Читать книгу Красный Герцог - Владислав Николаевич Хохлов - Страница 1

Пролог

Раннее Солнце озаряет своим ярким светом каждую травинку, каждый листик, что находились под открытым небом, даруя своё тепло и заботу всему живому. Лучи утренней звезды отражались от росы на траве и проецировались на потолке маленькой комнаты, такой разноцветной и яркой даже в ночное время суток. В этой комнатушке жил Генрих, голубые глаза и светлые волосы которого, были главным его атрибутом что завораживал всех. Именно на это, в первую очередь обращали внимание люди, которые могли сравнить юношу, по красоте с небесным серафимом из старых мозаик. Генрих почти никогда не понимал других людей, именно тех что отличались от его семьи. Их мысли, идеологии, попытки повелевать и подчиняться. Для него все они – рычаги управления социумом. Но как это может затронуть простого паренька, из обычной крестьянской семьи в глубине страны? Далеко от его дома, он видел город, где обитают высокомерные люди, которые как крысы лезут друг на друга, пытаясь быть выше и главнее остальных. На жизнь стоит смотреть иначе – проще, если ты живешь в загородном доме, то для тебя самое главное, чтобы огород был богат и свеж, а лесная живность обходила твой маленький рай стороной.

Каждое летнее утро, отражение солнечных лучей попадало в комнату Генриха, говоря о том, что начался новый день, чтобы узнать много нового о мире и возможность сделать своих родных более счастливыми. Для Генриха не было ничего дороже, чем его семья.

Людвиг – глава семейства, был отцом Генриха и его сестры Анны. Он был сильным человеком и хорошим семьянином. пятнадцать лет назад, когда его сын был еще совсем маленьким, он купил землю вдали от городской суеты и грязи. Отец всегда умел смотреть в будущее и, скорее всего, предвидел возможную опасность городской жизни, поэтому и решил, что лучше будет им жить вдали от всех. До переезда, в городе он был простым работником на заводе, в его обязанности входила загрузка ненужных и сломанных деталей в плавильню, которые после переплавки уходили на детали для гражданской техники и другим устройствам. Ему не нравилась эта работа, никому из семьи не нравилась эта работа, потому что после неё он приходил уставшим. Однажды он вернулся домой в сопровождении врачей, будучи перемотанный бинтами. Оказалось, что старый котёл с расплавленным железом обрушился, и небольшая часть попала на лицо Людвига, оставив посмертный след. Теперь он всегда был узнаваем, по большому ожогу в четыре сантиметра диаметром на левой щеке, и трём маленьким пятнышкам на лбу. Ко всему этому, страдали и его легкие, поэтому после того, как он накопил денег на землю, он не задумываясь купил её. Продав вскоре городскую квартиру, они смогли нанять рабочих для постройки дома. Отец любит свою землю, это самое безопасное место для взросления сына и рождения дочери. Здесь есть огород, который является важной частью для жизни, он даёт пищу для всей семьи, и его нужно поддерживать, чтобы вся семья была жива и здорова.

Петра – молодая и добрая мать. Она – шея всего семейства. Она держит голову – отца, и сердце – ангелочков-детей вместе. Занимается готовкой и уборкой в доме. Встретила Людвига в городе, когда её учебный класс находился на металлургическом заводе на экскурсии, где юношам показывали принцип работы плавильни и то, чем занимаются рабочие. На ней в приоритете были немолодые мальчики, но руководитель посчитал, что и наличие девушек не помешает, ибо любая сила на работе, будь она мужская или женская – тоже сила. Она увидела Людвига, когда он рассказывал о нужной температуре для работы плавильни и способах её поддержки. Искра сверкнула между ними, и она была не от работы пилы по металлу, это была любовь. Оба субъекта испытывающие это чувство, все поняли сразу. С выходом замуж, можно было позабыть о педагогическом образовании, т.к. вскоре должен был появиться ребенок – новый член семьи, и тогда времени на все бы попросту не хватало. Мужу она доверяла с самого начала их знакомства, и когда он сказал, что им нужно будет переехать из города, она пошла за ним, пошла так же верно, как и шла под венец в местной церкви.

После переезда, всей семье было тяжело. Новая обстановка, отсутствие старых друзей, и необходимость ухаживать за огородом – все это было ужасно незнакомо для них. Первые два года семьи были самыми тяжелыми, поскольку они ничего не знали о том, как правильно выращивать овощи и травы, как запасать их на зиму и как правильно готовить. Семья чудом выжила и продержалась, ведь были они не одни, в двух километрах от них обитала другая семья, которая более пяти поколений обитала в старом доме. Они были добрыми соседями, и видя тяжелое положение новоиспеченных друзей, помогали им безвозмездно, пока те не встали на ноги. Это ценила вся семья, поэтому помогала своим спасителям в ответ.

Последние семь лет жизнь в доме загорелась новыми красками, потому что в семье было пополнение – родилась Анна. Вся семья была рада её рождению. Удручало лишь то, что маленький ребенок имеет множество опасностей в новом мире. Например, насекомые, которые могли атаковать ребенка и вызвать аллергическую реакцию, ведь никто бы не смог идеально вылечить рану и прописать нужный курс витаминов и добавок. Страшнее всего было заражение, которое мог подцепить ребенок, ведь в доме средств для лечения не было. Сначала семья прибегала к мазям и травам, но что лучше для младенца мог знать только городской доктор, который находился слишком далеко, чтобы можно было до него быстро добраться или вызвать его на дом. Телефонные линии не доходили до дома, а письмо было настолько абсурдной идеей, что казалось злой шуткой. Этот период давно прошел, но страх остался у всех, кроме самой Анны. Её волнительное окружение и всеобщая расторопность забавляла.

Пятнадцать лет длились долго. Генрих прожил это время в однотипной рутине как пару веков. В начале горы и поля вдохновляли его и вели к чему-то прекрасному, даже были попытки заняться живописью, благо для этого пейзажей было предостаточно. Но чем старше становился Генрих, тем сильнее становилось его душевное спокойствие. Далекий и тихий оазис, в крупной и опасной пустыне.

Глава 1. Оазис

Скрип половицы и громкий топот босых ног раздавались по всему дому, они были слышны как в старом погребе, так и покидали не широкие стены дома, и могли разносится на несколько метров от уютной хижины. Каждая частица этого здания почти незаметно содрогалась от столь неосторожных действий. От такого бега вибрация расходилась по всем углам, и тихо затихали под полами.

– Когда-нибудь ты точно сломаешь или ноги, или все полы. – с небольшой улыбкой и усталым взглядом сказал Людвиг, стараясь сделать сыну замечание, но не пытаясь напугать или расстроить его.

– Кто бы не сломал полы, это буду точно не я! – Как герой старого романа, гордо и громко проговорил Генрих. Он знал, что толк в эффектном появлении, и всегда любил громко заявить о себе своей семье.

– Посмотрим. Иначе мне придётся переделать все всё в доме. Кто знает, что спрятано под старой половицей? – Произнес Людвиг протяжно и тихо. Он ожидал ответной реакции от сына, на такой детальный план.

Немного покраснев, Генрих опустил глаза вниз и тихо извинился перед отцом за свои действия. Людвиг не знал, что может прятать от него его собственный сын, но догадывался по реакции, и тому что в один “прекрасный” день одна из досок второго этажа начала скрипеть под любым весом. Получив широкий опыт после переезда, и ремонту всего что можно было найти, он знал – что-то там точно есть. Он тоже в его возрасте делал тайники от своих родителей и прятал там то, что было бы стыдно выставить на всеобщее обозрение, или случайно забыть на видном месте, это могло сильно повлиять на непосвящённого человека. У каждого ребёнка, должны быть свои тайны. В основном это был запас карманных денег на разные случаи жизни, резные фигурки обнаженных девушек и черно-белые фотографии, более реалистичные, чем их деревянные копии. Если его сын так походит на своего отца, кем он сам был в детстве, то, было сильно вероятно, что он также вырастет хорошим семьянином, который в свою молодость пройдёт не лёгкий, но укрепляющий характер путь. Если только взросление за пределами города, вдали от большого скопления людей, и возможности легко найти себе занятие или друга, не скажется отрицательно. Как бы долго Людвиг не работал с разными людьми, ему никогда не доводилось встречать тех, кто никогда не жил в городе. Видел ли его сын обнаженную деву? А если и видел, то где? Как? Может, сорванец Вольфганг тянет лапу к тому, чтобы испортить его сына? Последняя мысль навела на Людвига лёгкую дрожь. Вопросы давались сложно, их было много, и Людвиг тонул в них как в океане без спасательного круга. На некоторые вопросы он не хотел получать ответ, но чувствовал что рано или поздно всё узнает сам, он хотел быть ближе к сыну, чтобы помочь ему там, где сам раньше не получал помощи.

– Где все? – неожиданно спросил Генрих. Этот вопрос вывел Людвига из оцепенения, это был тот самый спасательный круг, который хоть и на время, но вытянул его из неукротимых вод мыслей.

– Мать ушла к колодцу за водой, Анна, наверное, спит, я её ещё не видел этим утром. Можешь проверить? – Людвиг с трудом собрался с мыслями, от резкой смены обстановки. Но смог выдать ответ, и заодно, нашел способ на время занял сына.

Генрих развернулся и пошел обратно наверх по старой деревянной лестнице, каждая ступень которой скрипела под его весом. Но самый запоминающийся звук издавала последняя ступень, при нажатии на неё помимо скрипа было слышно как трясутся гвозди, что были ненадежно в неё забиты. Была ли это лень отца при обустройстве дома или же это последствие долгого и неуважительного использования, они оставались на своём прежнем месте, создавая приятный антураж всему строению. Поднявшись, юноша смотрел вдаль коридора на закрытую дверь, она была на пару голов выше Генриха. Имела бурый древесный цвет по бокам и в самой двери, в щели досок были заложены цветы: лилии, ромашки и орхидеи. На втором этаже дома, эта дверь сильно выделялась, она не выглядела как дверь ни в одно из помещений здания, а как дверь в другой мир. И казалось, что если её открыть, за ней можно увидеть красивый сад, где летают пчелы, опыляя растущие там цветы, и бабочки перепархивают с одного цветка на другой, в поисках сладкого нектара. Даже слабо ощущаемый запах цветов, продолжал играть воображении, уже рисуя где-то вдали красивый водопад.

Эти приятные мысли покинули голову Генриха, они были уничтожены противным звуком движения металлических петель, создавая лёгкий, но неприятный скрип. Магия цветов улетучилась и её заменила полутемная комната, легко освещённая синим цветом, что излучали шторы, которые закрывают окно от яркого света. Теперь это уже был не сад, а одно сплошное океанское дно.

“Ну да, работники давно проснулись, не просыпаются только те, кто не работает” – подумал Генрих, слегка закатывая глаза в бок, и медленно продвигаясь ближе к окну. Осторожно ступая по полу в надежде ничего не пнуть и не сломать, Генрих всё же что-то задел, он наступил на что-то маленькое и хрупкое, что под его весом захрустело. Замерев на секунду, он не понимал, что лежало под его ногой, что это было и что оно делало на полу. Особенно в полутьме, где ничего не видно, а легкий синий цвет уходил вниз и становился сплошным чёрным. Убрав ногу в сторону, а так же надеясь, что это был последний сюрприз от сестры, Генрих продолжил путь к окну. Подойдя вплотную и крепко сжав грубую ткань в руках, он резко раздвинул шторы в разные стороны и солнечный свет моментально наполнил всю комнату, сильно ослепив молодого человека. Поморщившись с закрытыми глазами, он уже представлял события, что происходят за его спиной. Ориентируясь по знакомым звукам, он создавал в своём воображении подробную картину происходящего.

Медленное и неловкое движение в кровати, звук трения одеяла о наволочку говорили о том, что Анна повернулась к окну или наоборот отвернулась от него. Но учитывая звуки негодования, которые она издавала, скорее всего, отвернулась. Генрих давно заметил, что если дать его сестре волю, и не разбудить её окончательно, то она будет спать еще дольше и начнёт не реагировать на окружающие раздражители, что сильно будет мешать в дальнейших ее пробуждениях. Взяв двумя руками тяжелое одеяло, под которым укрылась Анна, он одним ловких движением смог его поднять и откинуть в сторону. Под одеялом лежало тело маленькой девочки, согнув колени и положив кисти рук под щеку, она лежала на кровати, закрыв глаза. Темно-зеленая пижама и черные распущенные волосы создавали вид того, что вместо хрупкой маленькой девочки на кровати лежит очень большой цветок, словно королева своего сада. Мягкие очертания лица, карие глаза что она унаследовала от матери и хрупкое телосложение вызывало умиление у всех, кто смотрел на Анну, еще сильнее оно возникало, когда она наряжалась в своё платье, которое у неё было только одно. Его специально купили Анне на день рождения, тогда Генрих поехал с матерью в город, чтобы ей помочь по “особым делам”.

Анна уже пару минут дальше лежала без движения. “Уснула?” – удивился Генрих, и стоило ему сделать только шаг к кровати, как в него с изголовья сразу же полетела одна из подушек.

– Что я тебе сделала, Генрих?! – Анна была шокирована такой наглостью со стороны родного брата, что её так грубо разбудил. – Убирайся прочь! – кричала она, вслед уже летели и другие подушки. Несмотря на небольшие размеры, и слабую физическую силу, девочка превосходная сконцентрировала все свои параметры, для сильных и метких бросков.

Генрих не собирался просто стоять под градом из постельной принадлежности. Ибо стоя как статуя на одном месте, он казался глупым и слабым, не способным на “громкий” ответ. Вытянув руки вперед, он ждал начало своего хода, как в шахматах, главное выбрать правильное время для совершения важного стратегического манёвра, идеально сочетая атаку и защиту. Такое действие будет неожиданным для противника, потому что он не будет ждать действий, которые его оппонент ранее не совершал. Летит следующая подушка, укутанная в белую наволочку, с вышитыми рисунками листьев. Как грубо Анна относится к тому, что делала её мать для всей семьи. Вот и пришло время для хода Генриха. Поймав летящую подушку в руки, он заводит её через голову за спину, принимает стойкое положение ног, и концентрирует точки опоры чтобы не упасть, и уже сосредоточившись на мишени в виде головы своей сестры, приготовился отпустить крепкую хватку сжавшую бедную ткань. Юноша резко замер. Его отвлёк пронзительный хлопок со стороны двери.

Тишина и неловкость заполнила всю комнату, полностью уничтожив прежнюю атмосферу. Людвиг стоял на пороге комнаты, уперевшись рукой о дверную раму, полусогнувшись, он переводил дыхание. Анна и Генрих замерли и пристально смотрели на отца. Мужчина стоял неподвижно в дверном проеме и сверлил взглядом своего сына. Всем было понятно, что сейчас будет долгий разговор на не самые приятные темы. “Нельзя потакать детскому поведение сестры, ты так поощряешь маленькую девочку, а не воспитываешь её.” – уже прозвучал голос отца в голове Генриха, осознавая, что именно так всё и будет.

– Пойдем вниз. – сказал грубым голосом Людвиг. По его тону было понятно, что он уже не собирается быть столь добрым и ласковым, каким он был около пять минут назад на кухне. Опустив подушку на пол и стиснув зубы, Генрих пошел вслед за отцом, он не боялся его, а любил и уважал, но когда его самого ругали – это создавало сильное и жгущее чувство собственной вины. Но нужно терпеть, и идти к трудностям с высоко поставленной головой. Если ты проявляешь грубое поведение по отношению к любимым или же нарушаешь правила, то надо платить за свои поступки. Эта простая истина была известна Генриху, это было еще давно, когда ему было лень поливать огород, и половина растительности погибла под палящим Солнцем. Тогда им приходилось есть меньше, это было ужасно, но хуже было то, что от этих действий, семья страдала больше, чем Генрих, сильнее всего доставалось матери. Петра не могла смотреть как её чадо голодало, поэтому половину своей порции отдавала сыну. Из-за чего сильно не доедала, а потом болела – именно этот урок стал для Генриха самым главным. Но иногда эмоции брали верх над логикой, как сейчас, когда он баловался с Анной мамиными подушками. Уже зная заранее, о чем пойдёт речь. Как только они спустили вниз, решив не затягивать, Генрих начал говорить раньше отца, пытаясь сгладить свою вину.

– Я опять всё порчу, да? – поднимая взгляд с пола на отца, Генрих смотрел прямо в его голубые глаза.

– Если ты уже понимаешь, что натворил, то всё не так уж и плохо. Главное, чтобы ты это помнил. – как лекцию в учебном классе, начал причитать Людвиг. – Что у вас стряслось? – пытаясь уже загладить своё любопытство, мужчина начал менять тему. Потому что не каждое утро он мог услышать крик собственной дочери.

– Анне не понравилось то, что я её разбудил, и она начала в меня кидать подушки… – со стыдом начал рассказывать Генрих, опасаясь того, что его начнет высмеивать отец за поражение ребенку.

– Не ранен? – с удивлением, и лёгкой насмешкой в голосе спросил Людвиг.

– Не сильно, пару дней без тяжелого труда и постельный режим – поставят меня на ноги. – пытаясь спрятать улыбку говорил Генрих.

– Ой, не заставляй меня подниматься за подушками, чтобы тебя, такого мучающегося бедолагу, добить… – подыгрывая сыну говорил Людвиг.

И кухня заполнилась легкими смешками, которые унесли с собой за пределы дома грубую атмосферу, что царила там минуту назад.

– А что у нас на завтрак? – спускаясь по лестнице спросила Анна своим нежным, бархатным голоском. – Я проснулась и хочу кушать. – продолжала она, протирая слипающиеся глаза.

– Кушать мы все хотим. Я достану заготовки, а вы пока подумайте, что скажете маме насчёт подушек. – вставая со стула, Людвиг продолжал поучительную беседу, имея в своей учебной аудитории нового студента. Он действительно представлял себя учителем, ибо его жена не один раз говорила, что его грубый и властный голос привлекает к себе внимание.

– Конечно же, мне отвечать. Я это начала – я и закончу – сказала Анна, слегка приободрившись.

– А ты у нас растёшь. – повернувшись к сестре, заметил Генрих.

– Ну, после папы в семье же нужен еще хоть один взрослый человек. – с насмешкой сказала Анна, будто пропевая эту фразу. Где-то из угла кухни раздался слабый смешок Людвига.

“Где она научилась таким ехидным шуткам?” – подумал Генрих. Он конечно, слышал от матери, что девочки растут быстрее, но чтобы настолько! Она уже шутит, как шутил он в свои пятнадцать лет. Когда сама в два раза моложе этого возраста. Уже открыв рот, чтобы попытаться также ехидно ответить своей сестре-зазнайке, он был грубо прерван отцом, который решил своевременно остановить на корню новый детский конфликт. Хлопнув ладонью по мебели, он привлёк к себе всеобщее внимание.

– Сейчас самое время ответственному семьянину проверить грядки, заодно и Петру позови к завтраку. – с эхом доносился голос Людвига из-за шкафа с посудой и крупой.

– Мама, еще не ела? – удивился юноша.

– Нет, ждала вас.

Услышав это, Генрих сжал кулак, вспоминая ту холодную осень, когда по его халатности и лени голодала мать. Сейчас, даже если в доме останется последняя крупинка каши, он отдаст её матери и сестре. Он собрался идти и звать Петру к завтраку.

На улице было прохладнее, чем дома. Конечно, ведь дом обогревался печь, что находилась на первом этаже, на улицу такой предмет будет полностью бесполезный. Несмотря на новую прохладу, то самое Солнце, что знаменовало начало нового дня, своими тёплыми лучами, начинало согревать рубашку Генриха и землю по всему огороду. Приглядевшись к рабочей территории, Генрих высматривал свою мать, которая должна в полуприседе собирать созревшие овощи. Возможно, морковь или картофель. Точное местоположение было сложно узнать, так как высокие зелёные клубни закрывали обзор и прятали нужные для ориентиров тропинки между ними. “Значит, придётся прибегнуть к плану Б” – подумал Генрих, и вдохнув полную грудь воздуха, крикнул: "Мама!".

Не прошло и минуты, как среди множества кустов началось движение – поднималась Петра. Возвышаясь над растительностью, что служила пищей для всей семьи. Её светлые волосы были заплетены в одну длинную косу, которая едва дотягивалась до таза. Мать семейства не так сильно ухаживала за волосами, как это делала Анна. По сравнению с ней, её волосы были жесткие и грубые, единственную помощь, что они получали – полив водой раз в неделю. Но когда она встала, ветер поднял эту косу и позволил той плыть в своём извечном течении. Тогда, на ветру она казалось легкой, и солнечные лучи делали их не просто русого цвета, а полностью белыми и полупрозрачными. Это выглядело так, будто бы Солнце отрастило длинные локоны, которые при взгляде на них, ослепляли смотрящего.

Мать семейства медленно шла к своему сыну, и с каждым ее шагом, Генрих мог более внимательно приглядется к своей матери, к тому, как она выглядит этим летним утром. Он увидел, что её карие глаза выглядели уставшими, и под ними красовались слабовидимые фиолетовые мешки. “Опять мало спала” – подумал он, уже смотря на неё с меньшей радостью. Он жалел, и сочувствовал ей. Ему было тяжело видеть как она отдаёт себя всю для семьи. Поэтому он пытался помочь матери во всем. Вместо неё, хотел жертвовать собою, но не дать сделать это матери.

– Ты опять не спала… – произнёс с небольшой грустью в голосе Герних.

– Я спала. Просто, меньше чем обычно.

– И что ты делала ночью? – начал расспрос юноша.

– Я подумала, что нам вскоре нужны будут новые носки на зиму, говорят, что эта зима будет холодной.

– Кто говорит?

– Приметы.

