Читать книгу Антология 2.8 - Владимир Анатольевич Погудин - Страница 1

Адриан проснулся от душераздирающего, почти человеческого крика, доносившегося снаружи. Подобные крики будили его каждый день примерно в одно и то же время, сколько он себя помнил. И по прошествии стольких лет он никак не мог к ним привыкнуть. Так кричали свиньи, которых тащили на убой.

Адриан зажмурил глаза и зажал уши подушкой, но крик обреченного животного продолжал звенеть у него в голове. Не самое приятное пробуждение, но другого он не знал. Зато он знал, что сон к нему больше не вернется. Вскоре крик свиньи затих – видимо, дядя Фрэнсис сделал свое грязное дело.

Стряхнув с себя остатки сна, Адриан поднялся с кровати. В его комнату сквозь полураскрытые шторы пробивались косые лучи утреннего солнца – день обещал быть ясным и теплым. Мальчик знал, что в это время его отец и старшие братья уже давно поднялись с кроватей, позавтракали и отправились работать на ферме, и на кухне только мать поджидает его, приготовив сытную яичницу с жареным беконом (а с чем же еще?!), хрустящий тост из белого хлеба со сливочным маслом и ароматное какао с молоком. Адриану было только 10, а потому к работам по хозяйству его пока еще не привлекали, и после завтрака он мог свободно отправиться гулять и играть на улице, чем ему уже и не терпелось заняться в такой погожий летний денек. И мальчик, топая босыми ногами по скрипучим половицам, поспешил из своей комнаты по коридору, затем вниз по лестнице и через гостиную на кухню.

Но на кухне его ждало разочарование. Матери почему-то там не оказалось, а вместо привычного и столь любимого мальчиком завтрака на столе стояла большая алюминиевая миска с какой-то мутной похлебкой со странным, довольно неприятным кислым запахом, по жирной пленке на поверхности которой Адриан догадался, что варево стоит тут долго и уже давно остыло. Подобную баланду мать обычно готовила на корм свиньям, но она никогда не ставила ее на стол, за которым трапезничала семья. Возможно, кто-то из старших братьев сделал это, а мать просто еще этого не видела. Она, скорее всего, занята стиркой во дворе и, увлекшись работой, не уследила за временем и не успела приготовить Адриану завтрак. Тряхнув кудрявой головой, мальчик решительно направился через дверь заднего входа на улицу.

Теплый воздух ударил его в лицо, а солнце приласкало кожу своими обволакивающими бархатными лучами. Адриан остановился на крыльце и позволил себе минутку понежиться в ласковом свете начинающегося дня. Он слушал щебетание птиц недалеко в полях, кудахтанье кур за амбаром и робкий стрекот цикад в траве. Но, к его удивлению, больше ничего он не слышал: ни тебе перекрикиваний и пререканий братьев, ни звуков какой-либо деятельности на ферме, будь то звон пилы, тарахтенье мотора трактора или скрип колес тележки, ни даже лая дворовых собак. Волнительное чувство необъяснимой тревоги неожиданно кольнуло мальчика, и Адриан, спрыгнув с крыльца босыми ногами прямо на пыльную, вытоптанную ногами и копытами землю, поспешил в одной своей полосатой пижамке через задний двор к хлеву со свиньями, располагавшемуся в ста метрах от их дома. Лишь совсем недавно там стихли крики предсмертной агонии очередного несчастного животного, и Адриан был уверен, что найдет в дальней части здания хотя бы своего дядю, занятого разделкой свиной туши. Хоть мальчик и очень не любил подобное зрелище, однако, как ему представлялось, выбора у него не было – возможно, хотя бы дядя объяснит ему, куда все подевались?

Перед хлевом было сильно натоптано: отчетливые следы раздвоенных копыт хорошо виднелись в пыли. Столько следов обычно оставляет стадо свиней, когда отец Адриана их массово водит на убой в здание скотобойни, расположенное в нескольких десятках метров за хлевом. Обычно это случается накануне больших праздников, когда спрос на продукты питания, в том числе и на мясо, увеличивается, и отцу поступают крупные заказы. Когда же требуется забить одну-другую хрюшку для собственных нужд или на продажу в фермерскую лавку, дядя Адриана обычно делает это в специальном отдельном помещении непосредственно в хлеву, в той его части, что обращена в сторону скотобойни. До ближайшего крупного праздника было еще больше месяца, да и звуки, разбудившие мальчика с утра, явно раздавались из хлева, и потому Адриан недоумевал, от чего же с утра, тем более у входа в хлев, а не у дальней его части, могло появиться столько следов свиных копыт. Все это показалось мальчику весьма странным, и он разволновался еще больше, однако, оказавшись на пороге хлева, он успокоился. Из загонов доносилось привычное похрюкивание, сладковатый запах навоза щекотал ноздри, а из конца хлева из-за приоткрытой двери доносились глухие удары тесака, разрубавшего на мясницком столе кости.

