Читать книгу Калки. История одного воплощения. Часть третья - Вячеслав Владимирович Камедин - Страница 1
Часть третья.
ОглавлениеСветлой памяти моего отца…
Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно
Все права защищены, любое копирование преследуется по закону
Не прав лишь тот, кто молчит
Михаил Аксёнов
1.
…вначале было слово… Вика, а ты знаешь, о чём это? – спросил Додик.
Они сидели в тени чёрного саксаула на персидском ковре, растленным прямо на земле. На Вике был розовый сарафан, на Додике только белые плавки. Сегодня было очень жарко. Он сидел в позе лотоса и пил пепси. Витя с Наташей сидели поодаль на полотенце (Вика видела только их голые спины и затылки) и как обычно о чем-то шептались.
– Не-а, – улыбнулась Вика, зная, если Додик о чём-нибудь спрашивает, он спрашивает ни для того, чтобы услышать ответ, а чтобы о чём-то рассказать.
– Ты как-то подошел ко мне, – отрыгнувший и поправив яички в плавках, начал Додик. – Не помню точно, когда и где это было… Кажись, мы шли по синайской пустыне… и имя у тебя было Мойша… Ты мне сказал вдруг «Вначале было слово, и слово это было у бога, и слово это было бог». Я тогда рассмеялся, сказал «что за ерунду бессмысленную несёшь?». Ты усмехнулся и ответил «на первый взгляд, действительно бессмыслица, но это только на первый взгляд…». Помню, уже опустилась ночь над нашим караваном, горели костры, люди нашей банды обсуждали недовольно, ну как обычно, мол зря мы ушли от вод Нила… а ты всю ночь рассказывал мне, как рождалось вселенная.
Ты открыл мне тогда тайну слов, языка людей. До начала не было ничего, даже пустоты. И некое существо вдруг осознало, что желает быть. И решило оно стать. Но его еще не было. И вот как-то поняло оно, чтобы стать сначала нужно дать название… Чтобы предмет появился во вселенной, он сначала должен быть назван… Во вселенной нет ничего, чтобы не имело название…
– Как же так, Додик, ведь есть многое, что-то такое, что мы пока не знаем, что никто не знает, а потом узнает и дает название…
– В твоем вопросе, Вика, уже множество ответов – «многое», «что-то», «то, что пока мы не знаем»…
– Хитро! – задумалась Вика. – Если даже я не знаю, что передо мной, я себе говорю, это какой-то предмет. Так?
Додик кивнул и продолжил:
– Когда ты понял, что, чтобы появится, нужно дать себе имя, ты издал звук восторга «бог». Оно еще ничего не означало, это было простое междометие. Но так как этот звук был первым во вселенной, он и стал именем твоим. И ты появился. Слово «бог» был первый звук в рождаемой пустоте, которому эоны лет спустя один мудрец даст еще одно название – большой взрыв. Это всего лишь хлопок разворачивающейся пустоты, но он стал твоим именем. И осознал ты тогда силу творчество слов. Каждое слово сказанное потом тобой ли, или иным существом, созданным по образу твоему, становился предметом или существом вселенной.
И ты мне сказал тогда, разглядывая звёзды на ночном небе над Синаем, нет во вселенной ничего, что ранее не имело название. Слово произнесенное рождает то, что оно означает. Как родил радостный возглас того , кто впервые выдохнул его.
– Значит, вселенная существует лишь для тех, у кого есть сознание, как Бог и люди, у кого есть язык и слова? – непонимающе посмотрела на Додика Вика. – А как же, ну… например, собаки? – девочка поглядела на дремлющего трехглазого пса.
– У всех есть свой язык, – улыбнулся Додик. Он отвлёкся от разговора, оттянул вдруг плавки и показал Вики пенис. – У меня последнее время на члене чиряки. Наверное, простуда…
– У Вити было такое, – разглядывая фаллос мужчины, сказала девочка. – Мама марганцовкой лечила…
– Надо попробовать, – сказал Додик, убирая член обратно в плавки. – Ты принеси мне марганцовки.
– Хорошо, я попрошу у Инги… Ты не дорассказал. Ты сказал, у всех есть свой язык…
– Да, у всех… Я был давным-давно псом, и … правда не очень много собачьих слов помню. Но Ананду понимаю. Просто в их языке много слов не было, таких какие есть у человека. И они многое не видят. К примеру, у них нет слова «звёзды», и когда я был псом, я и не видел звёзд… да и облаков, кажется, тоже. Собакам не нужно знать ни о звёздах, ни об облаках, поэтому у них нет и слов таких, а нет слов, они и не видят ни звёзд, ни облаков…
Вики еще хотелось о многом расспросить, но тут подошел Витя и с важным видом заявил:
– Мы тут с Наташкой решили поженится…
– С чего это вдруг? – даже поперхнулась Вика.
– Ну, как же она ждет от меня ребёнка.
– А ты случаем не забыл, что и я от тебя жду ребенка?
– Нет, не забыл, – важничал он, скрестив на груди руки. – Но ты ж моя сестра. Как я на вас-то обоих женюсь?
– Ой-ой, падишах. Развёл тут гарем, понимаешь!
Витя и Додик засмеялись.
– Подай лучше руку беременной женщине, ваше величество, – сказала Вика.
Витя помог сестре подняться. Она оглянулась.
– Это я что, не на ковре сидела, – задумчиво произнесла она. – Вить, погляди, у меня жопа не грязная.
Падишах придирчиво оглядел зад Вики.
– Если только внутри…
2.
…я стала бояться этих снов. Мне порой кажется, я просто больная. Душевнобольная. Я понимаю, это всё из-за моей патологической застенчивости. У меня нет друзей. Никогда не было. Ни в школе, ни сейчас в институте. Я и Наташу придумала себе, чтобы хоть немного проверить себя, а способна ли я любить… И эта мысль… ну, о смене пола… она преследует меня, и я знаю почему. Мне всё кажется, будь я мужчиной, я бы могла найти девушку, чтобы и у меня были отношения… хотя бы друг… Я… я, Михаил Николаевич, сумбурно говорю, да?
