Читать книгу Поворот в сторону перекрестка - Якушева Екатерина Александровна - Страница 1

Глава 1. Пробуждение

Даже сквозь закрытые веки я чувствовал назойливый свет неоновых ламп едва уловимо потрескивающих и источаемых слабое тепло. Ощущение было сродни тому, когда приходишь утром в себя в постели после бурной бессонной ночи кутежа с друзьями и ящиком дешевого алкоголя, иной раз оказывающегося единственной платой за отыгранный концерт в совершенно непредназначенном для этого месте, и пытаешься понять, где ты. Однако в этот раз все было совсем по-другому, и истинную причину своего разбитого состояния мне только предстояло узнать.

Вобрав с шумом в легкие воздух, я резко распахнул глаза, словно выныривая из ледяной воды, принявшей тело в свои холодные объятия. Ничего из увиденного мной не казалось знакомым, но очевидно давало понять, где я нахожусь. Небольшая больничная палата со светлыми стенами, мониторами возле моей кровати с высокими железными бортиками и чистой хрустящей постелью навечно пропитанной лекарствами, недвусмысленно намекали, что мое положение не столь уж безрадостно, как могло бы быть даже после самой отвязной ночи веселья.

Я попытался встать, но острая боль, пронзившая левый бок, заставила отказаться от этой затеи, и я тихо вернулся в то же положение, в котором и пребывал. Пока пульсирующий нервный поток проносился меж ребер, ослабевая свою силу, я ни о чем не способен был размышлять, но стоило ноющей боли утихнуть, как в голове тут же зашевелились сбивчивые и несвязные мысли. Правда воспоминания о случившемся напрочь растворились в сознании не оставляя даже клочка, даже крошечной нити, чтобы хоть с чего-то начать пробуждать свой разум.

Вчерашний день представлялся туманным. Я помнил, как играл со своей группой долгие часы напролет, как закончилась репетиция, и все разбрелись по своим делам. И я тоже собрался куда-то пойти, но стоило только попытаться вспомнить то место, в которое планировал отправиться, в голове тут же возникала непроглядная темнота, и она едва ли не сильнее причиняла страдания своим властным забвением, чем неприятная пульсирующая боль в грудной клетке.

Отогнув край тонкой простыни, закрывавшей тело до плеч, я увидел обширный синяк, темной плотной лужицей охватывающей огромное пространство на торсе. Начинавшийся у солнечного сплетения, он ширился по всей левой стороне грудины, плавно огибая ее и исчезая где-то в районе поясницы практически сходя на нет. «Как же меня угораздило?» – промелькнуло в голове, и я впал в еще большее недоумение от увиденных увечий нанесенных мне чем-то или кем-то.

Вообще-то синяки, ушибы и ссадины для меня не являлись чем-то редким и непривычным. Не будучи человеком робкого десятка, мне не раз доводилось угождать в различные перепалки, в которых драки оказывались частым делом для музыканта порой не желающего мириться с различного рода вещами. Сейчас же усугубляло положение – полное отсутствие воспоминаний о произошедшем накануне событии, повергшем в столь болезненное состояние. И именно это доставляло наибольшее мучение из всего.

Тишина до этого напирающая на меня нарушилась отдаленными голосами о чем-то громко переговаривающимися между собой в больничном коридоре. Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий темноволосый человек лет сорока трех в белоснежном халате, идеально сидящем на его стройном теле. У размытого силуэта оживленной фигуры бодро ворвавшейся в палату стали вдруг угадываться знакомые черты, и образ появившегося человека неожиданно сильно обрадовал. Хоть что-то еще оставалось в моей власти, хоть кого-то я способен был узнать, и, значит, не все потеряно для ослабленного и уязвленного разума.

– Рад видеть, что ты пришел в себя, – приветливо улыбнулся Филипп, давний отцовский друг и врач нашей семьи.

– А я рад видеть знакомое лицо, – прижимая ладонь к своим ребрам, я приложил неимоверное усилие, но, наконец, смог переместиться в сидячее положение, облокотившись на широкую подушку.

– Не так быстро, – доктор взялся за плечо своего неугомонного пациента, предотвращая дальнейшие активные действия, способные только сильнее растревожить рану.

– Ерунда. Со мной бывало и похуже. Вот только… – я замялся, нацеливая на доктора испытующий взгляд. – Я ничего не помню.

Филипп сочувственно посмотрел на меня:

– Видимо у тебя просто шок после травмы. Защищаясь, мозг стер негативные воспоминания о произошедшем. Не исключено, что они к тебе еще вернуться, хотя может, и нет.

– Ты знаешь что случилось?

– Тебя сбила машина. Благо все обошлось только ушибами и легким сотрясением. Кажется, кому-то повезло родиться в рубашке, – доктор улыбнулся, а затем перекинул свое внимание на стоящие рядом с постелью мониторы, начав записывать что-то в тонкую карту на небольшом черном планшете в своих руках.

Я сидел в растерянном и разбитом состоянии на кровати пытаясь припомнить хоть что-то. Отблески и обрывки звуков и отрывочных видений мелькали в голове с такой быстротой, что зацепиться даже за одно из них выходило с трудом. Сдвинув напряженно брови, я вновь попытался заглянуть в прошлое, но безуспешная попытка только сильнее ввергла в неодолимое и непролазное оцепенение. Я, было, еще хотел о чем-то спросить Филиппа, но в последний момент передумал, осознавая, что какая-либо новая информация только усугубит мое состояние, скомпрометировав и предав забвению собственную память, которую не имел права баловать чужими ответами, оставляя за ней право, отыскать свои.

Тихие шаги по кафельному полу ворвались в хаос, творящийся в моей голове столь же неожиданно, как и появление врача всего несколько минут назад. Я повернулся в сторону двери, оставленную Филиппом чуть приоткрытой, и увидел в ореоле дверного проема медленно идущего ко мне отца. «Что ж, меня ждет очередная выволочка» – подумал я. Однако его лицо выглядело на удивление спокойным. Я тяжело вздохнул, но заметил это только доктор, проследивший за взглядом своего пациента:

– Нет, нет Андрей, только не сейчас, – Филипп преградил путь другу, не давая добраться до кровати собственного сына. – Он только пришел в себя.

– Спокойно Филипп, я не собираюсь его казнить. Просто поговорю, – настойчивый взгляд уверенного в себе мужчины сумел преодолеть оборону врача и убедил того сдаться, хоть и не без выдвинутых встречных условий.

– У тебя десять минут, – Филипп быстро взглянул на меня, добродушно и оптимистично кивнув. – Я буду в коридоре. – Сказал друг семьи, и скоро исчез за белой больничной дверью.

– Ну, здравствуй, сын, – каким-то уж слишком неопределенным тоном произнес отец, подойдя ближе к кровати. Я промолчал, недоверчиво воззрившись на непроницаемое лицо отца. Ему было сорок пять, но выглядел он весьма молодо и подтянуто. Однако легкая проседь уже появилась в волосах, придавая особый лоск его внешнему безупречному виду успешного бизнесмена.

Я ничего не ответил, только молча продолжил сидеть на своей постели, но отец, по-видимому, и не ждал приветствия в свой адрес, а потому сразу продолжил:

– Я надеялся, что не придется так скоро затевать вновь этот разговор. Что на этот раз произошло с тобой? Опять был смертельно пьян? – отец оперся о металлический бортик кровати, сверля своим властным взглядом.

– Неправда, – только и вырвалось у меня, застывшего с гримасой на лице полной негодования и растерянности.

– Что ж, где это произошло? – Андрей отступил на шаг, и скрестил на груди свои руки.

Невольно я вновь попытался заглянуть во вчерашний день, и эта напряженная работа мысли не укрылась от отца, разочарованно вздохнувшего над притихшим телом своего двадцатилетнего сына, безуспешно старавшегося припомнить свои похождения.

– Я так и знал, – равнодушно подметил Андрей. – Жизнь тебя ничему не учит. Сейчас ты остался цел только по счастливой случайности, но в другой раз тебе может просто не повезти. О чем ты думаешь, скажи мне? Что ты видишь в своем будущем? Или ты не способен его представить, ведь даже не можешь вспомнить, что было с тобой несколько часов назад?

– Это уже клеймо – то, каким ты видишь меня? – зло отозвался я на вопросы отца. – Никак не можешь успокоиться, что эта часть твоей жизни не удалась. У меня есть своя жизнь, и я не хочу, чтобы ты в нее вмешивался.

– Вот как ты заговорил. Значит, больше не ценишь то бесконечное количество раз, которое я вытаскивал тебя из сомнительных компаний, сколько раз спасал твою шкуру от закона, а иной раз и от самой смерти? – бесстрастность в поведении Андрея, сменилась бурной импульсивностью, и в этот миг я узнал в суровом посыле властного мужчины своего настоящего отца.

– Я не просил тебя, никогда, – я отвернулся от Андрея. – Ты сам решил исправлять то, что тебя давно не касается.

– Ты мой сын, а я твой отец. Все, что происходит с тобой, меня касается, вот только это не может происходить до бесконечности. Твое саморазрушение когда-нибудь достигнет пика, и тогда даже я, не смогу ничем помочь.

– И не надо, – бросил я раздраженно.

– Кирилл, – многозначительно произнес Андрей. Я медленно повернулся. – Мне не все равно, что с тобой творится.

– Проблема в том, что ты никогда не слышишь меня.

– Дело не в тебе или твоей музыке. Как ты не можешь понять, мне уже и не важно, кем ты являешься. Я лишь хочу, чтобы ты имел нормальную жизнь, с ее пониманием и целью. Вот скажи, каким будет твой завтрашний день?

– Я устал от этих разговоров, отец. Просто дай мне, в конце концов, спокойно жить, и перестань уже исправлять чужие ошибки. Это только мои ошибки, мои, и я сам позабочусь об их исправлении.

– Что ж, сделай так, чтобы мы больше не возвращались к этой теме, – Андрей развел руками. – Если ты не желаешь стать хоть немного благоразумнее ради меня, сделай это хотя бы ради своей матери. Она ведь переживает не меньше моего.

– Ты боишься, что я когда-нибудь разрушу твою идеальную репутацию, – я исподлобья посмотрел на своего отца. – Что когда-нибудь выверенная до мелочей жизнь даст трещину, и именно я с наибольшей долей вероятности, по твоему мнению, нанесу удар по ней. Все твердишь, что я должен понять тебя, а сам даже никогда не пытался этого сделать в отношении меня. С чего я обязан проявлять большую инициативу? Я не хочу существовать с оглядкой на такого отца, вынужденный терпеть постоянный гнет и давление. Отпусти, в конце-то концов. Уже пора, знаешь ли. Не говори, что тебя по-настоящему заботят мои цели. Ведь волнует лишь одно – самое главное разочарование в жизни, а вернее его подавление – Я.

– Ты совершенно не прав сын. Ох, как ты не прав, – возможно, мне всего лишь показалось, но на лице отца отразилась мука.

Я запоздало подумал о резкости слов сказанных мной, но вернуть их не мог, как и не мог не сказать всего того, что давно назрело внутри. Уставший от беспрестанного контроля, и чрезмерной отцовской опеки, я выдал короткое излияние своего уязвленного свободолюбия, о котором жалел и не жалел одновременно. А отец крайне выдержанный и стойкий к любым воздействиям, по-видимому, не слишком-то хорошо оказался подготовлен к подобным откровениям сына.

– Жаль, что ты не можешь принять меня, какой я есть, но я не собираюсь становиться тем, кем желаешь видеть меня ты.

– Ты так разочаровываешь с каждым днем, и все же я не отступаюсь от своего сына. Я надеюсь, что однажды мы найдем общий язык, и ты, наконец, поймешь, чего добиваюсь. Не сногсшибательных целей и их покорения, хочу, чтобы ты начал задумываться о будущем. Хватит и этого для начала. Я в который раз вытащу тебя из передряги, и помогу, даже если об этом никогда не попросишь, мне не сложно, ведь сделаю это для тебя не себя, но и ты пообещай просто подумать.

Я устало опустил глаза. Все чего хотелось сейчас это остаться наедине с собой и своими заплутавшими мыслями. Не говорить вслух ничего, а начать вновь выискивать в глубине своего подсознания осколки и мельчайшие намеки о том, что случилось со мной.

Андрей выпрямился. Он вновь возобладал собой, пресекая новые попытки достучаться до сына. Слишком много раз он пробовал направить мою жизнь в нужное русло. Однако в каждый наш разговор мужчина терпел крах, постоянно натыкаясь на волну сопротивления, идущую от собственного сына, отгородившегося от любых возможностей согласиться хоть в чем-то со своим отцом. И оттого все общение сводилось к банальному выяснению отношений, в котором никогда не имелось победителя, и в котором всегда ощущалось чувство вины от каждого из участников.

Будучи состоявшимся и весьма практичным человеком, перфекционистом с большой буквы, Андрей оказался не способен терпеть не реализованных до конца амбиций, планов, идей. В какой-то степени я коснулся истины, говоря, своему отцу, что тот слишком разочарован мной, как частью собственной жизни. И в определенном смысле я был прав. Но в действиях и словах мужчины проскальзывало слишком много эмоций, и далеко не от переизбытка накатывающего иногда гнева и бессилия перед одним лишь упрямым мальчишкой, а от действительного проявления им сопричастности и беспокойства за своего ребенка. И Андрей совсем не виноват, что выразить свою скупую на откровенность, однако весьма глубокую любовь он мог только таким не тривиальным способом. Ведь как не крути самая неподатливая и шаткая сторона его жизни, оборачивается для него же и самым главным в эмоциональном смысле достижением.

Воцарившаяся грубая тишина в палате недолго властвовала над двумя людьми, замершими в неопределенности друг перед другом. В комнату, напичканную медицинским оборудованием, ворвался доктор, который и так дал отцу с сыном больше времени, чем заявлял перед уходом:

– Ну, все Андрей, на сегодня достаточно разговоров. Кириллу нужно отдохнуть. Можешь навестить его завтра.

– Кажется, это наш последний с ним разговор, – разочарованно произнес мужчина.

Я коротко посмотрел на отца, ощущая, как злость, способная прорваться в любую минуту, подступила к горлу. Однако я промолчал, сдержав свою ярость, и обуздав желание еще раз высказать все отцу. Подобные выпады требовали слишком много сил, а их у меня почти не осталось – ни душевных, ни физических.

Андрей вышел из палаты, даже не повернувшись в мою сторону и не попрощавшись. Вот только мне было все равно, я лишь надеялся, что хоть на какое-то время он оставит свои бесплодные попытки исправить меня и займется куда более важными делами, чем спасение сына от неминуемых жизненных ошибок. Правда, после любой из наших встреч, отец поддавался подобному настрою, и слишком уж быстро сдавался, вновь пускаясь в бесконечные споры с непутевым сыном.

– Вы опять поссорились? – напряженный взгляд Филиппа из-под его очков прошелся по мне весьма пристально.

– Тихая и спокойная беседа это не про нас, – я выпрямился, и попытался встать с кровати, передвинулся на самый ее край и спустил ноги на холодный кафельный пол.

– Что ты делаешь? – запротестовал взволнованный доктор, бросая свою папку на рядом стоящую тумбочку.

– Я не хочу больше здесь оставаться, – я вытащил из вены длинную иглу, впускающую в меня целый коктейль лекарств, и снял с пальца прищепку, измеряющую пульс. Прибор рядом с кроватью, до этого мерно попискивающий, заверещал одним беспрерывным сигналом.

– Но это не дело сбегать из больницы в таком состоянии, – врач метался надо мной, не представляя как остановить.

– Ты знаешь меня Филипп, знаешь лучше, чем кто бы то ни было. И потому должен понимать, что препятствовать бесполезно.

– Я и не собирался тебя связывать. Не в моей власти держать пациентов здесь против их воли. Я лишь использую шанс достучаться до твоего благоразумия, убедив остаться в больнице хотя бы на ночь.

– Одна ночь ничего не решит, – пошатываясь от влитых в организм лекарств и легкого сотрясения, я побрел к маленькому неприметному стулу возле закрытого жалюзи окна. Врач разочарованно вздохнул, застыв у опустевшей всего мгновение назад кровати.

– Прошу, не говори ничего отцу. Иначе он взбаламутит воду, а я этого не хочу. Его должно быть как можно меньше в моей жизни.

– Не держи зла на него Кирилл, каждый живет так, как умеет.

– То же самое можно было бы сказать и моему отцу, – я натянул свои джинсы и толстовку, которые лежали небольшой аккуратной стопкой на простом пластиковом стуле. – Обидно, что ты это понимаешь, а он нет.

***

Прохладный ветер растрепал мои отросшие волосы, разметав их по плечам. По спине вверх вниз пробежали мурашки от свежего воздуха, ворвавшегося в легкие. Я шел вдоль одинокой магистрали с редко проезжающими по ней машинами. Серое сумеречное небо нахмурилось, готовясь в любую минуту разразиться прохладным осенним ливнем. Машина, с которой я редко расставался, теперь была припаркована где-то очень далеко, хотя вполне возможно и нет. Этого я не знал, ведь совсем не помнил, где остался мой верный старенький мерседес, спасенный со свалки, как не помнил и нескольких часов своей жизни, вернуть которые желал больше всего на свете.

Попавшаяся на пути остановка не слишком обнадежила ночного путника, спешившего поскорее добраться до своей кровати и забыться долгим и глубоким сном. В столь поздний час автобусы не ходили по городу, а денег на такси у меня отродясь не водилось. Впрочем, за билет на автобус я тоже бы вряд ли мог заплатить, но машинально запустил в карман своих потертых джинс руку. Ожидаемо монет там не оказалось, вместо них я нащупал небольшой листок бумаги и извлек его на свет фонаря.

Сложенный вчетверо он выглядел изрядно помятым. По-видимому, лист находился со мной во время аварии, а значит, попал ко мне буквально накануне происшествия. И в том, что клочок бумаги принадлежал именно мне и имел стороннее происхождение, я убедился, развернув его. Простым серым карандашом на маленьком белом полотне просто и удивительно точно был изображен мой портрет.

Рисунок взбудоражил сотню мыслей. В висках предательски застучало, а сердце забухало в груди, отдаваясь гулким звоном в ушах. Кто так точно изобразил мое лицо? С кем я был вчера?

Из блужданий по воспоминаниям меня выдернула резкая боль, пронзившая всю левую сторону туловища, повелительно заставившая согнуться пополам. Наверное, доктор был не так уж и неправ, предлагая провести в больнице еще одну ночь. И все же в своем решении я остался непреклонен. Не смотря даже на то, что в глазах потемнело, так, словно кто-то резко выключил свет, и карандашный рисунок вдруг оказался сплошным размытым пятном, я радовался, что сейчас находился не в казенной кровати с отбеленными простынями, а на улице, где ничего меня не сковывало. Ведь больничные стены давили куда сильнее, чем темная улица, пропитанная всеми прелестями ночной жизни города. И хотя бесконечная серая дорожная лента не производила обратного эффекта, она выглядела куда желаннее замкнутого пространства набрякшего со всех сторон на одного лишь заплутавшего в себе самом человека.

Я отдышался от неожиданно скрутившего прямо на ходу приступа и тихо прислонился к ограждению остановки. Сейчас я надеялся переждать немного и пешком отправиться домой, мысленно пообещав самому себе не думать об аварии, не думать о своей машине оставленной неизвестно где, и главное не думать о рисунке, злобным вгрызающимся червяком застрявшем в моем уставшем мозгу. Все завтра, а сейчас нужен только сон, долгий, всепоглощающий сон и желательно без сновидений.