Услышав это, Генрих замер, он знал что в его семье есть человек, который мог будто смотреть в будущее, и имеет идеально точное чутьё на события. Но его мать решила не спрашивать совета мужа, а смотреть, что скажут приметы. Будучи озадаченным данным ответом, Генрих стоял и думал, что его мать немного устала от того, что она не способна на многие вещи для своей семьи. Никто не способен на это, в этом и есть суть семьи, что её члены дополняют друг друга, и их узы создают прочные взаимоотношения между ними, что помогает им в различных бедах. “Нужно будет спросить у отца, что он думает, может, мама зря старается” – к такому умозаключениею пришел Генрих, выслушивая слова своей матери.

– Ты наверное еще не завтракал, надо пойти поесть. – прервав его размышления сказала Петра.

Она медленно продолжила свой шаг, пытаясь обойти сына и не наступить на грядки. Уже будучи за спиной Генриха, она почувствовала, как её сзади обнимают тёплые руки, и остановилась, ей были приятны эти объятия, она таяла в них, чувствовала себя защищенной и нужной. Бережно поглаживая мягкие руки своего сына, она успокаивала его, потому что как настоящая мать, она нутром ощущала, как её сына что-то тревожит.

– Мама, я знаю, что я не на многое способен, но, если тебе в следующий раз понадобится помощь, хоть даже в вязании, пожалуйста… Пожалуйста, позови меня, или Анну, или папу, не зачем всё делать самостоятельно, мы же есть друг у друга не просто так. – наконец выдавил из себя Генрих.

Эти слова растрогали Петру, она повернулась лицом к сыну и увидела как из его голубых глаз текли ручьи солёных слёз. Она не выдержала тех слов, что услышала, и вид плачущего сына, вид который она не видела уже очень давно давили на неё. Это было как удар в самое слабое место, и ей потребовалось утешение, которое она нашла в объятиях Генриха. Так они стояли несколько минут, они могли простоять и дольше, если бы не заурчали их животы. Эта неловкость позабавила обоих, и они тихо рассмеялись над тем, что так сильно испортило столь трогательный момент семейной любви.

– Пошли, Генрих. Утром у нас будет вкусный суп из гороха и картошки. – улыбаясь сказала Петра, вытирая слезы с щек своего ребёнка.

– Все твои супы вкусные, мама. – сияя глазами ответил ей Генрих.

Они высвободили друг друга из крепких объятий, но их поддержка на этом не закончилась, погладив по светлой голове своего сына, Петра вместе с ним пошли в сторону дома. Зайдя внутрь, и переступив порог, они поймали на себе взгляд остальных членов семьи: Людвига и Анны. Они вместе удивлённо смотрели на прибывших, вернувшийся Генрих и Петра тоже уставились в ответ. Одни не понимали, почему у других красные глаза, другие не понимали причины пристальных взглядов.

– Что у вас случилось? – спросил их Людвиг, наконец прервал минуту молчания.

– Всё в порядке, просто обсуждали планы на день. – ответила ему Петра, вытирая свои глаза от слёз.

Данного ответа для Людвига было недостаточно, но он чувствовал, как обычно, что всё не так критично как может казаться на первый взгляд. Генрих и Петра прошли за стол, и вся семья уже смотрела друг на друга, и ощущала приятный запах вареного картофеля и гороха. Суп действительно был вкусным. Был ли он таким из-за того, что его делала любящая мать или же потому что в нем были специи, которые идеально гармонируют с основными ингридиентами? Генрих надеялся, что когда-нибудь и Анна сможет так же готовить. Время трапезы проходило тихо, все спокойно и молча ели, один раз Анна просила хлеб у отца, иногда можно было слышать то, как Петра остужает часть супа в ложке, чтобы тот не обжигал рот и не вызывал дискомфорт. Такое же поведение, и особенности чувствительного рта имел сам Генрих.

– Мама… – раздался тонкий, и слегка жалобный голосок Анны.

Все замолчали в ожидании продолжения, но Анна не спешила, точнее, она поспешила с началом, и не знала какие стоит подобрать слова, чтобы признаться маме в недавнем происшествии. Заметно для всех, девочка начала нервно ковыряться в пустой тарелке.

– Что такое, деточка? – спросила ее Петра, не дожидаясь продолжения фразы дочери.

– Сегодня утром я кидалась твоими подушками, и боюсь, что, наверное, порвала их. Прости меня, пожалуйста… – поднимая взгляд с тарелки на мать, грустно говорила Анна.

– Ну, ничего страшного, я посмотрю на подушки, и проверю всё ли с ними в порядке. Их всё равно надо было давно заменить на новые. – Петра не осуждая своего ребёнка за обычные шалости, говорила с ней ласково.

Наличие дополнительной работы для Петры не понравилось Людвигу, но стиснув зубы и крепче сжав ложку, он молча сидел дальше, не смея оспаривать осмысленные решения его жены – матери его детей. Но параллельно этому, Петра уловила взгляд своего сына на себе, в этом взгляде читалась просьба или даже мольба. Она понимала, что хочет от неё Генрих и вскоре добавила: “Можешь мне с этим помочь, мы посмотрим на подушки и зашьем их при необходимости, если что, сможешь даже их сделать красивее или приготовить новые для своей спальни”.

Эта необычная новость обрадовала Анну, она была счастлива от того, что мама попросила её о помощи, ведь она взрослая, а взрослых часто просят о помощи с полезными и важными делами.

Конец завтрака был уже менее эмоциональным, все спокойно сидели за едой, иногда спрашивали друг у друга что-то новое. Уже после завтрака Генрих знал что его ждёт несколько часов полевых работ. Он встал из-за стола, убрал свою тарелку в тазик с водой, и поблагодарил свою мать, за столь вкусный гороховый суп. Выйдя на крыльцо, он встал рядом с отцом, что своим взглядом осматривал поле.

– Сегодня, всё как обычно. – сказал Людвиг, поворачивая голову в сторону Генриха.

– Полить сорняки, вырвать грядки, закопать забор вдоль оврага и проверить целостность дыр под домом? – улыбчиво спросил Генрих, поворачивая голову в сторону отцу.

– Я, вроде, не был комиком, в кого ты у нас такой шутник?

– Чистый воздух и теплое Солнце позволяют вырасти самым разным плодам. – театрально ответил Генрих.

Этот небольшой диалог позволил Людвигу опять вспомнить старые мысли, с рассуждением о том, как может повлиять на взросление его сына столь длительное взросление за пределами города.

Людвиг начал спускаться по ступеням веранды вниз, и спустившись пошел в сторону гигантского, серого и грязного тента, под которой была семейная машина.

– Ты куда? – удивленно спросил Генрих. Он не часто видит то, что его отец собирается в город. Обычно он это делает раз в две или три недели. Только туда и ехала эта колымага, потому что в лес на ней – громко, а к соседям – дорого.

Касательно денег семья могла не беспокоится, ибо после переезда у них была возможность сохранить некоторые средства. В самые богатые на урожай года, они даже отправлялись в город, где продавали свежие и самые сочные овощи.

– Я должен навестить друга в городе, есть к нему одна просьба и пара вопросов. – произнёс Людвиг.

– Сейчас? Не проще написать письмо, и отправить через неделю с почтальоном?

– Сейчас. Нужна ещё будет овчина, попрошу потом Петру сделать к осени тёплую одежду.

То же самое говорила и Петра. “Неужели отец тоже по приметам смотрит свои “прогнозы”, или мать юноши посредством долгого общения с мужем научилась некоторым приёмчикам?” – подумал Генрих.

Перед крыльцом они разделились, отец пошел в противоположную от сына сторону. Генриха ждали старая деревянная мотыга, два ведра, молоток и небольшая коробка ржавых гвоздей. Отец же нашел в своём направлении старый автомобиль фирмы Brennabor, который мирно ожидал его под тяжелым и толстым тентом, эту машину Людвиг несколько лет назад смог воскресить из мёртвых. Её ему дали даром, точнее то, что от неё осталось. Она попала в аварию по абсолютной нелепице, так как ей управлял один пьяный водитель. В ходе происшествия, человек и его железная колесница оказались в плачевном состоянии. Её должны были сдать на металлургический завод для переработки, но Людвиг уговорил отдать её ему. Больше года он потратил на её восстановление, и в конечном итоге у него получилось. Этот автомобиль уже давно служит ему и его семье верой и правдой.

Когда Генрих выходил из сарая с инструментами в руках, он видел как вздымается в небо огромный тент, и Людвиг освобождал свою красавицу для проверки перед поездкой. Это зрелище остановило Генриха, он смотрел на то, как его отец бережно относиться к своей машине, словно к хрупкому хрусталю. Людвиг подробно осматривал каждый сантиметр, проверял шины, окна и механизмы под капотом. Генрих надеялся что когда нибудь он сможет на ней прокатиться, взяться руками за её кожанный руль, и колесить куда глаза глядят. Только для этого нужно будет получить кучу новых знаний об устройстве машины, её управлении и ремонте. Для этого нужно будет попросить отца обучить его, сам Людвиг пока что не горел идеей учить сына. “Самое ли сейчас для этого время? Или лучше подождать пока отец сам ему предложит?” – размышлял Генрих, не зная, как более грамотно подойти к такому вопросу. Каким бы не было прекрасным столь заботливое зрелище, юноше стоит работать в огороде, о машине он сможет подумать еще много-много раз.

Генрих принялся за работу, не отвлекаясь на посторонние раздражители. Он опустился на колени и начал вырывать сорняки из мягкой, тёплой почвы. Большинство из них вырывались с легкостью, другая же часть наоборот поддавалась очень тяжело, поэтому иногда приходилось подкапывать землю под ними. Через несколько минут не очень интересной и муторной работы, Генрих уже слышал как заводится двигатель отцовской машины, громко с хлопком закрывается дверь и машина начинает своё движение. Генрих знал, что отца можно не ждать дома еще шесть часов. Ему потребуется два часа пути в город и обратно, и ещё часа четыре на необходимые там дела. Отец мог вернуться и раньше, но это было маловероятно. Рутинная работа по истреблению огромного скопления сорняков продолжалась. В особо густых местах, Генрих был вынужден замедлять темп работы, чтобы случайно не вырвать то, что должно оставаться дальше в земле, если случайно вырвать важный овощ, его придётся быстро съесть. Уже через пару десятков минут, эта работа была завершена, остальная часть сегодняшних заданий была пригодна для стоячего положения, тогда его спина сможет отдохнуть от долгого напряжения. Юноша пошел к колодцу за водой, из него они брали воду для питья, готовки и полива огорода.

Колодец появился почти сразу после постройки дома, его выкопали за три дня, и потом он стал таким же ценным местом для поддержания жизни семьи, как и сам огород. Его точная глубина была никому не известна, потому что он впадал в подводную реку, размеры которой также были загадкой. Опуская ведро на веревке до водной глади, Генрих думал, что будет если в этот колодец упасть. Сколько будет он лететь до воды, какая там глубина, сколько он сможет там проплыть до поверхности или до следующего колодца. Задумавшись об этом, он слабо почувствовал как медленно веревка сама по себе начинает уходить из его рук, все стало понятно, ведро наконец достигло воды, теперь просто пытается уплыть от него дальше по течению. Поднимать ведро тяжелее, чем его отпускать, потому что ведро прибавляет добрых пять килограмм дополнительного веса. Вытащив его из колодца, Генрих понёс его к огороду для поливки. Пару грядок разделили по одному ведру, на некоторые уже требовалось больше воды. А Генрих всё продолжал брать её из своего бездонного колодца.

После полива, Генрих принялся пройтись мотыгой между грядками, чтобы убрать оставшиеся корни от сорняков. Это пожалуй была самая легкая работа, потому что ему не приходилось ползать на коленях и не нужно было носить тяжелые вещи. Надо только пройтись инструментом между грядок и внимательно смотреть на оставшийся результат, так как от других корней может пойти еще больше сорняков, и так от них никогда не избавиться.

– Работаешь не покладая рук, да? – раздался отдалённый голос.

Эта фраза нарушила окружающую идиллию молчания, где звучали только удары мотыгой, что разрывали землю, и поднимали нижние слои наверх.

Генрих поднялся и повернулся в сторону нарушителя, он увидел своего старого знакомого – Вольфганга. Это был молодой юноша, на полтора года старше самого Генрих, он сильно отличался от него, как внешностью, так и поведением. Несмотря на то, что они росли почти в одинаковой обстановке вдали от городов. Вольфганг имел по своему лицу некую схожесть с пылевой мышью, у него был более вытянутый нос и сами глаза были меньше, чему у его друга. Он любил улыбаться, и делал это во все зубы. Правда, некоторых он лишался в ходе драк и неудачных падений, что только усиливало его схожесть с грызунами. По нему было видно, что он человек не острого ума, но очень хитрый и проворный. Он стоял между грядками, почти наступая в одну из них, в своей рваной одежде и обуви, столь привычной для грязных работ на свежем воздухе.

– Мы могли бы куда-нибудь пойти сегодня, хороший день для прогулки. Я бы отправился к реке или в лес. – не долго раздумывая, продолжал Вольфганг. – Если повезёт, мы можем найти что-нибудь или кого-нибудь интересного.

– Что ты опять задумал, Вольф? Наша прошлая прогулка чуть не закончилась тем, что ты мог легко лишиться глаза. – Ответил ему Генрих, морща своё лицо, и демонстрируя легкое отвращение.

– Тот кабан был слабаком, я мог его повалить в легкую, если бы ты не напугал его. – ухмылка Вольфганга становилась всё более широкой, он будто пытался доказать, что Генрих в чем-то не прав, хотя тот просто хотел защитить друга. Вольфганг был одним из тех людей, которые в начале делают, а только потом думают.

– И, значит, ты хочешь к нему вернуться? – удивлённо спросил Генрих, слегка сомневаясь в возможностях своего друга.

– О да, теперь-то я готов! – ответ Вольфа был громким, и излишне самоуверенным.

– К чему? Ты тогда его “мог завалить в легкую”, к чему тебе готовиться?

– Сделать это еще быстрее.

Закончив свою последнюю фразу, Вольфганг потянулся рукой себе за спину и достал из заднего кармана небольшой сверток. Развернув его, он продемонстрировал Генриху небольшой самодельный нож. Он был коротким, ржавым и будто бы сделан ужасно неуклюжим человеком.

– Где ты его достал? – поинтересовался Генрих.

– Хочешь, верь, а хочешь, нет. Я сам его сделал, закончил ещё вчера вечером, и потратил на это весь день. Нашел старое ржавое лезвие, когда-то принадлежавшее кухонному ножу, взял деревяшку и заклеил всё древесной смолой. – гордо говорил Вольфганг, медленно размахивая ножом перед собой, рассекая воздух.

– Как по мне, ненадёжный инструмент. – морщась отвечал ему Генрих, с недоверием смотря на вид хрупкого оружия.

– Как по тебе… – передразнил своего друга Вольфганг. – Ты не видишь мир дальше своего огорода, постоянно тут пропадаешь, давно бы бегал в лес или к реке. Ты такими темпами мир не увидишь, а останешься здесь, как огородное пугало. – эти слова звучали как презрение, но Генрих знал, что Вольфганг, просто пытается взять его на “слабо”.

– Лучше сидеть уставшим и грязным в огороде, чем на пеньке с ноющими ушибами и ссадинами после драки с местной дичью.

– Но ты же будешь прикрывать мой тыл?! – сказал Вольфганг, почти крича.

“Вот черт” – подумал Генрих, Вольф опять поймал его, ведь если с ним что-то случиться, Генрих будет первым к кому придут с вопросами. Может, Вольфганг и дурак, но он не заслуживает того, чтобы с ним случилось что-то плохое.

– Конечно… Я тебя прикрою… – ответил с грустным вздохом Генрих.

– Отлично! Сейчас и пойдём! – Вольфганг получил то, чего он добивался.

Завернув свой нож обратно в тряпки, он убрал его в задний карман своей штанины, но когда он уже засовывал его в место дальнейшего хранения, он не рассчитав силы, и проткнул лезвием всё, что находилось у него на пути. Недолго постояв на месте, он подумал, что лучше будет, если потом он сделает ножны, деревянные или резиновые – главное что ножны. Иначе будет очень неприятно, если он себя ранит и чем нибудь заразится.

– Дай мне пять минут, надо проверить забор у оврага и основание дома. После этого, пойдём за твоим кабаном. – поднимаясь на ноги, говорил Генрих, он прихватил все свои инструменты и отправился в сарай, чтобы сложить ненужные и оставить только молоток и гвозди.

Он ожидал, что Вольфганг пойдёт с ним, и составит ему компанию, или сможет рассказать что нибудь скучное и неинтересное. Этого не случилось. Генрих начал проверять забор что ограждал его дом от соседнего оврага. Вся эта конструкция была необходима, чтобы Анна будучи маленькой, не могла свалиться случайно вниз. Также забор мешал лесной живности проникнуть ночью в дом, в основном лисам. Проверяя целостность забора и обходя дом по периметру, Генрих проверил его основание, он гадал, чем там занимается его незадачливый приятель. Сидит он на крыльце, или рыщет в огороде в поисках дешевой еды, возможно разрезает воздух представляя, что дерётся с большим медведем или решил зайти в дом, чтобы найти кому еще можно докучать.

Завершая свой круг у дома, Генрих подходил к крыльцу и услышал то, что ему сразу не понравилось: он слышал как Вольфганг о чём-то громко говорил с Анной.

– Тогда я ударил его палкой по голове! Он так завизжал, будто гром в небе! Аж птицы разлетелись в стороны! А в тот момент, твой брат метко закидывал его камнями! Вот так мы и прогнали этого дикого медведя из нашего леса! – разносились крики Вольфганга.

Анна с широкими глазами и открытым ртом слушала каждое слово рядом стоящего юноши, она была так удивлена тому, что смелый Вольф и её брат прогнали опасного зверя, который рыскал недалеко от её дома. Также её сильно было интересно то, что происходит за пределами их земли, но Вольфганг если ей что-то и рассказывал, то приукрашивал картину происходящего во множество раз, из-за чего Анне иногда даже снились продолжительные кошмары.

– А вот и братик вернулся! – крик Анны резко прервал Вольфганга, из-за чего он даже вздрогнул. – Братик! Почему ты не рассказывал как вы дрались с очень злым чудищем? – она побежала к Генриху, и врезавшись в него, обняла за пояс.

От такого толчка Генрих попятился назад, но смог устоять на ногах и придержать Анну за плечо, чтобы та ещё ничего нового не выкинула. Поглаживая её по голове и слушая от неё, какой он всё-таки смелый и сильный, он посмотрел с удивлением на Вольфганга, но тот начал закатывать глаза, так как его лишили слушателя, которому он мог говорить свои “правдивые истории”.

– Анна, я должен помочь Вольфу с одним делом, не могла бы ты сказать маме, чтобы ждала меня ближе к ужину? – не отрываясь от пристального взора на Вольфганга, говорил Генрих. От того, что всё идёт так как и было задумано, Вольф уже перестал закатывать глаза, и подмигнув своему приятелю, он решил добавить:

– Мы найдём то чудище и больше оно никого не побеспокоит.

Услышав это, Анна была шокирована, она уже знала, что оба юноши способны прогнать зверя, но чтобы раз и навсегда его остановить. Для этого нужна просто немыслимая сила, по крайней мере о таком она читала только в сказках.

– Анна, только не говори всего маме, просто скажи, что я вернусь позже, пожалуйста. – Генрих. взяв инициативу в свои руки, решил больше не давать Вольфгангу время для слов.

– Почему? Мама должна знать, какой ты у нас сильный! – Анна уставилась в глаза своего брата, выискивая в них разрешение и поддержку. Она могла и без него всё сказать, но расстраивать брата и вредить ему было для неё грубо и не по семейному. Если баловаться с братом и подшучивать над ним, как это уже было утром – это одно, а делать ему зло и создавать проблемы – другое, Анна этого не хотела.

– Потому что… – Генрих сделал паузу, он не обдумал, что стоит ей сказать, не знал как это сделать максимально правильно и надежно.

– Потому что? – Подхватила его Анна, ожидая продолжения.

– Если люди будут знать и помнить о чудовищах, то они возвращаются, так как их притягивают воспоминания. – наконец высказал Генрих.

Эти слова показались Анне логичными и даже правильными. Ведь это так хорошо объясняет то, что чудища возвращаются, чтобы докучать людям, по крайней мере, это происходило в сказках, что читали ей родители и брат.

– Ради безопасности нашей семьи и людей, я спрячу эти страшные знания тут. – указав пальцем на свою голову, сказала Анна. Это было знаком того, что она приняла просьбу брата и будет молчать.

– Спасибо, сестренка. – Генрих был рад этому, он нежно поцеловал её в макушку и пошел в сторону сарая, где и оставил инструменты по окончанию работы.

Возвращаясь к веранде дома, он уже видел сидящего на ступенях Вольфганга, который упершись подбородком в руки, смотрел куда-то в сторону.

Генрих подошел к своему другу вплотную и когда их взгляды пересеклись, кивнул ему, давая понять, что готов к дальнейшему делу. Улыбаясь, Вольф встал и они оба молча направились в сторону леса, что при свете яркого Солнца выглядел как черная туча, которая ползала по самой земле.

Глава 2. Чудище дикого леса

Густой лес, находившийся недалеко от дома Генриха, покрывал обширные территории, уходя не на одну сотню километров вдаль. Весь путь Вольфганг не замолкая говорил, что он как истинный охотник найдёт ту свинью, и справится с ней.

– Нашел чем заняться. Гоняешься за животиной из мести. – перебил его Генрих, не смотря на то, что его друг не прекращал говорить.

Наступило резкое молчание, но не смотря на то, что Генрих шел прямо, не оглядываясь по сторонам, он ощущал как Вольфганг сверлит его взглядом, потому что тот перебил его вдохновляющую речь и решил выставить не в самом лучшем свете.

– Ничего ты не понимаешь, пугало огородное. Я охочусь на него для того, чтобы продать его тушу в городе. – не сразу ответил Вольфганг.

– В городе? Как ты думаешь доставить его в город? Эта туша должна весить килограмм сто! – Генрих был смущен и удивлен наивностью своего напарника.

– Оставь свой пессимизм дома, мы его дотащим или будем катить к рынку… – Вольф резко замолчал, будто готовился к дальнейшим фразам с большой неохотой. – Так и быть, заработок разделим.