Ректор журфака ТвГУ добродушно смотрел на Викторию, его студентку. Он очень симпатизировал этой девушки, и чувствовал к ней теплоту. Среди студентов ходили слухи, что он спит с ней; еще бы, такой суровый со всеми, никого не подпускает и не даёт спуску, а тут… Но, у Михаила Николаевича к ней были иные чувства. Жена его десять лет назад умерла, детей у него не было. Женщинами он не интересовался, а вот родительская нежность не была растрачена, и природа требовала своё. Викторию, вот уже полгода он окружил отеческой заботой. Вика сначала боялась, не хочет ли ректор банального романа со студенткой. И только недавно стала открывать ему свои тайны…
– Я вот что скажу, Вика. Вы мне доверили прочитать вашу рукопись, и за это я очень благодарен. Вы говорите, это ваши сны, что вы ничего не придумывали… Я не психолог, я писатель. Я в силу этой специфики не могу судить, насколько вы больны или нет. Я просто вижу гениальный роман, который может стать бестселлером на много десятилетий. Вот, сейчас это две части, и я вижу вы начали третью. Я уверен, что и эти две части уже готовы к изданию, они самодостаточны… Не торопитесь, Виктория, позвольте мне довести свою мысль… А насчет вашего вопроса, стоит ли вам обратиться к психиатру, скажу: гениальность неизлечима, увы. Вам просто нужно перестать боятся своей гениальности…
– Но, Михаил Николаевич, – Виктория вдруг встала, зябко обняла свои плечи и подошла к окну, – в «Калки» я ничего не придумывала, я каждый день записываю свои сны… Я знаю, все они неправда… Я надеюсь, что они неправда… Но, иногда у меня такое чувство, что это всё же правда… И Дмитрий Песков главный сатанист, и всеми уважаемый байкер простой головорез и бандит, и что с президентом должно случится несчастье… Нет, пусть всё это будет неправда. Вы говорите, это нужно опубликовать. Но… но знаете чего я больше всего боюсь? Меня будут потом преследовать всякие блюстители морали. Ведь многое в Калки это извращение и…
– Извращение, говорите, Виктория? После вашей книги я задумался вот о чём. Когда-то я тоже дробил мир на черное и белое, на нормальное и извращение. Но я вдруг всё понял… Как-то я читал Фрейда, да самого отца психологии, и не обратил на одну его фразу никакого внимания. Но она как-то застряла у меня в мозгу, иначе как бы я ее вспомнил? Я полагаю и никто на нее не обращает особого внимания. Он тогда дал четкую характеристику понятию этому. Извращение – это любое сексуальное действие, целью которого не является зачатие. Понимаете, Виктория, любой секс, после которого нет зачатия, это извращение. Не извращенный секс может быть только у супругов два-три раза за всю жизнь, ну сколько у них детей. Любое использование контрацепции, техники сдерживания, и даже простой поцелуй – всё заведомо извращение, потому что после не происходит зачатие. И по сути нет отличия, совокупляется ли мужчина с женщиной или с мужчиной, если не происходит зачатие. На мой взгляд, это слово просто некий устаревший термин, который означает отклонение от цели воспроизводства. И ваша книга помогла бы людям понять это… Во всяком случае, она меня сделала мудрее, я уже не тороплюсь дробить мир…
– Спасибо вам, Михаил Николаевич… – Виктория встретилась глазами с учителем, но ненадолго. – Но я всё же не готова издать. Мне тревожно, я всё время чувствую, что будет неправильным и… даже опасным, чтобы её читали…
– Виктория, не торопитесь. Просто подумайте. Во всяком случае книгу можно подать как произведение жанра параллельной реальности. Я очень хотел бы держать в руках экземпляр Калки. Эта книга бы сделала вас мировой известностью, писателем такой величины как Джоан Роллинг. Знаете, я дружу с главой издательства «Триада» Григорием Розманным, я хочу поговорить с ним. Конечно, тверское издательство слишком мелкий уровень для этого романа. Но у Григория есть выход на издательства Москвы, такие, как например, Эксмо… Не вздыхайте так тяжко, Виктория, – мягко улыбнулся ректор. – я же не сказал, решится на издание Калки прямо сейчас…
– Ох, я всего этого боюсь…
– Это пройдет. Боятся, значит просто делать что-то важное… Кстати, Виктория, я вам хотел поручить одну важную работу…
– Работу? – насторожилась студентка.
3.
…скоро новый год. Уже 24 декабря 2015. Виктория шла по вечерней Твери и размышляя обо всём, о чем они разговаривали с Михаилом Николаевичем: о рукописи, о снах, о его странной просьбе… Если быть честной с собой, она всё же хотела публикаций, чтобы стать знаменитым писателем, быть может, тогда хоть кто-то её начнет любить… Но с другой стороны, её записи все о будущем годе, 2016. Вику не покидало чувство, что всё, о чем там написано, станет сбываться. Грядут войны, многие народы погибнут… И если книгу сейчас опубликовать, не будут ли её преследовать фанатики, узревшие в ней зло?..
Еще Виктории понравилось, как учитель легко рассуждал на табулированные темы, даже признался, что активно сам практикует онанизм, когда приводил примеры в защиту фрейдистской теории… Интересно, он думает… об мне, когда дрочит? Вика улыбнулась, и снова покраснела… Она оглянулась по сторонам, никто из встречных не обращал на сутулую студентку с сером пальто никакого внимания…
…теперь о просьбе. Виктория хорошо знала Веру Грибникову. Не лично, конечно. Она подростком ходила на поэтические вечера Грибниковой в ДК Пролетарка. Вера Павловна, член союза писателей России, председатель тверского союза писателей, член редакционного совета «Новый Енисейский литератор» тогда проводила бесплатные чтения. Её поэтическая звезда очень ярко и быстро вспыхнула: женщина, которая работала простым водителем трамвая, вдруг стала литератором всероссийской величины. Она прославилась своими стихами жалости: она жалела всех, от дворовых собак до брошенных детей… Но это звезда внезапно исчезла с небосклона. Вера Павловна перестала писать и прекратила всякое общение. Ушла в себя, вернувшись на старое рабочие место в депо. Это произошло пять лет назад. Что случилось, никто ничего понять не мог. Михаил Николаевич и Вера Павловна раньше дружили, когда еще жива была его супруга. После того, как он овдовел, он сам на много лет прекратил все контакты. Потом вспомнил про своего друга Веру, даже думал, что возможна близость. Он был как-то влюблён в неё, жена даже ревновала, правда, повода не было… Он разыскал Веру полгода назад, встретился… Она… она очень изменилась, стала странной. Исчезла куда-то женственность, речь стала грубой… Вера узнала Мишу, но разговора не получилось.
Михаил хотел было бросить затею… Но вот уже полгода из головы не уходила идея, узнать, что происходит с женщиной. И – с Викторией он был крайне откровенным – эти новые штрихи в образе Веры, некоторая мужиковатость привлекала его как мужчину, и… Ну, вы понимаете, Виктория? – смущенно улыбнулся Михаил Николаевич. Понимаю, – кивнула Вика и почему-то посмотрела на гульфик брюк учителя…
В общем, Михаил Николаевич просил под видом начинающего писателя попробовать Вики наладить диалог с бывшей поэтессой. Якобы, чтобы о ней написать книгу. И – всё разузнать…
– Девушка, а, девушка, – кто-то вырвал Викторию из транса размышлений. Она взглянула: это был мужчина лет сорока в черном полушубке и вязанной шапочке. Еще на нем были спортивные брюки и армейские ботинки с высоким голенищем. Виктория проходила мимо супермаркета Магнит, и решила, что это грузчик… почему-то. – Девушка, вы не скажете который сейчас час. Очень будете любезны…
– Двадцать два тридцать, – ответила Виктория.
– А вы не могли бы мне помочь? – спросил мужчина.
– Чем?
– Вот здесь… за магазином… – он как-то нервно дрожал, Виктория подумала, что ему просто холодно… – За магазином… так скажем, я работаю… у ящиков де… деревянных… И… и я хочу показать…
– Что? – не понимала девушка, у нее до сих пор крутились мысли о Грибниковой.
