Читать книгу Онфимка, или Хождение кругом всея земли - Влас Комар - Страница 1

***

В некотором месте на земле жил-был мальчик. Лет ему было что-то около восьми, но может и больше, а может и меньше, ведь люди в то время еще не считали нужным вести запись своих чересчур кратковременных лет.

Мальчик жил – не тужил в деревянном тереме, в окружении своей большой семьи, в селении, расположенном на пологом холме, в самом прекрасном месте на земле – Ополье. Хотя, будем честны – нигде кроме Ополья вся семья мальчика и почти все сельчане никогда не были. Был в Господине Великом Холмгороде только старейшина Нежила, да и тот всего один раз – принимал участие в Соборном вече, на которое собрались все роды и племена избрать себе единого мудрого правителя. Ни о чем тогда не сговорились, передрались в очередной раз, да разбежались по домам ни с чем. Только и осталось от того похода, что сказки да басни, которыми потчевал Нежила детей еще много-много лет.

И вот одной снежной и злой зимой пришла в селение Морь… Стала она уносить людей одного за другим, порой не щадя целые семьи – всех до единого в доме забирая с собой… Семья мальчика ушла одной из первых. Людей живых было еще много и было еще кому хоронить умерших. Для моровых устроили отдельное кладбище, наскоро сбив домовины в чаще леса, подальше от доброго кладбища и святилищ. В домовины укладывали сначала семьями, а потом уж стали свозить всех подряд, так как людей оставалось так мало, что им было все труднее и труднее что-то делать.

Вот уже скоро как месяц мальчик жил совсем один. Онфимка – так звали нашего доброго героя – каждое утро разводил печь, а потом вставал у домашнего святилища, где стояли маленькие боги, вырезанные папиным другом Проном-краснодеревщиком*. Они были такой тонкой красивой работы и еще так умело расписаны разноцветными красками, что смотрели на Онфимку со святого места почти как живые. Мальчик высокого поднимал обе руки к солнцу и почти как папа сурово и важно говорил:

– Утреневай, Отче Перуне! Научи меня прожить этот день! – и чинно кланялся на восток, туда, где всходило солнце. И шел сам себе готовить завтрак.

Сегодня Онфим взял большую шуршащую луковицу, кусок вяленого мяса, вчерашнюю распаренную репу. В чугунке развел немного топленного масла, кинул туда порубленный лук, мясо и репу. Выбил к ним четыре яйца, посолил, вымешал и поставил чугунок в уже теплую печь – упариваться. Сверху накрыл плоской деревянной крышкой.

Вскорости по всему дому потек яркий аромат яичницы. Онфим хорошо помнил, что делала мама. Выждав минут двадцать, он схватил ухват, вытащил чугунок из печи и с грохотом поставил его на стол. Крышка скатилась вбок и к потолку полетели волны вкусного и жирного пара.

Онфим схватил папину ложку – ведь теперь он глава семьи, раз единственный остался жив – и стал жадно глотать еду. Лепешек или хлеба он испечь не мог, эту премудрость знали только мама да бабка Пестимия. Но и без них было вкусно.

После завтрака он швырнул чугунок во двор на кучу золы и песка. Надобно отметить, что в ту эпоху мыли посуду вот таким интересным способом: натирали золой или песком, а затем прополаскивали в большой деревянной кадушке. Воду же потом не сливали, а отдавали пить собакам, так как для них там сохранялись кое-какие питательные вещества.

– Потом помою, – громко сказал мальчик, глядя в одну точку в пустоте, как будто видел там кого-то или перед кем-то отчитывался. Вообще-то это он говорил маме. Она хоть и умерла, как и все, от Мори, но по-прежнему была где-то совсем рядом, Онфим это чувствовал. Ведь она его любила больше всех. Поэтому Онфим каждый день давал ей отчет о своих действиях. Рассказывал о горестях и радостях. Просил помощи.

Вот и сегодня, наскоро покормив скотинку, он побежал на моровое кладбище. Побежал кругом селения, чтобы никто его не остановил с какой-нибудь просьбой. Людей к апрелю-месяцу осталось так мало, что каждые мало-мальски пригодные руки сразу же привлекали к работе. Но Онфим сначала хотел поговорить с мамой, а уж потом приступать к делам.

Домовина для семьи была одна – небольшой домик из грубо обтесанных бревен, покрытый дранковой* крышей. Спереди под стрехой* была прибита небольшая балка с тремя деревянными рожками, в которые нужно было втыкать лучинки. На стыке двух покатов крыши стояла Матерь Мокошь – деревянная фигурка, расписанная белой и красной краской, с золотым ликом и руками. Солнце сегодня сияло так ярко, что Матерь Богов горела пылающим золотым огнем и видно ее было издалека, от крайних плетней селения. Это был последний подарок Прона своему лучшему другу, по которому он очень сильно кручинился.

В домовине лежала вся семья Онфимки: дед Миней, до смерти бывший статным широкоплечим стариком лет сорока с вьющимися белыми волосами и бородой, бабушка Пестимия, маленькая сухонькая старушка, волосы которой даже не успели поседеть, отец Капитон Минеич, бывший человеком образованным, а потому входивший в Совет селения, который помогал князю ростовскому Гостяте думать думу, мама Валентина – любимая, самая красивая на свете мама! А еще две младшие сестры Красава с Аленкой, да брат Ростик.

Из мешковатой сумки, висевшей через плечо, Онфим достал огниво и охапку лучин. Воткнул одну в рожки под стрехой и затеплил пламя. Прогорают лучинки быстро, поэтому надо их много, а еще нужно вовремя успевать их менять. Повсюду вокруг стоял запах Мира Мертвых, смешанный с еловым и можжевеловым привкусом, потому что тела в домовинах были плотно укрыты ветками и иголками.

Так Онфим обычно сидел рядом с последним пристанищем своей семьи примерно час и рассказывал о событиях вчерашнего дня, о своих размышлениях, грустил и смеялся, вспоминал прошлое, даже изредка пересказывал бабушкины сказки самому себе, отчего становилось тепло и хорошо на душе. Иногда он плакал, потому что хоть и считался уже вполне взрослым человеком, но оставшись один на один с миром, чувствовал себя маленьким и очень уязвимым.

Однако сегодня что-то пошло не так. Ветра совсем не было, но онфимкиным стенаниям постоянно мешал какой-то шорох в домовине, какие-то скрипы под стрехой крыши. Наконец, лучинка, не прогоревшая и до середины, резко упала на землю. Онфимка, который уже успел полюбить свои страдания и нытье, пришел в негодование – кто же это смеет бродить по заповедному кладбищу, дорогу к которому старались обычно поскорее забыть те, кто остались жить? Он обернулся и от удивления хлопнулся на землю, хорошо хоть, что там вся земля была устлана мхом и иголками, иначе бы он крепко ударил свою пятую точку. На одном из пенёчков, окружавших домовину и оставшихся от срубленных для нее деревьев, сидела бабушка Пестимия.

