Читать книгу Оранжевое и Зелёное - Владимир Валерьевич Егоров - Страница 1

КОРОЛЕВА И АНГЕЛ

Королева. Дом на холме

Несколько лет назад ты жила в доме на холме; тогда время было прозрачным, и ты плавала в нем, словно рыба; не замечая течений, ты попадала в холодные нисходящие потоки (вечером) и в теплые восходящие (утром), звуки, однажды произнесенные, никогда не возвращались; ты всегда знала, куда идешь, и только во сне не помнила, кто ты такая и что должна делать; вечером стояла на балконе и смотрела, как уходящие поезда медленно исчезают в тумане, и как с запада наползают тучи, из которых росли твои сны.

Потом наступила осень, твоя осень (всегда твоя) осень, и вечером в октябре в дверь позвонил молодой человек в пальто и шляпе и сказал, что дом сносят, и что ты переедешь в центр. Дерево, растущее каждый день из твоего вчера в твое завтра, стояло уже без листьев, ты попрощалась с ним и уехала в жестяном автомобиле, оставив в пустом доме запах апельсинов и вешалку в углу. Ты слышала, как остановилось его сердце, когда выключили электричество. Апельсиновое солнце лежало у тебя в кармане, ты струилась в прозрачном времени вниз, был вечер.

Когда ты не догадывалась, что у времени есть цвет, оно несло тебя сквозь новостройки в сумерках, искрящихся в троллейбусных проводах; не было шагов за спиной и наблюдателей в окнах, и ты думала, что все так и будет, и ты встретишь его – в троллейбусе или в подъезде, он помашет тебе рукой, подойдет и уведет тебя с собой в пустую комнату, где ты будешь играть на расстроенном пианино. На окне цвела герань, вся комната наполнялась ее запахом. Звуки, катились по двору над тающим снегом, и жестяные автомобили ехали по сверкающему шипящему асфальту в таинственную землю, где будет настоящий дом.

Королева. P.S.

Когда ты жила на P.S., у тебя из окна были видны троллейбусные провода, уходящие в небо; небо тогда еще было высоко, выше антенн, искрящееся, дрожащее ветром; небо без рыб, небо бесцветного времени. Когда ты говорила, на нем расплывались цветные пятна, колеблющаяся сфера радуги над крышей; искали и нашли клад из гласных, на чердаке; когда ты открыла сундук, гласные рассыпались, и ветер разнес их по пурпурному времени; были сумерки.

Он приехал осенью, когда уже опали все листья; ты видела, как он вышел из трамвая и прошел через двор, листья лежали черные; ты услышала, как крикнула ворона и как начали бить в колокол на башне; было шесть вечера, зажигались фонари, звук колокола катился до другого берега и возвращался как раз тогда, когда били в следующий раз. Сейчас ты слышишь, как льдины ломаются об опоры моста; ты закрываешь форточку; голуби спят под крышей дома напротив.

Из твоего окна видно соседскую кухню; сосед, зажигающий газ и ставящий огромный сияющий чайник на огонь; потом стекла запотевают, и ты видишь только желтую лампочку в ореоле осевших капель. Белый дым из трубы на набережной стелется по крышам и лежит на воде, цепляется за льдины, плывущие в море; сейчас тихо, влажно, безветренно. Ты наблюдаешь за дворником, метущим под окном, слышно, как он гонит метлой воду в люк, как вода падает; как гулко отражаются шаги человека в пальто, выходящего из арки; он сворачивает за угол, но звук еще долго реверберирует между стенами.

Пять часов утра. Уже светло.

Королева. Р.S. Рыбаки

Вечером того же дня идешь по Большому проспекту P.S., сквозь поток цветного времени; троллейбусы и жестяные автомобили; отражения в витринах и лужах; ты ориентируешься по запахам – не найти дороги среди отблесков и оранжевых фонарей; чувство P.S., когда можешь найти любой дом, любую улицу, даже не слыша запахов и не зная названий; ты идешь в тающем времени, оно падает с крыш сверкающими каплями; как звонит колокол – и тени на стене, обгоняющие; ты растворяешься, как сахар, и жестяные автомобили едут уже сквозь тебя (они едут домой).