***

Не спать, абсолютно. Шутка ли? Когда только о сне и бредишь, желаешь его, а в итоге получаешь бессонную, нервную ночь с ее сестрами близнецами в придачу, это совершенно перестает быть малозначительным и неважным, перерастая в серьезную взявшуюся неоткуда проблему. Иной раз хочется раствориться в собственной беззаботности и безразличии, но они почему-то куда-то постоянно проваливаются, мутируя в один прекрасный момент в нечто до крайности назойливое и обескураживающее. И, возможно, подзуживающий нервный импульс тревожащий душу выглядел бы менее безосновательным, имейся на то хоть одна крошечная причина, проблема в том, что каких-либо веских оснований хандрить и не находить себе места у меня не было, во всяком случае до определенного момента. Однако этот момент стал лишь еще одним камнем, повязанным на шее, где набралось уже на целые бусы сомнений. Кто бы мог подумать, что ночи напролет молодому беззаботному парню придется размышлять и искать ответ. Вот только на что?

Я резко распахнул глаза. Почувствовав, как холодный пот обволакивает все мое тело, я прекратил дышать на мгновение. Тихий стон, с трудом сдерживаемый мной, оборвался в зачатке, не давая разрушить крепкий сон брюнетки, лежавшей рядом на постели. Кто она такая я едва помнил. Знал лишь, что взволнованный и разгоряченный выбежав на улицу из небольшого промышленного павильона, встретил красотку среди других фанаток. И если мне не изменяла память, звали ее Карина. Я заговорил с ней совершенно случайно. Хорошенькая и слегка навязчивая поклонница группы попалась в тот самый момент, когда я был чудовищно подавлен, ведь собственные собратья по команде предали меня, изгнав из своих рядов. Это случилось примерно через пару недель после аварии. Я как всегда отправился на репетицию к своим, как я считал друзьям, но вместо дружеского приветствия, получил нож в спину.

«Твои тексты слишком сырые, – настаивал басист группы. – А вокал никуда не годится».

«И это говорите мне вы? Выгоняете того, кто создал эту группу? Как же я чудовищно ошибся», – я не мог поверить своим ушам. Мне ставили в вину то, что несколько лет назад объединило вместе совершенно разных людей, похожих лишь в одном – безумной любовью к музыке.

«Ошибся, только не в нас. Мы четыре года играем, а чего добились? С тобой мы только идем на дно», – басист был слишком бескомпромиссен в своем убеждении.

«Вот значит, как все вы думаете? Без меня вам будет лучше? Что ж, я умываю руки. Не желаю больше находиться рядом с предателями».

Склады старой фабрики уже давно переставшей функционировать, служили пристанищем и репетиционной базой для многих начинающих рок-групп города. Часто из здания доносились звуки тяжелой музыки, иногда какофония из-за разогрева музыкантов или настройки инструментов, но, пожалуй, никогда еще в бетонных стенах не раздавалось криков ненависти и злобы.

Словно звериный рык вырвался из горла, когда я с силой толкнул тяжелую металлическую дверь и вышел на улицу, не замечая никого вокруг. Совершенно взбешенный произошедшим я бы так и прошел мимо симпатичной брюнетки, если бы не ее невероятное обаяние и смелость, прельстившие расстроенного музыканта. Карина так непринужденно обвила мою шею руками, что я тут же поддался чарам красотки, сумевшей молниеносно переключить все мое внимание на себя. По большей части именно этот фактор стал определяющим при сдаче в, пожалуй, самый сладкий плен, какой себе только можно представить. Но теперь по прошествии времени, я пожалел о случившемся, пожалел о той слабости, которая овладела мной в момент отчаяния. Ведь короткий миг наслаждения неизбежно сменился гнетущей яростью, бушевавшей в голове. Любвеобильная и горячая брюнетка не избавила от нее, лишь на некоторое время позволив забыться, и когда наша страсть остыла, ничего не осталось кроме все той же суровой реальности.

Зеркала в ванной слишком старого и потертого было мало, чтобы проявить мельчайшие детали мимики на лице, однако его вполне хватало для понимания того, как сильно я изменился за несколько недель. Гладкое бледное лицо осунулось еще больше, а под глазами залегли темные круги. Я пристально смотрел на самого себя, отчаянно желая найти ответы где-то глубоко внутри, тем самым обрекая вновь на безответную пустоту. И как ни странно тяготило меня не смена статуса на бывшего участника рок-группы, ненавистнее всего мне было, что воспоминания об аварии так и не проявились в голове, даже частично. Отчего-то казалось, будто в них кроется нечто важное, и это важное ускользает с каждым днем от меня все дальше.

Я шагнул под горячий душ в надежде, что тот облегчит душевные терзания, но кажется, слишком ошибся с этим, доверяя такое серьезное дело воде. Обжигающие струи хлестали разгоряченную кожу, ни на секунду не приближая к расслаблению. Мир вокруг холодил растревоженное сердце. Все окрасилось в стойкий сероватый оттенок с наглухо закупоренными дверями, в которые стучи не стучи, никто не откроет. Будто все то, о чем говорил отец, в какой-то момент обрело определенный смысл. Но не напрямую заставило уверовать в важность банальных истин, а скорее толкнуло душу к смятению. Жизнь вдруг перестала быть простой, и это безумно раздражало.

***

– Эй, просыпайся. Тебе пора уходить, – вещи пробудившейся девицы бесцеремонно прилетели ей прямо в руки. Она не успела даже опомниться, но рефлекс сработал за нее. Девушка ловко вцепилась в свою преступно короткую синюю юбку и открытый голубой топ.

– С ума сошел? Еще даже не рассвело, – Карина не торопилась выбираться из теплой постели.

– Ты должна уйти, – непреклонно настаивал я. – Хочешь, я вызову такси? Только если сама заплатишь за него.

– А у тебя что, нет денег? – презрительно фыркнула красотка. – Ты же рок-музыкант, играешь в группе.

– Больше нет, – я присел на кровать рядом с девицей. – Впрочем, у меня и раньше не слишком-то водились деньги. – В полумраке душной комнаты я увидел, как изменилось выражение лица девушки. Из стервозной победительницы она превратилась в наивную девчонку, обиженную на весь мир.

– Ты обманул меня, – визгливо прокричала Карина, толкая обидчика в грудь своими мелкими кулаками.

– Разве? – довольно произнес я, с легкостью перехватывая запястья взбешенной красотки. Не близость с этой девушкой, а боль, которую я причинял ей теперь, дала мне возможность утешить неприятное ноющее чувство внутри, ведь до ужаса не хотелось оставаться единственным испытывающим страдания. Только, я не догадывался об истинности своих действий тогда, а вот подсознание ведало куда больше в этом вопросе.

– Ты использовал меня, – разразилась девушка новым обвинением, по лицу которой текли черные слезы от размазавшейся туши и густой подводки. – Ты меня использовал. – Всхлипнув произнесла она вновь. – Ты меня использовал. – Совсем обессилившим тоном в третий раз прошептала красотка.

– Так же как и ты меня, – опустив запястья брюнетки, бесцветно произнес я.

Наскоро натянув на себя безвкусную одежду, Карина исчезла из маленькой квартирки, напоследок хлопнув входной дверью, да так сильно, что та чуть не спрыгнула с петель.

Я опустился на еще теплую от чужого тела постель, и, заложив ладони за голову, медленно прикрыл глаза. Я тут же заснул, очень крепко и глубоко, пожалуй, как никогда больше в своей жизни.

Глава 2. Маятник качнулся

Старательно выравнивания на полке тома разных размеров я пытался втиснуть рядом книги не то что по масштабу не подходившие друг другу, но даже по смыслу никогда не соприкасающиеся ни в одной вселенной. Извлекая их одну за другой из пластиковой корзины, я расставлял книги по порядку, как товар не слишком подвергшийся ажиотажу со стороны покупателей ранее, но, по мнению хозяина магазина непременно должный захватить их интерес после некоторого обновления. «Уценка» – это то, что так не любят посетители по обычной цене, и как сумасшедшие сметают с полок, на которых маленькая красная табличка гласит: «Распродажа».

«Как изгнать призрака из вашего дома». Щелк – и эта ода безумию уже соседствует с поваренной книгой итальянского ресторатора с почти полувековым стажем на этом поприще. Щелк – и «Розовый бархат любви» скользит вдоль обложки «Рожденных на другой планете». «Детские сказки старой Европы» мирно вдохновляются утонченной историей «Великой моды девятнадцатого столетия».

Простоя и монотонная работа позволяла отстраниться от гложущих мыслей, сосредоточившись на чем-нибудь ином, пусть даже не слишком важном и не слишком личном. Я четко ощущал, что всеобъемлющая концентрация на простых физических действиях это спасательный круг в бесконечном кружеве монотонных будней.

– Ты хоть понимаешь, что эта работа ничего не изменит? – мой полный и довольно коренастый друг с длинной темной челкой стоял рядом, облокотившись на железный стеллаж, который так спокойно я заполнял товаром.

– Будто у меня есть другой выбор, – равнодушно произнес я – новоиспеченный продавец посредственной литературы.

– Разве этот кошмарный магазин тебе что-то дает? Ни денег, ни удовольствия. У меня ощущение будто ты гробишь себя нарочно. Вот только зачем?! – Луц импульсивно жестикулировал, пытаясь вразумить своего совсем поникшего товарища.

– Единственное место, где я гожусь в работники, я не могу упустить. Лучшего мне все равно не найти, – я достал последний томик из корзины и водрузил его на расшатанную металлическую полку массивного стеллажа.

– Не единственное. То в чем ты по-настоящему хорош – музыка. И этого ни что не изменит.

Я с подозрением посмотрел на друга, уловив в его горящих глазах неутомимую надежду воскресить былые времена, однако в себе не почувствовал того же:

– Знаю, Паш, о чем ты пришел меня просить, но с музыкой я завязал, уж прости, пока я не в состоянии писать тексты или играть.

– Слушай, я понимаю, тебе не сладко сейчас. И все же не могу поверить, что ты способен отказаться от своей мечты так просто. Может нужно, чтобы прошло больше времени. Это нормально. Но тебе точно необходимо подумать о новой группе. Два человека у тебя уже есть. Ты и я – неплохой тандем барабанщика и вокалиста. Это хороший костяк для нового проекта, в особенности, когда уверен в его стабильности. Жаль меня не было тогда с тобой, я бы задал этим придуркам такую трепку. Знай, я всегда останусь на твоей стороне. И это не только из-за общих пристрастий, но и из-за дружбы. Ты можешь на меня рассчитывать полностью.

– И я это ценю, – я тяжело вздохнул, скрестив устало на груди руки. – Но обещать ничего не могу, да и не хочу.

– Ковин! – произнесение моей фамилии так громко и четко хозяином магазина не предвещало ничего хорошего.

– Мне нужно идти, – нахмурившись, изрек я.

– Да, хорошо, – наконец отступил друг, расстроено опустив голову. Я направился к своему работодателю, но Луц вдруг резко окликнул меня:

– Эй, Кирилл, даже если я окажусь в самом забойном и знаменитом коллективе мира, я буду надеяться, что ты позовешь меня в свой. И я непременно соглашусь.

Я приостановился, лишь слегка повернув голову. Ничего не ответив, я ушел, даже не попрощавшись с другом, ведь совершенно не чувствовал уверенности в том, что когда-то смогу дать ему то, что он просит.

– Ковин, надеюсь, ты в достаточной мере понимаешь, какой кредит доверия я тебе проплатил, когда принял на работу? – маленькие черные глазки на худом узком лице внимательно буравили мою скромную персону.

– Да, – безразлично ответил я.

– Так вот, я прошу совсем немного – просто начни уже заниматься делом. Если еще раз увижу, что ты болтаешь со своими друзьями в рабочее время и на рабочем месте, я немедленно тебя уволю.

С этими словами мой начальник так скоро и деловито прошел мимо, что я даже почувствовал легкий сквозняк, ощутимо тронувший плечо.

Я холодно посмотрел в полупустой зал магазина, где не заметил ни одного клиента, которому бы хоть чем-то мог помочь и последовал за новой корзиной разношерстной литературы, которую вынужден был безропотно расставлять на шаткие металлические полки книжного зала.

***

Рабочий день в магазине близился к завершению, однако я не торопился покидать пост, как можно дольше оттягивая свое возвращение в пустую квартиру, где снова предстояло предаваться само разрушительным думам. Впрочем, и оставаться в магазине до утра совсем не выглядело лучшей идеей, ведь даже здесь в отсутствии посетителей давно покинувших книжные залы атмосфера начинала становиться мрачной и холодной. Оттого погасив во всех помещениях свет, я закрыл входную дверь на замок, а затем медленно отправился вдоль улицы, размеренным шагом вырисовывая плотную цепочку следов на ноябрьском снегу.

Позади меня раздавался бесконечный шум подъезжающих машин и громкой толпы короткими волнами вливающейся в бойцовский клуб, расположившийся как ни странно не так далеко от моего места работы.

Я пару раз останавливался, разглядывая рокот возбужденного общества, жаждущего крови, ну или как минимум зрелища, и думал, что возможно мне – нищему музыканту с горячей бунтарской кровью и норовом настоящего рокера куда больше места нашлось бы на ринге, где проходили бои без правил, чем в унылой библио-забегаловке с второсортным товаром. Но ирония судьбы оказывалась настолько странной и суровой, что высокому парню со светлой кожей усыпанной множеством татуировок, с длинными черными волосами, падающими на плечи, и внешностью весьма яркой и необычной с утра до ночи приходилось раскладывать ненавистную литературу. Впрочем, я выбрал последнее занятие сам. И то, что происходило сейчас по соседству с горе-магазинчиком интересовало меня мало, ведь куда сильнее я ощущал навязчивую меланхолию, посилившуюся в душе, такую острую и назойливую, что она перекрывала все желания связанные с музыкой, которая казалось, была единственной отдушиной для меня. Насколько сильно я вновь хотел взять в руки гитару, настолько же сильно и не желал возвращаться обратно в то, что считал очень важным. Но когда-то музыка была со мной каждый день, а теперь она пропала из жизни по моей собственной инициативе. И этот шаг я сделал намеренно, чтобы ничто не помешало разобраться в себе.

Перейдя улицу, я обернулся и увидел, как в мою сторону, вдоль дороги бежал подросток. Ну, по крайней мере, на вид ему было не больше пятнадцати, шестнадцати лет. Он бежал так, словно позади него мчалась стая голодных и разъяренных волков. В расстегнутой куртке и с шапкой в руке, он с невероятной скоростью переставлял ноги. Я даже не представлял, что можно быть таким быстрым.

Неожиданно, из-за поворота выскочили двое, и направились вслед за убегающим мальчишкой. Они так стремительно, с таким неистовством преследовали свою жертву, что, по всей вероятности, настигнув ее просто бы разорвали.

Я остановился. Подросток почти поравнялся с моей насторожившейся фигурой, когда, поскользнулся и упал прямо у ног. Грудь мальчишки вздымалась от частого дыхания. Он ухватился за мои джинсы, словно умоляя спасти его от злобных преследователей. Беглец вперил в меня испуганные глаза, и я удивился как огромные черные, они контрастируют с его красивым бледным лицом. Те двое, что гнались за подростком, подбежали совсем близко. Один почти столкнулся со мной, остановившись в паре сантиметров. Второй, тот, что был на голову выше своего напарника, схватил мальчика за шиворот, и попытался притянуть к себе.

Если не ищешь драки, драка обязательно найдет тебя. Я и не думал об этом, но сейчас, когда мне в лицо дышали злобные бойцы, ситуация лишь подзадорила. Подавленность и пустота вдруг резко сгенерировались в злость, я получил законный способ кого-то побить, и остаться при этом правым. Вот чего мне так не хватало. Выхода эмоций. Но я не знал еще тогда, что это все обернется лишь входом в странный мир, постижение которого будут настолько болезненным и суровым, что прокляну его и полюблю, как только узнаю.

Как странно, но вечером пятницы посреди центральной улицы, по которой частенько бродит множество людей, шел именно я, и именно у меня, сейчас, умоляющим взглядом просил защиты совсем не знакомый человек, мало того, мальчишка, за которым открыли охоту два здоровенных мужика. Но что бы не совершил подросток, приоритет сил разнился с очевидным противовесом, явно не в сторону преследуемого. Хмурые бойцы, готовы были растерзать подростка прямо на дороге.

Я взял мальчишку за плечо и отшвырнул подальше от разъяренных гончих. Подросток, не в силах сопротивляться любому воздействию, легко прошелся по заданной мной траектории, и бухнулся в кучу наметенного снега.

Тот, что был со мной одного роста, гладко выбритый здоровяк, презрительно посмотрел на мои действия. Однако я не пошевелил ни одним мускулом лица, оно оставалось совершенно спокойным. И это не понравилось ни одному, ни другому громиле. И тот, что стоял ко мне почти вплотную, попытался ухватить за руку. Вот только я без труда ушел от захвата. Волосатый, хотя по всей вероятности, это не самый удачный эпитет для определения второго верзилы, с его едва заметным ежиком на голове, направил в меня огромный кулак. Однако я увернулся, в ответ, вонзив в него свой, не слишком увесистый, но видавший виды в таких делах. Волосатый боец в кожаной куртке лишь поморщился, игнорируя не слишком впечатляющий удар. Правда, он явно не привык получать даже такой отпор, отчего сильно разозлился.

Здоровяк в куртке оскалил свои зубы и ударил меня в живот, но я увильнул в сторону, и, перехватив огромную мускулистую руку, заломил ее тому за спину. К счастью, не все решает сила. Второй верзила попытался прийти на помощь своему дружку, схватив меня за волосы. Вот уж точно не профессиональный прием. Я даже опешил от такой наглости, но локоть своего пленника не отпустил. Высвободив правую руку, я наотмашь ударил лысого по носу. Тот зарычал как медведь и схватился за него. А, я, с легкостью манипулируя своей добычей в виде сильного крепкого бойца, повалил его на землю.

Лысый отнял руки от своего лица, и вновь попытался достать противника. И кажется, на этот раз ему удалось. Он со всей силы ударил меня по ребрам. Мгновенный звон в ушах, который заглушил бы даже реактивный двигатель, последовал после пронзившей грудь острой боли. Словно рыба на суше, я хватал ртом воздух. И воспользовавшись такой несостоятельностью, мой недавний пленник завез мне прямо по лицу. Я почувствовал рассеченную губу и неприятный соленый привкус крови во рту.

– Довольно с него! Он всего лишь проявил немного благородства, – невдалеке прозвучал чей-то спокойный голос.

Я поднял голову. В драке я даже не заметил, как к нам совсем близко подошел человек с тростью. И, кажется, вот уже некоторое время, наблюдал за происходящим.

Оба бойца схватили меня за руки, получая неимоверное удовольствие, оттого, что им, наконец-то, удалось присмирить изворотливого мальчишку.

Мое боковое зрение приметило поднимающегося из кучи снега подростка. Он пролежал в ней все это время, не смея пошевелиться, лишь безвольно поглядывая в сторону заварушки. Мальчишка едва стоял на ногах, и был очень испуган. Цепляясь руками за шершавый выступ невысокого здания, он очевидно даже не помышлял об очередном побеге. Какой там. Не свалиться бы замертво прямо здесь, вот вероятно все, о чем мог думать юный беглец.

Человек с тростью приблизился ко мне. Он сильно хромал на правую ногу, но передвигался довольно быстро, отчего складывалось впечатление, что со своей травмой мужчина в союзе довольно давно. Одет он был в длинное черное пальто, поверх серого строгого костюма, на голове была аккуратно уложенная прическа – средней длины черные густые волосы, зачесанные назад и покрытые легким слоем геля. Выглядел незнакомец на тридцать пять, но что-то в его темных глазах, мимолетное, почти неуловимое накидывало тому еще с десяток лет. На лице мужчины играла легкая улыбка, а взгляд свой он хитро щурил. Оставаясь совершенно спокойным внешне, незнакомец таил от посторонних искреннюю заинтересованность от такой неожиданной встречи, случившейся в ночи на заснеженной улице.

– Стас, не хочешь вернуться в клуб? – произнес мужчина, прервав свой зрительный контакт со мной. Он посмотрел на мальчишку, дрожащего у стены, едва справляющегося не то с холодом не то со страхом.

– Стас, я не намерен тебя уговаривать, ты и сам все прекрасно знаешь, – мужчина развернулся к подростку и сделал несколько шагов в его сторону, беглого мальчугана же передернуло, словно от разряда током.