Адриан вошел внутрь. Его ноги тут же погрузились в мягкую, слегка вязкую тепловатую субстанцию – смесь опилок, грязи и навоза, – устилавшую проход между загонами с животными. Мальчика обдало приятной прохладой, и он остановился на несколько секунд, давая глазам привыкнуть после яркого солнечного света к тусклому затененному хлеву. Спасавшиеся в прохладе хлева от нараставшего жара дневного зноя мухи роем зависли над головой мальчика, мерно жужжа. По обе стороны от прохода ближайшие к входу в хлев загоны были пусты, и Адриан, чавкая по грязи босыми ногами, быстрым шагом направился вперед.

Когда мальчик поравнялся со вторым загоном, на ограду бросился обитавший в нем хряк. Он с силой ударился о деревянную изгородь, отделявшую его от ребенка, чем сильно напугал Адриана. Мальчик, не ожидавший такого странного поведения от безобидного животного, шарахнулся в сторону и, поскользнувшись, уселся задом в грязь. Бросив испуганный взгляд на загон, Адриан не поверил своим глазам: оттуда сквозь прутья оградки на него смотрел вовсе не хряк, это был человек! Весь измазанный в грязи толстяк, абсолютно голый, стоял на четвереньках внутри загона и смотрел отупевшим взглядом на мальчика. Его лицо показалось Адриану знакомым, и вскоре в его голове всплыл образ добродушного хозяина фермерской лавки, то и дело заезжавшего к его отцу за мясом.

Толстяк хрюкнул и, повернувшись к мальчику боком, уткнулся носом в грязь, будто что-то вынюхивая в ней, а после принялся разгребать ее руками, доставать что-то оттуда и отправлять себе в рот. Адриан потер грязными кулачками глаза, решив, что ему это мерещится, но и после этого картинка не исчезла, и толстый голый мужчина продолжал копошиться в грязи в загоне для свиней.

Что-то ткнуло Адриана сзади в плечо. Вскрикнув от неожиданности, мальчик резко отполз в сторону и обернулся. Из другого загона напротив на него смотрела таким же тупым взглядом маленькая девочка. Все ее лицо было измазано грязью, волосы слиплись в огромные колтуны. За ее спиной резвились в грязи еще несколько ребятишек, видимо, ее братьев и сестер, близких друг другу по возрасту. Все они, как и мужчина напротив, были без одежды. В дальнем конце загона у стены лежала дородная дама неопределенного возраста. Она тяжело дышала, ее огромное пузо медленно вздымалось и опускалось при каждом вдохе-выдохе, а к ее отвислой груди присосался малыш, удобно устроившийся у дамы на руке.

«Это же миссис Харрингтон с соседней фермы! А это ее дети! А эту девочку, вроде, зовут Люси!» – вспомнил Адриан. Он никогда в жизни до этого момента не видел голых людей, и увиденное шокировало его. Он чувствовал смятение, стыд и ужас одновременно, и не знал, как на все это реагировать и что делать.

– Что вы тут делаете? Почему вы все без одежды? – собравшись с духом и стыдливо опустив глаза в землю, наконец спросил он у маленькой девочки, по-прежнему тупо таращившейся на него из загона. Но она ничего ему не ответила.

– Ты что же, не умеешь говорить? – слезы начали собираться в уголках глаз мальчика. Девочка в ответ издала похожий на поросячий визг звук и, повернувшись к Адриану спиной, на четвереньках направилась к своим, увлеченным игрой, братьям и сестрам.

– Это тупой скот – они не умеют говорить! – услышал Адриан знакомый густой бас, и чья-то широкая тень нависла над ним.

– Дядя Фрэнсис! – с облегчением выдохнул мальчик и поднял глаза наверх… и закричал от ужаса.

Перед ним стоял огромный, больше двух метров ростом, человекоподобный монстр. Он стоял, широко расставив толстые ноги. Его колени были полусогнуты, как и смотрящий назад скакательный сустав1, для правильного размещения в пространстве центра тяжести вертикально ориентированного туловища и придания устойчивости тяжелому телу. Широкие массивные копыта ног глубоко погрузились в грязь, а сами ноги были обтянуты грубыми штанами из мешковины, бахромившейся снизу, и перехвачены на поясе толстой веревкой. Туловище было похоже на человеческое, но его частично скрывал жилет из дубленой кожи, из-под которого выпирал тугой барабан набитого волосатого брюха. Толстые руки, бугрящиеся мускулами, своим строением также походили на человеческие, за исключением кистей. Кисти представляли собой удлиненные копыта с двумя суставами, как на пальцах рук у человека, которым был противопоставлен третий палец, будто бы неуместно выпиравший из самого центра у основания ладони. На широкой жилистой шее громоздилась мерзкая свиная голова, заросшая жесткой щетиной, с торчащими из пасти острыми клыками и маленькими, злобными, налитыми кровью глазами. Существо было сильно забрызгано чьей-то кровью, а в правой руке монстр сжимал огромный окровавленный тесак.