– Бабулечка, – крикнул мальчик, кинулся к ней, уткнулся в пышные юбки, пахнувшие теплым хлебом и парным молоком.

– Онфимушко, родной, – тихо заговорила бабушка совсем как живая, довольно крепко прижимая мальчика к себе. – Матерь Мокошь ненадолго отпустила меня к тебе передать вот эту грамоту.

К старости у бабушки выпали почти все зубы и она сильно шепелявила. Дети передразнивали ее, но она не обижалась, смеялась вместе с ними, широко открывая беззубый рот. На бабушку был надет праздничный наряд, состоявший из такого количества деталей, что глазам было больно на него смотреть. Под невероятной красоты белой рубахой, расшитой разноцветными бусинами, скрывалось несколько нижних юбок, делавших наряд пышным и внушительным. Белые штаны были заправлены в ярко красные сапожки, закрепленные металлическими обручами на щиколотках, такими же обручами были стянуты длинные рукава рубахи. На талии наряд был скреплен широким поясом, на котором в центре была вышита Матерь Мокошь, окруженная со всех сторон маленькими и большими птицами, цветами, ягодами и фруктами. Сверху весь наряд с головы до ног покрывал шум – целое море металлических украшений, которые даже при самом маленьком движении издавали разнообразные переливчатые мелодии. Шум защищал женщину от множества нечистых цертов, которые витают повсюду в воздухе, но, не в силах побороть богатыря-мужчину, издеваются над слабой женщиной. Обычно шум начинается с широкого обруча на голове, на который в несколько ярусов навешиваются кольца, а также фигурки, изготовленные как детские игрушки из отдельных деталей, скрепленных металлической проволокой. Больше всего Онфимка с самого детства любил маленькую гремячую лошадку с огромными выпученными глазами, которую церты должны были бояться сильнее всех. На шее в несколько рядов висели ожерелья, а на них крепились маленькие фигурки богов, священных животных, птиц и деревьев. Центральное место занимала узорная лунница – украшение в виде полумесяца рожками вниз. К поясу крепились большие шумные подвески, а также полезные мелочи и обереги – гребешок для волос, кошель для денег, сума для предметов побольше. Из этой-то украшенной мелким бисером сумы бабушка достала кусочек бересты, на которой было что-то нацарапано.

Онфимка уже знал письмо – сама же бабушка занималась с детьми зимними вечерами, когда работы по хозяйству было совсем мало. С самого малолетства дети читали по слогам, писали острыми палочками по бересте и выполняли несложные математические расчеты. Также учили звездное небо и лунный календарь, без которых жить в те времена было невозможно. Учили наизусть красивые молитвы, песни и длинные сказания. Но сейчас мальчик с удивлением смотрел на кусок древесной коры, буквы на котором он видел впервые в жизни. К тому же, неведомые слова были дополнены картинками, многие из которых вызывали не меньшее удивление, чем текст, а также все поле бересты большим кругом обходили жирные стрелочки, как будто кто-то указывал путь, и такие же жирные крестики, по всей видимости, означавшие остановки на этом пути. Крестиков было семь по кругу и один, покрупнее, в центре.

– Много на земле есть больших и красивых городов, Онфимка, – начала бабушка рассказ почти так же, как когда-то в детстве заводила детям сказки на ночь. Мальчику стало так хорошо, что он невольно склонил голову ей на колени и едва не задремал. – На этой карте семь Великих городов, в каждом из которых стоит Великое святилище. В святилищах с самого основания мира Отец Перун заложил Камни Согласия. Люди, находясь рядом с такими камнями, почти во всем соглашаются и царят в том месте мир да любовь. Но века спокойствия заканчиваются, грядет смутное время, когда люди начнут давать богам другие имена и убивать друг друга только за эти имена… Камни теряют силу и наступает эпоха розни и ненависти. Однако есть на свете такое место, вот оно отмечено на карте, – бабушка прикоснулась к крупному крестику своим тонким сухоньким пальчиком, – где боги решили собрать свою силу и схоронить ее на тысячи лет. Это место станет самым великим городом на земле, который будет гибнуть сотни раз, но всегда восставать из мертвых; в который будут приезжать враги и становиться друзьями; в котором будут творить гении и править главные церты Нижнего мира… Этот город одновременно будет самым святым и самым проклятым, но именно он сквозь века пронесет силу первых богов.

А собрать силу семи Камней избран наш род – последних потомков Бэра, повелителя лесов и вод. И собирать камни пойдешь ты, потому что из всех последних только у тебя осталось чистое сердце, без которого этот путь невозможен. Сегодня же отправляйся в Великий Ростов, дорогу туда ты должен знать – помнишь, с отцом ходили на ярмарки? – Онфимка кивнул, потому что действительно хорошо помнил главные приключения своего детства – походы с тятей на Большие Ростовские Ярмарки, где продавались товары со всего этого света, а иногда казалось, что и с того, так много разного там было. – Остановишься на постоялом дворе «Пляс скомороха», туда уже пришел человек в лиловом плаще – он тебе поможет.

Онфим вдруг отчетливо заметил, что прижиматься к бабушкиным коленям стало как-то совсем неудобно – плечи его почти лежали на земле. Он удивленно вскочил и увидел, что бабушка Пестимия медленно уходит в землю, уже совсем не было видно колен.

– Нет, нет! – закричал мальчик, крепко схватил ее за плечи, не желая отдавать земле. Но его руки сжали пустоту, только в воздухе повис аромат свежих булочек и парного молока…

***

Вконец расстроенный, Онфимка побежал домой. Солнце уже взошло довольно высоко и начало палить землю, хотя кое-где еще блестели хрусталики росы, сиявшие в солнечных лучах как прозрачные речные жемчужины.

Селение онфимкино было очень большим и уже давно тут жил не один род, а несколько. По-хорошему, можно было называть его городом, но никто не хотел ставить ограду из тяжелого дубового частокола, потому что жили тут исключительно мирные и не особо богатые земледельцы – толком и не пограбишь их, ни тебе золота, ни денег, ни шелков. Всякие банды, что ходили разорять города, в селениях вроде этого могли только пожрать да напиться хмельными медами. Дак старейшина Нежила всегда сам собирал с каждого двора еду и питье, и отвозил бандитам прямо на дорогу. Ни разу еще на онфимкиной памяти никто в село не заходил и не разорял его.