– Мы его приведем, не проблема, вот только с этим разберемся, – боец в куртке вдруг подал голос, с силой дернув меня за плечо.

– Нет, ни в коем случае, – мужчина предупредительно поднял руку с тростью. – Он пойдет со мной добровольно. Ведь так малыш?

Глаза подростка округлились. Он с шумом сглотнул, и, посмотрев на свои ботинки, сделал шаг.

– Стой, не делай этого, – я попытался вмешаться, но мальчик проигнорировал мои слова.

Я изо всех сил рванул из цепких лап громил, но безуспешно. Они держали крепко. Несчастный подросток подошел к мужчине с тростью, и немного помедлив, обреченно побрел в сторону клуба. Сомнений не было, он полностью повиновался воле незнакомца. Но почему?

– Что он сделал? – продолжил вырываться я из своего плена, но словно стальные наручники мои запястья оплетали чужие пальцы.

– Тебе и впрямь есть до этого дело? – незнакомец осмотрел меня с ног до головы, и язвительно хмыкнул.

– А если и так? – с вызовом спросил я.

– Это вряд ли, ведь ты его едва знаешь, – спокойно заметил мужчина. – А то, что видишь сейчас, внушает тебе ложные представления. Иногда вещи совсем не те, какими кажутся.

– Все же он в чем-то провинился. Неужели это настолько ужасно, что потребовалось за ним отправлять этих головорезов? – я нервно дернул руками, правда, в этот раз без какой-либо попытки высвободиться, непроизвольно начиная мириться с вариантом, при котором, от оков настырной хватки меня спасет что угодно, только не я сам.

– Я бы не сказал, что он провинился, – незнакомец замер, мирно сложив руки на рукоятке трости. – Просто он кое-что должен, мне. Видишь ли, он знал изначально условие, и не выполнил его. А слово свое мужчина должен держать, даже если ошибся в своих силах. Как раз это я пытаюсь объяснить Стасу. А он пытается скрыться от своего долга. За свои слова и поступки нужно отвечать, либо за них ответит кто-то другой, вот только чести тебе это не прибавит. Кому-то выпадет платить все равно, и с этим придется жить.

– И сколько он должен тебе? – я выплюнул кровь, набравшуюся в рот. – Я могу оплатить долг, если это не деньги, потому что у меня их нет.

– Хм, предлагаешь плату за него, а предложить в сущности-то и нечего.

– Я сказал, что у меня нет денег, но тебя видно они не сильно и волнуют, – сказал я это вполне утвердительно, ведь образ спокойного и властного незнакомца сложился в моей голове весьма однозначный. Словно почувствовав это человек с тростью хитро улыбнулся:

– Верно, они меня никогда не интересовали. Мало удовольствия в том, что так легко получить.

Я устало вздохнул, и в мои мысли проникло странное ощущение какого-то бессилия: «Зачем я ввязался во все это? Выпустить пар? Помочь парню? В моих ли это силах, и нужна ли ему вообще моя помощь. Может, я спасаю не его, а себя?».

– Отпустите его уже, наконец! – произнес незнакомец. Он молча остановился в паре шагов, продолжая въедливо изучать каждую мою эмоцию, и даже когда я оказался свободен от телесных пут, продолжил стоять неподвижно, будто совершенно уверенный в том, что юный защитник Стаса не представляет для него никакой угрозы.

– Почему ты все еще здесь? – спросил я, потирая затекшие плечи.

– Загадка. Человека всегда подводит любопытство. Ты слишком правильный чтобы быть настоящим, и слишком странный, чтобы быть нормальным. Люблю наблюдать за такими чудиками как ты. Что тут поделаешь.

– Я странный не больше твоего! – заявил я оскорбленно.

– Ну, тогда нам точно нужно прекратить общаться, чтобы не усугубить своих безумств. И на будущее, – незнакомец развернулся, собираясь уходить. – Не вставай между братьями, это может плохо кончиться для тебя.

Я опешил. Они братья? Ну, конечно, только сейчас ко мне пришло запоздалое осознание того, как эти двое похожи, как похожи их необычные мраморные лица и огромные черные глаза.

Мое занемевшее неподвижное тело стояло посреди дороги в совершеннейшем одиночестве. В этот день по каким-то, непонятным причинам, улица была пустынной. Вокруг не оказалось свидетелей ни драки, ни странного разговора, между мной и незнакомцем, отчего все происходящее отдавало нереальностью. И от этого неприятно было ощутить в себе даже крошечную искру безумия, но куда неприятнее было поверить во весь происходивший только что диалог.

Я еще долго смотрел в след удаляющемуся прочь человеку с тростью и двум его охранникам, но в какой-то момент я отвел взгляд от исчезающей за поворотом процессии и побрел в совершенно противоположном направлении.

Глава 3. Полночный гость

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.

"Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне".

(Э.А. По «Ворон»)

Уже несколько дней я приходил в магазин и занимался совершенно рутинными делами. Расставлял книги по местам, время от времени пытаясь продать их требовательным клиентам, мыл окна, натирал до блеска полы, принимал вновь прибывший товар. В мои обязанности входило куда меньше проделываемой работы, но большую часть, кажется, я взял добровольно, даже не выпрашивая прибавки к зарплате или лишний выходной. Вот только с каждым новым днем я все сильнее осознавал, что, сколько не обретайся в казенных комнатах книжного, ничто не спасет от пустой холодной квартиры, ничто не заполнит всепоглощающей пустоты в душе, разрастающейся с невероятной скоростью. И оттого у меня все чаще закрадывалась мысль, что нужно снова что-то менять, лишь бы укрыться от зудящего чувства не до конца понятного мне самому. Вот только я еще не осознавал, бежать прочь от собственного бессилия невозможно.

Пользуясь тем, что за окном давно заволокла все ночь и клиенты разбрелись засветло вместе с хозяином магазина, я расслабленно закурил. Извлек из-под прилавка, бутылку виски, которую не так давно стащил у начальника, и варварски отпил прямо из горла. После чего я потянулся за книгой, в надежде скоротать за ней время, перед тем как отправлюсь домой, но вдруг услышал звук. Очень странный шуршащий звук, будто кто-то совсем рядом двигался в кожаной куртке с металлическими бляхами и массивной застежкой.

Я поднял глаза. Из-за настольной лампы, что ярким лучом светила мне прямо в лицо я не мог разглядеть, что творилось за прилавком, но стоило отвернуть ее немного в сторону, как прямо перед собой я узрел странный знакомый образ. Высокий плечистый человек в кожаных штанах и куртке, с взлохмаченными волосами стоял напротив, властно уперев руки в бока, и улыбался широкой улыбкой, во всю демонстрируя отсутствие одного из передних зубов. Я не верил, что все происходит по-настоящему, ведь тот, кто стоял сейчас передо мной, никогда, ни в каком из миров и ни при каких обстоятельствах не мог стоять здесь. И сам не осознавая того, что повелся на странную игру вселенной, я непроизвольно выдал:

– Медведь?

– Как ты докатился до жизни такой племянничек? – мужчина подошел ко мне ближе, и, перегнувшись через стойку, с совершенно безмятежным видом отобрал виски и приложился к бутылке.

– Тебя не может здесь быть, тебя вообще не может быть, – я ошалело смотрел за действиями своего родственника не способный при этом пошевелиться.

– И все-таки я здесь, – грубо опустив на столешницу бутылку, довольно заключил Медведь. – Так ты ответишь на мой вопрос?

– Если ты ответишь на мой.

– Не-е-е, он больно скучный. А вот мне интересно, что ты забыл в этой отвратительной дыре. И только не говори мне, что зарабатываешь этим на жизнь.

– Осуждаешь меня? А ведь когда-то и сам разгружал вагоны с углем, чтобы купить еды. Болтался по промозглой погоде в дырявой обуви и целыми неделями напролет питался одними макаронами без соли.

– Да, то были суровые времена, – Медведь оперся локтями о стойку, как-то зловеще рассмеявшись. – Однако я искал лишь средство. А цель у меня всегда была одна. Я мог оправдать свое существование. Ведь днем я разгружал уголь, а по ночам спешил к своим друзьям, чтобы играть, чтобы творить музыку. А где твоя гитара сейчас? Пылится в углу, и ты даже не собираешься ее оттуда доставать. – Мужчина раздраженно стукнул кулаком по деревянной поверхности прилавка.

– Может просто музыка не мое, – словно оправдываясь, выдохнул я.

– Да как ты можешь это утверждать, если ничего не делаешь.

– У меня есть работа. Может не такая, как у отца, далеко не такая, но это хоть что-то.

– «Хоть что-то» нужно тем, кто не способен ни на какую мысль. Ты же не такой парень. Я тебя знаю.

– Ты слишком мало меня знал. Мне было всего одиннадцать, когда тебя нашли мертвым в собственной квартире.

Прошло почти десть лет, с тех пор как родной дядька почил вечным сном, но обида на него все еще была жива.

– Ты оставил меня наедине с отцом, ты оставил меня одного…

– Да, Андрей видно совсем чувство меры растерял. Не на шутку тебя задавил своей идейностью.

– Он похоронил своего младшего брата, которого не смог уберечь. По крайней мере, его не трудно понять.

– А мне и не требовалась помощь. Я, знаешь ли, насыщенную жизнь прожил.

– В тридцать три года то?! – с иронией фыркнул я.

Медведь повернулся ко мне спиной и медленно побрел к окну:

– И за такой короткий срок можно многое повидать и пережить. А тебе смотрю, сильно досталось от Андрюхи. Добил все-таки сына, бросил ты и играть и писать.

– Не в нем дело, – я, наконец, потушил сигарету все еще тлеющую в моей руке, и раздраженно собрал пепел с прилавка, чтобы начальник не заметил даже присутствия сигарет в своем магазине.

– В чем же тогда? – Медведь потер подбородок костяшками пальцев.

– Я не знаю, сам не знаю, но мне не хочется пропустить еще что-то в жизни.

– А какая в музыке помеха? Она, думалось мне, всегда была чем-то большим для тебя. Или ты просто так живешь в моей квартире, просто так играешь на моем стареньком Гибсоне? Кого угодно можешь обмануть, но не меня. Я бы не дал тебе в руки свою гитару, если бы не был уверен, что ты ее сохранишь.

– И сохраню, не сомневайся, – заверил я, не смотря на Медведя.

– Правильно, не тот пример у тебя был перед глазами. Дядька твой лишком уж сильно злоупотреблял наркотиками, но черт подери, я надеялся, ты запомнишь другую мою сторону. Ну чего же ты все-таки хочешь от жизни Кир?

– Как раз это я и пытаюсь понять, – задумчиво вздохнул я.

Медведь понимающе кивнул головой.

– Кое-что я знаю о тебе совершенно точно. Все в нашей семье упрямцы. Отец тебя точит как вода камень. Ты не поддавайся ему, выбирай дорогу самостоятельно. Андрей пытался и своего брата побороть, но после того как нашел его окоченевшим в собственной спальне, стал приглядывать за сыном вдвое суровее. Могу представить, как днями и ночами он бдит, чтобы ты не угодил в очередное приключение или даже не задумался о нем вообще. Наверное, он прав. Но послушай, у тебя и своя голова на плечах есть. Не должен ты отдуваться за наши с отцом дела.

– То, что я решил, я решил сам. Отец здесь не при чем. Мне лишь нужно немного отвлечься и подумать.

– Может что-то в этом и есть, – дядька задумчиво всмотрелся в окно. – Но не забывай, ничто не сделает тебя абсолютно счастливым, потому что даже самая сильная эйфория однажды сходит на нет.

– Сюрреализм какой-то. Ты и этот разговор. Неужели я схожу с ума?

– Кто знает, кто знает. Вот только в одном я убежден, музыка может оправдать многие безумства.

– Мне не хватало твоей поддержки. Все это время я боролся в одиночку, – я тяжко опустился на стул, стоявший рядом.

– И дальше придется Кир. Слишком я задержался у тебя. Мне пора. Они ждать не будут, – голос Медведя вдруг потяжелел. Он отошел от оконной рамы и весь напрягся. Я подскочил к дядьке, и, заглядывая ему через плечо ужаснулся, ощутив въедливый холодок по спине, вызванный жуткими образами, маячившими в кромешной темноте окна. Чернее чем сама ночь, за стеклом двигались две фигуры, в мрачных потертых хламидах, с надвинутыми на лица огромными капюшонами.

– Кто они? – произнес я так тихо, что подумал, дядька не расслышал моих слов, но он ответил:

– Это те, кого ничто не волнует в жизни, кроме нее самой.

***

Громкий хлопок падающей книги на пол резко разбудил меня. Я подскочил со стула, на котором заснул. Мгновение ли длилось мое забытье, долгие минуты ли, я никак не мог понять. В голове стоял странный гул, но не от спиртного. На прилавке я заметил пустую бутылку из-под виски, однако не чувствовал в себе горячительного безрассудства от ее содержимого. И я полагал, что дальше одного глотка дело не зашло.

Толи сон приключился со мной, толи реальность, обернувшаяся видением? Больно все правдиво выглядело, и оттого будоражило не на шутку.

Я потер веки пальцами, пытаясь отогнать дурман, но странное ощущение даже и не думало никуда пропадать. Был ли тот разговор на самом деле? Я в этом не сомневался. Дядьки нет со мной вот уже десять лет, и он не мог предстать передо мной воплоти, но отчего же он не способен был возникнуть в моей голове, став моим же собственным отражением? Эта мысль слегка успокоила, и вместе с тем весьма сильно напугала. Медведь всегда умел эффектно появиться, и лишь покинул этот свет он слишком банально.

Колокольчик на входной двери пронзительно запел. Я обернулся на звук и удивленно выдохнул. Уж кого я точно не ожидал увидеть в своем магазине, так это долговязого нескладного подростка, которого по иронии судьбы не так давно пытался спасти от собственного брата. Но, да, именно он сейчас осторожно протискивался в небольшую щель, которую сам же опасался увеличить, чтобы не накликать на себя худого.

– Чего ты так поздно здесь забыл? Не видел на двери табличку «Закрыто»? – спросил я раздраженно низким голосом.

Мальчишка встрепенулся от неожиданности, ведь фигуру мою он заметил только после того, как до его ушей докатился неожиданно жесткий бас.

– Я увидел в окне свет, – шапка на мальчишке предательски задрожала, а дальнейшую попытку появиться на пороге книжного целиком, а не на половину, он мгновенно пресек.

– Так и будешь торчать в дверях? – все так же сурово бросил я. – Может, уже зайдешь?

Подросток осторожно ступил на мою территорию, но продвигаться вглубь, не спешил.

Я не ждал больше ночных гостей, и появление мальчишки меня удивило, не так сильно, конечно, как Медведя, но эта встреча хотя бы была настоящей и отвлекала от внутреннего смятения, однако явно не предвещала ничего хорошего.

– Так чего ты пришел сюда? Магазин уже давно закрыт.

– Днем в книжном было слишком много людей, и я не решался зайти. Вернулся только сейчас, надеясь, что застану тебя здесь. Брат прислал меня, кое-что передать, – мальчишка снял шапку, и смело шагнул вперед. – Он приглашает тебя в клуб завтра вечером. Познакомиться и посмотреть бой.

– Веские должно быть аргументы ты приготовил, чтобы я согласился, – я с подозрением посмотрел на Стаса.

– Я? Нет, – вдруг смутившись, опустил голову подросток.

– Но видимо брат твой да! – разговор с мальчишкой окончательно вернул меня в реальность и дал возможность полностью успокоиться. – С чего он решил, что я там появлюсь?

Стас с сомнением пожал плечами.

– Хорошо, я приду, – без особых раздумий ответил я. Уже через секунду удивленный взгляд подростка сверлил мое лицо.

– Ты придешь? – будто не поверив своим ушам, переспросил Стас.

– Я же сказал. Разве не за моим согласием ты пришел сюда. Ведь люди подобные твоему брату не терпят отказов.

– Просто, я думал такие, как ты не поддаются чьей-то воле, – с каким-то легким разочарованием произнес мальчик.

– Принять приглашение в дорогой клуб и посмотреть бой. Значит ли это поддаться чьей-то воле? – я наигранно задумчиво уставился в потолок. – Полагаю, что нет. Я всего лишь приятно проведу время.

Я был зол, на этих братьев. И если в первый раз я случайно ввязался в их разборки, то теперь я не желал встревать в их семейные дела ни при каких обстоятельствах, да и прекрасным не назвал бы я такой вечер, но что-то неосознанно тянуло меня в самую пучину конфликта.

– Что-то еще? – ироничным тоном спросил я.

Подросток замешкался. Он не торопился уходить, но и произнести что-то явно не находил мужества. Однако прекратив, наконец, терзать пальцами свою шапку, он потянулся рукой в карман.

– Брат сказал, если ты откажешься, то я должен буду отдать тебе это, – мальчик протянул мне слегка помятый белоснежный конверт. Я удивился:

– Кажется, ты что-то напутал?

– Брат не так прост, как ты мог о нем подумать. Он очень непредсказуем, будет лучше, если узнаешь как можно больше о нем. Возможно, это пригодится.

Я взял конверт из рук Стаса, и, достав из него сложенный вчетверо листок бумаги без особого любопытства развернул. В миг по телу прокатилась холодная волна, дыхание перехватило, а в висках стремительно запульсировала кровь. Я застыл восковой фигурой над странным посланием, и не мог от него оторваться, не мог произнести ни звука.

На небольшом бумажном прямоугольнике не оказалось ни одной фразы и ни единого слова, но сообщение выглядело весьма емким, хотя вероятно таким оно было только для меня. Вопросов в связи с этим еще больше. Ведь человек, отправивший мне письмо, может и не ведал об истинной смуте в моей душе, но явно понимал, что такое послание не оставит равнодушным.

Письмо вовсе не было письмом в привычном понимании этого слова, ведь оно не несло в себе никаких объяснений, просьб или приглашений. Вот уже пару минут я всматривался в свой собственный портрет, изображенный простым карандашом в точно такой же технике, что и рисунок, который я всегда держал при себе с той самой ночи, когда произошла авария.

– Ты видел письмо? Знаешь что там? – возбужденно спросил я.

Мальчишка отрицательно покачал головой.

– Вот и я не хочу знать, – я торопливо швырнул лист бумаги, со своим портретом под ноги подростку. – Убирайся сейчас же, и передай своему брату, чтобы даже не совался больше.

Видимо на меня накатила такая волна гнева, что я переменился в лице, и его выражение до ужаса напугало мальчишку, отчего тот на долю секунды оцепенел, но когда я отвернулся, Стас тихо произнес:

– Я ничего не знал про письмо, не заглядывал в него, когда брат поручил это дело, – дрожащим голосом заверил меня Стас.

Через плечо я взглянул на подростка. Он подобрал с пола лист бумаги, которым я запустил в него, и стал рассматривать мое изображение.

– Конечно, странно получить подобное, но даже сейчас я не понимаю, что так рассердило тебя? – Стас растерянно покосился в мою сторону.

– Ты не слышал, что я сказал? Оставь меня в покое со своими вопросами и немедленно вали отсюда, пока я сам не выкинул тебя за дверь.

Мальчик пугливо отпрянул в сторону, будто не словами я бросил в него, а раскаленными стрелами. Однако уходить все же он не собирался. И я подумал было, что переусердствовал с натиском, но оказалось, что до моих угроз подростку и дела нет, ведь они для него ничто, в сравнении с гневом собственного брата.

– Пожалуйста…, – умоляюще протянул Стас. – Если ты откажешься, мне несдобровать.

– А это твои проблемы, – с дикой злостью в голосе прокричал я.

Я развернулся к подростку, и быстро зашагал в его сторону. Он отступил назад, не опуская испуганного взгляда. Мальчишка прижался к книжному шкафу, и все так же настойчиво, хоть уже и безмолвно продолжил взывать к моему пониманию. Вот только я совершенно не собирался понимать его, не собирался влипать в то, безумие, в которое, по всей вероятности, меня пришел втянуть Стас.

