Читать книгу Дети войны - Влада Медведникова - Страница 1

Часть первая

1.

Мое время кончилось.

Память о нем еще сияет, горит в небесах. Утренний ветер гонит ее к западу, она тает вместе со звездами, с ночной темнотой. В каждом вдохе рассвет, голос нового дня.

Мое время кончилось, но я жив.

Я смотрю на горы. Черная стена, иссеченная перевалами, поднимается к небу, зовет меня и помнит. Мой дом, я прожил там всю жизнь, но не могу вернуться.

Я не слышу моря, но знаю – оно рядом. Там бушует буря, отголоски шторма налетают ветром, швыряют волосы на лицо, остаются на губах вкусом пыли и вереска. Пыль и вереск повсюду, равнина колышется серебристыми волнами, и насколько хватает глаз – нет никого. Я наедине с беспамятством и утром.

Мои мысли исчезают, как звезды, я не могу удержать их. Лишь пять голосов, сплетенных неразрывно, звучат снова и снова.

Они говорят: «Мы прощаем тебя».

Они гремят в жарком сплетении темноты, их сияние оглушает. Я хочу ответить, хочу понять – но тону, гасну, рассвет уносит меня.

Пыль, вереск и небо, – и больше ничего.

2.

Я поняла, что сплю, когда Тарси позвала меня.

Ее голос, как всегда отчетливый и ясный, был громче выстрелов и взрывов. Отдалились запахи пороха и гари, враги распались на клочья дыма, земля стала полупрозрачной.

Бета, зайди ко мне.

Еще не в силах разлепить глаза, я отбросила одеяло, поспешно нашарила одежду. Я должна торопиться, старшая звезда зовет меня, – наверное, нас перебрасывают на другой фронт, или сейчас начнется атака, или…

В воздухе был привкус электричества, издалека доносился тихий стук металла, движение лопастей. Я открыла глаза.

Это место я всегда называла домом, но последние годы бывала здесь редко. Высокие стены, двухъярусные откидные кровати, белые светильники, ширма, отделяющая уголок нашей команды. Комната младших звезд, наш дом.

Я мотнула головой, отбрасывая остатки сна.

Война закончилась, мы победили. Эджаль, в котором мы скрывались и ждали призыва к битве, – уничтожен. Атанг, главный оплот врагов, – уничтожен. Разрушены крепости всадников, ни одного захватчика не осталось в мире. Мельтиар собрал на побережье тысячи своих предвестников, всех нас, и сказал: «Это ваша победа». Война закончилась.

Мне нужно торопиться – ведь моя старшая звезда, Тарси, зовет меня, – но никакого сражения не будет сегодня. Война позади.

В комнате было тихо и пусто, – никого, только я. И также пусто было в душе, – должно быть потому что, пока нас не было в городе, его постигла беда. Невозможно было поверить в то, что случилось, но я знала – все правда, и от этого вкус триумфа потускнел, остался там, на побережье, среди восторга и криков. Я могла лишь повторять: «Война закончилась», а ощутить этого не могла.

Вчера ночью мы сидели втроем: я, Кори и Коул, и пили за победу. Но вино было слишком легким и сладким, а печаль, пронизавшая город – слишком тяжелой. Кори сказал: «Меня могут перевести из армии». Он плакал, когда говорил это, и был так уверен в своих словах. Но мы все от рождения служили войне, что мы можем еще делать?

А сейчас в комнате было пусто, ни Коула, ни Кори.

Я зажмурилась, чтобы не заплакать тоже, и сказала себе: они просто встали раньше, они уже у Тарси, я встречу их там.

Всю войну я прошла в одежде скрытых, в военной форме врагов, – но теперь настало наше время, я могу ходить в черном, как полагается предвестникам Мельтиара.

Я вытащила из-под кровати ящик, натянула черные штаны и майку. Но куртки не нашла, а за новой идти было некогда, – и я надела светлую куртку врагов. Война оставила на ней следы, и черная повязка на рукаве обтрепалась. Переоденусь сразу, как поговорю с Тарси.

Отброшу последнюю вещь из скрытой жизни.

– Ваша команда расформирована, – сказала Тарси. – Коула и Кори перевели.

Сказала это спокойно, словно давала простые указания. Нашей команды больше нет, но для Тарси словно бы ничего не изменилось, она осталась прежней: уверенный взгляд и ровный голос, волнистая прядь волос падает на воротник, электрический свет отражается в черных пуговицах. И комната совещаний такая же, как была до войны, – темный экран, скамьи вдоль стен, огни на сигнальной панели. Почему все как раньше, если нас разлучили?

Я всегда считала, что команда – это на всю жизнь. Самые близкие люди, что бы ни случилось, они всегда рядом. Как можно жить без команды? Где Коул и Кори сейчас? Когда я смогу их увидеть?

Почему их перевели без меня?

– Куда их назначили? – спросила я.

– Все сообщат позже, – ответила Тарси. – Пока что отдыхай.

Эти слова прозвучали как приказ, и я кивнула, попрощалась и вышла в коридор.

Прошла несколько шагов и остановилась.

Куда мне идти? Я так хорошо знала эту часть города, но будто бы потерялась. Стояла и сжимала ремень ружья, – его тяжесть давила на плечо, тянула вниз, успокаивала, – хорошо, что хотя бы оно осталось со мной. Мимо шли люди, разговаривали и смеялись, каждый направлялся куда-то, у всех была цель. Но не у меня – куда мне идти, зачем?

Я даже не успела попрощаться, когда я теперь их увижу?

– Бета? Что случилось?

Я обернулась на голос.

Вэлти остановился рядом, осторожно взял меня за плечо, – словно боялся, что я вырвусь и уйду, не ответив. Наклонился ко мне, смотрел встревоженно, и я не смогла промолчать.

– Коула и Кори перевели, – сказала я. – А я даже не знаю куда.

Вэлти тяжело вздохнул, – моя боль коснулась его, проникла в душу. Я видела, – он ищет слова, думает, как меня подбодрить.

Вэлти хороший человек, и мы очень давно знакомы, даже были вместе одно время, правда недолго. Мы в чем-то похожи: у него такие же светлые волосы, как у меня, и он тоже предпочитает тяжелые ружья. Но я была скрытой, а он – стрелком города, и в его команде семь человек, а не трое.

– Наверное, перевели к Аянару, – сказал он. – Сейчас многих перевели к нему.

Я не могла представить Коула и Кори предвестниками Аянара. Как они будут преобразовывать мир? Нас не учили этому, мы готовились только к войне.

– От вас никого не забрали? – спросила я у Вэлти.

Он покачал головой.

– Все на месте, и машина тоже. Полетишь с нами? Просто так, посмотреть на мир.

Посмотреть на мир, в котором больше нет захватчиков. Может быть, я снова смогу ощутить победу.

Я улыбнулась и сказала:

– Конечно.

Я сидела напротив Вэлти, возле двери, и смотрела, как борта светлеют, становятся прозрачными. Машина поднималась все выше, разворачивалась над горами, – они простерлись под нами, словно черные молнии, вонзившиеся в землю. У их подножия серебрилась равнина, холмами спускалась к берегу моря. Оно пенилось бурей, неслышное и не страшное с высоты.

Кто-то протянул мне бутылку, но я смогла сделать лишь глоток. Сладкий вкус вина был вкусом прошлой ночи, когда мы все еще надеялись, что если нас переведут – то всех вместе. Может быть, хотя бы Коула и Кори не разделили? Может быть, меня не взяли, потому что у меня нет никаких талантов, я умею только стрелять.

– Эй, не грусти, – сказал стрелок, сидевший рядом. – Хочешь, слетаем туда, где ты была скрытой? Какой это был город, Нараг?

– Эджаль, – ответила я.

Машина теперь снижалась, шла по широкой дуге, и я смотрела, как приближается земля. Пустая дорога петляла среди серых холмов – словно лента, брошенная в песок, – а вдалеке виднелись домики, крохотные, почти бесцветные. Там раньше жили враги, – они бежали, а деревня осталась как память о неволе.

Скоро все изменится. Исчезнут все следы врагов: их дороги, дома и поля, сама земля станет другой. Но сейчас жилища захватчиков еще стоят, хоть их самих больше нет, – может, если я войду в это заброшенное селение, то снова смогу ощутить триумф?

– Я не хочу в Эджаль, – сказала я. – Высадите меня, хочу походить тут одна.

– Тут? – Вэлти нахмурился, качнул головой. – Но тут ничего нет.

– Высадите меня, – повторила я.

Мне было стыдно, что я говорю так упрямо, что не пью и не радуюсь вместе со всеми, – но я ничего не могла поделать. Я расстроюсь еще сильней, если полечу дальше в этой машине, мне нужно выйти, нужно побыть одной.

Пилот обернулся, сочувственно улыбнулся мне, – и машина нырнула, зависла у самой земли. Борт медленно раскрылся, и я встала, крепче затянула ремень ружья.

– Когда нам за тобой вернуться? – спросил Вэлти.

– Не возвращайтесь, – сказала я. – Я сама дойду до города. Встретимся там.

Я спрыгнула на землю и, заслонившись рукой, смотрела, как машина набирает высоту, превращается в черную искру, исчезает в небе. Порыв ветра унес запах разогретых двигателей, остались лишь ароматы трав и привкус пыли.

Привычная тяжесть ружья возвращала мне уверенность, и я поудобнее перехватила ремень, пошла вперед, – в сторону моря, в сторону деревни врагов.

Я не знала, как долго придется идти, – отсюда не видно было ни домов, ни берега, лишь пыльные холмы, ковыль и вереск. И горы, – черная стена, знакомый ориентир, дом.

Запах вереска дурманил, заставлял дышать глубже. Было ли так до войны? Эта равнина была бесплодной, бесцветной. Разве ветер качал здесь серебристые волны соцветий, разве ощущалась сила в земле, все сильней, все полней с каждым шагом? Мир изменился, это правда. Он меняется каждое мгновение.

Вереск зашелестел под порывом ветра, прильнул к земле, – и я увидела впереди черный росчерк. Волны травы колыхнулись вновь, разошлись, и стало ясно, – там человек. Лежит на земле, один.

Война кончилась, но беда может настигнуть и после войны. Я должна помочь.

Я подбежала, наклонилась, – и узнала его.

Он смотрел в небо, его глаза едва приметно двигались, словно он следил за облаками. Волосы разметались среди раздавленных цветов и стеблей, запах вереска оглушал.

Но еще оглушительней был грохот, огонь его силы. Он был пронизан тоской, – я чувствовала это, даже не прикасаясь.

Я позвала его:

– Мельтиар?

Он не ответил.

Я знала, что не должна его тревожить, должна уйти. Он – мой лидер, а я – самая младшая звезда, видевшая его всего несколько раз в жизни, издалека. Раз он здесь, значит так нужно, я не должна его беспокоить.

Но с ним что-то случилось, ему плохо, – иначе почему он тут, один? Он победил и должен сейчас праздновать. Но горе, обрушившееся на город, полоснуло его сильнее других, ему нужна помощь, это ясно. Я сообщу, и сюда прилетят те, кто знают, что делать.

Тарси! позвала я. Но мысль растворилась, не дотянувшись до моей старшей звезды. Я позвала снова, – но слова не нашли путь. Словно связь между нами исчезла.

Что-то случилось, но я не могла сейчас об этом думать.

– Мельтиар, – сказала я и коснулась его.

Он сжал мою ладонь и взглянул на меня. Его рука была горячей, словно в жилах текло пламя. Он смотрел на меня, но как будто не видел.

– Пойдешь со мной? – спросил он.

Я кивнула:

– Да.

Он встал, не выпуская мою ладонь, запрокинул голову, глядя в небо. Он был таким высоким, – я не доставала ему до плеча. Его длинные волосы спутались, пахли вереском.

Что мне делать? Машина Вэлти не прилетит сюда, я сказала им не возвращаться за мной. До города идти далеко. Но рядом покинутая деревня врагов, нужно отвести Мельтиара туда. Может быть, Тарси услышит меня или просто появятся кто-то. Или Мельтиару станет лучше, он придет в себя.