На вершине пологого холма, под которым бежала тихая речушка Колокша, стояло небольшое, но очень красивое святилище. Снизу как обычная изба-клеть о восьми стенах, на ней – еще одна изба о четырех стенах, а поверх них – шатер, сбитый из ровных длинных досок. Стены всех трех частей были выкрашены белой краской, резные же наличники на окнах и узоры на стенах и крыше были покрыты красной, зеленой и синей красками. Сверху шатер украшало золотое солнце, вырезанное из блестящего металла. Святилище было таким складным да ладным, что многие путники, проходившие или проплывавшие мимо, останавливались, любовались, или, поднимаясь на холм, заходили внутрь.

Вдоль стены, обращенной к восходу солнца, стояли боги, вырезанные далекими предками дядьки Прона-краснодеревщика из цельных стволов дерева и раскрашенные цветными красками. Половину Мира Живых возглавлял Отец Перун в длинном красном одеянии, а половину Мира Мертвых – Матерь Мокошь с таким же золотым лицом, какое было на домовине онфимкиных родных. Мальчик быстро зашел в святилище, подошел к богам и приложился к ним губами и лбом. Искренне и сильно попросил помощи в трудном деле. Так всегда делал отец, отправляясь куда-то дальше крайних пастбищ.

Онфимкин дом стоял недалеко от Священного холма. Мальчик дошел домой, никем не остановленный, хотелось бы в шутку сказать, что все как повымерли в селении, но, к сожалению, сейчас это больше не было шуткой.

Окончательно почувствовав себя беспомощным ребенком, Онфимка забрался в свой любимый тайный уголок, где прятался от всяких передряг в детстве – за огромный расписной сундук, над которым висели зимние вещи. Здесь его всегда ждали покой и уют, защита и тепло. Боковая поверхность сундука была разделена на большие квадраты, в каждом из которых нарисовано какое-то необыкновенное существо. Здесь были птицы с человеческими лицами, волки с разинутыми пастями, медведи, стоящие на задних лапах, слоны с широкими и длинными клювами*, опущенными вниз. На каждой стенке сундука картинки повторялись. В онфимкином убежище прямо на уровне его глаз был нарисован его любимый тигроконь* – настоящий большой и красивый конь с головой тигра, у которого была улыбка в пол-лица, но непонятно было, то ли он сильно чем-то недоволен, то ли напротив – сильно над чем-то ржет.

Мальчик привычно погладил тигроконя по шерстке рыжего цвета с черными полосками.

– Вот бы мне такого друга – большого и сильного! – мечтательно протянул Онфим, глядя в красивые зеленые глаза нарисованного зверя.

За дверью немедленно послышался глухой топот копыт, как будто неподкованный конь шел по траве. Кто-то толкнул дверь снаружи, она шумно открылась, ударившись о стену. Неведомый гость остановился в нерешительности, немного подумал и уверено двинулся к сундуку. Онфимка весь сжался, желая спрятаться как можно глубже, но некто с силой двинул по сундуку чем-то тяжелым и тот съехал на полметра в сторону. К перепуганному мальчику приблизилась тигриная морда, только огромный рот зверя не улыбался и не печалился, а скептически кривился и что-то дожевывал. Склонив голову набок, загадочное животное произнесло, слегка растягивая слова и акая:

– Это тебе что ль я теперь должен быть другом? Не слишком ли ты мал для таких крутых друзей, как я?

У Онфимки отвалилась челюсть, он молчал, совершенно ошалев от неожиданности. Красивые зеленые глаза с черными кошачьими стрелками внимательно смотрели на него.

– Ой, только не говори, что даже не понимаешь, что происходит!.. – обиженно протянул тигроконь. – Меня оторвали от обеда, скинули на эту холодную и мокрую землю, а тебе даже неизвестно, кто я!

Онфимке стало немного не по себе от того, что вроде как совесть его в чем-то не чиста. Он предложил:

– Ну… Я все равно собирался готовить, давай поедим вместе?

– О, как мило! Я вот только начал вкушать манну небесную, а что предложишь мне ты?

– У меня есть пареная репа и гречневая каша, – радостно сказал мальчик и побежал к печке. Открыв деревянную заслонку, он ухватом задвинул чугунки с шестка* в теплую печь.

– О, Перуне! – еще больше скривился гость. – Что, даже мяса нет?

Мясо у Онфимки было и немало, но беда в том, что в основном оно бегало по двору без всякого присмотра – петухи, куры, утки с утра до ночи кормились где и как придется, потому что мальчик не поспевал один за всем огромным хозяйством. Вредный гость начал злить доброго мальчика. Он открыл дверь, указал на птиц и сердито молвил:

– Хочешь мяса – иди налови! Я тебя в гости не звал и исполнять все твои прихоти не обязан!

– Да как не звал-то?! – уже истерично завопил недоконь. – А кто не далее как полчаса назад просил себе друга, тыкая в мой великолепный портрет своим грязным пальцем? Боги же передали тебе, что исполнят три твоих заветных желания, чтобы помочь твоему нелегкому пути!

– Никто мне ничего не говорил про это…

– Да уж… Многие были против того, чтобы посылать к тебе старуху, у нее уже давно проблемы с памятью… Но только у нее хватило святости для перехода границы миров. А между тем, она должна была передать тебе, что три твоих самых сильных желания исполнятся. Одно ты уже потратил! Хотя нельзя не признать того факта, что пусть и совершенно случайно, но ты получил лучшего друга во вселенной! – тигроконь фамильярно качнул головой в знак вроде как официального знакомства. – Меня зовут Никита Небесные Копыта, но ты, так и быть, можешь звать меня просто Никитка. Давай что ли твое мясо, придорожные кафе изобретут только через тысячу лет, я не могу столько ждать до следующего приема пищи в Ростове.

Онфимка вышел на крыльцо, недоконь поцокал за ним. Мальчик царственным жестом обвел двор, указывая на разнообразное обеденное предложение для Никиты. Глаза последнего яростно сверкнули зелеными искрами и он стремительно кинулся к одной жирненькой золотистой курочке, которую сразу заприметил. Онфим не стал любоваться этим зверским обедом и пошел наслаждаться своей гречкой да репой.

Поев, мальчик начал собираться в путь. В суму кинул отцову большую ложку с вырезанным медведем на черенке и свою маленькую с нарисованными на ней брусничинами. «Зачем две?» – спросите вы, потому что наверняка не знаете, что две деревянные ложки – это не только практичные предметы для приема пищи, но еще и очень древний музыкальный инструмент, при помощи которого можно играть развеселые мелодии и залихватски танцевать под них. А какой же длинный путь без веселья?

Из бабушкиных запасников вытащил аккуратные холщовые мешочки с сухарями, сушеным мясом и рыбой, твердым сыром и вяленными на солнце ягодами. Несколько крупных луковиц дополнили набор юного путешественника.

