ту строну оказался открытым, между ним и Кощеем стоял только один лохматый мишка. Ну как стоял? Медведь-то стоял, только Кощей его пытался убрать с дороги, и у него это неплохо получалось. Медведь стоял, Кощей его усердно двигал.
Невероятная паника и растерянность навалились на меня в этот миг. Я вдруг осознала, что, уйдя из подвала, испортила все, что могла. Открыла дорогу Кощею-младшему в нашу реальность, а бабушка попросила меня никого не отпускать на ту сторону.
Надо было остаться стоять столбом там, в проходе, и не пускать! Господи, что же мне теперь делать?
Глупо идти с рогатиной на того, кто хоть и тощ, но легко может сдвинуть с места крупного медведя. В поисках помощи я осмотрела поляну и, к моей великой радости, нашла ее. Звери, птицы и прочие лесные твари смотрели на Кощея-младшего, как язвенник на редьку: с острым, неутоленным желанием и бешеной ненавистью в глазах. Видно, этот мимокрокодил здесь насолил многим. Разорял птичьи гнезда, зверей убивал почем зря, теперь пушистые и мохнатые решили вернуть ему должок.
Некоторые, особенно хищники и прочие зубасто-клювастые существа медленно подкрадывались к мимокрокодилу. Подкрадывались, но не решались броситься на обидчика, что-то их сдерживало.
– Звери, птицы! Не пустите этого гада на ту сторону!
Мой яростный крик снял оковы нерешительности, и море недовольства выплеснулось на Кощея-младшего.
Все пушистые твари бросились на поползновенца, да так, что младшенький теперь нескоро вздумает расхаживать по мирам туда-сюда и пакости девушкам предлагать тоже, если вообще сможет ходить и предлагать.
Теперь не только медведь мешал мимокрокодилу пробраться на ту сторону. Птицы, спикировав с деревьев, вцепились в черные патлы ходока, белки разили цель всем, что попадалось под лапу, в ход шло все – от шишек с орехами до камней. Даже мыши согласились быть баллистическими снарядами и врезались в ошеломленного Кощея-младшего острозубыми меховыми шарами, покрывая его худое недокормленное тело сотней мелких укусов.
Еноты, волки, лисы подбежали сзади и вгрызлись в щиколотки, и начали поедать их, как голодные собаки кости. Кощей взвыл не своим голосом. Ходока на ту сторону покрыл живой ковер из кричаще-рычащих животных.
Мишка, недолго думая, лучше меня сообразил, как не пустить Кощея-младшего на ту сторону. Он демонстративно уселся своей мохнатой пятой точкой, словно пробкой, на вход в подвал и закрыл его. Медведь скрестил на груди лапы в подтверждение того, что ни за какие коврижки не сдвинется с места.
Увидев это, Кощей-младший не на шутку взбеленился. Если до этого он был слегка раздражен и немножко зол, то теперь он пребывал в ярости, и ярость эта была всепоглощающая.
Сверкнула вспышка зеленого призрачного огня.
Первый раз в жизни я увидела злую магию, и ее цвет мне не понравился.
Кощей поднял вверх руку, полыхнуло пламя, и я поняла, что сейчас от моих защитников останутся только рожки да ножки, а еще угольки и обгорелые клочки шерсти.
Я заозиралась по сторонам в поисках дополнительной помощи, но увидела только бегущего ко мне ежика.
– Что я могу еще сделать? Звери надолго его не остановят! – обратилась я к нему, подхватывая под мягкое пузико колючий шар.
– Йоу, чувиха! – речитативом заговорил ежик, отдуваясь после быстрого бега: на таких коротких лапках много не побегаешь. – Кощей-младший нарывается и прорывается, в реальность попасть хочет!
– Так что же я могу сделать? Не на кулаках же с ним драться?
– Это было бы можно, но боюсь, если Михайлыч с ним не справился, то и тебе не сдержать, со всем моим колючим уважением к тебе, разумеется.
– Неужели все кончено и он сейчас прорвется в мой мир, как только воспользуется магией и уберет с дороги лесных животных?
Ежик почесал колючки на затылке.
