Читать книгу Сквозь Стамбул - Владимир Андреевич Зайончек - Страница 1

Обморок

Что ожидает тебя в Стамбуле, если твоя жена упала в обморок в автобусе через пятнадцать минут после приземления? Если верить в систему знаков, посылаемых нам вселенной, то я не мог быть уверен на сто процентов в правильности выбора трактовки из числа тех, что приходят на ум, впрочем, возможно, та единственно верная и не пришла, не смогла проявиться на фоне стресса. И вот, пока я выволакивал бесчувственную Анни из автобуса, выкрикивая «хэлп» местным водителям, где-то в нескольких десятках  километров от нас вдоль водных поверхностей Босфора и Мраморного моря растянулся Стамбул, то ли заранее пытающийся сразить своим величием мою хрупкую супругу, то ли предупреждающий, что мы – как мухи, пойманные пауком на обед, можем застрять в его восточной паутине.

Я быстро вытащил Анни из автобуса и усадил на стул, любезно предоставленный водителями. Будто только что материализовавшаяся, к нам подскочила врач: она оттолкнула меня в сторону и стала приводить Анни в чувства, что, в общем-то, было не сложно. В этот момент во мне стало созревать осознание того, что эта поездка точно будет особенной, только я еще не знал, почему.

Вопрос, который я поставил перед собой и который мучил меня еще до вылета в холодном Петербурге, звучит следующим образом: что такое отношения человека с городом и с городским пространством? Пока мы ехали в автобусе до района Таксим и шутили про только что случившийся обморок, я думал о своих травмирующих отношениях с Санкт-Петербургом, в котором все идеально и все есть для прекрасной жизни, кроме климата. Ткнув пальцем в Заячий остров и изрекши «здесь быть городу», Петр, этот реформатор-душегуб, ошибся на одну, а то и на две широты, расположив его севернее, чем того требовал рацио. Представьте, в какой стране мы бы жили, если бы столица, подобная Петербургу, располагалась на широте, например, Краснодара. В таком случае, мои отношения с родным городом не превратились в абьюзивные из-за климатического террора выбранной Петром местности, а могли бы быть нежными и воздушными, как утренний туман. Но Санкт-Петербург тогда точно находился бы не на своем месте, и я – северный человек с южной внешностью – не стал бы депрессивным романтиком. Именно к этому типу личности располагает долгое пребывание в этом городе.

Со Стамбулом же дело обстояло совсем иначе: одно то, что он умудрился уйти от православного христианства в ислам, словно к женщине помоложе, и при этом не утратил своего величия, говорит об уникальной его географии. Только выбрав идеальную точку, где пересекаются торговые пути и народы, можно успешно просуществовать две с половиной тысячи лет.  Учитывая данное обстоятельство, этот город устоит при любой мало-мальски созидающей культуре, преодолеет любые кризисы.

С глупыми лицами прошаренных туристов мы тыкали кнопки в аппарате по продаже проездных карт на станции Таксим, чтобы купить «стамбулкард», по которой проезд был значительно дешевле. Изменить язык в автомате на русский уже было великим достижением, потому что этот агрегат лагал, как третий пентиум в эпоху ядерных процессоров. Стамбулкард невозможно было выбрать ни на одном из предложенных языков ни в одном из стоявших рядами автоматов. Тогда я еще не знал, что есть два Стамбула: первый – пульсирующий и современный, европейский с азиатским уклоном, и второй – фундаменталистски-мусульманский, пытающийся обмануть в любой подходящий и неподходящий момент, иногда даже без выгоды для себя, просто из спортивного интереса. Похоже, что этот проклятый автомат был в сговоре со вторым Стамбулом.

