Читать книгу Осада. Повесть - Владимир Тидебель - Страница 1

 Предисловие.

Как то душной июльской ночью, будучи у себя на даче, я увидел странный в своей подробности, осознанности и насыщенности до мельчайших деталей сон.

И средневековая одежда персонажей и окружающие пространства, архитектура и сам сценарий разыгравшейся трагедии не оставили меня равнодушным.

При первой возможности я попытался выяснить, имело ли место быть подобное событие в пестрой и насыщенной жизни средневековой Европы.

Велико же было мое удивление, когда я наткнулся на упоминание гражданской религиозной войны 13 века во Франции.

В те далекие времена происходила безжалостная борьба католического севера этого государства с еретическим учением катарсизма, стремительно распространяющимся на юге.

Проповедников нового взгляда на религиозную жизнь называли «катарами» или «совершенными». Образ мыслей , а главное , их дела и поступки не могли не вызвать уважение и кто знает, как сложилась бы история Европы, если бы движение катаров стало основой для религиозной доктрины последующих поколений. Уж не знаю отчего, но мне показалось, что многое из того, чему я стал невольным свидетелем, может вызвать интерес среди наших современников.

Глава 1

В крепость Монсегюр молодой монах Бернар пришёл за год до её осады из родной католической обители Аббатства Пресвятой Девы Марии, что в Фонфруаде. Пришёл, что бы отказаться от католичества и принять посвящение в сан «Совершенного». И Сама здешняя местность и окружающие горы и особенные люди-все оправдывало его представления о духовном сосредоточении истинного христианства.

Бернара восхищал пятиугольный, похожий на ковчег замок на одноименной горе. К тому времени уже минуло полвека, как он был перестроен катарскими архитекторами сообразно инженерии "созерцания сокровенных тайн солнечного движения». Кое что из этих откровений Бернар уже знал. Например то, как летнее солнцестояние во всем блеске небесного престола извещает о космическом порядке Творца. Особенность расположения крепости позволяла в определенный момент видеть восход одновременно с четырех противоположных точек! Удивительно подогнанные амбразуры и откосы стен служили точным календарем с еле различимыми для непосвященных астрологическими заметками . Установить месяц и день любого времени года прошлого, настоящего и будущего не составляло для посвященных особого труда.

Но сколь многое ему еще предстояло узнать- и о магии чисел, и о свойствах живых металлов , и о движении желчи и крови в бренном теле человеческом, и о том как спасать мятой пчелиные ульи от клещей, но главное- научиться состраданию к ближнему, без чего нечего было и думать о посвящении в сан «Совершенного"! Ведь только имеющий сан имел право проповедовать катарское евангелие от Иоанна!

Послушник долго не мог свыкнуться с удивительной простотой своих учителей. При таких знаниях , умениях и влиянии на людей , они обескураживали его своей аскетичностью.Что греха таить, молодой монах часто вспоминал свои размеренные и спокойные времена отрочества в католическом монастыре. Борьба души и тела , сомнений и экстатического порыва была постоянна .

В июле ему исполнилось 18 лет. Худощавый, среднего роста неофит с русыми, слегка завивающимися золотистой стружкой волосами вокруг небольшой тонзуры, которую, впрочем, почти всегда закрывал надвинутый до самых глаз капюшон сутаны, прятавший, к тому же, довольно большой лоб Бернара. Задумчивые, тёмно-синие глаза ,нос, с небольшой горбинкой ,вызывающий едва заметную ассоциацию с орлиным; тонкие губы и неуверенная поросль на подбородке -вот пожалуй и всё , чем замечателен был послушник, пришедший год назад в этот оплот катарсизма. Главное же чем был примечателен облик Бернара, это ,пожалуй, взгляд его. Постоянный взгляд в себя-именно в этих недрах смирение боролось с гордыней чрезвычайно , а поиск истины вступал в схватку с мирскими искушениями и страхами.