– Не бойся меня, – внезапно сказал он. Посмотрел на меня, и показалось – теперь он меня видит.

– Я не боюсь, – ответила я.

– И за меня тоже не бойся. – Он взмахнул рукой, указал на небо. – Такой яркий свет, я пройду сквозь него. Мы встретимся с той стороны.

Я видела людей, раненых войной и потерями, заблудившихся среди видений и боли. Но как могло с Мельтиаром случиться такое?

Не отпуская его руки, я направилась вперед, к деревне, скрытой за горизонтом, – и Мельтиар пошел следом за мной.

– Тебе скажут, – проговорил он, – что ничего не выйдет. Но не слушай. Мы должны сражаться. Я отброшу их. Уничтожу их.

– Ты уже их уничтожил! – возразила я. – Мы победили.

– Я уничтожу их, – повторил он, глядя в небо, а потом снова спросил: – Ты пойдешь со мной?

– Да, – сказала я.

Я шла с ним, через вереск и пыльное бездорожье, и вокруг не было ни души, словно весь мир опустел.

3.

Я слышу свой голос, понимаю слова, но смысла в них нет. Они доносятся с края земли, реальность расплывается пятнами, яркими и тусклыми. Я далеко, среди невидимых звезд, в холодной бездне.

– Есть пять миров, – говорит мой голос, – и мы к юго-западу от сердца льда. И если отправиться в путь, если переплыть море…

Эти слова так бессмысленны, что я замолкаю. Явь проступает вокруг меня, очертания становятся ясными, предметы обретают плотность и вес.

Закатный свет падает на деревянную поверхность стола, окрашивает его золотисто-алым, касается моей ладони. Мои пальцы сжимают чью-то руку: тонкую, но сильную, загорелую. Чужая тревога дрожит и звенит в моей ладони, вливается в душу, стремится к сердцу.

Я поднимаю взгляд и вижу девушку. Вечернее солнце в светлых прядях волос, глаза темные и теплые, ищущие. Печаль таится в них, но не может вырваться наружу. Эта девушка сильная, как любой воин. Она сидит за столом напротив меня, ее рука в моей руке, а рядом лежит оружие: темные стволы, металл, пропитанный магией и памятью о войне.

Девушка ловит мой взгляд и словно светлеет. Тревога в ее крови на миг вспыхивает ярче и тает, сменяется радостью, прозрачной и теплой. Словно появился путеводный луч, больше не нужно блуждать во тьме.

Так и есть, ведь она мой предвестник.

– Кто ты, предвестник? – спрашиваю я.

– Тебе лучше! – Ее голос такой же теплый, как взгляд. Она спохватывается, добавляет поспешно: – Я Бета. Тарси-Бета.

Бета, «маленькая звезда». Это значит, ее звезда еще не зажглась на небе, или ее имя еще неизвестно. Просто маленькая звезда, золотая, как солнечный свет. Перед ее именем – имя куратора, – чтобы отличить ее среди других маленьких звезд.

Но все они разные, и ее невозможно ни с кем спутать.

Мысль привычно скользнула, стремясь коснуться моих предвестников, всех их, каждого, ощутить движение и силу, – и замерла.

Бете нельзя быть тут, нельзя говорить со мной. Никому нельзя.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я. – Приговор отменили?

– Приговор? – повторяет Бета и хмурится, чуть заметно.

Что мой голос говорил ей, пока сам я блуждал за краем мира? Она смотрит на меня внимательно, беспокойство вновь искрится в ее пальцах.

Я пытаюсь вспомнить приговор дословно, хочу повторить его вслух. Память стремится назад, но, словно ветер в железных лопастях, разбивается на сотни потоков. Я пытаюсь, но не могу удержать ни один.

Мое время кончилось, я простился с Арцей, отправился наверх, в чертоги тайны, слушать, что скажут мои старшие звезды. Я был на суде, меня простили, но я осужден. Я не должен приближаться к своим предвестникам, не должен говорить с ними.

Это все, что я помню. Сияющий свет, пять голосов, звучащих вместе, читающих приговор. За что меня судили? Я знаю свою вину, я виноват во многом. Но почему не помню, за что они наказали меня?

Я смотрю на Бету. Вечерний свет преломляется в ее зрачках, она крепче сжимает мою руку, ждет. Но мне трудно говорить, и я распахиваю перед Бетой свои мысли, отдаю все, что знаю о приговоре.

В ее глазах смятение. Несколько мгновений она молчит, а потом говорит, упрямо и твердо:

– Я ничего не знаю об этом. Тарси мне не приказывала такого, и ты не приказывал. Ты говорил странные вещи весь день, тебя нельзя оставлять одного.

Весь день?

Где мы? Сколько времени прошло, с тех пор, как я оставил Арцу?

Я поднимаюсь из-за стола, но не разжимаю пальцы, и Бета встает вместе со мной.

Деревянный пол, низкие стропила, засыпанный золой очаг, остов газового фонаря на окне. Город далеко, мы в доме, где прежде жили враги. Как я оказался здесь, как здесь оказалась она? Пустое жилище, на столе оружие, принесшее нам победу. Моя младшая звезда рядом со мной.

Она смотрит на меня снизу вверх, встревоженно и упрямо, словно повторяет мысленно: «Тебя нельзя оставлять одного». Ее свет такой теплый, рядом с ней я кажусь себе застывшим осколком. Мои мысли скованы холодом, заледенели, но она хочет отогреть их. Моя душа замерзла, но сердце раскаляется, я горю. Я наклоняюсь к ней, она отвечает на поцелуй.

Жаркий грохот темноты настигает меня, настигает Бету, мчится сквозь нас.

Я просыпаюсь. Ночь, голоса сверчков, тепло маленькой звезды возле меня, ее дыхание на моем плече, – говорят мне, где я. Лунный свет падает на постель, серебрит волосы Беты. Они текучие, мягкие, я перебираю их.

Мои движения будят Бету, она открывает глаза.

Сон еще туманит ее зрачки, она смотрит, словно не веря, что я настоящий. Я касаюсь ее губ – я не снюсь тебе, Бета – поднимаюсь с постели и подхожу к окну. Волосы падают мне на лицо, – в них запахи вереска, чужого дома и Беты.

Мы на втором этаже, я смотрю из окна. Там, внизу, – деревня-призрак. Дома, дворы и ограды застыли среди лунного света. Ни шагов, ни дальних голосов, ни лая собак. Лишь ветер, качающий калитку, и пение сверчков. Скоро это селение исчезнет. Здесь будет лес, или высокие травы, или журчание ручьев. Мир будет меняться, день за днем, пока не воспрянет, не проснется полностью.

Это время преображения.

Я поднимаю взгляд к небу. Луна сияет ярко, но не может затмить одну из самых ярких летних звезд. Уже осень, но она все еще не опустилась к горизонту, словно хочет утешить меня или со мной попрощаться. Амира, погасла на земле, сияет теперь только в небе.

Ни один приговор не вернет ее. Ни одно наказание не искупит моей вины.

Бета подходит почти неслышно, обнимает меня. Мы стоим, глядя на звезды, и она говорит:

– Может быть, не всех тебе нельзя видеть? Может быть, только тех, кого перевели?

Сны еще дрожат в ее голосе и на кончиках пальцев, ее пробуждение зыбко. И сквозь тревогу за меня, сквозь решимость и смелость, я слышу печаль, – глубокую и темную, как морская вода.

Я сжимаю плечо Беты, спрашиваю:

– Что случилось с тобой?

Она молчит, но потом поднимает глаза, говорит совсем тихо:

– Мою команду… перевели. Всех, кроме меня.

Она одна.

Я обнимаю ее крепче, прижимаю к груди. Она одна. Струны ее души разорваны, команда разбита. Она тревожится обо мне, но со мной ничего не случится. И я могу помочь ей, хотя бы немного.

Сила, живущая в моем сердце, в потоках темноты, в звуках флейты, в движении магии и биении крови, – устремляется вперед, касается Беты, наполняет ее душу. Хотя бы в этом я могу помочь.

– Я с тобой, – говорю я Бете.

Я хочу сказать это всем, кто ждет меня. Рэгилю, блуждающему сейчас среди видений. Арце, умолявшей взять ее с собой. Моя мысль рвется к ним – но говорить с ними мне нельзя. Я хочу сказать это Амире, – но она так далеко, в небесной вышине.

– Я с тобой, – вновь говорю я Бете.

Она отвечает шепотом, чуть слышно. Ее слова тают на моих губах. Я чувствую, как печаль уходит в глубину ее души, а сердце становится горящим и легким. Мы пылаем вместе, небо смотрит на нас.

4.

Колодезная вода была ледяной и чистой, от нее немело горло, а дыхание становилось прерывистым и колким. На кухне я нашла корзину, полную яблок, – их вкус напомнил мне о последних днях в Эджале. Возле моего дома росла яблоня, ее ветви склонялись так низко, что я могла без труда срывать плоды. «Урожайный год», – говорили перед войной. Совсем недавно, всего пару недель назад.

От прошлого остались лишь призраки. Призрачная деревня врагов, – припасы не тронуты, одежда лежит в сундуках и шкафах, а слой пыли на столах и полках такой тонкий, что можно не заметить. Враги бежали поспешно, почти ничего не взяли с собой. Я вслушивалась, пытаясь уловить отголоски их жизни, но все было тихо. Словно даже память о захватчиках бежала, и остались только мы.

Мельтиар сидел на краю стола, пытался расчесать свои волосы. Деревянный гребень – я нашла его наверху, в шкатулке возле кровати – скользил сквозь длинные темные пряди, распутывал их, одну за одной. Я ждала, пока Мельтиар заговорит, ждала долго. Его волосы уже легли ровным потоком, зубья расчески проходили сквозь них без препятствий, – а он все молчал.

Тогда я спросила:

– Ты не вспомнил, за что тебя судили?

Он покачал головой, сказал:

– Я помню только приговор.

Он смотрел на меня, и я потерялась в его взгляде. Это был Мельтиар, тот, чья мысль и чей голос звали нас в бой; это был Мельтиар, чья душа блуждала вчера в забытье. Тот, кто спросил меня, пойду ли я с ним.

Я ощутила нарастающий звон – то ли боль, то ли счастье – в самой глубине сердца, где моя жизнь сплеталась с душой Мельтиара.

И, чтобы чувствовать то, что чувствует он, чтобы просто быть к нему еще ближе, – я дотронулась до его руки.

– Ты не представляешь, каким я нашла тебя, – сказала я. – Ты говорил такие странные вещи. Может быть, этот приговор… может быть, его не было.

Он подхватил мою ладонь, провел пальцами по линиям жизни. Я ждала, вслушивалась в его чувства, – они стали сейчас озером, бездонным и темным.

– Легко проверить, – сказал он наконец. – Подойдем поближе к городу, там много моих звезд. – Он замолк, словно налетев на невидимую стену. Но потом закрыл глаза и договорил: – Если я ошибся, если приговора не было, мы поймем это сразу.

Я знала о темноте. Знала, что Мельтиару не нужно оружие: с ним всегда сила, хранящая магию, готовая вырваться искрящимися темными волнами. В этой темноте каждый может увидеть свое отражение, там таятся способности старших и младших звезд, и песни магов, живших в Роще.

Но моих способностей там нет, потому что я лишена магического дара.

Про темноту нам рассказали очень давно, – мы жили тогда в городе и только готовились стать скрытыми, отправиться к врагам, – но до войны не видела ее ни разу. Да и потом – только один раз в бою, далеко, у самого горизонта. Черная вспышка ослепила, заставила сердце запеть, – и исчезла.

Сейчас темнота искрилась на пальцах Мельтиара. Я не могла отвести глаз, следила, как она набирает силу: едва различимые черные росчерки свиваются в потоки, движутся все быстрей, сияют все ярче. Никогда прежде я не видела, чтобы свет был черным.