Движение поезда по тоннелю было быстрым. Метро в Стамбуле не сильно отличается от метро в других европейских городах, разве что только странными пересадками на трамвай, который лишили субъектности и тоже назвали метро. Метро практично в любом городе и имеет конкретную задачу: только русские умудрились широко размахнуться, вдохновившись бесчисленными императорскими дворцами, добавить к их величию нотки сталинского ампира и запихать все это под землю. Наверно, первых московских и ленинградских кротов увиденное заставляло разинуть рты, только вот в современном безумном потоке это скорее выглядит излишеством, на котором останавливают взгляд только туристы.

Одну часть города с другой соединял мост, перекинутый через рукав Босфора, который уходит вглубь Европейского континента, но никуда не впадает. Вода когда-то устала прокладывать себе путь дальше и остановилась, осев где-то на четверти пути до Чёрного моря. Будь я поэтом, то воспринял бы это метафорично – как тупиковый путь в Европу. Но, к счастью, я не поэт, и в моем восприятии это всего лишь попытка бунта природы, не завершившаяся успехом. Поезд замер ровно посередине моста, пассажиры расходились в разные стороны. Я подумал, что наверняка бывали случаи, когда от невыносимой печали кто-то прыгал с этого моста в объятия невероятного цвета воды, а она радостно принимала к себе нового гостя. Вода в Босфоре магическая, обладающая притяжением невероятной силы.

Мосты в холодном Петербурге – это и грусть, и наслаждение одновременно: низкие, прижавшиеся к поверхности, объединившись с гранитными набережными, они держат в узде неуемную реку, которая в широких местах больше напоминает море, но Босфор явно превосходил это размашистое действо. Нева, холодная и тягучая, соединяет Ладожское озеро и Балтийское море в самой мелкой его части – Финском заливе, и то, что было некогда одним целым, обмельчало, оставив эту тягучую реку воспоминанием о масштабе былого разлива. Но Босфор даже в том тупиковом направлении, которое мы бегло наблюдали из окна поезда, сразу давал понять, что соединят между собой два гораздо более серьезных морских объекта, поражая широтой и цветом, пронизанной солнцем воды.

Нам необходимо было пройти около получаса пешком, чтобы закинуть вещи в снятую заранее мансарду и отправиться осматривать местные достопримечательности, в первую очередь – Собор Святой Софии. Я всегда знал, что строить планы – довольно глупая затея, даже на ближайший день. Нужно уметь наслаждаться неповторимым хаосом, нелепые попытки упорядочить который и составляют большую часть нашей жизни. Но находиться первый раз в новом городе без плана довольно безответственно. По моим соображениям, в ближайшие несколько дней мы должны были исследовать дальнюю часть Европейской стороны. Конечно, мой скрупулезно составленный в двух тысячах километров от Стамбула план оказался провальным. В мои логические построения европейского азиата не могла вклиниться мысль, что у азиатских европейцев все может быть устроено иначе и что окрестности, где с VII века до нашей эры успешно существовал древний торговый город, наполовину будут превращены в гигантский рынок  в худших его проявлениях, а вторая половина будет притворяться культурной только для того, чтобы ты пошире раскрыл кошелек. В довершение начинающейся катастрофы здесь, за исключением султанских дворцов, университетов и мечетей, напрочь отсутствовала архитектура, что для меня – петербуржца – являлось ужасной пыткой, сравнимой с нахождением на улице в февральскую метель.

Наверно, если бы я не был мечтателем, то такая более важная для жизни черта, как скрупулезность, была бы во мне развита сильнее. Я не слишком тщательно изучил район и не мог предположить, что наш путь при первом же знакомстве со Стамбулом будет пролегать через бедные кварталы. В маршруте всегда бывает отрезок, когда нужно молча и сосредоточенно идти: это, как правило, этап преодоления самой сложной его части, где нужна полная концентрация всех органов чувств. Перед нами раскинулись кварталы, больше напоминающие какой-то другой ближневосточный регион, затронутый очередной войной: улицы, усеянные мусором, были настоящим хаосом из магазинов на первых этажах, на прилавках которых комьями валялся отвратительный ширпотреб, туда-сюда сновали дети и взрослые, запряженные телегами, нелогичному шевелению улиц способствовали нагло двигавшиеся скутеры, машины и пешеходы. Все это представляло собой картину восточной нищеты, в замкнутой системе которой я видел только агрессию. Ловя на себе взгляды, в которых читалось недоброе недоразумение, я шел и вспоминал восторженные слова всех, кого успел расспросить о Стамбуле: волшебный, классный, крутой, незабываемый –  все эти прилагательные были о нем. Наше первое знакомство с городом стало по-настоящему неудачным, как будто человека, о котором ты слышал только хорошее при первой встрече, застаешь пьяным и в плохом настроении. Такие встречи запоминаются, осадок от них остается на всю жизнь.

