Читать книгу Легенды Эмироса. Техник – душа механизмов - Vlad Just Ja'eck - Страница 1

ЛЕГЕНДЫ ЭМИРОСА

ТЕХНИК – ДУША МЕХАНИЗМОВ

Когда железная руда будет вырвана из глубинной плоти Земли и расплавом вылита в огневые железные слитки, с собой из глубины железо принесёт присущие только ему признаки – свойства металла. Затем, когда это железо будет переплавлено в части, эти свойства обернутся достоинствами и недостатками – чертами деталей. А когда все детали сойдутся воедино и создадут своими дефектами и неотлаженностями особенности, все вместе эти особенности станут характером механизма – его внешним очертанием души, но… не самой душой.

Железяки бесцельны, души в них нет и никогда не будет. Но, если Техник – некто сотворивший их, в своих намереньях сам не обделён душой, его стремление для механизмов станет целью, а стало быть, верны сомнения правдивости в этих словах.

ПРОЛОГ

Однажды давным-давно, когда все устои, все обычаи и вся действительность нашего края представлялись всего лишь бытом одной семьи, в этом огромном семействе родилось два абсолютно непохожих друг на друга брата-близнеца, и если эти различия в младенчестве были у них лишь внешними качествами, то к юношеству они стали проявляться куда в более значимом виде. Старший брат – тот, кто родился на пять минут раньше и всегда считал это явным признаком превосходства и аргументом для привилегий, к шестнадцати годам открыл в себе невероятную телесную мощь, которую он направил, главным образом, на постижение кулачного дела и выполнение тяжёлой работы для своей семьи. Младший же брат не был таким – он оказался тружеником мысли и весь свой потенциал приложил к сотворению всяческих механизмов, которые то и дело, по примеру старшего брата, помогали всем и каждому, кто нуждался в помощи, и точно также облегчали большому семейству жизнь. Увы, но братьям не суждено было сыскать понимания в глазах друг друга, впрочем, они помнили своё родство и ясно видели, что все их труды, хоть они и трактовались по-разному, были направлены лишь только на благо семейства и всей их родни, потому и не спешили тратиться на споры и пререкания. Но прошло несколько лет и у каждого из них появилась своя собственная семья, а потом года ускользали ещё и ещё, и братьев уже не оказалось на этом свете, после чего минуло слишком много, и никто уже и не вспомнил, что между семьями когда-то было родство – тогда родились ссоры, а когда каждое семейство своей численность переросло в целый род, а затем и нацию – ссоры переросли в войну.

Как и любая другая война, эта была ужасна… Но битвы в ней шли не за правду и даже не за манящий звон монет – битвы в ней шли по причинам различий, а значит кончиться это могло лишь самым страшным исходом… Какой ужас наблюдала земля, когда неистовая сила вклинивалась в железную мощь механизмов, когда люди сыпались мёртвыми бездыханными телами и губили своей смертью тысячи историй: своих, историй врагов, их детей, как и истории детей собственных. Всё это могло кончиться лишь полной победой одной из сторон и полным уничтожением другой, во всяком случае, любой из них в это яро веровал. Но, за чередой этих бессмысленных битв и сражений, никто из оных не сумел разглядеть, как тем временем в запредельных землях разыгралось своё непомерное горе, и что оттуда в наш край уже проник настоящий враг, которому, в отличии от народа Силачей и Техников, были присущи совершенно иные цели и качества.

ГЛАВА 1

Часть 1

На чёрном небе не разглядеть чёрных туч, но дождь от этого не станет слабее, как и не станет более тёплым, и постепенно в этой войне, как бы глубоко она не была запрятана за чёрным занавесом злобы, в сердцах людей начала просыпаться усталость, а вместе с ней желание к обычным, казалось бы, совсем ненужным, назойливым мелочам, которые вряд ли можно было бы возжелать в обстоятельствах нормальной жизни, или, если всё упростить: стало просыпаться желание к обычной рутине. Впрочем, даже в этих условиях, несмотря на весь свой широкий охват и, казалось бы, огромную силу, этот антураж предшествовал всего лишь одной маленькой и, на первый взгляд, совершенно незначимой истории, что затем развернулась в краю Силачей, когда за постоянным гнётом войны, одна любящая пара пожелала обычной мирной жизни, не для себя – для своего ребёнка, что вот-вот должен был оказаться в этом страшном мире. Желая своему чаду только лишь самых светлых и чистых благ, семья разорвала все связи с душным нещадным краем и, покинув свой большой город, отправилась прочь – туда, где длани действительности не сумели бы их ухватить. За долгой дорогой, они достигли серой окраины и там, под столь же серым солнцем, каким оно сейчас было везде, в глуши иль на отшибе, они построили свой новый дом и стали кропотливо теплить надежду, но… На чёрном небе не разглядеть чёрных туч.., и как бы эта семья не пыталась окститься от всемивсех зол, как бы она не пыталась отрицать горестность этого мира, несчастье оказалось прямо рядом с ними, прямо в их семье.