Беззвучный голос Мельтиара полыхнул среди моих мыслей – такой же черный, такой же яркий:

Страшно?

– Нет, – ответила я и взяла Мельтиара за руку.

Темнота обрушилась на меня как смерч, как черное пламя. Я больше не видела искр и потоков, она была повсюду. Мир был заслонен, но сиял в темноте, она мчалась так быстро, так яростно, – и мое сердце не успевало за ней, мысли не успевали. Сгорю навсегда, исчезну в грохочущем вихре, – я чувствовала это и ни о чем не жалела.

Темнота сжала меня крепко и исчезла.

Мельтиар отпустил мою ладонь и взглянул вверх, заслонившись от солнца.

Горы были совсем близко. Мы стояли на дороге – верстовые столбы уже исчезли, а пыльная земля успела позабыть скрип колес и стук копыт. Черные скалы поднимались к небу, пики резали синеву. Воздух дрожал от солнечного света, осеннего ветра и приближающей силы машины, – она мчалась к нам с вышины, становилась все больше.

В первый миг я подумала – Вэлти вернулся. Но машина была быстрее, меньше и рядом с ней парила крылатая звезда.

Она ринулась вниз – крылья сложены, волосы бьются на ветру, ни доспехов, ни шлема. Этот полет был таким знакомым – черная молния, рассекающая небо. Еще миг, и я поняла, кто это, и взглянула на Мельтиара.

Он смотрел в небо, на мчащуюся к нему Арцу.

Мне показалось – я стала невесомой, если засмеюсь сейчас, то взлечу. Теперь все будет хорошо. Мы вернемся в город, Мельтиару станет лучше, он скажет мне, где Кори и Коул, скажет, что делать дальше, и…

Машина догнала Арцу, стремительная и внезапная, как пуля. Два крылатых воина выпрыгнули из нее, схватили Арцу, остановили ее полет. Она извернулась в их руках, но не смогла вырваться, крылья ударили по воздуху, отчаянно и быстро.

– Мельтиар! – Ветер рвал голос Арцы, дробил на надежду и боль. – Мельтиар!

Он стоял неподвижно, его чувства стали такими острыми, что резали душу. Он так хотел отозваться и рвануться к Арце, но лишь смотрел на нее. Откуда у него столько сил, как ему удается молчать?

Машина поймала Арцу и тех, кто держал ее, борта сомкнулись над ними, заглушили крики. Машина взлетела, помчалась прочь, ветер ударил в лицо. Черные пики заслонили ее, осталось лишь небо, пустое и ясное.

Мельтиар все еще смотрел вслед.

Я тронула его за плечо – боль обожгла меня, на миг лишила дыхания, – и сказала:

– Ты был прав.

Он обернулся ко мне.

– Я перенесу тебя ближе к городу. – Он говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом. – К главным воротам. Меня не успеют увидеть, а ты будешь почти дома.

– Я не вернусь в город без тебя, – ответила я, глядя ему в глаза.

Вчера, когда я нашла его среди вереска, он спросил: «Пойдешь со мной?» Сейчас он молчал, но вопрос горел в воздухе между нами и в глубине его зрачков. Слова были бессильны, поэтому я обеими руками сжала ладонь Мельтиара, чтобы он ощутил то, что переполняло мое сердце: я никогда не предам, всегда буду рядом, я не вернусь в город одна.

Наша боль смешалась, но стала светлей и легче, – моя уверенность пронизала ее. Мельтиар смотрел на меня, долго, а потом кивнул.

– Куда мы пойдем? – спросила я.

– Туда, где никто не живет, – ответил Мельтиар.

5.

Мы идем на юг.

Рассвет плывет за нами следом: прозрачные алые отблески на облаках, дыхание горных вершин в порывах ветра. Бета сжимает перевязь ружья – так крепко, что побелели костяшки пальцев. Я прикасаюсь к темным стволам, и оружие вновь наполняется силой. Оно больше не тянет к земле, и Бета ускоряет шаг.

Мы спускаемся по склону холма, к пыльной равнине, заросшей ковылем. Мне не нужны дороги врагов, пусть остаются в стороне, доживают последние дни. Мой путь теперь лежит через пустоши, безлюдные земли – мой дом.

Проснувшись, я хотел идти к морю. Оно недалеко от заброшенной деревни врагов, я мог бы подняться на черные камни, нависающие над кромкой прибоя. Мог бы слушать бурю, смотреть туда, где волны смыкаются с небом, туда, куда я отправил Лаэнара. Но этот берег слишком близко к городу, а боль и без того слишком сильная.

Поэтому за оградой деревни я повернул на юг. Бета пошла за мной, ни о чем не спросив.

Темнота могла бы перенести нас в любое место в мире, но я не знаю, какие места теперь для нас. Мы идем, и я слушаю ветер, восходящее солнце и землю под ногами. Земля говорит о преображении громче всех.

Вчера мы вернулись в деревню и провели там весь день и всю ночь. Бета нашла в темном погребе еду, часть ее мы взяли с собой. «Нужно забрать то, что нам пригодиться», – сказала Бета. Я не следил, что она вытащила из сундука и скрипучего шкафа, что сложила в широкую холщовую сумку.

Когда мы вышли из дома, земля звенела, разноцветные потоки сияли в глубине. Еще немного, – и сюда придут предвестники Аянара, деревня исчезнет бесследно: серые дома, ограды, чахлые огороды и сады. Равнина преобразится. Мне хотелось остаться, увидеть своими глазами, – но нельзя. Могут прийти мои звезды, мне нельзя приближаться к ним.

Деревня давно позади, скрыта холмами, и море все дальше, отзвуки бури почти не слышны. Утренний туман тает, небо становится прозрачней и выше.

Я касаюсь плеча Беты. Грусть льнет к моей ладони. Грусть тяжелей любой ноши, она давит на Бету.

– Расскажи, – прошу я.

Бета ловит мой взгляд. Ее глаза сейчас темные, солнце не искрится в них.

– Я все утро пытаюсь позвать Тарси, – говорит она. – Но ответа нет. И как будто… мне некого звать. – Бета замолкает. Я обнимаю ее за плечи, ловлю короткие пряди волос. – С ней все в порядке? Ты же можешь понять?

Без просьбы, без зова, мое звездное небо раскрывается передо мной. Оно мерцает, сияет, оно так прекрасно, каждая звезда ранит сердце. Так легко дотянуться, позвать, – но я не должен.

Я нахожу Тарси – искристый переливающийся свет – и я вижу Бету, теплое мерцание рядом со мной. Но между ними пустота, бескрайняя небесная ночь. Звездная пыль, следы путеводной нити, угасают, один за другим. Созвездия качаются вокруг, и я хочу вглядеться, понять, есть ли между ними сияющие струны. Но еще миг, и я не выдержу, заговорю, позову, – а я не должен, я осужден.

И звездная россыпь отступает, уходит в глубину моей души. Я снова вижу лишь вереск, рваные облака и тревожный взгляд Беты.

– Я видел Тарси. – Я обнимаю Бету крепче, замедляю шаг. – Но связь между вами исчезла.

– Но она мой куратор! – Ее голос звенит. – Почему?

Я не знаю ничего о времени преображения. Я не думал, что застану его. Верил, что оно будет счастливым для всех. Но я жив, и не могу заговорить ни с кем, только с Бетой. А она отрезана от своей команды и от своей старшей звезды. Почему?

Я молчу – пять шагов, десять, двадцать, – а потом говорю:

– Время войны закончилось. Наверное, теперь так нужно.

Солнце минует полдень, и наш путь прерывается.

Для остановки нет причин: я не устал, Бета готова идти дальше. И это место такое же, как вся пустошь вокруг, – высохшая трава шелестит на ветру, ни дерева, ни скалы, в тени которой мы могли бы укрыться. Но зачем прятаться от солнца? Его свет такой теплый – я забываю, что уже осень – но каждый порыв ветра возвращает прохладу. Напоминает, что лето позади, война позади.

Бета протягивает мне флягу, тусклый металл в переплетении истертых кожаных ремней. Колодезная вода нагрелась, впитала привкус железа и олова. Бета развязывает шнур, стянувший сумку, и я вижу яблоки и хлеб, – он крошится, хрустит на зубах. Мы ели такой же хлеб в Атанге, его вкус был смешан с дымом горящего города, с жаром сражения, уходящего к горизонту. Первый день битвы, пламя победы.

Наверное, я всю жизнь буду думать о войне, вспоминать каждый ее день и час.

Я был рожден для войны, рожден вернуть нам свободу. Мы победили, и мое время кончилось.

Бета прикасается к моей ладони, заглядывает в глаза, встревоженно и пристально, пытается различить мысли. Я говорю ей:

– Я думал, меня убьют на войне.

– Ты хотел умереть? – Голос Беты звучит тихо. Она смотрит на меня так, словно я ранен.

Я качаю головой. Волосы падают на глаза, закрывают от меня солнце.

– Нет. Но я был уверен, что меня убьют. Пророки не видели мое будущее или не хотели рассказывать о нем. Как будто его не было. – Даже Эркинар, мой лучший друг и глава прорицателей, молчал о том, что меня ждет, и не показывал ни в зеркалах, ни в снах. И со временем я научился не спрашивать. – Я решил, они знают – я умру на войне, но не скажут об этом.

Бета крепче сжимает мою руку. Ее голос почти не дрожит, ее глаза почти сухие.

Не плачь, не плачь, я не стою слез.

– Хорошо, что тебя не убили, – говорит она. – Мы бы…

Она запинается, ее ресницы вздрагивают часто-часто, и я успеваю уловить несказанные слова. «Мы бы не справились без тебя».

– Нам было бы трудно без тебя, – произносит она тихо, но твердо.

Как все мои предвестники, моя Бета бесстрашна. Никакие препятствия ее не остановят, никакие враги.

Я улыбаюсь, вытягиваюсь среди шепчущей травы, кладу голову на колени Бете. Она отводит пряди волос, упавшие мне на лицо, – в ее прикосновениях сквозит эхо холодной пустоты, тень отчаяния. Должно быть, она представила, что мой свет погас в разгар битвы, мои предвестники остались одни.

– Главное победа, – говорю я ей. – Мы победили.

Она кивает. Касания ее пальцев становятся спокойнее, сердце бьется тише. Она такая сильная.

Все мои предвестники сильные и яркие – каждый крылатый воин и каждый простой стрелок – и предателей больше нет среди них, нет в нашем мире.

За что меня судили? За то, что я плохо учил Лаэнара, и он предал свой народ? За то, что я потерял Лаэнара еще до начала войны? Или за то, что я не убил его после победы?

Я закрываю глаза, снова и снова пытаюсь вспомнить суд, – и засыпаю.

***

Паруса затмили небо, морской прибой качал корабли, буря грохотала, тучи клубились над головой. Я знал – еще мгновение, и враги ринутся в воздух, их серые крылья и душащая сила будут повсюду. Я столько раз стоял здесь, столько раз смотрел на паруса, надеялся, верил, что смогу защитить наш берег.

Но сегодня я знал – и это знание гремело громче бури – все они умерли, все уничтожены, я сжег их дотла. Ни один из них не ступит на мою землю, ни одна звезда не погаснет от их выстрелов. Я победил, передо мной лишь память, моя судьба свершилась, я исполнил все, что хотел.

***

Сон исчезает внезапно, выбрасывает меня в теплый осенний день. Триумф все еще переполняет сердце, оно грохочет как буря.

Я сажусь, смотрю на Бету, – она поспешно вытирает глаза, берет меня за руку. Бета плакала, пока я спал, мне больно видеть ее слезы.

Я не могу сдержаться и отдаю ей шквал, пришедший ко мне из сна. В нем вся моя уверенность, вся сила, все мои звезды, каждое сражение, каждый удар, каждый боевой клич.

Слушая эту бурю, Бета сияет, и я понимаю, какой она была в битве.

– Мы последние дети войны, – говорю я. – Война – наш единственный путь. Все меняется, но мы не сможем жить по-другому.

