Читать книгу Тобор Первый - Владимир Михановский - Страница 1

Картина освещается косыми лучами яростного солнца.

Почва изрыта воронками, словно язвами лицо прокаженного. Каждая воронка – это кратер с рваными краями, который образовался на месте падения и взрыва метеорита. Метеоритный ливень и не собирается утихать, и красноватая порода вулканического происхождения непрерывно содрогается.

На обзорном экране отлично видно, как взрывы ежесекундно вспыхивают то тут, то там, – беззвучно, как и все, что происходит в безвоздушном пространстве. После каждого взрыва ввысь вздымается великолепный султан, от которого на израненную безжизненную почву падает длинная черная тень. Затем потревоженная пыль и мельчайшие осколки породы медленно оседают. И столь же медленно, словно бы нехотя, укорачивается, сходит на нет тень от султана.

Метеориты, конечно, выстреливаются с определенной закономерностью, но угадать ее нелегко не то что человеку, но даже мощному ионному мозгу, поднаторевшему в искусстве решения подобных задач. Да и то сказать, ведь для решения этой задачи отводится не какое-то там спокойное время, достаточное для того, чтобы обдумать ответ, как студенту на экзамене, а десятые и сотые доли секунды. И от решения этой задачи зависит не отметка в зачетной книжке и даже не судьба стипендии, а жизнь. Да, жизнь того, кто теперь преодолевает очередную полосу препятствий.

Впрочем, еще ведь труднее не только то ли вычислить, то ли угадать, куда угодит метеорит, но и увернуться от него. Тут уж необходимы совершенно дьявольская ловкость и быстрота реакции.

Задача того, кто преодолевает опасную полосу, стала бы куда проще, будь у него в наличии обычная танкетка на гусеничном или колесном ходу, которыми, как правило, пользуются космонавты при высадке на новую, неисследованную планету, или шагающий манипулятор, или – на худой конец – хотя бы стандартный панцирь, снабженный противометеоритным полем. Но как быть, если ничего такого у испытуемого не имеется и ему приходится рассчитывать только на себя, на личные, как говорится, возможности?.. Ничего не попишешь, таков девиз нынешнего, заключительного цикла испытаний: аварийные условия. Именно они составляют суть решающего испытания Тобора, многотрудного экзамена, который должен продлиться более трех суток.

Люди, сидящие в сферозале, знают: метеоритная полоса, как говорится, цветочки – главное впереди. В отличие от них Тобору неизвестно о том, что подстерегает его на каждом последующем этапе… Выскочив без всякой подготовки на метеоритную полосу, он знал только одно: бомбардируемое поле необходимо не только преодолеть, сохранив собственное существование, но и пересечь егоза максимально короткое время, поскольку каждая секунда промедления сверх расчетной засчитывается как штрафная.

Сама по себе формула экзамена проста – проще не бывает: действие происходит, условно говоря, на чужой планете; предположим, что группа космонавтов-изыскателей, и с ними белковый помощник Тобор, отдалилась от материнского корабля и попала в беду, оказалась начисто отрезанной от внешнего мира. Все средства связи вышли из строя (как показала многолетняя история освоения далеких планет, такое, увы, подчас случается, какой бы совершенной ни казалась техника: природа неистощима на выдумки и у каждой планеты свой норов). И вот, пока люди отсиживаются в пещере или каком-нибудь другом случайно подвернувшемся укрытии, Тобор должен как можно быстрее добраться до корабля, чтобы сообщить о случившемся и вернуться с подмогой. Промедление смерти подобно – гибели целой группы. И вот на этом-то своем пути к звездолету Тобор и должен преодолеть разного рода препятствия – плод хитроумных выдумок инженеров и техников испытательного полигона, помноженный на соответствующие страницы документальных отчетов космических экспедиций…

Тускло мерцает огромный экран в напряженной полутьме зала. Трансляцию с дальнего полигона ведут бесстрастные приборы. Там, за десятки километров от уютного сферозала, проходит испытание, должное дать оценку многолетнему труду многотысячного коллектива.