– Мне просто нужно… кое-что показать… Вы меня не бойтесь, милая девушка. Я просто… просто покажу…
– Я не боюсь, – простодушно сказала Виктория.
…они зашли за угол. Прошли мимо кустарников. Вышли на безлюдную площадку, окруженную высоким забором. Здесь была большая металлическая дверь с надписью СКЛАД. Над ней горел фонарь. Мужчина остановился, повернулся лицом к Виктории.
– Показать? – весь спросил он.
– Да… а что?
Ни слова больше не говоря, он расстегнул полушубок и быстро спустил брюки с трусами до колен. Больше он ничего не делал, просто выпрямился и пожирал глазами лицо девушки. Вика быстро догадалась, что он эксгибиционист. Она не встречала раньше таких людей, но не испугалась. Она смотрела на довольна крупный член, который покачивался и понемногу увеличивался… Виктория смотрела с завистью, именно о таком она и мечтала… но, чтобы у нее между ног он покачивался, и рос из её тела… Мужчина же был поражен, до сих пор реакции девушек были предсказуемы: кто-то убегал, кто-то кричал на него, матерился, кто-то и бил… Эта же просто смотрит.
– Вы не убегаете? Вам… вам… нравится? – робко спросил эксгибиционист.
– Красиво, – равнодушно ответила она.
– Я… я могу еще его потрогать… хотите?
– А вы сами хотите?…
…вместо ответа он стал онанировать… и почему-то Виктории почудилось, что сейчас за супермаркетом она стоит напротив Михаила Николаевича, который дрочит на свою студентку… И это наваждение прошло, когда мужчина стал кончать. Нити спермы набросали узор свой на рукав пальто Виктории. Потом…
… для Вики это было удивительным. Мужчина вдруг расплакался, натягивая штаны и запахивая шубейку.
– Вы… вы прекрасная… спасибо вам, – бормотал сквозь плач он. – Вы единственная такая… спасибо вам… вы меня не прогнали…
…и он быстрым шагом стал уходить. Когда он скрылся за кустами, Виктория поглядела на рукав. Сперма сверкала в лучах фонаря. Она понюхала… увы, эта жидкость ничем не пахла. Оглянулась, не видит ли кто, и… прикоснулась кончиком языка…
4.
Виктория не ожидала… и даже удивилась такому быстрому положительному результату, когда набрав номер Веры Грибниковой и разговаривая чуть больше трех минут, вдруг услышала «вы можете приехать». Вернее, Вера Павловна сформулировала иначе, она сказала «если вы девушка, мы можем с вами встретится»… Очень странное условие! Почему именно девушка? Да, поэтесса эта загадочна. Вику удивил еще… весьма незначительный момент… который другой бы человек, быть может, и не заметил… Но Вика часто подмечала «случайные оговорки», считая, правда свою способность негативным результатом одиночества. У Веры Павловны в нескольких предложениях проскользнуло вместо женского рода мужской, как это обычно делают азиаты не хорошо владеющие русским языком. Вера Павловна сказала вместо «я и сама хотела бы поговорить» «я и сам хотел бы поговорить…». Конечно, это мелочь, человек пять лет не с кем не общался, но… но она же ходила на работу, слышала родную речь…
Еще насторожила просьба одеться поскромнее, длинную юбку или лучше брюки и закрытую блузу… Конечно же, у Виктории больное воображение, а логика вообще больная (как она любила говорить о себе), однако очень уж напрашивался один вывод. Первое: в Вере Павловне много слало мужского, она стала одеваться, выражаться как мужик, по словам Михаила Николаевича. Второе: узнав, что корреспондент девушка, просит одеться не броско – явно не желает соблазнения. Третье: Виктория сама мечтает быть мужчиной, и в будущем планирует сменить пол… Вывод: пять лет назад Грибникова стала мужчиной.
Логично? Не совсем… Для чего? По глубокому убеждению Виктории, если человек что-то делает со своей внешностью, тем более так кардинально, то делает это для другого. Ну, смысл, к примеру, набивать тату, если её не будешь демонстрировать? И пол меняют люди, чтобы понравится определенным людям, найти любовные отношения… А здесь – сменить пол и оставаться в своем городе, не искать романтического партнера, и вообще уйти в затворники… Нет, не логично!
– Да, не логично, – согласился Михаил Николаевич, когда Виктория рассказала свои фантазии.
Она была в гостях своего преподавателя. Сейчас он задумчивый стоял к студентки спиной у окна. Он очень обрадовался новости и не меньше самой Вики удивился такому скорому приглашению.
– Да, это всё моё желание быть мужчиной, – выдохнула печально Вика. – Я проецирую его на каждую женщину…
– Виктория, вы не обидитесь, если я спрошу зачем? – преподаватель обернулся. Он был в халате поверх спортивных брюк, и очень напоминал позавчерашнего встречного эксгибициониста. Вика гнала от себя ожидания, что и он вот-вот распахнет халат…
– Я… я хочу чтобы меня полюбила девушка…
– Какая?
– Любая… я еще не встретила такую девушку…
– Вас не привлекают мужчины? – Михаил Николаевич подошел и сел рядом с Викой на диване.
– Я их не привлекаю, – ответила Вика, не возражая ничуть тому, что преподаватель сейчас положил ладонь ей на коленки.
– Вы думаете, вы некрасивая?
– Может быть, и красивая, – пожала плечами она. – Дело не в этом… Я не знаю, как объяснить только… Во мне нет чего-то, что есть в других женщинах. Чего-то такого, что бы манило мужчин…
– Простите, скажу, наверное, грубо… Но мне кажется, у вас просто комплекс неполноценности, – сказал он, поглаживая коленки. – Вы красивая, юная девушка, и маните так же как и все…
– Вы меня утешаете, вы такой добрый…
– Нет, я не вру. Я же сам мужчина. И скажу честно, вы меня маните и… и возбуждаете. И… и будь я моложе лет эдак на двадцать, то…
– Я вас возбуждаю? – захихикала Виктория.
– Да… даже очень… – мужчина скользнул ладонью выше колен…
– Спасибо вам, – поднялась вдруг Вика, – Вы очень добрый человек и очень хороший психолог. Я поняла, что сейчас вы хотели использовать какую-то технику из психотерапии… (девушка расхаживала, а мужчина недоуменно глядел, думая, какая же мощная сейчас эрекция). Я вам благодарна за попытку проработать сейчас мой комплекс, но… Но я не думаю, что так всё просто…
– Не так всё просто, – невпопад повторил мужчина, которому уже было стыдно, что пытался только что соблазнить… друга.