– Мой путь остался прежним. – В глазах Беты отражение солнца, победа и сила. – И я иду с тобой.

6.

Это была наша третья ночь вместе. И в этот раз, как и прежде, пробуждение показалось мне частью сна.

Наше дыхание смешалось, я не могла различить, где начинается мой вдох, чьи удары сердца я слышу. Воздух вокруг нас был жарким, как летний полдень, лишь издалека доносилась прохлада, словно явь пыталась проникнуть в сон.

– Просыпайся. – Голос коснулся моих губ, оставил горячий след. – Нам пора.

Я послушалась. И, чтобы вернуть мыслям ясность, вынырнуть из снов, сказала себе: это на самом деле, мы далеко от города, в пути, Мельтиар со мной, я люблю его.

Эти слова вспыхнули так ярко, что я задохнулась и открыла глаза.

Мир на миг потемнел – Мельтиар наклонился, поцеловал меня снова, а потом поднялся, отошел. Я сделала глубокий вдох. Воздух теперь стал обычным, – холодным, ночным, – и я вспомнила вчерашний день. Вспомнила, где мы.

Мы пришли сюда на закате. Холмы, покрытые вереском и ковылем остались позади, и перед нами лежала равнина поросшая высокой травой. Ее голос был сладким и говорил о весне, – трава была совсем юной, хоть и доставала мне до пояса. Стоило коснуться стеблей, и на ладонях оставался свежий сок, в вечернем свете он казался золотистым, как вино. Я не удержалась, слизнула капли. Вкус был странным, незнакомым и диким.

Я не заметила, как мы вышли на дорогу. Трава уже поглотила ее, за несколько дней разрушила путь, по которому враги ездили веками. Лишь кое-где остались нетронутые участки, верстовые столбы и дорожные камни.

И домик врагов. Он притаился возле исчезнувшей дороги, бесцветный и словно ненастоящий. Наверное, и до войны в нем жили лишь изредка, – внутри он был таким же тусклым, как снаружи, жильцы не оставили в нем следов. Простой стол без скатерти, оловянные тарелки как в казарме, ни занавесок, ни коврика у двери. Но во дворе был колодец, а на полке над очагом, – корзина с орехами.

Мы остались на ночь в этом доме.

Я мотнула головой, выпутываясь из воспоминаний и мыслей, и взглянула на Мельтиара. Он уже оделся, застегивал рубашку, глядя в окно.

– Волна преображения, – сказал он, не оборачиваясь. – Слышишь, как она движется?

Я невольно прислушалась, хотя знала, что не различу прикосновение магии. Только ночную прохладу, сладкий аромат, сплетение незнакомых ветров.

Для Мельтиара магия – как дыхание. Наверное, ему легко забыть, что есть те, кто не способны к ней. Такие как я.

– Нам пора, – повторил Мельтиар и протянул мне руку. Комната была крохотной – всего один шаг, и я оказалась рядом, сжала его ладонь. – Уйдем, пока никого нет.

Я умела запоминать направление, выбирать ориентиры, двигаться к цели. Этому учат каждого воина. Но сейчас мы шли, раздвигая высокие стебли, и я не могла понять, в какой стороне остался домик и следы дороги. Равнина колыхалась вокруг нас, отблески звезд серебрили листья. Воздух дрожал от песни сверчков, ей вторила ночная птица, – одинокая, незнакомая трель.

Я взглянула на Мельтиара. Он шел рядом, уверенно, не торопясь, словно путь был ему знаком. Но то и дело вскидывал голову, смотрел наверх.

Звезды. Самый верный ориентир, самые точные знаки.

Даже дома, в комнате учеников, я могла отыскать на карте лишь самые яркие вехи небесного пути. И теперь, среди ветра и незнакомых запахов, я едва сумела найти знакомые знаки среди сияющей россыпи. Небесная река текла надо мной, звезды мерцали и переливались, – тысячи тысяч, у каждой свое имя и голос. Я отыскала серп, звезду в его рукояти. Свет, который не дает ночным путникам сбиться с дороги. Звезда севера, Арца.

Запах травы и предрассветной земли дурманил, но летнее острие уже опускалось к горизонту, указывало вниз. Оно словно напоминало, – пришла осень, не забывай, не забывай. Лето позади, но три его самые яркие звезды еще видны, и одну из них зовут Амира.

Не отрывая взгляда от неба, я коснулась руки Мельтиара. Печаль, перевитая острыми нитями боли, кольнула ладонь. Ночь словно стала темнее, а свет Амиры над волнами травы – почти нестерпимо ярким.

Всего несколько дней назад предательство обрушилось на город, и Амира погибла. Одна из самых близких звезд Мельтиара погасла.

Я хотела помочь чем-нибудь – прикосновением или словом, – но Мельтиар взял меня за плечо, повлек вперед.

– Не останавливайся, – велел он. – Нам нужно идти.

Несколько шагов мы молчали – я слушала, как его чувства бьются в тисках воли, – а потом Мельтиар сказал:

– Расскажи о себе. Кто в твоей команде?

Я зажмурилась от нахлынувших воспоминаний и попыталась подобрать слова для ответа.

***

Мы выросли, зная, что будем скрытыми, готовились к этому всю жизнь. Учили язык врагов, их привычки, малейшие обычаи и правила. Враги должны были видеть в нас своих сородичей, доверять без капли подозрения.

Когда мы отправились в Эджаль, вражеский город, где нам предстояло жить до начала войны, я радовалась и боялась одновременно. Но все шло как надо, мы удачно внедрились, враги не распознали нас. Начались дни скрытой жизни, и радость превратилась в ожидание победы, томительное и жгучее, а страх опустился холодной пылью на дно души.

Я пыталась, но не могла перестать тосковать по городу, по тому времени, когда наша команда была неразлучна. Сейчас мы виделись лишь изредка, а в остальное время делали вид, что почти не знакомы.

Я всегда немножко завидовала людям с длинными, красивыми именами. Но в Эджале короткие имена оказались кстати, нам не пришлось их менять. Никто не понял, что это слова чужого языка, небесные знаки. Враги знали, что среди них живет темный народ, но были так беспечны, не могли распознать ни одного человека.

Коул, единственный маг нашей команды, работал в оружейной королевского гарнизона. Он ругался на королевских солдат – «Не следишь за ружьем, а если война завтра?» – и целыми днями работал в мастерской. В гарнизоне его не любили, но никто не заподозрил, что он капля за каплей наполняет оружие разрушительной силой, обращает ружья против тех, кто владеет ими.

Иногда мне удавалось найти предлог, чтобы забежать в мастерскую. Если рядом не было врагов, Коул молча сжимал мою руку, и мне было проще прожить остаток дня.

Кори не числился в армии, но работал в лаборатории при гарнизоне. Туда попасть было сложнее, – в лабораторию не любили пускать посторонних, а тем более женщин. Но иногда Кори сам приходил к нам в башню, – при врагах он был серьезен и сдержан, даже свои непокорные рыжие волосы заплетал в тугую косу. В дни, когда он появлялся, было легче дышать.

Я считалась ополченцем, а работала помощницей начальника гарнизона. Через меня проходили все военные новости Эджаля, – ведь именно я сидела за наборной доской, и под диктовку начальника гарнизона складывала резные символы и отпечатывала послания. Но новостей было так мало, что меня чаще отправляли с письмами на соседний военный пост.

Там я познакомилась с Нори.

Нори стал отличным прикрытием. Он был милым и не особо умным, жил не в самом Эджале, а на посту возле газовой вышки. Переехать ко мне он не мог, и я к нему тоже, поэтому мы лишь встречались время от времени. Зато в гарнизоне все знали, что я не одинока, – у меня был повод отвергать ухаживания. Не стоило с кем-то сближаться в самом Эджале: у меня был собственный домик, в который я не хотела впускать врагов, – ведь там обычно собиралась наша команда.

Мы всегда встречались, когда кто-то возвращался из города, приносил письма и последние новости о доме. Сидели за столом, говорили на родном языке и пили, а за окном была ночная тишина Эджаля, – пыльная и душная летом, холодная и ветреная зимой.

Мы сидели так и перед самой войной. Считанные дни оставались до звука флейты, до призыва, и я сгорала от нетерпения и жажды битвы.

***

– В моей команде были Коул и Кори, – сказала я и взглянула на Мельтиара. Отблески звезд мерцали в его волосах, рассвет все не шел. – Мы были скрытыми в Эджале.

– О, Эджаль. – Мельтиар крепче сжал мою руку. Я чувствовала, что он улыбается. – Эджаль был очищен идеально. Красиво и быстро.

Тепло, звон счастья, гордость, – чувства почти нестерпимые, – переполнили душу. Я хотела обернуться, прикоснуться к Коулу и Кори, сказать им: «Вы слышали?! Мельтиар похвалил нас!»

Но кругом был лишь шепот травы, бескрайняя равнина под звездным небом.

***

Легенда о забытом времени

До завоевания мир был иным.

Как и теперь, небо тогда не всегда было ясным, облака скрывали звезды, заслоняли небесную реку. Но звезды, живущие на земле, сияли ясно – днем и ночью. В любое время года, и когда листья распускались, и когда желтели и опадали, – звездный свет сиял по всему миру, песни звучали и не смолкали.

Люди не жили в пещерах, под защитой запечатанных скал, и не теснились в душных городах, подобно врагам. По всей земле были разбросаны селения, наполненные светом, ведь в сердце каждой деревни сиял звездный источник.

Душа мира поднималась из глубин земли, мерцала в водах рек, звенела в струях водопада, наполняла светом камни.

Люди собирались вокруг источников, пили свет и отдавали его. Песни сплетались с голосами звездных потоков, с волшебством мира. И источники сияли все ярче, песни звучали все чище.

Мир не знал тогда опасности и оков. Многое свершалось в видениях и наяву, но сохранилось лишь в легендах. Многие песни теперь утеряны, знания исчезли. Свет источников померк, скрылся в глубинах мира.

Те дни стали забытым временем, и виной тому враги.

В поисках нового дома они причалили к звездным берегам и обрушили на них свою ненависть. Потому что больше всего на свете ненавидели волшебство, поющую душу мира. Звезды гибли от их оружия, но этого врагам было мало.

Стремясь избавиться от волшебства, враги выжигали землю. Ядовитым пеплом и раскаленным железом клеймили мир, он бился в агонии. Но не умер – лишь уснул тяжелым сном, и свет померк.

Но первый источник, самый могущественный и древний, продолжал сиять. Он был скрыт сводами гор, черным камнем, лабиринтом пещер. Враги не нашли его.

Там же, в пещерах, спрятались последние выжившие звезды.

Они поклялись освободить мир, пусть даже на это уйдет тысяча лет. Но поняли – недостаточно уничтожить врагов, нужно вернуть земле силу.

И год за годом, сотню за сотней лет, искали новые песни, волшебство, способное исцелить раны мира, превратить тлеющую боль в живительный свет.

Так появились предвестники преображения.

***

7.

Я привык слышать стук ее сердца сквозь сон. Привык, просыпаясь, вслушиваться в ее дыхание, ловить эхо чувств. Ее кожа всегда прохладная, а мысли – теплые. Ее душа сияет светом весны, может растопить лед, прогнать стужу, – и зима отступает из моего сердца, чувства становятся пронзительными и яркими.

Каждое утро я просыпаюсь раньше Беты. Не выпуская ее из объятий, смотрю наверх, ищу звезды. Иногда знакомый узор сияет надо мной, иногда тонет в приливе рассвета. Порой небо скрыто облаками или дощатым потолком чужого дома.

Сегодня опоры нашего жилища – стволы деревьев. Их ветви – стропила, шелестящая листва – своды. Под нами колючее шерстяное одеяло, и сквозь него я чувствую холод земли, жизнь бурлящую в ней и уже предчувствующую зимние морозы, готовую уснуть. Темнота струится вокруг меня и Беты, льнет к земле, к корням деревьев, но не опаляет их. Темнота не дает нам замерзнуть. Бета спит и не помнит о том, что скоро зима.