– Да ты с ума сошел! Я не собираюсь участвовать в этой авантюре, сам ищи способ доставки! – Генрих был не рад тому, что его почти вынуждают делать то, чего он не хочет. Тем более, выдвигая просто Наполеоновские планы.

– Ладно-ладно. Твой отец иногда катается в город, может подбросить по старой дружбе? – Вольфганг уже не говорил с Генрихом, а просто размышлял вслух, и делал достаточно громко, чтобы его было хорошо слышно, и узнать реакцию Генриха.

– Не дождёшься. Ты сильно не нравишься моему отцу, он точно не согласится.

Эта фраза была завершающей, если бы Вольфганг не замедлил шаг, и тихо за спиной Генриха, сказал себе под нос: “Дождусь”.

Перейдя порог леса, зелённый гигант встретил своих новых гостей так сильно, как только мог. Вольфганг и Генрих ощутили на себе нежное дуновение ветра, эта стихийная сила мчалась сквозь стволы деревьев, шелестя листвой и раскачивая вековых исполинов. Под ногами был слышен хруст шишек и упавших веток, а наличие пышных кустов, создавало природный лабиринт внутри чащи.

Пройдя ещё несколько минут, Вольфганг кашлем привлек внимание Генриха, и когда тот обернулся, начал рассказывать свой хитрый план.

– Мы на месте, самое главное в охоте – осмотреть местность, надо найти следы нужного животного, или метки на деревьях, также ищем логово и готовим засаду. – Вольфганг перечислял последовательность действий, загибая пальцы по порядку.

– Я вижу, ты хорошо подготовился, ладно, так и быть, я слушаю тебя. – наличие хоть каких-то знаний успокоило Генриха и он был готов частично довериться Вольфу.

– Сейчас твоё дело не слушать, а смотреть. Ищи следы копыт, место вскопанной земли и ободранную кору на деревьях. – Вольфганг говорил это, пристально уставившись в землю, и осматривая пространство вокруг себя.

Окружающая их местность выглядела самой обычной, как и любая другая часть леса, но если выискивать определённые элементы, то всматриваясь в землю или столбы деревьев, можно найти много интересного. Генрих видел на земле маленькие, похожие на кошачьи, следы. Они были не глубокими и оставались видны, будучи запечатленными в грязи. Проследив взглядом за следами, он заметил, что они приближались к дереву, и уже по самому дереву вверх уходили маленькие, расположенные рядом друг с другом царапины. “Наверное, это белка” – подумал Генрих. Отводя взгляд в сторону, он заметил метрах в десяти от себя, поваленное дерево, на его стволе часть коры отсутствовала и её место заняли углубленные царапины, что сильно повредили дерево.

Подходя через пышные кусты ближе к упавшему дереву, Генрих не мог смотреть куда ступает, и поэтому запнулся об корягу. В мгновение выругавшись и проклиная все, что только можно, он наконец долетел до земли и смог к ней прикоснуться. Пытаясь встать, он еще пару секунд старался выпутаться из веток, но после того, как ему удалось встать, он обернулся к тому месту, откуда шел, чтобы позвать Вольфа. Когда же Генрих встал и начал высматривать своего товарища, то он его не нашел, и сразу хотел было уже возвращаться назад, чтобы искать незадачливого охотника, как сзади услышал хруст древесины.

– Так-так-так, что тут у нас? Метки дикого животного на упавшем дереве. – проговаривая это, Вольфганг медленно водил пальцами по царапинам, проверяя их глубину и наклон на ощупь. Он выглядел и звучал как карикатурная зарисовка заучки-охотника, что пытался казаться чересчур умным и способным.

Генриху не сильно нравилось то, что Вольфганг пытается показать себя лучше остальных, он уже смотрел на друга с едва заметным презрением. Его объект презрения же был увлечен охотой и надеждой на то, что его долгожданная цель близка. Указав пальцем на царапины, он сказал:

– Это дерево упало после того, как его метил кабан, об этом говорит то, что царапины идут вдоль ствола дерева, а не поперёк. К тому же, кора ободрана примерно на метровой высоте, значит это место чаще всего посещал кабан и всё выше и выше обдирая дерево.

– Значит, мы рядом с его логовом. – решив завершить это умозаключение сказал Генрих, именно к этому и вели все те доводы, что говорил Вольфганг.

– Осталось дело за малым – найти его. – уже встав двумя ногами на дерево, Вольфганг возвысился над Генрихом и начал осматривать окрестности с более высокой точки.

Даже если бы у него был целый день для того, чтобы оглядеться, Вольфганг не смог бы найти с такой неудобной позиции то, что он ищет. Поэтому вскоре было принято решение пойти дальше. Метки кабана находились почти на каждом десятом дереве, и чем дальше Генрих и Вольфганг шли, тем ниже на деревьях были эти отметины. Юноши петляли взад-вперёд, выискивая место, где мог бы находится кабан или что-то, что может походить на его логово. Вскоре они вышли к небольшому оврагу, который на четыре метра уходил вниз, он не выглядел природным, его будто сделали люди, для каких-нибудь целей, может, для добычи ископаемых.

Не имея желания туда спускаться, Генрих и Вольфганг решили обойти этот овраг по разным сторонам, смотря вниз и вокруг на предмет других улик. Генрих, перешагивая через кусты и коряги, смотрел вниз, высматривая отметины, но в то же время не желал их увидеть, потому что после этого им пришлось бы спуститься. Но его внимание привлекло движение внизу, он услышал как что-то шевелилось в пышных и зелённых кустах на дне оврага, из-за этого Генрих остановился и начал туда всматриваться, надеясь хоть на какое нибудь разнообразие в его скучных поисках. Только небольшая остановка на краю вершины крутого оврага, была не безопасной идеей. Вскоре эта мысль дошла до Генриха, но слишком поздно, так как он уже кубарем катился вниз, собирая своим телом ветки, камни и землю, он достиг дна. Он мог бы плавно и менее болезненно скатиться, только с середины поверхность склона стала отвесной, в связи с чем Генрих слетел с него вниз к земле.

Спуск оказался более сложным, чем думал в начале Генрих, когда ещё надеялся не спускаться. В самом начале обхода, он на всякий случай, нашел спокойную тропу, но даже не успел до неё добраться. Юноша, какое-то время лежал на груди и стонал от резкой боли, но потом перевернувшись на бок, и начал вглядываться в ту сторону, где был Вольфганг, надеясь увидеть веселящееся лицо охотника. К большому сожалению, и легкому чувству страха, ему не удалось найти взглядом Вольфа, и Генрих ещё сильнее испугался. Всплыла молниеносная мысль, что его друг убежал в страхе или потерял его. Между тем местом, где мог быть Вольфганг и сам Генрих были кусты, откуда, как и казалось, ему был слышен звук шуршания листьев. Который, как оказалось, и на что изначально надеялся юноша, ему ничуть не почудился. Что-то действительно там было, и продолжало ещё пару секунд создавать специфический шум. Когда Генрих принялся вглядываться в зелённую кучу листвы, почти сразу, оттуда выбежал поросёнок. Маленький и бурый, визжащий комок бежал в сторону лежащего человека, и Генрих бы уже подумал, что это какая-то шутка, что он будет уже второй раз атакован более меньшим противником. Поросёнок пробежал мимо него, что было удивлением для Генриха, так как если его не собирались атаковать, а убегали из страха, то детёныш не должен был бежать в его сторону возможной опасности. Такое поведение показалось для животного очень странным. Следя за тем, куда бежит животное, Генрих перевернулся на спину и оперся на локти. Он видел как поросёнок убежал в огромную нору, что была позади Генриха, где маленькое существо и скрылось во тьме. Потеряв контакт и интерес к животному, Генрих поднялся на ноги, и когда он приступил отряхиваться от грязи, то услышал повторный шум. Это был визг. Но визжал уже не маленький поросёнок, визжало что-то более крупное и свирепое, Генрих направил взгляд в сторону норы и стал медленно пятиться назад, испытывая прилив первобытного ужаса.

Ему навстречу, на всех четырёх лапах мчал кабан, родитель был рассержен и, сверкая своими крупными клыками, намеревался наказать оказавшегося на его территорию человека.

Кабан с каждой секундой был всё ближе и ближе к Генриху, уже с небольшой дистанции его было видно во всей красе. Он был полностью взъерошен, засохшая грязь на шерсти напоминала иглы, которые торчали из его шкуры, а из пасти капала набирающаяся от бешенства пена, чистой животной ненависти.

Сам того не ведая, Генрих отпрыгнул в сторону и уже находился сбоку от своего противника. Их обоих разделяли сущие сантиметры, острый клык легко мог задеть глаз Генриха, но будучи в опасной близости, не дотянулся. Не рассчитав такого быстрого маневра, кабан на полной скорости влетел в дальние кусты, где исчез в густой зелени.

– ВОЛЬФ! – Генрих начал кричать во всю глотку, не думая о том, что крик может приманить второго родителя. Юноша думал только о том, чтобы не остаться один на один с бешеным животным. – ВОЛЬФГАНГ!

Безумным взглядом он проводил по вершинам оврага, пытаясь найти своего друга. Сердце билось, выпрыгивая из груди, пульсирующая кровь затмила сознание и шумом отдавалась в ушах. Спасения не было, был только страх, и шум пульсирующей крови в ушах. Никто не придет на помощь, Генрих остался один на один с тем, с кем и не надеялся встретится. Но через это ужасное чувство он смог уловить неприятный звук, что доносился до него из зеленых кустов. Это был звук, который так сильно походил на то, когда отрывают от варенной курицы ножки, звук того, как рвётся плоть и ломаются хрящи. Кабан вырывался из куста, он запутался в нем когда на скорости влетел в него. Своей силой он вырывал кусты с корнями из земли, желая выбраться из этой нелепой ловушки. Генрих ощущал себя в аналогичной ситуации и бежать ему было некуда. Позади была гигантская нора, где было темно. У него там просто не было бы шансов. Впереди был свирепый зверь, что превосходил его в скорости, силе и весе. По бокам были крутые склоны, поднимаясь по которым, он рисковал в очередной раз скатиться вниз. Под ногами валялись хрупкие ветви и заросшие мхом камни, которыми он смог бы защититься от зверя, но врятли это было бы удачно.

Генрих уже чувствовал дуновение приближающейся угрозы, прохладный ветер, что бил из норы и смрад зверя раздражали его нос. Звуки освобождения закончились. Зверь покинул свою ловушку. Кабан неуклюже вышел из кустов и пристально уставившись на Генриха, начал скидывать с рыла остатки корней и веток. Он готовился к новой атаке. Она не заставила себя долго ждать. Животное молниеносно двинулось с места, поднимая за собой клубы, он пыли мчал навстречу своей жертве. Расстояния между Генрихом и кабаном сокращалось. Оставалось пять метров, четыре, три… Слеза прокатилась по щеке Генриха. В этот момент он подумал, что ему никогда не удасться увидеть как его сестра выходит замуж, как весело они с семьей обустраивают дом для пополнения. Как они вместе гуляют по городу, любуясь огромными каменными зданиями. Как он будет сидеть в кресле и смотреть за своими внуками, что играют в салочки. Он закрыл глаза в надежде что его мечта навсегда останется с ним и он сможет с ней уйти на покой. Вечно наслаждаясь маленьким раем.

Веселый смех придуманных юношью детей медленно перерос в свирепый крик, который разрывал уши. Генрих понял. что этот крик пришел к нему не из мира мечтаний. Он открыл глаза и увидел как сверху на кабана летел Вольфганг. Приняв положение для перегруппировки и держа в руке нож, он как небесный воитель, летел на встречу адскому порождению. Была ли это удача или точный расчёт, но Вольфганг приземлился прямо на кабана и всадил ему нож в позвоночник. Уже через мгновение они оба оказались лежа на земле. Вольф после приземления перекатился через плечо, надеясь смягчить удар. Его падение не выглядело безболезненным и удобным, оно было громким и неприятным. Он уже пытался встать на дрожащие от страха и боли ноги. Кабан же после сильного удара свалился на бок и лежал в паре метрах от нападавшего. Его вопль потряс весь лес. От такого громкого звука птицы покинули свои гнёзда на деревьях и принялись в панике улетать прочь, параллельно своими голосами предупреждая других жителей леса. Поверженное животное пыталось встать на лапы. Оно извивалось и пробовало передними лапами найти на ощупь землю для того, чтобы подняться.

Гневный вопль сменился плачем. В глазах зверя Генрих увидел страх и боль. Кабан не мог подняться на ноги и это было понятно по его бессмысленным извиваниям. Нож вошел в спину животного, и повредил хрящевые диски между позвонками. Зверь был парализован, его задние лапы отказали, и с такой раной он не мог больше драться или убежать. Он не сможет выжить в таких условиях. Это была верная смерть. Один сильный удар, который поставил точку в дальнейшем существовании живого существа. Животное было обречено и все это понимали, просто не знали, что делать дальше.

Вольфганг наконец-то встал на ноги. Шатаясь, на обессиленных конечностях, он шел к своей добыче. Услышав, а затем увидев это, кабан начал изо всех сил пытаться встать, уползти, оказаться как можно дальше от того, кто причинил ему столько боли и обрёк на мучительное существование. Страх в его глазах нарастал. Он рос так сильно, что передался уже самому Генриху. И ему казалось что Вольфганг идёт уже за ним самим.

Уже подойдя к кабану, Вольф упал на колени. Такое приземление вызвало новые болезненные ощущения. Оказалось, что он сильно просчитался с высотой и скоростью при падении. Просчитался во всем, что планировал, был слишком наивен и самоуверен, но его дело было сделано, насколько бы не был удачлив весь этот момент. Чтобы не упасть от бессилия на кабана, юноша упёрся на него руками, и тут животное начало визжать. Его заживо пожирал ужас, а боль в спине разносилась по всему телу.

– Я смог! Я наконец-то смог сделать то, к чему так долго готовился! – Вольфганг задыхаясь выговаривал эти слова, проглатывая их и захлёбываясь собственными слюнями, будучи в шоковом состоянии.

Генрих был напуган, он впервые смог увидеть Вольфа таким. Это выглядело так, будто рядом с ним стоял не его старый друг, а незнакомый ему человек, с незнакомым мышлением и намерениями. Они оба был в растерянности. Генрих мог бы поговорить со своим другом, отвлечь его, помочь ему, но он не знал как на это отреагирует Вольфганг в таком странном состоянии, ведь теперь жертвой, мог оказаться он сам.

Вольфганг протянул руку к ножу, который всё ещё торчал из спины животного. Рана, что он оставил, кровоточила, смачивала шерсть и траву вокруг тела. Рука юноши медленно продвигалась по животному, осторожно поглаживая шерсть и кожу, двигаясь от живота к спине. Почувствовав на ощупь деревянную ручку, Вольфганг схватил ее и сильно сжал. Быстрым движением он попробовал вытащить нож из зверя. Он тянул его вверх, вбок, но нож не выходил из костей. Каждая попытка освободить оружие разносилось воплем животного по воздуху. Сильнее напрягаясь, пытаясь вытащить нож, Вольф обломил его лезвие, и отлетев в сторону упал на спину. Он лежал на земле смотря в небо, и держал в руках то, что осталось от его верного инструмента. Деревянная ручка прилипала с помощью старой смолы и свежей крови к его ладони. Вольф поднялся и попытался выкинуть ручку, но она не хотела покидать руку своего создателя. Она оставалась с ним до тех пор, пока её не оторвали второй рукой и не швырнул в сторону.

Этот нож изначально не нравился Генриху, так как он выглядел хрупким. И он не ошибался. Эта поломка была лишь вопросом времени.

Вольфганг стоя на трясущихся ногах и смотрел пристально на свою жертву. Он думал только о том, как ему завершить своё дело. Ведь сейчас у него нет оружия, а он стоит слишком близко к финалу и повернуть назад никак нельзя. Он и не посмеет повернуть! Конец должен состояться!

Генрих с осторожностью наблюдал за Вольфом и видел как он отходит в сторону, наклоняется к земле и берёт в руки большой покрытый старым мхом камень. Проверяя его на вес, он медленно начал возвращаться к своей жертве. Юноша остановился перед ней, и посмотрел в эти глаза, похожие на два озера с черной водой, в котором можно было легко утонуть. Мучительный визг, слёзы, взгляд и движения, в тот момент это всё так сильно действовало на уязвимую психику. Вольфганг поднял камень над своей головой и, пытаясь своими силами перекричать вопль животного, резко ударил того по голове. Первый удар прошел мимо заданного курса, или же Вольфганг сам не знал, куда надо было бить. Он ударил кабана в клык из-за чего раздался омерзительный треск, а за ним еще более отчаянный визг боли. Этот удар вызвал у кабана смещение зуба из-за чего изо рта начала активно вытекать кровь.

Следующий удар уже пришелся на глаз, и это была завершающая нота этого адского театра полного криков и воплей. Эта музыка прекратилась. Оставались только монотонные удары камня по рылу. Они звучали как удары крепкой палки по дряхлому дереву. Можно было слышать как отлетают кусочки коры этого “дерева”, как разлетается и трескается палка. Каждый следующий удар превращал рыло в кашу из костей, зубов, мяса и глаз. Всю эту ужасную картину разбавляла алая кровь, что находилась везде, где только можно. Она полностью испачкала камень, превратив некогда тёмно-зелённый мох, в багровый мех, будто сказочного зверя. Кровь просочилась на рубашки, на лицо Вольфа, и даже смогла долететь до Генриха. Эти капли крови медленно стекали со лба Генриха, оставляя холодный красный след.

Генрих стоял в полном оцепенении. Теперь он сам был жертвой животного страха. Ужас сковал его по рукам и ногам. Он хотел бежать от опасности, как убегает слабое животное от смертельного хищника, но не мог даже дёрнуть пальцем. Он только мог смотреть как Вольфганг продолжает наносить удар за ударом, углубляясь в опьяняющий экстаз.

Этот нож изначально не нравился Генриху, так как он выглядел хрупким. И он не ошибался. Эта поломка была лишь вопросом времени…

Ребята были покрыты кровью, на голове, на ногах, руках и одежде. В таком виде они не могли возвращаться домой, так как из-за этого начались бы неудобные вопросы, на которые пришлось бы дать ещё более неудобные ответы. Проскакивала мысль, с просьбой всё забыть, и никогда больше не вспоминать этот кошмар. Если кто-то узнает, то лучше сказать как есть, чем выглядеть в глазах слушателя как псих и убийца. Псих и убийца, именно так сейчас и выглядел Вольфганг, который шел бок о бок со своим другом. Они шли в сторону реки, и им пришлось сделать большой крюк и возвращаться другими путями, что только увеличило расстояние их путешествия. Молчание повисло в воздухе между друзьями. Оно одновременно напрягало и успокаивало их, ведь оно звучало лучше, чем хруст костей и разрывающегося мяса. Но и было страшно оставлять Вольфганга наедине с самим собой. О чем он думает? Что он чувствует? Генрих вспомнил ужасный взгляд Вольфа, и его схватила легкая дрожь.

Уже на берегу реки они стояли, умывались и смывали водой и травой кровь с одежды, местами посыпая её грязью, чтобы всё казалось едино грязным. Отмывали лица, руки, смотрели в отражение на наличие других пятен. И в те моменты, когда они оба восстанавливались после случившегося, прозвучала первая фраза за последние два часа гробового молчания.

– Спасибо. – тихо сказал Генрих, смотря на себя в отражении воды. Он выглядел как мертвец – бледный, с красными заплаканными глазами. Он никогда так не выглядел и надеялся, что больше никогда и не будет. – Я мог пострадать там, и если бы не ты, я бы тут не находился. – Генрих поднял взгляд на Вольфа, который осматривал свои руки, на которых оставалась прилипшая шерсть. Оба юноши были покрыты ссадинами.

– Забавно, я тоже самое хотел тебе сказать, если бы не ты, я бы тут не стоял. – Вольфганг ответил не сразу, он повернулся и смотрел на Генриха. На вид, ему было намного хуже; худощавое бледное лицо, бешенные глаза и медленно трясущиеся руки. Во время убийства Вольф выглядел как сумасшедший, сейчас он выглядел не лучше, даже не смотря на то, что теперь он безоружный.

Они были правы, но никто не собирался выяснять, кто больше прав, а кто виноват в случившемся, ведь то что случилось, уже прошло, и исправить ничего нельзя. Они смогли смыть со своей кожи кровь того события, но не смогут смыть это со своей памяти. Эта картина будет их преследовать еще долгое время.

Умывшись, они направились через поля домой. После освежающей воды, они чувствовали себя намного лучше, и уже походили на нормальных людей, только выглядели слишком уставшими.

– Что ты будешь делать дальше? – спросил Генрих, смотря через плечо на лес, где они были.

– Я не знаю, я не ожидал, что это всё-таки случится. Я и не думал о дальнейших действиях. – ответил Вольфганг, запутавшись в своих мыслях. Именно так и звучал старый друг Генриха, с каждой минутой он все больше и больше походил на себя прежнего, который больше мечтал, чем планировал. И если ситуация возвращается в прежнее русло, то всё будет так же спокойно как и было раньше. Но лик смерти навсегда меняет людей, что могли его лицезреть.

Далее они снова вернулись к молчанию, Генрих пытался успокоится, а Вольфганг собирался с мыслями и рассуждал о своих дальнейших действиях. Они подходили к дому Вольфа, который не сильно отличался от хижины Генриха, разве что он был шире и не имел второй этажа. Почерневшие от старости доски покрывали его и местами отходили вместе с плохо вбитыми в них гвоздями. Семья Вольфа плохо ухаживала за домом, или вовсе не старалась это делать. Здание было немного наклонено вбок, но внутри это было почти незаметно.

Они разошлись перед крыльцом, но перед тем как Генрих пошел дальше, он услышал что Вольфганг придумал план на будущее: “Я вернусь туда, заберу его и продам в городе.” – говорил он, будучи более мрачным, чем до похода в лес. Не поверив этим словам, Генрих только одобрительно покачал ему головой и направился к себе домой. По пути его плечо уже перестало ныть, он надеялся, что при падении ничего себе не сломал.

