Читать книгу Охота на волков - Владимир Высоцкий - Страница 1

Если друг оказался вдруг

Оглавление

Песня о друге

Если друг

          оказался вдруг

И не друг, и не враг,

                                        а так;

Если сразу не разберешь,

Плох он или хорош, —

Парня в горы тяни —

                              рискни! —

Не бросай одного

                              его:

Пусть он в связке в одной

                              с тобой

Там поймешь, кто такой.

Если парень в горах —

                              не ах,

Если сразу раскис —

                              и вниз,

Шаг ступил на ледник —

                              и сник,

Оступился —

                    и в крик, —

Значит, рядом с тобой —

                              чужой,

Ты его не брани —

                              гони:

Вверх таких не берут

                              и тут

Про таких не поют.

Если ж он не скулил,

                              не ныл,

Пусть он хмур был и зол,

                              но шел,

А когда ты упал

                              со скал,

Он стонал,

                    но держал;

Если шел он с тобой

                              как в бой,

На вершине стоял – хмельной, —

Значит, как на себя самого

Положись на него!


1966

Здесь вам не равнина

Здесь вам не равнина, здесь климат иной —

Идут лавины одна за одной,

И здесь за камнепадом ревет камнепад, —

И можно свернуть, обрыв обогнуть, —

Но мы выбираем трудный путь,

Опасный, как военная тропа.


Кто здесь не бывал, кто не рисковал —

Тот сам себя не испытал,

Пусть даже внизу он звезды хватал с небес:

Внизу не встретишь, как ни тянись,

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес.


Нет алых роз и траурных лент,

И не похож на монумент

Тот камень, что покой тебе подарил, —

Как Вечным огнем, сверкает днем

Вершина изумрудным льдом —

Которую ты так и не покорил.


И пусть говорят, да, пусть говорят,

Но – нет, никто не гибнет зря!

Так лучше – чем от водки и от простуд.

Другие придут, сменив уют

На риск и непомерный труд, —

Пройдут тобой не пройденный маршрут.


Отвесные стены… А ну – не зевай!

Ты здесь на везение не уповай —

В горах не надежны ни камень, ни лед,

                              ни скала,

Надеемся только на крепость рук,

На руки друга и вбитый крюк —

И молимся, чтобы страховка не подвела.


Мы рубим ступени… Ни шагу назад!

И от напряженья колени дрожат,

И сердце готово к вершине бежать из груди.

Весь мир на ладони – ты счастлив и нем

И только немного завидуешь тем,

Другим – у которых вершина еще впереди.


1966

Военная песня

Мерцал закат, как сталь клинка.

Свою добычу смерть считала…

Бой будет завтра, а пока

Взвод зарывался в облака

И уходил по перевалу.


Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам!


А до войны – вот этот склон

Немецкий парень брал с тобою,

Он падал вниз, но был спасен, —

А вот сейчас, быть может, он

Свой автомат готовит к бою.


Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам!


Ты снова здесь, ты собран весь —

Ты ждешь заветного сигнала.

И парень тот – он тоже здесь,

Среди стрелков из «Эдельвейс», —

Их надо сбросить с перевала!


Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам!


Взвод лезет вверх, а у реки —

Тот, с кем ходил ты раньше в паре.

Мы ждем атаки до тоски,

А вот альпийские стрелки

Сегодня что-то не в ударе…


Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам!


1966

Скалолазка

Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —

А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. —

Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»

Рассмеялась ты – и взяла с собой.


И с тех пор ты стала близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя, —

Первый раз меня из трещины вытаскивая,

Улыбалась ты, скалолазка моя!


А потом за эти проклятые трещины,

Когда ужин твой я нахваливал,

Получил я две короткие затрещины —

Но не обиделся, а приговаривал:


«Ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя!..»

Каждый раз меня по трещинам выискивая,

Ты бранила меня, альпинистка моя!


А потом на каждом нашем восхождении —

Ну почему ты ко мне недоверчивая?! —

Страховала ты меня с наслаждением,

Альпинистка моя гуттаперчевая!


Ох, какая ж ты не близкая, не ласковая,

Альпинистка моя, скалолазка моя!

Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,

Ты ругала меня, скалолазка моя.


За тобой тянулся из последней силы я —

До тебя уже мне рукой подать, —

Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»

Тут сорвался вниз, но успел сказать:


«Ох, какая же ты близкая и ласковая,

Альпинистка моя скалоласковая!..»

Мы теперь с тобою одной веревкой связаны,

Стали оба мы скалолазами!


