Оглавление
Владимир Кантор. Русская классика, или Бытие России
Вместо введения «Ворованный воздух», или Судьба русской литературы
1. Уникальна ли наша нынешняя литературная ситуация?
2. Книга как основа вхождения России в мировую цивилизацию
3. Создание русской Библии
4. Западноевропейская литература, свобода личности и критический, пророческий пафос русской классики
5. Культуро- и жизнестроительный пафос русской литературы
6. Библия неизбежно пишется и сейчас
Как понимать Россию
I. О национальном мифе непонимания
1. Можно ли понимать Россию умом?
2. Европейская духовность как факт русской культуры XIX века (от Пушкина до Менделеева)
3. Отчаяние Тютчева
4. Языческий бунт в России и Западной Европе
5. Мифологическое знание – знание вне и помимо понимания
6. Мифология как жизнь вне разума, или Словесное пьянство
7. Понимание России умом есть национальная добродетель
II. Является ли Россия исторической страной? К спорам о евразийстве
1. Проблема бытия России
2. Национальные святыни и предания
3. Отношение степного менталитета к Западной Европе
4. Страшны ли заимствования из Западной Европы?
5. Поликультурность мира и евразийский центр человечества
6. Как структурируется мир?
7. Государственная мощь?
8. Откуда ксенофобия в Российском государстве?
9. Кочевье или цивилизация?
III. Меняется ли российская ментальность?
1. Нынешние страхи, или Заколодованный круг теоретических схем
2. Кошмар мессианизма
3. Завтра, завтра – не сегодня!
4. О возможности изменений
5. Апология частной жизни как шаг к раскрепощению
6. Отказ от мифологем – путь к взрослости культуры
Становление
IV. Петра творенье, или Разгадка России (Явление Пушкина)
Вступление. «Взглянул на мир я взором ясным»
1. «Арап Петра Великого»
2. «Петр Великий <…> один есть целая всемирная история»
3. «Из тьмы лесов, из топи блат», или «Строитель чудотворный»
4. «Над самой бездной»
5. «Кумир на бронзовом коне»
6. «Божественный глагол»
V. Петр Чаадаев. Европейский вызов
1. «Имя роковое»
2. Право первого слова
3. Вызов – ответ
4. Реализм истины
5. Пророческий пафос русской культуры
6. Христианство как тайна прогресса и общественного совершенствования
7. Просвещение против национального самодовольства
8. «Вне Европы?..»
9. «Крик языческого гнева»
10. Патриотизм правды
VI. Иван Тургенев: Россия сквозь «магический кристалл» Германии
1. «Западник» и… истинно русский писатель
2. Германия как мыслительное и духовное средоточие Европы
3. Немецкое влияние, или Схождение мирового духа на Россию
4. Чем «мы обязаны немцам»?
5. По контрасту, или Немец как положительный герой
6. Не только за, но и против
7. Немецкое русофильство, или Предчувствие нацизма
8. Итоги
VII. Долгий навык к сну (Роман И.А. Гончарова «Обломов»)…
1. Натуральный очерк или символ человеческого бытия?
2. Идиллия или сатира?
3. Обломов как трагический герой
4. Фаустовское начало в России
5. Неудача русской Беатриче
Проклятые вопросы
VIII. Голгофник versus Варавва. К полемике Чернышевского и Герцена о России и Европе
1. Обманная близость
2. Фейербах и христианство
3. Противостояние герценовской мечте о бунте
4. Семейные истоки
5. Чернышевский против революционаризма Герцена
6. Свободны ли мы от прошлого
7. Жива ли Западная Европа?
8. Роман «Что делать?» – против российского произвола
9. Неужели призыв к подполью и революции?
10. Приглашение на казнь и жизнь после казни
11. Независимость и сила духа
IХ. Лев Толстой. Против христианского принципа истории
1. Самый, самый, самый, или Толстой contra Гёте
2. Немецкие учителя и русский барин
3. Лев готовится к прыжку
4. Идиллия и эпос против истории
5. «Была некогда Троя, были мы троянцы»
6. Немец как чужой
7. Разночинцы – немцы – лакеи…
8. Немцы как тайные советники
9. Русский Фауст?
10. Великий отказ
11. Смерть русского Фауста
X. Карнавал или бесовщина? (Роман «Бесы»)
1. Политическое предсказание или пророчество о болезни русской души?