Только приступив к экспансии конечной точки Европейского континента, мы испытывали сильное разочарование, хорошенько перемешанное с недоумением, и старались лишний раз не смотреть по сторонам. Экспансия – это вечный двигатель, постоянное желание чего-то большего, бесконечный голод. Астрофизики уверены, что вселенная расширяется и будет еще расширяться, только неизвестно, что будет в конечной точке расширения. Человек, являющийся частью вселенной, запрограммирован схожим образом и, погрязший в жестоких спорах, мучим тем же вопросом.

Временной отрезок между тем, как ты ребенком сделал первые шаги, а потом прошел пол-Европы, довольно короток, и, чем старше ты становишься, тем больше пространства тебе нужно. Остановить тебя может только возраст или проблемы со здоровьем. Какая-нибудь река или улица в детстве могут казаться огромными, но через каких-то десять лет ты посмотришь на них с тоской: утратившие ауру детского впечатления, они съеживаются в твоем сознании и все меньше и меньше будут восприниматься как объекты материального мира. Эта река или та улица получат статус ностальгических воспоминаний, станут проводниками в уголки памяти.

Чем больше ты захватываешь пространство, тем уже всё то, что ты уже захватил, тем сильнее голод по новым захватам. Всё начинается с одного маленького шажка в детстве, и раньше или позже настанет момент, когда тебе нужно будет вырваться из родного гнезда, чтобы не остаться в крохотном мирке, который день ото дня будет медленно уменьшаться, оставляя тебя таким же крохотным, как и он сам. Захваченные же города и страны будут воскресать в узорах памяти, отражаясь оставленными тобой в разных уголках света частицами. Они заполнят внутренний вакуум, которым тебя по трагической ошибке эволюции наделили при рождении.

Конечно, я не был полным идиотом, готовым выносить приговор целому городу, пройдя несколько его кварталов. Я знал, что, как матерый фокусник, Стамбул припас еще много неожиданных сюрпризов, просто первым он выбрал самый страшный и шокирующий. Кварталы быстро сменяли друг друга, пока через десять минут пути мы не оказались на нейтральной полосе, окружающая обстановка которой не была агрессивной. Стамбул пропускал нас через свои внутренние границы, они были ярко очерчены.

Я знаю, что география внутри города зачастую бывает важнее, чем география самого города. Петербургский южанин не сильно отличается от петербургского северянина, жители Купчино и проспекта Просвещения впитывают почти идентичные культурные коды, центральным районам свойственны свои подобия. Есть еще новые города на окраинах, типа Мурино и Кудрово, отличающиеся внутренней логистикой, но не концептуально. Канонерский остров комком стоит поперек горла моей скромной теории, но не будем рассуждать о его инопланетной инаковости.