– Отнюдь, я не твой дядя! – хрипло усмехнулся человекосвин. – Но я могу отвести тебя к нему, если хочешь.

И монстр махнул свободной рукой куда-то себе за спину.

– Ну что, пойдем?

Не в силах вымолвить ни слова, Адриан лишь смог кивнуть головой в ответ. Трясясь от страха, как осиновый лист на ветру, он с трудом понимал смысл сказанных этим ужасным существом слов, и лишь таращился на него во все глаза. Монстр же повернулся к мальчику спиной и широкими шагами, покачиваясь, направился по проходу в дальний конец хлева, слегка повиливая толстым крючковатым хвостом, торчавшим через специальную прорезь в его штанах. Адриан на ватных подкашивающихся ногах поплелся вслед за ним. Он, как загипнотизированный, уставился на этот уродливый виляющий хвост, покачивавшийся как раз приблизительно на уровне его глаз, стараясь игнорировать все, что происходило вокруг. А там по обе стороны от него один загон сменялся на другой по мере их продвижения из одного конца хлева в другой, и практически в каждом загоне ползали на четвереньках, хрюкали и валялись в грязи, словно свиньи, голые люди. Завидев Адриана, они подбегали к своим оградкам и молчаливо провожали мальчика пустым отупевшим взглядом. Адриан старался не смотреть на них, но краем глаза то и дело замечал их лица: большинство из них казались ему знакомыми – это были соседи с других ферм, городские лавочники, родители его одноклассников в школе и сами его приятели и знакомые, с которыми он не раз проводил вместе время. Только вот его родных среди них не было.

Адриан видел, что в отдельном помещении в конце хлева, где его дядя Фрэнсис обычно резал свиней и затем рубил на куски их туши, ярко горят лампы дневного света – дядя включал их только во время работы. И по мере приближения к этой комнате ужаса, как называл про себя ее Адриан, мальчику стала открываться часть ее обстановки: большой мясницкий стол, залитый кровью, стекавшей с его краев, капавшей на пол и образовавшей под столом уже значительных размеров лужу, и выглядывавшее из-за него большое металлическое корыто, в которое дядя Фрэнсис обычно скидывал со стола отрубленные куски туши.

Человекосвин вошел в помещение и подошел к столу, Адриан замер у входа.

– Ну что же ты стоишь?! Входи! – криво усмехнулся монстр и жестом пригласил мальчика внутрь.

Адриан мешкал. Он уже знал, что увидит внутри, хоть и отказывался в это верить. Но и монстра этого он тоже боялся, а потому боялся и перечить ему, дабы не вызвать его гнев. И потому подчинился. Втянув голову в плечи и изо всех сил сжав свои маленькие кулачки, мальчик собрался с силами и пересек порог комнаты.

В большой луже крови на мясницком столе лежало человеческое тело. Руки и ноги у него были отрублены и теперь безобразно торчали из корыта на полу. Живот был распорот, мясо и кожа были отделены от костей и вывернуты наружу и складками уложены по краям туловища, словно лепестки распустившегося цветка розы, и обнаженные розовые ребра вздымались кверху и напоминали остов строящегося корабля. Все внутренности были вынуты из тела и небрежной зловонной кучей свалены на пол под стол.

Удушливый ком тошноты подкатил Адриану к горлу, а живот свело спазмом рвотного позыва, и, если бы его желудок не был пуст, его содержимое наверняка бы уже оказалось на полу. Бледный как мел, мальчик прислонился спиной к стене. Монстр же подошел к столу и с силой ударил по телу тесаком куда-то в район плеч. В следующее мгновение свободной рукой он что-то с чавканьем отделил от тела и повернулся к Адриану. В левой руке человекосвин держал за волосы голову дяди Фрэнсиса – серую, с ввалившимися глазами, синими губами и отпавшей вниз челюстью.

– А вот и твой дядюшка Фрэнсис! – воскликнул монстр и бросил Адриану голову его дяди. Мальчик в ужасе заслонился руками, даже и не собираясь ее ловить. Голова мертвеца больно ударила Адриана по запястьям, поранив зубами ему руку, и отлетела от него в сторону двери. Мальчик сжался в комок, повалился на пол комнаты и взахлеб зарыдал, а человекосвин, глядя на это, громко рассмеялся сиплым лающим смехом.