И всё же дух торжествовал с помощью постов и аскезы. Как уже было сказано, отблески этих нешуточных сражений отражались во взгляде – сосредоточёном и безрезультатно ищущем внутри себя покой и уединение, да временами поджатая верхняя губа выдавала подавление невидимых противоречий.

Сразу после смерти отца-разорившегося мелкого дворянина, подвязавшегося в разного рода вассальских междусобицах, Бернара определили воспитанником в католический приют. Мать свою мальчик плохо помнил. Пораженная проказой, она оставила его на попечении своей более состоятельной сестры и удалилась , всеми отверженная в нарбонский госпитальер, где, надо полагать , и закончила свои дни.

Некоторое время мальчик рос в семье тетушки, разделяя участь не любимого ребенка в кругу многочисленных родственников. Вскоре Бернар был определен в обитель в Фонфруаде в возрасте не полных 10 лет . Любознательность и любовь к уединению были присущи ему сразу и только развивались с годами.

Внесённый благотворительный взнос его патронессы в казну аббатства (вероятно, все же тетушка была мучима совестью за снятие с себя забот о нелюбимом племяннике), обеспечили юноше привилегированное существование и неплохое образования. Но душа его искала ответы на многие вопросы, задавать, и даже думать о которых в богоугодном заведении, было не принято и даже, более того – опасно.

Немудрено, что скоро он уже слушал в лесах вокруг Фонфруада проповедь суровых странников.

Ночные тайные сборища в отблесках факелов, причудливые маски знатных горожан и нахлобученные капюшоны крестьян, опасающиеся шпионов , придавало всему необыкновенно сакраментальный, таинственный и захватывающий вид. А как просты, безыскусны и точны были слова этих духовных проповедников!

Как нож в масло, как чернила в молоко как уста младенца к соскам кормилицы вот что были эти проповеди для Бернара. Он тайно посещал их, несмотря на строжайший запрет настоятеля обители.

С каждым походом в лес, проникаясь и обликом и сердечной простотой этих ,как их называли «добрых людей», юноша уже не видел для себя другого пути в поисках истины, как только месяц за месяцем вынашивать побег в самое святое для каждого катарца место-крепость Монсегюр, что бы там пройти инициацию в катарсизм для проповедования истины и жить, наконец, другой, богоугодной жизнью.

Он хорошо помнил свой последний день перед побегом.

Вся противоречивая натура его терзалась сомнением. Он знал, что любое решение повлечет безвозвратное возмездие-на платанах , что росли вдоль дороги до Каркассона , висели железные клетки-рубашки с закованными в них полусгнившими еретиками , ставшими жертвами голодной смерти и беспощадности ворон. Но и желание служить Истине, какую он представлял себе в героическом юношеском упоении, было неизбывно, страстно и наполняло смыслом каждый вздох его, каждый миг существования и отказаться от этого было смерти подобно.

Только одному человеку он , верно, мог открыться в обители-уже пожилому подслеповатому монаху брату Раймону Мийо, добровольно принявшего когда-то послушание во искупление" грехов винных игрищ своих" и , увы, мало изменившему отношение к пагубным пристрастиям. Брат Раймон был добр, по житейски мудр и , наверное, являлся единственным, кто относился здесь с теплотой и вниманием к Бернару .К тому же и юноша не чувствовал дистанции возраста, воспринимая разницу годов с этим добродушным толстяком как малозначимую причину для излишнего пиетета.

Бернар хорошо помнил тот день, когда сразу после вечерней службы, он быстро подошел к брату Раймону и, дотронувшись до руки его, прошептал:

–Только ты можешь помочь мне, брат Раймон…в полночь я буду у колодца.Да простит меня святой Августин, я должен тебе исповедаться. Это важно…

Морщинистое, напоминающее складки вельвета лицо пожилого монаха со следами неудачного бритья на миг растянулось в удивленной гримасе, но ,видно что-то в облике юноши было красноречивее дальнейших объяснений даже для слабого зрения Раймона.

