Оглавление
Владимир Кантор. «Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского
Глава 1. Месторазвитие, или Евразийский центр России
Срубленное древо жизни
Волга как «русский Нил»
Духовные достижения русской семинарии
Церковь и власть
Глава 2. Отец и сын, или «Надежда русской церкви»
Становление русского священника
Сын, или «Господь даёт разум»
Образец для подражания
Сочинения Чернышевского в семинарии
Глава 3. Университетские годы. Perpetuum mobile и размышления о «бесконечном усовершенствовании» христианства
Не хлебом единым
Годы европейских потрясений
Православие как проблема русских мыслящих мальчиков
Фейербах
Глава 4. Искушения
Соблазн спасения человечества
Девственник и искушение женской прелестью
Возвращение в Саратов: новое искушение – радикальная бравада (историк Костомаров)
Женитьба (уход от бравады)
Глава 5. Свой тон
Начало деятельности
Платон и Аристотель как программные фигуры современности
Некрасов
Неприятие разночинца как мощного интеллектуального соперника
Глава 6. Эстетика жизни
Шиллер, Чернышевский, Достоевский
Дети, защита диссертации и жизнь
Были ли идеи Фейербаха в основе диссертации НГЧ?
Жизнь как христианская ценность
Значит, не «мертвечина»!
Тень смерти, или Система ценностей Николаевского царства
Прекрасное есть жизнь… личности
Красота спасает не мир, но индивидуальность
Чистое искусство, или Почему жизнь выше искусства
Глава 7. Звено в цепи
Литературоцентризм как русский путь в цивилизацию
Брачный венец и христианская терпимость, или Поэзия сердца
Роль литературы в русской (не только русской) жизни
Alter ego
Глава 8. Русские реформаторы. Идея свободы
«Колокол» Герцена против Добролюбова и Чернышевского
Что значила для русской культуры картина Александра Иванова «Явление Христа народу»
После поездки в Лондон
Топор против европеизма
Штрихи к созданию фантома
Общинность и разумный эгоизм
Свобода и фантазм
Миф крестьянской реформы
Полемические красоты (от Гераклита до Достоевского)
Глава 9. Фантом как явление общественного сознания, или Произвол vs право
Смерть Добролюбова и немного после
Пожары, или Провокация государственного насилия
От пожаров до ареста
Глава 10. Петропавловская крепость, или Продолжение мифотворчества
Алексеевский равелин и подготовка ареста
«Извиняться никому не придется»
Поэт – мифолог и клеветник
Создание образа страшного злодея
Глава 11. Одиночная камера и написание романа. Разрастание мифа
Что можно делать в одиночке?
Роман и его публикация
Неужели подполье и революция?
Пафос любви и труда
Роман в русском литературном контексте
Евангельская тема
Новые люди как подвижники
Глава 12. Приговор, казнь. Каторга
Путь к приговору
«Полное нравственное убеждение»…
«В его виновности нет ни одного прямого доказательства»
Казнь, или Торжество мифа
Глава 13. Мученик. Жизнь после казни
Горе от ума
Второе – 1865 г. – издание диссертации
Среди политических преступников
А что за рубежом?
Победа произвола и подлости
Вилюйское убийство
Житие
Глава 14. «Отблески сияния»
Губительная власть и человеческое достоинство
«Я безумен только при норд-норд-весте» Шекспир. Гамлет
Ежедневные занятия
Ходатайства и попытки освобождения
Интермедия
Глава 15. Освобождение Чернышевского
«…не поддаться одиночеству долгой сибирской ссылки»
Все-таки мертвеца боялись
Неужели не революционер?
Последний год и последние слова
«Никогда он не произносил ни слов осуждения, ни слов, вызывающих сожаление»
Эпилог. Что же случилось после смерти?
Основные даты жизни и творчества Н.Г. Чернышевского (1828–1889)
Об авторе
Основные опубликованные сочинения Владимира Кантора
Отрывок из книги
В истории русской (и любой) культуры можно назвать не одного великого человека, образ которого обрастал слухами, сплетнями, легендами. Россия богата на неожиданные повороты в судьбах тех, кем потом она стала гордиться. Ее культурные герои не только делали свое прямое дело – творили, но участвовали в войнах (Державин, Лермонтов, Лев Толстой, Леонтьев), погибали на дуэлях (Пушкин, Лермонтов), убегали в эмиграцию (Печерин, Герцен, Огарёв), проходили страшный опыт казни и затем каторги (Достоевский, Чернышевский), я уж не говорю о добровольной поездке Чехова в каторжный Сахалин и трагедиях революции и пореволюционного изгнания. Сразу, однако, хочу сказать, что в своем рассказе я ограничиваюсь XIX веком. Впрочем, век более чем репрезентативный, век, когда возникли идеи и судьбы, ставшие определяющими для дальнейшего развития страны. Архетип русской культуры с ее катастрофами и взлетами в свернутом виде, быть может, острее всего можно увидеть именно в этом спокойном столетии. Однако два цареубийства, выступление декабристов (которое называют восстанием, хотя оно не было даже мятежом), казни оппонентов режима, дикая цензура и попытки реформ, вместе с тем неумение власти слушать своих реформаторов (того же Сперанского, Чернышевского, Чичерина, Столыпина), которое приводило к неправедным судам и роковым ошибкам, в конечном счете к убийству царя-освободителя, а затем и революциям 1917 г. и расстрелу царской фамилии.
Но поскольку герой моего повествования – Николай Гаврилович Чернышевский (иногда буду писать – НГЧ), человек в сознании интеллектуалов ставший своего рода фантомом, в XIX веке воспетый, в XX превращенный в монстра как предшественник большевизма и едва ли не погубитель России, я должен попытаться преодолеть фантомность этой фигуры. Хотя противник русского радикализма Василий Розанов, оценивая его судьбу, винил в ней самодержавие, вознеся Чернышевского более чем высоко: «Конечно, не использовать такую кипучую энергию, как у Чернышевского, для государственного строительства – было преступлением, граничащим со злодеянием. <…> В одной этой действительно замечательной биографии мы подошли к Древу Жизни: но – взяли да и срубили его. Срубили, “чтобы ободрать на лапти” Обломовым»[1]. Действительно, каторга Чернышевского, случившаяся практически в самом начале его деятельности, после примерно десяти лет участия во вполне легальном подцензурном литературном процессе, выглядит, по меньшей мере, дикостью, поскольку ни одно обвинение против Чернышевского не было подтверждено. Самое дикое и глупое в этом было, что именно Чернышевский решительно выступал против радикализации общественной жизни. Но вместо живого человека уже существовал некий фантом в восприятии императора. Казнили фантом.
.....
Рисунки Пушкина к «Сказке о попе и о работнике его Балде»
Немалую роль в умственном окостенении и неумении работать с паствой играло и то, что церковь не выступала как духовная сила, а как принудительная официальная система, что не могло не смущать наиболее тонких и умных русских политических деятелей. «Мы, по-видимому, с величайшей заботливостью, – писал М.Н. Катков, – охраняем нашу православную церковь; но в способах, которые для этого нами употребляются, не видно, чтобы мы были убеждены в ее истине и были уверены в ее силе. Мы охраняем ее как политическое учреждение и для этого слишком жертвуем ею как великою христианскою церковью. Мы довольствуемся тем, чтоб она представляла собою хорошо выработанный бюрократический механизм, и весьма естественно, что она дает у нас только такие результаты, которые свойственны механизму этого рода»[21]. Более того, возникло напряженное противоречие между реальным подчиненным положением церкви и заявленной правительством ее первенствующей ролью.
.....