Увы, но рождение ребёнка не принесло родителям радости. Малыш, появившийся в тот день на свет, оказался неполноценным – его правая рука, как и нога в полукрестие, были изувечены и лишены силы, они едва могли двигаться под весом собственной тяжести, хотя и были в несколько раз меньше здоровых. Сложно даже представить, что могло быть для Силачей более страшным горем – мальчишка никогда бы не отличился физической мощью, никогда бы не стал надеждой и опорой для своей семьи, как и лишённый возможности быть самостоятельным, никогда бы не стал свободным от них. Эти мысли терзали родителей и, в конце концов, их сердца подавились каменистыми глыбами. В душе, как и наяву, отец, не выдержав страшного горя, отказался от сына и, в рамках своего изуродованного горькими мыслями сострадания, даже возжелал лишить его бренной жизни, вот только мать его странную жалость не сочла избавлением и, несмотря на всю значимость его воли и открытое порицание главы семейства, разделить с ним его тёмное сострадание она не смогла. В этих серых безрадостных землях ребёнок, вопреки всем и всему, пришёлся её усталым поблекшим глазам подлинным лучиком света и, родившись, уже сам по себе искупил для неё все забвенные радости – она искренне пестовала младенца и никогда бы не позволила сделать отцу ничего подобного, и медленно, тик в преддверии тика, в этих злых несогласиях, некогда любящие супруги стали друг для друга врагами.

День за днём, на протяжении многих лет, ребёнок рос находясь под гнётом странных взглядов отца. В своих попытках, глава семейства совсем очернился и захлебнулся злобой, его действиями больше не двигало никакое, даже самое странное, благо – всё чего он теперь желал, это воплотить свою цель и попытаться вернуть былую надежду на счастье, усмотрев помеху на пути к нему в некогда ожидаемом чаде. Среди этих ссор, ругани и брани, скандалов и даже настоящих драк, мальчишка, в постоянном ощущении сулящей смерти, достиг своего тринадцатилетия, его мать была сильной, как и все жёны Силачей, и лишь благодаря ей этот день наступил, но с каждым разом в своих посягательствах отец заходил всё дальше и дальше, а затем, в канун дня рождения мальчика, случилось самое ужасное, что только могло произойти – юнец стал проявлять талант к механизмам… и теперь главу семейства уже вряд ли могло хоть что-либо остановить. Лишь увидев первое претворение сына, мать разревелась, она знала каким горем это явится для него. Больше гнев отца невозможно было держать в десницах и с этого момента худощавый малыш был вынужден прятаться в своём собственном, отныне не кроющим его от опасностей, доме.

Сквозь дверцы скрипучей тумбы, сквозь царапучую дырку в межстенье, вёрткими и угловатыми путями теперь пролегала дорога мальчишки в безопасное место – сырой и тёмный подвал. Внизу, среди липкой земли, под светом, пробивающимся сквозь щели в полу и стенах, он обложился деталями и запчастями, и принялся мастерить – это заглушало его тревогу, когда там наверху снова исполнялся разбой. Совсем скоро, в этих страшных днях, рано постаревшее сердце матери, быстро начало сдавать. Теперь, каждая ссора для неё оборачивалась болезненным приступом, в котором она падала на пол и, не теряя свою былую жертвенность, заслоняла сына от взора отца. В такие моменты, глава семейства садился в своё любимое кресло и позволял мальчишке вылезти, чтобы тот успокоил матушку от трясучки и избавил от этой необходимости его самого, затем юнец, полный желания, но бессильный помочь, возвращался в своё убежище, пока в очередной ссоре сердце матери не растеряет свои аргументы и не воззовёт его снова.

Тихими ночами, когда супруг спал, самоотверженная миссис садилась рядом с тумбой, осторожно, пытаясь не разбудить скипом ЕГО, открывала дверцы и начинала петь.