1966

Прощание с горами

В суету городов и в потоки машин

Возвращаемся мы – просто некуда деться! —

И спускаемся вниз с покоренных вершин,

Оставляя в горах свое сердце.


Так оставьте ненужные споры —

Я себе уже все доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых еще не бывал.


Кто захочет в беде оставаться один,

Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!

Но спускаемся мы с покоренных вершин, —

Что же делать – и боги спускались на землю.


Так оставьте ненужные споры —

Я себе уже все доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых еще не бывал.


Сколько слов и надежд, сколько песен и тем

Горы будят у нас – и зовут нас остаться! —

Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем, —

Потому что всегда мы должны возвращаться.


Так оставьте ненужные споры —

Я себе уже все доказал:

Лучше гор могут быть только горы,

На которых никто не бывал!


1966

«Свои обиды каждый человек…»

Свои обиды каждый человек —

Проходит время – и забывает.

А моя печаль – как вечный снег:

Не тает, не тает.


Не тает она и летом

В полуденный зной, —

И знаю я: печаль-тоску мне эту

Век носить с собой.


1966

Она была в Париже[1]

Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.

Наверно, я погиб: робею, а потом —

Куда мне до нее – она была в Париже,

И я вчера узнал – не только в ём одном!


Какие песни пел я ей про Север дальний! —

Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты, —

Но я напрасно пел о полосе нейтральной —

Ей глубоко плевать, какие там цветы.


Я спел тогда еще – я думал, это ближе —

«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею

                                        был»…

Но что ей до меня – она была в Париже, —

Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!


Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не

                                        вправе, —

Засел за словари на совесть и на страх…

Но что ей от того – она уже в Варшаве, —

Мы снова говорим на разных языках…


Приедет – я скажу по-польски: «Прошу, пани,

Прими таким как есть, не буду больше петь…»

Но что ей до меня – она уже в Иране, —

Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!


Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, —

Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..

Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, —

Пусть пробуют они – я лучше пережду!


1966

Песня о новом времени

Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело

                                                        шаги, —

Значит, скоро и нам – уходить и прощаться

                                                        без слов.

По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,

Неизвестно к какому концу унося седоков.


Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь,

                                                            ищи!

И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.

Только вот в этой скачке теряем мы лучших

                                                    товарищей,

На скаку не заметив, что рядом – товарищей нет.


И еще будем долго огни принимать за пожары мы,

Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,

О войне будут детские игры с названьями старыми,

И людей будем долго делить на своих и врагов.


А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девушки сменят шинели

                                               на платьица, —

Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..


<1966 или 1967>

Гололед

Гололед на Земле, гололед —

Целый год напролет гололед.

Будто нет ни весны, ни лета —

В саван белый одета планета —

Люди, падая, бьются об лед.


Гололед на Земле, гололед —

Целый год напролет гололед.

Гололед, гололед, гололед —

Целый год напролет, целый год.


Даже если всю Землю – в облет,

Не касаясь планеты ногами, —

Не один, так другой упадет

На поверхность, а там – гололед! —

И затопчут его сапогами.


Гололед на Земле, гололед —

Целый год напролет гололед.

Гололед, гололед, гололед —

Целый год напролет, целый год.


Только – лед, словно зеркало, лед,

Но на детский каток не похоже, —

Может – зверь не упавши пройдет…

Гололед! – и двуногий встает

На четыре конечности тоже.


Гололед на Земле, гололед —

Целый год напролет гололед.

Гололед, гололед, гололед —

Целый год напролет, целый год.


Зима 1966/67, ред. <1973>

«Вот – главный вход, но только вот…»

Вот – главный вход, но только вот

Упрашивать – я лучше сдохну, —

Вхожу я через черный ход,

А выходить стараюсь в окна.


Не вгоняю я в гроб никого,

Но вчера меня, тепленького —

Хоть бываю и хуже я сам, —

Оскорбили до ужаса.


И, плюнув в пьяное мурло

И обвязав лицо портьерой,

Я вышел прямо сквозь стекло —

В объятья к милиционеру.


И меня – окровавленного,

Всенародно прославленного,

Прям как был я – в амбиции

Довели до милиции.


И, кулаками покарав

И попинав меня ногами,

Мне присудили крупный штраф —

За то, что я нахулиганил.


А потом – перевязанному,

Несправедливо наказанному —

Сердобольные мальчики

Дали спать на диванчике.


Проснулся я – еще темно, —

Успел поспать и отдохнуть я, —

Встаю и, как всегда, – в окно,

Но на окне – стальные прутья!