– Лучше по-хорошему уходи. Последний раз прошу, – я не горел большим желанием применять силу к подростку, не смотря на то, что он вынуждал меня поступить с ним самым грубым образом.

Мальчишка безнадежно вздохнул. И засунув торопливо в карман злосчастное послание, бросился прочь из магазина, прямо в ночную темноту.

Время незаметно перевалило за полночь, и пора уже было отправляться домой. Я устало взял в руки куртку, и вышел я на улицу с непременным обещанием самому себе, что завтра обязательно возьму выходной.

Глава 4. Погружение

Весь разгоряченный народ желавший посетить заведение уже был внутри. Я же стоял на улице в полнейшем одиночестве не торопясь ступать на слегка обледеневшую лестницу роскошного для своего предназначения бойцовского клуба «Легион». Я категорично заявивший Стасу, что не появлюсь даже на пороге этого места, сейчас сделав всего пару шагов, мог оказаться поглощенным привычным клубным шумом и запахом алкоголя, витавшими в Легионе. И оттого мешкал.

Что я здесь делал? Это оставалось для меня загадкой. Я и сам не знал, какой хочу получить ответ на важный для себя вопрос. Но более не способный надеяться на потерянные воспоминания, я не видел иного выхода, как спросить об этом кого-то еще. Единственной зацепкой сейчас был мой портрет, к которому как мне казалось, вели нити, способные поведать о случившейся аварии, ну или хоть на что-то намекнуть. Находиться в неведении уже почти месяц становилось просто невыносимо.

Ждать дальше не имело смысла и я, быстро преодолев лестницу, решительно распахнул тяжелые двери клуба. На пороге меня встретил вязкий, пропитанный адреналином и спиртным воздух. Полумрак по периметру помещения сильно контрастировал с ярким освещением в центре зала, где мощные прожекторы выхватывали ровный круг, огражденный каменными плитами, к которому торопливо подтягивалась толпа, предвкушавшая долгожданное событие.

Я подался вперед, тут же наткнувшись на пристальный взгляд уже знакомого мне лысого громилы, с которым не так давно дрался рядом со своим магазином. Он, по-видимому, исполнял роль охранника данного заведения. Но, увидев меня, даже не тронулся с места, предоставляя полную свободу действия на его территории. Загадочно улыбнувшись, он демонстративно сложил на груди руки, и перестал обращать на меня всякое внимание. Думаю, Стас, не смотря на грозящее ему суровое наказание, все же передал мои слова брату, и по всей логике происходящего меня не должны были ждать сегодня в Легионе, и, тем не менее, ждали. Ну, или же подросток просто понадеялся, что я заявлюсь сюда, оказав ему тем самым неоценимую услугу.

Одним сомнением больше, одним меньше, какая теперь разница. Их у меня и без того целый вагон, и неважно, что будет дальше, худшего, казалось, со мной приключиться просто не может.

Подхваченный возбужденной толпой я проследовал до самой арены, которая действительно выглядела таковой, словно с ожившей древней картины о сражениях гладиаторов. Арену наполнял желтый песок волнистыми барханами покрывающий круг в диаметре не меньше двадцати метров, а окружало ее каменное кольцо, надежно отделяющее участников действия от публики.

Я не стал рыскать в поисках хозяина заведения, полагая, что за этим дело не станет, тем более таится, от кого бы то ни было, я не собирался.

Улюлюканье толпы возвестило о начале битвы, которая вот-вот должна была разразиться на песочной арене.

– Уважаемая публика… – Начал объявлять представление невысокий мужчина, облаченный в красную тунику чуть ниже колен, голову которого покрывал венок из зеленых листьев.

Непроизвольно я засмотрелся на оратора, но вдруг передо мной мелькнула чья-то фигура. В мгновение она пропала, но я явственно ощутил, что силуэт знаком мне. Копна рыжих волос, женственная мягкость в движении, и слабый, едва уловимый аромат духов, который, тем не менее, не испарился вслед за своей хозяйкой, а задержался настойчивой манящей аурой возле меня. Чутье не обманывало, я знал его и раньше. И вдохнув легкую цветочную феерию, я ощутил неистовую эйфорию. Будто не дававшая мне долгое время покоя суета, отодвинулась на второй план, став безразличным наваждением.

– Уходи отсюда, – тихо шепнул мне на ухо женский голос. – Уходи пока не поздно.

Наслаждение, коему я не успел всецело предаться, тут же испарилось. Я обернулся. Но за моей спиной уже никого не было, кроме обезумившей от происходящего на арене толпы, которой я со своими проблемами был совершенно безразличен, впрочем, как и она мне.

Я развернулся обратно к арене, уставившись на нее невидящим взглядом. Мне захотелось уйти прочь, но я пересилил себя, убеждая внутри, что зашел уже слишком далеко и бегство не исправит того водоворота, в который добровольно шагнул. Да и запах духов все еще не рассеялся.

***

Он стоял на возвышении, высоком мостике почти над самой ареной. Затаившись, мужчина пристально наблюдал за событиями, явно носившими характер постановочной работы артистов и профессиональных каскадеров, и это слишком ему претило, ну или как минимум навевало скуку. Я не видел его лица, но, кажется, ощущал иронию всем нутром.

Белоснежный пиджак, неизменная трость как верный спутник при каждом шаге и все также зачесанные назад густые черные волосы. Почти ничего не изменилось в образе властного и пресыщенного жизнью человека с нашей последней с ним встречи, но я и не старался найти в нем иную грань. Казалось, я уже в первую минуту нашего знакомства прочитал его, и вряд ли что-то еще могло удивить или озадачить, и, если бы не мой портрет в конверте, переданный им, я бы и не придал большой значимости сходящему с ума от скуки богачу.

Заметив его, я больше не обращал внимания на разворачивающееся действие по центру арены. Довольно дорогое и эффектное зрелище не способно было привлечь к себе также сильно как этот странный человек, которого хоть и не силился углубить в своем сознании, но, которого на всякий случай решил не терять из виду.

Вырвавшись из крепких объятий взволнованной толпы, я направился к платформе, ведомый силуэтом, затаившимся на самом ее краю. Я неуклюже взбежал по ступенькам, и замер, налетев, словно волна на камень – на жесткий и пронзительный взгляд. Что-то останавливало в нем и притягивало одновременно.

– Правда, скучное зрелище? – спросил мужчина, простирая расслабленную ладонь над густо освещенной ареной.

Внизу, кажется, происходила кульминация сурового поединка двух аутентичных персонажей, прямиком сошедших со страниц старинных фолиантов, описывающих гладиаторские бои в древнем Риме.

– Зачем же тогда устраивать весь этот спектакль, если тебя он даже не трогает?

– Людям нравится, а мне нравится их интерес, – мужчина улыбнулся. Он развернулся и начал медленно приближаться ко мне. – Иногда отдача от нее настолько сильная, что будоражит кровь, но все равно этого мало, чтобы ее хорошенько прогреть. Я Алик, кстати! – Мужчина протянул мне руку. И заметив промедление и неуверенность в моем ответном жесте, добавил: – Я не торгую душами.

– Что? – тупо спросил я.

– У тебя такой вид, словно мы только что заключили не выгодную для тебя сделку, – Алик разомкнул наше довольно ненавязчивое рукопожатие. – Если тебя это успокоит, я вообще не верю, что у человека есть душа.

Гул толпы ознаменовал собой какое-то событие, я непроизвольно взглянул на арену. Один из бойцов, что по виду был куда сильнее своего противника, оказался поверженным. Он безвольно распластался перед ним на песке, покорно ожидая своей участи.

– Что скажете? – закричал воин только что низвергший своего же собрата по диким игрищам.

– Алик, Алик, Алик, – неожиданно заскандировала доведенная до экстаза публика. Мужчина довольно улыбнулся:

– Я покажу тебе кое-что, – сказал Алик – только закончу с этим делом.

Мужчина развернулся к толпе, выхватил взгляд воина, только что осуществившего призыв и медленно кивнул ему. Толпа просто взревела.

Воин в легком кожаном доспехе склонился перед своим соперником, и, погрузив руку в песок, выдернул из него короткое копье, с отполированным до блеска наконечником. И в этот момент я поверил, по-настоящему поверил в единственно возможный исход битвы. Дыхание перехватило, я бросился к железному бортику платформы, как будто мое действие могло чему-то помешать. Но было слишком поздно даже для крика. Боец занес копье над неподвижным человеком и опустил его. Сердце екнуло, но я не услышал возможного хлюпающего звука от соединения плоти и стали. Наконечник копья глухо вошел в песок в каком-то сантиметре от уха жертвы. Фарс, разыгрываемый на сцене, до конца остался таковым.

– А ты подумал, что его действительно убьют? – рассмеялся Алик. – Я же говорил, я не демон, посланный на землю, чтобы купить твою душу за бесценок.

– Ты ненормальный, – я не без труда разомкнул пальцы, сжавшие холодные перила.

– Благодарю за комплимент, – самодовольно произнес мужчина, так запросто похлопав меня по спине, будто бы ничего не произошло. Да, все обернулось лишь игрой, но мне это не слишком-то понравилось. Вновь захотелось сбежать отсюда. Но я держался, чтобы не дать деру при первом же удобном случае.

– Идем, – позвал Алик, и я последовал за ним, вновь не понимания, что меня ведет.

Пройдя по темному длинному коридору, мы оказались в закулисье. Поднимаясь по лестнице, я едва поспевал за Аликом. Несмотря на свой недуг, он передвигался весьма быстро. Всюду стояли его охранники, и, судя по их внушительному виду, мимо них ни одна мышь не смела прошмыгнуть, без ведома на то строгого начальника.

Неожиданно мужчина остановился на одном из лестничных пролетов:

– Знаешь, самые кровавые и грязные бои проходили не в Колизее, не в Риме, а в его окрестностях. Настоящая боль и смерть царили в провинциях. Именно там воин закалялся по-настоящему, делая все, чтобы остаться в живых. Колизей становился лишь кульминацией, триумфом гладиатора.

– К чему ты все это говоришь?

Алик промолчал, и, поднявшись еще немного по лестнице, приоткрыл толстую тяжелую дверь, которая начисто отрезала шум, доносившийся с арены снизу, точно так же как и не выпускала любой звук, возникающий в небольшом помещении, куда мы вошли.

– Что это? – спросил я, но ответ, кажется, знал уже сам.

– Как оказалось лучшим прикрытием настоящего бойцовского клуба без ограничений, где лишь одно правило – «Выживай», стал другой бойцовский клуб, который выглядит как развлечение для искушенной богатой публики. Все они даже не представляют, что в Легионе есть второй зал.

– Это твоя Римская провинция? – поинтересовался я, рассматривая на этот раз маленькую овальную арену, сплошь обнесенную сеткой – от пола до самого потолка. Решивший вступить туда единожды вряд ли мог добровольно покинуть владения жуткой сцены.

– Ага, – довольно подтвердил Алик.

В помещении находились люди, двадцать пять или тридцать человек, и они делали ставки, увлеченно перебивая друг друга, все, повышая и повышая суммы, которые и без того выглядели безумными.

– Рисковать своей жизнью на интерес мало кто решится. Некоторым нужен куда более весомый стимул, – сказал Алик, заметивший, что меня привлекло это действо не хуже самого боя.

– Жизнь отдают не за деньги, а зато, то, что с их помощью можно исправить, – хотел надеяться я. Мужчина лишь усмехнулся.

– Господа! – вдруг громогласно заявил немолодой человек в кожаной байкерской куртке и огромных черных очках. Его длинные седые волосы так растрепано торчали из-под банданы, что, казалось, он только сошел с мотоцикла, чтобы объявить начало случайного боя.

– Вы уже сделали свои ставки? – задорно поинтересовался он.

– Дааа, – зазвучал единогласный рокот.

– Тогда начинаем.

На арену вышло два человека, совершенно обычных. На них не было пафосных костюмов, как у актеров разыгрывающих правдоподобную постановку, и они не обладали рельефными мышцами завсегдатаев подобных мест. Кажется, их вид был абсолютно растерянным и в то же время решительным, ведь отступать ни один из них не намеревался. Бойцы, хотя я с трудом мог назвать их так, выглядели примерно одного возраста, два простых парня лет двадцати, таких же, как я, которым ну очень понадобились деньги.

– А говорил, что не торгуешь душами, – ехидно бросил я.

– Если нет души, то и нечего продавать, – Алик наклонился ко мне, стиснув рукой плечо. – Я их не заставлял, лишь подарил возможность, и они ею воспользовались, – шепнул он мне на ухо.

– Мне ты хочешь предложить то же?

– У тебя в этом нет нужды, тебя так же не интересуют деньги, как и меня. Я заметил это той ночью, когда посмотрел в твои глаза.

– Что же ты там еще увидел? – я напряженно взглянул на Алика.

– Сомнения, – мужчина сделал паузу, – и тоску.

– Зачем же тогда я здесь, если не для боя? Для чего ты показываешь так много скрытого от других? – удивленно спросил я.

– Всему свое время, – уклончиво ответил Алик, разжав, наконец, свои крепкие пальцы на моем плече.

Бой начался скомкано. В отличие от большого действа на первом этаже Легиона, которое выглядело куда более зрелищным и продуманным, сражение, представавшее передо мной сейчас, оказывалось куда безумнее, натуралистичнее и жёстче. Будто на кону стояли не деньги, а чьи-то жизни. И я не исключал такого хода событий.

Кажется, я погрязал в это болото все глубже. Вопросов становилось все больше, а более или менее вразумительных ответов на них я не получал. И как не странно, я задавал их один за другим, а вот главный так и обходил стороной. Но в какой-то момент, мне стало не до него.

– Останови это, они же убьют друг друга, – прокричал я, но мою отчаянную просьбу поглотил шумный гвалт взбудораженных людей, облепивших сетку ринга со всех сторон.

– Прости, я не в силах сделать то, что ты просишь, – с искренним сожалением произнес Алик.

– Как это? Разве это не твой клуб? Разве не ты хозяин всему, что тут творится? – я чуть не вцепился в лацканы белоснежного пиджака.

– Люди заплатили за это деньги, а парни, что сейчас на ринге, готовы на все, чтобы победить. У них есть цель и не вежливо сбивать их с намеченного пути. Когда механизм запущен, его не рекомендуется останавливать, чтобы ни на кого не навлечь беду. Исход не обязательно должен быть смертельным, не в этом суть. Но он возможен, и от того все восприятие становится острей.

– Ты просто псих. И зачем я только сюда явился.

– Это было неизбежно, – пожал плечами мужчина.

Я подошел к арене. Два парня босиком и по пояс раздетые катались как дикие волки по песку, облепившему их исцарапанные спины. Пот и кровь лились по лицам, но ярость их только удваивалась с каждой новой приобретенной раной. Наконец, один из парней пересилил соперника, захватив его сзади в кольцо из своих ног и жилистых рук. Он держал его крепко за шею, пока тот не сдался, с трудом поднимая ладонь, знаменовавшую собой желание прекратить поединок. Сомнительное облегчение прокатилось по моему телу. Я хотел, чтобы все закончилось на этом, но финал еще не наступил, а здравомыслие в двух измученных телах выветрилось вместе с ощущением боли, атрофировав сознание, которое едва ли могло принять правильное решение, да и адреналин зашкаливал у двоих до опасных пределов. Но к счастью все завершилось. Я расслабленно выдохнул, и, минуя Алика, выбежал прочь из зала на лестницу, где с жадностью начал глотать прохладный воздух.

Едва отдышавшись, я услышал чьи-то стремительные шаги, легкие, но напористые.

– Ты все же остался здесь. Ведь, я же просила тебя уйти. Почему ты не сделал этого? – вверх по лестнице поднималась рыжеволосая девушка. Ее красивое лицо, казалось хмурым и даже гневным. И я не решился возразить.

– Кристина, Кристина! – сзади за рыжеволосой незнакомкой, часто перебирая ступеньки, бежал Стас. Он очень торопился ее нагнать, словно желая предостеречь от чего-то. – Кристина, стой!

Девушка развернулась к нему. Она ничего не сказала, но ее выражение лица оказалось куда красноречивее всяких слов, и паренек, словно окаченный кипятком, выдал себя, не мешкая:

– Кристина! Это моя вина. Он бы не пришел сюда, не сделай я одну глупость, – подросток виновато посмотрел на меня. – Это я положил твой портрет в конверт.

– Какой портрет, Стас? – Кристина шагнула вниз на ступеньку.

– Тот, что нашел у тебя, – мальчишка опустил взгляд в пол.

– Зачем? – тихо спросила девушка.

– Я не знаю, – покачал головой Стас.

– Может, объяснишь, что происходи? – раздраженным голосом, наконец, вмешался в разговор я, нацелив свой жесткий взгляд на подростка.

Кристина и Стас обратили на меня свое внимание. Мальчишка поднялся по ступенькам выше.

– Я хотел, чтобы ты принял предложение брата про клуб, но когда ты так легко согласился, я решил, ты лжешь, и подумал, что заинтересую тебя этим портретом. Я взял его с собой на такой случай, и он мне пригодился. Я предполагал получить в ответ отказ, но ты сказал «да», которое я воспринял как «нет». Потому и отдал этот конверт тебе, который ты не мог проигнорировать. Вот только Алик не имеет к этому никакого отношения.

– Зато вы вдвоем имеете, – выкрикнул я, со злостью указывая на Стаса пальцем.

– Прошу не говори брату об этом, – подросток схватил меня за рукав куртки. Я проигнорировал его просьбу, грубо высвободившись от его отчаянного захвата.

– Откуда у тебя мой рисунок? – спросил я у Кристины.

Она только собралась сказать мне что-то, как ее прервал громкий голос мужчины:

– О, я вижу, ты уже познакомился с моей женой Кристиной, – Алик появился в дверном проеме столь неожиданно, что Стас даже отпрянул назад, а девушка застыла на месте, словно мраморная статуя. Я удивился их реакции, но промолчал. – Теперь ты увидел мою семью в полном составе. И кстати, Стас, ты как раз вовремя.

Мальчишка тяжело вздохнул. Он попятился вниз, будто зная, свою участь заранее, хотя Алик еще ничего не озвучил. Но отступление юному пареньку перекрыл охранник, что стоял внизу.

– О, нет, нет, оттягивать оплату своего долга дальше некуда. Ты взял деньги у меня, и не вернул их. Значит, у тебя есть только этот вариант.

Стас в отчаянии прижался к стене.

– Прошу, оставь его, – Кристина преградила путь своему мужу, не давая пройти.

Алик холодно взглянул на девушку:

– Любой долг должен быть возвращен. Ты знаешь, я не люблю быть должным кому-то, и тем более не терплю должников.

– Только не так, – на лице девушки не отражался больше гнев, теперь он сменился безысходностью, и слезы беззвучно покатились по ее щекам.

Страх, вновь сковавший Стаса, как в ту ночь перед моим магазином, он попытался сбросить с себя, словно твердую кожуру, плотно облепившую тело. Подросток знал, что неизбежно должен покориться брату, ведь у него нет иного пути. Мальчишка, решительно отошел от стены, направляясь к Алику.

– Кирилл, сегодня ты увидел два совершенно разных боя, но хочешь ли посмотреть на третий, особенный? – мужчина так ласково приобнял Стаса, будто собирался пожелать ему удачи на футбольном матче, а не на ринге, где того может, или даже почти наверняка ожидает смерть.

– Нет, – категорично заявил я.

Алик удивленно приподнял бровь.

– Я выйду вместо него. Ведь, как я понял, тебе не важно, как будет оплачен долг, главное его вернуть. Думаю, это не сильно поменяет условия контракта, который будет погашен таким образом?

Мужчина замешкался. Его явно застало врасплох мое предложение.

– Так, что скажешь? – не давая опомниться Алику, прерывая короткую паузу, спросил я.

Мужчина неохотно кивнул, но на лице его все еще читалось сомнение.

– Ты уверен? – робко спросила Кристина, которая явно не хотела видеть на ринге меня, вот только Стаса, она бы там не хотела видеть еще больше.