– Я пойду, Михаил Николаевич. Завтра трудный день, и признаться мне тревожно… Хочу подготовиться…
Виктория и не заметила, что преподаватель ничего не сказал, заторопилась и вышла из квартиры, оставил его сидеть на диване. На лестничной клетки, она вспомнила, что с ней была сумочка. Вернулась…
…Михаил Николаевич стоял вполоборота к окну. Халат был скинут, брюки спущены… Он вытягивал шею, что-то высматривая за окном, быть может, не вышла ли она из подъезда… Рука поступательно массировала набрякший член… Он очень красиво онанировал… Как можно охарактеризовать это – «красиво онанировал» – Виктория не знала, но она затаив дыхание, зачаровалась… Потом опомнилась, на цыпочках прошла, взяла сумочку, и как мышка вышла. Спускаясь по лестнице, Виктория думала, какой же хороший человек Михаил Николаевич, добрый, красивый и… чистый сердцем.
5.
…я верю в веру. Я верю только в существование веры. Существование всего можно опровергнуть, но нельзя опровергнуть существование веры. Можно отрицать существование Бога, но нельзя отрицать веру в существование. У людей нет знаний, кроме веры. Однажды я прозрел, я вдруг понял, что всё что знаю о Боге, о мире, о вселенной, я узнал от человеческих существ. Ни одно иное существо мне об этом никогда не говорило. Ни кошки, ни собаки, ни облака… И каждое человеческое существо узнавало от таких же человеческих существ. И понял я, все они делятся друг с другом только верой, что они что-то знают. И открыл я для себя тогда, что единственное, что есть у человека, его вера. Он может только верить во что-то. И не так значимо во что, как невероятно значима сама вера. Не имеет значения есть ли Бог, как невероятна значима вера в Него…
Виктории вдруг надоела слушать этого адепта новой религии, как сам себя назвал средних лет мужчина, которого она встретила в подъезде дома, где снимала однокомнатную квартиру. Мужчина вручил сначала ей книжечку с названием «Агностицизм – новая религия», потом стал с горящими глазами изливать проповедь своих инсайтов. Он, конечно, дурачок – как мысленно охарактеризовала Виктория, – но ей всегда занятно было остановиться и выслушать. Как она до сих пор не угодила в секту, к примеру, иеговистов, которые толпами бродят по Твери? Да очень просто – у Вики не было потребности в «духовном». Её желания были «земными», она хотела любви и чтобы любил её человек, простой, земной человек…
…оставив глянцевую книжку в прихожей, она заперла входную дверь. Сегодня отчего-то болели плечи. Не сильная боль, просто усталость. Проходя мимо зеркала – в которое девушка не любила смотреть – бросила взгляд на чёрный пакет. Посылка из интим-магазина пришла еще три дня назад. Она сходила на следующий день на почту, получила её. Положила на обувную полку под зеркалом… И до сих пор не открывала. Сняла пальто, разулась. Прошла в комнату. Разделась до трусиков. Виктория собиралась в ванную. Трусики она снимет там… Проходя опять мимо зеркала, Вика всё же посмотрела на себя. Она никогда не брила ног, подмышек, лобок. Не видела в этом нужды. Мысленно похвалила себя за маленькую грудь, так похожую на мужскую, и вошла в ванную комнату, решив, что после поглядит, что там прислали.
…под душем девушка немножко поиграла с клитором. Было приятно, но оргазма не хотелось, и Вика быстро ополоснулась и выключила воду. Набросив халат, вышла, подобрала по пути посылку и прошла в комнату…
…почти как настоящий, задумчиво улыбнулась она, разглядывая… и такой крупный… Неужели у мужчин может быть такой? Виктория месяц назад по интернету заказала страпон. На трусиках-ремнях телесного цвета; она когда выбирала, старалась подобрать цвет под свою кожу. Фаллос и яички с имитацией лобковых волос… Сбросив халатик, сопя от возбуждения, Вика надела… Подбежала к зеркалу… Покрутилась… Встала боком, и долго разглядывала себя…
В какой-то миг стало казаться, что она и вправду мужчина. Взяла пальчиками фаллос и поводила по стволу, как это делали мужчины: и тот за магазином, и её препод. Даже вообразила, какие могут быть ощущения от того, что дрочишь… Вот… вот сейчас она почувствует, нужно только со всей силы желания постараться, и…
Виктория отпустила фаллос. Побрела опять в комнату. Он раскачиваясь, ударялся о бедра… Села и… расплакалась.
– Наверное, никогда… – вслух прошептала она. И вдруг…
…и вдруг в её голову пришла безумная идея! Сейчас, не снимая страпон, одеться как мужчина и выйти на улицу. О, да! Выйти на улицу мужчиной! Пусть пока что фальшивым. Актёрским травести, но – мужчиной! И ходить по улицам города, ощущая что в штанах фаллос…
6.
– Чем могу я быть вам полезной? – спросила милая девушка блондинка, на бейдже которой было написано «Марина. Главный редактор редакции №5. Non-fiction», когда Михаил Николаевич Ковач пришел в издательство «Триада».
– Мне бы повидаться с Гришей…. – задумчиво произнес преподаватель Виктории, потом спохватился и поправился: – с Григорием Розманном…
– Григория Абрамовича нет. И в это году его не будет…
– Как?
Марина поразилась реакции этого пожилого мужчины. Его губы задрожали…
– Вам Григорий Абрамович кем-то приходится?
– Мы очень тепло дружили с Абрамом Розманном, отцом Григория. И с самим Гришей… Так вышло… мы с Григорием не виделись пять лет, – рассказывал Ковач, не понимая сам, зачем он говорит это незнакомой девушке. – Я был в глубокой депрессии… у меня умерла жена. Я… я хотел бы повидаться с Гришей…
– Григорий Абрамович сейчас заграницей. Не спрашивайте где, нам запрещено говорить.
– И я… не смогу с ним пообщаться? – упавшим голосом спросил Михаил Николаевич.
– К сожалению, нет…
Ковач вышел из редакции №5 и пошел вниз по лестнице…
– Мужчина, подождите! – кто-то окрикнул.
Ковач обернулся. Какой-то молодой парень бежал по ступенькам.
– Мужчина, вот держите, – манерно произнес этот парень в лосинах и с крашенными волосами.
На клочке бумаги был номер телефона и имя Марина.
– А вы меня не помните? – спросила Марина, отпив немного шампанского. Они сидели в уютном кафе на Трёхсвятской. Было начало десятого вечера. Ковач покачал головой, пытаясь вспомнить эту блондинку. – Вы вели у нас курс зарубежной литературы. Правда, всего полгода. И прошло уже… много-много лет, – улыбнулась Марина. – Не хочется считать… Я вас тоже сразу не узнала, простите. Хотя… хотя вы мне очень нравились…
– Не могу припомнить, – пожал плечами Ковач. – К сожалению…
– Вы ушли, а я вас вспомнила… Я не знала о вашем несчастье, и что вы болели… Мне очень вас жаль…
– Спасибо, Марина…
– Мне хочется вам помочь, – продолжила после глотка девушка. – Григорий Абрамович уже два года управляет издательством дистанционно, по средством телемоста. Мы, сотрудники, не просвещенны в детали, что заставило Григория Абрамовича покинуть родину и скрываться заграницей, но, видимо, на то есть весомые причины… Я могу, когда будет очередной сеанс связи, поговорить с ним о вас. Если он даст добро, то вы придете и поговорите с ним, или же… я думаю, это возможно, Григорий Абрамович может связаться с вами через скайп. У вас есть дома компьютер с выходом в глобальную сеть?
