Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918)

Оглавление

Владислав Аксенов. Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918)

Введение

Раздел 1. Идея «Патриотические» настроения 1914 г.: историографические стереотипы и их критика

Концепция «отложенной революции» и ленинская теория «революционной ситуации» как модель описания настроений 1914 г

Формы рабочего протеста: парадоксы целерационального и аффективно-эмоционального социального действа

Дискуссии о феномене «патриотического настроения 1914 г.»: эмоции, идеи, патологии

Идейные противоречия «патриотизма 1914 г.» и психологическая структура массового «патриотического» сознания

Раздел 2. Действо. Мобилизация общества в гендерно-возрастном измерении: от манифестаций взрослых к детскому протесту

Парадоксы «патриотических» манифестаций

«Успехи» мобилизации: явка и формы протеста

Женский взгляд на мобилизацию: от слез к погромам

Студенческий «патриотизм»: добровольчество и оппозиционность

Детское восприятие войны: героическая эйфория или психотравма?

Раздел 3. Слово. Устная деревенская культура и война

Особенности крестьянской ментальности начала ХX в. в современной историографии

Оскорбители и оскорбленные: народ и власть в свете статьи 103 Уголовного уложения 1903 г

Образы войны и власти в крестьянском политическом сознании: от неприятия войны до коллаборационистских настроений

Сказка о царе и мировой войне, или реконструкция крестьянского мифологического дискурса

Раздел 4. Текст. Письменная городская культура и иррационализация массового сознания обывателей

Патриотизм как фобия городских обывателей: от антинемецких настроений к слухам о предательстве в верхах

Слухи и настроения городских обывателей: между войной, политикой и повседневностью

Мистификация общественного сознания: от оккультизма к слухам о «спиритическом министерстве» и рождению лжепророков

«Красный смех»: война и психические расстройства

Раздел 5. Образ. Визуальное пространство Первой мировой войны

Искусство как источник: проблемы «визуальной истории» и «интеллигентоведения»

Художественные образы эпохи: между патриотическим миражом и реальностью

Провидческая функция искусства: отражение эпохи и предчувствия революции в живописи авангарда

Лубочная продукция: между пропагандой и отражением массовых настроений

Открытка как форма сентиментальной пропаганды: от символической политики к манипуляциям детскими образами

Журнальная карикатура: от смеха к страху

Раздел 6. Символ. Православие – самодержавие – народность: дискредитация и инверсия патриотических смыслов

Церковь, образы духовенства и народная религиозность: расцерковление прихожан и вера в окопах

Царь в кривом зеркале: визуальное мышление и крах стратегии демократической фоторепрезентации

Народ как антигерой: десакрализация образов русских воинов и сестер милосердия на фоне патриотической пропаганды

Государственная дума как символ: надежды и страхи общества и власти

Война и символы Апокалипсиса: технофобии в российском обществе в контексте милленаристских предчувствий

Раздел 7. Эмоция. Психологическое измерение российской революции

Информационный кризис кануна революции: слухи как революционный фактор

Пулеметы и белые кресты: факторы невротизации обывателей в период «медового месяца» революции

«Черное авто» как символ революционного насилия: от слуха к мифологеме

Эмоциональная история революции и журнальная карикатура

От «революционного психоза» к «контрреволюционному комплексу»: психическая теория и психоэмоциональная динамика российского общества

Вместо заключения: смерть царя как «конец истории», или время и его ощущения в условиях эсхатологических предчувствий Гражданской войны