В центре почти никогда не чувствуешь ветра; когда ты слышишь запах моря, ты открываешь глаза. По мосту едет трамвай; искры падают на мокрый асфальт и с шипением гаснут; облака совсем низко – зимние, они пахнут апельсинами; вечерние рыбы плывут с окраин, глотают облака и фонари; видишь свое отражение в медном глазу; рыба ныряет в облако, и ты остаешься одна.

Под мостом еще лед, поэтому от костра светло, и темнота над открытой водой сгущается; не видишь лица человека, сидящего рядом с тобой, только глаза блестят; он курит; фонари на мосту уже касаются неба; с моста падают капли, и отражение разбивается на круги; слышишь плеск весел и голоса в темноте. Лодка причаливает к льдине, человек бросает сигарету в воду, встает <его шаги по льду>; рыбак протягивает ему руку, человек шагает в лодку <вода шипит у берега; уже не видишь фонарей>, садится. Прежде, чем исчезнуть в темноте, он оборачивается и машет тебе. Ты поднимаешь руку, и он исчезает.

Туман поднимается, он заползает в двери троллейбуса, и когда выходишь, над туманом видна только твоя голова; ты стоишь на Большом проспекте P.S., видишь лодку, плывущую между домов, рыбаков, вытягивающих сеть; ты знаешь, что те, кого они вытащат, завтра уже не проснутся, задохнувшиеся без времени, без цвета, без голоса.

Ангел.Р.S.

Путешествие с током крови; через сердце, в темноте, где только вибрации твоего голоса, путешествие внутрь твоего глаза осенью, когда темнота становится красной, потом я вижу падающие листья, птиц на дереве; ты прикрываешь глаза, я плаваю в свете, проникающем через твои ресницы.

Ты говоришь по телефону, но я слышу только вибрации твоего голоса; цветное время течет вокруг меня; я пытаюсь остаться на месте, зацепиться, но снова падаю в темноту твоего сердца.

Мне снилось сквозь разноцветное время; сны деревьев, без образов, сверкающие; собака, уснувшая под дождем, человек на скамейке; его руки, его тросточка, его глаза за темными очками слепой (слепой), и вода стекает со шляпы, и только звуки; собака скулит во сне; машина останавливается, человек выходит, хлопает дверца, уезжающая машина, дождь, стук ботинок по асфальту; человек подходит к скамейке и садится рядом; от него пахнет апельсинами; он закуривает и откидывается на спинку; дождь стучит по его шляпе; он растворяется в оранжевом вечере; ты видишь из окна скамейку, слепого, его собаку, спящую под дождем и облако другого времени, где только что был человек.

Ящерицы разбегаются из под ног, когда идешь по пр. Добролюбова вечером; солнце касается деревьев, и они искрятся во сне; ты встречаешь бродячий оркестр – трубы, барабаны, скрипки; белые клоуны улыбаются, почтальон – в центре круга – он разносит сны и газеты на послезавтра; твой сон, мой сон, слышишь колокольный звон, ночью, между темнотой и кожей, когда ты зажигаешь спичку, и лицо освещается, и дым ползет в форточку; ты подходишь к пианино и начинаешь играть еще одно утро, которого (никогда) не будет (если бы только могла остановить деревья), плывущий лед уже серый, пористый; ветер из форточки пахнет апельсинами; когда поднимается солнце, ты спишь, я не слышу твоего дыхания; мертвая в моем времени, текущем под кожей, искрящемся.

Ангел на воздушном шаре. Королева играет дождь

Когда ты играешь, начинается дождь; я на кладбище вечером у Ксении Оранжевой Странницы, ты играешь дома, но я знаю, что ты играешь – потому что идет дождь. Огромный оранжевый воздушный шар стоит на берегу – я улетаю – не могу взять тебя с собой; ангелы, ангелы, туман.