– Что же ты пугаешь моего питомца, Брок? – раздался снаружи комнаты чей-то голос. – Я же просил тебя этого не делать!

– Простите, сэр, не удержался! – извиняющимся тоном ответил человекосвин.

Стуча копытами, хозяин нового голоса подошел к съежившемуся на полу Адриану и присел напротив него на корточки.

– Ну, дружок, успокойся! – мягко произнес незнакомец. – Не стоило тебе убегать за пределы дома!

Адриан почувствовал, как чьи-то сильные трехпалые руки, грубую шершавую кожу пальцев которых он ощутил даже через ткань своей пижамы, крепко сжали его за плечи и рывком поставили на ноги. Мальчик открыл глаза. На него смотрела вполне приятная, если не сказать милая, мордашка молодого кабанчика. Она была вся покрыта короткой лоснящейся коричневой шерсткой с черными крапинками на щеках и начинавшимися в районе затылка и тянувшимися дальше по спине тремя черными полосками. Карие глаза кабанчика смотрели на Адриана снисходительно и без злобы. Строение его тела было таким же, как и у первого, встреченного мальчиком человекосвина, только этот был значительно меньше по размеру, а все видимые мальчику открытые участки тела кабанчика были покрыты такой же короткой коричневой шерстью, как и его мордашка. Одет кабанчик был в длинный льняной кафтан красного цвета с вышитыми на нем золотыми вензелями и льняные же красные брюки, перехваченные на поясе широким темно-серым кушаком.

Вытерев слезы с глаз и размазав по щекам сопли, Адриан, все еще периодически всхлипывая, с изумлением уставился на нового пришельца.

– Это Брок, наш мясник, – представил мальчику монстра с тесаком кабанчик. – А меня зовут Пиглион II, я – хозяин этой фермы и полей и земель далеко вокруг!

Адриан непонимающе хлопал глазами. Пиглион II! Это имя показалось мальчику очень знакомым.

– Ты что же, Адриан, не узнаешь меня? – с обидой в голосе спросил мальчика кабанчик.

– У-уз-наю… – неуверенно ответил Адриан.

Он и вправду вспомнил! Пиглион II – так он назвал своего мини-пига, подаренного ему матерью на его пятый день рождения. И выглядел его мини-пиг точь-в-точь как этот кабанчик! Адриан очень любил своего питомца, играл с ним и ухаживал за ним, и никогда не выпускал его из дома, поскольку боялся, что их дворовые собаки могут принять маленького шустрого свина за добычу и загрызть его. Но, спустя 2,5 года беззаботного существования, одним ужасным летним утром мини-пиг Пиглион II бесследно исчез. Видимо, кто-то из старших братьев Адриана оставил дверь на улицу открытой, и любопытный питомец прошмыгнул незамеченным во двор. Адриан безуспешно искал Пиглиона II весь день напролет, но так и не нашел его, и весь следующий день безутешно рыдал над пропажей. Пиглион II так больше и не объявился, и уже осенью, расчищая двор от нанесенной ветром опавшей листвы, отец Адриана нашел в ямке под задним крыльцом засохшую шкурку мини-пига. Видимо, все самые страшные опасения Адриана оправдались, и его несчастный питомец был разорван их же собаками.

– Но ведь те-бя за-агрызли наши соб-баки! – еще не до конца придя в себя и потому заикаясь, заметил Адриан.

– Э-э, нет! – рассмеялся Пиглион II. – Я спасся! Они действительно хотели наброситься на меня, когда я выскочил во двор, и преградили мне обратный путь в дом, поэтому мне пришлось спасаться в высокой траве. Они гнали меня до самого кукурузного поля, но мне удалось оторваться от них, и там они потеряли мой след. И вот посмотри, кем я теперь стал! Молодой и успешный хозяин таких угодий!

Сделав несколько шагов назад и расставив руки в стороны, Пиглион II покружился, красуясь перед мальчиком.

– Красавец! – сам себя похвалил кабанчик. Брок, присевший на угол мясницкого стола и ковырявший лезвием тесака свои мозолистые копыта на лапах-руках, издал хриплый смешок.

– Нечего тут усмехаться, Брок! – взвизгнул Пиглион II. – А то уволю тебя, будешь знать!

Брок осклабился.

– А где моя семья?.. – робко спросил Адриан. Искрившийся весельем взгляд Пиглиона II вдруг стал жестким и холодным.

– Что ж, пойдем, я провожу тебя к ним. Только, боюсь, тебе не понравится то, что ты увидишь!

