Оглавление
Вольфрам Айленбергер. Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929
I. Пролог. Маги
Прибытие Бога
Покоритель высот
Сохраняя спокойствие
Давосский миф
Вопросы о человеке
Без фундамента
Два ви́дения
На перепутье
Где Беньямин?
Лучше провал
Нужна ли моей жизни цель?
Республика в одном лице
II. Прыжки. 1919
Что делать?
Его прибежище
Критические дни
Романтические тезисы
Новое самосознание
Бегство
Превращение
Этический акт
Несчастье без желаний
Иные обстоятельства
Открытые фланги
Мир без воззрений
Первопроходец
Без алиби
Новое царство
Верность событию
Немецкие добродетели
Нелюбимый
В трамвае
III. Языки. 1919–1920
Образно говоря
Венские мосты
Поэтическая точность
Против мира
Три кляксы в Гааге
Картины фактов
Цирюльник
Рассел на лестнице
Почему мира не существует
Под потоком
Замутненный взгляд
Вместе в одиночестве
Два чудака
Опережая миры
Прорыв подлинности
Что-нибудь связанное со СМИ
Птенцы
Задача
Радикальный перевод
Культ и sound
Гёте в Гамбурге
Основной феномен
Воля к множественности
Вперед
Существует ли чистый язык?
IV. Образование. 1922–1923
Мир хижинам
Непривычные задачи
Исследование предусмотрительной заботы Dasein
Воля к буре
Позиционные бои
Дурное соседство
Доброе соседство
Утопия на полке
Исходная точка – миф
Новое просвещение
Через поток
В водовороте
Третий в содружестве?
Гёте в Веймаре
Больше света
Свобода или судьба
Выбор или решение
Разведенная республика
Прыжок искупления
Спасительная трансценденция
Беспощадно
На три четверти понят
Терапия
Сверху вниз
V. Ты. 1923–1925
Идиот
It’s complicated[159]
Гостеприимство
Из Гамбурга в «Бельвю»
Эксперимент со змеей
Туннель и свет
Веймар шатается
Прочные оплоты
Быть событием
Ты, демон[178]
В центре бытия
Тяжесть мышления
Amor mundi
Лечение голодом
Гудбай, Германия
Виноград и миндаль
Отъезды
VI. Свобода. 1925–1927
Красные звезды
Критическое предисловие
Дело для Адама
Работа скорби
Припоминающее слушание
Скорбные тропы
Критический альбом
Палестина или коммунизм
Быть ближе
За работу
Выявление вопроса
Время Dasein
Это молоток: аналитика средств
Буря и ужас
Определенное нечто: заступание в смерть
Гамбургская школа
Скрытый исток
Исходное многообразие
Самоформирование через открытие мира
Что записано в звездах
Устами младенца
Инженеры речи
Список разума
Принцип ответственности
Обморок
VII. Пассажи. 1926–1928
Технический талант
Только для богов
Кружок без наставника
Вам многому еще надо научиться
На грани
Конечная остановка – Москва?
Ад другого
Человек без опоры
Party for one
Открытое море
В центре циклона
Серьезные обстоятельства из франкфурта
Индивид и республика
Новые горизонты
Время демона
После бытия
Основание и бездна
Назад к истоку
Возвращение домой
Головокружительные высоты
VIII. Время. 1929
Свободные спуски
Среди людей
Канун в Мюнхене
Расслабьтесь!
В словесных грозах: давосский диспут
Зализывать раны
Весенние чувства
Трехсотгрошовая опера
The doors
Запыхавшись, сквозь ночь
Газовый свет
Саморазрушительный характер
За сосисками
Турист
Вне школ
Внутренние затруднения
Назад в повседневность
Неаполь в Кембридже
Припоминание с целью
Город слов
За пределы
В заключение
Благодарности
Отрывок из книги
«Не переживайте, я знаю, вы никогда этого не поймете»[1]. Этой фразой 18 июня 1929 года в Кембридже, Англия, закончился самый странный экзамен в истории философии. Перед комиссией, состоявшей из Бертрана Рассела и Джорджа Эдварда Мура, в качестве соискателя докторской степени предстал сорокалетний австрийский экс-миллиардер, последние десять лет работавший по преимуществу учителем начальной школы[2]. Его имя – Людвиг Витгенштейн. В Кембридже Витгенштейн чужим не был. Напротив, с 1911 года и почти до самого начала Первой мировой войны он учился там у Рассела и по причине своей очевидной гениальности, а равно и сумасбродства, быстро стал среди тогдашних студентов культовой фигурой. «Итак, бог прибыл. Я встретил его на вокзале в 5.15»[3], – отмечает Джон Мейнард Кейнс в письме от 18 января 1929 года. Кейнс, в ту пору, пожалуй, крупнейший в мире экономист, случайно встретил Витгенштейна в день его возвращения в Англию. А тот факт, что тем же поездом из Лондона в Кембридж прибыл и старый друг Витгенштейна Джордж Эдвард Мур, много говорит о чрезвычайно тесной и, стало быть, чреватой толками обстановке тогдашних кружков.
Впрочем, обстановку в купе не стоит представлять себе очень уж непринужденной. Ведь и small talk[4], и сердечные объятия Витгенштейну были, по меньшей мере, не свойственны. Венский гений скорее имел склонность к внезапным приступам ярости, а вдобавок отличался крайней злопамятностью. Одно-единственное неловкое слово или шутливое политическое замечание могли привести к многолетней неприязни и даже к разрыву отношений – что неоднократно испытали на себе и Кейнс, и Мур. Тем не менее: бог вернулся! И радость была, соответственно, велика.
.....
Но что отсюда следует? Для Канта эти метафизические загадки, как раз по причине того, что на них нет окончательного ответа, открывают человеку горизонт возможного совершенствования. Они руководят нами в стремлении накопить как можно больше опыта (познание), действовать как можно более свободно и самостоятельно (этика), проявить себя как можно более достойными все-таки возможного бессмертия (религия). В этой связи Кант говорит о регулятивной, или же руководящей, функции метафизического вопрошания.
Эти установки кантовского проекта вплоть до двадцатых годов ХХ века оставались определяющими как для немецкой философии, так и в целом для философии модерна[17]. Философствовать означало, не в последнюю очередь – для Кассирера и Хайдеггера, размышлять в русле этих вопросов. То же касалось и уже упомянутых – скорее логически ориентированных – попыток Людвига Витгенштейна провести четкую грань между тем, о чем разумный человек может говорить, и тем, о чем дóлжно молчать. Правда, терапевтический эксперимент «Трактата» решительно выходил за очерченные Кантом границы. Казалось, что он полагал возможным полностью излечить философскими средствами даже считающееся сугубо человеческим стремление задавать метафизические вопросы, а стало быть – философствовать. Так, в «Трактате» говорится:
.....
