Читать книгу Осколки разума - Владислав Белик - Страница 1

Никогда не любил мозгоправов. Они, словно черви, забираются в голову и вытаскивают наружу твои самые гадкие и отвратительные воспоминания. Они копаются в них, ищут причину твоих бед, тот гнойный нарыв, мешающий нормально жить в обществе обыкновенных «правильных» людей.

– Расскажите о себе, – сказал врач.

Я встал с дивана и прошелся по кабинету. Мой взор приковала картина неизвестного автора. Она висела прямо возле дверей кабинета.

– Что именно вам хотелось бы узнать? – спросил я, медленно подбираясь к картине.

На ней изображены три обезьяны. Первая закрывала лапами уши, вторая рот, а третья глаза.

– Абсолютно все, начиная от вашего имени и заканчивая родом деятельности, – сказал мужчина и задумался. – К примеру, давайте начнем со знакомства.

Я продолжал рассматривать картину. Живопись никогда меня не интересовала, но эта… Такие яркие краски. Истинный ценитель заметил бы, что картина написана маслом. Идеальные контуры и темные цвета показывают настоящий посыл картины. Три обезьяны символизируют собой идею недеяния зла и отрешенности от лукавства, неистинного.

– Ну что ж. Давайте познакомимся, – сказал я, не отходя от полотна. – Меня зовут Евгений Молчанов.

– Хорошее начало, – сказал врач, пристально на меня взглянул, а затем спросил: – Сколько вам лет?

– Всего лишь восемнадцать, – ответил я.

Отойдя от картины, я заметил статуэтку Фемиды, древней богини правосудия. Она гордо стояла на полочке и держала в руках весы. Забавно, что у психотерапевта в кабинете так много символизма.

– Хотели бы вы узнать, как меня зовут, Евгений? – поинтересовался врач.

– Если честно, не особо.

– Я вам все равно скажу. Меня зовут Павел Анатольевич. Странно, что вы еще обо мне не слышали, – удивился доктор.

– Я слышал о вас. Но не самые лицеприятные вещи.

Я сел обратно на диван, удобно распластался по всей его поверхности и ушел в глубины своей памяти.

– О чем задумались? – поинтересовался доктор.

– Не понимаю, зачем меня тут держат.

– Если вы здесь, значит, чем-то больны, – ответил врач. – Мы просто так людей здесь не держим.

– Вы можете рассказать, чем я болен?

– Пока еще нет. Мне нужно с вами познакомиться поближе.

– Вот оно что… – задумался я. – Значит, вы еще не знаете, болен я или нет, но все равно меня заперли в клетке?

– Я бы на вашем месте не называл это место клеткой. У вас замечательные комнаты, трехразовое питание и в любой момент вы можете встретиться с любым человеком, которого только захотите увидеть.

– Но я же не могу выйти отсюда.

– Да, не можете.

– Значит это клетка, Павел Анатольевич.

– Давайте сменим тему. Расскажите мне о своей семье, – врач поправил очки и закинул ногу на ногу.

– Кто именно вас интересует? – спросил я.

Видно, что доктор начал нервничать, но Павел Анатольевич не из тех, кто показывал свое состояние. Он собрался и так же непринужденно продолжил разговор.

– Давайте начнем с мамы. Как ее зовут?

– Виктория Молчанова.

– Отлично. Вы можете рассказать о ней?

– Конечно, – ответил я и снова задумался.

Кусочек за кусочком я складывал пазл у себя в мыслях, пытаясь собрать человека, которого я знал и безмерно любил. Наконец фигура появилась в голове, и я начал говорить:

– Женщина лет сорока пяти, – я закрыл глаза, пытаясь в точности описать ее. – Большие упругие губы. О таких губах все мечтают. Карие глаза, тонкий аккуратный нос. Брови средние, не толстые и не тонкие. Уши немного приплюснуты к голове. Голова овальной формы, вытянутая. Вечно она ходила с каре и закрашивала седину каштановой краской. Худощавая, где-то метр семьдесят ростом.

– Вы так точно ее описали, – удивился доктор. – У вас хорошая память. Опишите ее характер.

Я снова ушел с головой в мысли. Для меня эта задача не из легких. У нее всегда был сложный характер, но как его сущность донести до врача? Я не понимал. Немного поразмыслив, я решил действовать наобум.

– Она добрая, и в тоже время злая. У нее нет золотой середины. Она меня любит и в то же время презирает.