– Не люблю быть зрителем, – спокойно ответил я, улыбнувшись рыжеволосой девушке, проходя мимо которой вновь ощутил приятный цветочный аромат.

Что я делал? Какое безумие творил? Разбираться с этим было некогда, ведь на кону вновь стояло спасение мальчишки, но только ли это толкнуло меня на бой? Что-то странное творилось вокруг, и я все больше запутывался в этом. Однако в какой-то момент, я устал находить ответ, решив отпустить ситуацию на самотек. Идти не за чем-то, а вопреки. Не так ли учил меня мой дядька, перед тем как сгинуть в мир иной. «Если будешь переть, как танк, не найдется такой двери, которую бы ты не сумел открыть», – задорно говорил Медведь. И, кажется, теперь я начинал понимать его.

Когда так отчаянно что-то ищешь, откапывая из-под толстого слоя секретов, недосказанности и лжи, иной раз, лучше принять условия игры, и насладиться ее ходом, будучи не пешкой в опасной партии, а самым, что не наесть серым кардиналом. И хотя я понимал, что до интеллектуальной войны мне далеко, я не смог не заметить, как легко привел в замешательство уж точно более искусного противника, чем я, и это не могло не ободрить. А еще, руки так и чесались вновь с кем-нибудь подраться.

Я вошел в зал первым, и, не мешкая проследовал к арене, которую уже успели привести в порядок, пока наша небольшая компания выясняла отношения на лестнице.

– Эй, парень, ты куда? – возмутился старый байкер, преграждая мне путь рукой.

– Все нормально, Пес, – дал отмашку Алик, своему подчиненному. И тот, словно бы оправдывая свою кличку тут же подчинился. Правда, руку, не поспешил убрать:

– Скинь ка сначала ботинки, сынок.

– Зачем это? У вас же здесь нет правил?

– Правил, может, и нет, а условия для всех равны.

Я удивленно хмыкнул, но спорить не стал, сняв с себя куртку с футболкой и тяжелые ботинки.

Шагнув на арену, я ощутил, насколько холоден песок, и это очень удивило меня, ведь по ту сторону сетки, все казалось немного иным. Здесь, как ни странно, я чувствовал куда больше свободы, чем там, за границей этого круга. Меня не опутывал страх, не терзали сомнения, я словно и не думал о том, где нахожусь, ведь я отчетливо понимал, что только я сам сейчас способен контролировать свою участь. И пусть даже она окажется не самой приятной, ее исход это череда лишь моих мыслей и поступков, и от таких раздумий становилось почему-то спокойно.

– Что ж, Господа, в нашей программе произошла небольшая корректировка. У нас появился новый доброволец, – старый байкер расхаживал вдоль сетки, привлекая публику к новому событию. И надо сказать, получалось это у него весьма недурно. – Мы не знаем кто он, откуда он, и на что способен, а оценить вы можете только его внешность. И кто поставит на то, что этот юнец победит? – Толпа загалдела. Люди переговаривались друг с другом, рассматривая меня, как причудливую зверушку. – Но не в этом ли настоящий интерес? У вас есть шанс рискнуть по крупному. Только ваш выбор, только ваш риск. Вот все, что есть в вашем распоряжении. Кому улыбнется удача? – Пожилой мужчина громко проскандировал свою речь, и уже в самом конце, более спокойно и тихо добавил. – Делайте ваши ставки, Господа.

Это таинство продлилось совсем недолго, я даже не успел замерзнуть от песка. И вот, в мою одинокую келью ввалился еще один боец. Крепкий и довольно плечистый здоровяк. Я криво ухмыльнулся, только сейчас начиная ощущать, какую глупость решил провернуть.

– Алик? – позвал я.

Мужчина не ответил мне, но я знал, он стоит где-то рядом. Ведь происходящее сейчас на ринге, не совсем те планы, которые он выстраивал в отношении меня. Я конечно, совершенно не представлял, что могло понадобиться ему от такого неудачника, но явно не то, чтобы меня укокошили прямо на этой треклятой арене.

– Алик, плата ведь зачтется твоему брату не зависимо от исхода боя? – я двигался по рингу стараясь держать дистанцию со своим противником.

– Да, – твердо ответил мужчина. Он смотрел на меня с тревогой. Впервые за этот вечер в нем проглядывал не холеный хозяин положения, способный умеючи контролировать все и вся, а настоящий живой человек, который вот-вот мог лишиться чего-то, что совершенно не хотел терять. Было интересно увидеть его иное лицо, и в то же время странно. Ведь предметом таких живых эмоций выступал я. И это порождало неоднозначное ощущение.

Я и не заметил, как начался бой. Я просто кружил вокруг здоровяка, который в свой черед не торопился проявлять инициативу, хотя по всем параметрам делать ставки стоило именно на него. Я вообще не надеялся выбраться отсюда живым, правда и сдаваться пока не собирался.

Я бросился на громилу, отвешивая ему прямой удар в челюсть. И оказался так быстр, что противник даже не успел поставить защиту, и мой кулак скользнул по гладко выбритому подбородку. Однако ответная реакция не заставила себя ждать. Мужчина нагнал меня в отступлении, и воздух рассек его стремительный выпад ногой, от которого я еле успел увернуться. Голова вмиг освободилась от посторонних мыслей. Все мое сознание завлекло то, что творилось между нами двумя. Я будто вновь оказался в обычной драке, только в этот раз, все проходило как-то по-другому. Не по спонтанному и бездумному вовлечению в самое пекло, а по сознательному и добровольному мотиву. А, кроме того, мне нечего было делить с человеком, подобно разъяренному льву, набрасывающемуся на меня, делая между атаками все меньше пауз, от которого, к слову сказать, я тоже не отставал. Однако позицию свою сдал как-то слишком легко, хоть и не так уж и быстро.

Здоровяк прижал меня к сетке, и я почувствовал голой спиной холод ее ромбических узоров. Он обхватил мое горло руками, и начал душить, да с такой неистовостью и силой, будто я был повинен во всех смертных грехах, а воздать за них поручили именно ему. Я ухватился за мускулистые запястья мужчины, но те словно каменные, даже и не думали поддаваться моему напору. И тогда я в ход пустил колено, отчаянно вонзая его в твердый живот противника, отчего тот ослабил хватку, и я смог вырваться из его стального обруча пальцев.

Я не хотел больше это делать, драться с тем, к кому не испытывал ненависти. Да и выходило все с трудом. Я даже мог позволить ему выиграть, ведь исход боя не имел значения, мое участие в нем покрывало долг Стаса, и в этом отношении я уже выплатил его с лихвой. Оставалось лишь завершить битву. Вот только сил уже не было, и ничего другого не оставалось, как сдаться без продолжения воинственного танца с этой горой мышц.

Я поднял руку вверх, собираясь пресечь поединок, но видимо соперник не желал столь легкой победы. Он налетел на меня словно бетонная стена, жестко выбивая весь дух из груди. Я отшатнулся на несколько шагов назад, с трудом удерживая хрупкое равновесие. Не успев закрепиться на земле двумя ногами, я почувствовал такую острую боль в виске, что казалось по нему прошлись железной кувалдой, а не хоть и крепким, но все же человеческим кулаком. А дальше лишь холод песка, ощущаемый щекой, и глубокая всепоглощающая тьма, но лишь на несколько мгновений…

Глава 5. Просто кофе

«Ммммм», – как всегда что-то неопределенное напевал я себе под нос, мысленно перебирая гриф гитары, в поисках нужного аккорда для родившейся буквально секунду назад песни. Еще в машине я погрузился в какой-то далекий мир, по которому частенько блуждал в поисках интересных идей для музыкального альбома, вот уже давненько просившегося у нашей группы, но так и не записанного. И я определенно нащупал нужную почву в собственном замысле, а от того и не замечал ничего вокруг, двигаясь от барной стойки с чашкой горячего кофе к какому-нибудь свободному столику в поле моего мутного зрения, призванного, как и прочие органы чувств на помощь в куда более важном деле.

Плеск кофе и удар керамической кружки о кафельный пол вдруг неожиданно вернули меня с небес на землю, и я рефлекторно развернулся на испуганный голос:

– Ой, – девушка с кудрявыми рыжими волосами торопливо соскочила со своего места за столиком, чтобы поднять небольшой черный блокнот, однако я ее опередил.

– Прости, я не нарочно. Видимо смахнул его со стола, когда шел мимо, – я подобрал раскрытую книжицу, и замер на мгновение, засмотревшись на рисунки с обеих сторон блокнота. На одном листе я узнал знакомый до боли пейзаж за окном кафе «Лев», в котором сейчас находился, на другом же листе увидел милую мордашку пухлой девчушки, видимо одну из посетительниц того же самого заведения. – Прости. – Вновь опомнился я. – Еще и твой кофе пролил. Вот возьми мой. – Я поставил на столик свою чашку, к которой не успел притронуться.

– Что ты, не нужно. С кем не бывает. Верни только блокнот, – девушка встревоженно посмотрела на свою вещицу, все еще остававшуюся в моих руках.

– Да, да, конечно. Я не должен был его трогать, но… не могу не сказать… Это очень красиво.

– Спасибо, – робко улыбнулась девушка, и, в мгновение вспыхнув, отвернулась.

Неловкий момент легко подправила официантка, весьма расторопно подоспевшая к нам, чтобы стереть с пола пролившийся кофе. Я вежливо попросил ее принести еще одну чашку, и молоденькая блондинка тут же убежала на кухню за новым заказом.

Я протянул блокнот рыжеволосой незнакомке, и она прижала его к себе, будто это была самая дорогая в ее жизни вещь. Девушка присела на свой диванчик, не торопясь расставаться со своими рисунками, и о чем-то отвлеченно задумалась. Она совсем не заметила, как я без приглашения уселся напротив нее за маленький столик, проявив тем самым невероятную бестактность. Просто я не мог оставить без внимания ни девушку, ни то, что создавала она простым карандашом на плотной бумаге цвета топленого молока.

Я без зазрения совести рассматривал незнакомку, пока та пребывала в какой-то далекой прострации, и боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть ее, ведь опасался быть вышвырнутым со своего незаконно места. Однако переживал я напрасно.

Жизнерадостная официантка поражала своей быстротой, с которой не только как длинноногая лань перемещалась по залу, стилизованному под африканский колорит, но и с которой выполняла заказы.

– Ваш кофе, – радостно сообщила она, поставив на столик большую черную кружку.

– Спасибо, – улыбнулся я ей в ответ, и тут же почувствовал, как безразличен мне этот юный напористый флирт блондинки, которым каких-то минут десять назад, я непременно бы воспользовался, непринужденно продолжив с кокетливой девчонкой разговор, без зазрения совести попросив ее телефон. Сейчас же мой интерес привлекала совсем другая.

Передо мной сидела, безусловно, привлекательная девушка, не из тех, которые смывая свой макияж и выпрыгивая из дорогих ярких шмоток, становятся просто пластиковыми куклами без лиц и каких-то особенностей, а из тех, что просто рождаются красивыми. Они и днем и ночью прекрасны, во что бы не оказались одеты, и сколько бы косметики не нанесли на лицо. И такие девушки не просто предмет страсти и обожания, они, как мне всегда казалось, слишком недосягаемы. Но вот что удивительно, прельстила меня в ней совсем не внешность. Какое-то совершенно не объяснимое притяжение возникло у меня по отношению к человеку, которого даже не знаю. Я увидел в ней невероятную целостность, и ни за что не хотел упустить шанс прикоснуться к этой незаурядной индивидуальности.

– Правда, не стоило, – девушка, наконец, вернулась из густых дебрей своей задумчивости. Она, немного разнервничавшаяся из-за произошедшей ситуации, получив назад свой блокнот, стала спокойнее и дружелюбнее, и это еще больше подкупило меня. Не застенчивая со странностями недотрога, а взрослая владеющая собой девушка, но не без своих страстей. И это невероятно.

Она выглядела совсем молодой в этом своем синем свитере и длинной шифоновой юбке, года на двадцать два, хотя думалось мне, ей было немного больше. Во всем облике незнакомки таилась легкая сдержанность не то природой подаренная ей, не то навязанная какими-то сложными обстоятельствами. Я не мог этого прочитать в девушке, как и многое другое, и оттого все сильнее входил во вкус. А еще, мы почему-то сразу перешли на «Ты».

– Я вдвойне виноват. Разлил твой кофе, да еще и заглянул туда, куда не следовало заглядывать. Скажи, почему ты прячешь рисунки? – отчего-то мне казалось, что не от скромности девушка утаивает свой талант, на то имеется куда более весомая причина.

– Это долгая история, и она вряд ли покажется тебе интересной. Кстати, кофе здесь просто отвратительный, – незнакомка отпила из моей первой кружки еще горячий напиток, и поморщилась.

– Да, это точно, кофе в этом заведении просто ужасен, – я не мог не согласиться с ней. – Почему же ты тогда его заказываешь? – Спросил я, ведь сам-то это делал, лишь из соображений экономии.

– Потому что он особенный, – девушка задумчиво посмотрела в окно, и я понял, она уже не первый раз вот так засматривается на улицу, находящуюся от нее на расстоянии вытянутой руки, за стеклом. – Ощущая этот вкус, я знаю, что нахожусь сейчас именно здесь. Даже если не смогу видеть однажды, отвратительный кофе из «Льва» я всегда распознаю.

Я не понимал, отчего так важно для нее быть в этом кафе, однако определенно это имело для девушки большое значение.

– Мне понравились твои рисунки, – искренне похвалил я работы незнакомки.

– Это субъективно, ведь и та улыбчивая официантка тебя тоже заинтересовала. Вот только ты предпочел остаться за моим столиком, – девушка открыла свой блокнот на чистых страницах, и начала выводить какую-то линию. Оказывается, даже когда она уходила в себя, ничто от нее не укрывалось.

– Намекаешь на то, что я всеяден, или что твои рисунки посредственны? – я прогрызался через дебри странной беседы, однако и не думал ее прекращать.

– Я не намекаю, я говорю прямо. Это всего лишь рисунки и нет в них ничего особенного, – рыжеволосая незнакомка посмотрела мне прямо в глаза, и, улыбнувшись, добавила, – и все же спасибо. Знаешь, муж не разделяет подобных восторгов по поводу моих работ. Возможно ты единственный, кто отозвался о них положительно.

– Значит, он слишком глуп, чтобы это понять, – возмущенно заявил я.

– Нет, – спокойно заключила незнакомка, – просто все субъективно, я же говорю.

– Зачем ты тогда вышла за него замуж, если он не любит, то, чем ты занимаешься? – я и не заметил, как перешел на слишком уж личные вопросы, но на удивление девушку это не смутило.

– Я отвечу, если назовешь свое имя, а то мне как-то не по себе рассказывать столько подробностей из своей жизни незнакомцу.

– Кирилл, – немного замешкавшись, ответил я.

– Уже лучше. Кристина, – девушка протянула мне руку, и я легонько пожал ее, заметив на пальцах небольшой след от серого грифеля. – Многое можно не любить в других, но то, что нас в них цепляет, иной раз перевешивает недостатки в тысячу раз. Так вышло и с моим мужем.

– То есть человека не выходит любить целиком? – я обхватил руками остывающую черную кружку.

Кристина все так же продолжавшая выводить какой-то рисунок у себя в блокноте вдруг прервалась:

– Хм, – многозначительно изрекла она, – мне кажется, в каждом из нас есть что любить и ненавидеть. И тебе слишком повезет, если кто-то полюбит в твоей душе все то, за что стоило бы убить.

Девушка рассмеялась, и вновь принялась мастерски орудовать карандашом, а я замолчал, опять засмотревшись на нее с совершеннейшим неприличием.

Красивое, немного бледное лицо выглядело таким сосредоточенным, что мягкие черты его приобретали решительный оттенок. Тонкий, слегка вздернутый носик казался еще острее, когда девушка улыбалась тому, что под ее карандашом преображалось в настоящий рисунок. Зленые глаза, поглядывающие изредка на меня, светились невероятным огоньком, а вьющиеся локоны цвета не то жженого меда, не то темного золота до безумия кружили голову, делая красавицу просто обескураживающей. И самое прекрасное в ней было то, что во всем ее образе не имелось ни капли фальши. Искренность в чистом виде. Включая духи. Тонкий цветочный, но сводящий с ума аромат. Кому-то, возможно, он мог показаться простым и наивным, однако Кристине подходил идеально. Ей не требовалось прятаться за подобными сложностями женской атрибутики, кутаться в нагромождениях искусственных загадок. В том не было нужды, потому что она сама была воплощением тайны.

Вот бывает, входит человек в комнату, и все пространство преображается вокруг и меняются люди там находящиеся. И подобное происходит не столько от того, что этот человек учит тебя чему-то или намеренно меняет. Нет, все случается само собой, лишь потому, что ты рядом с ним и можешь преобразиться, открыв наличие новых граней в себе. И оказывается, что мир не однобок, а до бесконечности многомерен. И такое осознание подталкивает к следующей двери твоей жизни, к которой приближался планомерно шаг за шагом, и у которой вдруг оказываешься совершенно внезапно, понимая, что повзрослел, дорос до нее. И открывая дверь, узнаешь, как все за ней слишком непривычно, сложно, боязно, но безумно приятно и притягательно. И Кристина для меня как раз стала таким человеком. Только я позабыл о ней, о том, что испытал, познакомившись с девушкой. Ведь мой мозг после аварии, по какой-то совершенно непонятной причине, посчитал нужным забыть этот краткий, однако весьма емкий эпизод моей жизни. Правда он не учел одного очень важного обстоятельства, возможно памяти он и может лишить человека, но чувств и ощущений, это надо еще постараться. Не скажу, что мои метания и перемены в душе связаны с одной лишь Кристиной, но она явно оказалась одной из причин, переломным моментом, после которого я начал искать ту самую дверь, терзаясь так долго от бессилия и неспособности вскрыть истину происходящего со мной в последний месяц.

– Ты со всеми так откровенна или только со мной? – серьезно спросил я.

– Разве я сказала что-то особенное? Ты многого обо мне не знаешь. И этим я вряд ли с тобой поделюсь, – карандаш девушки замер над плотной страницей блокнота. – Возможно, если только ты очень захочешь.

Мне показалось, глаза Кристины потемнели. Она подалась вперед, тихим голосом, почти шепотом произнеся лишь для меня:

– Только не в этот раз.

Я вздрогнул от вкрадчивых слов девушки и замер на секунду. А из смятения мгновенно выдернула Кристина, которая туда же и повергла:

– Мне пора, – резко и неожиданно сказала девушка.

Она стала серьезной, хотя в этот раз в ней совсем отсутствовало волнение. Я еще не успел осознать слов Кристины, как она вырвала страницу из блокнота и резко захлопнула его. Я неотрывно следил за ее быстрыми и суетливыми действиями, и не мог ничего произнести.

Кристина протянула руку с блокнотом в сторону окна, и быстро оглядевшись, сунула маленькую книжицу в узкую нишу между подоконником и бетонным квадратом под ним. Она образовалась там скорее не по дизайнерскому замыслу, а по вине неуклюжих строителей, закрасивших столь уродливый дефект краской, вместо того, чтобы его устранить. К счастью, подобное оказалась на руку милой конспираторше, владеющей похоже уже большим стажем на этом поприще.

«Мы встретимся еще?», «Когда ты придешь сюда?», «Когда будет этот следующий раз?» – столько вопросов запоздало закопошилось в моей голове, ни один из которых я так и не осмелился озвучить. Кристина замужняя девушка, и она бы вряд ли повторила нашу встречу. И пусть я не претендовал на ее чувства и не искал в ней большего, чем дружба, все же призыв с моей стороны увидеться вновь, мог прозвучать весьма двусмысленно, и я прикусил язык, впервые за свою жизнь не зная, что сказать девушке. Хотя я мог-бы и спросить о той странной манипуляции с ее блокнотом, выглядевшей довольно странно, но не стал, ведь это казалось мне слишком неважным сейчас.