Мы в пути уже много дней. «Как будто сон», – сказала Бета. Но может ли сон быть таким пронзительным и долгим? Мне кажется, я помню каждый шаг, пройденный нами от гор. Вереск и дальний шум волн. Острые листья травы, режущие как лезвие – боли нет, но капли крови стекают по рукам. Луга, поросшие диким ячменем –колосья спелые, вьюнок обвивает их, голубые цветы сияют среди увядающей зелени, я срываю их, проходя мимо.

Не сон и не явь – преображение – и мы с Бетой идем сквозь него, день за днем.

И с каждым шагом, с каждым днем, я все ясней понимаю – это навсегда. Те, кому я служу, – не зовут меня. И те, что подчинялись мне – молчат. Приговор в силе, и, должно быть, всегда будет так. Моя судьба теперь – блуждать вдали ото всех, смотреть, как меняется мир.

Когда понимание захлестывает, я не могу удержать свои чувства, они горят. И, каждый раз, услышав их, Бета говорит: «Я никуда не уйду без тебя».

Сейчас она спит, а я пытаюсь разглядеть звезды за темным движением листвы.

Этот лес – юный, ему меньше недели. Но деревья уже такие высокие, тянутся ветвями в поднебесье, стволы толстые, кора успела огрубеть, растрескаться. Эти деревья еще не знали ни весны, ни лета, им только предстоит пережить зиму, – но я чувствую, если срубить огромный ствол, то увидишь годовые кольца и насчитаешь их сотни.

Леса, погибшие шестьсот лет назад, возвращаются к нам. В каждом дереве, как в хрустальном шаре, заключено время нашего изгнания, время горечи и тайн. Война промчалась по земле, сжигая врагов, дала силы преображению, – и вот вокруг меня лес, ветви качаются над головой, листва заслоняет звезды.

Но мои звезды ничто не скроет. В предрассветный час, среди лесного шепота и безмолвия души, – я не могу ни думать о них. Они сияют, тревожные и горячие, они повсюду. Звездный ветер течет, связывая их воедино, сила струится – от меня и ко мне. Я пытаюсь остановиться, погасить внутренний взор, но не могу.

Я вижу свет Арцы – мятущийся и яркий – но она молчит. Сумел бы я сдержаться и не ответить, если бы ее голос раздался в моей душе? Я осужден и должен помнить об этом, каждый миг своей жизни.

Сияние Рэгиля такое глубокое, такое красивое, – мне больно смотреть на него. Он в городе, блуждает среди видений и исцеляющих чар. Я должен быть рядом с ним, чувствую это так ясно. Но мне нельзя приближаться к нему.

Сколько бы не блуждал внутренний взор по моему небу – Амиры нет. Звездный ветер пронизывает меня, когда я тянусь к ней мыслью. Тишина и память.

Из-за меня Амира погасла. Умерла, потому что меня не было рядом. Потому что я не предвидел, на что способен Лаэнар. И не взял его в плен, не убил его. Я не погиб на войне, но не спас свою звезду, такую близкую, яркую. После такого, как я могу оспорить справедливость приговора?

Амира погасла, но Лаэнар сверкает ослепительно, как прежде. Его сияние меняется – багровое, синее, раскаленное белое. Почему я все еще зову его своим, ведь он предал нас? Да, предал, но ничего не изменилось. Свет мчится от него ко мне, потоки силы от меня к нему – через бесконечное расстояние, через земли и море.

Он всю жизнь принадлежал мне, я знаю его так хорошо. Почему же я не догадался, что он сделает?

Но даже пророки не предвидели этого. Ни в зеркалах, ни в снах, ни в видениях среди голубого дыма, – нигде не являлось такое будущее. «Я не знал, – сказал мне Эркинар в тот день. – Прости меня, я не знал».

Я не могу злиться на пророков за то, в чем виноват сам.

Но есть то, в чем они виновны передо мной. Они молчали о моем будущем – но знали его, теперь я уверен в этом.

***

Сколько я себя помню – Эркинар был моим лучшим другом. Среди восемнадцати великих звезд он ближе всех мне по возрасту – всего на три года старше – и в детстве я почти все свободное время проводил в чертогах прорицателей. Эркинар уводил меня в сны, мы блуждали там подолгу, – темнота дорогой текла вперед, мы шли по ней из сна в сон. Миры, невероятные и яркие, наполненные голосами и светом, люди, не похожие на знакомых нам, чужая земля и чужие небеса, – все это я видел в белых снах, и со временем научился сам находить дорогу, мне уже не нужен был проводник. Но ни один, ни с Эркинаром, ни с другими пророками, – я никогда не видел снов о будущем.

Чем старше я становился, тем больше было дел. Каждое мгновение было на счету, война приближалась. Но я по-прежнему приходил к пророкам, стоял у зеркал, погружался в сны, – но теперь сквозь туман стекла и видений смотрел на города и гарнизоны врагов. Прорицатели показывали будущее, его потоки ветвились, – наблюдая их, я выстраивал стратегию грядущей войны, шаг за шагом.

Я никогда не видел в будущем себя, ни в одном из потоков. Лишь изредка, – отблеск темноты в разгар битвы, эхо разрушительной силы. Я спрашивал об этом Эркинара, – сперва он не отвечал, но сказал в конце концов: «Пойми. Я не могу тебе помочь». Он сжимал мою руку, когда говорил это, и было ясно – ему жаль меня, но он ничего не объяснит.

Но меня не нужно жалеть.

Я чувствовал – не только Эркинар, многие пророки знают что-то, но скрывают от меня. Я не спрашивал больше, но одна из белых звезд проговорилась.

Айянира, ближайшая звезда Эркинара. Строгая и отрешенная, обжигающая как лед, она менялась, когда мы оставались наедине. Острые грани таяли, исчезали из ее души, слова и прикосновения теряли сдержанность. Я расплетал ее волосы, и серебряные цепочки путались в пальцах, со звоном падали на пол. Я пытался разглядеть, что таится в глубине ее темных глаз, но проваливался в сон страсти, ни о чем не мог думать, пока не выныривал из него.

Однажды, когда воздух вокруг нас еще дрожал и пылал, не желал остывать, Айянира замерла. Застыла в моих руках, стала на миг неотличима от теней, что бродят в глубине зеркал. А потом сказала: «Твоя четверка… не привязывайся к ним так сильно. После войны их не будет рядом».

Она не захотела ничего объяснять и не разговаривала со мной несколько дней. Но я решил, что понял ее послание. Весть о том, что меня убьют на войне.

Но я жив, вот мое будущее. Почему же пророки молчали о нем?

***

Небо светлеет.

Я вижу его сквозь полог ветвей, колышущийся узор листьев. Сумеречный свет и тени скользят по лицу Беты. Я касаюсь ее щеки, – Бета улыбается в полусне. Ее ресницы дрожат, она обнимает мою ладонь и говорит, не открывая глаз:

– Такой странный сон… Как я попала без пророков в белый сон?

– Расскажи. – Я касаюсь ее губ. Дорога и ночной холод обветрили их, и я целую ее снова, отдаю глоток целительной силы.

– Незнакомые люди. – Голос Беты звучит еле слышно, я почти вижу то, о чем она говорит. – Мы были в странном доме. И я все время знала, что это сон. Так странно… раньше только с пророками была в белом сне.

– Это место, где все встречаются, – объясняю я. – Там можно увидеть кого угодно, и туда легко найти дорогу. Мы можем встретиться там с тобой. Чтобы не разлучаться и во сне.

– Сейчас я уже не засну, – смеется Бета.

Я смеюсь вместе с ней.

8.

– Мне начинает казаться, – сказал Мельтиар, – что эти дома оставляют специально. Для нас.

Нас окружали голоса леса. Они уже стали привычными, но очаровывали, как и в первый день: тихий, неумолчный шелест листвы, пение птиц, шорохи в подлеске. Золотистые искры солнца среди зелени, земля, отвечающая на каждый шаг, и тысячи запахов, глубоких и чистых. Все это было таким незнакомым и таким правильным, каждый глубокий вдох говорил: таким должен быть мир.

Я огляделась, пытаясь найти следы исчезнувшей деревни. Но повсюду был лес, ветви сплетались, солнечные лучи золотили стволы. Как же здесь сохранился одинокий дом? Деревья обступили его, склонились над крышей; мох скрыл одну из стен, вьюнок оплел крыльцо. Обычное деревенское жилище, – возле Эджаля было немало таких, – теперь казалось тусклым и серым, в нем не было жизни, пропитавшей все вокруг.

– Наверное, – сказала я. – Иначе бы давно разрушился.

– Надеюсь, все же не для нас. – Мельтиар тряхнул головой. Его волосы казались еще чернее в солнечном свете. – Это было бы унизительно.

Он поднялся по ступеням крыльца – они наполовину тонули в земле и траве – и распахнул дверь. Она заскрипела, протяжно и тихо, и меня коснулся запах сырости, усталости и тишины.

Случайное пристанище, которое по счету на нашем пути. Напоминание о том времени, когда мир еще не был освобожден.

Мельтиар прав, это унизительно.

Я перешагнула порог и закрыла глаза, попыталась представить, что я среди стен, пронизанных магией, созданных силой нашего народа. Лес дышал у меня за спиной, голоса птиц сплетались и звенели.

– Сейчас что-нибудь строят? – спросила я, не открывая глаз. – Где живут люди?

– Должны построить поселения, как в Роще. – Голос Мельтиара звучал приглушенно, доносился из глубины дома. – Она была прообразом обновленного мира. Ты видела Рощу?

– У пророков, – ответила я.

Рассказы про Рощу я слышала с детства, но в зеркале прорицателей увидела лишь незадолго до войны. Путаница тропок среди сосен, ручей, деревянные домики, плетеные амулеты, качающиеся на ветру, пучки трав, сушащиеся на солнце.

Сколько теперь таких поселений? Должно быть, они разбросаны по всему миру. Рано или поздно, мы выйдем к светлым домам и петляющим тропам. Если там будут предвестники Мельтиара, мы уйдем, а если нет – задержимся ненадолго. Я расспрошу про Коула и Кори, кто-то должен знать. Я напишу письмо и попрошу передать. Хотя бы строчки на бумаге доберутся до них, и, может быть, что-то изменится.

Я шагнула вперед и открыла глаза, – посмотреть, что за пристанище оставил нам лес.

Это стало уже привычным – в каждом брошенном жилище я находила свечу или лампу. Зажигала огонь и обходила комнаты, поднималась на чердак и спускалась в подпол. Полки в кладовых везде были почти пусты, но мне удавалось найти что-нибудь еще не успевшее прокиснуть или покрыться плесенью.

Нам нужна была еда.

«Огонь и вода всегда со мной», – сказал Мельтиар в начале пути. Темнота струилась по земле, оставляя на ней изморозь, взлетала, ледяные кристаллы сверкали в ней, таяли. Превращались в теплые струи воды, текли по моим волосам, змеились по коже. Я смеялась и подставляла ладони, не могла отличить, где кончается вода и начинается темнота, – их потоки были неразделимы, омывали меня.

У нас была вода и тепло, но еду приходилось искать.

Голод был новым чувством. В городе мне просто хотелось есть, – и, проснувшись утром, или вернувшись с тренировки вечером, я шла в столовую. Не выбирая, брала со стеллажа коробку и садилась за стол. В детстве меня часто ругали, что я не доедаю, – а ведь каждый кусочек пищи достается нам с таким трудом – и я старалась опустошить коробку или отдать кому-нибудь, кто доест.

В армейской столовой в Эджале можно было не подчищать тарелку, никто не ругался. Наверное объедки отдавали собакам, я никогда спрашивала.

И там, в Эджале, почти никогда и не хотелось есть. Слишком много сил уходило на то, чтобы быть девочкой из штаба, печатающей документы и бегающей с поручениями. Каждое слово, каждый жест и взгляд должны были быть подлинными. Настоящая я исчезала в глубине сердца, оно прятало меня и от этого билось быстрее, заглушало все обычные чувства.