Стоя перед крыльцом своего дома, он смотрел в открытую дверь и прислушивался к обстановке внутри дома. До него доходил громкий смех Анны и Петры. Они что-то активно обсуждали и смеялись. Они могли зашивать подушки и придумывать для них интересные и красивые дизайны. Мысль о семейной идиллии радовала Генриха и он улыбнулся, осознавая что у него есть прекрасная семья. Собираясь уже начать подъем по ступеням, Генрих остановился, так как издали услышал мотор машины своего отца, ведь он знал, что никто больше и не мог сюда приехать.

Черная машина медленно подъезжала по дороге к дому. Она остановилась в паре метров от Генриха, и из неё вышел Людвиг. Затем он достал один мешок и положил на землю. Сразу было понятно, что это овчина, за которой он уезжал. Генрих начал подходить к этому мешку, чтобы помочь своему отцу отнести его в дом.

– Будь так любезен… – начал уже говорить Людвиг, как заметил, что его сын протягивает руку к мешку, но остановился, не закончив мысль.

– Буду. – ответил ему Генрих, поднимая легкий мешок наполненный шерстью овец.

Он решил подождать когда его отец закончит возиться с машиной, и тогда они вместе смогут пойти домой и показать оставшимся членам семьи, что с ними всё впорядке и они вернулись назад.

– Как там обстановка в городе? – спросил Генрих, интересуясь тем, что же всё-таки происходит в холодных каменных джунглях.

– Всё так же, как и всегда. Люди куда-то спешат, работают и строят новые дома. – этот ответ был предоставлен слишком быстро, будто Людвиг с самого начала ожидал, что ему зададут подобного рода интересующийся вопрос. Ответ по содержанию был пустым и серым, Людвиг что-то хотел скрыть.

Подождав пока отец закончит проверку автомобиля и укроет его привычным тентом, Генрих стоял и прикасался к овчины внутри мешка. Она была такая мягкая, что рука утопала в ней. Ощущая эту шерсть, Генрих невольно стал вспоминать кабана, которого он встретил. “Какой он был на ощупь? Мог ли быть он таким же мягким?” – думал Генрих. Воспоминания о прошедшем событии, всплыл и финал, эти мысли заставили ослабить хватку Генриха, из-за чего он выпустил из рук мешок, и тот приземлился на землю.

– Ты в порядке? – спросил его отец. Он обеспокоился тем, что тот выронил очень легкий мешок.

Смотря на шерсть, которая лежала в ногах Генриха, он видел кабана, такого же большого и бурого. Он также лежал на земле без движений, только сейчас в воздухе не витает запах крови и страха.

– Да, я просто задумался. – ответил отцу Генрих, поднимая взгляд с мешка на своего родителя.

Кивнув и похлопав сына по плечу, Людвиг взял в руки мешок и они направились в дом. Пройдя на первый этаж они разделились. Генрих молча начал подниматься по лестнице вверх. Его отец направился в свою комнату на первом, где в этот момент находились Петра с Анной. Они встретили его с радостными криками. Анна хвасталась чем-то, и рассказывала всё, что было связано с вышиванием. Петра же смеялась над своим чересчур активным чадом. Они что-то потом обсуждали, но Генриха встречал только скрип ступеней и половицы, он не мог прислушаться к тому, о чем говорили внизу. Поднявшись на второй этаж, он медленно приближался к своей комнате. С каждым шагом, тревожные мысли покидали его. Он возвращался в безопасное место, в ложе спокойствия и тепла. Запах цветов и скрип пола, помогали ему забыть то, что он видел, то что он чувствовал. В своей комнате Генрих, не раздеваясь упал, на кровать. Он плашмя лежал на ней лицом в одеяло. Ему нужен был отдых, он был измотан и у него болело всё, что только могло болеть. В лесу это было мало заметно, но сейчас, когда он в спокойной обстановке расслабляется, последствия адреналина спадают, и боль медленно накрывает Генриха с головой, как то одеяло, на котором он лежал.

Закрыв глаза, он видел тёмный лес. Похожий на тот, где они с Вольфгангом начинали свою охоту, только вокруг было темно. Теперь лес не показывал свою зеленую красоту в приятном дневном свету. Сейчас он был врагом для Генриха, и зарождалось слабое чувство слабости и беззащитности. Каждый столб дерева выглядел как ужасный высокий силуэт, что кружил вокруг юноши. Потеряв чувство ориентации и задыхаясь от гнетущей атмосферы, Генрих начал слышать топот копыт, звук становился всё громче и громче, но никак не было видно его источник. И чем громче был этот звук, тем более четким звучало что-то еще. Вместе с топотом, был и другой звук, который был менее уловимым и громким – это был вопль, кого-то не человеческого, он был наполнен страхом и болью.

Генрих очнулся лежа на спине. То, что он видел, было кошмаром. Когда он уснул в надежде сбежать от прошлого, прошлое преследовало его не отставая ни на шаг, и настигло его, проникнув прямо в мир грёз. Генрих лежал на кровати, опасаясь того, что его сон не окончен, что вот-вот он услышит нарастающий топот копыт и животный вопль. Чувство страха опять начало просачиваться в голову юноши. Страх нашел его и застал врасплох. Пытаясь перебороть свой чувства, Генрих закрыл глаза и поднялся на кровать. Он, сидя с закрытыми глазами, прислушивался к тому, что окружало его. Пытаясь физически зацепиться за что-то настоящее, и не дать себя утащить в другой мир. Он слышал как что-то шуршит в соседней комнате, неразборчивую речь в комнате родителей на первом этаже. Кроме этих звуков, Генрих смог уловить сладкий запах чего-то, что находилось в его собственной комнате и что разносило приятный запах по всей местности, от чего у Генриха заурчало в животе. Это была тарелка горохового супа, которая одиноко стояла на комоде в темной комнате. Генрих открыл свои глаза и посмотрел на неё. Это была железная миска, в которой была теплая жидкость, рядом с ней стоял стакан с чаем. Это был его ужин, который он благополучно проспал. Пока юноша дремал после тяжелого дня, Петра заходила в комнату и оставила ему вечернюю порцию домашней еды. Чтобы после пробуждения, её сын мог поесть и восстановить силы. Знакомый запах еды был тем, что начало успокаивать Генриха. Встав с кровати, он подошел к комоду, где зажег светильник и начал есть.

Тот же суп, что и был утром, одно и то же блюдо, но из-за разной температуры оно воспринималось по-разному. Прохладный суп был вкусным, но чего-то в нем явно не хватало. Не зря Людвиг говорил, что еда вкуснее в приятной компании. Генрих ел молча, осознавая, что не сможет сейчас слушать что-то, что рассказывает отец, что может обсуждать Анна и мама. Немного остывшая еда медленно согревала его, успокаивая от прошедшего кошмара, и окончательно вернула в реальность.

Когда юноша доел свой ужин, он решил, что не будет никого беспокоить, и не стал относить посуду вниз. Утром он сам её помоет и займется обыденными делами. Спать уже не хотелось, поэтому Генрих подошел к стене, которая отделяла его от комнаты Анны. Он осторожно постучал костяшками пальцев по стене и стал прислушиваться. Через некоторое время он услышал двойной ответный стук, который послужил разрешением войти. Генрих покинул свою комнату и, выйдя в коридор, направился к двери, что была усеяна цветами. Открыв её, он увидел как на полу рядом со стеной, лежит Анна. Она лежала и с интересом читала небольшую жёлтую книгу. Генрих подошел к ней и сел рядом.

– Почитай мне, пожалуйста, сказку, братик. – сказала Анна, смотря блестящими глазами на своего гостя. Она выглядела как щенок, просящий кость у хозяина.

В ответ она ничего не услышала, но поняла, что получит своё, когда её брат наклонился и взял книгу в руки. Тогда Анна встала и запрыгнула на кровать, где укутавшись в тяжелое одеяло, легла на подушку с новым желтым цветком и пристально начала смотреть на брата.

– Что хочешь? – спросил её Генрих, смотря на список рассказов в содержании книги.

– Любую. Когда ты читаешь вслух, любые сказки одинаково интересны. – прозвучал ответ милым голосом.

Услышав это, Генрих только стеснительно улыбнулся. Книга была сборником рассказов неизвестного автора, все они были странными и необычными, и более походили на страшилки, но Анна всегда называла их сказками. Несмотря на общую мрачность и жестокость, девочка слишком спокойно и позитивно относилась к ним. Генрих выбрал сказку и присел на кровать рядом с сестрой. Он открыл одно из последних произведений, где было начало сказки: «песнь со дна колодца». Это был один из необычных рассказов, в которой призрак давно умершей девы пел песни, что околдовывали людей.

Этот рассказ можно было воспринимать по-разному. Он одновременно была страшным, поучительным и очень интересным. Только от рассказчика зависело то, какой он будет на этот раз. Генрих читал его осторожно, спокойно, слегка театрально выставляя речь людей, и создавая идеальную и живую атмосферу в некоторых моментах, заодно был и тих, чтобы не создать для сестры несколько ночных кошмаров. Тогда Анна не сможет выспаться и будет всю ночь плакать под одеялом. Неприятный и немного страшный финал этого рассказа Генрих попытался озвучить в более поучительной и несерьёзной манере, но боялся, что это история все-таки посеет свои темные семена в сознании маленького ребенка.

– Я так и знала, – сказал тихий голос из-под одеяла. Анна высунула свою голову из-под своего убежища и смотрела на Генриха. – эта сказка так же, как и остальные, имеет одну общую деталь – когда люди помнят о чудище, оно возвращается и несёт беды, пока живы воспоминания о нём.

Эта фраза испугала Генриха. Он и Анна смотрели друг на друга. Девочка ожидала, что её брат подтвердит эти умные мысли, но Генрих потерялся в собственных, игнорируя происходящее вокруг. Он снова вспомнил того кабана, который так же, как и сказала Анна “возвращается и несёт беды”.

Анна наблюдала странную картину: Генрих после того, как услышал её фразу впал в какой-то ступор. Он просто сидел и смотрел куда-то сквозь неё, будто бы Анна просто не существовала. Это продолжалось минуту, две и не остановилось бы, если бы девочка осторожно не коснулась рукой колена своего брата. Генрих вздрогнул от неожиданности и неловким, но уже более живым взглядом начал смотреть на свою сестру.

– Братик, скажи, а вы с Вольфом смогли прогнать то чудище?

– Да… – после непродолжительной паузы, смог ответить Генрих.

– Как вы это сделали? В книжках же для этого нужна магия. – предвкушая раскрытие тайны спасения против чудовищ, Анна немного вытягивалась из своего тканевого панциря, в котором походила на черепашку.

– Мы его прогнали. Навсегда. У чудищ каменное и холодное сердце. Им неведомы чувства других, поэтому и творят зло. Зная, что это его слабое место, мы ударили в него. И он исчез… – Генрих говорил эту фразу, беря слова из воздуха, но делал это так незаметно и элегантно, что появлялось ощущение будто это всё обычный и всеми известный факт.

После этой фразы, они оба молча смотрели друг на друга. Затем Генрих медленно закрыл книгу и положил её на пол. Он спокойно поцеловал Анну в лоб, и начал покидать комнату. Его пожирало странное чувство, что он сказал что-то лишнее своей сестре. Что-то что сыграет с ней злую шутку. Уже выходя в коридор, ощущалось полное молчание. Было слышно только удаляющиеся шаги Генриха. Он уходил, и Анна его отпустила. Она ощущала, что с братом что-то не так, что встреча с чудовищем в лесу не прошла для него незаметно. В таком сложном моменте, они оба решили об этом умолчать.

Этот день перевернул мировоззрение Генриха на окружающие его вещи. Его кровать, что ранее была большой и мягкой, уже казалась ужасно грубой и маленькой. Ноги свисали с её краёв, выглядывая за пределы безопасного одеяла, и обнажая голую кожу. Генрих пытался уснуть более часа. Он лежал и на левом боку и на правом, также пробовал уснуть лежа на животе и спине. Чувство тревоги, что ранее окружало его исчезло, но остался какой-то неприятный осадок, который будучи глубоко в подсознании, мешал юноше уснуть.

Спустя какое-то время, Генрих смог увидеть вдали холмов облака, которые становились всё светлее и светлее. Чем дольше Генрих смотрел на них, тем больше понимал, что наступает утро. Ночь была ужасно долгой, и было непонятно: спал ли Генрих, или же он всю ночь мучился, переворачиваясь в своей кровати. Пытаясь вспомнить определённые моменты мучительной и долгой попытки уснуть, он ничего не мог уловить. Как напоминание о бессонной ночи, оставалось сильное чувство тревоги.

Новый день продолжал тянуться, Генрих не чувствовал себя его частью. Он находился где-то далеко отсюда. Работа в огороде была более медленной и неуклюжей. Материнская еда была не так вкусна как раньше. И в какой-то момент, сидя за столом и попивая чай, Генрих видел, как к его отцу приходил Вольфганг, о чем-то говорил и смеялся. Было глупо надеятся, что у этого затейника что-то получится, и потеряв к этому событию интерес на пару минут, Генрих услышал как хлопает дверь машины и заводится двигатель. В машине находился его отец и Вольфганг. Генрих был удивлен этому факту, он открыл в Вольфе черту, которую никогда не видел. Была ли она и ранее или же эта новая черта вышла вместе с ними из леса. Новые мурашки от растущего страха поглотили Генрих.

Рабочий день на поле не отличался от предыдущего, разве что в том, что за ним никто не заходил, а вместо вышивки Анна и Петра занимались готовкой еды. Генрих всё так же пахал поле, поливал овощи, проверял дом и забор. На закате он уже сидел на ступеньках крыльца, пил холодную воду и наслаждался видом: как солнечные лучи отражались от капель воды и заставляли весь огород светиться.

Как оказалось, Вольфганг крайне хитро подговорил Людвига. Он сказал ему, что поймал кабана и готов поделиться полученной выручкой, если его подбросят до рынка. Так же отец Генриха описывал, что когда они заехали за тушей, она уже была освежеванная. В разных мешках были: мясо, шкура, копыта и клыки. Людвиг за помощь получил хорошую сумму и стал теплее относиться к юноше. Генриха посетило странное чувство, что покинув лес, они вернулись не в свой родной дом. Потому что слишком много чего изменилось после того происшествия. Это усиливало чувство того, что он больше не принадлежит этому миру.

Всё остальное проходило также как и всегда, ничего не менялось. Генрих даже почти не видел Вольфганга с “того” дня. Только мельком наблюдал его, когда тот уезжал с его отцом и иногда идущим вдоль дороги. С леса они так и не разговаривали, но так было и раньше, когда они встречались и говорили раз в пару недель.

Спустя месяц, в один пасмурный день к порогу их дома пришли незваные гости. Это были высокие люди в черных одеяниях. Они приехали из города и о чем-то долго разговаривали с Петрой и Людвигом. Генриха и Анну выгнали на улицу, где они сидели у колодца и ждали, когда закончится конфиденциальный разговор взрослых. Спустя некоторое время, из дома вышли все, незнакомцы сели в свою машину, но не уезжали. Родители подошли к своим детям, Петра тихо плакала, а Людвиг встал на одно колено и обнял своих детей.

– У меня появились неотложные дела, когда я с ними закончу, я вернусь к вам. – ничего больше не сказав, Людвиг сел в машину незнакомцев, и они уехали.

Петра, плача, обнимала своих детей и долго не могла ничего им сказать. Только потом Генрих и Анна узнали, что отец отправился на войну. Анна ничего не понимала, она не знала значение этого слова и не понимала почему оно так сильно напугало всех. Генриха же охватила сильная паника.

Так, чудище из дикого леса, которое встретил Генрих, вернулось и принесло беду, забрав часть его семьи.

Глава 3. Руины

3.1 Надежда

Мрак поглотил маленький мир этой далекой семьи, что хотела жить вдалеке от опасностей и бед, но не смогла. Тяжелое бремя легло на плечи Генриха. Дом опустел на одного человека. Весь труд, который был возложен на оставшихся жильцов, возрос в несколько раз. Начался новый период в их жизни и они не могли им похвастаться. Единственное, что им оставалось, только держаться вместе.

Еще несколько недель можно было слышать, как по ночам раздаётся плач на первом этаже. Он доносился из комнаты Людвига и Петры, где каждую ночь лежала одинокая женщина, прижимая к себе подушку любящего мужа. По утрам она показывалась детям с красными глазами, и большими черными мешками под ними. Это зрелище было непривычно для её детей. Оно их пугало. Петра старалась вести себя как ни в чем не бывало. У неё это получалось плохо и её поведение не улучшало ситуацию. Вместо того, чтобы приспособиться к новым условиям, Петра безрезультатно пыталась сохранить былую идиллию. Половину её обязанностей разделила Анна, она помогала матери и иногда сама делала основную работу: уже готовила почти такую же вкусную еду, мыла полы и посуду.

Генрих еще больше пропадал в поле. Помимо ухода за огородом, как делал это раньше, он копал лунки и ямы, частично собирал и мыл овощи перед готовкой, чинил дом и сарай. Всё, что делал его отец, кроме выездов в город, стал делать сам Генрих. Машина отца стояла с того самого “рокового” дня, под тяжелым брезентом и ожидала лучших времён. Теперь ею никто не пользуется, возможно, больше никогда. Ей мог бы заняться сам Генрих, но не знал как с ней обращаться и поэтому не приближался, даже чтобы просто посмотреть. Каждый вечер Петра стояла на крыльце и смотрела вдаль, ожидая, что приедет неизвестная ей машина, где будет сидеть её муж. Она была также окружена заботой и любовью своих детей, но этого для неё было мало. Часть внутреннего покоя была утеряна, и восстановить эту пропасть было уже никому не под силу.

Сердца Генриха и Анны разрывались. Они ничего не могли сделать для своей матери. Пару раз Анна даже спала вместе с Петрой в одной кровати. Утром же она была вся в слезах, только не в своих, а своей матери. Генрих не раз думал о том, что стоит навестить Вольфганга и узнать что-нибудь про войну. Он должен был знать больше него самого, но Генрих никак не мог выделить для этого время.

Дни протекали мимо их дома, как сильный горный поток реки; его было сложно уловить и сложнее было сопротивляться ему. Стоило только начать утром работу, как уже наступал вечер, и нужно было заканчивать. Иногда Генрих находил время для отдыха и разговоров. Он пытался поддержать мать, успокоить её. Анна докучала ему большим количеством вопросов. Она интересовалась всем, что происходило: Что такое война? Куда ушел отец? Когда он вернётся? Почему плачет мама? Ребенку не объяснишь многие вещи, потому что будут рождаться новые вопросы, на которые будет сложно дать ответ.

Каждую ночь, лежа на кровати, Генрих надеялся, что утром он увидит отца на кухне, и они снова все дружно будут жить как раньше. Но каждое утро было таким же одиноким как и предыдущее. Можно было бы надеяться, что от отца придет письмо, но почтальон никогда не приносил им письма – никто и никогда им не писал.

В один прохладный осенний вечер, Генрих открыл свой тайник в половице на втором этаже. День был тяжелым, и он устал работать. Отодвинув тонкую доску, показалась щель, в которой виднелась одинокая пачка сигарет и старая сломанная флейта. Генрих очень давно играл на этой флейте, но как-то сломал её, и при закрытии одного отверстия звук был не столь мелодичен. Он забрал с собой флейту и сигареты. Эта пачка принадлежала Людвигу. Он раньше курил, но бросил, когда пропала последняя доза никотина. Она так и лежала под половицей, ожидая дальнейшего использования.

На выходе из дома, Генрих проверил самочувствие матери. Она спала, и в это же время в сон клонило и Генриха, но он решил не идти на поводу своих желаний, так как ему хотелось побыть в раздумьях на свежем воздухе. Сидя на крыльце, Генрих пытался зажечь сигарету. Вольфганг рассказывал, что сигареты – это по-взрослому и с помощью них они расслабляются и отдыхают. Только родители Генриха научились справляться и без них. Втянув в себя дым первой сигареты Генрих закашлялся. Черный дым прошел огнём по горлу и застрял в легких. Он обжигал его изнутри, отчего его голова закружилась. Это была ужасная и омерзительная вещь, и он не стал пробовать дальше. Генрих выкинул сигарету и засыпал её землей. От одной сигареты он избавился. В пачке оставались еще три штуки. Подышав прохладным воздухом и переждав головокружение, Генрих достал флейту и попробовал на ней сыграть, так же, как он это делал давно. Тогда отец был с ними, Анна была меньше, а Петра была более счастливой. Приложив свои губы к флейте, зажав отверстия и начав дуть, тишину их дома наполнила легкая мелодия. Эти ноты ласкали уши и успокаивали сердце. Генрих продолжал играть по памяти. С закрытыми глазами он продолжал водить пальцами по флейте. Мелодия напоминала о лучших временах. Чем дольше длилась мелодия, тем больше моментов из своей прошлой жизни вспоминал Генрих. Вдруг в его музыке началась черная полоса – он задел забитое отверстие, и музыка, что ранее играла, потеряла весь свой шарм. Она твердо сказала ему, что начался тяжелый и неприятный момент. Уже не хотелось играть. Пытаясь уйти от текущих событий, он вспомнил о них с новой силой. От этого мрачного мира невозможно было скрыться.

Сколько бы не проходило дней, ничего не менялось. Каждый день походил на предыдущий, пока однажды на пороге дома не появились гости. Это были они. Люди в черных одеждах – вестники несчастья, что забрали Людвига. Это было ранее утро, когда Анна спала, а гостей встретили Генрих и Петра.

– У нас тревожные вести о вашем муже. Его схватили и держат в концентрационном лагере, как военнопленного. – это была классически заученная речь солдата. Фигура в черном попивала гостеприимно приготовленный ему чай, без каких либо эмоций, выражающих сожаление и понимание утраты.