– В кафе ты всегда можешь найти меня, особенно в пятницу, – девушка протянула мне листок бумаги, что минуту назад вырвала из своего блокнота. Я неуверенно потянулся за ним, и тут она отдернула руку. – А вот если встретишь меня за пределами «Льва», беги не оглядываясь.

– Почему?

– Потому, что наша встреча и наш разговор останутся только здесь, и никогда не выйдут за пределы этих стен, как и он, – Кристина неопределенно махнула рукой в сторону ниши, в которой совсем недавно скрылся небольшой черный блокнот. – Пожалуй, кроме этого. – Девушка улыбнулась и снова протянула листок бумаги, которым в первый раз лишь подразнила.

Я развернул его и увидел свой портрет, удивительно точный и подробный. Мое лицо в обрамлении темных длинных волос, неулыбчивое и серьезное. Даже татуировки на шеи пририсовала. А все черты воспроизвела так реалистично, что возникало ощущение, будто я заглядывал в зеркало, только черно-белое. И пока я в него смотрелся, упустил, как Кристина упорхнула, не попрощавшись. Девушка исчезла, словно и не было ее никогда, а весь наш разговор всего лишь привиделся сумасбродному парню, частенько витающему в облаках, в поисках различных идей для своей музыки. Вот только одно обстоятельство рушило данную теорию как карточный домик – это портрет на пергаментно-желтом листе бумаги, достоверно передававший всю глубину заинтересованности модели создателем ее художественного образа.

***

Я почувствовал резкую боль в глазах, когда открыл их, отчего часто заморгал. Надо мною зависло бледное и взволнованное лицо Стаса, переменившее свое выражение на более радостное, когда я попытался что-то сказать.

– Сколько я в отключке? – я приподнялся на локтях, слегка просевших в песок.

– Всего пару минут, – сообщил мальчишка, и принялся поднимать меня на ноги, но вместо того, чтобы помочь ему в этом, я вновь рухнул на спину.

Голова кружилась, а еще в ней стоял такой гул как после чудовищной встряски, и я знал, отчего ощущал все прелести взрыва маленькой атомной станции внутри своего черепа.

– Не думал, что ты настолько безрассуден, – я услышал другой голос, и повернул голову в сторону его источника. Опершись о металлический столб, за который крепилась сетка, стоял Алик. Он крутил в руке трость, и не смотрел в мою сторону, но отчего-то казалось, это было лишь неумелым прикрытием истинного интереса к моей персоне.

– Ты застал меня врасплох с этим боем. Некогда было думать.

– Зато ты умудрился произвести сильное впечатление.

– Значит, я тебя все-таки не разочаровал? – спросил я, все еще лежащий на земле.

– Не разочаровал, – ответил Алик, подошедший ко мне и подавший руку. Я без колебаний принял его помощь.

Поднявшись на ноги, я покачнулся, но, кажется, понемногу начал приходить в себя.

Я заметил у сетки Кристину, за крупным ромбическим плетением которой девушка казалась такой далекой и холодной. Она бесстрастно смотрела на меня своими огромными зелеными глазами, и в них не было ничего, совершенно ничего, только сплошное безразличие ко всему вокруг, включая и меня. Закрытое темно-бордовое платье на ней делало ее старше и отстраненней, ничего общего с тем образом в кафе, о котором я вспомнил во время недавнего забвения. Оттого мучительнее мне было на нее смотреть сейчас, ведь оказывается, я знал ее другой. И после того как вернулась память о крошечном, однако ценном эпизоде из прошлого, я успокоился, терзания чуть стихли, однако вопросов только прибавилось.

– Тебе бы к врачу, – настороженно заметил подросток.

– Ну, уж нет. Я и раньше без них обходился, и сейчас обойдусь.

Я направился к выходу мимо Алика и Стаса, они удивленно посмотрели на меня.

– Как на счет долга? – спросил я у мужчины.

– Снят, – торопливо ответил тот. – Полностью. – Добавил он через секунду. – Куда ты собрался?

– Домой, – устало подытожил я.

На сегодня с меня хватило событий и новых загадок. Душа требовала отдыха, а уж тело и подавно. Я хотел лишь еще раз взглянуть на Кристину, но той уже и след простыл. Она снова бесследно исчезла, как и в ту нашу первую встречу в кафе. Только в этот раз девушка не оставила мне ничего на память.

***

Я достал из холодильника банку пива, и первое, что сделал с ней – приложил ко лбу. Приятный холод чуть заглушил пульсирующую боль, которая не покидала меня с тех пор, как я пришел в сознание посреди тайной арены бойцовского клуба «Легион». И только чудовищным усилием воли я заставил себя сокрыть такое разбитое состояние от тамошних обитателей, в надежде избежать лишнего внимания к собственной персоне, чтобы поскорее очутиться у себя в квартире.

Хотелось очень о многом подумать, однако голова не разделяла со мной такой невероятной прыти, отказываясь хоть как-то этому способствовать. Поэтому я решил сначала дать ей остыть в прямом и переносном смысле, а уже потом начать обрабатывать терабайты полученной за сегодня информации.

– Я в твоем возрасте тоже любил приключения. И мне всегда казалось мало, – эта фраза ворвалась в комнату так неожиданно, что я словно ужаленный соскочил с обеденного стола, на который с таким трудом взгромоздился.

«Я во сне?» – мелькнула мысль. Только как-то слишком натурально выглядело все сейчас, и даже боль в голове не давала в этом усомниться.

– Медведь? – неуверенно произнес я.

Мужчина закатил глаза. Он стоял, наклонившись на высокий кухонный шкаф, при этом расслабленно скрестив на груди руки:

– Ты каждый раз будешь удивляться моему появлению? Может, хоть разок обнимешь своего дядьку? – Медведь разомкнул руки и выпрямился во весь рост, будто и правда собирался заключить меня в родственные объятия.

– Ты ведь не настоящий, – с сомнением проговорил я.

– Да как же это, – обиженно буркнул он. – Я ощущаю себя здесь, ни где-то во вселенной, а именно здесь на этой кухне. – Мужчина постучал костяшками пальцев по холодильнику и сделал шаг вперед.

– Не подходи, – закричал я и запустил пивом в Медведя.

Наверное, каким-то далеким уголком своего сознания я надеялся, что образ стоящего передо мной человека растворится, рассеется иллюзией и все снова придет в норму. Но не тут-то было. Дядька инстинктивно попытался увернуться от жестяной банки, летевшей ему прямо в голову, но громадные пропорции тела не позволили быстро вылавировать, и я услышал звук глухого удара влетевшего в его плечо пенистого напитка.

– Какого черта Кир? Может, еще за нож возьмешься? – раздраженно спросил Медведь.

– А какого черта ты ко мне наведываешься? И вообще кто ты такой? – я уже начинал верить, что происходящее творится наяву, только признавать себя ненормальным как-то совсем не хотелось.

– Ну, вот опять, начинается, – вздохнув, протянул мужчина. – Мы уже проходили это в прошлый раз, помнишь?

– Тогда я думал, что сплю, а теперь в этом уже не уверен, – я обхватил голову руками. Боль не позволяла до конца отделить реальность от грез. Вот только в прошлый раз мне ничего не мешало, и я спокойно разговаривал с Медведем точь-в-точь как сейчас.

Возможно, я все еще лежал на арене без сознания на грани жизни и смерти и в это перепутье вселенных врывались те, кто уже давно почивал за бортом обетованного мира. Правда, чем же тогда эта теория не была безумнее той, что мой дядька нагрянул с того света воплоти прямо на одиннадцатый этаж двухкомнатной квартиры самого обычного спального района?

– Зачем ты здесь? – мне ничего не оставалось, как признать поражение в этой битве за разум. И я решил принять условия игры.

– Не знаю, – пожал плечами Медведь.

– Не знаешь? Ты появляешься так внезапно, пугаешь до смерти, повергаешь в сомнения о собственном здравомыслии, и даже не можешь объяснить, зачем ты здесь.

– Я и правда, не знаю, – искренне ответил дядька.

– Лучше молчи, – махнул я рукой, и поднял с пола откатившееся к моим ногам пиво. Резко вскрыв банку, я осушил ее до дна.

– Не найдется еще одна? – виновато спросил Медведь.

Услышав его, я решил, что хмельной напиток резко ударил мне в голову. Я не поверил собственным ушам. Но посмотрел на дядьку, и мне вдруг стало его жаль. Открыв холодильник, я достал новую банку, и кинул ее Медведю, вытащив себе еще одну.

– В стеклянной то получше будет, – начал было мужчина, но увидев мой суровый взгляд закончил фразу вероятно совсем не так как планировал, – но и так сойдет.

– Так что ты тут делаешь? – теперь уже куда спокойнее спросил я.

– Эй, вообще-то это моя квартира.

– Уже нет, – я отпил глоток из банки.

– Ну ладно. Честно, я ведь и правда, не знаю. Может потому, что я нужен тебе, потому, что ты просил меня вернуться, – дядька серьезно посмотрел на меня.

– Ты мертв, а оттуда не возвращаются.

– Я же вернулся, – мужчина расставил руки, пиво выплеснулось из банки на его кожаные штаны.

– Но кто ты? Что ты помнишь?

– Ничего, совершенно ничего, – задумчиво отозвался Медведь. – Последнее, что я помню, это как Андрей нашел меня там. – Мужчина кивнул в сторону спальни. – А дальше темнота.

– Отец говорил, что ты был уже мертв, когда пришел в квартиру? – насторожился я.

– Так и есть, – подтвердил дядька. – Я видел и его и себя со стороны.

Это просто не укладывалось в голове.

– С некоторых пор, я помню всю свою жизнь до мельчайших подробностей, а то, что было после, нет. Когда я не с тобой, меня словно и не существует. Но когда я здесь, какая-то сила тянет к себе обратно, будто высасывая из этого мира, а я противлюсь ей изо всех сил. Мне нет нигде места.

– О чем ты?

– О тех двоих в капюшонах. Я чувствую, когда они рядом.

– Безумие просто.

– Да, и не говори, – Медведь выпил пиво и поставил опустевшую банку на стол. Он резко встал со стула и подошел к окну. Штор у меня на кухне отродясь не водилось, но на улице давно темнела ночь, и сложно было в ней что-то разглядеть.

– Что? – только и спросил я, поднимаясь со своего места.

– Они, – многозначительно изрек дядька.

– Мы на одиннадцатом этаже…

Медведь повернулся ко мне, он выглядел непривычно встревоженным.

– А им видно все равно, – он хмуро сдвинул брови.

И не успел я ничего сказать, как белый свет поглотил его, ослепив меня на мгновение вспышкой.

Глава 6. У перекрестка много дорог

Я никогда не любил зиму. Никогда не проникался ее отчаянно холодящей злобой, сверлящей дыру в моей распахнутой груди, никогда не трепетал от ветра, пробирающего до костей, и уж тем более, никогда не был с ней заодно. Думаю, и она не любила меня в ответ. Но этот размеренный хруст под ногами, сейчас казался приятным, даже успокаивал в какой-то степени. Под этот звук я представлял будто мои мысли, опутавшие накрепко сознания, крушатся, ломаются как хрупкий шоколад, а таять им не дает мороз. Да, ведь и от него есть польза. Холод остужает мою безумную голову, замедляет безостановочные раздумья, при этом он не крадет их, лишь позволяя не торопиться в суждениях, а таких у меня не мало.

Когда мне зарядили по голове, и я в очередной раз свалился в беспамятстве, я вспомнил наше знакомство с Кристиной, вот только отчего-то усомнился в его реальности. Ведь сам момент аварии я так не увидел, а значит и верить тому, что родилось в моей голове за пару секунд забвенья на арене, не стоило. Я встретил ее, Алика, Стаса, но кто мог дать гарантию, что все эти люди вошли в мою жизнь, а не только в мою голову? Я уже пару раз встречался со своим мертвым дядькой, мало того, я беседовал с ним, да что уж там, пил пиво, как будто он и не умер в ту злополучную для нашей семьи ночь. И это показалось куда правдивее, чем прочие пересечения с людьми, которых я едва знал. Теперь я сомневался, где кончалась фантазия и начиналась явь. И потому, необходимо было разобраться со всей творящейся в моей жизни ерундой, чтобы не пропасть в омуте безумия. И сделать это, я обязан был непременно сам. Без помощи моего отца, у которого сейчас имелись совсем иные заботы.

У меня в скором времени должен был родиться брат или сестра, и это заполняло всю жизнь отца. Он не отходил от матери ни на шаг. И с одной стороны, я радовался, что в кое-то веки мог вздохнуть свободно от его нескончаемой опеки. Однако я так привык чувствовать своего старика рядом, хоть и таким странным образом, что немного приуныл, понимая, разгребать большой и сложный завал придется самостоятельно. Да и не уверен, что такое под силу бы оказалось даже моему отцу.

Вместе со мной в теплое и уютное кафе, в стиле жаркой Африки, ворвался холод. Ни один из посетителей не обратил внимания на хмурого бледного парня, озирающегося по сторонам и не спешившего проходить в зал «Льва», а вот зоркий бармен сразу приметил:

– Эй, Кир! Неужели ли это ты? – мой лучший друг Павел Луцев стоял за барной стойкой с полотенцем на плече и сиял как начищенный до блеска бокал для шампанского.

– Луц? Что ты здесь делаешь? – спросил я удивленно, направившись к другу.

– Давненько тебя не было слышно. Пропал совсем. Ни звонил, ни писал. Я вот за это время и на работу успел устроиться. Ты как сам?

Раньше мы виделись с Пашкой чуть ли не каждый день, а сейчас даже не звонили друг другу, и естественно, в большей степени по моей вине. Однако я обязан был отдать должное другу, не возжелавшему упрекнуть за подобный эгоизм. Ведь, в конце концов, истинная дружба измеряется не количеством выпитого вместе праздного алкоголя или извечным присутствием рядом, а пониманием и надежностью, на которые сможешь рассчитывать в случае чего, и которые сможешь дать сам, невзирая на свои собственные проблемы.

Я расстегнул свою куртку и присел на высокий барный стул.

– У меня тоже много чего произошло. Правда, это долгая история. Не хочу тебя грузить. Лучше расскажи о себе. Как так получилось, что судьба поставила лучшего барабанщика, которого знаю за барную стойку. Я думал уйти в такой творческий застой только в моем стиле.

Луц немного смутился и начал полировать стойку повидавшим виды полотенцем:

– Я всегда буду предан музыке, но как не крути, одной ей сыт не будешь.

– Что верно, то верно, брат, мне это знакомо как никому, – с Пашкой мы дружили с самого детства, даже первые татуировки сделали вместе, и уж кто как не он знал, о моих трудных отношениях с семьей, и о том, как я барахтаюсь в этой жизни в одиночку, не рассчитывая на деньги отца.

– Но я не бросаю репетиции, – воодушевился внезапно друг. – Всю нашу программу проигрываю от и до.

– Наша программа оказалась в итоге полным отстоем, пора похоронить ее вместе с группой. Нужно двигаться дальше.

– Не верю своим ушам, неужели ты говоришь о новом проекте?

– Ну, все может быть. Я ничего не исключаю, – мне захотелось поддержать друга, пусть даже одними словами, ведь иногда их бывает достаточно, тем более ничего конкретного я ему не обещал. Я не имел права тешить его простыми иллюзиями, и я такого не допустил. Но в какой-то момент, может даже в этот самый я ощутил дикую тоску по музыке, по гитаре, которая так давно пылилась дома без дела.

– То, что мы играли невозможно выносить на публику. И знаешь, Фил правильно сделал, уволив меня из собственной группы, если бы он не решился на это, думаю, я бы ушел сам.

– Фил придурок, и ты это прекрасно знаешь.

– Да, и, тем не менее, такие как он иногда выдают разумные вещи.

Луц рассмеялся, а вместе с ним и я. Мне вдруг стало легко, как не было уже давненько. Когда-то я и не пытался притормозить на повороте, проскакивая очередной вираж. Не пытался призадуматься, пораскинуть мозгами. Авария дала мне этот шанс. Теперь я хотел не просто опьянеть, набравшись дешевого портвейна, я хотел почувствовать вкус дорого вина.

– Пива? – будто бы продолжая мою скоротечную мысль, объявил Пашка.

– Лучше ничего, – торопливо изрек я. Моя аллегория с алкоголем, выглядела вполне себе красноречивой, вот только напиваться по-настоящему совсем не хотелось. Последнее время, когда я брался за бутылку, поблизости обязательно маячил мой дядька, а потрясений пока не хотелось. Уж слишком многое виделось под градусным дурманом.

Друг отвлекся на других клиентов, и я решил не тратить это время даром, а начать искать… Искать ответы на свои бесконечные вопросы, в коих зарылся уже по самое не могу. Пока я ждал, что за меня это сделает кто-то другой, принесет готовенькое на блюдечке, я упускал очень важную вещь. Все нужное под боком. Необходимо лишь отрыть искомое из-под толстого слоя обыденности. Самый яркий и крупный алмаз извлекается из обычного серого камня.

Я подошел к столику, за которым сидел с Кристиной несколько месяцев назад. Ощущение возникло довольно необычное. Будто я приблизился к жертвеннику, забравшему часть моего «Я», клочок души, обреченной пасть ниц перед чарами женщины. В силу лишь какого-то сиюминутного притяжения, необъяснимой привязанности. Странно. Я тосковал по чему-то все это время, и даже не осознавал по чему. И теперь я понимал насколько сильно и искренне проявление моих чувств. Погрузившись в совершеннейший вакуум, изоляцию от воспоминаний, мои эмоции оказались стерильными, и я не понимал их природы. Сейчас же, когда появилась возможность их привязать к кому-то, все словно встало на свои места. Медленно, вкрадчиво и с надрывом я познавал истоки собственных перемен.

Я осторожно присел за столик, стараясь подавить в себе беспокойство о том, что все вокруг может рассыпаться в любую минуту, обращаясь приятной, и все же хрупкой иллюзией. Я протянул руку к уродливой нише, изо-всех сил старавшуюся быть частью интерьера. Я не ожидал его там найти, но блокнот лежал на своем давно отвоеванном месте. Кажется, кроме меня до него никому не было дела, даже его хозяйке. Я открыл блокнот. Толстый кожаный переплет приятно хрустнул. Желтые листы его нутра почти все были усыпаны самыми разнообразными рисунками. Я перелистывал их один за другим, пока, наконец, не добрался до тех самых, с которых и началось мое знакомство с этим маленьким и таким объемным миром прелестной девушки с красивыми медовыми волосами. Пухлая девчушка все так же посиживала за плетеным столиком, и, покачивая ногами, уплетала мороженое. Я готов был поклясться, и она, и оживленная улица за окном на страницах блокнота выглядели абсолютно реалистичными, даром, что едва уловимое движение исходило от черно белых контуров.

Я коротко вздохнул, и захлопнул книжонку. Она выглядела самой настоящей осязаемой вещью, содержание которой поведало мне о правдивости моего воспоминания, и я поверил. Все было так, как и было. И каждое мое слово, сказанное ей, и ее ответы – все истина.

Распахнув блокнот на последних страницах, я помедлил, и лишь мгновение спустя мои пальцы прошлись по обрывкам желтых листов. Не хватало всего нескольких, и я знал, что изображалось как минимум на двух из них.

Входная дверь «Льва» открылась. Неуверенно, будто таясь, в кафе вошла Кристина. Словно угарным газом мое дыхание перехватило. Я быстрым движением сунул блокнот в нишу, и пересел за стоявший позади стол. Я отвернулся спиной к входу. Теперь я не мог видеть ее, но без сомнения знал, куда девушка направится.

Сердце забухало, стоило услышать приближающиеся легкие шаги. Похоже, Кристина не узнала меня, ведь она быстро присела на то место, где всего пару секунд находился я. Все это говорило о том, что бедняжку занимает нечто невероятно тягостное. Я вжался в свой стул еще сильнее. Всем нутром я ощущал присутствие девушки, а еще чувствовал ее страх.