И Пиглион II, чеканя по полу шаг, быстро пересек помещение и распахнул дверь, ведшую из комнаты ужаса на улицу. Адриан, прижимаясь к стене и стараясь как можно дальше обогнуть жуткого человекосвина, устроившегося в луже крови на углу стола, поспешил вслед за ним. Брок, оскалив свои кривые желтые клыки в страшной ухмылке, отсалютовал мальчику на прощание окровавленным тесаком.

Могильная прохлада комнаты сменилась жарким зноем, и яркое солнце ударило Адриану в глаза, на мгновение ослепив его и заставив зажмуриться. По двору с веселым лаем бегали собаки, игриво гоняя пугливых кур; несколько человекосвинов, облаченных в одни шорты, что-то мастерили вдалеке. Воздух пах травами и навозом. Пиглион II, с каждым шагом поднимая небольшие облачка пыли с земли, направлялся прямиком к зданию, служившему отцу Адриана в качестве скотобойни. Адриан бегом догнал резвого кабанчика, однако, когда он понял, куда они направляются, ужасные мысли посетили его голову, ноги мальчика подкосились сами собой, и он замедлил шаг. Заметив, что его питомец, как он называл Адриана, снова отстал, Пиглион II резко остановился и обернулся в сторону Адриана.

– Ку-уда мы идем? – шмыгая носом, спросил мальчик.

– О, не переживай, отнюдь не туда, куда ты подумал! – рассмеялся в ответ кабанчик и, поравнявшись с Адрианом, по-дружески приобнял его за плечи.

– Позволь, я тебе кое-что расскажу, – доверительным тоном добавил он.

– Хо-ро-шо, – по слогам произнес Адриан, переводя боязливый и недоверчивый взгляд с Пиглиона II на здание скотобойни.

– Тогда прогуляемся! – воскликнул Пиглион II и повел Адриана через двор в сторону от скотобойни.

– Эта ферма принадлежала еще деду моего деда, – размеренно начал Пиглион II свой рассказ. – Он начинал с небольшого хозяйства – десяток кур да две головы людского скота. Разводить людей вообще-то очень хлопотно – они плодятся не чаще одного раза в год и долго растут. Но зато их мясо очень дорого ценится на рынке!

Деда моего деда звали Руперт, и он был очень трудолюбив, прилежен и усерден в работе, но и прагматичен тоже. И это принесло ему свои плоды. Живя в хлипкой хибаре на небольшом клочке земли, за 11 лет он сумел наладить свое хозяйство и выкупить все соседние участки у своих менее успешных соседей-фермеров, и каждая покупка позволяла ему развивать свое хозяйство еще большими темпами.

К тому времени Руперт обзавелся семьей и вскоре перестроил свою хибару в добротный одноэтажный дом. Дом, конечно, был значительно меньше, чем тот, в котором я живу сейчас, но тоже был весьма неплох. У Руперта родился сын, и, когда старик ушел на покой, он принял хозяйство на себя. Таким образом было положено начало нашему семейному делу, которое теперь передается по наследству от отца к сыну.

С каждым поколением наши сельскохозяйственные угодья только ширились, а дом перестраивался под нужды все разраставшегося семейства. Однако с самого начала и по сей день главным делом и нашей гордостью остается разведение людей! И если Руперт начинал свой бизнес всего с двух голов, то у его сына Говарда в загонах насчитывалось уже два десятка людей, а сын Говарда Пиглион I настолько преуспел в этом деле, что был вынужден построить нашу огромную скотобойню – он буквально поставил производство людского мяса на поток! Сейчас в моих загонах кормится и нежится в грязи полторы сотни людей всех возрастов от 0 до 30-ти лет – дольше 30-ти лет их держать не имеет смысла, мясо становится жестким и теряет свои вкусовые и полезные свойства! Хотя, иногда, находятся гурманы, которые предпочитают и более старое мясо – уж не знаю, что они в нем находят! Для таких ценителей по специальному заказу мы растим людей на убой и до более позднего возраста – за отдельную плату, разумеется!..

Рассказ несказанно забавлял Пиглиона II, у Адриана же мурашки бежали по спине от его слов и волосы шевелились на голове. Свиньи выращивают людей, как отец Адриана выращивал свиней! На мясо, на убой! Мир перевернулся с ног на голову и сошел с ума! Даже рассказ Пиглиона II об истории его фермы с потрясающей точностью походил на историю семьи самого Адриана, с той лишь разницей, что его родственников звали иначе и в истории Пиглиона II люди и свиньи поменялись местами! Так, стоп! Кабанчик же сам недавно говорил, что всего несколько лет назад жил в доме Адриана и чудом спасся, когда случайно выбежал из дома на улицу и чуть не был съеден дворовыми собаками! Тогда о какой семейной истории и передающемся по наследству бизнесе может идти речь?!!