– Да, конечно…
– Знаете, Михаил Николаевич… а мы с вами друзья по несчастью, – грустно улыбнулась Марина. – Я тоже была в тяжелой депрессии. Только год как перестала пить препараты…
– Что у вас случилось?
– Давайте не будем об этом, – попросила она, положив ладонь на его предплечье. – Сейчас не будем и здесь… (она оглянулась по сторонам). Я совсем отвыкла от общественных заведений, так неуютно под взглядами людей… Михаил Николаевич, вы бы могли сейчас пригласить меня к себе?
7.
– Михаил Николаевич, вы сегодня такой рассеянный! – захихикала Виктория. – Говорят, сегодня весь третий кур получил зачеты по вашему предмету…
Виктория зашла на кафедру поговорить с ним. В кабинете Ковач был один, он сидел на подоконнике и мечтательно разглядывал березу за окном. Ширинка была открыта; на профессоре были белые плавки.
– А? Что?.. Мы о чем-то говорили, Марина?
– Ага! Я поняла! – засмеялась Вика, плюхаясь на кресло.
– Что вы поняли? – недоумевал мужчина.
– Профессор, у вас роман…
– С чего вы это взяли? – Михаил Николаевич попытался построить на лице строгость.
– Дедукция! Вы меня сейчас назвали Марина, это раз. Два: вы весь день порхаете с видом влюблённого. Три: весь курс на халяву получил зачеты… И четыре… правда, это незначительная деталь… у вас белые трусики…
– Ой, прошу прощения! – вскочил с подоконника он, быстро застегивая ширинку. – Я вас смутил…
– Нисколько, – улыбнулась Вика.
– Ну, хорошо, – сказал Ковач. – Три аргумента я понимаю, а четвертый как может утверждать вашу гипотезу.
– Очень просто. Мужчины не носят женских трусиков. Так что, дружище, полагаю у вас была бурная ночь!
– Вы ревнуете?
– Я? – делано удивилась Виктория. – Почему я должна ревновать, вы же мой друг? Я просто задумалась, идти ли мне к Грибниковой, ведь через час она мне назначила встречу?
– Что значит, идти или нет? – вдруг охватила тревога профессора. – Конечно, идти… Вы обещали… Да? Вы же пойдете?…
– А как же та женщина, с которой вы встречались?
– Ну, это не то… – смутился как мальчик пожилой профессор и отвернулся к окну. – Это совсем другое… Это, ну…
– Небольшая интрижка, – сказала за него Виктория. – А она красивая?
– Кто? – не понимая, обернулся Михаил Николаевич.
– Ну, эта… Марина…
– Виктория, давайте… в общем, не будем, а?
– Ох, совсем я вас засмущала… Я до этого говорила, что через час встречаюсь с Верой Грибниковой, – снова попробовала вернуть в реальность влюблённого профессора.
– Да-да, Виктория… вы постарайтесь вызвать её на откровенный диалог…
– Вряд ли у меня это сегодня получится, – скептически выдохнула Вика, подымаясь. – Я думала обо всём, и… мне так кажется, лучшей стратегией будет запастись терпения и ждать пока она сама всё не расскажет. Я просто представила себя на месте Веры Павловны, чтобы я чувствовала после стольких лет затворничества…
– И? – Ковач опять присел на подоконник, и снова ширинка разошлась, наверное, молния слабая…
– Мне было бы о-очень тревожно, – растянула Вика, разглядывая гульфик преподавателя. – Мне бы хотелось безопасности от человека, с которым я общаюсь.
– Да, вы правы, – кивнул профессор.
– Ну… я, наверное, пойду… Думаю, заскочу в магазин купить тортик. Не с пустыми же руками идти в гости…
– Ах, да! Я ротозей! – спохватился Ковач и бросился к пиджаку, который висел на спинке кресла. Достал из кармана портмоне. – Вот… Вот здесь деньга…
– Не надо, Михаил Николаевич, у меня есть…
…Виктория задумчиво шла по лестнице. Сейчас она довольно бесцеремонно говорила с Михаилом Николаевичем (как ей самой показалось): шутила «слишком» остро, заставляла чувствовать себя неловко, и… даже обесценивала. А ведь до этого дня их общение было верхом деликатности. Что с ней? Нет!… она не ревнует. Эта мысль смешна. Она не может ведь ревновать его? Он во-первых её друг, а во вторых он – мужчина. А Виктория запретила себе думать о мужчинах, и этот запрет должен работать как выключатель таких чувств. Скорее всего, это тревога всё перед встречей с поэтессой (женщиной!), а как известно, юмор и обесценивание – банальная защита психики от тревоги. Всё просто!… а всё же, поглядеть бы на эта Марину…
…дверь открыл мужчина… Почему мужчина? Кто он? Вера Павловна ведь говорила, что дома будет одна… да и живет она одна, всегда одна… сухопарый, высокий, с длинным лицом и большими глазами, над которыми нависли тяжелые веки. Быть может, именно тяжесть таких век раздавила в глазах радость, превратив навсегда в грусть… Короткие волосы ёжиком, торчащие уши. Руки длинные, худые, мосластые… Он был в широких драповых брюках и белой футболки… Хотя не он – она. Виктория перевела взгляд с лица на грудь, под футболкой без лифчика была женская крупная грудь. Это была сама Грибникова.
– Вы Виктория? – спросила Вера Павловна грубым прокуренным голосом, и не дожидаясь ответа, повернулась и пошла в комнату, сказав: – Проходите…
– Присаживайтесь, – сказала Грибникова, указывая на старенькое кресло возле журнального столика, заваленного всяких хламом, поверх которого стояла пепельница. – Я хочу сразу оговорить следующее. Мне девушка нужно только одно (Грибникова взяла пепельницу, перенесла на диван, сама села и закурила). Чтобы вы были со мной откровенны и честны. Тогда я буду с вами говорить. А мне хочется поговорить. Хоть с кем-то… (Виктория молчала, её пугал это человек чем-то, что она сама и не понимала пока). Я знаю от кого вы пришли…
– От кого? – удивилась Вика, ведь она говорила поэтессе, что хочет написать о ней книгу, но не говорила, что кто-то послал её.
– Этот человек, – выдохнула Вера Павловна с дымом, – представился как писатель Ковач Михаил Николаевич, сказал, что дружил с Грибниковой когда-то… Говорил, что может мне помочь. Но мне не нужна помощь… по крайней мере, от… от бывших друзей Грибниковой (Виктории показалось странным и необычным то, что о себе поэтесса отзывается в третьем лице).
– А что вам нужно? – набралась смелости Виктория.
– Разговор… только разговор, – как-то нервно ответила поэтесса, разглядывая Вику с головы до ног какими-то жаждущими глазами, словно испытывая вожделение. – Возможно, кроме разговора еще кое-что… но это будет зависеть от разговора. Как мы договоримся…
Виктории стало сейчас страшно от этой двусмысленности.
– О… о чем договоримся? – напряженно посмотрела Вика.