Из сундука Онфим достал красные кожаные сапожки с узорами, которые отец купил ему на зимней ярмарке, и огромный шерстяной плащ невероятной красоты. Этот плащ был самой ценной вещью семьи и вообще-то предназначался для военных походов отца, на которые время от времени созывал ростовский князь Гостята. Был он двух сторон: одна, серая, на каждый день, из тонкого, но крепкого шерстяного полотна. А другая – из плотной рыжей шерсти, поверх которой лоскутами разных цветов вышиты были звери Лев и Индрик*, стоящие на задних лапах и побивающие друг друга в окружении сказочных птиц, на поляне у озера, окруженного деревьями, цветами и солнечными лучами. Этой стороной следовало поворачивать плащ, идя в бой, а также если из боя шли с победой. Онфимка свернул плащ вдвое, надел на плечи и закрепил слева круглой застежкой со стремительной стрелой посередине.

Из потайного ящичка в сундуке вынул папин кошель, в котором звенело сколько-то монет. Считать не стал – есть и ладно. Там же лежало маленькое дорожное огниво и огарок свечи. Повесил на свой пояс кошель, деревянный гребешок с тонкими зубьями, с двух сторон оканчивающийся лошадиными головками. Через плечо переметнул суму. В последний раз поклонился Святому месту и пошел на двор.

Никита завалился на сеновале, огромным розовым языком тщательно вылизывал себя и муркал еще при этом. Судя по всему, у этого товарища все было очень хорошо. Из зубов торчали перышки разных размеров, что говорило о том, что трапеза его была обильной и разнообразной.

– Никита, – смущенно сказал мальчик, – не мог бы ты помочь мне запрячь лошадь? Я еще не достаю до ее спины…

В этом не было ничего удивительного, потому что лошади в тех местах были такие большие и сильные, что и отец Капитон Минеич, бывало, садился на них с приступка. Онфимкина Незабудка была самой маленькой в табуне, а чтобы ее погладить по холке, нужно было вставать на цыпочки.

– Ты в своем уме? – удивился Никита и слегка поддал Онфиму по заду копытом. – Где ты видишь у меня руки, которыми я могу это сделать? Или мне зубами седло надевать да запрягать?

Окинув своего нового друга суровым взглядом, Онфим рассмеялся – действительно, как вообще это странное существо что-то делает в этом мире?

– И на кой ляд мне такого помощника подарили? Там, наверху, точно ничего не перепутали?

Вдруг в одно мгновение морда тигра неузнаваемо изменилась. Черты вроде остались те же, но рыжий цвет побледнел и стал мраморно-белым. Красивые кошачьи глаза заблестели злым золотым огнем. Ухмылка превратилась в злобный оскал. Впервые Онфим заметил, что у него огромные острые клыки.

Никита прошептал странным тягучим змеиным голосом:

– Иди, Онфим, запряги лошадку…

Онфим с ужасом понял вдруг, что его тело без всякой воли со всех ног бежит в конюшню, отвязывает Незабудку, подводит к скамеечке у крыльца, надевает ей на спину отцово седло, ловко седлает и даже вплетает в гриву несколько красных ленточек – для красоты и от нечистых духов. Покончив с этими важными манипуляциями, мальчик остановился, выдохнул… и тяжело задышал, как будто вынырнул из омута. Его даже слегка затошнило.

– Ну что, подойдет такой помощник? – послышался сзади язвительный голос. Онфим обернулся со страхом, но там стоял уже привычный тигроконь рыжего цвета и презрительно улыбался. Посерьезнев, Никита продолжил: – Никто не может ослушаться Белого Тигроконя, даже его хозяин…

От греха подальше, Онфим решил поскорее выдвигаться в путь, пока этому блаженному не пришло в голову еще что-нибудь похлеще.

***

Дорога, кое-где выложенная серым булыжником, вилась среди живописного поля, тянувшегося до самого горизонта и даже еще дальше. Недаром землю онфимкиного рода, ну, Родину то есть, называли Опольем – вся она была о полях, да о лугах заливных, сочных, разноцветных и разнотравных.

Солнце светило все ярче, но пока было прохладно, и мальчик очень радовался маминому теплому плащу. А тигроконь Никитка продолжал без остановки ныть: то ему на этом свете холодно, то жарко, то копытам щекотно, то больно, то есть хочет, то устал и надо передохнуть. В конце концов устал от него Онфимка.

– Слушай, Никитка, а давай я использую еще одно свое желание и отошлю тебя обратно – туда, откуда ты свалился на мою голову?

Тигриная морда понурилась и надолго замолкла, из чего можно было сделать вывод, что не так уж сильно ей хочется обратно.

Резко заблестев среди деревьев, показалось Великое Озеро Неро. Дорога пошла вдоль самой кромки и лошадь Онфимки, а также половина коня Никитки с удовольствием забредали порой в озеро и шли по колено в чистой как слеза воде.

Наконец вдали показался город и был он невероятно прекрасен! Множество теремов подымалось по склонам холма, дополняя и без того великолепный облик друг друга и сливаясь в итоге в величественную картину – парящего над озером и над облаками, сияющего и блестящего как-бы цветочного букета или открытой шкатулки с драгоценностями, золотом да самоцветами. Ни с чем невозможно было сравнить эту красоту! Здесь был и княжий двор, и детинец* со святилищем, и храмы чужих верований, стоящие в пределах белых городских стен, и великолепные резные башенки, в разных местах устроенные в стенах детинца и белого города, и высокий земляной вал, окружавший все жилое пространство, и холмистый бурый Медвежий остров, стоявший на озере недалеко от города и весь покрытый статуями богов огромного размера, играющих на солнце красками и золотом.

– Вон на том острове первый камень, который мы должны отыскать, – сказал Онфимка. Он много раз бывал там с отцом, а потому хорошо знал это место.

Когда путники приблизились к первой городской заставе, устроенной в земляном валу, уже смеркалось. На заставе стоял крохотный домик для стражи, два камня по краям дороги, на которых крепилось длинное бревно, перегораживающее путь. Стражников было два, они хорошо знали в лицо мальчонку Капитона Минеича из Ополья, а потому стали убирать бревно с прохода. Даже не спросили, за какой надобностью тот пришел в город – по всему видно, продавать немного странного коня, стоявшего рядом. Все бы спокойно прошло без эксцессов, как вдруг…

– Любезные! – человеческим голосом заговорил конь. – А где тут у вас трактир «Пляс скомороха»?

Один стражник в приплюснутой металлической шапочке от неожиданности сел на землю, челюсть его отвисла от удивления и он испугано икнул. Второй же не растерялся и резко ощерил копье против Никиты. Тигроконь тяжело вздохнул, закатил свои неземные глаза в небо, пробормотал что-то типа «Бо-о-о-же Перуне!» и устремил немигающий взгляд на стражу.

