Читать книгу На заводе - Владимир Короленко - Страница 1

Завод работал. Приближался полдень жаркого весеннего дня, и площадь перед заводом притихла. Лачуги, где жили семьи рабочих, глядели на площадку подслеповатыми маленькими окнами. Движения не было. Казалось, заводская слободка томится в ожидании обеденного свистка…

Начальник завода Доримедонт, или, как его звали рабочие, – Дормидон Иваныч Бахрушин, вышел из своего просторного и светлого, но довольно скромного дома и направился через площадь к заводу. Каждый день в это самое время выходил он из дому и проходил через площадь обычной неторопливой походкой, глядя на молчаливую, хорошо знакомую слободку несколько заплывшими добродушными глазами. Это был мужчина немолодой, довольно тучный, с красным лицом, еще более красным носом и большими опущенными вниз усами. Одет он был в старую полушинель с потускневшими медными пуговицами, а на голове у него, несмотря на жару, была надета косматая баранья папаха.

Пройдя менее четверти пути, Дормидон Иваныч остановился, прикрыл глаза ладонью от солнца и присмотрелся к фигуре, бежавшей по боковой дорожке наперерез.

– Поп бежит… – констатировал он, и легкая улыбка шевельнула его усы. За попом, слегка упираясь, бежал какой-то мальчишка, которого он тянул за руку, и другой, бежавший в нескольких шагах сзади.

– Здравствуйте, батюшка, куда так торопитесь?.. – произнес Дормидон Иваныч, подойдя к тому месту, где дорожка пересекалась.

– К вам, Доримедонт Иванович, – к вашей милости прибегаю… – ответил запыхавшийся священник… – Не угодно ли будет?..

И он протянул начальнику завода табакерку.

– Отроков вот хочу на завод определить…

– А чьи они? – спросил начальник, взяв из табакерки священника порядочную понюшку. Он старательно закладывал табак, закрыв одну ноздрю и прижмурив один глаз. – Священник, рядом с которым стояли два маленьких оборванца, только что собрался ответить, как вдруг Дормидон поднял голову, сделал ужасную гримасу и громогласно чихнул.

– Здорово чхнул… – простодушно заметил один из оборвышей, ширококостный загорелый мальчишка с черными, несколько дикими глазами.

– Что сказал? – спросил начальник завода, склоняя ухо, чтобы лучше слышать, и уставившись на мальчишку добродушными заслезившимися глазами. При этом большой пунцово-красный нос, еще разгоревшийся от только что принятого заряда, привлек на себя наивную наблюдательность маленького дикаря.

– Нос у тебя… ну, и красный же!.. – сказал он и покачал головой.

– Ах ты шельмец, – заворчал начальник брюзгливым голосом. – Тебе, негодяю, какое дело… А! Скажите, пожалуйста!

И он протянул было руку, чтобы схватить мальчишку за вихор. Но юркий дикарь ловко увернулся.

– Сиротки-с, – вздохнул священник, отвечая на первый вопрос начальника и стараясь замять неловкую выходку мальчишки.

– Нет, вы посмотрите-ка… Нос ему не понравился, изволите видеть!.. – жаловался Дормидон, обиженно глядя искоса на мальчика, который стоял в трех шагах. Маленький дикарь понял, что старик с красным носом осердился, и потому он держался настороже, видимо готовясь в случае крайности к побегу.

– Простите несмысленного… – кротко заметил священник. – Сиротки оба, некому было научить… – И он опять протянул начальнику табакерку.

– Откуда? – спросил Дормидон, смягчаясь.

– Моего приходу. Один из Палихи, вот этот (и он указал на черного дикаря). Мать недавно умерла, а отец, может, слыхали, – духовного звания человек, расстрига, где-то по свету шатается. Неведомо, жив ли, или принял уже безвестную кончину. А другой, – священник наклонился и добавил шепотом: – происхождения, можно сказать, благородного.

При этих словах отец Иоанн тряхнул свою широкую рясу, точно желал из нее вытряхнуть жука или таракана. Действительно, сзади, стараясь укрыться в складках, прильнул к священнику худой белокурый мальчишка. Два больших глаза, испуганных, точно у пойманного голубя, уставились на Дормидона, и мальчик опять потянулся к священнику грязными худыми ручонками.