Но Адриан не успел задать свои вопросы Пиглиону II и подловить его на лжи, потому что тот, отвлекая мальчика разговорами, незаметно для него все-таки подвел Адриана к входу на скотобойню. Они лишь описали широкий полукруг по пыльному двору под пристальными и любопытными взглядами работавших там человекосвинов и подошли к зданию скотобойни с обратной стороны.

– Ну, вот мы и пришли! – торжественно молвил Пиглион II и широким жестом распахнул перед Адрианом входную дверь. – Прошу! Не стой на пороге, заходи внутрь! Ты же хотел увидеть свою семью?!

Адриан на подгибающихся ногах переступил высокий порог скотобойни. Внутри, подвешенные под высоким потолком на толстых крюках, загнанных им под ребра, рядами висели голые человеческие тела, измазанные уже запекшейся кровью и облепленные сотнями мух. Все толстые, упитанные, откормленные. Среди их безжизненных лиц Адриан с трудом узнал своих родных – отца, мать, трех братьев и двух сестер, двух кузин и тетушку Мэгги, жену дяди Фрэнсиса.

Адриан закричал от ужаса, ноги совсем перестали его слушаться, и он рухнул на пол. Мальчика затрясло крупной дрожью, как в припадке. А Пиглион II, склонившись над ним, зашелся леденящим душу хохотом. В глазах у Адриана потемнело, и последнее, что он почувствовал, прежде чем потерял сознание, было что-то теплое, намочившее его штаны чуть ниже пояса.

Когда Адриан пришел в себя, то не сразу вспомнил, что с ним произошло, но он ощущал сильную жажду и голод. Мальчик находился в своей комнате, только лежал почему-то не в своей мягкой кровати, а на сложенном вдвое старом одеяле, расстеленном в углу комнаты. Темные шторы на окне были плотно задернуты, но одну наполовину вытянуло в приоткрытое окно порывом ветра, и потому в комнату через образовавшуюся между кусками ткани щель проникали косые лучи полуденного солнца, в свете которого искрилась повисшая в воздухе пыль.

Окончательно в чувство Адриана привел хрюк, раздавшийся сбоку от него. Мальчик повернул голову на звук и сразу все вспомнил. От увиденного он вздрогнул и инстинктивно вжался спиной в угол, как собака, которую хозяин собирался в очередной раз избить пряжкой от ремня. В метре от него сидел, поджав под себя ноги, ребенок-поросенок с розовым пятачком, блестящими глазками-бусинками и большим розовым бантом за стоявшими торчком ушами и с любопытством смотрел на Адриана. Ребенок-поросенок был одет в обтягивающую розовую маячку и розовую же юбку-пачку, как у балерины. Он, а точнее это была она, была одного с Адрианом роста, но, навскидку, весила раза в два больше мальчика.

– Хрюуиии! – то ли хрюкнула, то ли взвизгнула девочка-поросенок и захлопала от радости копытцами. – Наконец-то ты очнулся! Я так долго этого ждала! Ты проспал целые сутки!

Адриан молча смотрел на нее большими, как блюдца, глазами, и слезы снова начали накатывать на него.

– Ты что, не узнал меня? – продолжала тараторить девочка-поросенок. – Я – Аглая. Я – твой друг, а ты – мой питомец. Не стоило тебе выбегать из дома во двор! Ты плохо приспособлен к внешней среде, вот тебя и напекло на жаре, и тебе стало плохо! Папа сказал, что, когда ты придешь в себя, можешь вести себя странно! Ну же, иди сюда!..

Аглая протянула к Адриану свои уродливые трехпалые руки-копыта, и мальчик с отвращением оттолкнул их от себя.

– Почему ты так ведешь себя?! Ты всегда любил обниматься! – насупилась Аглая.

– Нет! – огрызнулся на нее Адриан.

– А вот и да! За 2,5 года, что ты живешь у меня, ты всегда-всегда любил обниматься! – капризно заверещала она. – Папа сказал, что хорошо, что ты побывал снаружи дома, но я ничего хорошего в этом не нахожу! Ты изменился!..

– Вовсе нет! – с неожиданным протестом ответил ей Адриан. – Вокруг все изменилось, а я остался прежним!..

Теперь Аглая с удивлением уставилась на него.

– Странные вещи ты говоришь! Все так и было раньше уже долгое время!..

– Твой папа – Пиглион II?..

Аглая утвердительно кивнула.

– А он еще что-нибудь про меня говорил?..

– Ну, он сказал, что тебе пойдет на пользу почувствовать себя в нашей шкуре, хоть я и не понимаю, что это значит… – после некоторых раздумий ответила ему девочка-поросенок и, встрепенувшись, резко подскочила на ноги.