– Ну, если логически мыслить, не будет прохода – некуда будет и выходить… только без магии его не закрыть.
– Так. Не поняла, проход что, можно закрыть? – И как это я сразу не догадалась?
– Конечно можно, делов-то! Книгу волшебную возьми, коротенькое заклинаньице прочти, и все! Некуда Кощею щемиться будет. – Мое искаженное удивлением и полным непониманием лицо заставило ежика усомниться в моих умственных способностях. – Ну, ты припомни. Книга, волшебная. Неужели твоя бабушка тебе никаких инструкций не давала? Колдовать, ворожить не учила? Ну, может, книги волшебные читать заставляла? Йоу, чувиха? – попытался разбудить меня ежик, перейдя на понятный для современных людей язык. Но мое лицо было такое же изумленно-непонимающее, только вытянулось еще сильнее, когда я вспомнила про записку.
– Ой, она же упоминала про какую-то книгу на полке.
– Книга у каждой Бабы есть, там мудрость поколений записана. Каждая из Баб туда что-нибудь, да записывает. Где эта книга?
– На полке… – застонала я, вспоминая, как бабушкин домик встал и сделал ноги. Глядя на то, как Кощей гоняет огненными шарами зверушек по поляне, осознала, что книгу теперь уже не вернешь и с мимокрокодилом придется договариваться как-то по-другому. Но как? Не устраивать же ему экскурсии с поцелуями в самом деле?!
В нестройный ряд раздумий врезался писклявый голосок ежика: – Йоу, чувиха, а на какой именно полке лежит книга?
– Не знаю… В доме, наверно… – простонала я, глядя на визжащих и пищащих зверей, табуном пробегающих мимо, и Кощея, с хохотом гонящегося за ними. И получила внезапный ответ:
– Вон в том? – Я повернула голову, и в моих глазах загорелся свет надежды. Чем черт не шутит, этот домик точная миниатюрная копия бабушкиного, словно клонировал кто. Возможно, там тоже есть хоть какие-нибудь книги, и желательно потяжелее, чтобы подкрасться к Кощею-младшему с тыла и шарахнуть по затылку для успокоения.
На полусогнутых я поползла к домику, в страхе сидящему в кустах.
– Цыпа-цыпа-цыпа… – попыталась я подозвать трусливый домик. Единственное разумное, что пришло мне на ум при взгляде на это четвероногое, травленное радиацией уродство.
Бочком, боясь каждого радостного хохота Кощея, домик, подкрался ко мне и прижался, словно родной, трясясь мелкой дрожью и прося защиты.
– И как в него войти-то? Он же крохотный, меньше собачьей конуры! – Я вертела жилищный кошмар и так и этак, пока не решилась взяться за дверную ручку и дернуть на себя.
Внутри была темнота, тишина и крохотный огонек, пробивающийся из-за заслонки печи.
Раздирая дверь и перила крыльца, словно пасть у собаки, я влезла внутрь и в надежде шарила там рукой. Старалась не думать, что я могу ненароком найти. Домик пыхтел, кхекал, но терпел издевательства. Под руки попадалось что угодно, кроме книги. Переворошив все, что можно и нельзя, моя ладонь все-таки дотронулась до того, что я искала.
Книга в шершавом, очень потертом переплете. Толстая, раздувшаяся от вклеенных туда листков и записочек, с точащими со всех сторон сушеными травинками и хвостом ящерицы вместо закладки. Я открыла первую страницу и увидела, что это рукопись.
А поляна тем временем разгоралась сильнее, местами занялась трава и стволы деревьев, еще чуть-чуть – и зверям негде будет прятаться, а там и весь лес запылает. Тогда нам конец. Олени и лисы пытались забросать призрачный огонь землей и затоптать копытами, но ничего не получалось, иное пламя только сильнее разгоралось, пожирая и землю тоже.
– Как потушить этот огонь?! – я просто-таки истерично выкрикнула вопрос своему главному колючему советнику.
– Никак. Это мертвое пламя, его можно только перебить другим! Найди в книге нужную страницу и призови помощника! – Я судорожно залистала страницы, перед глазами мелькали рисунки зверей, птиц, приклеенные к бумаге запущенные травы, столбики рукописного текста, местами настолько выцветшие, что прочитать их было невозможно. Страницы замерли. На картинке красовался яркий красный петух. Мне показалось, или книга сама раскрылась именно на этом разделе?