– Как вас может презирать родная мама? – прервал меня доктор.

– Может, поверьте мне, – ответил я и продолжил свою мысль: – С ней то легко, то сложно. Ее вечно бросает из стороны в сторону, как мячик на футбольном поле. Она то ласковая, как кошка, то суровая, как сторожевой пес. Часто обижалась на меня. Могла неделями ходить с надутыми губами, а бывало, что сразу прощала, хотя я был этого не достоин. Вот такая у меня мама.

– Это же ненормально, – проговорил доктор.

Его очки немного съехали, и он их поправил.

– Возможно. Не могу ничего сказать по этому поводу. Для меня она навсегда останется любимой мамой и отвратительным человеком, который засунул меня сюда, в это «замечательное место».

– Что вы можете рассказать про отца?

– Про отца? Вы все хотите о нем знать? Мое мнение или в целом, какой он человек? – поинтересовался я.

– Я бы хотел знать все, – ответил Павел Анатольевич.

Тема отцов и детей всегда стояла для меня остро, особенно после того, как любимый папаша ушел к какой-то ветреной женщине. До сих пор не знаю, как ее зовут, но всем сердцем ненавижу.

– Он у меня крепкого телосложения…

– Вы решили начать с внешности? – прервал меня врач и что-то записал в блокнот.

– Да, наверное… – сказал я. Какой-то дискомфорт появлялся от вечных вставок доктора. Он слишком часто меня перебивает. – Мне кажется, если я его опишу, ваше представления о нем будет шире. И я вас очень прошу – дайте мне договорить. Я хочу нормально закончить мысль, а вы меня очень часто перебиваете.

– Я вас слушаю, – ответил Павел Анатольевич и черканул ручкой в блокноте.

– Он, как я уже говорил, крепкого телосложения. Может, даже накачанный. По крайней мере, если смотреть со спины – атлет, а если спереди – сразу замечаешь большой живот, жир на груди и боках. В молодости он занимался тяжелой атлетикой. Странно, что мышцы за все это время не усохли. На лицо они с мамой чем-то похожи. У него такой же нос, карие глаза, правда, лицо круглое и брови широкие.

– Что вы расскажете о его характере?

– Есть такие люди, которые любят праздник и кутеж. Они с головой уходят в отрыв, забывая о своих обязанностях и семье. Это мой отец. Любит повеселиться. Мама, в свою очередь, предпочитает домашний уют пьянкам и веселью. Может быть, поэтому он ушел из семьи, – рассуждал я.

– Все же я спрашивал у вас о его характере, а не о привычках и стиле жизни.

– Я прекрасно понимаю, но это целиком и полностью описывает моего отца. Что до его характера – я не помню, какой он, понимаете? Я не могу рассказать о каждой мелочи, и вникнуть в суть его природы! – говорил я, немного повышая голос. – Он для меня остался безответственным разгильдяем с невероятным эго. – Поразмыслив, я смог найти в его толстокожей и отвратительной душонке положительные качества. – Наверное, он был добрым, веселым, никогда не раскисал по пустякам и всегда поддерживал маму… – Мне так стало тепло в сердце. – Я бы хотел, чтобы он снова был моим отцом, вернулся в семью. Научил меня быть настоящим мужчиной. Но увы, теперь он воспитывает другого ребенка, наверное. Я даже не знаю, что с ним сейчас происходит. Ему вообще нет дела до меня, как и мне до него! – теплота сменилась на грусть и обиду. – Хватит про отца!

– Хорошо, я больше не буду затрагивать эту тему, если вы, конечно, сами не захотите. В первую очередь, ваши рассказы помогают мне решать ваши проблемы – запомните это. Не держите в себе вопросы, ответы на которые я могу помочь вам найти, – искренне сказал доктор.

Наверное, он действительно хочет мне помочь. В первый раз за последние несколько месяцев я почувствовал опору. Хоть какую-то опору. Появился человек, который хочет мне помочь… Опять…

– А бабушки и дедушки? Хотите о них поговорить?

– Нет, не хочу. С ними я не поддерживаю никаких контактов. Только на семейных праздниках они видят своего «горячо любимого» внука. Хотя бабушка со стороны отца меня очень любит и ценит. Не знаю, с чем связана ее любовь. Может, не хочет, чтобы от нее отвернулся единственный внук, если сын смог перед ней выстроить огромную стену.

– Что вы подразумеваете под стеной?