Он говорил о том, что Людвиг не вернулся с разведки. Его посчитали дезертиром, пока не получили донесение от шпиона о наличии новых поступлений в лагеря военнопленных, где и заметили их потерявшегося солдата. Военные не собирались отбивать своих сослуживцев, так-как у них не было на это человеческих ресурсов. Поэтому они прибыли с рекомендацией похоронить семьянина и не ждать его возвращения с фронта.

– Почему вы не хотите отбить лагерь? Разве вам не важны солдаты?! Возвращение бойца в ряды войск уже должно считаться как маленькая победа. – Генрих был в сильной ярости, на его глазах хоронили любимого отца. Прямым текстом, указывая что его не собираются вызволять.

– Малец, ты многого еще не понимаешь. Для того, чтобы отбить лагеря, нужны солдаты, которых и так мало. – произнёс один из прибывших гостей.

– Если у вас мало солдат, вербуйте новых! – злость поглощала Генриха. Он покраснел. Его всего трясло.

Второй гость встал из-за стола и кинул на стол папку, которая прокатилась по его деревянному покрытию и остановилась перед Генрихом.

– Тебе недавно исполнилось семнадцать, ты можешь пойти как доброволец. – сказал человек в черном, его жесты были грубыми, а взгляд холоден. Своими действиями он хотел поставить Генриха на место, и ему это удалось. Генрих был в ступоре и не знал что сделать или ответить.

– Какое вы имеете право забирать моего сына?! После, того как забрали моего мужа! – плача говорила Петра стиснув зубы.

– Мэм, мы никого ещё не забираем. У вашего сына есть возможность добровольно пойти на фронт и эта же возможность имеется у любого другого юноши нашей страны. Решение зависит от него самого.

Эта фраза была последней. Петра понимала, что сейчас от неё ничего не зависит. Она могла бы повлиять на Генриха, но тот всё молчал и пристально рассматривал документы, что лежали перед ним.

– Я хочу, чтобы мой отец оказался дома. Я стану добровольцем для того, чтобы вернуть отца обратно. – Генрих наконец дал ответ людям, что его ожидали. Он поднял на них глаза и хотел показать свою непоколебимость.

– Тогда подпиши документы из папки.

Генрих открыл бежевую папку, что находилась перед ним: там был контракт о прохождении добровольной службы. Пункты о выполнении приказов, наличие правил и требований, а также пустые поля для ввода данных рекрута. Генрих начал расписываться в документах, не замечая как его звала мать. Он не слышал её, полностью погрузившись в заполнение бумаг. Мысли его были только о том, как он вернёт отца и прежнюю жизнь в свой дом.

Отдав документы офицерам, ему дали добро и он начал собирать свои вещи. Выходя из комнаты, он заметил, что Анна стояла в дверном проеме. Она терла глаза и недоумевала, почему её брат куда-то собирается в такую-то рань. Генрих подошел к ней и обнимая сказал, что вернёт отца и что всё будет как раньше.

– Это надолго? – Анна испугалась того, что они с матерью могут остаться совершенно одни.

– Ты даже не заметишь моего отсутствия. Уже скоро я вернусь с папой. – говоря это, Генрих улыбнулся сестре, и она улыбнулась ему в ответ, подхватив его радостный настрой.

Спустившись на первый этаж, Генрих увидел как ещё сильнее поникшая мать о чем-то говорила с офицерами. Но замолчала, когда услышала скрип верхней ступени лестницы. Она так же хорошо знала этот звук, как и все жильцы этого дома. Генрих подошел к офицерам и повернулся к матери.

– Мама, я обязательно верну отца, и всё будет как раньше. – Генриху было грустно видеть мать в таком ужасном состоянии, но он старался не подавать вида, продолжая улыбаться. Оставалось только держать себя в руках.

Почти сразу щеку Генриха поразил жгучий огонь. Он ощутил на себе прикосновение матери, которое впервые отдалось болью и раздражением на коже. Петра дала своему сыну пощечину, пытаясь вывести своего сына из состояния аффекта, в который его ввели незнакомцы. Ей ничего другого не оставалось. Слова не помогали и нужно было действовать.

– Не злись, мама, я обязательно всё исправлю… – не сдерживая слезы, и смотря с любовью в глазах, сказал Генрих. Он не хотел бросать мать, но больше всего он хотел, чтобы всё вернулось на круги своя.

Покинув свой дом, он надеялся, что совсем скоро опять взойдёт по лестнице крыльца. Он сел в ту самую машину, в которой когда-то был и его отец. Мягкое сиденье позади водителя было удобным и позволяло расслабиться. Генрих и ранее покидал дом, но сейчас он это делает не на пару часов. Он не едет покупать сестре платье, не едет на рынок – он едет на войну.

Уже через несколько часов, проезжая через город, они остановились у незнакомого для Генриха здания, что было окружено высокими стенами и колючей проволокой. Тогда один из незнакомцев покинул машину и прошел через контрольно-пропускной пункт, показав какой-то документ солдату у двери. Генриху было не по себе. Он не знал даже имен этих людей. Также загадкой для него было то, куда они везут.

– А ты разговорчивый… Не волнуйся, сейчас Диди относит твои документы в штаб, где ты уже будешь числиться как солдат нашей славной армии. Потом мы поедем в военный госпиталь, где проверят твоё здоровье и снимут мерки для одежды. Так и решится, где и кем ты будешь. Меня, кстати, Манфрэд звать. Рад знакомству, Генрих. – фигура с переднего сидения медленно поворачивалась и тянула руку ладонью вниз.

Генрих принял этот жест доброй воли и пожал руку своему собеседнику. Это понравилось Манфрэду и он довольно улыбнулся.

– И когда меня отправят на фронт? – поинтересовался юноша.

– В лучшем случае, ты уже послезавтра будешь отправлен в лагерь, где базируются наши силы. Там тебя обучат всему, что надо. В общей сложности через неделю ты будешь готов к настоящему сражению.

– Неделю? Мой отец не может так долго ждать! Чем раньше я займусь его освобождением, тем лучше!

– Парень, если ты сразу туда отправишься, считай, что уже не вернёшься назад. Без подготовки ты будешь даже хуже чем дрессированные собаки.

Генрих понимал эти факты, хоть и выслушал странное сравнение со стороны Манфрэда. Его собеседник был прав. Генрих не сможет освободить отца, если с ним что-то случится. На этом их разговор прекратился. Вскоре вернулся Диди. Он сел за руль машины и они поехали дальше. Перемещались они через незнакомые для Генриха улицы. Юноша любовался тем, как кипит жизнь вдали от его дома, как резвятся дети, как гуляют по городу молодые девушки и старики. Он почти не видел представителей мужского пола, не считая пожилых людей и детей. Причина этого явления ему прекрасно была знакома. Дома города пролетали мимо окна автомобиля, как осенняя листва в потоке ветра. Сквозь этот бурный ураган, машина достигла своей цели. Это было строение, при взгляде на которое можно было сразу сказать, что это госпиталь – белое здание с красным крестом.

– Вот и наша остановка, парень, выходим. – Диди говрил не поворачиваясь к своему собеседнику. Он заглушил двигатель машины и вышел на улицу. Когда вышел Генрих, он взял свой багаж и его сопровождающие направились к главному входу, где их встретил врач. Генрих только ждал, когда врач получит все дальнейшие распоряжения, и тяжелый путь Генрих будет продолжен.

– Вот и пришла пора нам прощаться, парень. Дальше тобой займутся доктора, и ты отправишься в лагерь. Новую информацию будешь получать позже, поэтому не пропадай. – безэмоциональный голос Диди никак не менялся с того момента, как они были у Генриха дома. Ничего, что произошло за последние пару часов, не изменило его. Хотя, на мгновение, Генриху показалось, что он уловил в словах человека слабую нотку волнения.

– Спасибо вам за предоставленную возможность. – Генрих был одновременно взволнован и рад. Он вертикально протянул руку в сторону Диди, и тот её дружелюбно пожал. Параллельно тому Манфрэд также протянул руку Генриху, и держал её как в первый раз – ладонью вниз. Генрих пожал его руку, они оба улыбались глядя друг на друга. Но улыбка Манфрэда выглядела хитрой и коварной. Пожимая его руку, Генрих заметил неодобрительный взгляд со стороны Диди, которым он вознаградил своего коллегу.

Провожая взглядом своих бывших спутников, врач, что находился за спиной Генриха, похлопал его по плечу. Чем привлек к себе внимание. Этот пожилой доктор смотрел своими большими глазами на лицо Генриха. Эти зеркала души излучало тепло и доброту, а улыбка дополняла столь приятную картину чувством доверия. Этому человеку хотелось верить. Он выглядел как тот человек, который никого никогда не обидит.

Генрих со своим врачом шли по белоснежному коридору, осматривая помещения. Генрих наблюдал, как во всех палатах размещались другие мужчины. Там были его ровесники и люди гораздо старше. Доктор говорил, что раньше здесь лечили местных жителей, а сейчас этот госпиталь отдан в распоряжение армии и он служит центром для медицинского обследования и отправки новобранцев.

Генрих был размещен в одной палате еще с тремя другими парнями. Весь следующий день уйдёт на то, чтобы их проверили доктора, и, если повезёт, ему дадут “зеленый свет”. Он сел на кровать и стал думать о том, что будет дальше: представлял события, что могут случится с ним и думал об отце. Покидать стены госпиталя было запрещено, а соседи по палате были неразговорчивы и поэтому Генриху оставалось только молча погрузиться в собственные мысли.

Представляя, как он с отцом возвращается домой, как будет счастлива мать и сестра, Генрих не обращал внимание на окружение, он не заметил что кто-то к нему подходит. Только смог почувствовать, что на кровать рядом с ним кто-то сел. Юноша повернул голову и увидел своего соседа по палате. Это был бритоголовый парень лет девятнадцати, который смотрел на Генриха и загадочно улыбался.

– Здравствуй, пугало огородное. Неужели покинул свои зеленые поля? – сосед заговорил с Генрихом очень знакомым для него голосом.

– Вольф?! – Генрих был удивлен как никогда. Он не узнал своего старого знакомого, пока тот не заговорил. – Что ты здесь делаешь? – Вольфганг смущенно отвел глаза в сторону и невинно начал улыбаться.

– Видишь ли, когда я был в городе, я попался на глаза местным воякам. Узнав, что за городом есть молодая кровь, они отправили офицеров по селам и деревням. Те навещали меня, и, когда стукнуло восемнадцать, меня забрали. Видишь ли, когда ты рождаешься, заключаешь негласный контракт с государством, что будешь его защищать во время военного положения. Вот я и оказался тут.

Вольфганг ожидал ответный рассказ от Генриха, но ничего не случилось. Генрих продолжал удивленно смотреть на Вольфа, не произнося ни слова. После непродолжительной паузы, Вольфганг неудовлетворительно выдохнул и щелкнул пальцами прямо перед лицом Генриха. От неожиданности и легкого испуга Генрих вздрогнул и отклонился назад.

– Расскажи мне, как ты здесь оказался. Ты ведь младше меня, и на патриотично настроенного добровольца не похож. – после этих слов Вольфганг опёрся на собственный кулак, в ожидании интересной и захватывающей истории.

– В полдень к моему дому приехали офицеры. Они сообщили моей семье, что отца взяли в плен. В итоге обдумал всё, я решился отправиться его спасать. А сейчас я даже не знаю, что делать. – Генрих нервно рассказывал о происходящем, иногда почесывая свою шею.

– Скажу честно, плохи твои дела. Назад уже не вернуться. Ты подписал контракт на службу, и при побеге пойдёшь под трибунал. Тебе остаётся только идти вперёд. – Вольфганг поднялся с кровати и пошел в сторону двери в коридор. Он остановился в дверном косяке и предложил Генриху пойти с ним, если он хочет покурить, но увидев, что тот сидит закрывшись руками, решил оставить друга в своих мыслях.

До того, как всех уложили спать, Вольфганг почти всё время уделял Генриху. Они любовались через окно красотами города: как горели огни, освещая улицы и дома, как неспешно бродили люди. Во время разговоров Генрих узнал, что все новобранцы из этого госпиталя будут отправлены в один и тот же лагерь. Он располагался за сотню километров от мест первых стычек и города, который никак не могли отвоевать бравые солдаты. Там будет происходить основной этап обучения, где покажут карту местности, будут обучать основам ведения боя и солдат переведут к основным отрядам.

Внимательно изучив информацию, Генрих понял, что освобождение отца не будет зависеть от его собственных желаний. Ему придётся выполнять те задания, что ему поручат. Тогда для помощи родителю ему придётся или уговаривать офицеров, или делать всё в самоволку, что будет несомненно рассматриваться как военное преступление. Если ты военный преступник, можешь не мечтать о спокойной жизни в загородном доме. Ты будешь извечным врагом своей страны.

– Ты поможешь мне? – Генрих с надеждой в голосе спросил Вольфа. Для него это было важнее всего, так как ему нужна была поддержка в этом сложном пути.

Тот вечер был последним, когда они наслаждались красотой за окном в тихой обстановке вдали от всего плохого.

Раннее утро встретило их приходящим в палату врачом. Это была немолодая женщина в белом халате. У неё в руках была стопка папок, по которым она прочитала находящихся в палате новобранцев и проинструктировала их. Начался день медицинской проверки, судя по тому, что говорили, нужно было пройти целую кучу различных врачей, которые уже в конце обследования выдадут вердикт – вернётся Генрих домой или его отправят на фронт.

Врачебные осмотры проходило множество людей и приходилось ждать в длинных очередях. Генрих думал, что может скоротать между ними время, если будет говорить с Вольфгангом, но тот куда-то пропал. Бесконечный поток людей струился по коридорам, то и дело кидая Генрих в разные стороны, замедляя и ускоряя его. Впервые приходилось иметь с такой ситуацией дело, Генриху задавали вопросы касательно его психологического состояния, а также проверяли его физические способности. Некоторые доктора проводили настолько неприятные операции, что Генрих в начале и не решался с ними сотрудничать. Люди проверяющие возможности его тела, лестно отзывались о прекрасном состоянии здоровья. Психолог же был опечален причиной ухода в армию. Ей стало грустно и она не стала его задерживать дольше необходимого.

В конце дня Генриха ждала жирная папка на столе главного врача. Личное дело, куда складывали бумаги все врачи, где красовалось имя и фамилия Генриха. Главный врач внимательно рассматривал её, проверяя каждую страницу, иногда возвращаясь на предыдущие. Закрыв папку, он встал и пожал руку Генриху. Его конечный вердикт: Генрих находится в отличном состоянии и готов к несению службы – эти слова были самыми волнительными за последние дни. Уже в течении следующего дня его ожидал огромный железный локомотив, что увезёт его. Генрих никак не мог уснуть. Ожидание следующего этапа жизни сковало его изнутри, сильно опьянив сознание.

Утро для Генриха началось около семи. Так рано Генрих никогда не просыпался. Обычно он вставал в девять и просыпался он самостоятельно. Редко его будил кто-то другой, не считая вчерашнего дня, когда он и другие новобранцы были разбужены сотрудниками госпиталя. В день отправки их разбудила громкая, душераздирающая сирена. Когда этот звук окутал Генриха, он не понимал, что происходит и что следует делать в такой ситуации. Он был встревожен и чувствовал страх. Сначала ему даже показалось, что это был вопль того самого кабана, который преследовал его всего несколько месяцев назад. Успокоение нашло его, когда он прошёлся взглядом по комнате и увидел спокойные и немного раздраженные лица своих товарищей. Они вставали с кроватей и заправляли их.

Один из парней, что временно был расположен в той же палате, заметил недопонимание от происходящей ситуации на лицах Генриха и Вольфганга.

– Поднимайтесь ребята. Нас вот-вот заберут.

Этой фразой он привлек к себе внимание обоих. Но когда на него молча подняли взгляд, не долго ожидая, он продолжил собираться.

Вслед за ним начали собираться и Вольфганг с Генрихом. Когда заправлялись кровати, к ним в палату незаметно заглянул врач, который принес им черные пакеты. Он вручил каждому новобранцу по пакету и сказал ждать вызова.

Получив свой пакет, Генрих посмотрел его содержимое и увидел, что внутри находилась темно-зеленая форма. Генрих вывалил все на кровать и начал надевать её на себя. На ощупь она была грубой и неприятной: места пошива царапались и раздражали кожу. Никогда в своей жизни он не носил одежду более мерзкую, чем эта.

Когда все переоделись, они сели на свои кровати и начали ждать своего вызова. Прошло пять минут. Десять минут. Ожидание чего-то неизвестного было тяжелым, особенно в такой неприятной одежде, в которой можно было почувствовать каждое движение. Каждый вздох отзывался неприятными ощущениями. Испытывая сильное желание почесать место раздражения, Генрих не заметил как в дверь палаты постучали с внешней стороны. Он краем глаза заметил, что дверь начала открываться. В комнату вошел знакомый для него человек. Это был Манфрэд, одетый уже более презентабельно, чем в те дни, когда он навещал Генриха в его доме. Плечи “гостя” украшали красивые погоны, а сапоги на ногах были начищены до блеска. Он встал в середине комнаты, убрал свои руки за спину и с высоко поднятой головой начал приветствовать новобранцев.

– Доброе утро, солдаты. Рад вас видеть в столь ранний час. Хорошо, что вы не отсыпаетесь как маленькие девочки. В течении часа вы покините этот город и отправитесь туда, где будете нести службу, и защищать свою страну. Сейчас вы выйдете и пойдёте прямым строем по коридору. На выходе сядете в грузовик, который вас доставит к железной дороге. Там получите следующие указания. – закончив свою речь, Манфрэд взглядом окинул комнату.

Услышав эту новость, все юноши начали собирать свои чемоданы, с которыми сюда приехали. Надеясь упаковать в них свою одежду.

– Отставить! Врачи получили распоряжения, и ваши вещи будут отправлены домой. – испытывая легкое раздражение, Манфрэд начал демонстрировать свой скверный характер. – Распоряжения вам были даны, так начинайте их выполнять.

Доверившись словам не самого приятного человека, все оставили свои чемоданы и покинули палату. Генрих видел как в коридоре шли и другие люди, они также шли прямым строем, покидая свои палаты. Все они выглядели одинаково: форма одного раскраса, черные грязные ботинки, уставшие невыспанные глаза. Один большой поток совершенно идентичных людей.

Выйдя на улицу, они действительно увидели грузовик, и даже не один. Вся дорога перед госпиталем была уставлена одинаковыми машинами. Массивные грузовики стояли, ожидая, что их наполнят новобранцами. Генрих шел позади всех, и когда настала его очередь залезть в машину, его остановил солдат, стоящий рядом. Он ладонью ткнул Генриха в грудь, показав, чтобы тот не двигался. Тогда Генрих потерял из виду Вольфганга и других парней, которых он хоть и не знал, но запомнил их лица, и мог бы держаться с ними рядом. Они погрузились в грузовик, который уехал, оставив Генриха наедине с теми, кого он не знал.

Затем подъехал следующий грузовик, внутрь которого зашел Генрих. Грязный, темный и вонючий – именно таким была машина изнутри, даже тут его облепила грязь. Генрих морщился от отвращения. Рушились все светлые мнения и мысли о военной карьере Генриха. Он точно не собирался задерживаться в этой “грязи”. Вслед за ним заходили и другие люди. Они садились рядом и напротив, молча смотря или в пол, или в заднюю часть грузовика, откуда можно было видеть яркий свет.

Машина двинулась и из-за этого все находящиеся внутри пассажиры не своевольно дернулись. Можно было только догадываться, как долго, и как далеко они будут ехать. В неприятной обстановке, где все они находились, время тянулось слишком долго. Кто-то засыпал, кто-то моргал и не понимал, что происходит, теряясь между сном и явью. Все они оказались в одной темнице вне времени. Вернуться из неё им удалось только тогда, когда машина остановилась, и тогда все также непроизвольно дернулись.

На фоне дневного света, что было видно в конце грузовика, показался человек. Он сказал всем выходить, после чего все начали покидать свои места. Теперь Генрих шел последним. Ему не нужно первым видеть новую обстановку, и теперь он мог положиться на тех, кто спереди. Выйдя на свежий воздух, Генрих оказался на железнодорожной станции, где находился большой поезд. Посмотрев вдаль этого поезда, Генрих никак не мог увидеть его конца. Эта машина казалась бесконечной. Посреди этой станции он видел огромную толпу людей – это были люди из госпиталя. Генрих пытался найти среди этой толпы своих соседей, но никак не мог этого сделать. Толпа стояла и ожидала дальнейших обещанных им указаний. Люди в ней бурно общались друг с другом, но только не Генрих – ему оставалось только отгородиться от всех, ожидая в одиночестве дальнейших приказов.

Долго ждать не пришлось. Другие грузовики приходили на свою остановку быстро, и также не сбавляя темп выходили другие солдаты. И когда прибыл последний, на крышу поезда залез человек, одетый так же, как был одет Манфрэд, но это был не он. Это был человек, которого Генрих никогда не видел. После осмотра площади, которую заполонили новобранцы, этот человек поднял палку и несколько раз ударил по крыше поезда. Эти удары были громкими и разносились по всей станции. Их услышали все, кому они предназначались. Этот человек откинул палку в сторону и начал громко говорить с толпой:

– Слушайте внимательно! Повторять не буду! Садитесь в вагоны по сорок девять человек в каждый. К каждому такому вагону будет привязан смотритель, который будет следить за вами! По прибытию, вы будете сформированы в отряды и будете представлены своим офицерам! Дальнейшие приказы и обучение будут проходить в лагере! Сейчас идите на посадку! Те, кто откажется садиться, будет отправлен в штаб для разъяснительной беседы!

Его громкая речь была четкой и слаженной. Предложения были легки и понятны для восприятия. Они казались заранее заученными. Либо их обладатель имел сильную харизму. По окончании его слов, двери вагонов поезда открылись, и в них начали заходить новобранцы. Генрих рассматривая потоки людей, пытался найти Вольфганга, чтобы попробовать пробраться к нему, дабы поместиться в одном вагоне. Мимо него ходили люди, толкая его плечами. Вольфганг так и не появился в поле зрения. Поняв бессмысленность всех надежд, что оставались у Генриха, он молча пошел к ближайшему вагону.