2. Акме сюжета
3. Карнавальные маски-личины в романе
4. Карнавал как образ жизни
5. «Праздник»: от карнавала к оргии
6. Жертвоприношение
7. Выводы
XI. Герцен как прототип Ставрогина
XII. Трагические герои Достоевского в контексте русской судьбы (роман «Подросток»)
1. Русские интеллектуалы: парадигма Христа
2. Кто они – прототипы трагических героев писателя?
3. Поэт-идеолог
4. Проблема русского единства и двойничества
5. Подросток, Версилов, Макар Долгорукий
6. Идея как основа трагедии Версилова
7. Тип всемирного боления за всех
XIII. Безыдеальная эстетика (судьба А.М. Скабичевского)
1. Период «спада»: поиски нового
2. Реакция молодежи
3. Воспоминания разночинца, униженного и оскорбленного
4. И все же радикальный круг…
5. Критика почвенных основ
6. Ирония разночинца
7. Есть ли у народа идеалы?
8. Попытка развенчать общинный миф
9. Есть ли опора у российских преобразований?
10. Исповедальное письмо господина Голядкина
12. Схватка с генералами
13. Грустный итог. Но справедливый ли?
Путь к катастрофе. Противостояние и осмысление
XIV. Дрезденские размышления: российские мотивы («Сикстинская Мадонна» и проблема демонического)
1. Флоренция на Эльбе
2. Русский Данте: столкновение с адом
3. Дрезден как магический кристалл
4. Русский демон и его бесы
5. Противостояние демонизму в ХХ столетии
6. Мадонна Рафаэля как символ несгибаемости духа
XV. Петр Столыпин в контексте русской культуры (феномен длящейся истории)
1. Малое и большое время
2. Русский бунт, или Бесовщина
3. Борьба с бунтом
4. Личная смелость
5. Попытка самой глубокой перестройки России
6. Самодеятельная личность contra община
7. Степь против исторического пространства
8. Лев Толстой и Ленин как враги Столыпина
9. Николай II как губитель Столыпина и Российской империи
XVI. Серебряный век как предвестие и стилистика русского тоталитаризма (читая мемуары Степуна)
1. Эпоха канунов. Культурный синтез или предвестие
2. Художественная модель как предсказание будущего
3. Фактор Х (икс)
4. Типология Степуна. Многодушие как проблема человеческого существования
5. Опасности артистизма
6. Артистизм в России как культурно-возрастное явление
7. Артистизм и революция, или Что как называлось
8. Преодоление последствий
XVII. Густав Шпет: философия как показатель взросления и европеизации России
1. Шпет и история русской философии
2. История философии как философия истории
3. Язык как проблема России
4. Тема эллинства
5. Византийская проблематика
6. Отношение к христианству
7. «Наконец, явился Петр…»[858]
8. Наедине с русским коммунизмом
Вместо заключения. Лишенные наследства. Роль русской классики в русской культуре
1. Были ли у нас стабильные эпохи?
2. «У тех Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы»
3. Отцы и дяди
4. Взыскующие наследства и нигилисты
5. Традиция нигилизма, или Вечная детскость
6. Дети или… рабы?
8. Роль православия, или Проблема поверхностной христианизации страны
9. Выпадение из эволюции
10. Возможен ли выход, или Русская классика как показатель «повзросления» культуры
Об авторе
Основные опубликованные сочинения Владимира Кантора
Отрывок из книги
Давным-давно в письме Вяземскому (21 апреля 1820 г.) Пушкин усмехался, утешая друга: «Круг поэтов делается час от часу теснее – скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать свои стихи друг другу на ухо. – И то хорошо»[2]. С тех пор не раз казалось, что литература – дело массовое, что она для широкого читателя, что она «должна быть понятна народу». С этим ощущением сроднились. Поэтому слова Пушкина не утешают даже тех, кто их помнит. И по-человечеству понятен испуг многих современных критиков перед очевидным массовым падением интереса к книге. И это после тех лет «перестройки», когда книга миллионам наших соотечественников казалась спасением, выходом из пространства тоталитарного владычества в «сияющую даль свободы». Казалось, что вот напечатают еще одну, желательно ранее запрещенную книгу, в которой-то вся правда о нашей жизни и содержится, как мы заживем свободно, счастливо и обеспеченно – «по книжке». Этого не произошло – и от книги отхлынули, в ней перестали искать «последнее слово», на лотках осталась массовая литература – детективы, фантастика, эротика (а то и просто порнография), – которая поначалу, кстати, воспринималась в том же регистре освобождающей силы – от догм и моралей идеологических наставников. Но ведь когда-то книжной макулатуры, сочиненной литературными проходимцами, начальниками Союза писателей, генеральными секретарями КПСС, было отнюдь не меньше, да и о том, качество какой макулатуры выше – сегодняшней или вчерашней – можно еще и поспорить. Детектив на том фоне казался настоящей литературой. Да и теперь мемуары государственных чиновников и даже деятелей «культуры» пишут по-прежнему литературные негры, а так называемая широкая публика очень хочет приобщиться к тому, что было для нее раньше недоступно, к сплетням о сильных мира сего. Все это – разрешенные произведения.