Теперь я узнала, что настоящий голод похож на боль. Он вспыхивал внезапно, вспарывал меня, – и пропадал, я забывала о нем на несколько часов. Но я помнила, что нужно есть, а значит, нужно искать еду.

В этом доме я нашла капусту. Она притаилась в подвале, – огонь свечи дрожал, превращая лопаты и грабли в тени чудовищ, и я не сразу разглядела высокий мешок у стены. Я вытащила один кочан – такой огромный, что удержать было трудно, – и вместе с ним поднялась наверх.

В очаге горел огонь, искры рассыпались по каменной кладке. Тень от чугунной решетки падала на пол, теплые отблески качались на стенах. Только теперь я заметила, что скамьи покрыты шкурами, на столе стоят деревянные чашки. До ближайшего города отсюда было, наверное, несколько дней пути, и королевская дорога проходила в стороне. Жителей таких деревень в Эджале называли дикарями.

– Ты знаешь, что с этим делать? – спросил Мельтиар.

Его шаги теперь были тихими, – он разулся, ступал босиком. Я взглянула на его следы на пыльном полу и улыбнулась.

– Это же капуста, – сказала я. – Ее можно вообще не готовить.

– Но порезать нужно, – возразил Мельтиар. – Она всегда была кусочками.

Я не выдержала, засмеялась. Он дотронулся до моего плеча, проходя мимо, – прикосновение горячее и яркое, вспышка веселья. Ему было легко сейчас, он ни о чем не думал, – и поэтому я не могла перестать смеяться.

Мельтиар вернулся с широким ножом и доской, иссеченной сотнями ударов. Сел за стол, подкатил к себе кочан и разрубил пополам.

Все еще улыбаясь, я опустилась на скамью напротив, провела руками по шкуре. Серый мех был пушистым и мягким, пальцы тонули в нем. Я сидела и смотрела, как взлетает и опускается нож, как капуста разлетается по доске и столу.

– Ты вообще умеешь готовить? – спросил Мельтиар.

– Лапшу, – ответила я. Он поймал мой взгляд, и я добавила: – Готовую, могу сварить.

В Эджале у меня был свой дом, а значит мне нужно было покупать еду. В лавке напротив продавалась лапша – хрустящие полоски теста в холщовых мешочках. Хозяйка часто ругала меня за то, что я не делаю лапшу сама. «Сварить и мужчина может», – так она говорила. Ее лавка сгорела в первые часы войны, как и вся наша улица.

– А ты умеешь готовить? – спросила я у Мельтиара.

Не переставая рубить капусту, он усмехнулся, покачал головой.

– Конечно, нет. Даже посуду никогда не мыл.

Я снова рассмеялась, и мысль Мельтиара ворвалась в мою душу, вспыхнула черными и алыми искрами веселья:

Не веришь?

– Верю, конечно, верю!

Мельтиар воткнул нож в доску, посмотрел на меня. В его глазах уже не было смеха, взгляд стал внимательным и долгим.

– Почему ты всегда отвечаешь мне вслух? – спросил он. – Я недостоин?

Я успела подумать, что он шутит, – но он потянулся через стол, поймал мою руку.

Он был серьезен, он хотел знать.

– У меня не получится, – сказала я. – Я только с Тарси могла мысленно говорить. И то теперь…

Мельтиар прервал меня.

– Получится. – Его взгляд был темным, а слова звучали так решительно, что я поняла – бесполезно возражать. – Ты мой предвестник. Когда я говорю – ты меня слышишь. А значит, можешь ответить. Пробуй. Скажи мне что-нибудь.

Он крепче сжал мою ладонь. Я чувствовала биение его пульса, его силу и уверенность, – он знал, без тени сомнения, что у меня все получится.

Глядя ему в глаза, я попыталась позвать его, как всегда звала Тарси. Но слова и звуки не слушались, даже его имя не превращалось в мысль. Оно стало таким нестерпимо горячим, пылающим как звезда, заслонившая небо. Все мои мысли стали багровым светом, – ни призыва, ни звука, лишь пламя войны – и рванулись к нему.

Да, ответил он. Я с тобой.

9.

Я ищу нужные слова и мысли, хочу объяснить.

Думаю об этом уже несколько дней. Но как только я понимаю – вот он ответ, оспорить нельзя – и говорю вслух, как она находит, чем возразить. Говорит всегда о разном: о детстве, о наставнике, не пожелавшем учить ее, о попытках и неудачах.

Сегодня она сказала: «Легко рассуждать о магии, когда ты Мельтиар. Магия всегда с тобой».

Я держу ее за руку, мы поднимаемся шаг за шагом. Серебристые стволы и тонкий дрожащий узор листвы остались позади, теперь вокруг нас запах смолы и хвои. Сосны карабкаются вверх по склону, корни взрезают землю под нашими ногами. Ветви над нами изогнуты, словно от десятков лет и сотен ветров, – но этот лес также молод, как и все леса, что мы миновали.

Бета перешагивает через корень, свернувшийся словно змея, на ходу прикасается к застывшей капле смолы на шершавой коре.

Где сейчас другие мои предвестники? В каких полях они живут, среди каких деревьев? Где парят, взлетая с вихря на вихрь?

И где тот, кто никогда больше не увидит наше небо? Где Лаэнар?

Я пытаюсь оборвать эту мысль, остановить чувства, но они горят. Бета оборачивается, я ловлю ее тревожный взгляд.

Лаэнар так далеко, с врагами, с полукровкой, которого я отпустил ради него. Бездна моря несет их прочь от нашего мира или уже выбросила к чужим берегам. Может быть, волны расступились и сомкнулись над их кораблями? Нет. Лаэнар жив, сияет так знакомо, так ярко.

Я не хочу думать о нем, не хочу любить его. И даже если я не могу перестать, у меня есть другие дела. Я всего лишь тень войны в преображающемся мире, но кое-что и я могу изменить.

– Я не сдамся, – говорю я Бете. – Я хочу учить тебя.

Бета крепче сжимает мою руку, в прикосновении благодарность и радость, раскрашенные горечью и страхом.

Она считает себя неспособной к магии.

– Каждый из нас способен к магии. – Я говорил это уже много раз. – Это наша жизнь. Жизнь каждой звезды.

– Я маленькая звезда. – Бета пытается смеяться, но смех ускользает от нее, тает. – Совсем чуть-чуть способна, чтобы только пользоваться магическими вещами и говорить с тобой мысленно.

Я не отвечаю ей, но ускоряю шаг, иду, не разбирая дороги, Бета едва успевает за мной. Ее пальцы крепче сжимают мою ладонь, я слышу вспышки ее чувств: вину, горечь и надежду, едва приметную, скрытую на дне.

– Не сердись, – просит Бета. – Я просто не хочу… чтобы ты зря тратил время. Просто не сразу ясно, что у меня нет способностей, правда.

Солнечный лес темнеет вокруг меня. Во мне буря, я не могу говорить, но слышу свой голос, он почти спокойный:

– Я сержусь на человека, отказавшегося учить тебя магии. Как его зовут?

– Ирци, – отвечает Бета.

– Я объяснил бы ему, кто на что способен.

Ирци учил моих ближайших, самый ярких предвестников, пока я сам не стал их наставником. Ирци учил многих крылатых воинов. Но как он может учить кого-то, если говорит младшим звездам, что магия им недоступна?

Я хочу увидеть его, ударом изменить его мысли. Я должен это сделать, но приговор запрещает мне.

Я останавливаюсь, беру Бету за плечи. Она смотрит на меня упрямо, но в ее глазах тепло и свет. Ее душа струится в моих ладонях, и я снова вижу солнечные лучи вокруг, чувствую запах сосен и слышу голоса птиц.

– В тебе звездный свет, наша магия, сила, – говорю я. – Она открыта тебе. Ты поймешь это, очень скоро.

Шаг за шагом, мы поднимаемся, и свет меняется, лучи ложатся нам под ноги. Деревья все меньше, тоньше, ближе к земле, – жмутся к склону, тянут ветви ввысь. Идти все трудней. Но лес стал прозрачней, небо так близко. Синева и облака зовут меня, я могу оказаться там, ворваться вспышкой темноты. Не отпуская Бету, удержаться в вышине на миг, и вспыхнуть снова, в другом сплетенье ветров. Все выше, пока воздух не станет обжигающе-холодным и вдох не наполнится пустотой.

Но я столько раз бывал в небе, но никогда еще не шел по земле так, как теперь.

Я держу Бету за руку, вслушиваюсь в движения ее души. Мы перебираемся через стволы и корни, поднимаемся с уступа на уступ. Ни тропы, ни дороги, – живая земля, полная силы.

Голос Беты вплетается в солнечный свет, звенит среди дыхания леса. Она говорит о своем оружии и о том, как сражалась на войне. В ее рассказе названия, так хорошо мне знакомые, и события, которые я помню. Но ее глазами я вижу все снова, – совсем по-другому. Ее первая битва прошла вдали от столицы, и потом я был далеко, – в небе над крепостями и морем. И теперь я расспрашиваю, я не могу упустить ни одного слова, я должен знать все.

Бета отвечает, замокает лишь, чтобы перевести дыхание. Мы поднимаемся, не замечая, сколько пройдено, не думая, какой путь впереди. Мы так похожи, – негасимые искры войны. Как нам жить другой жизнью?

Лес расступается, остается позади. Мы стоим на вершине холма, здесь лишь трава, камни и белые звезды цветов. Хвойные кроны спускаются вниз, становятся гуще, темнее. Стремятся вниз, к реке, – она изгибается широкой лентой, потоком золотых и синих бликов. Ее берега и до победы были скрыты деревьями. Я был здесь, когда готовился к войне, я помню дубы и сосны, пережившие завоевание.

Самый древний лес мира, он ждет меня.

Лес тянется, насколько хватает глаз, холмы – острова в нем. Тени и свет окрашивают его, солнце уже наливается алым, движется к закату.

К горам и городу, скрытому в них.

Бета замирает.

– Наш мир, – говорит она.

Ее голос тише шепота ветра.

Невозможно заснуть, когда перед тобой распахнут весь мир.

Запахи леса, дыхание земли и холодные ветра обвивают холм, кружат над нами. А выше ветров – небо, в бесконечном, едва видном вращении, плывет и сияет. Мириады звезд, мерцающие рисунки созвездий, и моя звезда среди них. Капля крови, ровный, призывный свет. Сражения стихли, но звезда войны сияет над миром. Не исчезла с неба, как я не исчез с земли.

У нас одно имя и один свет, но тебя не осуждали. Ты можешь блуждать по дороге созвездий, не прячась, не сворачивая с пути. Дотянись до каждой моей звезды – там, в вышине – коснись их светом, и может быть, и здесь, внизу, они услышат нас.

Скажи Амире, что я люблю ее. Скажи, что она освещает мой путь.

Скажи Рэгилю, что я думаю о нем, думаю о нем все время. Я помогу ему, я найду способ, я обещаю.

Скажи Арце, что она самая смелая, самая сильная. Скажи, что я горжусь ею.

Горжусь каждым из них.

Скажи Лаэнару, что я не могу его простить. И не могу возненавидеть.

Скажи им всем, что я люблю их. И не говори, как мне тяжело в разлуке.

Я смотрю на небесную реку, на звезду войны, и чувствую, что Бета просыпается. Закутанная в одеяло и горячий покров темноты, она еще дремлет, прижавшись к моему плечу, но сон уже стал хрупким. Мои чувства сейчас как лезвие, я не сумел удержать их, они ранят. И Бета обнимает меня, говорит еле слышно – полумысль, полуслово:

– Не грусти. Пожалуйста, не грусти.

– Я должен был убить его? – спрашиваю я у Беты и звезды войны. – Должен был убить Лаэнара?

– Да, – отвечает Бета. Я чувствую ее взгляд.

Звезда войны сияет неумолимо и ясно.

– Значит, в этом моя вина, – говорю я.