– Красный петух…
– Иносказательное название огня. Вызывай! – скомандовал ежик.
– Как?
– Надо придумать рифмованное заклинание! Оно призовет помощника.
«О боги! – подумала я, глядя на то, как Кощей за хвост поднял с земли пойманную лису и готовился поджарить ее на своем призрачном пламени. Рыжая в немом отчаянии изображала из себя дохлятину, покачивалась в руках садиста. – Что ж, даже если у меня ничего и не получится, всегда остается надежда, что Кощей-младший умрет от смеха». – Я принялась сочинять первое в своей жизни заклинание.
– Петух жареный-пареный, в маслице вареный, явись передо мной как… как мой дом перед…
– Ягой! – подсказал ежик, верный помощник в любых ситуациях.
Избушонок покосился на меня, но ничего не сказал на мое кривое стихоплетство. Да он и не мог, дома не разговаривают в отличие от лесных зверей.
А в центре поляны разгорался уже другой огонь, желто-красный, яркий, словно на масленице. Из травы, как зомби, восставал мертвый петух, перья его занимались яростным пламенем, гребешок стоял дыбом, из клюва летели искры, а из хвоста языки огня.
Я взглянула на пылающего убиенного и поняла – это то, что надо. У безвременно почившего кочета остался длинный список претензий к свернувшему ему шею Кощею-младшему.
На поляне запахло жареным.
Горящий петух вспорхнул и, выпустив шпоры, спикировал на Кощея, загнавшего зверей в угол, прижавшего их к стенке.
Пылающая туша воскресшего бабкиного петуха с дурным воплем приземлилась аккурат на макушку садиста. Раз услышав этот боевой крик, не забудешь никогда, так кошмарно орать может только наш петух.
Клюв застучал по темечку. На поляне сиреной взвыли уже на два голоса.
При каждом ударе из Кощея сыпалось. Ну прям как в компьютерной игре, мне даже начинало нравиться это. Куча мелких вещей вылетала из карманов любителя обижать маленьких.
Дождь из серебряных безделушек, колец, монет, носовых платков, каких-то загадочных свертков, острых предметов неизвестного назначения, рыбьих костей, перьев и звериных черепов равномерно покрывал горящую траву.
Уж не знаю, сколько пуговиц злодей потерял со своего замечательного костюмчика, но все содержимое его карманов в тот день осталось у нас на поляне!
Помимо этого невоспитанный хам посеял здесь кучу клочков от своей одежды и плаща, пучки вырванных волос и даже части собственной шкуры.
Мимокрокодил выл, кочет стучал, не покладая клюва.
Вычурная, с претензией одежда Кощея начинала тлеть и загораться, красные языки пламени от крыльев и хвоста мстительного петуха бежали по рукавам и плащу.
– Убери тварь! Отзови петуха! – не своим голосом орал поползновенец, перекрикивая дурные вопли восставшего кочета.
Я разом была отомщена за все издевки мимокрокодила. За предложение его драгоценных поцелуев, за экскурсию и даже за любвеобильных русалок и кикимор.
– Убери гада! – ревел Кощей, попытавшийся вторично свернуть петуху шею, только это не возымело никакого эффекта, кочет был и до этого мертв и теперь медленно прожаривался на собственном пламени. Пришлый поганец только обжег об него руки.
– От гада слышу! – огрызнулась я.
Надо отдать Кощеюшке должное, он оказался ловким и изворотливым злодеем, чудом умудрился вывернуться из захвата и сбросить с себя петуха. Да не просто, а обжигая руки, скомкать того в шарик и зашвырнуть куда подальше.
Баллистический петух отлетел недалеко, как истребитель, сделал кульбит в воздухе и огненной стрелой понесся на Кощея, но я видела: он не успевал.
Покоцанный злодей подгадал момент и метнулся к дыре в погреб.
Михайлыч отошел от своего поста возле спуска в подвал, он приводил в чувство раненую лисицу, дохлятиной валяющуюся на траве. К рыжей подбирались языки огня, и медведь оттаскивал лисий трупик подальше от пламени.
