Читать книгу Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб - Владимир Рохмистров - Страница 1

Тридцать первого августа 1907 года, в условиях строжайшей секретности в Санкт-Петербурге графом Извольским и британским послом сэром Артуром Николсоном было подписано историческое Русско-английское соглашение о территориальной неприкосновенности Тибета, разделе сфер влияния в Иране и исключении Афганистана из сферы интересов России. Русские признали Афганистан сферой британского влияния и заверили, что при гарантировании свободы торговли не станут посылать туда агентов и все политические сношения с Кабулом будут вести только через Лондон. Со своей стороны англичане гарантировали неизменность политического статуса Афганистана. Кроме того, признавая обоснованность беспокойства Санкт-Петербурга о возможном совместном выступлении Британии и Афганистана против царского правления в Средней Азии, англичане торжественно обещали, что никогда не будут предпринимать ничего подобного, более того, будут даже удерживать Кабул от любого проявления враждебности к России.

Это означало, что на международной арене происходил очередной передел сил: Россия, Англия и Франция объединялись против нового мощного противника – Германии и ее союзников – Австро-Венгрии и Италии. Начинался следующий виток истории, благодаря которому закончилось столетнее противостояние двух держав – России и Англии, – возникшее на почве их интересов в Центральной и Средней Азии.

За формальное начало этого противостояния с легкой руки английского исследователя Питера Хопкирка мы можем принять двадцать пятого июня 1807 года – дату начала личных переговоров Александра I и Наполеона I в Тильзите.

Вот что пишет по этому поводу Хопкирк в своей книге «Большая игра. Секретные службы в высокогорной Азии»:

«Если кого-то и можно считать ответственным за создание мифа о русской опасности, то это будет не кто иной, как заслуженный английский генерал сэр Роберт Вильсон. Ветеран многих кампаний, имевший репутацию человека вспыльчивого как на поле боя, так и вне его, он интересовался русскими делами давно и внимательно. Именно он первым предал гласности известные ныне слова Александра, с которыми тот в 1807 году ступил на плот в Тильзите: „Я ненавижу Англию не менее чем вы, и готов помогать вам в любом предприятии против нее“».

Сэр Роберт Томас Вильсон, английский генерал, родившийся в 1777 году, в двадцать два года участвовал в несчастной экспедиции англичан в Голландию, потом отправился в Египет и по возвращении оттуда издал любопытное сочинение о проходивших там военных действиях. В 1806 году он сопровождал генерала Гетчинсона, отправленного с особым поручением к Александру I, и, поступив волонтером на русскую службу, участвовал в войне 1806–1807 годов. Каким образом удалось ему услышать фразу, предназначенную только для ушей Наполеона, остается лишь гадать. Переговоры в Тильзите, происходившие с 25 июня по 9 июля 1807 года, велись в обстановке строжайшей секретности. Главы государств России и Франции встречались с глазу на глаз на специально установленном посредине величественной реки Неман плоту. Содержание их личных бесед осталось неизвестным, за что историки даже окрестили эти переговоры «тайнами Тильзита».

Хопкирк же говорит на этот счет следующее: «Но несмотря на эти предосторожности, британская секретная служба, годовой бюджет которой составлял сто семьдесят тысяч фунтов стерлингов, направляемых в основном на взятки, сумела внедрить своего агента – предателя из русских аристократов, – который сидел, спрятавшись под баржей в воде, и слышал каждое слово». Фамилия «предателя», естественно, умалчивается. А поскольку эту роковую фразу предал гласности сэр Роберт Вильсон, надо полагать, что и агента этого нанял (или выдумал) лично он.

Такую фразу и в самом деле можно предположить с большой долей вероятности. Точно также как и то, что отец Александра I был убит не без происков британской дипломатии, поскольку на классический вопрос всех расследований: кому это было выгодно? – можно ответить без колебаний: Англии. Ни для кого никогда не было секретом, что Павел I в союзе с Наполеоном Бонапартом готовил поход в Индию, и поход этот был остановлен только внезапной смертью царя. Отправленных казаков вернули уже с полпути. И Александр, выросший под сильным влиянием французского воспитания и с детства привыкший дружить с Парижем, вполне мог сказать такое о стране, пусть даже просто порадовавшейся смерти его отца. Тем более что Наполеон хотел от него услышать как раз нечто подобное. Однако не следует забывать и другой стороны медали: фразы глав государств или их дипломатических представителей, сказанные с глазу на глаз, обычно имеют некий частный политический расчет, вследствие чего, будучи вынесены на свет божий – в иной контекст, могут сильно исказить ситуацию. И в этом случае «если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно…»

Для политиков игра словами – дело привычное, ибо для них зачастую «язык существует для того, чтобы скрывать свои мысли». И если та или иная фраза запускается в оборот, значит, тому, кто это делает, это зачем-нибудь нужно. В данном случае запустил в оборот фразу, а фактически начал игру, сэр Роберт Вильсон, совсем не походивший по определению Лермонтова в предисловии к «Герою нашего времени» «на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы».