– Нет! – Голос Беты возмущенный, горячий. – Виноват только Лаэнар.

Я встаю, протягиваю ей ладонь.

– Пойдем вниз, – говорю я. Бета берет меня за руку. Ее чувства обжигают смятением, бьются как огонь на ветру. – Враги ничего не сумели сделать с рекой, она оставалась неизменной сотни лет. Пойдем, я покажу тебе скрытую в ней магию.

Бета кивает, собирает вещи и мы начинаем путь: по корням, по уступам, сквозь сплетение теней.

Ночь бледнеет, отступает, воздух полон туманом, роса на листьях травы.

Рассвет настигает нас.

10.

Я попыталась оттереть иссиня-черные пятна с ладоней, но не смогла.

Эти следы оставил сок ягод, – крупных, прячущихся на склоне среди травы и узловатых корней. Туман цеплялся за ветви деревьев, таял, – и так же таяла на языке сладкая мякоть ягод, оставляла после себя лишь вкус и темные следы. На моих руках, на лице у Мельтиара. Он смахнул капли сока, но только сильнее размазал их, превратил в косые полосы. Это было так непривычно, так забавно, что я засмеялась.

Он взглянул на меня, поймал мою руку. Хмурился, но не злился, ночная печаль мешалась в нем с утренним светом.

– Смеешься над мной? – спросил он и, не отпуская меня, пошел вниз по склону.

– Тебе идет. – Я пыталась говорить серьезно, но не могла. – Ты так кажешься младше.

– Только не это, – ответил он.

Мы спускались, и лесные шорохи менялись вокруг нас, – в них вплетался голос воды. Сперва тихий, с каждым мгновением становился громче, звучал уверенно и ровно. Тени стали глубже, папоротник обступил деревья, мы пробирались сквозь зеленые заросли.

Стал различим еще один голос – совсем рядом, справа от нас. Он звенел, наполнял воздух влагой. Ручей бегущий вниз по склону, весело, поспешно, – сквозь заросли папоротника я видела, отблески солнца на воде. Потом деревья расступились, и мы вышли на обрыв.

Я думала, что мы окажемся на берегу реки, – и она была рядом, но не достать рукой. Ручей падал вниз, разбивался в сияющую пыль, река принимала его, текла дальше. Она была такой широкой, шире улиц врагов, шире ангара в нашем городе. Деревья на другом берегу подступали к воде, склонялись.

Мельтиар крепче сжал мою ладонь и поднял руку над краем обрыва.

– Закрой глаза, – велел он.

Я послушалась.

Его мысль коснулась меня, наполнила, увлекла за собой. Земля словно растаяла, мне показалось – я падаю, лечу сквозь сияние и тьму, а внизу горят тысячи звезд, река превратилась в их свет.

Чужой голос полоснул меня, словно удар клинка.

– Эй, полегче с магией! Мы тут еще работаем.

Я открыла глаза.

Всего в нескольких шагах от нас стояли трое: одежда яркая, как покров мира, алые, рыжие, зеленые и синие пятна переплетаются, притягивают взгляд. За эти дни и недели мы прошли через поля, леса и высокие травы, и не встретили ни одного человека, словно на всей земле не осталось никого, кроме меня и Мельтиара. И теперь эти трое показались мне почти одинаковыми, я не могла разглядеть лиц, – может быть, из-за того, что отвыкла от людей, и или от того, что их сила была так не похожа на нашу.

Это были предвестники Аянара.

– Не думаю, – сказал Мельтиар, – что помешал вам.

– Нам видней, – возразил один из них, остальные засмеялись. – Ты лучше иди отсюда, не мешайся.

Шум леса и голос реки отдалился, тишина разрасталась внутри меня. Я стиснула ладонь Мельтиара. Его гнев был холодным и острым, как скрытый ножнами клинок.

Кто эти люди, почему они говорят с Мельтиаром так? Даже если они никогда не были его предвестниками, всю жизнь носили пеструю одежду, они не могут не знать Мельтиара. Он был не только предводителем армии, не только пламенем войны, – он был лидером народа, все звезды шли за ним. Почему же эти трое смотрят на него так, словно не узнают или не помнят?

– А ты останься. – Один их них схватил меня за руку, потянул к себе. – Худая такая… У нас и на четверых еды хватит, идем с нами.

Темнота полыхнула перед нами стеной черного огня, – я успела различить изумленный вскрик, – и мир погас.

Я ничего не видела. Чувствовала руки Мельтиара на своих плечах, слышала грохот его сердца, гнев и горечь в каждом ударе. Темнота неслась сквозь нас стремительным течением, то обжигающим, то холодным. Даже время исчезло, я перестала ощущать его.

Но волны темноты стали прозрачней и тише, а потом исчезли. Черные искры еще плясали над землей, но солнце было ярче, – вспыхивало на водах реки. Она была совсем рядом, можно сделать пару шагов, наклониться и зачерпнуть полную горсть. И другой берег не поднимался обрывом, – был почти пологим, ивы корнями спускались в воду, льнули к потоку. Та же река, но другой лес, другие склоны. Темнота перенесла нас сюда.

И опалила берег.

Лес позади нас был черным, – обожженные стволы, обугленная земля. Ни запаха гари, ни пепла в воздухе, – лишь черные тела деревьев.

Мельтиар обнял меня, я прижалась лицом к его груди. Его пальцы скользили сквозь пряди моих волос – в каждом прикосновении был гнев, затихающую, но тяжелый, похожий на саднящую рану.

– Знаешь, – проговорил Мельтиар, – почему в городе такие блестящие, черные стены? – Я мотнула головой, а он продолжал: – Чтобы сдержать накал темноты. Если не уследить за ней, дать ей волю, она спалит все вокруг. Не тронет только камни и плиты, которыми закрыты наши стены. Те, кто со мной, внутри темноты – в безопасности. Но все вокруг может сгореть.

– Ты сжег лес, чтобы не убивать их? – спросила я.

В его дыхании, в движении крови я слышала теперь тревогу и стремление, которое не могла разгадать. Он глубоко вздохнул, и я подумала: сейчас он объяснит мне все, но он лишь ответил:

– Да.

Когда солнце село, звуки стали протяжными и ясными, а темнота окутала нас теплым шатром, Мельтиар сказал:

– Хочу быть с тобой во сне. Постарайся прийти в тот сон, где все встречаются.

Как мне попасть туда без пророков? Но Мельтиар не дал мне возразить, – стал рассказывать про сплетение сновидений, про людей, приходивших туда, про пути и тропы, про дверь, отворяющуюся от одного прикосновения и исчезающую, стоит переступить порог… Он говорил и говорил, его голос превратился в колыбельную песню, слова стали неразличимы. Я все глубже погружалась в волны снов, и явь растворилась.

*

Я открываю глаза и на миг мне кажется – я в центре вихря, здесь тихо, а снаружи ураган, сметающий все.

Но я делаю шаг, еще один, я чувствую тяжесть оружия за спиной и силу Мельтиара, пылающую в нем. Я слышу голос Мельтиара – где-то рядом, но почти неразличимый. Вижу стены, сотканные из переливов цвета, и отблески огня – в стеклянных плошках, в высоких подсвечниках.

Я вижу Кори.

Он словно сияет – от каждого его движения и слова в воздухе остается золотистый след. Кори обнимает меня, мы смеемся вместе. Я так рада, что вижу его, хотя бы во сне.

Мы пьем вино, солнечное, как пламя свечей. Оно уносит мысли, кружит их в вышине. Чужие люди появляются и исчезают, их речь вплетается в наш разговор, меняет его ход.

«Куда тебя перевели?» – спрашиваю я снова и снова, и, в конце концов, Кори рассказывает.

Его слова вспыхивают, – иногда я слышу и понимаю их, иногда лишь угадываю смысл, звук растворяется в дрожании света. Я слушаю, но понимаю лишь, что Кори в каком-то ужасном месте, закрыт там и не может выйти. Занят чем-то, мне недоступным. Магией.

«Я предвестник одного из тех, у кого и Мельтиар предвестник», – говорит Кори.

«Невидимые голоса!» – смеюсь я.

«Они видимые!» – возражает Кори.

Я пытаюсь рассказать о том, что было со мной и с Мельтиаром, но мне трудно, мне больно, я пытаюсь не плакать. Это несправедливо, все так несправедливо. Я говорю о том, что мы скитаемся в лесу, потому что армия не нужна больше, и Мельтиар не нужен.

«Он нужен! – говорит Кори. – Он лидер армии, он не должен так поступать, это ужасная безответственность! Ты так говоришь, будто ты его недостойна, а я считаю наоборот».

Я не могу сдержаться, слезы душат меня. Но я спрашиваю:

«Почему же его не ищут?»

«Я спрошу, почему его не ищут, – отвечает Кори. Он тоже плачет. Наши слезы искрятся в воздухе. – Может быть, он не должен мешать Аянару. Я спрошу, почему не ищут».

Он плачет и говорит о чем-то ужасном, о том, что никогда не выйдет наружу. Его горе такое бездонное, я хочу помочь, но мне плохо, слова превращаются во всхлипы. Сон качается, тает, – я так боюсь, что больше не увижу Кори, не найду его даже во сне.

Стены теряют цвет, бушующий снаружи вихрь сокрушает их.

Уносит меня прочь.

11.

Впервые я просыпаюсь позже нее. В первый миг мне кажется – на губах вкус крови, но это соль, ее слезы. Она всхлипывает, отчаянно и безутешно, плечи вздрагивают под моими ладонями. Я целую ее, мои слова тают в темноте – почти неслышные и лишенные смысла. С каждым прикосновением и вздохом передаю свою силу, пытаюсь успокоить, – но боль вонзилась в сердце Беты, слишком глубоко.

Что мне сделать, как помочь ей?

– Все хорошо, – говорю я вновь и вновь. – Я с тобой.

Время наполнено ее слезами, оно тянется, бесконечно долгое, горькое. Я должен помочь. Как я могу помочь? Моя темнота льнет к земле, кружит вокруг нас, качает на своих волнах. Ночь отступает, светлеет небо в разрывах листвы. Рассвет наполняет лес, туманными следами цепляется за ветви.

Всхлипы Беты становятся реже, сердце уже не колотится так быстро. Горе не отпускает ее, но самая острая боль отступила, осталась в ночи.

Я обнимаю Бету, перебираю ее волосы, не спрашиваю ни о чем. Жду, пока к ней вернется голос.

И она говорит:

– Я была в белом сне, но тебя не встретила.

Там, в сновидении, с ней случилось что-то ужасное, а меня не было рядом.

Не было.

Я виноват.

– Расскажи, – прошу я.

Она вздыхает – полувсхлип, полуслово, – я вытираю ее слезы, и она продолжает:

– Там был Кори.

Человек из ее команды, разорванная струна ее души. Сквозь слова Беты я слышу радость, печаль и страх. Они сплелись так крепко, что почти неразделимы теперь.

– Он сказал, – говорит она, – что мы не должны ходить так, в лесу. Что это… ужасная безответственность. Что армия нужна. Что…

Бета замолкает, и я понимаю – она не хочет говорить мне о чем-то. Кори обидел ее, ей плохо, но она не расскажет об этом.

Гнев накрывает меня, мир становится багровым и черным.

– Не надо, не надо, не сердись на него, – просит Бета. Ей страшно.

Я не хочу, чтобы она меня боялась. И не хочу, чтобы она боялась за того, кто ей близок.

Я сильнее гнева. Темнота поглощает его, скрывает в бездонной глубине. Я не забуду – Кори обидел Бету – но буду спокоен, пока не пойму все.

– Не сердись, ему так плохо, – повторяет Бета. – Его заперли и не выпускают. Я не понимаю, где он, что с ним…

– Мы все узнаем, – обещаю я.

Безответственность – возможно, так и есть. Мир меняется, он так прекрасен, но что происходит в нем? Я думаю об этом со вчерашнего дня. Почему звезды, которых мы встретили, поступали не лучше врагов? Они предвестники Аянара, нового лидера, почему они не боятся бросить тень на него?