– Папа еще в молодости перестал общаться с бабушкой. Она возненавидела выбор сына переехать в другой город и на протяжении долгого времени вставляла ему палки в колеса, – ответил я.

– Ситуация в вашей семье неоднозначная, – заключил доктор и опять полез в блокнот.

– Что правда, то правда, – ответил я и снова встал с дивана.

Беседа меня утомляла, и я решил снова пройтись по кабинету, размять ноги.

– У вас много таких же, как я?

– Что вы имеете в виду? – доктор внимательно наблюдал за мной.

– Пациентов.

– Вся больница, каждый проходит через меня, – сказал врач.

– Вы смогли хоть кому-то помочь? – я медленно наворачивал круги, разглядывая экспонаты уютного кабинета.

– Да, много кто отсюда уезжает и начинает новую жизнь, – сказал врач и снял очки. – Кто-то едет в другой город, кто-то вообще в другую страну, подальше от эпицентра своей проблемы. И живут, хорошо живут. Больше их не мучают тараканы в голове. Мы избавляем от всей живности, – посмеялся доктор, считая свою фразу остроумной.

Я не издал смешка, даже не улыбнулся.

– Вы же не можете быть полностью уверены, что пациент излечился. Он может только делать вид, а живность продолжит его мучить. Вдруг он привык жить с живностью в голове, а вы насильно избавляете от нее? Может, он не хотел расставаться с насекомыми, бегающими внутри его черепной коробки?

Лицо доктора поменялось. Оно стало серьезным, сосредоточенным. Врач заинтересовался мной.

– Я хочу знать о вашем первом воспоминании. Сможете рассказать о нем? – доктор надел очки и принял удобную позу.

Я стал сзади дивана и облокотился локтями о его спинку.

– Прям самое первое, что помню?

– Именно. Я хочу знать причину проблемы, а детство – ничто иное, как ее корень. Он разрастается все сильнее, углубляясь в почву. Из корня тянется стебель и распускается бутон. Цветок вырастет здоровым и красивым или чахлым и больным – все зависит от того, как за ним ухаживать. Поэтому мне нужно знать о вас все, – объяснил врач.

– Хорошо, дайте подумать.

Я мысленно зашел в свой архив и перерыл все от и до. Из всех своих воспоминаний самое первое, что я помнил – отдых в аквапарке.

– Вспомнил. На тот момент это был самый радостный день в моей жизни. Я не скажу, когда еще испытывал такие эмоции… Банально – не помню, – улыбнулся я.

– Расскажите об этом дне, – просил доктор.

Я вернулся на свое место и начал:

– Это было десять лет назад…

***

Сны захлестывали волнами. Я видел себя в сверкающих доспехах, подо мной конь, а в ножнах – огромный меч. Я скакал навстречу великому дракону, ужасу королевства. Он заточил в башню принцессу замка Ватерфолл.

Я уже видел вдалеке множество облаков смога и дыма. Только мой конь достиг черного тумана, я спешился и прошел вперед по тропинке, что вела в глубь туманного облака. Через несколько сотен метров передо мной возникла высокая башня с неимоверным количеством этажей. Я решил оставить своего благородного коня на входе, а сам проник в башню и начал продвигаться от этажа к этажу.

Перед моим взором предстали чудовища без голов, бесконечное количество скелетов. Я храбро сражался за мою принцессу. Как только я пересек ступени семнадцатого этажа, меня встретил огромный огнедышащий дракон. Метров тридцать в высоту. Его хвост мог просто откинуть меня, но я не зря звался святым рыцарем короны. Я смог точным прыжком увернуться от острого хвоста и перекатиться к чернеющей от смога колоне.

Дракон заметил мое укрытие, и из пасти яростно и мощно вылетели языки пламени. Они обожгли колону, словно сосиску на костре. Я смог выжить в пламени, ведь старые мудрецы дали мне священные латы. Они отражали огонь, не давали мне зажариться.

Я вышел с ним один на один. Он смотрел в мои глаза, а я – в его огромные, налитые кровью глазищи. Он с ревом накинулся на меня. Я не стоял в стороне и с бешеным криком кинулся в бой.

Его пламя грело кожу через латы, а мой меч царапал его красную плоть. Из-за цвета чешуек нельзя было разглядеть, ранил я его или нет. Мы бились не на жизнь, а насмерть. Дракон был очень силен, но моя ловкость и проворность сыграли с ним злую шутку. Я воткнул меч в его толстокожий подбородок. Дракон взвыл от боли. Сначала он заревел, а потом стал скулить, как бродячий пес. Смертельно раненый, он упал на мраморный пол и забылся вечным сном.