Поэтому, если говорить о социологии чтения, мы вполне сегодня на уровне карамзинской эпохи – на новом историческом витке, разумеется. И дело тут, видимо, не только и не столько в соперничестве аудиовизуальной культуры: она отбирает то, что и не должно входить во внутренний состав книги, что не определяет специфику ее воздействия на читателя. Утешимся: даже бульварная беллетристика отчасти служит делу образования – советует человеку пользоваться своим умом, научает разным важным словам, развивает мечтательность и способность воображения. Говоря словами Карамзина, «и романы самые посредственные, – даже без всякого таланта писанные, способствуют некоторым образом просвещению. <…> В самых дурных романах есть уже некоторая логика и реторика: кто их читает, будет говорить лучше и связнее совершенного невежды, который в жизнь свою не раскрывал книги»[3]. Наши сегодняшние призывы и панегирики пользе чтения очень напоминают эти старинные карамзинские слова.
.....
Правда, современные неоевразийцы главной заслугой этой теории – и это третий пункт нашего рассуждения – считают утверждение поликультурности мира. Отвечать на это даже как-то неловко. Не говоря уж о европейских мыслителях от Гердера и романтиков до Шпенглера и Тойнби, вполне преодолевших простодушный европоцентризм, стоит вспомнить Геродота, увидевшего другие народы и описавшего их, вспомнить бесчисленные путевые записки европейских путешественников, монахов и воинов. Цезарь оставил записки о галлах, Тацит писал о германцах, но где заметки Чингисхана, Батыя или Тамерлана о порабощенных ими народах?.. Да и русские первопроходцы – Ермак, Хабаров, Дежнёв – не могут похвастаться своим писательским вниманием к жизни и обычаям покоряемых племен. Видеть другую культуру в состоянии только человек личностного сознания – и этому видению евразийцы могли научиться только в «индивидуалистической» и полицентричной Европе: полицентричность предполагает умение воспринимать другую точку зрения, другую культуру, т. е. предрасположенность к толерантности и поликультурности. Кажется, евразийское пространство такой полицентричностью похвалиться не может, ведь даже наличие в послепетровской России двух столиц – Петербурга и Москвы – воспринималось националистическим сознанием (в том числе и евразийским) как начало российского распада и катастрофы.
Одна из важнейших тем, поднимаемых в связи с обсуждением евразийства, касается вопроса о необходимости евразийского центра как антипода «западному» центру для структурирования мирового пространства, поскольку недавнее существование двух сверхдержав якобы не случайность, а закономерность в порядке человеческого развития, ибо всегда было два Рима – Рим Запада и Рим Евразии (вначале в облике Византии, затем России). Но так ли это? Как показывает историческая реальность, периоды стагнационной биполярности чрезвычайно редки в структурных конфигурациях человечества. Если уж какая-нибудь простая молекула составляет весьма сложную поливалентную конструкцию атомов, позволяющую ей сохранять целостность, то что говорить о человечестве!.. Особенно неудачен часто приводимый пример с Западным Римом и Римом Восточным (Византией). Посмотрим, как было дело: появление второй столицы (Константинополя) приходится на начало IV века, разделение Римской империи на Западную и Восточную происходит в 395 г., а в 410 Рим уже взят Аларихом. Это разделение было вызвано невероятным давлением (начиная с III века) варварских племен на Рим, стал необходим второй центр для лучшей защиты разросшейся империи. Но, как видим, эта биполярность продлилась слишком недолго.
.....