– Мне нужен человек… девушка… Да, девушка… Мне вовсе не нужен мужчина… Да, только не мужчина… (Вера Павловна загасила сигарету, походила по комнате…) Вы, милая девушка, не пугайтесь, – остановилась она на середине. – Я не причиню вреда. Нет. Я просто одинокий человек. Я давно не говорил не с кем. И очень хочу, чтобы… Мне очень нужно, чтобы кто-то был рядом. Я устал от напряжения…
Виктории резало слух то, что женщина говорит как мужчина: «не говорил, устал…».
– Какого напряжения?
Казалось бы, простой вопрос, но Грибникова смущено отвернулась.
– Вы должны понимать о каком напряжении я сказал, – произнесла она подергивая плечами. – С годами оно всё сильнее и сильнее, когда ты одинок…
– Сексуальное? – спросила и тут же пожалела Виктория. Потому что Грибникова вздрогнула всем телом. – Знаете, – сказала Вика, подымаясь, – я пойду. Вы меня пугаете. И я… я не лесбиянка…
– Нет! Останьтесь! Прошу вас, – жесткость вмиг слетела; сейчас это был жалкий, с дрожащими губами и полными слёз глазами человек. – Простите, что я вас напуган… Вы не поняли… Вы… вы совсем не поняли (у Веры Павловны подкосились ноги и она села на диван). Да, мне нужно… но… но вы… но вовсе не обязательно (она вся дрожала). Мне нужен сейчас собеседник, чтобы я мог всё рассказать… Когда вы выслушаете всё, вы решите… Не уходите, умоляю…
– Хорошо… Только не плачьте, Вера Павловна… Всё же хорошо, – Виктория снова присела, не решаясь подойти.
– Еще, – выдохнула поэтесса, успокаиваясь, – не говорите ничего этому писателю Ковачу.
– Мне нужно будет ему врать?
– Не нужно врать… просто не говорить…
8.
…Лёшенька, а давай красиво оденемся, чтобы встретить новый год, – сказала Надежда Сергеевна. – Я на тебя надену тот костюм… ну, помнишь, который дорогой? А сама надену новое платье…
Надежда Сергеевна подошла к сыну, который молча смотрел на метель за окном… В Мурманске уже полмесяца была метель, и Алексей злился: из-за погоды мама давно не выводила его гулять, и он не видел лиц прохожих. Он умирал от скуки. Да еще… последнее время хотелось… даже мысль об этом смущала Алексея, которому на следующих год уже тридцать. Но у него этого никогда не было… а как будет? Всю жизнь он провел в этом кресле-каталке… Мама хорошая, добрая, честная, и… Какая же глупость приходит иногда в его голову, поговорить, может быть она с ним, ну… Или кого-нибудь попросит с ним за деньги… У них правда нет денег. Они живут на две пенсии. Он получает по первой группе инвалидности двенадцать тысяч. Мама ушла на пенсию с вредного производства. Ей сейчас сорок восемь, и она получает семь тысяч. Итого девятнадцать. Огромные деньги, чтобы кое-как сводить концы с концами живя в городе. Нужно платить за жилье, ему нужны лекарства, и маме нужны лекарства после стольких лет убивания здоровья на химкомбинате… Он сейчас отвернулся потому, что с вожделением посмотрел на маму. Он была в халате и возбужденно бегала по квартире, как обычно делала перед новым годом. Она всё еще верила в чудеса… Халат хлопал полами, и Леша «случайно» увидел её бедра. Белые, с синяками – видимо от его коляски…
– Ну… поедем переодеваться? – подошла мама к нему.
– Зачем? Какой смысл? – грустно сказал Алексей. – К нам всё равно никто не придет…
– Как же не придет? – задорно произнесла женщина. – Придет тигр!
– Тигр? – изумленно посмотрел снизу-вверх он на маму.
– Да! Две тысячи десятый год – год тигра! Мой год, и значит, у меня в этом году все мои желания сбудутся! Ох, я столько-престолько загадаю. Всего-всего…
– Мам, это всё чушь! – уныло сказал он… и не смог себя сдержать, положил ладонь на коленную чашечку мамы.
– Нет! Это всё правда! Нужно верить только. Очень-очень верить,– воодушевленно говорила она, не замечая манипуляция с ногой.
– Что толку? Я три года изучаю магию и эзотерику, и мне это ничего не дало… Я думаю, брошу.
– И бросай, конечно. Я говорила тебе, магия до добра не доводит. Надо просто верить в Бога… – женщина улыбалась и гладила по голове сына.
– Это тоже хрень. Вся эта религия, весь этот бог – хрень… – Алексей вдруг так сильно заволновался, что стало больно в груди, когда хотел ладонью провести по бедру мамы выше, и поэтому убрал руку.
– Не говори так. Это не хорошо, – пожурила Надежда Сергеевна.
– Мам, я хотел с тобой поговорить… серьезно… – вдруг набрался он смелости. – У тебя же… тоже давно нет мужчины… и…
Зазвонил телефон. Мама побежала в прихожую.
– Гад! Сволочь! Ничтожество! – зло бил себя по коленям не ходячих ног Алексей…
… пятое января две тысячи десятого года, – почему-то вслух произнес Алексей, когда покатил из прихожей в комнату. Он печально огляделся. Будет сейчас еще тоскливее: мама нашла подработку… Да, конечно, лишние шесть тысяч на дороги не валяются. Но теперь он будет пять дней в неделю один до семи-восьми вечера. Он подкатил коляску в компьютеру. Включил. Играть в игры не хотелось…
А вот интернет-зависимость, подумал он, разве может быть такое? Ну вот, он побродил пятнадцать минут по интернету, и ему надоело. Ему не интересно. Придется зайти в танчики. О, да, там он почти статист. На два часа почувствовать себя полноценным… Больше двух часов он устает… Бои сегодня не шли. Кидало к командам нубов, раков… Не интересно всегда проигрывать… Алексей задумался, глядя как догорает его танк, он столько раз уже повторил сегодня фразу «не интересно», что она вросла в его мозг и пустила корни. В самом деле, её можно присовокуплять к любой другой, и она не будет никогда терять актуальности. Эта фраза равнозначна жизни… Он вышел из игры. Открыл опять браузер.