– Небо переливается оранжевым, я вижу реку, кладбище, жестяные автомобили в тумане;

– ты закрываешь пианино и выходишь из комнаты;

– лечу в облаках, поднимаюсь выше;

– не потеряться, не потеряться в своей квартире, между цветами, аквариумами, фотографиями на стене; важно отрывать листок календаря каждый раз, когда просыпаешься; и ты одеваешься в коридоре и хочешь выйти и открываешь дверь и оказываешься в ванной и небо заползает к тебе в форточку и ты слышишь как звонит телефон и не можешь найти телефон; важно не провалиться между клавиш пианино и рядом с тобой проплывает рыба, припадает губами к стеклу и смотрит, смотрит, и звонит телефон, и когда оказываешься у аппарата, он выше твоего роста, и не можешь ответить;

– вижу человека, смотрящего на мой шар (оранжевый), как я поднимаюсь и растворяюсь в небе (низком/белом), как меняется время, меняются надписи на домах;

– ты смотришь в окно, видишь мой шар и думаешь, что солнце; сквозь слои облаков; и город, и черепаха под ним, плывущая по лиловому морю, троллейбусы, едущие по облакам к западу; где твоя Шотландия, если плывем на черепахе по лиловому морю сквозь облака цветного времени?

Ангел. Новостройки

Они могли подменить пленку. Кажется, я еду домой, но вижу только огни сквозь замерзшее стекло троллейбуса, незнакомые огни; единственное, в чем я могу быть уверен – это холод, холод им не подделать; даже снежная крошка, падающая с потолка на лицо – это кусок их фильма о моей поездке домой; кондуктор смотрит из угла; мы одни в троллейбусе; на часах половина двенадцатого; троллейбус едет ровно, не останавливаясь; оранжевые фонари проносятся мимо.

Сиреневым ветром в сумерках сквозь лабиринты новостроек, на окраины (из окна видел море); дует ветер, волны, и черепаха качается, и земля уходит из под ног, и я стою на коленях под вращающимся небом (кричит ворона), и я тоже кричу, и может быть, ты услышишь, где я и придешь, и я не знаю, как отсюда выбраться, я не могу подняться, и чувствую прикосновение, и что-то тащит меня за руку (небо покрывается блестящими сосульками, и я снова падаю на спину), подходит собака, оранжевая, с зелеными глазами, дышит мне в лицо, высунув фиолетовый язык, с которого падают сверкающие капли; садится, воет.

Когда рассеивается дым, уже темно; лежу, раскинув руки, и небо лежит на ладонях, влажное, холодное; странники, расцвеченные, с колокольчиками, звенящие, возвращаются домой по дну моего глаза; через пустыню, заполненную туманом; вижу твое лицо, ты что-то говоришь, я не слышу, не слышу, и лицо снова исчезает в тумане; колокольчики оранжевого солнца, и я вижу тебя (мы идем по ул. Беринга (вечером)) только на несколько секунд, ты снова теряешься в тумане до утра, и я спрашиваю, что было ночью, и ты говоришь, когда курила в форточку, кричала ворона, и я испугалась.

Ангел и Королева. Комната расстроенного пианино

Вечером же: в комнате расстроенного пианино слова, написанные на твоем теле; ты спишь, читаю, пока не стемнеет, потом включаю лампу, и комната наполняется светом, лимонным, пахучим, щиплющим глаза, и (зачем буквы твоей коже) ты просыпаешься и идешь принять душ; после – букв уже не будет, только ты, светящаяся, в комнате расстроенного пианино и я (ангел ли) где-то под потолком; голос и ничего больше.

Расстроенное пианино (ты играешь вечер), только когда играешь, вижу твое лицо: проволочки, пуговицы вместо глаз, фантики и пустые пачки от сигарет; спрашиваю, с тобой все в порядке, – и вижу, как вращается перфолента, когда говоришь; пахнет яблоками – что-то разладилось – ты продолжаешь играть – пианино тает, становится хрупким, и ломаются клавиши, пианино падает, из него высыпаются стеклянные шарики, рассыпаются по полу – ты падаешь – и я уже не могу отличить, что было тобой, а что – пианино в куче мусора на полу; лежу в ней лицом в лимонном свете лампочки в пустой комнате на седьмом этаже.

АНГЕЛ В СУМЕРКАХ

Разговор на Колокольной улице. Первый снег.