–Я не девица, чтобы свидания …впрочем, Бог с тобой. – недовольно проворчал он.

         Устав обители запрещал свободное перемещение по монастырю в ночные часы, однако Бернар прежде чем ускользать при помощи веревочной лестницы на свои "просветительские собрания" тщательно изучил все повадки, особенности и пристрастия ночного сторожа, более всего ценившего здоровый и невинный сон.

Майская ночь трещала цикадами. Луна еле угадывалась по золотому окаймлению края тяжелой тучи. Запахи набирающих цвет вишен и миндаля из монастырского сада ощущались сладостным букетом.

Вся расцветающая мощь весенней радости была бессильна против внутренней тревоги и озабоченности Бернара, нетерпеливо ожидавшего в тени кипариса возле небольшого колодца , своего единственного товарища.

 Глава 2

 Мешковатая, осторожно и неуверенно крадущаяся фигура брата Раймона неожиданно вызвала комическую реакцию у Бернара. Он с трудом поборол столь неуместный для такой судьбоносной минуты смех и бросился к монаху, дабы сопроводить плоховидящего друга до укромного местечка.

–Прости меня,… все святые …Никогда больше я не посмею так утруждать тебя…вот давай там сядем за тем выступом . Там укромно. – виновато и вполголоса проговорил Бернар.

–Я не только не девушка… но и не мальчик для таких игр…ох… продохнуть… Если нас увидит преподобный отец Гильом.

Молчание. Только успокаивающееся дыхание пожилого человека.

Двое монахов украдкой проследовали в укромную сводчатую нишу в амфиладе скриптория.

–Ну, что ты хотел? Неужели выпить? – насупившись проговорил старший товарищ.

–Раймон. -порывисто начал Бернар, быстро перейдя на шепот из -за гулкой акустики каменного свода, – Что для тебя Бог?

–Нам осталось три часа до заутренни, ты поднимаешь меня среди ночи, я как егерьская жена крадусь на свидание к браконьеру и после этого ты интересуешься что для меня Бог. Бог для меня-это сон…

–Не сердись. Послушай. Я решил бежать… В Монсегюр. Не отговаривай меня…впрочем если ты найдешь что возразить, я обещаю подумать о том , что ты скажешь.

Эта фраза Бернара получилась какой-то фальшивой, на самом деле он боялся показать свой страх. Именно страх мешал безоглядно последовать велению сердца , которое уже все сказало ему без всякой встречи и обсуждения задуманного.

Бернар по привычке, волнуясь , закусил верхнюю губу.

Воцарилась пауза. Продолжил:

–Я не могу больше существовать в этом лицемерном и фальшивом мире, полным страха, тупости и …не знаю…католичество изжило себя. Мы все лишь марионетки в руках лицемеров, требующих власть и подчинение.

Бернар вспомнил слова последней "лесной" проповеди и решил для верности присовокупить:

–Как поклоняться распятью -символу пытки богочеловека?! Уж лучше предать тело тлену нежели душу!-он вспомнил вдруг висящие трупы за железными прутьями вдоль окрестных дорог и спросил менее уверенно- Можно ли жить, если нет веры и …любви?Как ты думаешь?

Лицо Раймона стало очень серьезным . Он молчал, пытаясь собрать и выразить свои мысли.

Бернар нетерпеливо продолжал:

–Впрочем, если я побеспокоил тебя зря, прости… разойдемся сейчас же. Будем считать все это недоразумением.

–Чем тебе наш монастырь и братья цистерцианцы -то не угодили, брат Бернар? – тихо проговорил , наконец, Раймон, -Здесь тебе дали кров, образование.Кто смел обидеть тебя ?

–Я и не говорю, что…

–Сдается мне, что дело не в католиках или твоих еретиках.

–?