Дракон повержен. Осталось добраться до принцессы…

– Женечка, – слышал я откуда-то голос.

Добраться до принцессы…

– Просыпайся, мой сладкий.

До принцессы…

– Открывай глазки.

Голос подействовал на меня, как самый лучший отрезвитель. Я продрал глаза и увидел перед собой маму. Самого любимого человека на всей планете. Я сразу обнял ее и поцеловал в щечку.

– Мамуль, ты чего меня так рано будишь? – спросил я.

– Как чего? Ты забыл? – недоумевала мама.

– Что забыл? Я не помню, что я мог бы забыть, – улыбнулся я.

– Мы же сегодня едем в аквапарк.

– Как сегодня? Прям сейчас? – обрадовался я.

Я резко подорвался с кровати. Побежал чистить зубы и умываться. Мама была счастлива, наблюдая мою реакцию. Самое мягкое и животрепещущее чувство возникает тогда, когда твой мозг дает сбой и забывает самое лучшее, самое светлое. И когда этот момент неожиданно наступает, он обволакивает тебя полностью – ты радуешься, как маленький ребенок только что купленному леденцу.

Так и я тогда радовался. Я всю свою маленькую жизнь мечтал съездить в аквапарк, покупаться в теплой прозрачной воде. Полетать с крутых горок, которые воочию никогда не видел. Мечтал завести новых друзей и целый день резвиться с ними, пока родители не увезут меня домой и не укроют теплым одеялом в уютной родной комнате. Мама поцелует в левую щеку, а папа в правую.

Этот момент настал. Я смел весь завтрак, что стоял передо мной на столе, словно вечно голодный Пончик из «Незнайки на Луне». Эту книгу мне часто читала мама перед сном.

Когда мы ехали в машине навстречу приключениям, я смотрел по сторонам и пытался найти глазами аквапарк, но не удавалось. Я раз за разом спрашивал у родителей, приехали мы или нет, на что мне терпеливо отвечали:

– Подожди немного, Жень. Скоро приедем.

Папа был занят дорогой, пристально смотрел вперед. Он боялся долгого пути, но ради меня он смог себя пересилить и уехать от родного города на двести, а то и триста километров.

Вот он, аквапарк. Я выбежал из машины. Хотел как можно быстрее увидеть горки, но вместо них меня встретила огромная шеренга людей, расстилающаяся до кассы. Папа попросил меня встать в очередь, а сам копался в багажнике. Мы все же добрались до кассы и купили по билету. Я стремглав забежал внутрь и увидел толпищу детей.

Они бегали, резвились и катались то с одной горки, то с другой. Я побежал к ним, оставив родителей возле тента. Они большие, сами разберутся. А мне сейчас необходимо съехать вон с той горки. Она представляла собой закрытую трубу с безумными виражами. Я поднялся наверх по лестнице, отстоял очередь и словно гонщик залетел на огромной скорости в трубу.

Не могу даже передать свой восторг, когда моя голова вошла в голубую воду бассейна. Я хотел еще и еще. Один из мальчиков, его звали Дима, рассказал мне, на какие горки лучше ходить, а какие очень опасны для детей. Но мне было плевать, насколько они опасны. Я хотел почувствовать адреналин у себя в крови. Испытать еще раз наслаждение, когда вода несет тебя вперед.

– Пошли сначала туда, – позвал Дима.

– Хорошо, только после пойдем на ту горку, – я показал пальцем на одну из запрещенных.

– Зачем? Я же говорил, что туда нельзя, – замялся Дима.

– Можно, еще как, главное, сказать, что нам по десять, – уговаривал я его.

– Давай сначала на мою, потом посмотрим, – решил Дима.

– Ладно, пошли на твою горку, – я с ним согласился, и мы поплелись по ступеням вверх.

Горка представляла собой винтовой спуск на двоих. Мы с Димой взяли круг, накачанный воздухом. Он сел сзади, а я спереди. Мужчина, что следил за горкой, толкнул нас вперед, и мы полетели разрезать воздух своими лицами. Как такового, адреналина я не почувствовал, так что моя идея меня не оставляла.

Мы с Димой положили круг на место, и я снова начал ему говорить про запрещенную горку.

– Давай, или ты струсил?