После Тильзитского мира в октябре 1807 года Вильсон приехал в Петербург с поручением лорда Каннинга попытаться предотвратить окончательный разрыв между Россией и Великобританией. Петербургское общество тогда с восторгом встретило британского офицера. Это составило разительный контраст с холодным приемом, оказанным посланцу Наполеона генералу Савари, в котором все тогда видели одного из организаторов казни герцога Энгиенского. Однако Вильсон принялся активно распространять в Петербурге британский памфлет «Размышления о Тильзитском мире», содержавший множество намеков на неискренность Александра I при заключении мира с Францией. Подобная «услуга» была совершенно ни к чему российскому императору, поэтому он не удостоил полковника аудиенции. Сменивший Будберга на посту министра иностранных дел Румянцев оказал Вильсону ледяной прием. В итоге письмо сэра Роберта к императору с «конфиденциальными сообщениями» от Каннинга было возвращено нераспечатанным, а вскоре, 8 ноября 1807 года, Вильсон и вообще получил приказ немедленно покинуть Петербург. Возможно, эта неудача впоследствии и подтолкнула сэра Роберта на путь русофобии.

Однако в то время, судя по всему, Вильсон еще не утратил надежды на дружбу Англии и России. В начале испанской войны он отправился в Лиссабон для формирования вспомогательных португальских частей, с которыми принял участие в войне на Пиренеях. А в 1812 году, когда война России с Францией стала абсолютно неизбежна, вновь перебрался в Россию, где все тот же Александр I принял его весьма благосклонно. Во время Отечественной войны и в кампаниях 1813–1814 годов Вильсон состоял при главной квартире Кутузова, а потом при императоре в качестве официального английского представителя. В его тайную задачу входило ни в коем случае не допустить заключения сепаратного мира России с Францией. Но при этом сэр Вильсон лично участвовал в сражениях. За сражение при Лютцене он был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Также участвовал сэр Роберт Вильсон в битвах при Дрездене, Кульме и Лейпциге. Александр остался им очень доволен, даже наградил его за личную храбрость орденом Святой Анны 1-й степени. Закончил кампанию сэр Роберт генерал-майором. Однако раз запавшая мысль уже не давала Вильсону покоя всю его оставшуюся жизнь.

Вернувшись в Англию и успев пройти в парламент, генерал сэр Роберт Вильсон в 1817 году издал сочинение „А sketch of military and political power in Russia“ («Описание военной и политической мощи России»), которым поначалу даже навлек на себя гнев властей как человек, единолично организовавший кампанию против русских, являвшихся тогда союзниками Британии и выглядевших в глазах большинства спасителями Европы. Генерал вдруг принялся опровергать «романтические бредни» о благородстве русских солдат и особенно любимцев печати и общественности – казаков. Не следует забывать, что как раз незадолго до этого Англия восторженно рукоплескала графу Платову, и вдруг – такие откровения. Тем не менее этот резкий обличительный памфлет против британского союзника, опубликованный анонимно, быстро стал бестселлером и выдержал пять переизданий.

Памфлет, в авторстве которого никто не сомневался, утверждал, что воодушевленная своим неожиданным могуществом Россия планирует выполнить «предсмертное завещание» Петра Великого и завоевать весь мир. Первой целью русских станет Константинополь, затем они поглотят остатки обширной, но угасающей империи турецкого султана, а после настанет черед Индии. Доказательствами своего сенсационного утверждения Вильсон считал все продолжающееся увеличение российской армии и неустанное расширение царских владений. «Александр уже имеет гораздо более сильную армию, чем того требуют интересы обороны и выдерживают его финансы, и все же продолжает усиливать ее», – предупреждал он.

Вильсон подсчитал, что за шестнадцать лет пребывания на троне Александр присоединил к российской империи двести тысяч квадратных миль с тринадцатью миллионами новых подданных. Для большей наглядности к книге прилагалась складная карта, на которой новейшие границы России были обозначены красным цветом, а прежние – зеленым. Карта отчетливо демонстрировала, как существенно приблизились армии Александра не только к столицам Западной Европы, но и к Константинополю, ключевому пункту разрушающейся Оттоманской империи и, вероятно, самому прямому пути в Индию.