Поднимаясь по лестнице, он увидел смотрителя, что провожал его взглядом. Проходя между рядами сидений, Генрих нашел место рядом с окном. Он впервые находился в поезде и надеялся, что это поездка будет красивой и запомнится ему надолго. Разместившись на сиденье, он смотрел в окно, то и дело замечая боковым зрением, что рядом садились другие пассажиры. В окне он видел как толпа на улице медленно уменьшалась. Люди заходили внутрь поезда, и искали себе места. Вагон набрал свой предел. Генрих понял это, когда услышал звуки закрывающейся двери. Никто не отказался от предложения войти в вагоны, и после того как все поместились, смотритель несколько раз ходил вдоль сидений, наблюдая за новобранцами. Генриху оставалось только ждать, когда поезд тронется.

Тогда он снова остался наедине с ожиданием. В последние дни, это был его верный спутник, который был рядом, когда он так нуждался в знакомых лицах. Он и вечность, что струилась своими необузданными потоками мимо него.

Поезд тронулся.

Это был первый раз, когда Генрих ехал за стальным локомотивом. Ранее никогда ему не доводилось этого делать. Для него это было тоже самое, что и на машине, только машина была менее вместительна, и сиденья у неё более удобные. Картина за окном пролетала быстро. Невозможно было что-то разглядеть и оставалось только смотреть в небо, то есть единственное что оставалось неподвижным. Солнце скрывалось от глаз Генриха. Его прикрывали горы и леса. Когда же свету ничего не мешало, оно попадало в глаза Генрих, и этот ослепляющий свет напоминал о том дне, когда он будил Анну. Как раздвигая шторы впускал свет в её комнату. Только если он прислушается сейчас к тому, что происходит вокруг, он не услышит шелест одеяла, не услышит как кто-то сзади переворачивается. Стук колес и голоса людей вокруг сливались в единый оглушающий шум. Люди болтали, им было о чем говорить, но только не Генриху. Даже его соседи по сидениям молча уставились в различные точки.

Несколько раз посмотрев на лица рядом сидящих людей, и окинув взглядом вагон, Генрих не нашел, кого хотел. Он надеялся что просто проглядел своих друзей, но не смог никого увидеть. Эти действия были бессмысленными, но слабая надежда по прежнему оставалась в груди юноши.

Можно было вспомнить утро, когда они все собирались выезжать. Тогда было сложно ориентироваться. Организм не мог толком отдохнуть во сне, а события вокруг происходили быстро. Они с Вольфгангом не понимали, что происходит, а другие ребята наоборот прекрасно всё понимали и знали, что делать. Наверное, просто городские. Потом прибыл Манфрэд. Да, это лицо было знакомо Генриху. Он был одет иначе, да и ввёл себя не так как раньше. Сейчас он был более груб и холоден. Сложно было думать, что можно быть более грубым и холодным, чем при их ранних встречах. Оказывается, можно.

Его любезность и дружелюбие улетучились. “Были ли они вообще? Может весь этот фарс был только для того, чтобы вынудить забрать меня в армию? Использовать как солдата на поле боя, как ресурс для великой машины-войны?” – в голове Генриха появилась небольшая мысль, что его надули. Как дурака. Как глупого фермера из глубинки. “Глупый, глупый я”.

С другой стороны, ему была предоставлена возможность вернуть отца в родной дом. Восстановить идиллию счастливой семьи. Всего лишь в обмен на примерку маски клоуна, он станет героем. Грош для великой цели. Ибо никто кроме него, не смог бы пойти на такое.

Была еще неприятная одежда, что пыталась рвать кожу своего хозяина. Ранее это сводило с ума, пока Генрих не прибыл к поезду. Сейчас же он ничего не ощущает. Мозг увлечен другими процессами, ему некогда реагировать на физические раздражители и окружение.

– Что ты здесь забыл, приятель? Ты не похож на солдата, у тебя внешность, как у какого-то артиста! – эти слова принадлежали взрослому мужчине, что сидел напротив Генриха. На вид он был старше его раза в два. У него были уставшие глаза и обожженные брови. Можно было подумать, что он был работником завода. Его дерзкий, грубый и слишком взрослый взгляд проходил сквозь Генрих. Было ощущение, что его хозяин был не в трезвом состоянии.

– Какая вам разница, как я выгляжу? Мы с вами едем в одно и то же место, где от внешности ничего не будет зависеть. – Генрих отвечал резко, показывая незаинтересованность в общении.

– Кем бы ты там не был, твоё смазливое личико не поможет тебе. – мужчина уже начал раздраженно повышать свой голос, показывая сильную жестикуляцию при общении.

Генрих решил уже просто игнорировать своего собеседника, в надежде, что тот, будучи уставшим, просто отстанет от него, и найдёт себе занятие поинтересней.

Генрих продолжал смотреть в окно своего вагона. Теперь он не видел за стеклом красивые пейзажи. Его взгляд приковало отражение того мужчины, что медленно поднимался со своего сидения.

Перенаправив свой взгляд на своего былого собеседника, Генрих заметил что тот тянет к нему свою руку. Эта рука была уже довольно близко к шее Генрих. Не желая иметь никакой физический контакт с таким грубым человеком, юноша отдернул руку мужчины от себя.

Не ожидая таких резких действий, мужчина потерял равновесие и рухнул грудью на стол. В следующую же секунду, он хлопнув ладонями по деревянной поверхности возвысился над нею. Его глаза исторгали внеземную злобу, невозможно было понять, о чем думает этот человек. Его тяжелое дыхание, что с сильным шумом разносилось из увеличивающихся и уменьшающихся ноздрей, демонстрировали сильный прилив адреналина.

Резкими движениями мужчина схватил Генриха за воротник его легкого мундира и начал тянуть к себе. Эта крепкая хватка, эти резкие движения вывели Генрих из состояния физического и эмоционального спокойствия. После этого действия неудобная одежда на Генрихе с новой силой начала впиваться в кожу. Лица Генриха и мужчины находились так близко друг к другу, что можно было почуять неприятный запах изо рта незнакомца. Генрих его не осуждал за это, у него и самого не было утром времени на личную гигиену.

– Ты бесишь меня, парень! Самодовольные молокососы! Жизни не видели, но ставите себя выше других! – незнакомца трясло от злости, говоря сквозь плотно стиснутые зубы, он плевался во все стороны.

Генриху было не по себе. Он впервые мог оказаться в драке с другим человеком. С человеком, что гораздо крупнее него. Он мог бы показать свой страх, если бы не события прошедших дней, которые изрядно его утомили. Именно поэтому Генрих молча смотрел в глаза своему собеседнику, ожидая дальнейших действий. Появилось легкое чувство раздражительности, в голове Генрих всплыла мысль: “Можно плюнуть ему в лицо, тогда он начнёт вести себя более агрессивно, и точно будет по уши в проблемах”. Эта мысль родила невинную улыбку на лице юноши.

Их уединение прервал смотритель, что был ответственным за поведение солдат в вагоне. Он подошел к странной паре и нежно поглаживая рукоять дубинки поинтересовался происходящим.

Когда же их побеспокоили, громила с удивлением посмотрел на смотрителя вагона. Это был хрупкий парень в военной форме с шрамами на лице. Его украшала чистая форма и аккуратная фуражка, которая прикрывала черные волосы. Генрих же, имея минимальную заинтересованность, отвёл взгляд и смотрел в окно. Его взгляд по прежнему цеплялся к массивной фигуре, что держала его.

Осмотрев нарушителей, смотритель обратился к рядом сидящим новобранцам:

– Господа, что здесь произошло? – с переутомлением в голосе произнёс он.

Вся картина замерла во времени. Громила вместо того чтобы отпустить Генриха и хоть как-то облегчить видимую проблему, продолжал крепко сжимать его воротник. Сидящие же рядом парни, собравшись с мыслями, сообщили, что всё это началось неожиданно и видимых причин для начала конфликта не было.

– Отпусти его, – произнёс смотритель, пристально смотря в глаза громиле. – и будь добр объясниться.

Громила убрал свои грязные, потные руки и сел на своё место. Он виновато смотрел снизу вверх на смотрителя, пытаясь подобрать нужные слова, но, не найдя их, опустил свой взгляд.

– Как я вижу, ты здесь ведёшь себя слишком агрессивно и непредсказуемо. Твоё имя! – смотритель достал из-за пазухи блокнот с карандашом, и был готов заносить новые записи.

Блинднар. Именно так звали этого агрессивного мужчину. “Ему подходит это имя” – слегка усмехнувшись подумал Генрих. Смотритель внёс информацию о нарушителе в свой блокнот и предупредил, чтобы это больше не повторялось, затем он поспешил удалиться.

Дальше Блинднар сидел тихо. Периодически он сверлил взглядом Генриха и это было заметно. Генрих на себе ощущал взгляд своего соседа без прямого зрительного контакта. Чувствовал как жар ненависти поглощает его. Дурак сам виноват, но виноватым видит другого. Чем дальше, тем лучше.

Приходилось терпеть эту жуткую обстановку еще долго. Только ближе к вечеру они добрались до точки назначения. Тогда поезд остановился, а смотритель приказал всем встать в строй. Каждый неуклюже, отсидев всё, что только можно, поднялся со своего места и встал посередине вагона. Эта огромная очередь тянулась от начала до конца.

Смотритель открыл дверь наружу и приказал всем выйти. Он оставался в вагоне, и проходя мимо него, можно было поймать презренный взгляд. Особенно им был вознагражден тот громила Блинднар. Генрих надеялся, что не окажется с ним в одной комнате. Неизвестно, что он может с ним сделать, если рядом не будет надзора.

Выйдя на улицу, Генрих оказался в странном месте. Это была маленькая деревня с осевшими домами, церковью и большими палатками. Эта картина с первого взгляда была ясна – военные оккупировали деревню, и устроили здесь свой лагерь. За всё время что люди высаживались, Генрих не увидел ни одного из жителей деревни, только солдат.

Здешний воздух был грязным по сравнению с тем, что был в огороде Генриха. Здесь что-то витало. Что-то незаметное окутало это место – едкий запах, что прожигал нос. Огромная толпа стояла у поезда и никто не знал, что делать. Смотрители не выходили из вагонов, но к ним наоборот присоединилась пара солдат. Судя по звукам, они проверяли вагоны. Уже не было активных бесед и рассуждений вслух. Все молча ожидали того, что будет дальше.

Из вагона послышались крики и шум. Все, кто смог его уловить, обернулись посмотреть, что случилось. Голосов из вагона было больше, чем человек, что туда заходили. Там был кто-то еще.

К выходу из вагона подходили солдаты. Они вытаскивали оттуда новобранца в униформе. Он не выходил в общим строю, а оставался дальше в вагоне, пытаясь спрятаться. Солдаты просто проверяли вагон на наличие “таких” людей. Когда его поднесли к краю, то просто швырнули вниз. Бедолага пролетел полтора метра, и рухнул на твердую землю. После приземления, он начал истошно орать. Его крики были громкими и душераздирающими. Это явно была не симуляция. Он сломал себе ключицу при приземлении. Когда к нему спустились солдаты и начали его поднимать, он падал снова и снова, его ноги подкашивались от боли. В конечном итоге его унесли в другую от общего сбора сторону.

Данное зрелище не внушало покоя в души всех присутствующих, никто даже не заметил того, что к толпе из палаты вышел офицер в черной форме. Он встал на гору из ящиков, что стояла в нескольких метров от железной дороги, и начал громко говорить, чтобы все присутствующие могли его услышала.

– Добро пожаловать, салаги, в ваш новый дом! Это лагерь Керхёф, и тут вы переродитесь в солдат! Сейчас я буду называть имена, а вы по очереди будете подходить к рядом стоящему со мной офицеру! Так вас разместят в отряды, которые будут вам братьями до конца! – долго говорив, мужчина на ящиках сделал паузу. Минуту отдышавшись он достав список из-за пазухи, он начал зачитывать имена новобранцев.

Тогда каждый, кого он называл, выходил из толпы и уходил куда-то вдаль, где находились большие зеленые палаты. Генрих думал, что один человек с таким важным делом, будет долго разбирать и сортировать людей. Но у “того” на ящиках отлично всё получалось.

Среди всех имён, что были названы, Генрих услышал то, которое надеялся услышать с самого начала – Вольфганг. Он медленно вышел где-то сбоку толпы и, после непродолжительного разговора, ушел в палату справа от центра. Генрих пытался запомнить её. Палата напротив маленькой церквушки. Оставалось только надеяться, что Генрих тоже будет направлен в неё.

Генриха вызвали одним из последних. Его ноги устали за столь длительное ожидание, всё это время он нигде не мог даже присесть. Юноша был рад заняться хоть минимальной активностью.

– Будешь принадлежать к седьмому отряду! Иди в барак номер тринадцать и занимай свободную койку. – распорядитель говорил коротко. Он также устал, как и все, кто стоял рядом с ним. После выполнения своего долга, он указал Генриху направление нужного барака. Не имея никого рядом, кто мог бы помочь ему в поисках, Генрих был вынужден в одиночку идти через весь лагерь, выискивая злополучное строение.

После пары минут безмятежного передвижения от одного здания к другому, Генрих наткнулся на строение, на котором красовалась красная табличка, с нарисованной цифрой “13”. Остановившись перед дверью, Генрих огляделся вокруг. Барак находился позади церкви, которая разделяла его от Вольфганга. “Жаль что не вместе, но хотя бы не так далеко друг от друга” – подумал Генрих. Эта мысль его успокаивала, ведь его старый друг находился рядом. Всего лишь в паре минут ходьбы.

Дверь барака скрипела при открытии. Внутри бурлила жизнь: новобранцы метались, занимая свободные кровати, кто-то уже лежал на завоеванной койке. Маленькое поле боя, где никому не было суждено пострадать, где также договаривались, побеждали и проигрывали. Жаль что настоящая война не такая же невинная.

Пробираясь через своих новых товарищей, Генрих медленно проходил вглубь барака. Ближе к концу людей почти не было. В основном занимали места посередине и у входа. Генрих же выбрал для себя свободную койку, рядом с которой никто не стоял и не претендовал на неё. Она была жесткой, было ощущение что Генрих лёг на доску, но даже такой доски было достаточно, чтобы отдохнуть. День был долгим. Тяжелым. У новоприбывших не хватит даже пары дней для отдыха и реабилитации. Завтра их скорее всего будут обучать искусству войны.

3.2 Отчаяние

Тихие закоулки города, люди бегут в разные стороны, бросаются друг на друга и роняют на землю. Некогда красивые здания разлетаются в пыль, земля взмывает в воздух от приземлившихся снарядов. При взгляде на небо видно тьму. Надвигающиеся тучи соединяются с дымом. Гигантская воронка закрывшая Солнце, царит высоко над всеми. Улицы, покрытые обломками и телами людей, высокие баррикады из мебели и мусора. Лабиринт, в котором крысой был человек, а небо с угрозой смотрит на всех, вкушая конец. Нет запаха, нет звука. Только визуальная картина ада, что породил человек. В центре этого мифического места кто-то мирно идёт по центру улицы, ступая по телам, перешагивая огонь. Черная фигура несла в руке мешки и приветливо махала свободной. Сколько бы она не проходила мимо огня, свет не мог озарить её; она все оставалась черной, словно туча, царящая выше птиц. Пытаясь к ней приглядеться, можно было смутно разглядеть очертания лица, что держало рот открытым. И чем ближе была фигура, тем четче можно было услышать странный, издаваемый ею звук. Крик? Отец?

Звук свистка разнёсся по бараку, призывая всех покинуть мир грёз. Генрих открыл глаза и увидел над собой деревянный потолок. “Кошмар” – подумал он. Юноша даже не заметил, когда уснул. И если все остальные успели раздеться перед сном, Генрих был единственный, кто спал в обычной одежде. Это уже не имело значения, так как всем нужно было одеваться, а он уже одет.

– Доброе утро, девочки. – произнёс хозяин свистка оглядывая бараки и сонных солдат.

Генрих, поднимаясь с кровати, посмотрел на человека со свистком. Он узнал голос Манфрэда, который уже вошел внутрь строения, как к себе домой.

– Меня зовут Манфрэд, и я офицер седьмого отряда. Следовательно, ваш командир. Считайте, что вы на войне, поэтому никакой фамильярности. Одевайтесь, жду вас на улице. – закончив своё приветствие, Манфрэд развернулся и вышел из барака.

Подходя к выходу, ступая мимо рядов с кроватями, Генрих слышал как новобранцы разговаривали друг с другом: “Какой радушный приём”, “Наверное, будет сильно злиться, если к нему на “Ты””, “Как будто сам не был на нашем месте”. Генрих завидовал, что кто-то успел уже завести себе друзей в этом месте, пока он спал.

Стоило выйти из барака на улицу, как можно было оцепенеть от холода. Это было утро середины осени, когда желательно носить что-нибудь теплое, вот только Генрих был почти в одной рубахе и легком мундире. Их он получил еще в больнице, и надеялся, что скоро ему дадут одежду по-теплее.

Перед ним в паре метров стоял Манфрэд. Смотря в небо, он о чем-то задумался. Сразу после того, как дверь барака закрылась, офицер обернулся. Ему хотелось посмотреть на того, кто так быстро успел собраться и выйти. Увидев перед собой Генриха, Манфрэд удивленно приподнял брови.

– Вы быстро справились, рядовой Генрих. – сказал Манфрэд, доставая из внутреннего кармана сигарету.

Генрих смотрел на курящего Манфрэда и с легким раздражением в голосе спросил:

– Когда мы сможем освободить моего отца?

– Сэр… – после непродолжительной паузы ответил ему Манфрэд.

– Что простите? – поинтересовался Генрих, он посчитал что ему послышалось.

– К старшему по званию надо обращаться на “Сэр”.

Смотря в глаза Манфрэда, можно было заметить нарастающую злость, но Генрих не придал этому никакого значения. Он повторно задал свой вопрос и ждал ответа.

– Скажите, пожалуйста, когда мы сможем это обсудить?

Услышав это, офицер бросил на землю свою недокуренную сигарету и притоптал её тяжелым сапогом. Почти сразу, он выпустив в лицо своего собеседника клубы едкого дыма, Манфрэд нахмурился.

– Ты ничего не сможешь обсудить. И никуда тебя не пустят, пока ты не будешь исполнять приказы, которые тебе дают. Даже собака способна выполнять команды. Так почему ты этого не делаешь? Ты соглашался на это!

Генрих ощущал это ужасное давление на себе. Его собеседник с каждым словом повышал свой голос. Ему уже был понятен Манфрэд, его характер и мотивы. Генрих понимал, что этому человеку уже не стоит доверять.

Проглотив скопившийся в горле ком, и дыша едким дымом от сигарет, Генрих так же держал взгляд высоко, смотря в глаза Манфрэда и, не показывая перед ним свою слабость, повторил свою просьбу.

– Когда мы сможем обсудить освобождение моего отца? Сэр… – юноша пристальным взглядом смотрел на Манфрэда, пытаясь изменить гнятующую атмосферу вокруг.

Под суровым взглядом своего дерзкого собеседника, левый глаз начал дергаться, показывая, что его обладатель находится на пределе нервного срыва. Эта картина раззадорила Манфрэда из-за чего он ухмыльнулся, не скрывая, что ему показалось это смешным.

– Не мне это решать, пацан. Все решения исходят из штаба. Я выполняю приказы и отдаю приказы вам. – его утомил этот диалог, и когда он увидел, что Генрих пытается еще что-то сказать, незамедлительно добавил:

– Я всё сказал, поэтому не лезь с таким разговором ко мне.

– Вы можете с ним поговорить? Убедить, что эта операция важна для армии? – Генрих попробовал последний раз потянуть за нужные ниточки, надеясь, что получит хоть какую-то помощь от нужного человека.

– Нет. Это тебе надо, ты и разбирайся. – ответ Манфрэда был короток и груб. Последний ответ человека, которого немного уважал Генрих и первый ответ человека, которого он по-настоящему начал ненавидеть.

Генрих был шокирован. На его глазах человек, который в начале зарекомендовал себя как грубую, но понимающую личность, превратился в жестокого, не идущего ни на какие уступки человека. Говорить об операциях с Манфрэдом было бесполезно. Оставалось только одно: найти стоящих выше людей и убедить их в важности этой операции. Тогда отец будет свободен.

Сердце бешено колотилось в груди. Генриху пришлось по новой планировать его дальнейшие действия. То, что от него отвернулся Манфрэд, сильно усугубило ситуацию. Не от кого теперь было ждать помощи.

Стоя долгие минуты на морозе, он не заметил как вышли другие новобранцы из барака. Манфрэд окинул рекрутов своим взглядом и приказал им идти за ним. Они ушли за бараки, где можно было увидеть небольшое посевное поле. Генрих сразу узнал этот вид. Вскопанная земля, очищенная от сорняков. Здесь когда-то была большая плантация, которая поддерживала сытость местного населения. Теперь это поле переродилось в обучающую площадку. И, возможно, никогда на ней больше не взойдут новые ростки.

Это поле приглянулось их офицеру своей величиной. Он решили использовать его как спортивную площадку. По приказу Манфрэда, весь его отряд бегал по периметру этого поля. “Подготовка к будущим событиям.” – так он сказал. Бегать по этому полю пришлось около часа. Иногда Генрих обгонял тех, кто отставал, иногда отставал он сам. Генрих не заметил на поле никого из других отрядов, бежал только отряд Манфрэда. Но в конечном итоге все они остановились по очередному приказу их офицера и направились в столовую, точнее, в некрасивую и полуразрушенную церковь, из которой всё убрали и переделали интерьер под полевую кухню.

Смотря на действия своих коллег и то, как они беспрекословно выполняют команды Манфрэда, Генрих понял, что все они слышали те крики с улицы. Тогда он стал примером для всех, как не стоит себя вести с офицером.