– Кастрюли починять, ножи точить, бритвы править…

– Даст Бог хорошую погоду…

– Даст Бог, даст Бог, Дажьбог…

– Кастрюли починять, бритвы править…

Витражи, серебро, полумрак.

– Парижский пьяница Ступаков покончил с собой. Бросился под поезд сегодня утром. На вокзале возле Золотых Ворот.

– Кастрюли починять, бритвы править…

Падает снег, и идти по Колокольной улице, когда ночь только начинается, и едут машины, и дует ветер; было: оранжевый вечер в кафе, пустота за окном, следы на снегу. Качались фонари. В подъезде слышно, как прошел трамвай, как кто-то говорит по телефону; окна на площади, луна и пустая улица.

– Кастрюли починять, бритвы править…

Шаги возвращаются эхом, когда некуда идти; декабрьским вечером за полчаса до полуночи выхожу из кафе на Ординарной и вижу рыбу, занесенную снегом.

Антон, Кронверкская улица. Утро 5 декабря

Оттого, что говорил во сне; по потолку ползут огни, будильник тикает под кроватью, еще есть время; только не сегодня, может быть, зимой, когда будет не так страшно утром, когда будет темно и холодно, и под ногами будет хрустеть лед, и окна замерзнут, и не будет огней на потолке, и изо рта будет идти пар, нет, не сегодня, сегодня мой день рождения, и на кухне есть чай и конфеты, нужно только выбраться из под одеяла, все равно не уснуть; как гудят баржи на реке, последний день навигации, позавчера шел снег, сегодня мой день рождения, и ночи уже темные, нужно снять абажур, в желтом свете как рыба, особенно когда на улице дождь; в городе много рябины, зима будет холодной и снежной; во дворе горят окна, горят всю ночь – за окнами лестницы, тени; шипит пар, качаются фонари, идет дождь, начало декабря; скоро все закончится, только не сегодня, в субботу; еще полмесяца, месяц; выйти в 4.40 через двор на улицу, пройти мимо памятника, свернуть налево, мимо телефонной будки, вдоль ограды до угла; Ангел всегда просыпается в это время и смотрит в окно, он спустится и откроет дверь или помашет рукой, он не знает, как сегодня страшно; без пяти пять он всегда выходит из дома и идет на почту; может быть, он все-таки спустится и пригласит с ним позавтракать, он не знает, как страшно, подумает, что просто не спится.

Ангел, Кронверкская улица, 5 декабря

Если прижаться лбом ко стеклу, то все превратится в нагромождение разноцветных – синих, зеленых, желтых пятен, – город, быстро плывущие оранжевые облака, улица, фонари и искрящийся снег; в 4.40 всегда снится один и тот же сон; проснуться, идти на почту, где те же адресаты, те же отправители; Новый год, Рождество, майские праздники; когда кто-нибудь умирает, письма приходят еще год или два, потом на мертвеца обижаются или узнают о смерти, и больше не нужно подниматься по знакомым лестницам, и щель для почты зарастает паутиной, пока не находятся новые жильцы, и тогда появляются новые отправители, новые марки, новые почерки, и все повторяется; к одиннадцати работа обычно заканчивается, и можно оставить на почте сумку и идти домой досыпать; сейчас 4.45, и этот человек снова стоит на углу под фонарем, он смотрит на часы и, может быть, боишься дракона, спящего во дворе на седьмой линии, зеленого, в чешуе, сверкающей от осевшего тумана, боишься того, как ему снятся шаги под аркой, женщина, ищущая вещи на продажу в мусорном контейнере, вороны, спящие на тополях; листья лежат на земле, мокрые, черные; что по реке плывут баржи, последние в этом году; все время чего-то боишься; боишься дом на улице Даля, дом-рыбу из моего кошмара в 4.40; что когда-нибудь вместо письма найдешь в почтовом ящике желтые кленовые листья или что-то живое, шевелящееся, смотрящее на тебя; сейчас же боишься первого трамвая, стоишь на углу, на остановке, каждое утро, но никогда не уезжаешь; спуститься, открыть тебе дверь, и снова завтракаем вместе, пьем чай на кухне, молчим; пахнет яблоками и Рождеством.