Да, путь из России в Индию через Константинополь и проливы успешно проделал простой купец Афанасий Никитин еще в середине XV века, за двести лет до того, как, опьяненные жаждой морских географических открытий, попали туда англичане. Оттоманская же столица была уязвима для нападения России сразу с трех направлений: через западное побережье Черного моря, где сейчас находится Румыния, через то же самое море из Крыма и через Кавказ и Анатолию. После овладения ближневосточными землями султана Александр был бы в состоянии напасть на Индию либо через Персию (бумаги, захваченные у Наполеона, показывали, что этот путь рассматривался как вполне возможный), либо с помощью военно-морских сил Персидского залива. Такое плавание заняло бы не больше месяца, в то время как англичанам приходилось добираться туда едва ли не целый год вокруг мыса Доброй Надежды.

«Десять лет назад, – писал Вильсон, – у царя была армия численностью всего восемьдесят тысяч человек. Сейчас она составляет уже шестьсот сорок тысяч, не считая войск резерва и милиции, а также татарской конницы». Но самое главное – не было в мире «никого смелее» русского солдата, и он «может быть жестоким». А кроме того, ни одна армия не могла столь успешно совершать «марши, невзирая на лишения и голод», как русская. И Вильсон осуждал эту все возрастающую мощь России, направленную на подавление ее недальновидных союзников, и прежде всего Британии. «Россия, использовав в своих интересах перенесенные Европой страдания, взяла в свои руки скипетр мирового господства», – заявлял генерал. В результате царь – человек, «опьяненный властью», – теперь представлял, по его мнению, угрозу британским интересам даже большую, чем некогда Наполеон. Англичанам отныне оставалось лишь наблюдать, как Александр будет использовать свою могучую армию, чтобы еще более расширить и без того огромную Российскую империю. «Все это несомненно доказывает, что он уже принял решение исполнить наказ Петра Великого», – заключал генерал. Близкое знакомство Вильсона с русским монархом, русские награды, свидетельствовавшие о знании им русской армии на поле боя, обеспечивали памфлету непререкаемый авторитет.

Таким образом, сэр Роберт Вильсон указал главную причину, по которой британцам следовало опасаться своего блистательного союзника. И этой главной причиной являлась угроза Индии – «жемчужине британской короны».

После Вильсона в Англии было много авторов, писавших на эту тему и получивших неофициальный титул русофобов. К ним относились ветеринар Уильям Муркрофт, британский офицер Александр Бернс и многие другие. Постепенно Большая игра британских политиков стала в Англии достоянием масс и в конце концов была опоэтизирована замечательным английским писателем Редьярдом Киплингом. В самом начале XX века в Англии в журналах «Макклюрз мэгэзин» (с декабря 1900 года по октябрь 1901 года) и «Кэсселлз мэгэзин» (с января по ноябрь 1901 года) публиковался роман Киплинга «Ким», который многие считают самым значительным из произведений этого автора. В октябре 1901 года роман вышел отдельным изданием сначала в Нью-Йорке, затем (с незначительными изменениями, в основном касающимися стихотворных эпиграфов) в Лондоне в издательстве Макмиллана, что свидетельствует о его необычайной популярности.

«Ким» – это классическая шпионская история, не только обессмертившая, но и опоэтизировавшая так называемую Большую игру, суть которой сводится к следующему. На протяжении второй половины XIX века на гигантских просторах Евразии в весьма драматичной форме разыгралось соперничество двух могучих империй того времени – Российской и Британской. Полем действия этой игры оказались все страны Ближнего Востока, Центральной и Южной Азии и Дальнего Востока – от Турции до Японии. В романе Киплинга русские враги выведены в весьма неприглядном виде. Они как царские агенты под видом простых охотников стремятся проникнуть в высокогорье и подкупить там северные ханства, спровоцировав их на восстание против британского господства.

Другой английский автор, Джон Бухан, также писал об этом в малоизвестном романе о Большой игре «Равнодушный», появившемся на год раньше «Кима». В этом романе герой погибает под прикрытием большого валуна в районе Хунзы, в полном одиночестве винтовочным огнем защищая от русских тайную тропу, по которой те пытаются проникнуть на территории, контролируемые английским правительством.

Каким образом и почему Лондон, находящийся намного далее от азиатских просторов, чем Санкт-Петербург, вдруг вступил в этих отдаленных районах Евразии в настоящую смертельную схватку с Россией? В нашей стране все эти события мало кому известны. В Англии же освещение истории англо-русских отношений того периода вполне основательно проделано такими видными историками, как Андерсон, Глизон, Ингрем, Марриот и Япп. В монументальном труде сэра Пендерела Муна «Британское завоевание и господство в Индии» Большой игре посвящено немало драматических страниц. В книге рассказывается не только о британских, но и о русских участниках игры, которые во всех отношениях были не менее способными, чем их британские противники, начиная с отважного Н. Н. Муравьева-Карского и «загадочного» Виткевича и кончая «грозным» Громбчевским.