Если Государственная комиссия примет Тобор – рукотворное создание, в котором соединились, сплавились воедино качества машины и живого организма, то камеры синтеза Зеленого городка получат как бы образец, матрицу, по которой можно будет выращивать сотни и тысячи Тоборов – незаменимых помощников человека и на Земле, и в просторах Солнечной системы, и на далеких космических путях.

А главное, уже сейчас, когда проходят заключительные испытания Тобора Первого, готовится звездная экспедиция в район Бета Лиры, капитану которой зеленогородцы обещали предоставить помощника.

Потому-то и думать не хочется никому из сидящих в зале, что испытание может сорваться, окончиться неудачей.

Нынче связь с полигоном, разумеется, строго односторонняя. Никаких команд, никаких пояснений и добрых советов не может сейчас получать Тобор от своих создателей и воспитателей. Ведь все средства связи, согласно сценарию экзамена, пришли в негодность.

Спешит, торопится Тобор. Путь его далек и труден, чужая планета коварна, и только на собственные силы и смекалку может он рассчитывать.

Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от норовящих ужалить метеоритов.

Влево… зачем-то чуточку назад… вправо… И вдруг, когда впереди раздался особенно сильный взрыв, Тобор замирает на месте. Идут секунды, бесстрастно-торопливо перепрыгивает с деления на деление алая точка на циферблате хронометра – он здесь же, рядом с экраном, а Тобор неподвижен, словно изваяние.

Ивану чудится, что пауза разрастается снежным комом, который катится с горы. «Скорее! Скорее!» – мысленно кричит, молит, требует Иван, глядя на фигуру, замершую посреди экрана.

То ближе, то дальше вспыхивают фонтаны метеоритных взрывов, а Тобор все чего-то выжидает.

«Стратегию новую, что ли, вырабатывает?» – мелькнула у Ивана догадка.

Люди в зале сохраняют спокойствие. Они знают, что Тобор лишен каких бы то ни было ограничителей и полностью самостоятелен в своих действиях. Для выполнения задания ему даны определенный отрезок времени плюс полная самостоятельность. Как распределить и использовать это время – его дело. Так что сиюминутное поведение Тобора – быть может, вынужденная пауза, необходимая для того, чтобы правильно оценить конкретную ситуацию, решить, как лучше действовать дальше…

Блюдца-фотоэлементы Тобора настороженно обшаривают кусок метеоритной полосы, который еще предстоит преодолеть. До кромки поля расстояние еще изрядное – километра четыре, прикидывает Иван. Не слишком ли все-таки медлит Тобор? И к земле вроде слишком уж прижался. Никогда прежде так не распластывался…

Иван до боли прикусил губу, и в этот самый момент Тобор, оттолкнувшись пружинящими щупальцами, прыгнул вперед, в сторону большой, еще дымящейся после взрыва воронки.

Нет, это не могло быть случайностью. Любое движение Тобора – Иван знал – рассчитано до миллиметра.

Описав крутую параболу, Тобор свалился в горячую, с рваными краями воронку.

Сзади послышались одиночные аплодисменты. Иван, сидевший в одном из передних рядов, обернулся. Хлопал розовощекий альпинист, сидевший на самой верхотуре, в последнем ряду. Увидя, что привлек общее внимание, он смутился и опустил ладони на откидной пюпитр для бумаг. Аким Ксенофонтович, мельком обернувшись, едва удостоил альпиниста каким-то отсутствующим взглядом и снова вперил взор в экран, на который Иван мог бы поклясться – смотрел безотрывно с самого утра, когда Тобор только начал свой путь по условной планете.

– Точность-то прыжка какая-загляденье! Тобор опустился в воронку, не задев края, – пробормотал альпинист, как бы оправдываясь.

– Все верно, дружище! – неожиданно поддержал его молодой вестибулярник, подмигнув Ивану.

– И дальность прыжка отменная, – добавил Иван. Альпинист расцвел от поддержки. Здесь, в компании знаменитых ученых, он чувствовал себя явно не в своей тарелке.