– Закрой проход! – завизжали несколько голосов сразу.
– Захлопнись! – завопила я, указывая пальцем на раззявленную дверь в подвал, имея в виду все разом: закрытие двери и прохода в реальность.
Створка громогласно хлопнула прямо перед самым Кощеевым носом, чуть не прищемив его длинный клюв. Крышка люка отскочила обратно и, перекосившись, стала терять доски, но ощущение пространства «за» исчезло. Дыра в реальность, в мой мир, была закрыта.
Все замерли.
Только после того как я осознала, что одним-единственным словом закрыла дыру в реальность, встретилась глазами с Кощеем-младшим. И поняла: проход-то я закрыла и не пустила злодея на ту сторону, но только и сама я теперь осталась в этом мире.
В глазах мимокрокодила вспыхнуло отчаяние, в тот же миг сменившееся безудержной яростью, после вновь поменявшись на горечь поражения, трансформировавшись в пожелание всего нехорошего мне.
«Эк его колбасит!» – испугалась я, соображая, куда бы спрятаться от гнева мимокрокодила, обломившегося с походом в реальность. Может, так же, как и лисе, притвориться умершей?
А злодей бесился, как взрослый мальчик, проигравший в танчики.
Неосторожный лесной зверь, поддетый пинком Кощея, воспарил в небо без крыльев, следом за ним полетело все, что попадалось под руку истерику: камни, бревна, вырванный с корнем пенек. Звери вновь бросились врассыпную, чтобы не попасть под раздачу.
– Да пропади ты пропадом, зараза, со своими поцелуями и проходом! Не больно-то и хотелось на тебя тратиться! Долго ты в изнанке не продержишься, сама к нам на поклон приползешь и молить будешь, чтобы мы тебя домой вернули! Только шиш тебе, жадине такой! – И с этими словами Кощей театрально ткнул пальцем вверх, послал в облака молнию и, полоснув плащом, растворился во всполохах зеленого пламени.
Подранный злодей исчез, а пламя осталось, вместе с ним в небе громыхнуло и на землю упали крупные капли.
Обиженная и оскорбленная, я стояла под дождем, нарочно, чтобы позлить меня, вызванным мимокрокодилом.
Я спохватилась первой. Мир вокруг нас пылал, но это уже был наш, земной огонь, теплый и ласковый, если умеешь с ним обращаться. Я достала из колодца ведро и расплескала вокруг, через несколько минут мы залили и затоптали почти все языки пламени. А петух яростно заклевал все языки потустороннего огня.
Вся поляна покрылась шипящими углями, остался только один горящий петух.
Я вылила ведро и на него. Под слоем пламени обнажилась лысая копченая тушка восставшего из мертвых. Кочет встрепенулся, небрежно отряхнулся от воды и воспылал вновь, покрывшись слоем огненных перьев.
– Смотри мне! – погрозила я тому пальцем. Подожги мне тут еще чего – в суп пойдешь! – Угроза возымела действие, смущенный петух, притушив свое пламя, скромненько ушагал за колодец.
Я и лесные животные куковали на пепелище.
У ног ежик, свернувшись клубком, чистил свои прокопченные иголки, лисы, олени и волки подергивали опаленной шкурой, белки и птицы на деревьях безуспешно пытались сушиться.
Прямо на моих глазах лисица, притворявшаяся дохлой, вскочила, огляделась и как ни в чем не бывало начала расчесывать свой хвост. Мы с ежиком переглянулись.
Все вокруг медленно заливал проливной дождь, напоследок вызванный Кощеем. Лично мне назло, не иначе.
Со своим первым заданием и с последней просьбой бабушки я справилась, но какой ценой?!
Я сидела в чужом мире, без крыши над головой, одинокая, потерянная и расстроенная.
По другую сторону от меня прикорнул крохотный домик, скрипел перилами так, что получатся душераздирающий жалостливый скулеж, ему тоже было холодно и мокро.
* * *
– Сына, ты дурак! – в полутемном гулком помещении прозвучала констатация факта.
– Ну что вы, папенька, в самом деле.