– Нет, не струсил. Между прочим, я самый смелый мальчик в классе, – гордо сказал Дима.

– Тогда докажи, – сказал я и пошел в сторону горки.

Дима побежал за мной и без конца твердил:

– Мы же еще не доросли до нее, Жень. Не нужно рисковать. Я смелый, но не глупый.

– Нет, ты трус, – я поставил точку и пошел, не озираясь назад.

– Тогда сам иди, я не пойду, – сказал Дима и остановился.

Ну и не нужен он мне. Я уверен, что без него будет проще. Легче самому все сделать, чем агитировать кого-то еще.

Последняя ступенька была преодолена, осталось убедить мужчину, что мне десять лет. Но это было несложно, ему плевать. Достаточно было лишь молча сесть на край, что я и сделал.

Мужчина толкнул меня, и я полетел вперед, захлебываясь водой. Она попадала везде, куда только могла. Я не испытывал больше счастья от искрометных виражей. Вода проникала внутрь легких. Мне стало отвратительно и больно. Легкие сжимались. Я не мог открыть глаза. Нужно было лишь довериться судьбе и, наконец, закончить крутой вираж. Когда мое тело погрузилось в воду, я как ошпаренный, вылетел из бассейна и закашлялся. Мое тело ослабло, и я рухнул на плитку возле бассейна.

Сразу же ко мне подлетела мать. Она потянула меня за руку и начала шлепать по ногам, причитая: «Как ты мог так поступить? Я же волновалась! Ты меня совершенно не ценишь! Вдруг бы ты захлебнулся?». Она хлестала меня, как сидорову козу. Наше пребывание в аквапарке закончилось так же быстро, как и началось.

На протяжении всей дороги я плакал, а мама говорила, какой я отвратительный ребенок и что совершенно ее не слушаю. Самое странное во всей ситуации – отец ехал молча. Он не сделал мне ни единого замечания. Как будто для него моя жизнь ничего не значила. Это было для меня самым обидным. Еще долгое время молчание отца терзало мое детское сердце.

***

– Хочу задать вам вопрос, – сказал доктор.

– Что вы хотите знать?

– Почему вы считаете этот день самым лучшим в своей жизни, если чуть не ушли на тот свет? – доктор поправил очки и сменил позу.

Как мне показалось, он уже устал сидеть на стуле, и скорее всего, наш сеанс скоро подойдет к концу.

– В тот день я был самым счастливым ребенком. Вот поэтому. После того как я перешел в другую школу в пятом классе, больше никогда не чувствовал счастья. Тогда мой мир перевернулся, – сказал я и встал с дивана. – Я уже устал, Павел Анатольевич.

Доктор посмотрел на часы.

– Да, пора бы закончить. Мы с вами общаемся уже часа два.

– Я об этом же.

– Тогда наш сеанс окончен. Вы можете возвращаться обратно в палату. Вы же помните, где она находится?

– Конечно, Павел Анатольевич, – сказал я и вышел из кабинета.

В глаза бросились унылые краски психлечебницы. Отвратительное место. Я брел по ее тоскливым коридорам, пробираясь через белые двери, давно покрытые старым желтым налетом. Мне встречались такие же люди, как и я. Они не понимали, почему тут находятся. Они не знали, из-за чего общество ополчилось на них и заточило в комнату из мягких стен. Почему они считают их больными, если каждый первый человек имеет в своем распоряжении массу тараканов, бегающих внутри его черепной коробки?

По правде говоря, все, что пишут в книгах – ложь. Много писателей, описывая комнату больного, говорят о мягких стенах, смирительной рубашке, недостатке солнечного света. На самом деле комнаты очень уютные. Для каждого пациента предусмотрены кровати, тумбочка рядом с ней. Единственное – окна с решетками и каждые полчаса проходят медсестры с проверкой. Вот что доставляет дискомфорт.

Если говорить про ночи в психлечебнице – медсестра может зайти к тебе раза три, может четыре. Все зависит от самой медсестры. Мне досталась палата абсолютно пустая, хотя она рассчитана на двух пациентов.

Я зашел внутрь и сразу лег на кровать. Давно я так не общался с людьми. Я не помнил, когда мог полностью выговориться. Мне понравилось общаться с Павлом Анатольевичем. Надеюсь, он поможет мне, хотя я даже не знаю, чем. Я не считал себя больным. Никогда не считал.

Мои веки прибавили веса от тяжести мыслей. Я закрыл глаза и потерял себя на долгие часы.