– В прошлом феврале на Тянь-Шане у нас с Тобором произошла смешная история. Он должен был перепрыгнуть с одного пика на другой… – начал альпинист, но посмотрел на каменный затылок Акима Ксенофонтовича и осекся.

– Интересно, зачем Тобору понадобилось прыгать в воронку? – простодушно пробормотал какой-то инженер после непродолжительной паузы. Ему никто не ответил.

«А вопрос интересный. И совсем не простой», – подумал Иван. Ведь до сих пор, преодолевая метеоритную полосу, Тобор избегал воронок. Теперь же путь его искривился, он перемещался по ломаной линии, прыгая из воронки в воронку.

До первой остановки Тобора штрафных секунд с утра набежало, в общем-то, совсем немного. И Тобор оставался – тьфу-тьфу! – цел и невредим, одно за другим преодолевая на пути неожиданные для него препятствия.

И все-таки что-то в поведении Тобора в последние минуты насторожило Ивана. Будто предчувствие беды некоей тенью набежало на широкий экран и уже не оставляло его.

Иван исподлобья окинул зал, проверяя свое впечатление. Однако все, с мнением которых он считался, были спокойны. Лицо представителя Космосовета, крупное, словно высеченное из цельной глыбы мрамора, выглядело непроницаемым. Глядя, как Тобор осторожно высовывается из воронки перед очередным прыжком, выискивая следующую, представитель Космосовета неожиданно улыбнулся, отчего сразу утратил значительную дозу солидности и неприступности, и поправил упавшую на лоб мальчишескую челку.

Иван сжал покрепче подлокотники кресла и окончательно успокоился. «Просто лезет в голову всякая чепуха, – подумал он, сердясь на самого себя. – Переутомился, перенервничал в последние недели перед испытаниями Тобора, вот и все дела. Нужно взять себя в руки».

– Что скажете, товарищ Суровцев? – наклонившись к нему, быстрым шепотом спросил Аким Ксенофонтович, сидевший рядом, и кивнул в сторону Тобора, который в этот момент ловко приземлился в очередную воронку.

– Тобор придумал новую тактику, – ответил Иван.

– Значит, по-вашему, все в порядке вещей?

– Думаю, да.

– Гм-гм… Но за счет ломаных путь Тобора удлиняется, заметил Аким Ксенофонтович. Иван пожал плечами:

– Зато безопасней становится.

– Пожалуй, – согласился Аким Ксенофонтович. – Но у меня к вам вопросик один, Иван Васильевич.

– Слушаю…

– Вы обучали Тобора тактике использования воронок от взрывов?

– Нет.

– Так я и думал! – живо прошептал Аким Ксенофонтович. Значит, Тобор самостоятельно дошел до этого, Причем не в спокойной учебной обстановке, а, можно сказать, в боевых условиях, когда времени на долгие размышления нет.

– В боевых условиях? – переспросил Суровцев.

– Именно в боевых! Я не обмолвился.

– Что вы имеете в виду?

– Позже, позже об этом, – махнув рукой, озабоченно пробормотал старик.

– Не могу только понять, по какой ассоциации пришел Тобор к своему решению, – проговорил негромко Суровцев.

Аким Ксенофонтович покосился на него, хотел было что-то сказать, ио промолчал.

К этому времени Тобор почти преодолел метеоритную полосу: ему оставалось сделать три-четыре прыжка, чтобы выйти из опасной зоны. Глядя на посуровевший профиль своего соседа, Суровцев понял, что старик явно чем-то недоволен. У него (это знали все в ИСС – Институте Самоорганизующихся систем) был отличный нюх на всякого рода «неполадки в пробирной палатке», если употреблять излюбленное выражение Акима Ксенофонтовича. Недаром же руководство назначило его ответственным за решающий цикл испытаний Тобора Первого.

– Черт знает что! Будто не прямая трансляция, а замедленная съемка, – буркнул Аким Ксенофонтович, ни к кому не обращаясь, когда Тобор снова замешкался.