– Пожалел, значит, девку? Дурак, ой дурак… Такой же. Как и твоя маменька, Василиса Придурошна! – В голосе сквозила беспредельная горечь, помноженная на старые обиды. – Та самая, которая, счастья своего не понимая, бросила тебя и меня, свалив из изнанки в реальность. Не пожалела ни сына малолетнего, ни мужа бессмертного… – В зале с высокими сводами послышался всхлип и трубное сморкание. – Она меня этим почти убила-а-а! – с надрывом в голосе произнес Кощей-старший.
– Ну, ладно тебе, бать. Что ты, вспоминать такое. Ты же практически бессмертный!
– Практически! – ядовито передразнил голос. Еще пара звучных сморканий, и говоривший из темноты взял себя в руки. – Жениться тебе надо. Обзавелся бы какой-никакой бабой, был бы доступ на ту сторону. Хоть бы кикимору какую охмурил. Они в реальность за пестрыми тряпками стаями шастают.
– Я, батя, утопленников не люблю и топиться каждый раз, как мне в реальность нужно будет, не стану. Не люблю это мокрое дело. Я уж как-нибудь так, без жены, сам справлюсь.
– Как-нибудь так… Как-нибудь так… – хрипло, словно у него пересохло в горле, передразнил из тьмы Кащей-старший. – Уже справился. Я для чего тебе, Костя, на твое совершеннолетие путешествие в реальность устроил? – Вышеупомянутый Костя молчал. – Чтобы ты с тамошними русалками по тавернам пьяный валялся? – Голос гневно взвился к потолку. – Ты знаешь, сколько цыгане за отправку на ту сторону берут? Вовек не расплатишься!
– Ну ты же им это, коня бледного сплавил. Уже не в минусе. – Ни грамма раскаяния не прозвучало в голосе сына.
– Не в минусе-е, – передразнил отец. – Я тебя туда, Костя, отправил, чтобы ты посмотрел, как они там в реальности по-человечески живут, не то что мы тут, в изнанке. И жену себе приличную с доступом на ту сторону нашел! А ты?
Помолчали. В тишине слышались только позвякивание цепей да звук капающей воды.
Кощей первый нарушил молчание.
– Ты, Костенька, скоро моим преемником, Костианом вторым будешь, – елейным голосом начал бессмертный. – Сила моя и полное бессмертие к тебе перейдет, станешь ты править заместо меня. Только вот не удержать тебе царство Навье в своих руках, ой не удержать, – горестно продолжал развивать свою мысль Кощей. – Ты думаешь, твои подданные будут такую жизнь собачью терпеть? Неволю да бесправие? Ни размяться им, ни разгуляться по белу свету. Безвылазно сидеть тут в подмирье, как в сырой клетушке, как в норе крысиной! Сначала начнется недовольство, смута, потом переворот и запрут тебя в подземелье, обмотанного цепями, без капли живой воды, и забудут, что ты жил на свете. А вечность в оковах, это тебе, сына, не сахар… – пригорюнился невидимый голос, думая о своем.
Тот, кого Кощей-старший назвал Константином, побледнел, но постарался не подать виду, что такая судьба его испугала.
– Ты княжеских кровей и право имеешь! – загремел голос в темноте. – Князь ты или не князь? Но не все еще потеряно. Поблагодари богов за то, что у тебя отец Кощей-умнейший! Девка эта в нашем мире осталась, а значит, как закрыла проход, так снова и откроет. И не какую-нибудь временную прореху в изнанке, а полноценный тракт из нашего мира в реальность. Уж ты позаботься об этом, Костя, не налажай.
– А если она не умеет?
– Чего?
– Открывать проход. Или не захочет? – переспросил начинающий злодей, вспоминая, как надрала ему все части тела несговорчивая гостья из реальности.
– Не умеет – научим, – лениво прогундосил Кощей-старший. – Не захочет – заставим. Подсуетись, Костиан, подсуетись. Батьки твоего не станет, и заступиться за тебя некому будет. Нам, бессмертным, раньше и Явь, и Навь принадлежала, а не каким-то смертным людишкам. Наш тот мир, наш! И ничей более! Так пойди и возьми то, что принадлежит тебе по праву. И, Костя… – сделал эффектную паузу искусный манипулятор, а после вкрадчиво продолжил: – Ни перед чем не останавливайся, помни про подвал, цепи и… вечность в темноте.