Советские исследователи только в последние десятилетия существования СССР начали проявлять определенный интерес к игрокам своей стороны – «и испытывать за них немалую гордость». Наиболее основательно работал в этой области советский историк Н. А. Халфин, написавший в конце 1950-х – начале 1960-х годов несколько книг о деятельности России и Англии в Азии в XIX – начале XX веков. Не имея подходящего собственного названия для описываемых событий, наши авторы тоже стали называть их русской калькой с английского Great Game, то есть – Большой игрой. Сам термин «Большая игра» был введен в оборот английским джентльменом Артуром Конолли. Именно он в письме к своему другу первым и ввел в употребление это незабываемое наименование.

Подобных Конолли людей лучше всего характеризует Киплинг в своем романе «Ким», выведя их в образе Крейтона, «странного полковника без полка». «Никакие деньги и никакое служебное повышение не могли бы оторвать Крейтона от его работы по разведке в Индии, но, кроме того, в сердце его таилось желание получить право добавить к своему имени Ч. К. О. Он знал, что благодаря собственной изобретательности и помощи друзей можно добиться довольно почетного положения, но, по его глубокому убеждению, ничто, кроме научной работы и статей, отражающих ее результаты, не могло ввести человека в то общество, которое сам он много лет забрасывал монографиями о своеобразных азиатских культах и неизвестных обычаях. Девять человек из десяти, удрученные безмерной скукой, убегают с «вечера» в Королевском Обществе, но Крейтон был десятым, и по временам душа его тосковала по битком набитым комнатам в уютном Лондоне, где седовласые или лысые джентльмены, совершенно незнакомые с армией, возятся со спектроскопическими экспериментами, мельчайшими растениями мерзлых тундр, машинами, измеряющими электрическое напряжение, и аппаратами, при помощи которых можно разрезать левый глаз самки москита на слои в десятые доли миллиметра. Судя по всему, он должен был бы мечтать о вступлении в Королевское Географическое Общество, но мужчины, как и дети, выбирают игрушки случайно…»

Именно такие полковники, начинавшие с английской стороны с честолюбивых младших офицеров (субалтернов), а с русской – с отчаянных поручиков, и «играли» в Большую игру, посвятив ей всю жизнь, а часто и отдавая ее. Но почему же такое важное и ответственное государственное дело названо пусть даже и Большой, но все же – игрой? Судя по всему, за этим стоят специфические особенности английского характера.

Например, в другом романе, написанном в начале XX века английской писательницей венгерского происхождения баронессой Эммушкой Орци «The Scarlet Pimpernel», известном у нас под названием «Лига Красного цветка» или «Сапожок принцессы» и также чрезвычайно популярном тогда в Европе, рассказывается об отважных английских джентльменах, спасающих французских аристократов от ножа революционной гильотины. И там есть чрезвычайно характерный эпизод. Избавленная от ужасов революционного трибунала французская графиня обращается к одному из своих спасителей.

«– Объясните, зачем ваш предводитель… зачем вы все тратите деньги, рискуете жизнью, а ведь вы действительно ей рискуете, отправляясь в теперешнюю Францию, и все это из-за нас, французов, которые вам никто!

– Спорт, мадам, спорт, – ответил лорд Энтони веселым и громким голосом. – Вы же знаете, мы спортивная нация. А в наши дни пошла мода вырывать зайца из зубов гончей.

– Ах, что вы, милорд, какой спорт? Я уверена, у вас есть более благородные цели в этом опаснейшем предприятии.

– Мадам, буду рад, если вы их найдете. Что же касается меня, клянусь, я просто люблю игру, а эта игра наиболее увлекательная из всех, в которых мне когда-либо приходилось участвовать…»

И англичане играли в нее самозабвенно, любя игру ради самой игры и играя порой только ради возбуждения игрока и ощущения своей власти. «В этой работе жалованье – последнее дело. Время от времени Господь создает людей… которые жаждут бродить с опасностью для жизни и узнавать новости: сегодня – о каких-нибудь отдаленных предметах, завтра – о какой-нибудь неисследованной горе, а послезавтра – о здешних жителях, наделавших глупостей во вред государству. Таких людей очень мало, а из этих немногих не более десяти заслуживают высшей похвалы…» – писал Киплинг.

И здесь баронесса Орци как бы вторит ему, продолжая разговор юного английского лорда с дочерью графини.

«– И сколько же человек в вашей отчаянной лиге? – робко спросила Сюзанна.