–Если ты о Боге заговорил, то когда я смотрю на распятье, я понимаю, что наш мир есть смрад и отхожее место по сравнению с царствием божиим, но что лично я, непутевый пьянчуга, могу сделать, что бы и этот сортир было хоть чуточку милее и чище? Когда я вижу к чему привело человеческое зло, я стараюсь не следовать ему. Поэтому для меня Бог -это хорошая компания, славное вино и веселая музыка. Я мог бы продолжить, да ты слишком юн … и знаешь что…когда проповедует наш настоятель отец Гильом-мне становится страшно и я ненавижу весь мир и себя-пузатого, грешного каплуна, но когда – то я услышал проповедь преподобного Доменика Анжуйского и тогда я бросил все и ушел сюда, веруя что не только спасусь, но и стану… – Раймон перевел дыхание и возвел очи вверх,– служить Ему…Ты понял меня. И вот, пусть и по скудоумию своему, но вижу, что хороший человек все что не скажет и не сделает-все обратит в истину, а плохой и в небесной паве заставит курицу увидеть.

Бернар мало что понял из пространной речи товарища, внутренне сожалея , что затеял этот очевидно бесполезный разговор.

–Ну что ж…Прощай, брат Раймон. Я теперь твердо понял, что должен уйти. Знаешь, ты был для меня здесь самым близким человеком.

–Брат Бернар, неужели надо идти куда-то чтобы служить Господу? Впрочем, видно не мне указывать тебе. Прощай. Да хранит тебя Христос. Пусть он ниспошлет тебе ясность и направит на праведный путь. И пусть уберет из сердца озлобление, которое чувствую в тебе…а я буду молиться за тебя

–Молиться за катара? Это уж как-то совсем не по христиански. – попытался улыбнуться Бернар.

–Молиться за твою душу и это по -человечески.Ладно. Хватит лясы точить.Лучше проводи-ка меня обратно до кельи.

Братья монахи молча возвращались в свои кельи. Взаимное непонимание сглаживала грусть от предстоящего расставания.

***

От Фонфруада до Монсегюра Бернар шел три дня. Горная местность и удаление от основных дорог позволяло избегать подозрительных бродяг и странствующих бастардов-крестоносцев. Поэтому молодой монах не спеша двигался к заветному месту.

В деревнях можно было просить милостыню , щедрая земля Окситании позволяла милости Божию пополнять котомку Бернара сыром и маслинами. Легкая еда доставляла удовольствие и превращала паломничество в приятную и одухотворенную прогулку. Главное-вокруг ничего не напоминало об инквизиторской активности, более того, по мере приближения к заветному месту, Бернар встречал по пути все больше и больше единомышленников и единоверцев, так же как и он, направивших стопы свои к последнему пристанищу Добра и Истины на земле. Бернар старался не общаться и не обращать внимания на спутников, хотя , конечно ему становилось спокойнее и радостнее от осознания сопричастности к всеобщему духовному порыву.

Скала с зАмком на вершине неожиданно возникла под вечер третьего дня из-за поворота поднимающейся в предгорьях дороги. Он остановился и с благоговением рассматривал возвышающийся донжон крепости, которая как бы взбиралась на гладкую , закругленную вершину отвесной скалы.

Многочисленные деревянные пристройки и постройки на невероятной высоте вокруг замка с такого расстояния казались вороньими гнездами , подчеркивающими его неприступность .

–Что привело Вас сюда, юноша?-голос был строг , но участлив.

Бернар обернулся.

Перед ним стоял статный, высокий сухощавый старик, облачённый в простою рясу из некрашеного камлена. Необыкновенно белые волосы были неровно острижены до плеч. Незнакомец глядел на юношу печальными и ,в тоже время поразительно волевыми , магнетическими чёрными глазами. Всё в его облике поражало единством интеллекта и воли. Казалось, что ни один мускул на лице этого пожилого, но подтянутого и сильного человека не решился бы на непроизвольные движения , не испросив на то разрешение своего господина. Высокая шея, прямая спина и расправленные плечи выказывали отсутствие страха и фальши. Цепкость, искорки живого ума и необъяснимая, даже животная сила, присущая вожакам, сквозила в его проницательном взгляде. Старец был опоясан кожаным ремнем с силуетом голубя на пряжке.