– Всего две секунды лишних… – машинально произнес Суровцев.

– Из этих секунд складываются штрафные минуты и часы, сказал Аким Ксенофонтович.

– Путь впереди большой. Нагонит! – вмешался в их разговор вестибулярник.

Суровцев не один год занимался «воспитанием», совершенствованием сложнейшей белковой системы, именуемой Тобором, или Тобором Первым. Заставлял его усваивать все новую и новую информацию, учил решать разнообразные задачи, исподволь, основываясь на трудах великих философов, обучал логике, гибкой и в то же время несокрушимой, как клинок дамасской стали. Не раз Суровцев наблюдал Тобора и в «полевых» условиях ведь он бессменно сопровождал своего воспитанника и на все учебные полигоны Зеленого городка, и на «практику» в открытом космосе, и на дальние поиски, которые проводились на Марсе и Венере. И никогда Иван не переставал любоваться своеобразной грацией движений Тобора, никогда не мог он привыкнуть к этому захватывающему зрелищу – Тобор в прыжке. Оттолкнувшись всеми щупальцами враз и вытянув их в прыжке вдоль тела, он ввинчивался в воздух, подобный живой торпеде. Глядя на экран, Суровцев вспомнил приезжего скульптора, который провел в Зеленом городке несколько месяцев в поисках сюжетов. Из всего, что делают ученые Зеленого, скульптор больше всего восхищался Тобором и говорил, что непременно сделает скульптуру для марсианской выставки «Род человеческий», которая, по замыслу, должна была отразить все, чего достигли люди за всю свою многотысячелетнюю историю. Скульптор рассказывал, что назовет свою работу «Душой исполненный полет» и изображать она будет Тобора в прыжке…

Последний точный прыжок – и метеоритная полоса остается позади. «Жаль, нет сейчас в сферозале скульптора, – подумал Суровцев. – Такой прыжок наверняка вдохновил бы его». Тобор прыгнул по всем правилам сложной и тонкой легкоатлетической науки – под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально возможный отрезок, и уже в полете сумел увернуться от раскаленного болида – на обзорном экране этот увесистый обломок оставил прерывистый тающий трек.

Суровцев вытер взмокший лоб. Еще одно препятствие преодолено. И даже запас штрафного времени на последних прыжках Тобор умудрился преуменьшить. Почему же начальник испытательного цикла продолжает хмуриться?..

Люди в зале задвигались, зашумели, как всегда бывает после длительного напряжения.

– Вот теперь мы можем вернуться к нашему разговору, – сказал Аким Ксенофонтович Суровцеву.

– Насчет цепочки ассоциаций Тобора?

– Да. Я понял, как Тобор догадался прыгать из воронки в воронку. Но начну по порядку. У нас в клубе шел недавно фильм времен последней великой войны.

– Исторический?

Аким Ксенофонтович покачал головой:

– Не исторический, а старый. Он вышел сразу после войны, в пятидесятые годы прошлого века. Об обороне города на Волге. Я смотрел его дважды в институтском клубе. И вам советую посмотреть, Иван Васильевич. Духоподъемный, я сказал бы, фильм.

– Я видел его.

– Ах, вот как. А Тобору показывали?

– Нет. Мне показалось, что фильм для него неинтересен. Не несет нужной для него информации, – счел необходимым пояснить Суровцев, бросив взгляд на Акима Ксенофонтовича.

– Мне вот так не показалось, – произнес Аким Ксенофонтович, – и я попросил киномехаников прокрутить фильм специально для Тобора. И считаю, что исправил вашу ошибку. Только что мы убедились в этом, следя, как Тобор преодолевает метеоритную полосу.

– Не понимаю…

– А вы подумайте.

– Постойте-ка! – осенило вдруг Суровцева. – Эпизод контратаки?..

– Ну да.

Суровцев мигом припомнил документальные кадры старинного фильма, взволновавшие его.