– Всего двадцать, мадмуазель. Один руководит, остальные подчиняются…»

Есть какое-то необоримое обаяние в том, чтобы принадлежать к некой тайной организации, деятельность которой каждое мгновение балансирует на грани жизни и смерти. Каждый игрок выступает самостоятельно, и страна, от имени которой он выступает, в случае неудачи может легко отречься от своего резидента ради своих таинственных государственных интересов, заявив, что он действовал на свой страх и риск, а не по заданию сверху.

Однако в деятельности всяческих тайных обществ есть и другие «заманчивые» стороны. Тот же Киплинг писал: «Тайное ведомство обладает тем преимуществом, что от него не требуют надоедливой отчетности. Само собой разумеется, ведомству дают до смешного мизерные ассигнования, но фондами его распоряжаются несколько человек, которые не обязаны ссылаться на оправдательные документы или представлять отчеты с перечислением расходных статей…» Подобная практика наводит на мысль, что далеко не все участники этих игр столь «наивны» и бескорыстны. Кое-кто там наверху совсем не играет.

И, быть может, именно потому, что русские «игроки» именно не играли на бескрайних азиатских пространствах, а занимались настоящим серьезным государственным делом, они и оказывались порой счастливее своих английских коллег. Ныне уже известно, что в бескрайних азиатских просторах английских «спортсменов» погибло гораздо больше, чем русских исследователей. Сам «отец» этого термина Артур Конолли был вместе со своим другом полковником Чарльзом Стоддартом обезглавлен в Бухаре в июне 1842 года, в то время как посланный генералом Ермоловым в 1819 году в гораздо более опасную, чем Бухара, Хиву поручик Муравьев счастливо вернулся обратно, успешно выполнив свое задание. Впоследствии Муравьев, не увлекшийся детским азартом игры и не стремившийся специально испытывать судьбу ради острых ощущений, сделал хорошую карьеру, став генералом и наместником Кавказа. Да и Виткевич застрелился, благополучно вернувшись на родину, скорее всего, именно потому, что он не играл, а работал всерьез. Дипломатия же наша, поддавшись английскому азарту, похоже, и в самом деле стала играть, действуя совсем не в духе русского характера, – и проиграла – к величайшей горечи своих самоотверженных и старательных подданных, добросовестно выполнявших свою работу.

Быть может, в этом английском отношении к опасности и действительно есть какая-то своеобразная прелесть, однако, если мы обратимся к другому произведению, к роману Уилки Коллинза «Лунный камень», в котором идет речь о событиях середины XIX века, то мы увидим во всем этом лишь еще одно подтверждение не столько доблести, сколько своеобразной бравады.

«Главным лицом среди гостей, приглашенных к обеду, оказался мистер Мертуэт. Когда он вернулся в Англию после всех своих странствований, общество очень заинтересовалось этим путешественником как человеком, прошедшим через множество опасных приключений и избавившимся от них как бы для того, чтобы рассказывать о них. Теперь он объявил, что намерен снова вернуться на арену этих подвигов и проникнуть в области, совершенно еще не изведанные. Такое великолепное равнодушие к опасностям, которым он готов был вторично подвергнуть свою жизнь, подняло ослабевший было интерес к культу этого героя. Теория вероятностей была явно против возможности нового спасения для него. Не каждый день удается нам встречаться за обедом с замечательным человеком и чувствовать, что скоро вы услышите известие о его убийстве».

Конечно же, такой отчаянный смельчак вызывает невольное уважение у всех, кто с ним сталкивается. Но при более пристальном взгляде он оказывается не кем иным, как самым настоящим лермонтовским фаталистом – равнодушным к опасности азартным игроком. Он действительно вызывает невольное уважение, но признак созвучного фатализму фанатизма вызывает желание держаться от него подальше, как от чумного. И дело здесь, возможно, в том, что за этим «равнодушием к опасности» чаще всего скрывается равнодушие вообще. И отсутствие истинной веры. Вот что говорит один из героев Киплинга, ловкий и удачливый участник Большой игры: «Все эти веры – все равно, что лошади. Мудрый человек знает, что лошадь – хорошая скотина, из каждой можно извлечь пользу… Ясное дело, что катхлаварская кобыла, оторванная от песков ее родины и приведенная в западный Бенгал, захромает; даже балхский жеребец (а нет лошадей лучше балхских, не будь у них только плечи такие широкие) никуда не будет годиться в великих северных пустынях рядом с верблюдами-снегоходами, которых я видел. Поэтому в сердце своем я говорю, что все веры подобны лошадям. Каждая годится для своей родины…» Руководствуясь именно такими принципами, и действовали англичане, как на «шахматном поле» Большой игры, так и в Большой политике. Это порой давало право английскому аристократу легко нарушать слово джентльмена, оправдывая все интересами дела и государства. Более того, стоит ли особенно переживать там, где дело касается простой игры, да еще и с людьми низшей расы!