Сейчас я знал ее не как жену Алика, сейчас я знал ее как девушку, с которой познакомился задолго до его появления в моей жизни. И я вновь захотел увидеть ее лицо, и это желание переполняло настолько, что я совсем не мог, и, в общем-то, не хотел с ним бороться.

– Кристина?! – тихо позвал я. Девушка вздрогнула за моей спиной. Она ничего не ответила. Но красноречивее всех слов оказались рыдания. Негромкие, с надломом, будто на предыдущие ушли все силы. Я вскочил со своего места, и подошел к Кристине. Всхлипывая, она крепко сжимала свой кожаный блокнот.

– Что с тобой? – мои ноги отяжелели и подкосились, я рухнул на стул рядом с девушкой. Она, наконец, подняла на меня свой взгляд.

– Всего этого не должно было произойти. Наша встреча ошибка, а ее продолжение злая ирония судьбы.

– Ты о чем? – непонимающе произнес я.

– Я допускаю случайности, такие, как твое знакомство со мной, но я не верю в совпадения, такие как твое знакомство с Аликом, – слова девушки вогнали меня в ступор. Я не знал, что они могли значить, а выяснять я это не хотел.

Слезы на щеках Кристины высохли, оставляя некрасивые следы. Она поднялась со своего места.

– Постой. Не уходи, – я вскочил как ошпаренный, становясь на пути Кристины. Она подалась назад, словно боясь прикоснуться ко мне. – Что держит тебя на расстоянии от меня так крепко?

Девушка промолчала, и попыталась прорваться сквозь мою преграду.

– Сбегаешь? От себя не убежишь, – я ухватил Кристину за плечо, удерживая ее на месте.

Девушка испуганно посмотрела на меня. Я позволил ей вырваться из крепкого плена, и отойти на несколько шагов назад.

– Я бегу не от себя, от тебя. Помнишь, я говорила, если встретишь меня за пределами кафе – беги. Но теперь не безопасно и здесь. Держись подальше от всех нас.

– Объясни, хоть что-нибудь, – потребовал я.

Кристина отрицательно покачала головой. Она вновь попыталась уйти, и я опять преградил ей путь.

– Просто поверь, – взмолилась девушка. – Просто поверь и отпусти. Все это не закончится добром.

Кристина оглянулась по сторонам как затравленный маленький зверек. Что-то кольнуло внутри меня. Она не просто боялась, она была в панике. И кто знает, сколько отделяет ее от безумия, на почве неимоверного всепоглощающего страха. Осознав это, я будто бы понял, что нужно делать.

***

Тонкое и бледное, как белый фарфор запястье, охваченное лишь мягкой тканью пальто, казалось до неприличия хрупким. И все же я и не думал разжимать своих пальцев, надежно удерживающих его как стальной замок. Кристина, изо всех сил вырывающаяся в начале, в какой-то момент лишь покорно приняла судьбу, и почти уже добровольно следовала за мной вверх по узкой лестнице.

– Куда мы идем? Куда мы… – ее слова поглотил тихий плач.

Я не видел смысла останавливаться на полпути, чтобы попытаться ее утешить. Только осуществив задуманное, я мог объяснить все так, чтобы она поняла.

Оттого что рядом находился заброшенный завод, имеющий неофициальный статус репетиционной базы, пристанищем для многих музыкантов, это недорогое кафе часто пользовалось спросом у таких, как я. Бедных и ищущих приключений бродяг. Поэтому по дороге никто не обратил на нас ни малейшего внимания. Пробирающаяся наверх парочка, едва ли выбивались из колорита местных завсегдатаев, к тому же мы не нарушали чей-то покой.

На втором этаже «Льва» располагались жилые комнаты, которые частенько сдавались за небольшие деньги нуждающимся в ночлеге, или просто перебравшим клиентам, после веселых посиделок. Вот только наш дуэт проигнорировал выход с лестницы на него, как и выход на третий, пустовавший этаж. Мы поднялись на самый верх, где железная дверь, ведущая на крышу, всегда бывала открыта, не став досадным исключением и в этот раз.

Вечер зимой наступал предательски быстро, однако сейчас его темнота оказывалась как нельзя кстати. Она скрывала всякого, кто мог подняться на крышу обычного трехэтажного здания, не в самом престижном и густонаселенном районе города, и это играло на руку мне, и в особенности Кристине, неистово желавшей спрятаться самой и спрятать все свои секреты от чужих глаз.

– Зачем мы сюда поднялись? – хрипло спросила девушка. Ее голос истомившийся плачем внезапно подвел ее. Я, наконец, отпустил ее руку.

– Здесь нас никто не увидит, не услышит. Отсюда есть выход на пожарную лестницу. Если захочешь, то никто и не узнает, как ты покинула кафе, или вообще, что ты была в нем. Все, что скажешь, останется на этой крыше. Я не требую от тебя многого, просто поговори со мной.

Кристина долго на меня смотрела, будто обдумывая услышанные слова. Ее огромные глаза больше не были полны слез, но все еще блестели как два огромных зеленых опала. Я не мог долго выдержать ее взгляда. В попытке добраться до правды, я, кажется, переборщил с методами, и теперь ощущал собственный укор. Я отошел от девушки к самому краю крыши. Высокий бетонный парапет, делал похожим эту часть кровли на огромный балкон.

– Прости меня. Я не должен был так поступать с тобой. Я только хочу знать больше. Ты и Стас все время твердите об опасности, которая может грозить мне, однако так никто и не удосужился объяснить, в чем она заключается. Я не собираюсь лезть в дела Алика, и уж тем более в ваши семейные разборки, но я имею право знать, во что я уже ввязался. Что нужно от меня Алику?

– Видимо то, чего он не смог найти во мне и Стасе. Я не представляю, что привлекло его в тебе, он об этом не расскажет. Но я знаю, что он никогда не мог получить от меня или брата. Понимание. Алик слишком сложен. Не хватит и целой жизни его разгадать, и это создает трудности, неимоверные трудности. Я пыталась, честно, много раз. И каждая такая попытка терпела крах. Мы поженились, когда мне было всего восемнадцать, и я по наивности своей полагала, любовь может все исправить, изменить его. О, как же я ошибалась. Не то это средство. Поменять человека невозможно, пока он сам не увидит в том смысл. Да, Алику это и не нужно. Он такой, какой есть, и не собирается меняться, а вот изменить кого-то, подстроить под себя… в этом весь он. И что хуже всего – Алик безгранично верит в свою правоту, заходя в своих действиях порой слишком далеко.

– И именно поэтому он не дает тебе рисовать? – я развернулся к Кристине, и лишь тогда понял, что произнес это вслух.

Девушка кивнула:

– Не знаю, что у него на уме на этот счет. Он воспротивился моему занятию в тот самый момент, как только узнал. Алик уничтожил все мои рисунки, сжег их в нашем собственном камине. А после запретил иметь буквально все, на чем можно рисовать. Иной раз дело доходило до абсурда.

– Это жестоко.

– Ты даже не представляешь насколько, – девушка подошла ко мне ближе.

Она говорила. Тихо, свободно и много. И я не пытался ее останавливать. Лишь изредка задавал вопросы. Я желал больше узнать о Кристине, об Алике, и всей наигранной таинственности вокруг его персоны. И еще я хотел дать возможность реке, нашедшей, наконец, брешь в прочной дамбе, выплеснуться наружу. Ведь такой простой возможности Кристина, по всей видимости, была лишена. Ее некому было выслушать. А теперь она могла высказать все, что накопилось у нее на душе за долгие годы. И при этом ее исповедь не выглядела так, будто она сетует на тяжкую долю. Кристина просто делилась со мной знанием, о человеке, способном возвысить тебя, или превратить всю твою жизнь в ад. И вероятно в нем крылось что-то такое необъяснимо притягательное, что на закланье каждый уходил добровольно. И вот это как раз с трудом поддавалось моему пониманию. С одной стороны, я все еще видел, а точнее хотел видеть в Алике пустышку, ведь так было проще, но с другой искренний интерес с каждым разом все больше подпитывался теми крупицами информации, которые перепадали мне от самых близких ему людей.

– Тогда почему ты все еще с ним?

Кристина подняла воротник пальто. Она зябко поежилась, и устремила свой взгляд куда-то вдаль, поверх ночных огней магистралей и уютных домов.

– Все не просто, – девушка посмотрела на меня и улыбнулась, впервые за сегодняшний вечер. И будто бы распознав мой немой вопрос, добавила. – Стас. Он еще удерживает меня рядом с Аликом. Он и сейчас всего лишь шестнадцатилетний подросток, но, когда я его впервые увидела, он был девятилетним ребенком. И я все это время заботилась о нем так, словно он мой младший брат, а не брат мужа. Я прикипела к нему сразу, как узнала. Всегда защищала его от нападок Алика, и сейчас стараюсь это делать. Каждый раз это выходит с трудом. Мне кажется, Алик не любил никогда брата, а сейчас так просто ненавидит. Я не хочу в это верить, но ты сам знаешь, что произошло возле твоего магазина, и что было в клубе.

– Зачем Стас брал у Алика деньги?

– Я не знаю. Я спрашивала у него, а он не выдал и слова, все время молчал, будто я выпытывала страшную тайну. Теперь и у него появились секреты от меня. И серьезные. Стас знал, на что идет, когда принял деньги от брата. В случае невозврата, он должен был ему бой. Ты спас его от этого, – Кристина прикоснулась к моей руке, мирно лежавшей на парапете крыши. Она неуверенно сжала мою ладонь, но получив ответный жест, ее напряжение ушло. Крыша и впрямь творила чудеса. Страх девушки медленно пятился назад, как огромный черный паук по своей паутине прочь от сильного врага.

– Почему Стас так хотел, чтобы я пришел в клуб Алика?

– Мне это не ведомо, – девушка угрюмо покачала головой. – В последнее время я плохо его понимаю. Он не рассказывает многого, и оттого все сложнее вставать на его защиту.

– Тебе она самой нужна.

– Нет, не нужна. Мне достаточно того, что я имею. Необходимо лишь подождать, и тогда я буду свободна. Я уйду вместе со Стасом, когда ему исполнится восемнадцать. Мы скроемся от Алика, и он больше никогда нас не найдет.

– За это время многое может случиться, – я встревоженно посмотрел на Кристину. – Я хочу помочь.

– Не надо. Просто мы будем более аккуратны с ним.

– Ты может и да, а вот Стас явно нарывается на неприятности. Кто знает, что выкинет он завтра, какое очередное озарение придет в его голову.

– В любом случае, я его не оставлю.

– Я и не прошу. А вот оградить от Алика смогу.

– Ни в коем случае. Ты не должен ввязываться в наши проблемы. Это семейное дело, и оно не должно выходить за пределы. Не перекидывай на себя чужую ношу. Будет лучше, если ты останешься в стороне. Ты хороший человек, и я желаю тебе идти своим путем. Это важно – иметь такую возможность. Поверь, я знаю, о чем говорю. Кроме того, вступать в конфликт с Аликом глупо и опасно. Я это делаю, потому, что у меня нет выбора, а у тебя он есть. Спасайся бегством, пока можешь.

– Это не в моих правилах – убегать.

– Тогда просто не вмешивайся. Это будет по-настоящему разумным вариантом.

Я хотел еще что-то сказать Кристине, разориться на самые богатые доводы, а она остановила меня вот уже второй раз, взяв за руку.

– Спасибо, – мягко и невероятно искренне произнесла она. – За долгие годы ограничений я научилась ценить любую крупицу удовольствия и радости. Год назад мы со Стасом нашли это кафе, и он подарил мне кожаный блокнот, в котором я могла рисовать, когда приходила сюда. И это было настоящим счастьем. Вот почему «Лев» так много для меня значит. Он навсегда останется в моей памяти как возможность приложиться к такому маленькому и импровизируемому, но холсту. А теперь еще и этот разговор. Для меня это важно, сказать кому-то то, чем ни с кем никогда до этого не делилась. Так странно, вроде бы ничего не изменилось, а я чувствую легкость. Ты сказал, что все останется здесь, и я хочу, чтобы так и было.

– Конечно, не сомневайся в этом.

– Это мой путь, только мой, и скоро на нем я встречу поворот.

– Поворот в сторону перекрестка?

– У перекрестка много дорог. Пообещай, что будешь держаться подальше от Алика.

– Обещаю. Уж я-то первым к нему точно не полезу.

Глава 7. Общий бизнес

Я переделал всю работу в магазине. Принял товар, разобрал его. Натер до блеска полы, починил сломанный стеллаж и даже избавился от уймы картонных коробок, спалив их в железном баке на заднем дворе магазина. Простая и размеренная деятельность в который раз помогла мне упорядочить мысли, и привести в сносное состояние свое беспокойство и нервозность. Теперь они бушевали где-то глубоко внутри, не мешая думать конструктивно.

С тех пор как состоялся наш разговор с Кристиной на крыше, прошло целых три дня. Все это время я не выпускал из рук гитару, ну, по крайней мере, пока не работал в магазине. Ничего нового, конечно же, я не сочинил, но история девушки неимоверно вдохновила и кое в чем убедила. Я не уставал наслаждаться возможностью прикоснуться к самому важному делу своей жизни, которого я не был лишен в отличие от Кристины. Только сейчас я ощутил всю важность и значение для меня музыки. Это все что есть, это все что будет, куда бы я ни повернул. И все же я не пытался возродить к жизни то, что едва проклюнулось из новых ростков идей.

Я мирно стоял за прилавком, кропотливо выверяя список того, что осталось в магазине, и того, что уже оказалось продано клиентам этой библио-забегаловки. Народ вяло прохаживался вдоль металлических полок, разглядывая свежевыставленный товар и приценивался к наклеенным на обложку стикерам со стоимостью книг. Алик появился очень тихо, и я не заметил, как он подошел ко мне со спины вместе со своим подручным.

– Может, сделаешь перерыв?

Сегодня Алик был одет просто. В короткое черное пальто поверх серой толстовки и черные джинсы. Волосы на голове находились в форменном беспорядке. И, несмотря на то, что с мужчиной все еще присутствовала трость, я не сразу его узнал.

– Что ты здесь забыл, Алик? – я опустил свой планшет со списком на стойку, с подозрением покосившись на высокого парня лет тридцати с рыжими волосами и бородой, в простой черной куртке и брюках.

– Вообще-то я в магазине, – Алик вытащил из коробки, стоявшей на прилавке, одну из книг. Взглянув на ее обложку, он поморщился, и с отвращением сунул обратно. «Как правильно растить лимоны дома», кажется, такое название имела эта книжонка. Я хмыкнул, не до конца растолковав суть такого жеста. Физически ли Алик почувствовал кислый привкус на языке при упоминании о лимонах, или его ум всколыхнула убогость местной литературы?

– По всей видимости, ты предпочитаешь другие книги, – с нескрываемым удовольствием произнес я.

– Да, – брезгливо ответил мужчина.

– Говори прямо, зачем пришел? У меня, знаешь ли, дел много.

– Есть к тебе разговор, но только не в этом месте, – Алик не смотрел на меня, продолжая перебирать книги в коробке. Он будто вообще не ждал, что я скажу. Я же внимательно следил за ним, за каждым движением и понимал, как его самообладание и выдержка выдают максимальное значение, однако всего этого было недостаточно, чтобы скрыть явное и нестерпимое желание узнать, что я отвечу ему.

– Вообще-то, я работаю. Если хочешь о чем-то поговорить, лучше делай это здесь, – мужчина, наконец, оставил книги в покое, и оперся локтем о стойку. Однако я ощутил, как некомфортно он себя чувствует.

– Работа? Это единственная причина?

– Ну, да. А этого мало?

– Просто это не проблема. Константин поможет нам ее решить, – Алик кивнул своему человеку. Рыжеволосый парень даже не сдвинулся с места, не произнес и слова. За него все сказал тяжелый пробирающий до мурашек взгляд. Я не сомневался. Константин исполнит любую волю своего босса.

– Он что же, подменит меня за прилавком? – с подозрением спросил я. И, взглянув на рыжего, понял, что мое безумное предположение не такое уж и безосновательное.

– Ковин, что я говорил на счет личных встреч на рабочем месте? – к нам во весь опор, распушив свой хвост, мчался бессменный хозяин магазина.

– Кто это? – спросил Алик.

– Мой начальник. Я же говорил, что занят, – совершенно серьезно высказался я, правда, улыбку на своем лице, уже не пытался скрыть.

– Эй, господин, не суетись, – Константин вступил в диалог совершенно неожиданно. Мне показалось, он вообще не умеет говорить. А тут без науськивания своего хозяина начал проявлять инициативу. Алик молчал, предоставляя подручному полную свободу действия. – Мы не просто твои клиенты. – Уверенно заявил он. – Мы очень дорогие гости.

Хозяин магазина замер, с подозрением воззрившись на парня. Константин же участливо похлопал его по плечу, выбив худосочного мужчину из ступора, и предложил моему боссу присесть, чтобы обсудить с ним кое-что. Улыбаться меня больше не тянуло.

– Пойдем, они разберутся тут без нас, – Алик махнул мне рукой. Я остался стоять возле стойки, даже не пошевелившись:

– Что все это значит?

– Отвлекающий маневр. Простой, незамысловатый, чтобы отпросить тебя у папочки немного поиграть с друзьями, – мужчина медленно закатил глаза, и быстро направился к двери.

– Ну что, ты идешь? – обернулся он. – Или я здесь состарюсь, пока ожидаю твоего решения.

Я неохотно отчалил от своей тихой гавани в виде небольшого прилавка. Уж как-то слишком сильно я сроднился с ним. И хоть Алик совсем не та компания, к которой следовало бы примыкать, я покорно за ним пошел, дав себе обещание, поразмыслить на досуге о своем новом статусе книжного гуру. Ибо я находился настолько не на своем месте, что при любом удобном случае пытался с него улизнуть, пускай даже прямиком в лапы Алика. Ведь если я готов даже на такой отчаянный шаг, значит не слишком надежно укрытие за стенами второсортного книжного магазина.

– Куда мы идем?

– Едем, – поправил меня Алик.

– Хорошо, куда мы едем?

– Хочу показать тебе очень интересное место. Один клуб на окраине города.

– С меня хватило и «Легиона». Думаю, довольно знакомств с твоими заведениями.

– Этот тебе, несомненно, понравится, – как-то слишком уж вдохновленно произнес Алик. И я сдался, чувствуя усиленную вовлеченность своей персоны помимо собственной воли.

– Ты ведь не отстанешь? – в общем-то, и не вопросом произнес я.

Мужчина улыбнулся, и отрицательно покачал головой:

– И давай поедем на твоей машине.

Я был не против.

***

С виду самое обычное, ничем не примечательное здание, вероятно в прошлом пережило множественные перестройки в зависимости от назначения объекта на тот или иной период его служения. Внутренняя планировка только подтверждала мою догадку о трансформации внешнего вида заведения. Правда в отличие от блеклого и весьма скромного убранства фасада, нутро клуба куда сложнее перенесло натиски самых различных преобразований. Эклектика цвела здесь буйным цветом.

Начиная от темно бордовых стен, выкрашенных крайне неаккуратно и торопливо, и заканчивая разношерстной, хотя и немногочисленной мебелью, в виде белых кожаных диванов и винтажных стульев годов этак пятидесятых. Наибольшим же колоритом во всем этом безумном великолепии обладали многочисленные окна. Маленькие, частые с полукруглым верхом и узенькими подоконниками из цельного камня. Яркие, разных размеров стекла, напоминали поэтичные витражи старинных соборов, в противовес всему остальному, резко разворачивавшему воображение обратно в наш скромный современный мирок.

Я вошел первым, и небольшой зал с витиеватым пространством, множественными закоулками и нишами, напомнил мне кусок стилизованного лабиринта.

– Необычный вид он имеет, правда? – Алик позволил пройти мне вглубь помещения, а сам при этом остался у входа. Лишь когда я обернулся к нему, он направился в мою сторону. Дистанцию мужчина преодолел за считанные мгновения.

– Я думал, клуб будет действующим. Не ожидал увидеть такое, – я огляделся по сторонам. Пустующий зал откликался нам эхом.