Простояв в очереди из других людей, Генрих получил свою маленькую награду, поощрение за то, что теперь он является солдатом, и то, что проснувшись ранним утром, занимался тренировкой. Это была неприятная на вид гречневая каша, которая имела запах и цвет совершенно не соответствующий ей. Она была черной и пахла гарью. В дополнение к ней был черствый кусок хлеба и железный стакан с сильно разбавленным чаем. Выбора не было, так как без еды человек долго не сможет продержаться. В такой момент он еще сильнее скучал по дому и по еде, которую готовила мама, а также, по свежим овощам с огорода.

Генрих долго перемешивал кашу в тарелке и в конечном итоге он взял её в рот. После этих действий его ждал неприятный сюрприз. Кислая, холодная и цепляющаяся за зубы масса вызывала отвращение при жевании. После одной ложки он уже был сыт. Не только “вкусной” едой, но также и всеми событиями, что происходили с ним в последнее время. Оглядев помещение, Генрих заметил, что за столиком в углу сидел Манфрэд с другими людьми в похожей форме. Офицерам был предоставлен высококлассный продукт: жареная картошка с зеленью, от которой исходил легко видимый пар, салат и горячий чай.

Быстро закончив со своим завтраком, Генрих встал и медленно направился в сторону столика офицеров. Глубоко дыша, он обдумывал, что стоит сказать, как более деликатно подойти к интересующему его вопросу. Компания за столом что-то весело обсуждала, офицеры переглядывались друг на друга и улыбались. Это сильно контрастировало с другими столами, где все в основном сидели тихими и понурыми.

На половине пути к офицерам, Генриха остановила рука, которая схватила его за плечо. Остановившись, он обернулся и увидел своего старого знакомого. Вольфганг выглядел не лучше Генриха. Он также был бледен и имел круги под глазами.

– Не советую тебе сейчас подходить к этому столу. – сказал Вольфганг.

– Почему? – спросил Генрих. Он был немного растерян, но надеялся, что ему всё пояснят.

Вольф покосился на стол офицеров, приобнял за плечо Генриха и направил его в сторону выхода из церкви. Они шли плотно друг к другу и Вольфганг крепко держал Генрих, не давая тому остановится или повернуть в другую сторону.

– Послушай вот что: за тем столом сидел мой офицер, тот, что в кожаных перчатках. Он, крайне неприятная личность. В первый же вечер нашего пребывания ему довелось избить одного из новобранцев. – Вольфганг говорил полушепотом, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания.

Эта новость напугала Генриха, и он понял, что Вольфганг очередной раз спас его от неприятных событий.

– Почему? – поинтересовался Генрих.

– Как я слышал, ему не понравились поступки солдата. Тот вел себя не дисциплинированно в поезде и устроил драку. Вроде, его звали Блинд…

– Блинднар. – перебил его Генрих.

– Ты его знаешь? – Вольфганг был удивлен тому, что Генриху была знакома эта история.

– Да. Это на меня он напал в поезде. Старый и грубый. Я рад, что он получил то, на что нарывался.

– Генрих… – Вольфганг выдержал паузу, осознавая как сильно изменился его друг с похода в лес. – Его челюсть сломана, он не может есть и говорить, сейчас он лежит в палате и мучается.

После этих слов Генрих ничего не добавил. Вольфганг понимал, что изменение в его друге произошли резко. Это уже был совсем другой человек. Он и сам менялся, не осознавая этого.

Они стояли у входа в столовую и обсуждали те моменты, когда не были рядом друг с другом. В отличии от Генриха, у Вольфганга всё было лучше. У него не было проблем в поезде, он даже поселился в барак со знакомым из госпиталя. Только свою первую ночь он провёл без сна. Он жаловался на твердую кровать и холод исходящий от окон.

Их беседу прервал свисток, который раздался из столовой. Генрих давно заметил, что у всех офицеров был свисток, но этот он сразу узнал, именно он, принадлежал Манфрэду.

– Седьмой отряд! На выход!

Рядовые седьмого отряда медленно выходили из столовой. Создав неуклюжую толпу, они ждали своего офицера. Вслед за ними вышел и сам Манфрэд.

По его новому приказу, весь отряд отправился в центр их лагеря. Это место отличалось от всего остального. Здесь не было строений, только столы и лавки. Все новобранцы расселись друг напротив друга и ожидали дальнейших указаний. Их собралось много, весь лагерь включал в себя пару сотен людей. Постепенно прибывали и другие новобранцы. Там был и Вольфганг и другие парни из их общей больничной палаты. Только они расселись далеко друг от друга без возможности общаться на более близком расстоянии.

Всем собравшимся пришлось подождать приличное количество времени для того, чтобы прибыли их офицеры. Они шли в сопровождении групп солдат и несли множество мешков, которые выгрузили на деревянные столы. Соблюдая инструкции из очередного листа, который имел каждый офицер. Из мешков доставали оружие. Очень много огнестрельного оружия. Только единицы присутствующих новобранцев ранее имели с ними дело. Остальным огнестрельное оружие могло только видеться во снах.

Каждому доставалось случайное оружие, без какой либо сложной схемы распределения: кто-то получал карабины, кто-то автоматы. Большинство из них имели стандартную мушку, другие носили на себе кратные прицелы. Генрих мало, что слышал о них, но догадывался для чего они применяются.

В следующий миг, когда сосед Генрих получил свой инструмент, настала и его очередь. Ему выдали самозарядный карабин. Он был в половину роста Генриха, но лежа на столе, казался меньше. На вес он был как две большие лопаты, которыми Генрих всю свою жизнь орудовал в огороде. Только эта “лопата” служила для убийств.

– Седьмой отряд! Внимание! – раздался знакомый голос из-за спины Генрих. Это был Манфрэд, который приступил к своим очередным обязанностям. – Теперь это ваше оружие. Ваша первая любовь на всю жизнь. Вы будете носить его с собой – от кровати до сортира. И если с этой минуты, с вами не увидят ваше оружие… у вас будут большие проблемы. Сейчас оно разряжено, но патроны вы получите в последний день перед отправкой в бой. Сейчас же вам нужно будет внимательно рассмотреть вашу любовь. Ощутите каждый механизм, каждую деталь. У вашей любви от вас не должно быть никаких секретов, поэтому вы должны ее узнавать, где, и когда это потребуется.

Вся эта долгая речь звучала как проповедь священника. Другие офицеры быстро объяснили принцип работы оружия и помогали своим солдатам, но Манфрэд относился к этому с жутким фанатизмом.

Выступая примером, он показывал, как разрядить каждое оружие, как перезаряжать его и где спусковой крючок. Дальше нужно было разобрать его и собрать заново. Инструкции не было, нужно было рассчитывать только на собственную память и способности.

Это было задание на первый день. По окончании сборки, каждый солдат должен продемонстрировать работу механизмов и вкратце отчитаться о сборке. Только тогда он будет свободен до следующего дня. Солдаты, которые не смогут справиться, останутся без еды. Такие жесткие рамки установил сам Манфрэд. Если обратить внимание на других офицеров, можно было услышать, что они не ставили такие грубые ограничения. А их солдаты были вольны сделать перерыв или отойти в столовую по личному желанию.

Карабин, который достался Генриху, был сложным по конструкции. Если смотреть на пример своего офицера, можно было понять, где находится курок и что нужно сделать чтобы перезарядить оружие. Так разборка происходила без какой-либо помощи. Осторожно раскручивая детали, нажимая на рычаги, Генрих думал только о паре вещей: как бы не сломать ничего хрупкого, и что где находилось. Впервые в жизни он занимался чем-то с настороженностью, будто от этого зависела его жизнь.

С каждым часом этого нелегкого занятия, количество рядом сидящих людей уменьшалось. Прошло два часа. Три. Уже половина всех новобранцев, справившись с заданием смогли покинуть своё рабочее место. От этого мысли в голове Генрих путались. Несколько раз он ошибался в сборке и ему приходилось все начинать сначала, а холод с улицы только мешал. Он сковывал движения и создавал дискомфорт голым и беззащитным рукам.

Грохот. Резкий звук прошелся эхом по всему лагерю и двинулся за его пределы. Это было неожиданно для всех. Генрих поднял свою голову и начал осматриваться. Позади себя через несколько столов, он увидел молодого паренька, который поднявшись во весь рост сжимал в руках карабин. Из дула ружья исходила тонкая струя дыма. Она тянулась высоко в небо, растворяясь в воздухе.

Через миг к парню подбежал офицер. Это был тот самый человек, о котором говорил Вольфганг. Тот, кого он описывал как жестокую личность. Офицер взял того опешевшего стрелка за воротник и начал трясти. “Идиот!” – кричал он, – “Почему ты не проверил магазин?! Кто тебе разрешал нажимать на спусковой крючок?!”. Парень, которого держали крепкой хваткой, выглядел напуганным. По нему было видно, что он уже знаком с этим офицером и что он боялся того, что будет дальше. Вслед за криками, офицер нанёс удар кулаком по лицу солдата. Тот издал громкий всхлип и быстро рухнул на землю. Тогда офицер вцепился ему за шиворот, поднял с земли и поволок его за собою, проводя между занятыми рядами.

Эта сцена повергла новобранцев в ужас. Для всех зрителей она была абсурдной и жестокой. Офицер повел себя безумно по отношению к солдату, сразу же ударив того паренька в лицо. Еще и оружие было заряжено. Но, ведь по словам офицеров, там не должно было быть патронов. Если бы солдат сам нашел патроны и зарядил свой карабин, он не выглядел бы настолько испуганным. “Они забыли проверить патронник” – подумал Генрих. Ему не понравилось это умозаключение. “Сколько еще оружия может быть заряжено?” – он сам несколько раз нажимал на спусковой крючок, чтобы проверить корректность работы механизма. Только Генрих повезло. Он проверил патронник в начале, и видел, что тот был пуст. Несмотря на предусмотрительность, он перепроверил свой патронник ещё один раз.

– Медика! – раздался крик с другого конца, это был еще один офицер.

После этих слов, к источнику звука бежали со стороны бараков два солдата. Они носили отличительный знак медиков: белый платок, намотанный на правую руку, с красным крестом на нём. Они бежали вдоль рядов, пробегая мимо остальных новобранцев. Каждый уже прекратил собирать своё оружие. Все уставились в сторону прибывших солдат. Их интересовало, что там произошло. Люди, что были ближе всего к тому месту, начали бурное обсуждение, и это был первый плохой знак. “Что-то нехорошее произошло” – подумал Генрих.

Пытаясь вглядеться в происходящее, Генрих заметил, что медики выбежали из плотной стены интересующихся голов. Они бежали так же вдоль рядов, но бег их был более медленным, из-за чего Генрих смог увидеть, что их так замедлило. В руках они несли тело юноши. Это был молодой парень в очках, который безжизненно смотрел в сторону сидящих новобранцев. На его шее сияла большая алая дыра, из которой вытекала кровь. Вся одежда была ею запачкана. Она стекала по штанинам и попадала на землю. Вслед за этой группой тянулся алый след.

Когда тело бедолаги проносили недалеко от Генриха, он пересёкся с ним взглядом. Этот взгляд был для него знаком. Взгляд полный страха и мольбы. Точно так же смотрел на него кабан в лесу. У погибшего были глаза, которые заражали остальных людей, чувством смертельного ужаса.

Генрих и не думал о том, что в ходе его “спасательной миссии” ему придётся видеть смерть. Он думал только о спасении отца, но сейчас он вернулся в реальность, где в первую очередь идёт война, где люди гибнут и где он сам может погибнуть. Только вспомнить это он смог раньше времени, до того, как впервые выстрелит из ружья.

Когда тело парня унесли, все сидящие за столами новобранцы молча остановили свою работу, смотря с страхом на своё ружьё. У кого-то хватило сил перепроверить магазин, а кто-то боялся даже прикоснуться к оружию. Все боялись не только того, что они могут выстрелить куда-то, а того, что кто-то выстрелит в них и что их жизнь закончится здесь, лежа на деревянном столе, окруженным собачьим холодом в толпе незнакомых людей.

Боковым зрением Генрих заметил, что офицеры что-то бурно обсуждают. Среди них находился Манфрэд и офицер “зло” – тот самый командующий, что знаменит своей тягостью к рукопашному насилию. После длительного обсуждения и осмотра рабочей зоны, они заметили, что никто не занят делом. Был дан приказ, что не смотря ни на что, солдаты должны продолжать выполнять своё задание, пока оно не будет выполнено. Никто не был этому рад. Все так же уставились на своё оружие, с еще меньшим жением. Время за которое они все смогли бы собрать своё оружие, увеличилось в несколько раз.

Переборов себя и продолжив сбор карабина, Генрих начал ловить на себе холодные взгляды рядом сидящих людей. Только вот холод ветра, что кружил рядом, и чувство сильного голода, были сильнее. Также переборов неодобрение в глазах сослуживцев, Генрих собрал свой карабин. И когда наступила завершающая пора и нужно было проверить работу главных механизмов, Генрих взвёл затвор, и тогда раздался щелчок. Все, кто сидел рядом с ним дернулись и отодвинулись в сторону. Он их понимал, ведь ему тоже было страшно, хотя Генрих и осознавал, что патронов нет. Он боялся, что мог проглядеть это, что мог ошибиться. Появившееся рядом напряжение улетучилось, когда Генрих нажал на спусковой крючок. Ничего не было кроме глухого звука удара, даже можно было услышать, как кто-то рядом облегченно выдохнул.

Генрих был первым, кто закончил свою работу после инцидента. Остальные в течении часа просто пытались собраться с силами. Он отдал своё оружие Манфрэду, и тот аккуратно проверил саму конструкцию, и работу механизмов.

– Отличная работа, пацан. Хоть ты и не был быстр в этой задаче, но ты справился с… – офицер сделал небольшую паузу, пытаясь подобрать максимально нейтральные слова. – С внешними факторами и сделал работу на отлично. Если будешь тренироваться дальше, то сможешь улучшить свой результат – Манфрэд был рад тому, что в его рядах хороший солдат, у которого есть такие отличные способности.

Генрих хотел услышать не это. Он ждал утешения, так как рядом с ним случилась трагедия, когда абсолютно все сидящие за столами были под угрозой, испытывая ураган эмоций. После “внешнего фактора”, Генрих видел только страх, недоверие и безразличие. Эти чувства кружили рядом с ним. Они сжигали и его. Генрих остался один в очередной раз, размышляя об ужасе, что произошел и о том, в какое ужасное место он попал. Генрих не заметил, как с ним дальше разговаривал Манфрэд. Все его слова пролетали сквозь него и были почти неуловимы.

Слабый удар прошелся по телу Генриха. От неожиданности он начал наклоняться назад и чтобы не упасть, ему пришлось оступиться. Он посмотрел вниз и увидел, как ему в грудь упёрся его карабин. Манфрэд ткнул им его, заметив, что собеседник отвлёкся на что-то другое.

Тогда Генрих забрал своё оружие из рук офицера и отправился в барак своего отряда. Он мог бы зайти в столовую, где нужно было поесть, так как предыдущий приём пищи был более девяти часов назад. Но аппетита у Генриха уже не было. Он лишь хотел вернуться в кровать, где можно было прилечь и забыть об ужасе, что сегодня произошел.

После длительной работы, Генрих только лежал в кровати и смотрел прямо в потолок. Его веки медленно закрывались, и когда он почувствовал дуновение ветра, Генрих узрел перед собою длинный коридор. Этот проход казался бесконечным, ведь чем дальше он шел, тем сильнее сгущалась тьма. Где-то вдалеке Генрих видел дверь, которая так сильно выделялась, что казалась просто инородной. Коридор был полностью серым, его стены были обшарпаны, а на полу лежали куски камней и песка. Дверь была полностью сделана из белого металла. За ней был яркий свет, что виднелся сквозь замочную скважину. Этот свет был маяком для Генриха. Он манил его и был его целью. “Я должен её открыть. Я должен выпустить его” – думал Генрих. Ступая вперёд, сквозь обломки и песок. Генрих ощущал волнение, которое росло в нём. Ему казалось, что с каждым шагом дверь не становится ближе, но чувствовал в груди, что это так. Пройдя сотню метров, Генрих начал осознавать, что его темп уменьшается. Он начал тормозить. Что-то начало мешать ему. Посмотрев под себя, Генрих увидел как его за ноги держат руки. Длинные и черные конечности тянулись из тьмы, что находилась позади. Они крепко сжимали Генриха и не давали ему идти дальше. Борясь с ними, ему удавалось пройти еще несколько метров. Чем дальше он шел, тем четче мог слышать шум впереди себя. Невнятный голос за дверью и стук по металлической поверхности. Тук-тук-тук. Звучание ускорялось, оно становилось громче и постепенно превращалось в кашу из звуков.

По бараку бурным потоком носились сослуживцы Генриха. Они готовились к новому дню. Приходил Манфрэд и будил солдат, как было и вчера. Генрих умудрился благополучно проспать приход офицера, и он очнулся только когда начали собираться его сослуживцы. Уставшим от вчерашнего испытания, Генрих с трудом оделся и, прихватив свой карабин, вышел на улицу. Погода была более приятной, чем вчера, а вот утренняя пробежка была намного тяжелее, Манфрэду доставляло удовольствие испытывать своих солдат, и выжимать из них все соки на тренировках. Солдатам пришлось не только бежать дистанцию в полтора раза больше чем раньше, они еще и бежали со своим оружием. После этого длительного процесса, болели все руки и ноги. Следующим тяжелым испытанием был завтрак. На тарелке опять лежала омерзительно холодная и безвкусная каша.

После вчерашнего происшествия были видны изменения в настрое окружающих. Новобранцы разделились на два лагеря: те, кто знал, что случилось и те, кто были в неведении. Где-то угрюмо сидел солдат, нервно осматривая помещение, где-то просто что-то радостно обсуждали. “Им еще не рассказали? Или этот случай скрывают?” – задался вопросом Генрих. Эта мысль пришла ему в голову в тот момент, когда он увидел стол офицеров. Они также радостно щебетали, как и вчера.

Генрих почувствовал легкий удар по плечу и, обернувшись, увидел Вольфганга, который пройдя мимо своего друга, медленно направился в сторону выхода. Генрих пошел за ним.

– Ты уже слышал о том, что вчера произошло? – Вольфганг начал говорить с Генрихом, стоя к тому спиной.

– Даже больше, я присутствовал там.

На этих словах Вольфганг обернулся к своему другу. В его глазах читалось сочувствие и удивление.

– Того парня перевели неизвестно куда, он был из четвертого отряда. Даже не знаю, что его ждёт.

– Видел твоего офицера в деле. Настоящий зверь! Живое воплощение жестокости – сказал Генрих после непродолжительной паузы – Он накинулся на того парня, кричал и бил его.

– Никто сейчас не знает, где он. Просто сказали, что его перевели.

Яркое Солнце освещало весь лагерь. Оно согревало почву и нагревало металл. Небо без единого облака выглядело бесконечным морем, где яркая звезда была подобна одинокому острову.

Седьмой отряд направлялся к одной из границ лагеря, она отличалась от остальных тем, что была перекрыта старым деревянным забором. Шаткая конструкция много лет являлась непригодной для предоставления безопасности деревне. Теперь она служила как украшение, и напоминание о старых временах. Рядом с этим забором стоял большой ящик, который был закрыт на массивный амбарный замок.

Манфрэд остановил свой отряд перед этим забором и указал рукой на место, которое было уже далеко за ним.

– Сегодня ваш счастливый день, бойцы. Сегодня вы учитесь стрелять. – Манфрэд сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями – Чтобы не произошло каких-либо инцидентов, все отряды тренируются в стрельбе далеко друг от друга. Ваша цель будет находится за забором на столбах – это кастрюли, тарелки и прочий мусор.

По дальнейшим разъяснениям можно было услышать подробные описания того, как надо действовать при стрельбе. В этот день нужно было проработать десять попаданий по цели: стоя, сидя и лежа. Из каждой позиции нужно было стрелять на разные дистанции. Последний выстрел будет происходить по движущейся цели. Все эти испытания – мотивация для скорого освобождения. Сегодня Манфрэд разрешил перерывы. После совершения удачного выстрела, можно было получить десять минут перерыва. Обеда так же не было, и в столовую можно было попасть только в свой перерыв. Поэтому, самый косой останется голодным.

Манфрэд подошел к Генриху и потребовал его карабин. Долго ему уговаривать не пришлось, и он быстро получил желаемую “игрушку”.

Повторно рассматривая оружие, Манфрэд внимательно вглядывался в него. Ему понравилась эта сборка, по ней сразу были видны крепкие руки конструктора. Все детали идеально располагались на своих местах. Карабин выглядел как с конвейерной ленты. Офицером была осмотрена каждая часть: дуло, приклад, мушка. Ничего не уходило от его ясного взора.

– Не заряжено. – сказал Генрих, обращая внимание на то, что его офицер потянулся к магазину с патронами.

Манфрэд молча посмотрел на Генрих и спустя мгновение отсоединил магазин. Убедившись в отсутствии патронов, он вставил его обратно и продолжил осмотр. Напоследок он совершил странное действие, посмотрев прямо в глубь ствола. Держа свой глаз на уровне дула, он нажал на спусковой крючок.

После досконального осмотра, Манфрэд обернулся назад, упёрся прикладом карабина в плечо и стал пристально смотреть через мушку. Началась очередная лекция, в ходе которой офицер рассказывал как стрелять, как целиться и о необходимости в перезарядке. По его рекомендации, стоило наизусть знать количество патронов в оружии, чтобы не создавать для себя тупиковых ситуаций, когда стрелок не сможет защищаться.

Во время этого длительного рассказа, Генрих заметил вдали движение. Отойдя в сторону от толпы, он увидел человека с перебинтованной головой, что медленно расставлял кастрюли на столбах. Генрих узнал этого человека, хоть его голова и была полностью покрыта бинтами. Он понял, что это был Блинднар. После того, как он закончил с расстановкой всех “мишеней”, он подул в свисток и поспешно удалился в сторону лагеря.