Поначалу большинство британских участников этой тайной борьбы были профессионалами: офицерами индийской армии или политическими агентами, которых посылали их калькуттские начальники для сбора информации любого рода. Одни из них действовали маскируясь, другие – не снимая формы. Кроме них, у Англии хватало и не менее бесстрашных любителей, часто независимых путешественников, пожелавших поиграть в то, что некоторые называли еще и «турниром теней». Но было немало районов, считавшихся чересчур опасными или просто засекреченными, и появление там европейцев, особенно скрывавшихся под чужой личиной, являлось не только крайне нежелательным, но и смертельно опасным. Поэтому англичане стали обучать секретным методам разведки индийских горцев, обладавших умом и недюжинной физической силой, а затем перебрасывать их через границу под видом мусульманских проповедников или буддийских паломников. И эти миссионеры нередко с большим риском для жизни старательно наносили на карты тысячи квадратных миль прежде не обследованных территорий. Русские же, со своей стороны, в подобных ситуациях использовали монгольских буддистов.

Идея использования туземных исследователей для негласного обследования спорных или находящихся вне зон упорядоченного правления регионов за границами Индии формально возникла как следствие строгого запрета вице-короля рисковать там английскими офицерами. Из-за этого Служба Индии, которая обеспечивала власти картами всего субконтинента и прилегающих регионов, оказалась в большом затруднении, когда началось картографирование Северного Афганистана, Туркестана и Тибета. Вот тогда работавший на Службу молодой офицер, капитан королевских инженерных войск Томас Монтгомери, наткнулся на блестящее решение. «Почему бы, – спросил он начальство, – нам не провести изыскания в этих запретных районах с помощью специально обученных туземных исследователей? Разоблачить их гораздо труднее, чем европейцев; как бы хорошо последние ни маскировались, их все равно опытный глаз отличит от азиатов. К тому же, при разоблачении туземца у британских властей будет меньше политических проблем, чем если на месте преступления за картографированием каких-то особо чувствительных и опасных районов поймают британских офицеров».

Начальство, естественно, сразу же согласилось с доводами Монтгомери. Во-первых, из-за бережного отношения к жизни британских подданных, во-вторых, из-за желания не иметь политических проблем; ибо, хотя разоблаченный агент, даже если он туземец, все равно «засвечивает» своего хозяина, это все-таки создает и в самом деле меньше проблем. Но, на мой взгляд, есть здесь и еще одна составляющая – необходимость в работе агента той самой беспринципности, о которой я только что говорил. Тонкая аристократическая натура британского джентльмена не могла втайне не страдать от ощущения некоторого дискомфорта при исполнении определенных обязанностей. Только сто лет спустя, уже в середине XX века, крупнейший английский исследователь феномена лжи Пол Экман смог найти точное выражение этому ощущению – всякий резидент фактически является «профессиональным предателем».

Так или иначе, в середине XIX века в Большую игру были вовлечены так называемые пандиты, что в переводе с санскрита означает ‘ученые’. В Индии это элитная группа избранных и высокоученых индуистов, известных как учителя. Кандидатов в пандиты тщательно отбирали из горцев, обращая внимание прежде всего на исключительный интеллект и изобретательность. Поскольку разоблачение или даже подозрение грозило им не только немедленной смертью, но и возможными политическими проблемами их хозяевам, само их существование и деятельность строго засекречивались. Даже в стенах Службы Индии они были известны просто под номерами или условными кличками, криптонимами. В серовато-коричневом здании штаба Службы в городке Дехрадуне, расположенном в предгорьях Гималаев, их обучением занимался лично Монтгомери. Некоторые из разработанных способным британским капитаном методов и специальное оборудование свидетельствовали о его чрезвычайной изобретательности.

Сначала Монтгомери с помощью системы тренировок обучал своих людей поддерживать постоянный темп движения, который оставался неизменным вне зависимости от того, преодолевался ли подъем, крутой спуск или передвижение происходило по равнине. Затем он преподавал им способы точной, но осторожной фиксации числа мерных отрезков, пройденных за день. Это позволяло, не возбуждая подозрений, с замечательной точностью измерять огромные расстояния. Пандиты часто путешествовали под видом буддистских паломников, которым регулярно дозволялось посещать святые участки древнего Великого Шелкового пути. Каждый буддист нес четки, состоявшие из ста восьми бусинок, чтобы пересчитывать свои молитвы, а также маленькие деревянные и металлические молитвенные колеса, которые по пути вращал. Обе эти принадлежности Монтгомери модернизировал в своих интересах. Из четок он удалил восемь бусинок – не так много, чтобы это было заметно, зато осталось математически круглое и удобное число сто. После каждых ста шагов пандит как бы автоматически откладывал одну бусинку. Каждый полный кругооборот четок, таким образом, составлял десять тысяч шагов.