– Ты, наверное, очень есть хочешь?!

– Вообще-то, да, – признался Адриан. – И пить…

– Напиться можешь свежего молока – миска с ним стоит у меня на тумбочке рядом с кроватью, мама принесла мне его буквально полчаса назад! – взволновано протараторила Аглая и, стуча по деревянным половицам копытцами, вприпрыжку помчалась к выходу из комнаты.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть! – на ходу крикнула она Адриану и скрылась за дверью. Когда топот ее копыт стих в коридоре, Адриан опасливо огляделся снова. Да, это была действительно его комната, обстановка была точно такая же, какой он помнил свою комнату уже очень давно, за исключением пары-тройки явно девчачьих плюшевых игрушек, разбросанных на кровати. А когда его взгляд скользнул на стоявшую на тумбочке у изголовья кровати металлическую миску со свежим молоком, любезно предложенную ему девочкой-поросенком, мальчик, не раздумывая, бросился к ней.

Адриан пил жадно, обхватив миску двумя руками, а белые струйки жирного молока стекали по его подбородку и уже изрядно намочили ворот и грудь его футболки. И хотя водой напиться было бы куда предпочтительнее, плотное молоко притупило заодно и чувство голода, приятно заполнив пустой желудок. Лишь утолив первые признаки жажды, Адриан смог оторваться от прохладной миски, и только тогда он заметил, что был одет уже не в свою ночную пижаму, в которой он разгуливал в сопровождении Пиглиона II по территории фермы, а в простенькую серую хлопчатобумажную футболку и широкие старенькие выцветшие шорты. Человекосвины его переодели, когда он был без сознания! От одной мысли, что эти монстры касались его своими уродливыми руками, Адриану стало не по себе. В следующий миг перед его мысленным взором всплыла картина, на всю жизнь запечатленная в его сознании на скотобойне: изувеченные трупы его родных, подвешенные на крюках под потолком. О, Господи, а что, если человекосвины захотят сотворить и с ним подобное зверство?!!

«Надо выбираться отсюда! – твердо решил Адриан. – Бежать через поле, как это сделал Пиглион II, спасаясь от отцовских собак! Бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда, а там будет видно, что делать дальше! Может, удастся выбраться к людям и попросить о помощи?! А есть ли вообще в округе люди, или они все порабощены этими монстрами и доживают свои последние дни в грязных загонах на этой сюрреалистичной ферме?!».

Адриан уже не понимал, что реально, а что нет, все в его мире поменялось местами. Но одно он знал точно, что медлить нельзя, ведь девочка-поросенок может вернуться в любую минуту, и неизвестно, когда в следующий раз потом он окажется один. И мальчик бросился к окну. Он так сбегал из этой комнаты уже несколько раз, когда бывал наказан и ему было запрещено покидать свою комнату. Под его оком располагалась веранда первого этажа, и, ухватившись за карниз и свесившись на руках за окно, мальчик легко мог спрыгнуть на ее крышу и спуститься во двор. Однако распахнув шторы, Адриан с ужасом обнаружил, что теперь с внешней стороны на окно были установлены выпуклые решетки. Не веря своим глазам, мальчик взобрался на подоконник и, высунувшись в окно и обхватив руками раскаленные жарким солнцем прутья решетки, в отчаянии принялся изо всех сил их трясти.

– Некоторым, особо ловким особям на ферме мы обрубаем на руках все пальцы, – услышал Адриан у себя за спиной уже знакомый ему голос. – Когда их культи зарастают, они удивительным образом становятся похожими на свиные копыта! Люди уже не могут полноценно орудовать своими обрубками и открывать защелки на загонах, или цепляться за прутья, или что-то хватать или закапывать, или кидаться грязью. Это весьма облегчает взаимодействие с ними, знаешь ли!..

Адриан похолодел от ужаса и медленно обернулся. У кровати позади него стоял с напыщенным видом Пиглион II. В этот раз одет он был куда более скромно, чем при предыдущей их встрече – льняная рубашка цвета хаки с коротким рукавом и такого же цвета шорты со стрелками. Рядом с ним стояла, по всей видимости, его жена и, по совместительству, мать Аглаи. Это была добротная хавронья, раза в полтора больше самого Пиглиона II. В руках она держала металлическую миску вроде той, что стояла на тумбочке в комнате. Полы ее длинного зеленого в цветочках халата были распахнуты, и из-под них выпирало бочкообразное пузо с двумя рядами отвратительных, покрытых длинными жесткими волосами обвислых грудей, к которым младшие братья и сестры Аглаи перестали присасываться, видимо, только совсем недавно. Во взгляде свиноматки читалась явная неприязнь к питомцу ее дочери. Сама же Аглая с опаской выглядывала из-за спины матери, наверное, испугавшись гнева родителей на ее питомца.