– Вот оно что… – кивнул Дормидон головой. – Как же это… а?.. случилось-то?..

Священник опять наклонился к уху начальника.

– Была тут, знаете, духовного звания вдовица… в бедственной своей жизни совратилась с пути… Вероятно, изволили знать господина Пандектова, инженера…

– Знал… От него, подлеца, можно ожидать.

Священник вздохнул и слегка возвел глаза к небу.

– В Петербурге теперь, говорят… наслаждается жизнию, а несчастная сия, приняв многое бесчестие и тяжко искупив свой грех, недавно скончалась. Так вот я к вашей милости прибегаю с заступничеством. Примите сирых на ваш завод…

Дормидон опять принял понюшку, прочихался, на этот раз без всяких замечаний со стороны дерзкого Сеньки, и затем кликнул проходившего мимо чернорабочего.

– Эй ты, как тебя…

Рабочий подошел и, неповоротливо сняв фуражку, ответил:

– Аксёном звали.

– Куда идешь, Аксён?

– Да вот, Дормидон Иваныч, от монтера теперича…

– Ну ладно, от монтера после сходишь. А пока веди вот этих двух к шорнику. Слышишь? Скажи: начальник прислал. Пусть пока в сторожевской живут. Кормить их там… понимаешь?..

– Понимаем… – кивнул рабочий головой. – Ну ступай, пострелята, вперед!

Священник перекрестил мальчишек уже вдогонку и пошел по улице рядом с Дормидоном, довольный, что удалось исполнить доброе дело. Судьбу двух сироток он считал устроенной. Неуверенным шагом двое мальчишек, приближавшихся теперь к черным воротам завода, вступали на определенную жизненную дорогу.

Из большой трубы, торчавшей над заводскими постройками, валил дым; глухой смешанный гул несся из темных заводских зданий. Гул этот, по мере того как мальчишки подходили к заводу, усиливался и будто надвигался на них. Белокурый Ванька, быть может, от благородных родителей унаследовал более тонкую организацию и чуткое воображение; его лицо все более омрачалось и становилось грустнее. В угрюмом ворчании завода ему слышался скрежет и сдержанное злобное ожидание… Темная полоса дыма лениво и с какой-то безнадежной медленностью развертывалась траурной полосой высоко в синем небе; теперь она клубилась над его головой, скрывая солнце, и ее мрачная тень отражалась на детском лице. Голубые глаза наполнялись слезами, зрачки расширялись, и выражение беззащитности и покорного страха застывало в тонких чертах. Когда дети прошли по коридору входной будки и ступили во двор, их поразило внезапно наступившее молчание. Стук, грохот и металлический скрежет завода вдруг прекратились, точно по волшебству, и только черный дым по-прежнему застилал солнце.

– Пошел, пошел, – чего боишься, – подтолкнул рабочий остановившегося в испуге мальчишку. – Слышь, братец! – окликнул он пробегавшего мимо другого рабочего. – Где шорник?

– У главного приводу, – сказал тот, пробегая мимо. – Вишь, она стала.

Они направились через двор к темневшей внизу двери.

– Тебя как кличут, слышь?

Ванька почувствовал, что его дергают за рукав. Это невольный товарищ его бедствий, храбрый Сенька, нашел в себе достаточно развязности, чтобы вступить в разговор. Ванька посмотрел на него мутным взглядом и ничего не ответил; но этот немой взгляд, эти искаженные черты были, по-видимому, очень красноречивы; казалось, они объяснили менее чуткому Сеньке их общее положение. Он взглянул на сдержанно молчавшее темное здание, на черную пелену дыма, которая все так же медленно клубилась в вышине, и вдруг остановился. Его черные глазенки забегали по сторонам, вся юркая фигура как-то сократилась, точно у зверька, готовящегося скользнуть в какую-нибудь нору. Провожатый вовремя заметил эти приготовления и поспешил разрушить их посредством легкого подзатыльника.