* * *
Мне только и оставалось, что сидеть и утирать слезы. Робко, на полусогнутых, ко мне посеменил ежик.
– Мы справились… Отвадили Кощея, не пустили его на ту сторону.
– Справились, как же! Мой мир вон где, а я вон где! – глотая слезы и размазывая их по лицу пополам с пеплом, проговорила я.
– Ты это, – колючий шаркнул лапкой по песку, – прости меня, что защитить не смог, хреновый из меня рыцарь получается. – Ежик выдернул из себя самую длинную иголку и помахал ей в воздухе на манер шпаги. – Я должен был первый броситься в атаку и заколоть его!
– Да какой ты рыцарь… – утирая сопли, сказала я. – Ребенок небось, насмотрелся у бабки телевизора, а сам колобок колючий. Куда тебе тягаться с Кощеем, самому небось еще трех годков не исполнилось, – прикинула я на глаз возраст отважного звереныша.
– Мне три с половиной, – ощетинившись, показал крохотные зубки ежик. Я сгребла колючего в охапку, уткнулась ему в мягкое пузико и заревела в голос. Вот он, единственный защитничек, стена между мной и Кощеем бессмертным! Что-то мне подсказывало – не простит мне местный злодей моей несговорчивости. Мстить будет!
Ежик смущенно втянул колючки (не знала, что они так умеют делать), сделавшись мягким и круглым, как мячик, наполненный желе, и представил себя в мое полное распоряжение.
Я оплакивала все: смерть моей бабушки, ушедшей навсегда, свою несчастную судьбу, свой мир, на который покушается наглый злодей.
Нарыдавшись вволю и заплакав лысого ежика полностью, я утерла слезы им же.
– Так что делать будешь? Истреблять или замуж пойдешь? – деловито поинтересовалась лиса, выбегая из кустов и садясь рядом, подобрав хвостик. – Истреблять – оно, конечно, вернее, но как-то… опрометчиво, замуж – оно безопасней.
Моя челюсть отпала до земли.
– КАКОЙ ЗАМУЖ?! – От моего вопля все звери на поляне присели на задние лапки.
– Да ты что, рыжая!? Ты на чьей стороне-то?! – возмутился ежик.
– А сколько сторон и какая из них выгоднее? – окрысилась на ежика Патрикеевна. – Ни мне, ни Ладушке воротником быть не хочется. – Видимо, стать украшением пальто – это у лисицы было самое страшное, что только можно придумать. – Вот вернется сейчас Кощей-младший, наверняка за косой или мечом-кладенцом побежал. И не сносить нам тогда голов. Как есть все на воротники пойдем и ты, лысый, тоже, – была непреклонна в своих суждениях лиса.
– Но замуж – это не выход!
– ДА! – подтвердила я, совершенно не понимая, о чем идет речь.
К нам стали стекаться животные со всех сторон. Спор разгорался жаркий. Полыхало похлеще того, когда мимокрокодил на поляне буянил.
– Да ты послушай, что эта рвань рыжая говорит! – возмущались некоторые.
– А как ты еще предлагаешь нам Ладушку от Кощея уберечь? На свою жену он ни руки, не меча не поднимет. А вот если она нашей Бабой Ягой будет, так это всему злу в изнанке такая опасность, такая… – пыталась найти подходящие слова лиса. – Что все злодеи не просто на воротники пойдут, а сразу на шубы!
Звери призадумались. Никому злодеев жалко не было. Я так и видела, как шестеренки поскрипывали и прокручивались в звериных головах. Лесные вовсю шевелили мозгами, пытаясь придумать, как же им меня на Кощеев натравить, видно, многим здесь, в сказочной изнанке, эти злыдни крови попортили.
– И к тому же, – продолжала хитрохвостая лисица, – кто помешает Ладушке после замужества своего мужа с потрохами съесть?
– Не будет никакого замужества ни с Кощеем, ни с кем-либо еще! Ни сейчас и никогда вообще! – отрезала я.