Иллюстрации

Отрывок из книги

Период Первой мировой войны очень важен для понимания природы так называемой Великой (или Большой) российской революции 1917–1921 гг. В современной российской историографии пока еще сильно наследие советской периодизации, которая, по меткому замечанию Е. Н. Городецкого, после выхода «Краткого курса» «пристегнула» Февраль 1917 г. к мировой войне, а Октябрь 1917 г. – к советской истории52. В результате Первая мировая война выпала из истории революции, хотя ее «эхо» долго звучало после захвата власти большевиками. Западная историография оказалась более свободной в определении хронологических рамок. Некоторые историки – например, Лора Энгельштейн, Питер Холквист – рассматривают 1914–1921 гг. как единую эпоху кризиса, другие (Орландо Файджес, Джон Санборн, Стивен Смит) вполне оправданно позволяют себе еще более широкие обобщения, начиная изучение «русской смуты» с пореформенного периода53. В любом случае каузальная связь революции 1917 г. с Первой мировой кажется более тесной, чем революции 1905 г. с Русско-японской войной, что позволяет рассматривать 1914–1921 гг. как единое целое. В современной отечественной историографии постепенно устанавливается взгляд на события 1914–1917 г. как одну эпоху54.

На первый взгляд, один из центральных вопросов здесь – как патриотический подъем 1914 г. трансформировался в революционные настроения кануна 1917 г.? Но такая постановка вопроса во многом некорректна. Во-первых, тезис о патриотическом подъеме 1914 г. не безупречен (не будем забывать о росте революционных настроений в июльские дни, позволявшем отдельным советским авторам констатировать складывание революционной ситуации, ставящим под сомнение их неожиданное растворение после 19 июля); во-вторых, некорректно само противопоставление патриотических и революционных настроений, так как в российском обществе в начале марта 1917 г. патриотизм был одним из доминировавших настроений. С этой точки зрения революция 1917 г. была для многих патриотической революцией: власть свергали ради спасения России. Другое дело – если под патриотизмом понимать не любовь к Родине, а любовь к власти. В этом случае история Первой мировой войны демонстрирует процесс десакрализации монархии Николая II. Однако даже в отношении власти патриотизм по-разному проявлялся у различных социальных слоев: патриотические концепции русских монархистов явно отличались от патриотических ментальных традиций русского крестьянства. Вместе с тем было между ними и нечто общее, что основывалось на традиционном, патриархально-патерналистском восприятии власти. Другая часть интеллигенции, исповедовавшая либеральные идеи, считала патриотизм структурой гражданского общества. Некоторые исследователи рассматривают проблему патриотических настроений 1914 г. именно в контексте столкновения традиционного и гражданского патриотизмов55.

.....

Вероятно, следует учесть, что реакции на нравственные категории имеют не только сознательный характер (насколько чувство собственного достоинства осознанно и принято за норму личностью), но и эмоциональный: протест рабочего могла вызвать не содержательная часть оскорбительного высказывания, а эмоциональная, та форма, в которую она была облечена. По крайней мере со стороны рабочих реакции, как правило, имели весьма яркую эмоциональную окраску. С этой точки зрения можно дополнить теорию «нравственного протеста» достижениями исторической эмоциологии151, в частности концепцией «эмоциональных сообществ»: городская среда предусматривала больший контроль за проявлением эмоций (более строгий эмоциональный режим), чем сельская, в результате чего столкновение двух режимов приводило к конфликтам разных эмоциональных сообществ. В современных исследованиях подчеркивается, что изучение экономических и политических проблем в качестве единственных источников межгрупповых конфликтов является грубой ошибкой, так как эмоциональные репрессии по отношению к тем или иным сообществам часто оказываются важными факторами ответной жестокости и насилия152.

Город накладывал отпечаток на поведение и мышление бывших крестьян. Предписывалось подавление эмоций: на улицах городов запрещалось шуметь, за чем следили стражи порядка, дворники; к собеседникам полагалось обращаться вежливо и т. п. Многие из этих правил были чужды крестьянской ментальности и вызывали в первое время конфликты. Вместе с тем более серьезной проблемой для рабочих было то, что требовавший от них вежливого обращения «город» сам не спешил придерживаться тех же правил по отношению к ним. Вчерашние крестьяне, прибывавшие в города, сталкивались с «тыканьем», грубостью, а иногда и физическим насилием со стороны полицейских чинов, дворников, заводской администрации.

.....