Оглавление
Владимир Кантор. На краю небытия. Философические повести и эссе
Нежить, или Выживание на краю подземного мира. Странная повесть, фантазия в духе Босха
Под крышкой гроба
На краю небытия
Дом на болоте
Еще соседи
Прыжок из окна
Эрик
Инга уходит с семьей из квартиры
Освоение новой топографии
Сын выживает отца с этого света
Друган
Воры и реабилитированный
Месяц сроку
События разворачиваются
Вокруг ордера
Самозахват и его автор
Переговоры
Решающий звонок и последующее
Запах мысли. Повесть
Что-то должно случиться
Попытка понять
Какие сны приснятся в смертном сне, или Жизнь в смерти («Бобок», рассказ Достоевского) Эссе
Смерть Пенсионера. Маленькая повесть
Случайные заботы и смерть. Маленькая повесть
Посланный в мир (Н.Г. Чернышевский) Киносценарий. Владимир Кантор, Владимир Кормер
Ленин как анти-Чернышевский. Эссе
Вступление в эпоху ужаса (русские революции 1917 года) Эссе
Агрессия как фактор человеческой цивилизации
Война
Признаки революции
Отречение как предательство
Наступление катастрофы
Главный безумец или конец иллюзий
Приложение. Татьяна Злотникова. Между литературой и философией, между ужасом и счастьем: пограничность бытия и творчества Владимира Кантора
Писатель как философ и философ как писатель
Крепость и ее обитатели
Узник, бегущий из своего тела
Об авторе
Основные опубликованные сочинения Владимира Кантора
Отрывок из книги
Гроб, в котором я лежал, закрыли крышкой с кистями, потом заколотили гвоздями. Надо мной образовалась преграда, которая будет теперь всегда, пока я не сгнию и не стану пищей червей. А стану ли? Зрение и слух погасли, это я каким-то нутром ощущал. Ни видеть, ни слышать я сейчас не мог, потому что лежал на спине совершенно мертвый. Но как-то странно – я все равно все чувствовал и видел, но каким-то другим зрением, видел, как под гроб просунули веревки и опустили его в яму. И голоса слышал, но будто не ушами, а другим каким-то слухом. «Как я попал сюда? Что со мной? Раз я все понимаю, но понимаю, что я мертв, то, значит, есть какая-то жизнь вне жизни?
Что за глупости говорят про меня? Ах да!.. Какой-де замечательный ученый и писатель… Столько операций, почти смертельных, перенес, выжил, а умер, мол, случайно, по неловкости… Да, операций было немало. Перед одной из них медсестра сказала мне: Мы вас подадим на стол в понедельник. Будто я был гусем к Рождественскому столу, а Рождество тогда и впрямь надвигалось. Но это их профессиональный сленг. О строчках «где стол был яств, там гроб стоит» они, конечно, не думали, да и не знали, скорее всего. Так что все же за форма существования во мне? Я так много последнее время рассуждал о нежити, что, скорее всего, сам стал нежитью. Хорошо хоть, что не вурдалаком.
.....
В газете «Тимирязевец» писали: «Много труда и энергии положил профессор Кантор, чтобы создать сырьевую базу железных руд на Крымском полуострове. В результате сейчас строится Камышбурунский гигант, который даст стране миллионы тонн железа и сотни тысяч тонн фосфорошлаков. Своей настойчивостью и упорством профессор Кантор разбил вредительские теории о нецелесообразности эксплуатации керченских руд. И действительность показала, что профессор Кантор был прав. Профессора Кантора можно назвать отцом керченской металлургии».
Но заместитель деда по кафедре написал донос, что дед – скрытый троцкист, ведь из Латинской Америки приехал наверняка с заданиями от Льва Бронштейна. И хотя Троцкого выслали в 1928 году, а дед приехал сюда в 1926 году, разница во времени никого не интересовала. В конце 1936 года его арестовали. Перипетий было немало. Семейное смутное предание (специально никто не раскапывал) сообщало, что после ареста и двух месяцев в сырой камере, где воды было по щиколотку, прыгали всякие земноводные гады, похлопывая хвостами и лапками по ногам, и первого допроса с пристрастием дед попал в тюремный дурдом, где вдруг замолчал и целый год молчал. Иногда только шептал строчки из Элиота: «But at my back in a cold blast I hear / The rattle of the bones, and chuckle spread from ear to ear». Ему казалось, что он в подвалах испанской инквизиции, где за лишнее слово вырывали язык. «Это наш немой, – острили охранники, – бормочет что-то как придурочный. Или молчит сутками. Словно неживой. Наша нежить». Но кровь-то из заключенных пили они, дед-то был живой, почему-то храня в памяти свои геологические открытия и свои испаноязычные пьесы, бормоча еле слышно чаще всего монологи из своих пьес, из «Тиресия» и «Кассандры». Его перестали таскать на допросы. Решающую роль в освобождении деда сыграла бабушка. Она вернулась спасать мужа из Испании в 1938 году с орденом Боевого Красного Знамени, орденом важным по тем временам.
.....