…От города остались одни руины. В небе висят тысячи самолетов, поливая их смертью. Не верится, что среди обломков может сохраниться жизнь.

В воздухе носятся клочья черной сажи. Позади пылает Волга. Фашисты опрокинули в нее несколько десятков цистерн с нефтью и подожгли горючее, чтобы сбросить защитников города в океан пламени.

Тракторный завод. Солдаты идут в контратаку под артогнем противника. Они прыгают в свежие, еще дымящиеся воронки от мин и снарядов… Инстинкт подсказывает бойцу: маловероятно, чтобы снаряд дважды угодил в одну точку…

– Молодчина Тобор! – вырвалось у Суровцева.

– Цыплят по осени считают, Иван Васильевич, – произнес негромко Аким Ксенофонтович, перевел взгляд на экран и добавил: – Давайте-ка проследим за следующим этапом.

Что-то явно беспокоило старика, но Суровцев не стал его расспрашивать: знал по собственному опыту – это бесполезное занятие.

Метеоритная полоса, которую, в общем, успешно, если не считать нескольких штрафных минут, преодолел Тобор, представляла собой имитацию поверхности планеты, лишенной атмосферы, – вроде Луны.

Организаторы испытаний, обсуждая проект полосы препятствий, которую предстояло преодолеть Тобору, стремились к контрастным эффектам, к максимальному «перепаду условий» между двумя соседними участками экзаменационной трассы. Чем сильнее, чем неожиданнее для Тобора эта разница физических условий, тем труднее ему придется…

Вакуумный участок отделялся от соседних силовым полем, которое не давало просачиваться снаружи воздуху: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности.

В последнем прыжке Тобор с налета протаранил невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят – шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.

…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в царство оглушающих звуков – грома, треска, свиста, грохота.

По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, снабженную мощной, к тому же еще не устоявшейся, атмосферной оболочкой. Здесь Тобора подстерегали передряги другого рода – грозы, вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.

Люди в зале оживились. Ведь именно такие физические условия ожидались на предполагаемой планете, которая, согласно расчетам астрофизиков, вращалась вокруг Бета Лиры. Именно туда должен был полететь первый Тобор вместе с экипажем людей…

– Не многовато ли нагрузки для одного дня?.. – бросил кто-то реплику.

– С утра это уже девятый этап! – подал голос представитель Космосовета.

– Думаю, что нет, не многовато, – произнес Аким Ксенофонтович. – А вы что скажете на сей счет, товарищ Суровцев? обратился он к Ивану.

– Потенциал Тобора до сих пор точно не определен, – сказал Суровцев. – Но, во всяком случае, потолок его возможностей чрезвычайно высок, и нечего опасаться, что мы его достигли или хотя бы приблизились к нему… Тобор способен за день выполнить и втрое, и вчетверо больший объем работы.

– Откуда это видно, Иван Васильевич? – спросил представитель Космосовета.

– Перед нынешними испытаниями мы проводили контрольные тесты, – ответил Суровцев. – Тобор находился в непрерывном напряженном действии более двенадцати суток…

– Непрерывном? – переспросил представитель Космосовета и, когда Суровцев кивнул, сделал какую-то пометку в блокноте, который в течение всего времени испытаний лежал перед ним раскрытый на пюпитре.

– Без отдыха… – вздохнул альпинист.

В зале заулыбались.

– В горах мы с Тобором всегда устраивали привалы, – добавил альпинист, поняв, что опять сморозил что-то не то.

– Видите ли, дорогой товарищ, как ни крути, Тобор – машина, – снисходительно пояснил пожилой усатый инженер, до сих пор молчавший. – А машина не ведает усталости. Привал, видимо, был необходим вам, но отнюдь не Тобору.

– Иногда и металл устает, – возразил ему альпинист, вдруг обуянный бесом противоречия.

– Значит, это плохой металл, – отрезал Аким Ксенофонтович резко.