– Сейчас вы проводите нас в «Пляс скомороха», – змеиным шепотом заговорил Никита. – Потом поспите полчаса, а потом совсем забудете, что кто-то вечером здесь проходил. Начали! – скомандовал тигроконь и стражники деловито засуетились. Один взял Незабудку под уздцы, другой убрал оружие в маленький домик, закрыл ворота и все вместе они уверенно двинулись вперед.

Онфимка, как и всегда, в полном восторге смотрел на город. Был он по большей части деревянным и тоже состоял из изб и теремов, как и селение мальчика. Но тут они стояли не только вдоль по земле, но и ввысь – друг на друге! В селении таким было только святилище, а тут – каждый почти дом был из двух или трех изб, поставленных друг на друга. И были они богато украшены резьбой, рисунками, красками, поделками из глины и дерева. Кони, украшавшие крыши, были такой невероятной резьбы, что на некоторых домах казались живыми – вот сейчас захрапят и поскачут рядом! Многие дома украшали резные фигурки животных – медведи, лисы, лоси, олени, кабаны и даже милые уточки. Вообще, иногда возникало ощущение, что в городе идет какое-то соревнование – кто сильнее украсит свой дом. На ином тереме можно было увидеть деревянных расписных русалок, плескающихся на стене в полдома! На другом самые невероятные птицы со всей земли сидели на стенах и не только по красной* линии улицы, но и со двора, что считалось уже совсем шиком небывалым. Резьба на всех домах, даже самых крохотных вдовьих, была такой невероятной воздушности, что казалось, прикоснешься пальцем и тончайшие узоры рассыплются на глазах. Но чтоб вы знали, многие эти дома стояли уже столько лет, что даже деды самых старых дедов из ныне живущих их помнили, а это уж куда больше ста лет назад, так Онфимке рассказывал отец.

Трактир «Пляс скомороха» стоял совсем рядом со стеной Белого города – на княжей площади. С одной ее стороны стояли княжьи палаты, окруженные домами дружины. Немного сбоку располагалась конюшня, там стояли лошади витязей* – главных защитников города. За конюшней уютненько приткнулся небольшой трактир с постоялым двором – для торгующих со всех земель мира. На дворе была конюшня, куда Онфимка отправил Незабудку. Сначала он засомневался, что Никиту пустят в зал с людьми, но тому достаточно было мельком бросить свой белый взгляд на трактирщика и его гостей, чтобы те немедленно отвели от него глаза и занялись своими привычными делами.

– Дружище, нам мяса, хлеба и побольше хмельного меда, – распорядился Никита. – Вот уж чего-чего, а меда такого на том свете не сыщешь, надо хорошенько подзаправиться, пока здесь. – И тигроконь то ли заурчал от голода, то ли замуркал от предвкушения скорейшего наслаждения чем-то, пока Онфимке неведомым.

Дочка трактирщика уже шла к столу, держа в одной руке цельную голову горячего хлеба, а в другой – два больших глиняных ковша, наполненных янтарной жидкостью – пьяным медом. Никитка набросился на питье, как будто не видел его много лет, а Онфим с великим благоговением отломил от ароматного хлеба краюху и стал ее есть, вспоминая маму и бабушку и всю большую теплую семью, ужинавшую за огромным деревянным столом. На глаза его навернулись две скупые мужские слезинки, потому что он был уже достаточно взрослым, чтобы не плакать. Трактирщик летел к новым гостям, высоко подняв обе руки и держа в них по подносу, на которых дымилось по куску мяса, только что снятого с ве́ртела. В каждый поднос было воткнуто по ножу с вилкой-двузубицей. Обычный походный ужин торговца или воина показался Онфимке пиршеством. Вскоре тарелки опустели, на никиткиной не осталось даже косточек. Заказали еще по ковшу меда.

Онфимка не имел привычки пить хмельной мед, а потому быстро опьянел и трактир стал слегка расплываться в его глазах. Только сейчас он заметил в дальнем углу какой-то силуэт иссиня-лилового цвета и что-то смутно забеспокоило мальчика. Как будто он должен был что-то вспомнить. Что-то очень важное. «Я что-то знаю про этого человека», подумал Онфимка, пролетая мимо своего стола прямиком под лавку. Глупый тигроконь не с этого света, не знает таких элементарных вещей! Детям нельзя пить хмельные взвары! И вот чем все это закончилось!

***

Когда в следующий миг Онфим снова открыл глаза, было раннее утро и золотое солнце уже начинало скрестись в разноцветные стеклышки окон. Пора было вставать.

Онфим лежал в маленькой спаленке и постель его пахла душистыми травами. На коврике на полу дрых тигроконь.

– Никита! – позвал Онфим и видя, что тот встрепенулся и открыл глаза, продолжил – Я видел человека в лиловом плаще!

– Поздравляю тебя – довольно ехидно сказал недоконь – с этим важнейшим событием в твоей жизни! А я бы хотел еще немного поспать, если ты позволишь.

– Нам нужно срочно его найти, ведь именно про него говорила бабушка!

Онфим вскочил с кровати и кинулся к двери… Ну, то есть, он бы хотел так думать, что стремительно бежит к двери. На самом-то деле он снова неуклюже летел на пол и разбил бы себе лоб, если б не лежал там тигроконь, на мягкую шкуру которого и приземлился мальчик. Никита засмеялся, а Онфим только сейчас понял, что голова его раскалывается, а ноги подкашиваются. Так он за один раз познакомился и с веселым питием хмельных медов, и с тяжким похмельем после них. Кое-как добрался он до кровати и вполз на нее обратно, снова нырнув в воскресающий запах душистых трав. Никита скривил свою вечно недовольную морду:

– Ладно, ладно, пойду, поищу твоего Лилового, а то и правда – не ровен час уйдет дальше куда-нибудь. А тебе сейчас завтрак пришлю сюда.

Вскоре пришла давешняя девочка, дочь трактирщика. В одной руке у нее была большая сковорода с шипящей яичницей и хлебом, а в другой – ковш с ледяным сытом. Онфим накинулся на сыто и пил сладкую, чуть подбродившую медовую воду так жадно, что девочка поняла без слов – можно сразу нести второй ковш. Пока юная трактирщица бегала в погреб, он успел подкрепиться и прийти в себя.

Дверь бесцеремонно распахнулась. На пороге стоял Лиловый, а за его спиной в полумраке расплывалась улыбка Никиты.

