Оглавление
Владимир Фрумкин. Певцы и вожди
Александр Городницкий. «Жил в Питере когда-то мой друг музыковед»
Об авторе
От автора. Немного о себе и об этой книге
Часть I. Технология убеждения
Легкая кавалерия большевизма
«Создать таковые для России»
Слова
Преображение слов
«С верой святой в наше дело…»
«Купим кровью мы счастье детей»
Аккомпанемент или контрапункт?
Почти бесплодные 20-е годы
Расцвет
«Мы можем петь и смеяться, как дети…»
Песни меняют цвет, или Как Москва перепела Берлин
«Раньше мы были марксисты…»
Марш, марш вперед…
Всё выше…
«Хорст Вессель» и «Союз нерушимый…»
Часть II. Рожденная свободной
«Но первым запел менестрель…»
Вместо предисловия
«Между счастьем и бедой…»
Песня на пари
«Наверное, можно и так…»
«Родина, к сожалению, везде»
«…Объятья наши жарки от предчувствия разлуки…»
«Вижу, в розовой рубашке вышел Окуджава…»
«Вот приходит Юлик Ким…»
Метаморфоза профессора Эткинда
Первая встреча «за бугром»
Перестройка и солонина
«Даже Пастернак не говорил о себе: я поэт»
Увеличенная октава
«Делал то, что делается…»
Кто мы есть? За что нам это?
Булат Окуджава и сегодняшняя Россия
Ливан или Иван?
Кто мы есть?
Диагноз – большевизм
Неужели российская власть не может самоутвердиться другим способом?
Родина померкла…
Ниточка и ножницы
Откуда прилетел голубой шарик и кое-что ещё о музыке Булата Окуджавы
1
2
3
4
5
6
Портрет на фоне эпохи: Булат Окуджава в толковании Дмитрия Быкова.[117]
1
2
3
4
«Раньше мы были в авангарде…». Беседа с Александром Городницким и Юлием Кимом
«Меня особенно потрясло то, что в штатах так много людей, которые несут в сердце свое шестидесятничество…». Беседа с Марком Розовским
«Реванша не будет…». Беседа с Юлием Кимом
Уан мэн бэн(н)д
«Быть бы мне поспокойней…»
«Не причастный к искусству, не допущенный в храм…»
«Но ангел стоял за спиной у Нее…»
Сардельки, сардинки и дипломатия
«Самый бездарный в музыкальном отношении»
Песня против песни
Неузнанные валькирии
«Исполнитель должен быть нейтрален»
От лица идиота
Контрасты галичевской музыкальности
«Казалось, что мелодии падают к нему с неба…». Беседа с Татьяной и Сергеем Никитиными
Вместо послесловия
Приложение
Музыка и слово. Беседа с Петром Межирицким (Калифорния)
Музыка и слово
«Жил да был композитор хре…». Вспоминая Ефима Эткинда
1. Две статьи – две судьбы
2. Ритм и смысл
3. «…Незапный мрак, иль что-нибудь такое…»
4. «Вы будете висеть вон на том фонаре, а я – на этом…»
Диалог продолжается…
Примечание редактора книги о А. Н. Должанском, Киралины Южак, ученицы А. Н. Должанского:
Придворные музы, или Пегас под советским седлом
1. В нежных объятиях системы
2. Невыносимая странность бытия
3. Укрощение строптивых
4. О вкусах не спорят
5. Правда правде рознь
6. Шум времени на пяти линейках
Отрывок из книги
Имя Владимира Фрумкина, музыковеда и радиожурналиста, много лет работавшего в Вашингтоне на «Голосе Америки», неразрывно связано с тем странным, возникшим в шестидесятых годах музыкально-литературным жанром, который получил впоследствии название «авторская песня». Название, однако, не слишком удачное: что значит «авторская», – ведь у каждой песни есть автор. Именно Владимир Фрумкин вслед за профессором из Оксфорда Джерри Смитом предложил гораздо более точный термин «гитарная поэзия».
В середине шестидесятых годов, когда в моем родном Ленинграде, на улице Правды, 10 (случайно ли, что попалась улица с таким именем?), в Доме культуры работников пищевой промышленности, возник первый клуб «гитарной поэзии» «Восток», объединивший молодых питерских авторов, Владимир Фрумкин, не в пример большинству своих музыкальных коллег, решительно встал на сторону нового и во многом спорного жанра, став ведущим литературно-музыкальных вечеров в «Востоке».
.....
До 1933 года немецкие коммунисты и нацисты нередко обменивались песнями, приспосабливая их к своим нуждам при помощи «нескольких поправок в тексте», как вспоминал композитор-нацист Ганс Байер. Обходилось иногда и без поправок: любимая ленинская «Смело, товарищи, в ногу», подхваченная берлинскими коммунистами, пелась потом штурмовиками в неизмененном виде, и лишь позднее в ней появились специфические для нацистов словесные детали.[25] О песнях, которые верой и правдой служили и сталинской России, и гитлеровской Германии, речь пойдет далее отдельно. Как видно, неточно выразился Ильич, говоря о «пропаганде социализма посредством песни» (в статьях «Евгений Потье» и «Развитие рабочих хоров в Германии»). Если пропаганда – это «распространение в массах и разъяснение воззрений, идей, учения, знаний» (словарь С. И. Ожегова), то песня ничего не пропагандирует. Ее специальность – не разъяснять идеи, а внушать бесконечную веру в их непогрешимость.
«Что поешь – в то и веришь», – заметил Солженицын, раздумывая о том, почему «политическое начальство» так убеждено «в первостепенном воспитательном значении именно хора».[26] Начальство вряд ли изучало психологию музыки, но оно, по-видимому, кое-что знало о ее магической власти над нашим сознанием и волей. Власть эту глубоко чувствовал и проникновенно передал Лев Толстой. «Страшная вещь музыка, – писал он в “Крейцеровой сонате”. – Музыка заставляет меня забывать себя, свое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я пони маю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу… В Китае музыка – государственное дело. И это так и должно быть (!? – В. Ф.). Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих, и потом бы делал с ними, что хочет».
.....