…Солнца на экране не видно – лучи его бессильны пробиться сквозь низкие, стремительно бегущие куда-то плотные, как войлок, облака. Изредка из них брызжут косо летящие по ветру дождинки. «Набухшие тучи, как груди волчицы, по хмурой сентябрьской земле волочатся, тяжелые капли спокойно ложатся, и чудится: осень на землю сочится», – припомнились Суровцеву строки с детства любимого поэта.

Тобор уже освоился с новой обстановкой, приспособился к ней и уверенной, спорой трусцой продвигался вперед.

Путь ему преградил шумливый широченный поток. Берег приборы-трансляторы показали его крупным планом – был топкий, болотистый, щупальца Тобора увязали в нем почти целиком, так что оттолкнуться для прыжка он никак не сумел бы.

Порывы ураганного ветра рябили и лохматили тяжелые метановые волны, которые с грохотом перекатывали валуны.

Тобор подошел к самой кромке пенящейся пузырчатой жидкости и, снова выдержав – в который раз за сегодняшний цикл!.. – томительную паузу, бросился в поток. Он плыл словно угорь, избегая столкновений с каменными глыбами и стволами деревьев.

Когда Тобор, подняв целое облако брызг, выпрыгнул на противоположный крутой берег, инструктор по плаванию. маленький тщедушный человечек, оглянулся и, не в силах скрыть ликующую улыбку, победоносно оглядел зал. С самого утра, в ожидании этого мгновения, он не проронил ни слова, и все разговоры и споры ученых шли как бы в стороне, не задевая его сознания. Теперь наступил и на его улице праздник. Как-никак это именно он ведь обучал Тобора плаванию, он, и никто другой, передал, привил ему сложное искусство балансирования в бегущей, неверной жидкости, так и норовящей перевернуть тебя щупальцами кверху… И теперь инструктор по плаванию наслаждался своим законным триумфом, как победитель древней Олимпиады – лавровым венком. Глядя на счастливую улыбку инструктора, альпинист позавидовал ему в душе.

Берег был усеян острыми камнями. Легко миновав их, робот стал подниматься по крутому каменистому склону. Он полз по-пластунски, используя малейшие неровности почвы.

Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в зал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.

Как только предоставлялась возможность, Тобор перемещался излюбленным своим способом – огромным прыжком. Кто-то из ученых заметил, что на этом участке Тобору сподручней было бы передвигаться с помощью гусеничного хода, и его реплика сыграла роль спички, поднесенной к сухому валежнику: в сферозале тотчас разгорелся спор. Точнее сказать, это был отголосок и продолжение прежних споров, которые возникли в давние времена. Тогда обсуждался вопрос, какой способ перемещения предоставить юному Тобору, только что покинувшему материнское лоно – камеру синтеза. Одни предлагали поставить Тобора на гусеницы, другие – на колесную площадку.

Академик Аким Ксенофонтович Петрашевский, бессменный координатор гигантского проекта «Тобор», тогда же веско заявил, выслушав предварительно все мнения, все доводы «за» и «против»:

– Шаги, шаги и только шаги! Бег – пожалуйста! Прыжки превосходно! Природа за миллионы лет эволюции не придумала колеса, и это неспроста. Будущее за шагающими и прыгающими механизмами.

…Суровцев припомнил, как четыре года назад он переступил порог Института самоорганизующихся систем.

– К чему вообще Тобору ползать по земле? Дадим ему крылья – и пусть летает!.. – предложил тогда вгорячах юный бионик, только что окончивший биофак МГУ и получивший – жутко ему повезло, просто сказочно, весь курс завидовал! – назначение в Зеленый городок.

– Летать-то мы его научим, коллега, – махнул рукой Аким Ксенофонтович и обстоятельно пояснил: – Это от нас не уйдет. Белковый, как правило, неплохо ориентируется в пространстве и перемещается в нем. Тем более белковый такого класса, как Тобор. Куда труднее научить его ходить по земле, да так, чтобы никакие преграды не были ему помехой. Без такого умения пользы от нашего Тобора будет на грош – что на грешной Земле, что в дальнем космическом поиске.