– П-простите… – испуганно пролепетал мальчик.

– …а из отрубленных пальцев получается замечательная похлебка! – закончил свою мысль Пиглион II.

– Ешь!

И хавронья со стуком поставила перед Адрианом на подоконник миску с едой. В жирном наваристом бульоне плавали крупные листья капусты, а меж них торчали обваренные человеческие пальцы!

Только усвоившееся в желудке молоко мгновенно исторглось обильным потоком из Адриана наружу. Уже начавшая сворачиваться в желудке масса, перемешанная с желчью и желудочным соком, а потому имевшая уже весьма неприятный характерный запах, забрызгала подоконник, пол, стены и шторы, а вслед за ней на полу оказалось и отвратительное варево, опрокинутое неаккуратным движением Адриана с подоконника.

– Ты что наделал, мерзавец?!! – в гневе пронзительно взвизгнула хавронья и, подскочив к скрючившемуся на подоконнике Адриану, наотмашь ударила его твердым копытом по лбу. От удара мальчик свалился с подоконника и растянулся в луже собственной блевотины на полу. От полученного рассечения по лбу у него потекли теплые струйки крови, а перед глазами в безумную пляску пустились разноцветные звезды. Комната стала быстро кружиться перед его взором, а озлобленные морды Пиглиона II и его жены удаляться от мальчика и меркнуть. Вскоре кто-то выключил свет, и наступила тьма.

– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – ласковый голос матери доносился откуда-то издалека. Адриан с трудом смог открыть глаза. Он лежал в своей мягкой постели, в своей комнате, а на краю кровати сидела его мама, живая и невредимая, и с любовью и заботой смотрела на сына.

– Адриан, милый, я спрашиваю, как ты себя чувствуешь? – с нежной улыбкой повторила вопрос она.

– Неплохо, наверное… – неуверенно ответил ей мальчик.

– Крепкий сон – хороший лекарь, – изрекла народную мудрость мама.

– Лекарь?.. – непонимающе спросил Адриан. – А где Пиглион II, где отец и дядя Фрэнсис, и тетушка Мэгги?..

– Милый мой, они все на работе на ферме, где им и положено быть в это время, а твой мини-пиг Пиглион II уже давно сбежал, ты что, не помнишь? – рассмеялась мать, а потом вдруг заботливо добавила:

– У тебя был сильный жар, ты уже вторые сутки с кровати не встаешь, ты что же, правда не помнишь?..

– Припоминаю… – подыграл ей Адриан.

Что ж, если все случившееся ему привиделось в бреду из-за болезни, так даже лучше! Удивительно, насколько реалистичными могут быть образы, сотворяемые нашим мозгом во сне!

– Ты не голоден?

– Пожалуй, что нет! – ответил ей Адриан, тут же вспомнив привидевшуюся ему похлебку из человеческих пальцев.

– Давай-ка я тогда сменю тебе компресс!

Адриан нащупал у себя на лбу влажное махровое полотенце, которое он даже не почувствовал, придя в себя, и протянул его матери. Случайно его пальцы скользнули по тому месту, в которое пришелся удар свиноматки. К своему ужасу Адриан почувствовал под пальцами грубый рубец.

– Мама, срочно подай мне зеркало! – воскликнул побледневший мальчик.

– Господи-Боже, что случилось?! – видя испуг сына, встревожилась мать.

– Откуда у меня этот шрам на лбу? – несколькими минутами позже спросил ее Адриан, глядясь в принесенное матерью настольное зеркало. В его отражении у мальчика на лбу розовел продолговатый выпуклый рубец около пяти сантиметров длиной, почти прямой. Шрам был старый и хорошо затянулся, однако, видимо, рана, его оставившая, была довольно глубокой и зашита была весьма грубо, отсюда и выпуклый рубец.

– Видимо, тебе еще совсем не полегчало! – с огорчением покачала головой мать мальчика. – Это же тебе твой старший брат Стефан зарядил качелью, когда тебе еще не было пяти лет! Я тогда оставила его присмотреть за тобой, а сама ушла стирать, а он…

– Мама, я вас всех очень люблю! – отложив зеркало в сторону, признался Адриан. Он точно знал, что этого с ним никогда не происходило, но это было не важно – главное, что он снова был дома в окружении родных и близких, и все они были живы и здоровы!

– И мы тебя, сынок! Выздоравливай, я скоро вернусь!..

– Маааам! – окликнул ее на пороге комнаты Адриан. – Знаешь что?

– Что?

– Я никогда не буду разводить и забивать свиней!

– Ты еще не до конца здоров, милый, отдыхай! – отмахнулась от Адриана мать и тихо прикрыла дверь в его комнату.