Я должен все узнать, должен понять.

Но не должен нарушать приговор.

Река поет рядом с нами, волшебство струится в ее водах, сияет. Мы идем по берегу, рука Беты в моей руке. Тени все длинней, вечер рядом. Бета пытается забыть печаль, рассказывает о жизни среди врагов, шутит и смеется своим словам. Я расспрашиваю ее, разговор течет легко, как поток рядом с нами. Но мои мысли тяжелые, каждая камнем падает на дно души.

Мое время кончилось, но я жив. Я был уверен, что погибну на войне, но этого не случилось.

Это не может быть случайностью, я должен совершить что-то еще.

Но здесь, в лесу, что я могу сделать?

Безответственность. Все верно.

– Так тяжело было среди них, – говорит Бета. – Мне все казалось таким диким. Нет, я привыкла потом, но я все равно не понимаю, как они могли так жить?

Я крепче сжимаю ее руку и говорю:

– Я восхищаюсь скрытыми.

Бета смеется, но я серьезен.

Жить в духоте и пыли чужих домов и улиц, среди врагов, в паутине их семей, ревности, торговли, ненависти к магии, – это подвиг. Мои предвестники, мои звезды совершили его, я горжусь тем, что связан с ними.

Каждый мой предвестник восхищает меня.

Но не Лаэнар. И не предатели из Рощи.

Единственные из всех скрытых, они все время были среди своих, в сплетении волшебства. Несколько поколений трудилось, чтобы создать в Атанге островок настоящей жизни. Все было сделано: враги не подозревали, кто среди них, и волшебники могли спокойно жить в стенах Рощи, петь, готовиться к битве.

Там обитали лучшие – и все же часть из них предала меня в самый первый день войны. Предали – и были уничтожены.

Потом я расспрашивал, но до сих пор не понимаю, как могло случиться такое.

«Они хотели остаться у ручья, – так мне сказали. – Не хотели воевать с врагами, хотели просто жить в Роще. Хотели, чтобы она осталась прежней, и ради этого готовы были сражаться».

Но Роща не могла остаться прежней – она выросла посреди столицы врагов и вместе с ней должна была исчезнуть. Чтобы весь мир преобразился, изменился, стал свободным.

– Роща была прообразом свободного мира. – Я слышу свой голос, я говорю вслух. – И вот что там случилось.

Бета смотрит с тревогой. В вечернем свете ее глаза совсем темные, тень от ресниц дрожит на щеке. Я чувствую и вижу – мои мысли коснулись ее, она понимает, о чем я говорю.

– Неужели, – ее голос такой же тревожный и ищущий, как и взгляд, – такое может повториться, теперь?

Я хочу ответить, но застываю. Я слышу магию, голос приближающейся силы, – еще далекий, но стремительно нарастающий.

Бета прислушивается вместе со мной, сердце успевает ударить несколько раз, и к потоку силы присоединяется звук, – гул двигателей.

Ветер меняется, лес затихает на миг, но вновь обретает голос, – он тревожится, он предвкушает. Сила движется к нам как волна, мчится сквозь небо, и эхо стелется впереди нее, катится по земле, по волнам реки, дрожит вокруг нас. В этой силе звучат песни преображения, изменчивые и легкие, мир пьет их как воду, пьянеет от каждого глотка.

Сила Аянара, так непохожая на мою.

В вечернем небе сверкает искра, она все больше и ближе. Превращается в сияющую каплю, в стремительно мчащуюся машину, разворачивается над лесом, кругами идет вниз. Чувства Беты колотятся о мою ладонь: беспокойство, надежда, смятение, страх за меня.

Не бойся, не бойся, – я хочу сказать это вслух, но машина уже здесь, зависла над самой водой, грохот двигателей оглушает. Они поют голосом бури, хорошо мне знакомым.

Еще недавно эта машина была черной.

Все машины города были черными, все они служили войне.

Но война позади, и выпуклая крыша и борта, раскрывающиеся сейчас, – покрыты всплесками алого и синего цвета. Зеленые брызги горят среди них, желтые полосы стекают вниз. Сквозь прорехи цветного узора проступает чернота, мой цвет. Я жду, кто выйдет наружу. Это машина Аянара, но там могут быть мои предвестники. Те, кто сражался рядом со мной, а теперь служат преображению.

Приговор тяжелее скал, я словно замурован.

Гул двигателей стихает, борт отходит в сторону, на берег спрыгивают двое. Они оба в разноцветной, яркой одежде. Волосы одного из них похожи на темный дым, их треплет ветер. Другой острижен коротко, его лицо мне знакомо, но не могу вспомнить имя. С таким трудом запоминаю имена.

Он подходит, вскидывает руку в приветствии, но не склоняет головы, и я узнаю его: один из личных предвестников Аянара, одна из его самых ярких звезд.

– Мельтиар. – Он говорит так почтительно, словно мы встретились не в лесу, а в коридорах города. Словно мое время еще не кончилось. Словно я не осужден. – Аянар хочет видеть тебя. У него для тебя задание.

Задание. Война позади, мы победили, но для меня есть задание.

В моем сердце огонь, он все сильнее, пламя рвется вверх. Безымянное чувство сжигает и возрождает меня, каждый вдох ослепителен и невыносим.

Мое время кончилось, но я жив и есть то, что я еще должен сделать.

Я пытаюсь сдержать это пламя, не дать ему прорваться в жесты и взгляд. Пусть только Бета знает, что со мной.

Я спрашиваю:

– Где Аянар сейчас?

– Недалеко от южного побережья, – отвечает его предвестник и поворачивается, указывает на юг. – Лететь туда довольно долго, но ты можешь пройти через темноту. Легко сможешь понять направление, почти все твои крылатые предвестники сейчас там.

Мир замирает, все звуки гаснут вокруг меня. Приговор заслоняет от меня все, пять голосов звучат как один, горят в моей памяти, но слов не разобрать. На миг мне кажется – я на вересковом поле возле черной стены гор, я не уходил оттуда никогда. Но в моей руке ладонь Беты, я слышу ее пульс, – он торопится, обгоняет мои мысли.

– Я не могу идти туда, – говорю я предвестнику Аянара. Мой голос звучит спокойно, и я горжусь собой. – Приговор запрещает мне.

Он смотрит на меня растеряно и огорченно, но тут же отводит взгляд, говорит:

– Нет, твоих личных предвестников там нет. Ты не нарушишь приговор.

Я почти слышу мысли Беты, ее понимание и облегчение захлестывают меня как волна, но сам я словно во льду.

– Я не должен приближаться только к своим самым ярким звездам, – говорю я. – Только к личным предвестникам.

Только к Рэгилю и Арце.

Предвестник Аянара кивает.

– Да. – Он все еще не смотрит мне в глаза, а его голос звучит так, словно он виноват передо мной или думает, что я сошел с ума. – Ты полетишь с нами?

Я увел Бету так далеко от города, мы столько времени были вдали от людей, – и в этом не было смысла. Я блуждал в непроглядной тьме. Мне предстоит задание, поэтому я должен вернуть мыслям ясность. Больше нельзя заблуждаться.

– Нужно быть там сегодня? – спрашиваю я.

Предвестник Аянара делает неопределенный жест, ветер треплет рукав его куртки.

– В ближайшие дни.

– Скажи Аянару, что скоро буду, – говорю я.

*

В ночной темноте каждая мысль превращается в выстрел: мчится стремительно, исчезает, но след ее горит долго. Я сижу, прислонившись к стволу дерева, Бета спит, положив голову мне на колени. Где-то вдали воет волк, – этот звук, свободный и дикий, будоражит душу.

Я должен мыслить ясно.

Эркинар сказал бы, что моя душа больна. Уговаривал бы меня остаться на этаже прорицателей, погрузиться в сны, в исцеляющие видения. Но я справлюсь сам.

Почему я не помню, как меня судили, не помню, в чем обвиняли? Почему моя память исказила приговор, заставила блуждать в безлюдных краях? Почему Аянар забрал из города крылатых воинов, зачем держит возле себя?

Они все еще мои звезды, их не перевели. Теперь, зная правду, я всматриваюсь в свое звездное небо и не отвожу взгляд. Арца и Рэгиль сияют на западе, в глубине гор, в городе, – и я сковываю сердце, не даю ему устремится туда.

Но другие крылатые воины – на юге, предвестник Аянара сказал правду. Зачем они там, почему в одном месте? Мы победили, война окончена. Победили, но Аянар зовет меня, я ему нужен, – и мои звезды уже там. Что он поручит нам?

Я вижу и мерцание бескрылых воинов. Их стало меньше, и я понимаю, – многих отняли у меня, они служат преображению теперь. Но оставшиеся сияют как огромное скопление звезд, –далеко от города, но далеко и от моря, где-то в сердце мира.

Что происходит с ними, зачем их разделили так?

Сожаление поглощает меня, я виноват, мне не искупить эту вину. Они мои предвестники, а я оставил их на долгий срок. Я нужен им, а меня не было рядом.

Но я нужен и Арце, нужен и Рэгилю, но приговор запрещает приближаться к ним.

За что меня судили? Почему я не помню?

Ночь на исходе, воздух светлеет. Мои мысли мчатся по кругу.

И разбиваются искрами света.

Мельтиар? Голос доносится с другого края мира, осторожный, далекий, но я сразу узнаю его. Меня зовет Каэрэт, мой предвестник, пилот второй четверки.

Сдержать радость так трудно, но мне удается.

Тебе нужна помощь? спрашиваю я. Или не с кем поговорить?

Скажи, когда ты вернешься? Это слова, но за ними скрыто большее. Каждое из них говорит: мы так устали ждать, мы не знаем, что делать, возвращайся.

Завтра, говорю я. Вернусь завтра.

Хорошо, отвечает Каэрэт, и я чувствую – он рад.

Я хочу скорее отправиться туда, узнать, что нас ждет. Но мне нужно мыслить ясно.

*

– Ты готова? – спрашиваю я у Беты.

Мы стоим у края поляны, ветер колышет желтеющие стебли травы. Позади нас шумит река, ищет путь среди камней. Небо прозрачное и чистое, клин перелетных птиц рассекает его. Они летят в другой мир, туда, где теплее.

Бета серьезная и тихая сейчас. Ее куртка – светлая, доставшаяся от врагов – застегнута на все пуговицы, черная повязка на рукаве совсем истрепалась. Бета смотрит на меня, и я вижу: будущее влечет и страшит ее, она боится за меня и боится расстаться со мной. Я сжимаю ладонь Беты, моя мысль касается ее души, вспыхивает, как звезда.

Я с тобой, говорю я. Буду с тобой всегда.

Бета улыбается, кивает, и темнота вихрем окружает нас, затмевает мир.

Легенда о звезде войны

Дорога жизней подобна небесной реке.

Человек рождается, и одна из звезд озаряет его путь, он носит ее имя, до самой смерти. А в следующем рождении принимает свет другой звезды, другую песню, другое имя. И так без конца – сияющий путь, озаренный мириадами звезд.

Небосвод вращается, сменяются времена года, созвездия поднимаются и уходят за горизонт, небесная река течет сквозь них. У каждой звезды есть место в сияющей россыпи – но есть те, что не стоят на месте, те, что блуждают.

Блуждающие звезды движутся сквозь лабиринт созвездий, их путь то прямой, то свивается в петли. Одни из них видны, свет других неразличим, лишь в зеркалах прорицателей можно найти их отражения.

Эти звезды блуждают на небе, блуждают и здесь, на земле.

Они движутся, но неизменны. Раз за разом, жизнь за жизнью рождаются под светом одной и той же звезды, носят одно и то же имя. В одном поколении их может быть много, в другом – никого. Трудно предсказать их путь, но пророки сумели.

Выжившие после завоевания прятались в горах, укрепляли и строили город, думали, как победить захватчиков. Поняли – нужны те, кто сплотит народ, поведет за собой, и было решено, что никто не сделает это лучше блуждающих звезд.