– Я готов служить вам, о мой господин! – с порога вскричал Лиловый, склоняясь в поясном поклоне. Говорил он с сильным акцентом, перевирая и коверкая слова, чему Онфимка чрезвычайно удивился, ведь он в первый раз в жизни видел иностранца. Хотя еще больше его удивило неуместное обращение к нему как к господину. Онфим прищурился и сверкнул глазами на Никиту.

– Твоя работа? – с негодованием спросил он.

– Онфим, ты не о том думаешь, – растягивая рот в своей фирменной недоулыбке промурчал тигр в верхней части Никитки. – Давай спрашивай его, зачем он нам нужен! Ты зачем нам нужен, друг? – подтолкнул он в спину лилового незнакомца.

– Зовут меня Луций и состою я на службе у ромейского василевса. Послан к вам в Северные земли для составления карты и описания всего, что увижу. Вот путевая грамота, выписанная в Царьграде*, да вот еще знак к ней, полученный от князя холмгородского Гостомысла, который просит помогать мне всех тех, кто разберет его слово, словен то есть.

Он отвернул полу своего безразмерного плаща, засунул куда-то руку и прямо из плаща достал небольшой кусочек пергамена с яркой сургучной печатью. Конечно, ни единого слова, написанного какими-то неизвестными, но странно знакомыми буквами, Онфим не разобрал, зато смог по слогам прочесть приписочку: «Кто поймет мое слово – помогите ему. Гостомысл». Рядом стояла бурая печать чернилами из дубовых орешков*, на ней был изображен пикирующий сокол – с такими знаками приезжали торговые караваны из Холмгорода и всякий, кто хоть раз был на ярмарке, конечно, такую птицу видел.

– Так значит, ты ученый муж? – спросил Луция Онфим. – А вот это понять сможешь?

Он достал из сумы бабушкину бересту и положил ее на стол, поближе к свече. Луций сел на лавку у стола, из каких-то очередных глубин своего чудо-плаща вытащил круглое стекло на палочке и через него стал внимательно рассматривать карту. Глаза его восторженно заблестели.

– О! Мой господин! Это великолепно! Кто-то раньше меня проделал уже мою работу и составил всю подробную карту Севера сразу на греческом языке! Можно сказать, что работа моя окончена, не начавшись, и я должен буду отправиться домой…

Тут только Луций понял, чем грозит ему этот скромный кусок бересты. Всю жизнь он грезил путешествиями к новым странам и людям, долго составлял Императорский проект описания неведомых земель, год готовился, собирался и ехал в далекую Гардарику – Северную страну городов… И все это напрасно – кто-то уже опередил его. Луций горько заплакал.

– О, дружище, только не это! – вскинул брови немало удивленный Никита. – Господин Фрейд еще не родился, поэтому никто тебе не поможет стабилизировать эмоциональное состояние. Лучше не начинай!

– Луций! – вдруг осенило Онфима. – Мне кажется, я знаю, зачем мне дали эту карту и почему она написана на твоем языке… Ты возьмешь ее себе, как будто ты выполнил эту работу, а сам отправишься в путешествие с нами и поможешь собирать камни! Бабушка сказала, что на карте обозначен какой-то маршрут, по которому мы должны пройти. Сможешь ли ты его прочесть и повести нас по дорогам и рекам?

– О да, мой благородный господин, нет ничего легче для человека с моим образованием и подготовкой. Вот тут – он ткнул пальцем в правую часть бересты – указан Ростов. Дальше стрелы ведут нас в Муром, древний город страны Мурома. Там я еще не был, поэтому с превеликим удовольствием отправлюсь туда с вами.

– Пожалуй, эта идея великолепна, – решил добавить свои пять беличьих шкурок* Никита. – Путешественник-ребенок вызовет повсюду слишком много вопросов. А с этой бумагой Луция мы пройдем в любое место и никто нам ни слова не скажет. Уважаемый профессор, мы нанимаемся к вам в ученики! И выдвигаемся в путь немедленно!

***

Было еще довольно рано, когда наши славные герои двинулись к озеру. Дворец князя находился довольно далеко от центра города, где стояло святилище, куда укрывались мирные жители во время набегов врага. Князь же с дружиной должны были защищать стены Белого города, а потому и жилища их располагались практически у ворот.

На берегу Великого Озера Неро путники привязали к дереву Незабудку и коня Луция, груженного двумя большими переметными сумами. Сами же пошли к лодочкам перевозчиков. За скромные полмонеты удалось взять в аренду приличный кораблик даже с небольшими парусами. Друзья погрузились в него, легкий ветерок надул паруса и Луций ловко направил кораблик к острову. Брызги воды сияли в утреннем солнышке.

Медвежий остров медленно приближался и постепенно открывалось его нечеловеческое величие… Огромные статуи богов были сделаны из ценных пород дерева, Перун и Мокошь в центре с ног до головы покрыты золотом, у других – золотые лики и руки. Часть фигур раскрашена драгоценными красками, покрыта самоцветами и бриллиантами, а также играющим на солнце речным жемчугом. Все святилище было увешано колоколами и колокольчиками, а также нарядным женским шумом, и над озером разливался переливчатый серебряный звон. Мелодия была так приятна человеческому уху, что друзья заслушались ею и им на секунду показалось, что они в каком-то дивном райском саду, где поет множество невиданных птиц.

Причалили у небольших деревянных мостков. Остров покрывал пушистый бурый мох, среди которого была проложена дорожка из струганных досок. Пройдя между огромных статуй, Онфим подошел к камню в центре. Был он красно-коричневого цвета с огненными прожилками. Мальчик в недоумении остановился, не понимая, что же ему делать дальше. Мелодичную паузу нарушил Никита.

– Тук-тук, кто в теремочке живет? – громко сказал он и постучал копытом по камню, так, что во все стороны полетели янтарные искры. Это было слегка невежливо. Предчувствуя наступление чего-то не очень хорошего, Онфимка втянул голову в плечи и зажмурился. Земля под ногами задрожала и начала трястись – сначала едва различимо, затем все сильнее и вдруг вздыбилась вверх, отчего путники, упав, беспорядочно покатились с холма к кромке воды. В ужасе они забрались в лодку и поплыли к берегу, но бывшее спокойным озеро, вдруг забурлило и закипело, и маленькую лодочку закрутило водоворотом на одном месте. С берега донеслись испуганные крики ростовских людей:

– Хозяин проснулся! Бегите к князю!

Онфим как во сне смотрел на то, как огромный остров поднимался все выше, закрывая собой небо и солнце. Наконец, из воды показалась огромная косматая голова. Медведь!

Остров оказался огромным медведем, который встал на задние лапы, поднял вверх передние и заревел так сильно, что во всем городе разом подскочили и снова встали на землю все дома.

– Как посмели смертные разбудить меня?! – ревел Медведь.