Зашел на сайты магов. Автоматически скачал пару книг Гурджиева, сохранил на жесткий диск. В папки было уже пятьдесят книг по магии. Десять из них он прочитал. Сегодня внимание совсем было рассеянное, открыв книжку, Алексей не понял ничего из пары первых предложений. Закрыл, стал щелкать по страницам сайта, злясь на всплывающие окна с рекламой. Рекламировали какой-то сайт знакомств. Алексей никогда не заходил на такие, да и в соцсетях его нигде не было. Почему? Он не анализировал никогда свои чувства, а если бы анализировал, то, быть может, сказал, что боится отвержения…
…но случилось непредсказуемое: щелкая очередной раз, чтобы закрыть рекламу, он «переместился» на сайт знакомств…
– Виктория, в тот день я для себя сделал два глобальных открытия. Первое, что секс можно довольно легко заполучить. Это сайт звал, давал эту возможность. Обещал, что секс будет прямо сегодня. А я хотел, безумно хотел секса. Мне собственно не нужна была любовь. Меня любила мама, я её, и этого мне достаточно. А секс… И вам покажется забавным, мне тридцать, а я и не знал, что секс может быть ни только между мужчиной и женщиной. Оказалось, и между мужчинами. И как я сразу сообразил, его добиться легче. Я слышал, конечно же, слово пидарас, но никогда не задумывался о его значении. Я полагал, это просто обзывательство, ну типа дурак. Второе открытие, что я трус. Моя самооценка рухнула мгновенно, обрушилась и задавила меня грудой самоунижения. До этого дня я думал о себе, что я калека, урод, несчастная, никому не нужная целка, но никогда я не думал, что я трус. У меня всегда самомнение как о смелом человека было… А здесь, я не на шутку перепугался. Вот, казалось бы, зарегистрируйся на этом сайте, сделай анкету. И… там столько людей, и женщин и мужчин, что вероятность огромна. А я три дня боялся щелкнуть на кнопку регистрации…
…я зарегистрировался на четвертый день. Хоть я и трусливое ничтожество, но жажда секса была невероятно сильной. Я больше не хотел онанировать, я хотел трахаться… Первую неделю я только и делал, что «ползал» по сайту «молчуном». Так там называли пользователей, которые только заходят на страницы других, но не заводят диалога. Иногда мне писали, я не отвечал. Увидев сообщение, я панически закрывал сайт. Меня всего колотило, я покрывался потом. В груди было больно, и мне приходилось пить свои таблетки..
– Понимаю ваши страхи, – сказала Виктория, смотря как немного трясутся руки у Веры Павловны, когда она остановила свой рассказ, чтобы закурить. – Я тоже обхожу стороной интернет, меня нет ни с соцсетях, ни на сайтах знакомств. Я уверена, там лишь мошенники и сексмоньяки…
– На одного такого я и нарвался, – грустно усмехнулась Грибникова. – Встреча с этим уродом отбила охотку включать компьютер на целый месяц.
– Расскажите…
– Ты сегодня какой-то возбужденный, что с тобой? – спросила Надежда Сергеевна, подойдя чтобы поцеловать перед уходом на работу.
– Плохо спал, – буркнул Алексей.
– Почему? Что-то тебя тревожит?
– Ничего меня не тревожит, – грубил он маме. – Смотрел перед сном порнуху, вот и возбужденный…
Мама вздрогнула. Лёша сегодня явно заговариваться, такое сказать маме. Отругать бы его, но не стоит, она уйдет и будет переживать. Напротив, она сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться.
– Надеюсь, ты не часто смотришь такое? – решила перевести в шутку мама.
– В первый раз смотрел. Мне понравилось. Я даже кое-чему научился…
– Ох, ты проказник, – рассмеялся женщина, чувствуя как напрягаются у самой вагинальные мышцы. – Чему там можно научится-то? Рассмешил…
– Там один мужик сам себе удовольствие делал. Рукой. Я пробовал, ночью…
Мама задумчиво посмотрела на сына. Зачем он это сказал сейчас? Ведь она знала, он онанировал с тринадцати лет, она даже видела. Теперь говорит, мол, только попробовал…
– Я рада за тебя… – Алексей не ожидал, что мама так скажет, да и она сама тоже. Но эта фраза оборвала эротическую игру и сделала её бессмысленной.
Мама ушла. Алексей глянул на часы. Было восемь утра. К одиннадцати должен был прийти Колян, как сам себя назвал сорокалетний мужчина на сайте знакомств, с которым Лёша вчера переписывался. В общении, правда, тот был слишком груб, и Лёша никогда ничего подобного не слышал. Он писал, что хочет, чтобы сначала Алексей в рот брал, потом будет ебать, только потом сам пососет. Манера это отвращала, но возможность реального секса была сильнее всякого отвращения…
– Ну, здорово, соска, – своеобразно поприветствовал Колян, проходя в прихожую и закрывая дверь.
– По… почему соска? – заикаясь от страха, спросил Алексей, понимая, что он больше не хочет секса.
– Потому что хуесоска, – заржал Колян.
– Знаете… я не хочу… Я хочу, чтобы вы ушли. Я… я передумал, – вжимаясь в кресло-каталку, дрожа всем телом сказал Лёша.
– Чего ты тут целку строишь? – по хозяйски развернул коляску и стал толкать в спальню.
– Уходите, пожалуйста… Я больше не хочу секса…
– Ишь ты, не хочет… Решил меня продинамить, сучёнок…
…Алексей и не мог сопротивляться. Сейчас он лежал так, как его положил Колян. Грудью и животом на диване, ноги плетьми на полу. Он, конечно, пытался руками отжаться, но сил не было. Всё что мог, вертеть головой. Колян методично стащил с тридцатилетнего подростка трикошку, а затем трусы…
– Падла! Ни хуя не лезет, – посетовал Колян, после тщетных попыток пропихнуть свой член в прямую кишку Алексея.
… в общем, он сбегал в ванную. Нашел там… хм, подходящий «фаллоимитатор» – какой-то баллончик с небольшим диаметром… Пробил им мне задницу, вынул и засунул член…
– Не продолжайте. Мне больно это слушать, – плача сказала Виктория. – Я могу представить, что было дальше…
– Дальше? – грустно улыбнулась поэтесса. – Случилось чудо. Мама вернулась. Забыла сумку… Колян сбежал…
9.
– Я рассказал всё маме…
– Рассказали? – поразилась Виктория. – Не побоялись? Для этого нужна такая смелость…
– Мама мне тоже самое сказала, что я очень смелый человек, – вдумчиво произнесла Вера Павловна. – Но я тогда так не считал… Я рассказал из-за шока, я очень испугался. И… и оно получилось само собой, ревел и рассказывал…
–…а почему мужчина, – спросила Надежда Сергеевна, когда Алексей немного успокоился. – Тебе… тебе нравятся мужчины? – она старалась говорить как можно тактичнее.
– Я не знаю, – вздыхая ответил Алексей. – На… на сайте том… я хотел познакомится сначала с женщиной, а они… они не отвечали. А мужики сама писали. И… этот…
– Прости меня, Лёшенька, – обняла мама за плечи сына. – Я не знала… вернее, не думала. А я должна была подумать и об этом. Ты молодой мужчина, и тебе… этого хочется. Мы с тобой что-нибудь придумаем…
– Нет, мам, – опустил Лёша голову. – Ничего не нужно. Я уже не хочу ничего. И… и не хочу больше секса…
– Не говори так, – она поцеловала его в шею. – Это была просто ошибка. Секс между мужчин это отвратительно, ты просто этого не знал… Но с женщиной совсем другое…
– Мне этого не надо, – Лёша отвернулся. – Не хочу больше… У меня… знаешь, всё желание пропало после этого…
– Ты просто поторопился, милый. Теперь нужно время… Всё вернется, желание вернется… И ты найдёшь женщину…
– Кому я такой нужен? – всхлипнул Алексей.