Городское пространство Стамбула было сформировано по другим законам. Мне придется набраться наглости и забежать вперед, чтобы объяснить вам, как оно устроено, иначе дальше не смогут двинуться ни мои ноги в тексте, ни сам текст, а нас еще ждет долгий путь. Попасть из цивильного района в бедный тут можно за считанные секунды, можно даже этого не заметить. Обычно их отделяет всего одна улица, как линия передовой на фронте разделяет противоборствующие силы, так и здесь происходит незаметная экономическая война миддл-класса и бедноты. Вопреки стандартному географическому разделению Стамбула на две части, на самом деле он состоит из трех частей: европейская, европейская-центральная и азиатская. Неподдающаяся западной логике восточная иррациональность перепутала здесь части света местами, расположила самую бедную и религиозную в европейской трети, как раз в том месте, где когда-то бросал тень величия на весь остальной мир Константинополь. Оттяпав внушительный кусок империи, турки-османы оставили от его культурного наследия непозволительно мало. За спонтанностью местной жизни стали следить мечети, минареты которых, как ракеты, нацеленные в небо, заняли боевые позиции во всех уголках города.

Вот мы и дошли до мансарды, чтобы перевести дух и сразу отправиться смотреть самое ценное сооружение Стамбула – Собор Святой Софии.

Под куполом

Мансарда, в которой мы остановились, была совсем не примечательна, разве только из самого уголка окошка можно было наблюдать минарет мечети Султанахмет, которую турки, недолго думая, расположили прямо напротив Софии и даже умудрились построить ее почти такой же гигантской. Как несмышленый ребенок копирует поведение родителя, так и молодая Османская империя кое-что украла у своей матери – Византии, и теперь все три тысячи мечетей, которыми славится Стамбул, отрастив минареты, будто произошли от одной матери – великолепной Софии.

Это громадное мускулистое и приземистое сооружение, выросшее в VI веке благодаря упрямству императора Юстиниана, сожрало львиную долю имперского бюджета. Но чем больше собор – тем ближе ты к Богу – не сработало, и Юстиниан вошел в историю как император, в правление которого бушевала эпидемия чумы, София же вошла как собор с неоднозначным статусом: после того, как почти тысячелетие она была главным православным храмом в мире, турки пристроили минареты, и она стала мечетью. Тут можно было бы поставить точку, но потом собор стал музеем и снова мечетью. Пылкие османы поначалу не проявили должной мудрости и терпения, основательно разрушив Константинополь, но Софию не тронули, только заштукатурили внутри все изображения, а в XXl веке, разглядев в этом гениальном архитектурном памятнике золотую жилу, постарались стереть этот позор и вернуть фрески и мозаики в изначальное состояние.

Несмотря на экономические трудности, вызванные эпидемией чумы, Юстиниан уж очень хотел утвердить свое имперское величие, поэтому внутреннее убранство собора предлагал полностью создать из золота. Мудрые приближенные уговорили его этого не делать, убедив тем, что императора сменят более слабые правители, и собор разграбят. Они были правы: собор действительно разграбили, только не турки-османы и другие мусульмане с востока, а лихие европейцы, всякий раз проносившиеся через Константинополь по дороге в очередной крестовый поход. До Иерусалима они, кстати, так и не дошли, а в Константинополе во время IV крестового похода обосновались более чем на пятьдесят лет и без малейших угрызений совести вывезли мощи и реликвии, столь дефицитные для раннесредневековых европейских варваров. Ирония в том, что честь этого грандиозного собора была поругана и с запада, и с востока, поэтому примирение в виде статуса светского объекта могло стать логическим завершением этой эпопеи длиною в полторы тысячи лет, но в 2020 г. президент Эрдоган вернул ему статус действующей мечети.

Мы подходили к Собору Святой Софии со стороны площади Султанахмет. Подобно настоящему султану, она возвышаясь над всеми мирскими заботами, паря в ярко-голубом небе. Она знала очень многое и видела очень многое на продолжительном по человеческим меркам отрезке истории. Но что такое полтора десятка столетий на дистанции в четыре миллиона лет существования жизни на земле? Когда-то она бесследно исчезнет в пучинах вод или под тяжестью льдов, и уже некому будет вспомнить о местечковых склоках, свидетелем которых она была. Когда исчезнет тело памяти – исчезнет и сама память.