Дрожавший от страха и клацавший клыками Никита неожиданно обиделся от такого оскорбления, задрал повыше пушистый подбородок и высокомерно произнес:

– Ну не все тут такие уж смертные, батенька! Некоторых, к примеру, непосредственно с того света отправили и без всякой помощи, заметьте! – тигроконь показал на золотых идолов, теперь совсем не величественно висевших на спине и боках Медведя.

Медведь сузил глаза и протянул огромную лапу к Никите, который, совсем как кот, прижал уши к голове, ощерил зубастую пасть и приготовился защищаться. Но Медведь неожиданно погладил его по рыжей пушистой шерстке, да так приятно, что от неожиданности Никитка муркнул. Луций прижимал к себе Онфима, обнажив длинный нож, который тоже нашелся в каком-то потайном месте его необычайного плаща.

– Что ж, – усмехнулся Медведь, – тогда милости прошу!

Он резко махнул рукой и сжал в ладони сразу всех – и лодку, и тех, кто был в ней.

Стало темно и мир стремительно полетел вниз, голова у Онфимки закружилась и он потерял сознание. Только сильные руки Луция не давали ему упасть…

… Очнулся Онфим в уютном кресле, укутанный в мамин плащ. Напротив горел огонь в веселой, ярко расписанной печке, кипел огромный чайник с травами. Избушка была небольшая, но очень уютная, только в ней совсем не было окон – свет шел лишь от печки, да от нескольких свечей на большом столе в центре.

Медведь стоял у печи и ждал пока закипят травы. Росту он стал обычного, морда его подобрела, глаза светились мягким светом. За столом сидели Луций с Никитой и с аппетитом уплетали какую-то запеченную дичь. Когда чайник закипел, хозяин налил ароматный травень в большие глиняные чашки с нарисованными птичками. Одну из них сунул Онфимке под нос. После трех глотков этого горячего варева, пахнувшего летним лугом и ранним медом, мальчику стало очень хорошо и тепло, все страхи исчезли.

– Ваш приход – и радость, и печаль для меня, – негромко сказал Медведь. – Ведь древнее пророчество гласит, что после того, как мальчик соберет Камни Согласия, великие боги прошлого навсегда утратят свои имена… Меня зовут Бэр*, но уже сто лет я сплю, не просыпаясь, и люди снаружи стали называть меня Медведем, то есть, мед ведающим, пасечником, в общем…

– Бэр! – радостно сказал Онфим. – Бабушка всегда говорила, что мы из рода Бэра!

Медведь прикоснулся длинным загнутым когтем ко лбу мальчика, как будто что-то слушал внутри. Потом крепко обнял его.

– Да, ты мой далекий-далекий правнук. И я должен помочь тебе. Скидавай портки! – скомандовал Бэр. Мальчик ничего не понял, но стал послушно снимать штаны.

– Ты тоже! – сурово сказал Бэр глядя на Луция.

– Зачем?

– Сейчас узнаешь, – засмеялся Бэр.

Он открыл заслонку печи, поставил внутрь огромный деревянный ушат с водой и пригласил:

– Полезайте-ка внутрь! Сейчас я подготовлю ваши косточки к тяжелому пути!

Онфим с Луцием скинули одежду и полезли в печь. Конечно, в обычной человеческой печи взрослые не моются, потому что для нее они слишком большие. Но печь у Бэра была таких размеров, что там поместился бы и Никитка, если бы кони вообще мылись как люди. Но кони не ходят в баню, они моются на реках, а тигрокони вообще не моются, потому что они не от мира сего и их тело не устроено так неудобно, как наше.

В ушате лежали размоченные пучки трав и кусочки мыльных корений. Прогревшись до третьего пота, Онфимка начал натираться травами и мыльным корнем и показал Луцию, как это нужно делать. Луций уже успел привыкнуть к местным деревянным баням, но омовение в печи видел впервые в жизни. На пятом поту стало жарить нестерпимо, ромеин взмолился о пощаде, но заслонка все не открывалась. Почти теряя сознание, римлянин начал кричать и биться в маленькую печную дверку, Онфимка внутри печки громко хохотал над его истеричными дерганиями, из-за которых тот все сильнее пачкался о печную сажу, Никитка снаружи очень сопереживал профессору, а Бэр знай себе приговаривал:

– Нарасти вторая жизнь, уходите беды да болезни! Помоги, Жар, внучку моему, охрани его да друзей его во все время пути, назначенного им!

На седьмом поту Луций окончательно отчаялся и с криком «Помогите!» рыбкой кинулся головой прямо на заслонку. Но именно в этот момент Бэр с другой стороны заслонку возьми да и открой! Профессор вылетел из печи, как стрела из лука, и это было так смешно, что от хохота друзей стало трясти стены избушки. Бэр схватил Луция под мышки и окунул в огромную кадку с холодной водой для ополаскивания. Здесь Луций заверещал как свинья под топором мясника, а веселье остальных участников событий достигло своего апогея – из глаз у них брызнули слезы. Сжалившись, Бэр закинул Луция на верх печи и дал ему широкое льняное полотенце – обсыхать да согреваться, а сам принялся за Онфимку – и его ждало контрастное обмакивание в ледяной ушат, а затем растирание льном.

Когда все были начищены и по второму кругу напоены душистым травнем, Онфимка решился спросить.

– Деда, а как я унесу с собой Камень Согласия, коли он огромный, как дом? Никакая лошадь его не утащит…

Бэр рассмеялся:

– Онфимка, камень – это только видимая часть, поставленная на земле для слабых людей по их скудоумию. Не дано людям видеть почти ничего из реального устройства мира. А за камнями стоят живые боги и многие высшие силы, для которых каменный мир – ну ваш, то есть, мир – не существует. Вот смотри, я прямо сейчас отдаю тебе свою Энергию Любви, а ты ее даже не видишь! – и Бэр снова усмехнулся, но уже грустно.

Онфимка и правда ничего не чувствовал, сидел как камень, и смотрел в мудрые черные глаза Медведя словно дурачок с Торговой площади в базарный день.

– Поэтому я сделал большой камень для людей, чтобы им было понятнее и проще. А для тебя сделаю вот что.

Он протянул лапу, ставшую вдруг длинной-предлинной, к крыше и каким-то чудом достал оттуда огромный камень с янтарными прожилками, который прямо у него в лапе уменьшился в размерах и в конце концов стал маленьким, как мизинец. Камень на глазах обретал форму фигурки – медведя, стоящего на задних лапах, в точности такого, какой был вырезан на отцовой ложке, оставшейся в онфимкиной суме на спине у Незабудки на берегу озера… Глазки медведя сияли огненным янтарным светом. На одном ухе образовалась небольшая дырочка, и сквозь нее проделась кожаная веревочка. Бэр повязал украшение на онфимкину шею.

