Оглавление
Вячеслав Сорокин. Христианство и эрос
Предисловие
I. Эфемерность блага «любовь»
II. Четыре понятия любви у греков
III. Идеал целомудрия
IV. Гимнотворчество отцов
V. Симеон Столпник
VI. Христианство и чувственное удовольствие
VII. Любовь к миру и любовь к Богу
VIII. Против еретиков
IX. Аргументы отцов
X. Любовь девственниц
XI. «Зверь»
XII. Скопцы и скопчество
XIII. Мария Египетская
XIV. Целибат
XV. Христос – девственник?
XVI. Блаженный Августин
XVII. Сексуальное влечение. Аспекты
XVIII. Камасутра
XIX. Сексуальная свобода
XX. Таинство брака
XXI. Сакральное
XXII. Блаженство как религиозно-этическая категория
XXIII. Крушение идеалов
Об авторе
Отрывок из книги
Христианство как религию и эрос, как основу жизни и источник всего живого связывают сложные отношения. За христианством неслучайно утвердилась репутация религии, двояко относящейся к феномену любви: проповедуя любовь как главную ценность в отношениях между людьми, христианство всегда враждебно относилось к чувственной любви между мужчиной и женщиной, осуждало плотские удовольствия и стремилось утвердить в этой сфере новые правила и новый идеал – идеал воздержания и аскетизма. В обоих случаях усилия не дали результата. У христианства не получилось ни воплотить в реальную жизнь принцип «люби ближнего, как самого себя», ни утвердить идеал добровольного воздержания и аскетизма в отношениях между полами. Дьявол оказался сильнее Христа, а, если выражаться не метафорически, инстинкты и страсти человека оказались сильнее его желания бороться с ними. Впрочем, сам человек никогда не проявлял такого желания. Оно вменялось ему в обязанность христианством, исходящим из догмата об испорченности природы человека. Для самого человека его природа хотя и несовершенна, но не безнадёжно испорчена. Непригодность для жизни и несостоятельность обоих идеалов давно очевидны, но христианство медлит признать это.
Прекрасное и безобразное, злое и доброе по-прежнему неразделимо слиты в человеке. Нет способа отделить одно от другого. Зло видоизменялось, приспосабливаясь к изменениям, которые происходили с человеком и обществом, но остались теми же его масштабы. Недоброжелательности в отношениях между людьми не стало меньше, а доброжелательности не стало больше. Человек не стал лучше, хотя цель христианства состояла в том, чтобы сделать его лучше.
.....
Христианство изначально исходило из того, что природа человека повреждена и нуждается в исцелении. Позже похожую ошибку совершит марксизм, объявивший устами Маркса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, а дело заключается в том, чтобы изменить его»[2]. То есть призывалось к изменению того, что ещё не было объяснено и понято, а все такие попытки отодвигались на задний план как задача второстепенная перед задачей изменения мира. Маркс, обладая, несомненно, недюжинным интеллектом, порой допускал высказывания такого рода, которые заставляли усомниться в наличии у него способности к трезвому суждению вообще. В том, что мир необходимо изменить, христианство и марксизм единодушны, но осуществление этой задачи они понимали различно. Закономерен итог эксперимента, предпринятого обеими религиями – или обеими идеологиями – над не понятой ими и необъяснённой природой человека: были пролиты реки крови и значительно сократилось народонаселение в европейской и азиатской частях планеты, а также, по вине христианства, коренного населения в Южной Америке.
Но совершенно бесплодными усилия христианства по изменению человека не были: человеку была продемонстрирована иллюзорность многих его надежд и представлений в отношении самого себя, что заставляет по-новому, с более глубокой точки зрения посмотреть на вопрос, изменяема ли природа человека. Выводима лучшая порода быков или овец, выводимы породы животных с заданными качествами, и выводимы виды плодов и зерновых культур с заданными качествами, но невыводима порода человека с заданными качествами. Упрощённо говоря, христианство и коммунизм поставили себе целью вывести новую породу людей. Человеку были предложены новые ценности, но он не захотел принять их. В связи с этим возникает вопрос, органически вырастающий из двухтысячелетней практики христианства и семидесятилетней практики коммунизма: нужно ли изменять человека? Не важнее ли для него другое – постичь причины тех неудач, которыми сопровождались все попытки по изменению и «улучшению» его природы? Какие-то выводы он должен для себя сделать из бесплодности этих попыток, и первый вывод, который тут напрашивается: человек неизменяем. Второй вывод, наносящий ещё более сокрушительный удар по прежним представлениям человека о самом себе: человека не нужно изменять. Он уже непрерывно изменяется как существо, как субъект и как объект истории. Он подчинён потоку внешних событий, он реагирует на внешние изменения неизбежными изменениями в себе, и они происходят в точном соответствии с теми требованиями, которые предъявляет ему его каждодневно изменяющаяся жизненная среда. К. Г. Юнг замечает по поводу этого процесса:
.....