Общую протяженность дневного марша, равно как и прочие осторожные наблюдения, следовало так или иначе фиксировать скрытно от любопытных глаз. Вот здесь оказалось неоценимым молитвенное колесо с его медным цилиндром. В него вместо обычного рукописного свитка молитв помещали рулон чистой бумаги, и он служил как бы вахтенным журналом, который можно было легко вытащить, сняв верхушку цилиндра. Некоторые из таких свитков все еще хранятся в Индийском государственном архиве. Оставалась проблема компаса – пандитам требовалось регулярно определять направление движения. Монтгомери сумел вмонтировать компас в крышку молитвенного барабана. Термометры, необходимые для вычисления высот, были упрятаны в верхней части паломнических посохов. Ртуть, необходимая для установки искусственного горизонта при снятии показаний секстана, хранилась в раковинах каури, и в нужное время ее наливали в молитвенный шар паломника. Одежду ученых мужей дополняли потайные карманы, а дорожные сундуки, которые несли с собой большинство туземных путешественников, были оборудованы двойным дном, где прятали секстан. Всю эту работу под наблюдением Монтгомери выполняли в мастерских Службы Индии в Дехрадуне.

Пандитов также старательно обучали искусству маскировки и использованию легенд прикрытия. В местностях, где царил полный произвол, их безопасность зависела только от того, насколько убедительно они могли сыграть роль дервиша, паломника или гималайского торговца. «Когда он войдет в Большую Игру, ему придется бродить одному – одному и с опасностью для жизни. Тогда, если он плюнет или чихнет, или сядет не так, как люди, за которыми он следит, его могут убить», – говорит один из героев Киплинга, руководивший воспитанием новичков. Их маскировка и прикрытие должны были выдержать испытание месяцев путешествия, часто в непосредственном контакте с подлинными паломниками и торговцами. Экспедиции некоторых из них продолжались по нескольку лет. Один пандит, «принеся больший объем положительных знаний по географии Азии, чем кто-либо другой», даже стал первым азиатом, представленным к Золотой медали Королевского Географического общества.

Кроме этого англичанами в Индии был организован Отдел разведки, который возглавил полковник Чарльз Макгрегор, впоследствии генерал-квартирмейстер индийской армии. На создание подобного органа англичан натолкнул пример русского централизованного сбора данных, для чего у нас в подчинении у генерал-квартирмейстера работали Военно-статистический комитет, Военно-топографическое депо и Военно-ученый комитет. Вновь организованный британцами отдел разведки расположился в североиндийском высокогорном (около двух тысяч метров над уровнем моря) городке Симла, расположенном неподалеку от Дехрадуна. Поначалу отдел насчитывал всего пять офицеров, двое из которых были заняты лишь частично. Кроме того, им помогали несколько клерков и картографов из доверенных лиц местного населения. Основной их работой являлись сбор и оценка информации о дислокации и численности русских войск в Средней Азии, а также степени их угрозы Индии в случае войны. Они же занимались и переводом с русского на английский соответствующих книг, статей и других материалов.

Политические сведения по-прежнему собирали офицеры-пограничники и отправляли их в тыл, в политический департамент – Министерство иностранных дел индийского правительства, где они и числились на службе. А Служба Индии, расположенная в Дехрадуне, отвечала за сбор топографических данных, имевших военное значение. Эта организация, нанимавшая для сбора географической информации во всех стратегически уязвимых районах туземных агентов или пандитов, должна была картографировать весь субконтинент, как в пределах, так и вне границ Индии, и постоянно обновлять карты. Кроме этого, военные, политические и топографические сведения пополняли также инициативные молодые офицеры и другие, в основном неофициальные, путешественники. Однако никакого централизованного сбора сведений и общей координации, вопреки картине, нарисованной Киплингом в «Киме», в то время в Индии не существовало, а в отношениях между тремя этими службами процветали конкуренция и ревность. Русские же службы, как правило, скорее страдали из-за недостатка средств, чем от избытка рвения.