–Я ищу послушничества, добрый сеньор. – смиренно ответил Бернар, склонив почтительно голову,– Но я никого здесь не знаю и даже ума не приложу что делать теперь.

–Приложи не ум.

–Простите?

–Вы падали с дерева?

–Возможно…В детстве. Впрочем,… дерево? Вы,верно, шутите надо мной?

–Отнюдь. Вспомните, Вам было больно тогда?

–Вероятно, …но я не совсем понимаю .

–Когда Вам было больно -вы просто прикладывали со всею нежностью и участием руку свою к ушибленному место и ни секунды не задумывались куда приложить ум не так ли? Я надеюсь, дальнейшую аналогию объяснять не нужно?

–Признаться, я не совсем понял, но обязательно обдумаю Ваши слова.

– Ну что ж, если Вы так любите все обдумывать -счастливо оставаться.Как зовут вас?

–Бернар, ваша милость.

–Если решите остаться-найдите меня. Спросите Бертрана де Марти.

И странный господин чрезвычайно быстрым и упругим шагом направился к горе..

 Глава 3

 Прошел год после той встречи.

Катарский епископ сеньор Бертран де Марти стал духовным наставником Бернара, вскоре после той встречи. Несмотря на смиренное послушничество неофита, ему было отказано в посвящении в сан священнослужителя катарской церкви. Вероятно виной тому была постоянно присутствующая двойственность в мироощущении Бернара ,которая настораживала старца и тот старался не торопить развитие и духовное созревание послушника.

Между тем гонение на еретиков по всему Лангедоку вступило в решающую стадию. Наступил день, когда жителям домов и хижин у подножия скалы пришлось покинуть свои жилища и подняться на вершину , спасаясь от приближающегося французского войска.

Катарские священники переселились в тесные и неудобные, очень напоминающие лачуги нищих, времянки, на тесном пятачке скалистого склона горы, вокруг внешних стен замка. Невысокие временные укрепления, растянувшееся ,в основном, вдоль наклонной террасы южного склона , граничили с крутым обрывом. Пропасть, простиравшаяся за постройками, защищала их лучше всякого земляного вала .

В одной из таких времянок теперь жил и Бернар , перебравшись сюда с равнины в мае 1243 года , после того, как к этим местам приблизились крестоносцы папы Григория IX и войска короля северной Франции Людовика IX.

Бернар жил не один, убогий кров приходилось делить с другим послушником -братом Клеманом-30 летним долговязым ткачом из Безье. В первое время, пытаясь безуспешно разговорить Бернара, сосед по жилищу беспрестанно рассказывал про свое ремесло, про фактурность шпалеры, про кручение шелка. Отсутствие некоторых зубов не сказывалось на многословии. Шипящее и не всегда понятное рассуждение про отличие гот-лисного от баслисного станка, про то, что габелены ткутся, а ни в коем случае не «шьются» не встречало интереса со стороны брата Бернара, а посему сосед по келье быстро замкнулся и ограничил общение самыми необходимыми, подчеркнуто вежливыми фразами. Бернара это вполне устраивало. Он много читал и при первой возможности стремился быть рядом с Бертраном де Марти , своим наставником, без которого было очень не просто спокойно воспринимать превратности осажденной жизни.

Вскоре к скале с крепостью на вершине подошел неприятель. Началась изнурительная осада. Однако прошел месяц, второй, осажденные и не думали сдаваться. Потайные тропы и подземные ходы позволяли не только запасаться необходимым провиантом , но и отправлять гонцов в Тулузу за военной помощью от графа Раймунда младшего, который обещал военную поддержку. Помощь затягивалась, а зимой стало особенно тяжело.