– Мне нужен, это во-первых. А во-вторых, ты и не пробовал ни с кем познакомится. Вот если бы сто женщин сказали бы тебе, ты нам такой не нужен. Ты имел бы право так говорить, а…
– Ты так считаешь? – посмотрел Алексей на маму полными слезами и надеждой глазами.
– Я уверена… Хочешь, я поспрашиваю знакомых, чтобы найти девушку…
– Нет, мам, я сам, – твердо и уже спокойно произнес Лёша. – Только не сейчас, позже…
– Правильно. Ты пока об этом не думай. Пусть время тебя подлечит. Позанимайся своей магией, если хочешь…
– Магией? – улыбнулся Алексей. – Ты же всегда была против?
– А сейчас не против, – улыбнулась в ответ мама.
…время, конечно, лекарь. Это непреложная истина. Но этот лекарь не пунктуален, он не работает на неотложки. Он может прийти и завтра, и через год, и только в конце жизни. После изнасилования прошло два дня. Мама ушла на работу, Алексей остался один. Два дня он плакал тихо по ночам, думая, что был и так никому не нужен, а теперь еще стал и импотентам. Ну, стал и стал, решил сегодня он. На память пришла одна техника… А почему бы не отпустить всё это из души? Да, надо жить дальше…
Алексей порылся в письменном столе, нашел карандаш и лист бумаги. Положив на колени медицинский справочник, который он часто использовал как планшет из-за больших размеров, он стал писать, что он думает и чувствует об изнасиловании, и вообще о том, что произошло, об этом Коляне, маме и самом себе. Написав, Лёша закрыл глаза, поставил на середину груди пальцы правой руки, держа их щепотью. Произнёс «Тогда, с Коляном я был тем, каким я был тогда. Сейчас я тот, каким являюсь сейчас». Затем поставил пальцы на переносицу. Стал думать о том, что написал. Когда захотелось зарыдать, глубоко вздохнул. Так глубоко, что представил, как в легкие перетёк весь воздух из комнаты. Когда ощутил небольшую боль от растяжении грудных мышц, спокойно выдохнул. Потом перенёс щепоть пальцев к краю правого глаза, и всё повторил: думал, как было плохо, пока не подкатывали слёзы, вдыхал и выдыхал. После этого поставил пальцы под правым глазом… Всю процедуру он повторил левой рукой…
…прошло примерно полчаса. Алексей открыл глаза. Осторожно… очень осторожно стал перечитывать написанное им. Сейчас это казалось каким-то далеким, произошедшим в глубоком прошлом. Лёша, чтобы проверить, вспомнил Коляна… и улыбнулся. Воспоминания уже не были болезненными. Боль ушла. И даже не хотелось больше думать. Хотелось думать о маме, какая она добрая и чудесная. И… у Лёши встал. Он оттянул трико и трусы, эрекция была сильная. Немного поводив по стволу пениса пальцами, он брызнул густой спермой на уже ненужный лист…
…Алексей решил, что какое-то время не будет заходить на сайт знакомств, быть может, месяц. А когда зайдёт, то внесёт в «чёрный список» и Коляна, и всех других мужчин, кто ему писал. Теперь он знал значение слова «пидарасы». Хотелось найти что-то новое, новую книгу. Он увлекался до этого магией вовсе не в эгоистических целях, он не думал никогда с помощью неё изменить жизнь или себя, просто это было интересно. А сейчас задумался, а может ли магия помочь ему… хотя бы найти любовницу. Так размышляя, он бродил по привычным сайтам магов. И наткнулся на одну забавную книжонку.
Эта была книга Джеймса Мегана «Живите без проблем». В ней было минимум теории, одна практика. На первый взгляд, сомнительная. Слишком всё просто было. Нужно было произнести слово «Вместе», чтобы «соединить» сознание и сверхсознание. Потом сказать одно слово, которое исполнило бы твое желание. И в заключении произнести «Сейчас», чтобы это произошло быстрее. Алексей привык, что магия, это длинные аффермации, заклинания, ритуалы, атрибуты… Но с другой стороны, как бы скептически он не отнесся, для бормотания фраз не нужно никаких усилий… А не проверить ли, что мне скажут карты об этой книге, спросил себя кустарный маг. Он достал из письменного стола карты Таро. Их два года назад купила ему мама. Алексей не любил длинные расклады. Обычно раскладывал классически три карты, либо просто, перетасовав, держал в руках с закрытыми глазами, думая о своем запросе. И смотрел верхнюю карту. На этот раз вышел аркан Башня в перевернутом виде…
…вместе дыра сейчас, вместе дыра сейчас, вместе дыра сейчас… Интересно, почему для привлечения внимания, нужно говорит слово «дыра», задумался Лёша. Он уже час твердил заклинание; как-то было не в напряг, он даже и не замечал, что твердит его. Он выбрал это, чтобы сверхсознание привлекло к нему женщину… Он желает женщину, у женщины дыра – вагина. Алексей рассмеялся, это просто шутка. Наверное, дыра это вакуум, который должна заполнить женщина. Или туннель в неком энергетическом пространстве, через который полетит зов его сексуального голода. Или… Лёша увлекся игрой в гипотезы, что это за дыра, и строил их пока не пришла мама.
– Как дела, Лёшенька? – спросила мама, когда он скатился в её спальню. Она стояла к сыну спиной в юбке и одном лифчике. Она редко переодевалась при сыне, стеснялась. Но сегодня идя с работы, подумала, что… как-то хочет помочь сыну в его проблеме…
– Хорошо, мама, – сказал Алексей, стараясь не смотреть на голую спину. – Я такую книгу начал читать, там специальные фразы, которыми можно и лечится, и успеха достичь, и…
– Я уже по голосу слышу, что у тебя, сына, всё хорошо…
Она сняла юбку… Алексей крутанул колеса, отвернулся…
Весь вечер он рассказывал про книгу, какие есть пароли к сверхсознанию, как их говорить… Он рассказывал их на кухне, пока мама готовила. Около ванной комнаты, пока она стирала. Потом и в спальне, когда она прилегла отдохнуть, а он подкатил коляску к кровати…
– Знаешь, мам, – продолжал он. – У меня тут дикая идея есть…
– Какая, сынок?
– Я вот задумался, может быть я этой методикой даже себя исцелю… Я вот пробовал днём. У меня опять защемило сердце. Я не стал пить таблетки, а подобрал пароль…
– Ты осторожнее, Лёшенька, – тревожно подняла она голову. – Сердце это не шутки. Обязательно надо пить таблетки…. Если не будешь…
– Хорошо, мам, не бойся. Я обещаю пить… Мам, а можно, тебя кое-что спросить…
– Конечно, сынок, – Надежда Сергеевна приподнялась и села на кровати, подложив под спину подушку у стены. Полы халата разошлись, и она осознавала, сейчас Лёше видна грудь…
– На интимную тему… можно?
– Да. Можно, – сказала женщина, чувствуя опять напряжение вагинальных мышц. – Я… я даже жду таких вопросов, – и она улыбнулась, чтобы скрыть возбуждение.