Весьма знаменателен следующий факт: несмотря на британо-российское противостояние в Центральной Азии, британские картографы обменивались информацией с русскими! В архиве Королевского Географического общества сохранилась переписка 1867–1876 годов начальника Управления военно-топографической службы Индии полковника Джеймса Т. Уолкера с российскими географами, военными топографами, геодезистами и картографами. Этот замечательный факт свидетельствует о том, что, невзирая на соперничество двух империй в сфере геополитики, представители их государственных военно-топографических служб старались объединять усилия в исследовании неизвестных европейцам уголков Азии, исходя во многом из гуманистических принципов необходимости обеспечения прогресса научных географических знаний. Эта идея высказывается, в частности, в одном из писем Уолкеру начальника картографического отдела Военно-топографического депо Генерального штаба русской армии полковника О. фон Штубендорфа. Благодаря британского коллегу за полученную от него английскую карту Туркестана и направляя в Индию подборку новейших русских карт и публикаций, посвященных тем же районам, Штубендорф подчеркивает, что только таким мудрым путем географическая съемка Центральной Азии может быть значительно продвинута, а именно России и Англии следует действовать рука об руку на этой нейтральной территории географической науки…

Эта книга – не научный трактат, она предназначена для массового читателя. Поэтому в ней не будет тщательно отслеженных по всем цитатам отсылок и сносок. Изложенные в ней события – в основном плод сопоставления двух фундаментальных трудов: вышедшей у нас в начале XX века трехтомной «Истории завоевания Средней Азии» генерала М. А. Терентьева и написанной в конце XX века книги английского исследователя Питера Хопкирка «Большая игра, или Секретные службы в высокогорной Азии». Последний не пользовался в своей работе трехтомным трудом нашего военного историка, удовлетворившись двумя его гораздо более ранними книгами «Россия и Англия в Средней Азии» (1875 г.) и «Россия и Азия в борьбе за рынки» (1876 г.), которые были переведены на английский язык и изданы как двухтомник.

Также следует особо обратить внимание на то, что все даты в книге, за исключением цитат, даны по новому стилю: во-первых, чтобы не было путаницы при сопоставлении событий в британских и наших источниках, во-вторых, потому, что это более соответствует реальному состоянию времен года, а в-третьих, потому, что мы и сами уже давно живем по новому стилю. Более того, это необходимо сделать еще и по следующим соображениям.

Генерал Терентьев, проделавший колоссальную работу по обработке источников, создает тем не менее довольно запутанную картину событий, в которой не так-то легко просто разобраться, а не то что вынести некое здравое суждение. Это происходит потому, что, во-первых, Терентьев излагал события не в их хронологической последовательности, а следуя своей логике повествования, которая и привела его к тому, к чему привела. Во-вторых, наш историк, естественно, излагал события, пользуясь датами старого стиля, а при упоминании европейских событий далеко не всегда указывал стиль даты. В результате проследить, какое событие произошло раньше, а какое позже – читателю становится чрезвычайно трудно. Однако главная цель, по которой я предпочитаю свести все в единый стиль, заключается не столько в облегчении чтения, сколько в том, что при расстановке дат в строгой последовательности и в единой системе кроме логики автора изложения возникает еще и некая логика развития событий, которая, на мой взгляд, гораздо важнее.

И в заключение этого небольшого предисловия не могу не выразить благодарности Валерию Смолянинову, оказавшему значительную помощь и поддержку в работе над этой книгой.

Итак, главным призом для всех участников Большой игры, по мнению Британии, была «жемчужина британской короны» – Индия. Однако за этим стояло другое – возможность контроля над обширнейшими рынками сбыта и источниками сырья в глубинных районах евразийского континента. Поэтому в Большую игру в качестве «игрушек» были вовлечены все страны Ближнего Востока, Средней, Центральной и Южной Азии и Дальнего Востока – от Турции до Японии. Иными словами, как писал Киплинг, «Большая игра так велика, что одним взглядом можно окинуть только маленький ее участок». Поэтому и мы рассмотрим лишь отдельные эпизоды этой игры, то есть сосредоточимся прежде всего на одной стране обширной Азии – Афганистане – стране, которой не посчастливилось в этой игре вдруг оказаться «воротами в Индию». И эти ворота, дабы «сокровища Агры» не пропали, следовало держать на замке.

В XIX веке англичане дважды, а в XX веке русские, осуществив военное вторжение в эту страну, совершили, как ни странно, одну и ту же ошибку. Хопкирк в предисловии к своей книге пишет: «Если бы русские в декабре 1979 года вспомнили о печальном опыте англичан в Афганистане в 1842 году, кстати, имевшем место едва ли не при таких же обстоятельствах, они могли бы не попасть в ту ужасную ловушку, что унесла жизни 15 тысяч русских парней, не говоря уже о неисчислимых и невинных афганских жертвах. То, что афганский народ непобедим, Москва поняла слишком поздно. Афганцы не только не утратили своих грозных способностей, особенно проявляющихся на их собственной земле, но и быстро освоили новейшие методы ведения боевых действий».

Быть может, и в самом деле английский исследователь прав?..