– А вот и наши цели готовы. – сразу сказал Манфрэд, отдавая оружие Генриху.

После этих слов он подошел к ящику у забора, встал на колено рядом с ним и открыл его. Отходя в сторону, он изящно махнул рукой, будто призывал детей к столу. В ящике лежали патроны. Было несколько отдельных отсеков, у каждого из них было название. Каждый должен был вручную зарядить оружие и начать стрелять. Дождавшись своей очереди, Генрих взял горсть патронов из отсека “G-41”.

Самая тихая пора этого дня происходила когда почти все заряжали магазины. Раньше всех начали стрелять только те, у кого в обойме было минимальное количество патронов. Тогда всё поле погрузилось под полотно выстрелов. Первые выстрелы происходили с некой натяжкой, перед тем как стрелки производили выстрелы, они нервно чего-то выжидали. Опасались.

Цель данного задания была достигнута спустя несколько часов непрекращающейся стрельбы. Все уже привыкли в этому шуму, кто-то даже получал азарт от устроенного тира.

Генрих решил начать с положения лежа, заняв удобную позицию на земле. Он всматривался в посуду вдали. Каждый раз когда палец касался спускового крючка, Генрих вспоминал погибшего парня с площади из деревянных столов, то выражение ужаса в его глазах и запачканную кровью одежду. Данная картина долго не давала ему стрелять, но выстрел произошел. Это было совершенно случайно, когда лежачего, и бездействующего Генриха пнул по сапогу Манфрэд. Неожиданный выстрел оказался удачным и он поразил самую дальнюю цель. Тогда Генрих недовольно окинул взглядом своего офицера, который с ехидной улыбкой тихо прошептал:

– Десять минут.

Солнце уже близилось к горам, приближался вечер. Уставший от шума и отдачи карабина, Генрих возвращался в Керхёф. Он завершил своё задание в конце первой половины всего отряда. Для него сложнее всего был последний выстрел, так как ему пришлось целится по “бегущему” ведру. Хоть он и устал, но воспоминания о том, что Блинднар бегал по полю с пятиметровой верёвкой, неся за собою шумное ведро, забавляло Генрих. Оставшиеся патроны было приказано оставить в ящике, а оружие нужно было в свободное время пересобрать и почистить.

Обедая в вечернее время, Генрих стал замечать новые детали в окружении. Сегодняшняя тренировка пошла на пользу множеству солдат. У них появился интерес в текущей обстановке. Всё налаживалось, несмотря на произошедшее событие вчера. В столовой ещё больше солдат были радостны.

Когда ты голодный и уставший, любая еда идёт на пользу. Омерзительная каша в тарелке уже не была столь отвратительной. Теперь это просто неизвестная субстанция без вкуса. Во время проведения тренировок офицеры почти не оставляли свои отряды без присмотра, но когда были вынуждены отлучиться, другие офицеры присматривали за чужими отрядами, из чистой солидарности к товарищу. В этот день еду им приносили повара, прямо на полигоны. Можно было мельком уловить сладкий аромат нормальной еды, которая не светила никому из солдат.

За стол Генриха сел Вольфганг. Он был чем-то доволен и радостно смотрел на своего друга.

– Наконец-то ты не сидишь допоздна, и у нас даже будет время для разговоров. – сказал Вольф.

– Сегодняшний день был без “подарков”, и у меня даже получилось закончить в первой половине. – Генрих отвечал своему другу, смотря в свой поднос с едой.

– Сколько ты сделал в сумме выстрелов? – Вольфганг начал проявлять интерес к способностям своего товарища.

Генрих не ответил на этот вопрос, только нервно поперхнулся едой.

– Генрих? – попытался сконцентрировать внимание своего товарища на диалоге.

– Двадцать три… – пробубнел себе под нос юноша.

– Не так уж и плохо. У меня было более тридцати..

После этих слов Генрих, немного наклонив в сторону голову, и посмотрел, какое оружие досталось Вольфгангу. Автомат.

– Давно ты закончил? – поинтересовался Генрих.

– Только что.

– Автоматы же отличаются высокой скорострельностью. Как так вышло что ты закончил только что?

– Долго целился и плохо стрелял. – Вольфганг чесал свой затылок и невинно улыбался.

После непродолжительной паузы, Вольф наклонился ближе к Генриху и тихо прошептал:

– А что насчёт твоего отца?

Генрих был удивлен таким уровнем осторожности. Их окружала только пара зевак, которым не было никакого до них дела. Он не стал подыгрывать своему другу и бросил вилку в тарелку с недоеденной кашей.

– Я не знаю. У меня с самого начал был план. Я думал, что он идеален в исполнении, но в итоге всё перевернулось. Мой офицер не хочет меня слушать, и я сомневаюсь, что у других будет желание.

– Стоит попробовать, Генрих. Если не получится с офицерами, можно постараться поговорить со старшим сержантом. Он находится в этом лагере, но почти не выходит из своей хижины.

– Боюсь, что я уже не такой энергичный и упрямый, как раньше. Когда я видел смерть того кабана, всё внутри меня перевернулось.

Хоть они и не шептались, Вольфганг всё время был так же близко наклонён к своему собеседнику, как в начале их разговора. Когда же он услышал откровение Генриха, то выпрямился и молча уставился в печальные глаза своего друга.

Не вставая из-за стола, они сидели друг напротив друга продолжительное время. Только спустя полчаса, Генрих удалился под предлогом проверки своего оружия. Вольф не стал его задерживать, он только молча смотрел вслед своему приятелю и, когда Генрих скрылся за пределами стены, Вольфганга привлекла одна картина: солдат что-то шептал на ухо Манфрэду – офицеру Генриха, который всё это время сверлил взглядом то место, где был Вольф и Генрих.

При входе в бараки, можно было лицезреть необычную картину: весь отряд, что закончил задание, разбирал свое оружие. Они это делали настолько умело, что и не верилось как вчера они не могли с ним управиться. Не дожидаясь особого приглашения, Генрих направился к своей койке. На ней он разложил свой карабин, а сам сел перед кроватью на колени. Действительно, сейчас конструкция оружия выглядит проще. С самого начала она казалась ужасным скоплением механизмов. Сейчас же, это простая и удобная “игрушка”. “Всё равно, что чинить садовые инструменты” – подумал Генрих. Ему не раз приходилось чинить что-то дома и теперь он изучил новый “инструмент”.

Сзади начали раздаваться громкие шаги. Этот звук шел от двери и медленно приближался к Генриху. С каждой секундой они были громче и громче. Это мог быть любой солдат, но увы, Генрих знал эту поступь.

– Я горжусь вами, солдаты. Вы не только справились раньше остальных, так и занялись действительно важным делом. Сейчас у вас нет осложнений как вчера, и вы справляетесь идеально. – Манфрэд говорил почти рядом с Генрихом, стоя от него в паре метров.

Закончив сборку, Генрих сел на койку. Он принялся внимательно рассматривать свою работу, проверяя каждый механизм. Собирать приходилось по памяти и оставалось только надеяться, что всё сделано так же хорошо, как и по инструкции. Затвор, курок, магазин – всё на своих местах.

Манфрэд обратил внимание на шум. Он посмотрел как Генрих часто дёргал затвор своего карабина. Немного устав от лишнего шума, офицер подошел к Генриху и потребовал его оружие. Взяв его в руки, он повторил ту же церемонию, что и была на стрельбище. Вглядываясь в дуло, он нажимал на спусковой крючок.

– Ударник смещён. При выстреле из боевого патрона – оружие взорвётся на месте затвора. Пересобери. – сказав это, Манфрэд кинул карабин на койку Генриха.

Молча пересобирая своё ружьё, Генрих слышал как Манфрэд начал подходить к другим солдатам. Позже стемнело. Солнце ушло за горы и улица погрузилась во тьму. Закончив сборку, Генрих оставил свой карабин и лег спать.

Второй день был легче первого, поэтому не удалось уснуть сразу. Генрих лежал на койке и смотрел в окно. Смотрел на то, как за ним высоко в небе висела Луна – яркий белый шар, похожий на линзу фонаря.

Безграничная зеленая поляна с маленькой и пышной травой. Генрих стоял в удивительно прекрасном месте, где только под ним росли цветы. Они были ему знакомы. Это был тысячелистник. Такие цветы росли недалеко от его дома. Они были плотно расположены друг к другу и образовывали вокруг Генриха маленькое облако. Его посетила мысль, что давно он не лежал в окружении цветов, он даже забыл когда это было в последний раз. Тогда он лег на них и, подперев руками голову, смотрел на небо. Зрелище голубого гиганта вселяло в Генриха мысль и надежду, что он когда-нибудь сможет еще полежать в цветах в окружении своей семьи. Генрих пришел к мысли, что он даже не помнит запаха тысячелистника. Тогда, проведя рукой в сторону, он сорвал один цветок и поднёс его к лицу. Сухое и серое растение рассыпалось в его руках. Стебли падали прямо на щеки. Поднявшись, Генрих обнаружил, что уже находится в другом месте. Небольшой холм, который был полностью усажен серыми надгробиями. Надписи были стёрты, а сам холм стремился вверх, на вершине которого стояло самое больше надгробие. Один его вид нагонял печаль и тоску. Человек, что покоился под ним, был важным.

Генрих покинул мир снов, когда ощутил, что по его коже прошелся прохладный ветер. Перевернувшись в кровати, он заметил своего офицера, который входил в дверь барака. Громкий свист. Новое утро.

На удивление, отряд был допущен к завтраку сразу после пробуждения. Они не шли на утреннюю пробежку. Всё это время Манфрэд говорил, что сегодня важный день для всех.

Столовая была переполнена. Все солдаты лагеря были в ней. За плитой Генрих видел парня из первого дня, того самого, которого избивал офицер “зло”. Там же был и Блинднар, они оба помогали поварам и трудились над едой. Найти свободное место было сложно. Все сидения были заняты, но кто-то нашел решение и ел на полу, а кто-то ждал когда освободится ближайшее сиденье.

Генрих же получил приглашение от своего офицера. Манфрэд привёл его к столу офицеров, где дал ему место. Эта доброжелательность в нём была подозрительна. Сидя за самым приметным столом, Генрих чувствовал себя максимально неуютно, потому что другие солдаты смотрели ему в спину с ноткой зависти. Они шептались и обсуждали его. Офицеры же наградили его презрительными взглядами. “Сейчас мой шанс” – подумал Генрих. Он долго выжидал тот момент, когда сможет поговорить с другими офицерами про освобождение своего отца.

– Можно с вами поговорить? – тяжело говорил Генрих. Его сердце шумно и быстро стучало в его груди. Волнение захлестнуло его с ног до головы.

После услышанной фразы, офицеры переглянулись между собой, посмотрели вопросительно на Манфрэда, а затем заострили внимание на Генрихе.

– Чего тебе? – ответил офицер “зло”.

– Я хочу предложить вам стратегически выгодную операцию. Мне довелось слышал, что недалеко отсюда есть вражеский лагерь военнопленных. Если спасем людей, то они смогут пополнить наши ряды. – Генрих напряженным взглядом смотрел на офицеров, ожидая положительного ответа. Некоторые из них начали перешептываться между собой, но офицер “зло” отодвинул свою еду и упёрся руками об стол.

– Не неси чушь! Твоё предложение безрассудно и нелепо. Лагерь, о котором ты говоришь, находится за сто пятьдесят километров от нас. Если мы отправим солдат в тыл врага, маловероятно, что они смогут оттуда выбраться живыми. Также, Керхёф будет без защиты, а если он падёт, враг пройдёт дальше вглубь страны. Это возможно только при поддержке крупного подкрепления, и то только через месяц. Сейчас наша цель – держать оборону.

Снова Генриха подвели люди свыше. Жестокость текущих событий мешала его мечте – воссоединиться с отцом.

– Если мы это сделаем, то мы сможем не только держать оборону, но и оттеснить врагов назад! – Генрих хватался за любой факт, любую возможность доказать офицерам, что этот поступок будет правильным.

Офицер “зло” вытащил из ножен на поясе небольшой нож и воткнул его в стол. Затем медленно прокручивая его по часовой стрелке, говорил медленно и угрожающе:

– Если ты так этого хочешь, можешь идти один. Тогда, даже если ты вернёшься победителем, пойдёшь к стенке.

Генриху ничего не оставалось. Он молча поднялся и удалился. Позади себя он слышал преследующий его смех.

После завтрака все отряды были собраны в поле. Где раньше были столы, на них еще в первый день каждому новобранцу предоставили личное оружие. Отряды стояли в соответствии своей нумерации. Они находились напротив большой трибуны, которая пустовала, ожидая своего диктора.

Минутами позже, вышел человек низкого роста. Он был одет в зеленый жилет, украшенный десятками медалей. Он подошел к трибуне и, когда оказался за ней, осмотрел весь состав лагеря и начал читать речь.

Это был самый длительный монолог, что когда либо слышал Генрих в своей жизни. Он было переполнено различными историческими фактами о военных подвигах родной страны, о том, что каждый муж обязан встать щитом на защиту земель. Помимо мотивационной речи, говорили также и о том, что всех ждёт завтра. В его словах можно было услышать ненависть к врагам. Он их презирал, утверждая, что они звери, что хотят только уничтожать, что мы все вынуждены защищаться ради нашей земли и семей. Описанные им преступления со стороны врагов, а также то, как им мстили, подняло боевой дух всем присутствующим. Каждый снова был заинтересован речью, которую толкал оратор.

После получаса прослушивания этой речи, многие устали. Кто-то зевал, ожидая её конца, кто-то смотрел в другую сторону, на более “интересные” вещи. Голос оратора постепенно начал хрипеть, и под конец своей речи, он выкрикнул: “А сейчас! Вы увидите тех! Кто желает смерти вам и вашей семье!”.

Услышав эти слова, все начали волноваться. Им было не по себе, что сейчас им продемонстрируют врага, здесь, в безопасном для них месте. Офицеры быстро всех успокоили и заткнули. Позже к ним вывели человека, закованного в кандалы. Его вели сквозь ряды новобранцев и остановили в середине импровизированной площади. По требованию ведущих солдат, все отошли назад и выжидали.

Заключенный упал на колени. Его окружал живой круг удивленных солдат. Генрих находился далеко от него. Он пытался разглядеть того человека, но у него никак не получалось это сделать, из-за того что более высокие солдаты мешали его обзору.

– Генрих из седьмого отряда! – прозвучал крик на всю округу, это был Манфрэд. – Выйди в центр!

Услышав это, Генрих направился через толпу людей. Он осторожно обходил и отодвигал тех кто ему мешался, местами извиняясь за свою грубость. Все новобранцы в своих одеждах, напоминали собой густой лес.

Выйдя в центр оцепления, Генрих оказался рядом с Манфрэдом. Их тут было только трое: сам Генрих, его офицер и человек в оковах. Солдаты, что сопровождали заключенного, стояли в стороне, ожидая дальнейших приказов.

– Последний урок для вас! Сегодня вы сделаете этот финальный шаг, а завтра пройдёте боевое крещение! Самое слабое звено, выполнившее это задание, докажет, что все остальные готовы! – после этих слов, Манфрэд достал свой пистолет и протянул его Генриху.

– Застрели его. – сказал он.

Генрих был напуган этими словами, ведь ему приказали совершить преступление против живого человека. Убить просто потому, что на него указали пальцем. Единственный раз, когда он видел убийство, показалось ему просто ужасным и неправильным. Именно тогда, в лесу он впервые увидел смерть. Это оставило неотвратимый след на нём.

Генрих никак не мог поверить в происходящее. “Это, скорее всего, сон, кошмар” – думал он. Ему хотелось проснуться, но реальность мешала ему. В руку насильно дали пистолет, крепко сжав пальцы. Руку также подняли и навели на заключенного.

В тот момент Генрих мог получше разглядеть пленника. Это был обычный человек, такой же как и он сам, как любой из присутствующих. На нём была легкая рубашка, грязная и мятая, местами покрытая засохшей кровью. Он сидел на коленях и безжизненным взглядом смотрел на собравшихся вокруг.

В голове у Генриха крутились мысли: мог ли его отец оказаться в подобной ситуации? Этот пленник тоже может быть чьим-то отцом. Параллельно всему этому, на фоне он слышал крик: “Стреляй!”, Манфрэд не сдавал свои позиции. Он жаждал этого.

Прошла минута. Две. Ничего нового не происходило Время крутилось в одной воронке, не покидая её.

– Ты здесь ради своего отца, семьи. Если ты оступишься, эти твари придут в твой дом. Они будут пытать твою мать и сестру. Они не будут знать пощады. – Манфрэд подошел в упор к Генриху и говорил ему на ухо, убеждая того, что, в данный момент, убийство – самое благое дело.

– Сохранив ему жизнь, ты отдашь жизнь своей семьи… – добавил офицер.

– Позвольте мне это сделать! – прозвучал крик из толпы.

Генрих обернулся и увидел как из края живого круга выглядывал Вольфганг. Он тоже был напуган происходящим. Ему прекрасно было понятно, насколько тяжело сейчас Генрих.

– Отставить! Самый слабый должен показать, на что способен наш лагерь! – Манфрэд отказал Вольфу и, ожидая действий со стороны Генриха, направился к пленному.

Подойдя к нему, он взял его за волосы и запрокинул голову назад, обнажая беззащитную и мягкую кожу на шее.

– Посмотри на него! Он убийца и садист! От его рук гибли мужья и жены! Дети и старики! Сколько родителей не услышат смех своих детей?! Сколько детей не обнимут своих родителей?! Они и дальше будут это делать, пока мы их не остановим! – кричал Манфрэд.

Мысли и представление адского ужаса проникли в Генриха. Сердце так сильно стучало, как никогда, и казалось, что это мог слышать каждый рядом стоящий. Руки тряслись в паническом страхе. Он не знал, что делать. Он боялся.

Манфрэд наблюдал эту картину. Он устал от своего представления, и медлительности собственного солдата. Генрих мог только видеть, что заключенного дальше держат за волосы, а рядом стоящий офицер, протирая свои виски, что-то бубнил себе под нос. “Он зол на меня” – думал Генрих.

– С меня хватит! – Манфрэд вскрикнул и резко выпрямил свою спину.

Затем он достал из кобуры личный пистолет и направил прямо на заключенного.

Мгновение спустя раздался душераздирающий крик. Манфрэд летел на землю. Он был оттолкнут заключенным, который вытащив нож из поясных ножен офицера, направился прямо на Генриха. Он мчался, издавая громкий вопль, в котором можно было услышать звуки отчаяния и гнева.

Такую же картину Генрих видел и раньше, несколько месяцев назад, когда на него так же несся кабан. Сейчас рядом не было никого, кто мог бы ему помочь. Генрих остался сам по себе. Никто не спасёт его в последний момент, некого звать на помощь. Теперь пришла очередь Генриху убить зверя.

Вспоминая все события, что с ним происходили, события, которые он надеется увидеть в будущем, его мечты, желания, обязанности. Он оставил свою семью не для того, чтобы тех потом погубили его ошибки. Он оставил их, чтобы принести лучшие дни. Ощущая огромную ответственность за всю свою семью, он направил своё оружие на цель.

Выстрел.

Осознание происходящего пришло не сразу. Хоть Генрих и раньше стрелял, в его ушах звенело после выстрела. Дрожь прошла по всей руке и медленно начала угасать. Опустив взгляд, Генрих увидел человека, что был в оковах. Он лежал на земле. Тело не двигалось, и под ним медленно начала образовываться багровая лужа. Не было судорогов, не было глаз наполненных ужасом. Это был не кабан. Это был человек.

Манфрэд медленно поднимался с земли. Выпрямившись, он подошел к Генриху, и по его лицу было видно, что он получил максимальное удовольствие от происходящего. Медленно протягивая руку, офицер забрал пистолет. Генрих тяжело дыша продолжал смотреть на труп. “Опять он не с нами” – подумал Манфрэд и слегка ударил Генриха по плечу. Генрих вздрогнул. После этого, проморгавшись, он молча уставился на своего офицера.

– Поздравляю. – сказал офицер, в слегка завистливом тоне.

Затем Манфрэд развернулся к толпе и с расставленными руками начал выступление:

– Вот вам доказательство того, какие наши враги подлые и слабые! Только вы спасёте нашу страну! Завтра ваше крещение и новая жизнь!

– Свободны. – сказал он вполголоса, закончив эмоциональный крик. Это слово было тихим и еле уловимым, но каждый присутствующий его услышал.

В течение нескольких минут круг людей постепенно уменьшался. Кто-то оставался на месте и смотрел на труп, кто-то уходил. Тело забрали солдаты и уволокли в незнакомом направлении. Этот день был быстрым, но самым сложным. Их обучение подошло к концу, и завтра они отправятся на войну.

Из толпы, что ранее образовалась вокруг, остался только Вольфганг. Он стоял молча, смотрел на Генриха, в его глазах читалась печаль и злость. Ему тоже не понравился этот “цирк”. Генрих медленно подошел к нему. Его ноги тряслись, как высокая трава на ветру. Подойдя к своему другу, он резко его обнял и уткнулся носом в его плечо.

– Я боюсь Вольф… Я не знаю, что мне делать… Я напуган… – Генрих пытался успокоится, но эмоции поглотили его и он проигрывал в этой ужасной борьбе.

Это было необычно. Генрих никогда не обнимал Вольфа. Внутри себя он ощущал, что это неправильно, но это так успокаивало.

Вольф тоже чувствовал себя необычно. Ему было неловко, но поддержать друга он был обязан. Единственное, что ему оставалось – неуклюже похлопать Генриха по спине.

– Ты же видел старшего сержанта? Можешь пойти к нему, представить ему свой план по освобождению отца. Сейчас как раз тот самый момент, ибо завтра мы выступаем на поле боя. – Вольфганг слегка оттолкнул от себя Генриха и попытался поддержать его менее непривычным способом.

Услышав это, Генрих молча кивнул в ответ. Спустя несколько минут, они оказались у небольшого здания. Там находился нужный им человек.