– А как ты тогда домой возвращаться собираешься? – невинно поинтересовалась лисонька.
– Брось, рыжая, – пробурчал медведь. – Ты медка и блинов на свадьбе поесть хочешь, а не о счастье Ладушки заботишься.
– Вот как? А кто тогда из вас со злом сразится и Ягу от Кощея защитит? – К моему удивлению, вызвались двое. Медведь, что успел с той стороны сюда в изнанку пройти и задержал мимокрокодила, пока я проход закрывала, и… лысый ежик.
Отважный малыш уже сгонял за катушкой ниток и соорудил себе перевязь для иглы. И выражение мордочки у зверька было настолько сосредоточенно-упорное, что я не сомневалась: покажи Кощей здесь хоть кончик своего носа – тут же будет заколот насмерть.
М-да… с такими защитничками мне ничто не грозит.
– Мне бы вот только… это… – смущаясь, попросил ежик. – В рыцаря превратиться или хотя бы в королевича. Раз ты наша Баба, может, колданешь разочек, а?
Эта просьба застала меня врасплох сильнее, чем предложение руки и печени Кощея от Патрикеевны.
– Да ты что, я же не умею!
– Не умеет она, как же! – хмыкнула лисичка, махнув хвостом в сторону огненного петуха, важно расхаживающего по пепелищу.
Ежик, смущаясь, поведал, что ему было нужно.
Ну что мне стоило чмокнуть такого ярого защитника разочек? Не с Кощеем же лизаться, я в своей жизни столько кошек перецеловала. Ежик – почти что кошка, только лысая.
Собравшись с мыслями, я запечатлела на влажном носу смачный поцелуй. Вся поляна затаила дыхание.
– Что-то не помогает. – Мы дружно посмотрели на лысого ежика. Он придирчиво осматривал ножки-палочки и свой кругленький животик.
– Наврали, – сокрушенно произнес он. – А русалки говорили: если тебя прекрасная княжна поцелует, то превратишься ты в красна молодца. Высокого и пригожего. – Мы с лисой переглянулись.
– Наверно, Ладушка пока не освоилась со своей силой, – прокомментировала неудачу рыжая.
– Эх, вот если бы сработало, я бы этому Кощею, у-у-ух! – И колючий погрозил маленьким кулачком куда-то за леса и горы. Я невольно улыбнулась, а лиса закатила глаза к небу.
Пока мы были заняты превращением ежика в красна молодца, никто из нас не заметил, что со стороны исчезнувшей деревни к нам приближался человек. Когда птицы и белки на деревьях подняли тревогу, стало уже поздно.
Перед нами стоял тот, кого я совершенно не ожидала здесь увидеть. Серая форма, фуражка, строгий вид.
Милиционер козырнул и казенным голосом стал зачитывать с бумажек, совершенно не стесняясь зверей, окруживших меня.
– Сергей Сергеевич Серый, к вам по делу. Лада Егоровна Калинина. Вы назначаетесь единственной владелицей и преемницей Екатерины Егоровны Калининой. После ее безвременной кончины… – При этих словах я, уже было забывшая о душераздирающих обстоятельствах, залилась слезами пуще прежнего. Но мента это не смутило. – Вам принадлежит ее дом, ее должность и ее дело. Лесничим она у нас служила, – уточнил пепельный мент. – Теперь все вам переходит. Злостный и опасный разбойник-рецидивист по кличке Кощей многократно и с завидной регулярностью нарушает границы леса, и теперь вы как преемница обязаны занять ее место и охранять вверенные вам границы.
– Да упстись ты, Серый, – махнула рыжая на милиционера. – И без тебя тошно. Ладушка уже поняла, что встряла… – И лисичка, стоя на задних лапках, положила передние мне на плечи и утерла мне с лица крупные слезы хвостом.
Прямо перед моими округлившимися глазами мент по имени Сергей присел на корточки по-собачьи, будто дело какое несвежее затеял. Почесал задней ногой в ботинке под фуражкой… А в следующий момент и вовсе ударился оземь и превратился в клыкастую дворнягу мшистого цвета. Этакий волчок серый и пушистый.