– У каждого камня, внучек, – продолжил Бэр – есть свой хранитель, и не все они так легко отдадут тебе свое сокровище. Хотя они обязаны повиноваться словам древнего пророчества. Если что, можешь им об этом напомнить. Я не знаю, где находятся остальные камни, как они выглядят и кто их охраняет. Но одно могу тебе сказать точно – фигурка на твоей шее будет притягиваться к остальным осколкам Согласия, и стоит тебе прикоснуться к ним, как они тотчас станут маленькими фигурками, которые наденутся на твою веревочку.

Бэр поднялся и путники тоже засуетились, собираясь на выход.

– Прощай, Онфимка, больше ты никогда не увидишь меня таким, как сейчас – ни облика, ни имени не сохранится в памяти людей. Будут меня звать по-другому и выглядеть я буду иначе, но ты меня узнаешь, я верю! И ты Луций, прощай, храни моего мальчика, и пусть улыбнется тебе в этом удача! Ну и ты, бессмертный, иди, обниму на прощание!

Медведь огромными лапами сгреб всех в охапку, крепко обнял, так что даже Никита охнул, открыл дверь избушки и вытолкнул их наружу. Снова настала темнота, а уже через минуту, с легкой головной болью и тошнотой, друзья лежали посреди острова в большой выемке в земле. Поднимаясь и отряхиваясь, они поняли, что это было место камня, которого больше не было. Со всех сторон на них смотрели боги, и взгляды их были удивленными и печальными…

* Конечно, все мы давно позабыли о некоторых славных профессиях наших предков, в частности, об этой. Краснодеревщиками называли людей, которые умели из грубой неотесанной доски сделать нечто красивое (по-старому, значит, «красное»). К примеру, резные наличники, деревянные узоры на беседки и крыльца, коньки на крыши.

* На всякий случай поясним еще одно слово, обозначающее предмет, который мы больше не видим в окружающей жизни – дранка. В древности, а кое-где и сейчас – это небольшие пластины из дерева или его коры, которые укладываются на крышу друг на дружку, как плоская черепица.

* Стреха – это свисающий край крыши, часто там вьют гнезда птицы.

* «Слоны с клювами», спросите вы? Наши далекие предки, конечно, никогда не видели слонов, а лишь получали рассказы о них из самых разных источников, которые чаще всего были просто запредельной выдумкой!

* Тигроконь – фантомный представитель якобы древнего бестиария. Дело в том, что средневековые бестиарии (книги о зверушках) были заполнены всякими разными причудливыми животными, которые казались тогдашним людям вполне живыми, но только пасущимися не в нашем огороде. Однако, тигроконя там никогда не было! При этом, одновременно в нескольких странах, не сговариваясь друг с другом, люди придумали такой персонаж – в компьютерных играх, в художественных произведениях. Получился «фантомный» герой – которого никогда не было, но он как бы был. В нашей книге он имеет ярко выраженные черты льва с храма Покрова на Нерли и коняшки с ворот Горицкого Успенского монастыря в Переславле-Залесском.

* Шесток – место перед дверцей в горячую часть печи, как бы хозяйственная полка.

* Индрик – мифический зверь с головой и ногами лошади, может даже с рогом или двумя рогами, и телом рыбы.

* Детинец – так в древности называли то, что сейчас мы называем словами «кремль», «цитадель», «замок». Укрепленная часть города в его центре, куда во время опасности прятали самое ценное, что было у людей – ДЕТЕЙ (откуда и название), жен и святое, все, что связано с богами.

* Удивительно, сколь часто мы с вами употребляем выражения «красная линия улицы» и «Красная площадь», не зная их истинного смысла… Слово «красный» означало «КРАСИВЫЙ», а цвета такого никогда не было! Два самых близких цвета были червленый и багряный. И что же прикажете нам делать? Там, где встречается описание цвета, писать непонятное для вас «багряный»? Или там, где встречается Красная площадь, писать Красивая площадь, чем заставить вас смеяться над нашими же предками?.. Пожалуй, оставим все, как есть. Но не говорите, что мы вас не предупредили!

* На всякий случай поясним, что в принципе хорошо многим известное слово «витязь» означает «рыцаря» – всадника на лошади, часто тяжело вооруженного и хорошо защищенного.

* Царьград – так в древности на наших землях называли город Константинополь, ныне именуемый Стамбулом. Сами же жители в то время называли его Новым Римом, а свою страну Римской Империей, но на греческий манер – Василия Ромея. И жители, соответственно, были римлянами или ромеями, а правитель – императором или василевсом. Можно было бы ограничиться простыми названиями – Рим и римляне. Но вы только прочтите по слогам ВА-СИ-ЛИ-Я РО-МЕ-Я – это же просто песня. Почти вся русская книжная культура вышла из ромейской – мы исповедуем их религию (православие, или по-гречески ортодоксия), пишем их буквами, носим их имена, строим в их стиле. Поэтому в полной мере можем считать себя наследниками Ромеи. По-научному мы называем ее Византия, но это условное название появилось значительно позже даже окончания ее существования.

* Чернила из дубовых орешков делались аж до самой середины XX века! Орешки на самом деле совсем не орешки, вот даже максимально далеки эти шарики от орешков – это некоторые насекомые образуют такие коконы на листьях дуба. Сваренные определенным образом, они дают очень стойкий, слегка буроватый цвет. Можно посмотреть на такие чернила, например, на знаменитых рисунках Леонардо да Винчи.

* Беличьи шкурки – пожалуй, одни из самых древних и уж точно одни из самых распространенных денежных единиц древности.

* Много тысяч поколений людей так боялись медведя, что никогда не называли его тем именем, которое когда-то в самом начале времен дали ему первые люди! В конце концов, самое первое имя медведя забыли навсегда, ученым удалось реконструировать только праиндоевропейское название «орктос». Распространенное заблуждение гласит, что таким именем было слово «бэр», вот-де оно сохранилось в немецком, английском языках, а также в слове берлога. Но, увы, это ошибка! Есть все доказательства того, что слово «берлога» во всех славянских языках означало «грязное место», например, им могли обозначить хлев свиньи. А иностранное слово «бэр» происходит от такого же древнего праиндоевропейского слова «бурый», а значит, тоже является заменой истинного названия медведя! Кстати, современное слово медведь – «едящий мед» – такая же замена. Но Влас Комар, когда бы он не писал свою книгу, конечно, еще не мог этого знать! Поймем его и простим.

А вот обратите внимание на то, как еще до самого конца XX-го века люди верили в силу слов. Назовешь «медведя» – придет медведь! Может, стоит почаще говорить слова: любовь, добро, солнце, счастье, здоровье, достаток, дружба, понимание?