Все не могу к ней подобраться – боюсь! Слишком ответственно обличать в языковую форму то, что поражает твое естество до последнего атома, не требуя вербализации. Главные вещи не описать ни одним человеческим языком по причине тотальной ограниченности их всех. Из громкоговорителей, закрепленных на минаретах, на весь Стамбул и его окрестности раздался вой азана, заставив даже птиц замереть в ожидании молитвы. Этот призыв, с большим диапазоном высоких нот, почти неуловимых для европейского уха, прямо говорил о том, что София будет занята сейчас более важным делом, чем прием потока зевак.

Хорошая молитва, как и рождение ребенка – всегда чудо, поэтому я очень хорошо понимал заходящих в распахнутые двери мечетей, как в последний вагон трамвая, турок. Искренне отдать почести великому Богу пять раз в день – всегда благо, лишь бы Бога не стало так много, когда он начинает думать за тебя, стирать твою волю, подчиняя самым яростным строкам из Писаний. После жажды наживы это – самый распространенный в истории способ приведения к фатальным ошибкам. Через несколько дней один седовласый скрюченный дед не пустил нас в мечеть Атик Али-Паши во время молитвы и был абсолютно прав, настоящая молитва – это соитие с Богом, только сумасшедший устроит из спальни проходной двор.

Огромное пространство внутри Софии поражало в первую же секунду. Даже если в дискуссионном вопросе – есть ли у человека душа – занять скептическую позицию, что ее нет, то в момент, когда ты находишься в объятиях этого архитектурного сооружения, она обязательно проявится из ниоткуда и воспарит вверх, под самый купол, который дарит это невероятное ощущение свободы, точно такое же, какое испытывает одинокий странник под ночным небом. Это ощущение не могли испортить ни арабская вязь на стенах, ни ужасный зеленый ковер, расстеленный по всему периметру пола. Именно с таким чувством праведник, будь то христианин или мусульманин, должен подниматься на небеса к улыбающимся архангелам, в первую и самую долго существующую утопию за всю историю человечества – рай.

Как и любой древний собор, София таила в себе мистические истории вроде плачущей колонны, исполняющей желания. Находящиеся на другой стороне собора колонны были привезены из храма богини Афины и, к слову, неплохо вписались, явно указывая на то, что опоры и фундамент христианства заложили еще древние греки.

Тем временем мы сели на пол и долго осматривали внутреннее убранство, особенно пространство под куполом. Нам ничего больше не оставалось, потому что второй ярус, на котором находились сохранившиеся древние фрески, был закрыт по непонятным причинам. Доведя до наивысшего наслаждения архитектурное созерцание, мы вернулись на площадь Султанахмет, чтобы попасть в мечеть с одноименным названием. Поставив ее напротив Софии, Ахмет I решил умилостивить Аллаха и сохранить в веках своё имя. Наблюдая со стороны этих двух гигантов, было очевидно, что старушка София точно вышла победительницей в этой исторической дуэли.

Продвигаясь по площади, мы со всех сторон были атакованы различного рода зазывалами, предлагающими традиционные туристические услуги: экскурсии и еду. Хотя фильмы про зомби придумали на Западе, настоящее обиталище зомби – Восток. Я не знаю, кто был первым пациентом, ставшим настолько агрессивно предлагать всевозможные товары и услуги каждому встречному, но эпидемия шла из поколения в поколение высокими темпами, поэтому мы почти бежали и не оборачивались.

Наше бедственное туристическое положение омрачало то, что Анни является европейской львицей, гордой обладательницей рыжих волос, а встретить рыжего в Стамбуле – все равно что встретить пингвина в тропиках. Помимо огненной головы Анни, сойти за местных нам мешала одежда, уж сильно отличавшаяся от всего, что тут носят, так что мы были легкими мишенями и тактично обходили любого турка, который пытался нам что-то предложить. Обман у местных в крови, только моя внимательность не позволила остаться в дураках, когда при первом же походе в магазин нам попытались продать воду за двадцать долларов. И это хотел сделать друг хозяина мансарды, которую мы сняли.