Сквозь грубые фразы… – не время для слёз.

Сквозь чуждые взгляды… – не время для грёз.

Сквозь смелые планы неспящих в ночи,

Сквозь смелость и злобу, сиди и молчи.

Обычно она несколько раз повторяла эти строчки, а затем смолкала во сне, но очередной ночью, когда её сердце чувствовало страшное, она не оказалась так малословна.

– Малыш… – внезапно донёсся оклик, подхватываемый глухим эхом подвала, когда миссис закончила петь. – Ты должен знать, что если с твоей мамой что-то случится, тебе не стоит оставаться здесь. Дождись вечера и, как только появиться первая звезда, следуй за ней. Ты не потеряешь её – к ночи она станет самой яркой. Эта звезда приведёт тебя в Великий город Техников, уверенна, там найдётся место твоему таланту и твоей мечте.

Закончив говорить, матушка навострила слух и попыталась расслышать в ответ хоть что-то – но ничего не было. Она подумала, что мальчишка уже спит и, может даже к лучшему, что он не услышал её слова, но это было не так.

Там, всё в той же стерегущей глубине подвала, в серых бликах луны, мальчишка тем временем завершал свой первый стоящий механизм. В блеске слёз, он отладил его последние штрихи и, дождавшись момента, когда все уже точно спали, вернулся в комнаты родного дома и нашёл там для своего детища подходящие место, после чего снова скользнул в свой тёмный и мрачный подвал, и, затаившись в нём, принялся ждать. Увы и весьма прискорбно, но дожидаться новой ссоры не пришлось слишком долго. Как только отец пробудился, в серости дня его взгляд наткнулся на земляные следы, выходящие из покосившейся тумбы. Он решил, что мать позволила сыну выйти без его дозволения и не нашёл причин её пожалеть. Юнец наблюдал за всем происходящим сквозь широкие щели в полу и плакал. В этот раз отец был жесток, как никогда раньше, и жуть больше не стеснялась воплощаться в его руках, благо, сердце матери уберегло её от излишних мучений и совсем скоро она привычно рухнула с ног, а отец столь же привычно попятился…

Странно, но как бы сильно мальчишка не ненавидел демона, истязающего его мать, в том смысле, что как бы сильно он этого ни делал; как бы он ни желал ему смерти, в момент истинны, его мысли застыли в сомнениях, он даже хотел было предостеречь его, но прежде чем детские уста испустили хоть что-то, глава семейства уселся в своё любимое кресло и запустил торопливый ход шестерёнок. Ох… Это был прекрасный механизм – настоящие претворение юного таланта, его дебют и освобождение! В одну секунду голова отца слетела с плеч и упала на его же содрогающиеся колени – установилась такая тишина какой ещё не знали стены этого дома, и лишь в этом беззвучие, мальчишка заметил, что его мать больше не бьётся в тревоге, и что теперь он остался совершенно один.

Несмотря на то, что юнцу теперь ничто не угрожало, вылезти из своего убежища в этот раз было сложнее всего. Он осторожно распахнул дверцы своей тумбы, по привычке приподнимая их, чтобы не сопровождаться скрипом, и обнажил перед собой всю полноту ужасной картины. Остаток этого рокового дня малыш потратил кропотливо вырывая за домом две глубокие палости, это так сильно выбило его из сил, что он даже не придал никакого значения той жуткой странности, что пока он чутко хоронил мать, голова отца куда-то запропастилась. «Утащили крысы или ещё кто…» – промелькнула мысль в голове мальчишки, после того, как он со всем закончил и обессиленный рухнул спать, впервые за долгое время не на холодную землю. К обеду следующего дня, когда юнец пробудился, он не сразу понял, что всё произошедшее не сон и что память на самом деле его не подводит. Лишь две холодные каменистые насыпи, свербеющие за окном, убеждали его в эфемерных воспоминаниях и возвращали мыслями к тем событиям в этот день, в следующий и во все другие, когда он в сомнениях трепетно прилипал к окошку. Всё, чему посвящал теперь себя юнец, это своим механизмом, тяжёлым раздумьям и размышлениям, среди которых он провёл почти с шесть месяцев. Он не думал о том, что уготовано ему дальше, лишь желал прожить отведённое и уж точно не собирался следовать наставлениям матери, ведь теперь ему не от кого было бежать.