И меня – патентованного,

Ко всему подготовленного, —

Эти прутья печальные

Ввергли в бездну отчаянья.


А рано утром – верь не верь —

Я встал, от слабости шатаясь, —

И вышел в дверь – я вышел в дверь!

С тех пор в себе я сомневаюсь.


В мире – тишь и безветрие,

Чистота и симметрия, —

На душе моей – тягостно,

И живу я безрадостно.


Зима 1966/67

«Корабли постоят – и ложатся на курс…»

Корабли постоят – и ложатся на курс, —

Но они возвращаются сквозь непогоды…

Не пройдет и полгода – и я появлюсь, —

Чтобы снова уйти на полгода.


Возвращаются все – кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин.

Возвращаются все – кроме тех, кто нужней, —

Я не верю судьбе, а себе – еще меньше.


Но мне хочется верить, что это не так,

Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.

Я, конечно, вернусь – весь в друзьях

                              и в делах —

Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.

Я, конечно, вернусь – весь в друзьях

                              и в мечтах,

Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.


<1967>

Случай в ресторане

В ресторане по стенкам висят тут и там —

«Три медведя», «Заколотый витязь»…

За столом одиноко сидит капитан.

«Разрешите?» – спросил я. «Садитесь!


…Закури!» – «Извините, «Казбек»

                              не курю…»

«Ладно, выпей, – давай-ка посуду!..

Да пока принесут… Пей, кому говорю!

Будь здоров!» – «Обязательно буду!»


«Ну так что же, – сказал, захмелев,

                              капитан, —

Водку пьешь ты красиво, однако.

А видал ты вблизи пулемет или танк?

А ходил ли ты, скажем, в атаку?


В сорок третьем под Курском я был

                              старшиной, —

За моею спиной – такое…

Много всякого, брат, за моею спиной,

Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!»


Он ругался и пил, он спросил про отца,

И кричал он, уставясь на блюдо:

«Я полжизни отдал за тебя, подлеца, —

А ты жизнь прожигаешь, иуда!


А винтовку тебе, а послать тебя в бой?!

А ты водку тут хлещешь со мною!..»

Я сидел как в окопе под Курской дугой —

Там, где был капитан старшиною.


Он все больше хмелел, я – за ним

                              по пятам, —

Только в самом конце разговора

Я обидел его – я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором!..»


1967

«Ну вот, исчезла дрожь в руках…»

Ну вот, исчезла дрожь в руках,

          Теперь – наверх!

Ну вот, сорвался в пропасть страх

          Навек, навек, —

Для остановки нет причин —

          Иду, скользя…

И в мире нет таких вершин,

          Что взять нельзя!


Среди нехоженых путей

          Один – пусть мой!

Среди невзятых рубежей

          Один – за мной!

А имена тех, кто здесь лег,

          Снега таят…

Среди непройденных дорог

          Одна – моя!


Здесь голубым сияньем льдов

          Весь склон облит,

И тайну чьих-нибудь следов

          Гранит хранит…

И я гляжу в свою мечту

          Поверх голов

И свято верю в чистоту

          Снегов и слов!


И пусть пройдет немалый срок —

          Мне не забыть,

Что здесь сомнения я смог

          В себе убить.

В тот день шептала мне вода:

          Удач – всегда!..

А день… какой был день тогда?

          Ах да – среда!..


1969

К вершине

Памяти Михаила Хергиани

Ты идешь по кромке ледника,

Взгляд не отрывая от вершины.

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины.


Но они с тебя не сводят глаз —

Будто бы тебе покой обещан,

Предостерегая всякий раз

Камнепадом и оскалом трещин.


Горы знают – к ним пришла беда, —

Дымом затянуло перевалы.

Ты не отличал еще тогда

От разрывов горные обвалы.


Если ты о помощи просил —

Громким эхом отзывались скалы,

Ветер по ущельям разносил

Эхо гор, как радиосигналы.


И когда шел бой за перевал, —

Чтобы не был ты врагом замечен,

Каждый камень грудью прикрывал,

Скалы сами подставляли плечи.


Ложь, что умный в горы не пойдет!

Ты пошел – ты не поверил слухам, —

И мягчал гранит, и таял лед,

И туман у ног стелился пухом…


Если в вечный снег навеки ты

Ляжешь – над тобою, как над близким,

Наклонятся горные хребты

Самым прочным в мире обелиском.


1969

1

Эта песня посвящена Ларисе Лужиной.

Охота на волков

Подняться наверх