Живя в проголодь и изнуряя плоть ночными молитвами, Бернар весь декабрь постоянно голодал и мёрз . Тонкая сутана из козьей шерсти, да подрясник- много ли согреет? От ветра можно было бы спрятаться в своей лачужке, но надо ли говорить, что хижина эта были открыта всем ветрам и в буквальном смысле пронизывалась насквозь. Зачастую ветер задувал скромный очаг с нехитрой снедью. Но деваться было некуда- в низовьях хозяйничала папская армия.

***

С занятой войсками равнины в крепость вела одна видимая ,более-менее пологая тропинка, проходящая по гребню отвесной скалы. Тропинка эта упиралась змеёй в массивные дубовые ворота сторожевого барбакана, покрытые кованой глазурью.

 Массивное фортификационное сооружение находилось на расстоянии полета стрелы от крепости , со стеной, вобравшей в себя естественные скальные валуны и отвесы. Барбакан надежно прикрывал подступы к северному входу в замок.

До недавнего времени, несмотря на то, что здесь находился наиболее пологий склон, неприятелю нечего было и думать штурмовать означенный редут. Отряд, рискнувший туда подняться, был бы на полпути обстрелян камнями и стрелами гарнизоном крепости. Французов-католиков вынудили, таким образом, держаться на расстоянии от замка и лишили возможности использовать вооружение и артиллерию. Поэтому, подойдя к подножию скалы, с вершины которой крепость, казалось, дразнила неприятеля, армия крестоносцев ограничилась тем, что разбила лагерь в предгорной равнине и заняла деревню. Больше она ничего не могла сделать – оставалось только ждать подкрепления и патрулировать окрестности …

В течение пяти месяцев осажденные и осаждавшие не покидали своих позиций, одни, сидя на вершине горы, другие – в долине и по окрестным склонам. Что ещё делать так долго в осаждённой крепости, как только набираться мужества , стойкости или размышлять о Вечном?

Бернару, да и не ему одному, было довольно тяжело столько дней подряд видеть одни и те же лица. Как бы не были замечательны духовно близкие люди, но за долгие месяцы ежедневного вынужденного сосуществования, хотелось хоть как-то уединиться ,но ужасная теснота не давала простора для отрешённости. Вскоре сосед по кельи неожиданно исчез.Брат Клеман ни с кем не делился своими мрачными думами. Вероятно он решился на побег, полагая, что оставаться в крепости – смерти подобно. Этот поступок усилил тревожные ожидания Бернара.

Голод, холод и накрывающий временами страх за свое будущее отуплял его, и тогда он смотрел на простирающийся беспредельный горизонт с утопающими в облаках вершинами гор и на небо, что распростирало свой свод над суетой человеческой. Как его было много- неба!– хватило бы на всех!

«Вот если бы лепешка хлеба или сыр были такого размера – может и прекратились бы войны с бесконечной жаждой обладать богатствами и почестями и наступил бы тогда рай и благоденствие?»-думал молодой послушник.

Одиночество было одним из важнейших компонентов духовной жизни Бернара и ничего другого не оставалось, как смотреть на проплывающие невозмутимые облака. Они были близко – близко, почти цеплялись за каменную чашу крепостного донжона или стремительно уносились в неведомые дали от порывов ветра, освобождая на мгновение небесную лазурь.

Небо. Небо было достойно лицезрения и служило успокоением в часы тревоги за свою земную жизнь, а холодными ночами завораживало бриллиантовыми кристаллами звёзд ,внушая душе преклонение и трепет перед Замыслом Божьим.

Небосвод сшивался с землёй стежкАми суровых скал на юге и бесконечными мельницами на предгорных равнинах северной стороны. А ближние утесы сейчас, зимой, были щедро обсыпаны янтарным мхом. Чудом прорастающие деревца, непонятно какой силой расщепляющие известняк сухожилиями корней, держали в своих ветвях остатки золота недавно отошедшей осени. Малейшая пологая площадка утёсов, где только попадалось укрытое от ветра местечко , была покрыта осиротевшими кустами самшита и зарослями можжевельника ,источающими терпкий и упоительный аромат, наполняя морозный и прозрачный воздух Пиренеев бодрой свежестью.