– Он работал до недавнего времени, буквально еще пару дней назад. Я купил его вчера.

– Зачем? Неужели тебе недостаточно «Легиона»?

– У меня совсем другие мысли по поводу этого клуба. Мне нравится то, что я могу испытать от настоящего кровавого ринга, мне нравятся постановки на большой арене. Я обожаю восторг на лицах людей. И все же этого мало, чтобы ощутить истинный катарсис. Встретив тебя, я призадумался и, наконец, понял, чего мне не доставало. Стиля, свободы, такой, которая есть у тебя. Я устал от битв. Хочу музыки, полного погружения в нее. Я здесь все изменю, и намерен попросить тебя помочь с этим.

– Меня? – я удивленно фыркнул. – Думаю для этого найдутся куда более вменяемые люди.

– Твоя кандидатура вне конкуренции. Потому, что я не просто прошу об услуге. Я предлагаю тебе стать совладельцем рок-клуба.

– А ты умеешь ошарашить. Будто обухом по голове. Предложение, конечно интересное. Но неужели ты сам веришь, в то, что говоришь. У меня нет денег, чтобы выкупить даже стул в этом здании, а ты ведешь речь о партнерстве. Да и что я вообще могу с этим заведением сделать. Моя фантазия, боюсь, на такое не распространяется.

– Ты явно себя недооцениваешь.

– Зато ты слишком уверен во мне. С чего бы вдруг?

– Я навел кое-какие справки о тебе. Не пойми меня неправильно. Дело не в недоверии, а скорее в любопытстве.

– И что ты узнал? – с подозрением спросил я, заключив себя в замок из собственных рук.

– Твой отец чуть ли не так же богат, как и я, но ты живешь своими силами, не пользуясь ни его авторитетом, ни его деньгами. Ты предан своей судьбе, собственному делу, и этим все сказано.

– В данный момент я отдельно от музыки.

– Это неплохо. Полезно иногда отдыхать. Постоянство в чем либо, не есть хорошо, это затирает всю прелесть творчества, которое не должно быть однообразным. Возможно новизна и переосмысление, и есть важный толчок для прогресса.

– Чего конкретно ты хочешь?

Алик улыбнулся своей широкой и белоснежной улыбкой, даже не думая таить радость от моей заинтересованности.

– Внешний вид этого места, начиная от цветов и мебели и заканчивая общей стилистикой зала. Поверь, деньги не проблема. Клуб уже наш. И я не пожалею средств на его отделку.

– И зачем тебе все-таки я? С этим справятся и профессионалы.

– У тебя есть то, чего у них нет. Ты знаешь музыкантов. Многих, кто связан с музыкой. Я хочу наполнить это место не только атмосферой, но и жизнью.

– Боюсь, те, кого я знаю, тебя не устроят. Они не та тусовка, которая может зажечь это место. Спалить да, но дать огонька? Не про них такое.

– То, что нужно, – с задором произнес Алик. – Я не планирую в ближайшее время получать прибыль от всей этой затеи. Я хочу здесь просто отдыхать и получать удовольствие.

Сказать, что я был удивлен предложением Алика, не сказать ничего. Я не понимал истинности замыслов мужчины, и все пытался найти в них какое-то двойное дно. И Кристина, и Стас, преподносили личность своего родственника в таком мрачном свете, что я воспринимал ее таковой уже на автомате. Так ли все выглядело в действительности? Возможно. Своей жене он запрещал рисовать, сжег все ее рисунки, вероятно, еще каким-то ограничением подвергал. Стаса постоянно терроризировал, заставлял биться на ринге с настоящими мордоворотами. А вот сейчас, здесь, что-то кроется иное, потаенное в словах Алика, или он имеет ввиду только то, что имеет? Чем я так ему интересен? Почему он проявляет столь большое внимание к моей персоне? Ведь, не должен же я поверить, что такая утонченная, хоть во многом и жестокая противоречивая натура желает пропустить через себя все прелести клубной рокерской жизни?

– Я не хочу засилья выхолощенной профессиональности. Искатели, экспериментаторы, вот настоящее вдохновение и колорит.

– Не обижайся, но ты не слишком похож на ценителя такого стиля.

– Вот и проверим, – рука Алика вместе с тростью взметнулась вверх, словно бы ознаменовав собой начало чего-то грандиозного и масштабного, но выглядело это таковым только лишь для него.

Я же без особого энтузиазма воспринял его намерения в отношении клуба. Могло ли из этого хоть что-то получиться. Безусловно, Алик был перфекционистом и мастером в воплощении своих идей и желаний. «Легион» прямое тому доказательство. Здесь же все карты он поверял мне, давал полную свободу действия. И только от меня зависело, как все устроиться. А я в своих силах не особо был уверен. К тому же не горел особым желанием ввязываться в подобную авантюру. В конце концов, какая-никакая работенка у меня имелась, и под соусом только что преподнесенной мне информации, она не казалась такой уж безысходно простецкой. Удивительно, но там мне хотелось остаться, а в этом месте совсем нет. Я тяготел к делу для себя совершенно не характерному, и не проявлял интереса к тому, что подходило мне куда больше. И во всем этом не последнюю роль играла личность Алика.

Я походил по залу, осмотрел сцену, минуту поразмыслив о сложившейся ситуации, и вернувшись к Алику, произнес:

– Все то, что ты так хорошо описал, неплохо выглядит в голове, воплотить же в реальность такие замысловатые идеи непросто. У тебя в этом есть опыт, у меня нет совсем. И я не готов на подобные свершения. Куда проще остаться мне при своих делах, в магазине.

– Я уже говорил, мне не нужен профессионализм. Все что понравится тебе и мне, мы привнесем сюда. Захочешь черные стены – пожалуйста. Попросишь металлические сундуки вместо стульев – не вопрос. Главное, чтобы это действительно хотелось. И я не тороплю тебя с ответом. Подумай. У тебя есть время. Ведь это все не просто организация клуба. Это еще и отличная площадка для тебя. Ты можешь заново собрать группу, репетировать здесь, давать концерты. И, кроме того, у тебя будет полная свобода творчества. Уверен, ты не станешь отрицать полезность этой затеи. Ты нужен мне, для воплощения ее в жизнь, а я нужен тебе, чтобы двигаться дальше, выбраться, наконец, из воронки, которая заставляет топтаться на одном месте, и засасывает. И это я о книжном магазине.

По мнению Алика, все казалось простым и логичным. Такая политика очевидности зацепила, и в какой-то момент я сам начал проникаться энтузиазмом мужчины. Я, задумавшись, уставился на сцену, и невольно представил на ней себя. Воплощенный в сознании образ приглянулся, оставив там же огромное сомнение и в правоте Алика и в моем собственном желании вновь оказаться на сцене, о котором я и не подозревал ровно до того момента, пока мой «партнер» не озвучил его.

– Может, ответишь уже? – раздался эхом голос Алика. Я обернулся на него в недоумении. Алик указал на карман моей куртки, в котором отчаянно вибрировал телефон.

Голос отца дрожал. Он сбивчиво пытал мне что-то объяснить, но я не понял из его рассказа ни слова.

– Где ты? – громко и четко спросил я, чтобы убавить поток бесконечной сумбурной информации, и получить хоть один вразумительный ответ, но трубку перехватили, и я услышал мягкий и спокойный голос друга семьи:

– Алло, Кирилл, здравствуй, это Филипп. Твои родители попали в аварию, они сейчас в больнице, и тебе лучше поскорее приехать к ним, – все, что он сказал после этого, я уже плохо разобрал, ведь лишь одна мысль засела в моей голове, и я уже не мог думать ни о чем другом.

– Я должен идти, мои родители в больнице.

– Нужна помощь? – участливо спросил мужчина.

– Нет.

***

Острая жгучая боль разлилась по моей нижней челюсти, а впечатанное в стену тело загудело от удара. Только через пару секунд с него спало одеревенение от неожиданного налета, что позволило дать отпор. Я навалился всем весом на крепкого смуглого парня чуть старше меня, и замолотил кулаками по всему, до чего только мог достать. Но это пиршество безумия длилось недолго. Парень сумел-таки улизнуть от моего праведного гнева, и снова врезал мне по челюсти, да так, что из глаз посыпались искры.

– Что за бои вы здесь устроили. Это же больница, в конце-то концов, – грозно, но в меру громко произнес начальник отцовской охраны Лён (Леонид), появившийся из-за двери реанимационного отделения.

– А какого черта этот идиот не пускает меня к родителям? – я зло сверкнул своим взглядом на молодого парня, в строгом черном костюме, с коротким хвостиком на самом затылке и умеренной порослью на скуластом лице. Я на всякий случай не ослаблял напряжения в теле, готовый в любой момент вновь вступить в драку.

– Откуда мне знать кто ты такой? – презрительно изрек смуглый парень, с гладко выбритыми висками.

– Я тебе сказал кто я такой.

– И что, мне теперь каждому верить? – слова горе-охранника неистово взбесили, и я вновь захотел наброситься на него, но меня вовремя остановил Лён. Словно непредвзятый и рассудительный рефери, он нас растащил по углам, практически встав между двумя сцепившимися волками в самый разгар их боя.

– Хватит, – прикрикнул Лён. – Я не знал, что ты придешь, а то бы встретил тебя заранее.

– Отец позвонил мне, он был не в себе и поэтому по большей части я говорил с Филиппом.

– Авария. Сегодня утром, на северо-западной дороге. У машины полностью отказали тормоза, и она влетела в опоры пешеходного моста, – холодно констатировал Лён.

– С ними все в порядке? – встревоженно спросил я.

– У Андрея пару ушибов и перелом руки, а Наталья все еще в операционной.

– Можно увидеть отца?

– Конечно, идем, – мужчина взял меня за плечо, и будто приняв на себя всю мою внутреннюю нервозность, попытался спокойно увести от жуткого раздражителя моей неуемной натуры. Я поддался маневру Лёна, и проследовал за ним в коридор реанимации.

***

– Что это за придурок у входа? – я шмыгнул носом, стирая пальцами кровь с нижней губы, которую прикусил при ударе по лицу.

– Твой отец нанял, – неохотно ответил мужчина. – Он поменял всю охрану. И принял это решение без меня. Отбор кандидатур также осуществлял он сам.

– Если они все такие, как этот осел, то я в серьез обеспокоен. Отца совсем доконала паранойя, раз он решился на такое, хотя видимо не до конца, ведь он оставил тебя.

– Только толку от этого мало. Андрей пытается взять все в свои руки. Проконтролировать. И это не хорошо сказывается на его безопасности. Авария прямое тому доказательство.

Мы шли по длинному и пустому коридору реанимации. Это наше беспрепятственное продвижение не казалось чем-то из ряда вон выходящим, ведь не смотря на возражения своего друга и по совместительству владельца клиники, отец беспрестанно вкладывал в нее свои деньги. Хотя далеко не это позволяло ему иметь практически неограниченное число привилегий, все дело было в Филиппе, который слишком лояльно относился к нашей семье.

Пространство выглядело невероятно стерильным и аскетичным, но мало что указывало на то, что это больница. А вот войдя в небольшой холл с уютными диванами и стеклянным столиком посередине, я почувствовал острый алкогольный запах, однако его источником служил не медицинский спирт, характерный для подобных мест, весь аромат исходил от моего отца, разбавлявшего свой стресс крепким виски.

– Отец? – как только я увидел Андрея в жуткой растерянности и смятении, наша с ним натянутость в отношениях молниеносно испарилась. Мы практически не общались в последнее время, но, когда я ощутил от него не только знакомую волну легкого забытья, а еще и страха, меня перестало волновать, в чем мы там с ним конфликтовали. Я лишь знал, что сейчас в день аварии, нужен ему и как не странно в силах это дать. Отчего-то возникшая мысль удивила, ведь, как правило, все в нашей жизни выходило наоборот, и это Андрей делал так, чтобы его маленького сына беда обошла стороной.

– Кирилл… – затуманенный взгляд отца вдруг резко прояснился. Он не улыбался, однако на его лице угадывалась радость от моего появления.

– Ты в порядке? – я присел на диван по левую от Андрея руку.

– Сынок… – протяжно, и как-то жутко драматично произнес отец. И тут я понял, виски не заглушал тяжкое потрясение, а лишь усиливал его.

– Все будет хорошо пап, но вот с этим надо завязывать, – я взял опорожненную наполовину бутылку за горлышко и спрятал под стол.

– Оставлю вас наедине, – Лён понимающе кивнул мне, а я ему, в знак благодарности. Он тихо скрылся за дверью, правда, я сомневался, что отец вообще обратил внимание на присутствие начальника свой охраны. Алкоголь слишком сильно заволок его сознание.

– Не расскажешь, что произошло? Авария же не простая случайность?

Андрей сиротливо покачнулся на своем кожаном диванчике.

– Кажется, я угодил в очень крупные неприятности, от которых мне не избавиться просто так, – удрученно ответил Андрей.

– Тебе кто-то угрожает?

– Все очень сложно сынок. Тебе следует держаться от меня подальше и твоей маме тоже. Наташа сейчас там, на столе хирурга и одному только Богу известно выживет она или нет, – отец сжал губы в тонкую полосу, прикрыл глаза и тихо заплакал. Я никогда не видел его таким – уязвленным и разбитым. В свои сорок пять он выглядел измученным стариком, доведенным до отчаяния. Все правое предплечье охватывал свежий гипс, волосы растрепались, а многодневная щетина на лице, говорила о том, что проблемы отца начались задолго до этой аварии. Мне стало, вдруг невероятно жаль его. Все мои проблемы казались глупыми и не важными. Ведь отцовские наверняка были куда значительнее и сложнее.

– Расскажи. Доверься мне, – я буквально чувствовал, как отца разрывает тревога изнутри, о которой он не может никому поведать.

– Дело не в доверии Кирилл, а в опасности. Лучше тебе совсем не соваться в эти страшные дебри.

– Оттого, что ты умалчиваешь от меня правду, не сделает мою жизнь безопасней, наоборот, я не буду знать, к чему готовиться.

Андрей обхватил голову руками и тяжко вздохнул, а затем посмотрел на меня. Его взгляд с трудом фокусировался на чем-либо, но он выглядел серьезным и напряженным.

– Ты прав сынок. Верно все говоришь и рассуждаешь здраво. Я же видимо совсем лишился этого навыка.

Отец нагнулся ко мне, и я заметил на его серой рубашке засохшие пятна крови.

– Это все Итальянец.

– Кто?

– Житняков.

– Странная фамилия для итальянца.

– Просто прозвище в мире бизнеса, который он начинал с итальянских ресторанов. Он сейчас имеет их целую сеть по всему нашему городу, но, по сути, они для него лишь хобби, куда Житняков больше вкладывается, чем от этого получает. Основную часть прибыли Итальянец выкачивает от другого своего бизнеса. Он крупный перевозчик, и ему мало кто может составить конкуренцию.

– Я понял, рестораны его фетиш, а главный бизнес доставка товаров. Каким же образом он пересекся с твоей фирмой по изготовлению упаковки?

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Ему нужна упаковка. Много упаковки.

– Зачем? – я недоуменно покачал головой.

– Чтобы сбывать свой товар за границу с помощью меня.

– Какой товар?

– Золото, – многозначительно ответил отец. – Я не знаю всей схемы. В настолько грязном бизнесе я не силен. Но из всего того, что он пытался мне втолковать, я уяснил лишь одно. Моя кристально чистая репутация, должна обеспечить надежность при переправке через границу его нелегального товара. Вот уже много месяцев Итальянец подбирается ко мне, а я сопротивляюсь. Один раз я пытался подключить свои связи, но это не особо помогло. Как только люди слышат фамилию Житняков, они тут же идут на попятную. С каждым разом я все крепче застреваю в выстроенных на каждом шагу ловушках. И я до ужаса устал бороться с ними.

– И что будешь делать?

– Не знаю сын, – Андрей обреченно покачал головой. – Если я откажусь, я и вся моя семья рискуем не дожить до завтрашнего дня. А если я соглашусь, то рискую ступить на тот путь, у которого не будет обратного направления.

– Не бывает безвыходных ситуаций. Нужно что-то придумать.

– Что тут придумаешь. Разве только обрушить свой бизнес. Но это не такой быстрый и легкий процесс. Он у меня обширен, и эта неповоротливая махина не так проста в управлении. Да и к тому же, не для того я положил на него целую жизнь, чтобы вот так просто распрощаться. Не знаю, что мне делать. Как откреститься от Житнякова, как спасти свое дело, как уберечь вас. Сейчас я не могу здраво размышлять над ситуацией, пока Наташа там. – Андрей легонько стукнул по пластиковой стене гипсом, и замолк.

Я не знал, что сказать отцу, ведь никогда не блистал даже маломальскими знаниями о его бизнесе, а до хитроумных схем и сложных запутанных ходов в делах крайне далеких от моего восприятия, я не понимал ничего. Единственное, что я мог предложить Андрею – обратиться за защитой в полицию, но как раз в этом я не колебался. Такая структура бессильна, если предметом разногласий двух противостоящих сторон является что-то чуть более весомое, чем пачка украденных сигарет.

Вероятно, отец и сам размышлял о разнообразных путях отступления, и не раз проигрывал в голове сценарий и возможный исход от принятого им решения. Наверняка понимал он и неизбежность негативных последствий, непременно возникших-бы при выборе любого направления из сложившейся ситуации. И как не крути, это бремя неизбежно ложилось на плечи Андрея, и никому не было под силу справиться с ним кроме него самого. В одном только не видел я никаких внутренних противоречий:

– Отец, верни Лёну его работу. Не впадай в крайности, пытаясь все и вся курировать. Ты, конечно, во многих вещах разбираешься, но признай, охрана совсем не твое, а иначе как назвать этого безмозглого идиота, что сторожит вход сюда. Прямо карикатурный персонаж из нелепых боевиков девяностых. Даже я смог ему навалять, чего уж говорить о серьезной угрозе. Пока не поздно поручи Лёну собрать нормальную команду. Ты не уволил его, и это очень хорошо, значит, ты еще не совсем разочаровался в людях, так позволь им помочь тебе. Пусть от меня толку мало, и все же и на мою помощь ты всегда можешь рассчитывать.

Я закончил свою не длинную тираду, на протяжении которой отец ни разу не перебил, а только смотрел внимательно. В этот момент я грешным делом подумал, что он слегка протрезвел, хотя выпил немало спиртного. И решил, что возможно все-таки сумел дать отцу адекватный и вполне реальный совет. Ведь, по сути, от меня действительно не было никакого проку, что я мог сделать в этой ситуации? Вступить в открытую борьбу с Житняковым? Победить Итальянца его же собственным оружием? Увы, на подобное дело у меня просто не хватило бы мозгов. Не смыслил я в этом, хоть убей. А вот это, выглядело уже куда более возможным развитием событий. Я всегда мог решиться на крайние, и серьезные меры, когда дела отцовские уже бы пересекли ту точку невозврата, после прохождения которой, иного движения выбрать было не дано. Но Итальянец вероятно человек крепкий и целеустремленный. Несомненно, грязный бизнес сделал из него стоика, не терзаемого совестью и прочими атрибутами этого понятия. Ему не знакомы такие метания, что жестоко треплют разум Андрея и толкают на столь неадекватные поступки, как полная смена охраны на крайне неполноценный состав. Уж у него-то с этим нет никаких проблем. Впрочем, с бойцами Житнякова тягаться мне совершенно не под силу. А даже если я и смогу добраться до тела Итальянца, не дрогнет ли тогда моя рука? Полагаю, дрогнет. И я честно не хотел лгать, прежде самому себе.

После моих слов Андрей еще некоторое время молчал, и все смотрел на меня так внимательно, не отрываясь, будто я сказал ему нечто невероятное. Вот только за рамки рационального и доступного я как раз не выходил.

– Ты изменился, – слегка охрипшим голосом проговорил отец.

– Ты тоже.

– Меня здорово потрепали обстоятельства, и все же я остался прежним. Я сделаю все, чтобы моя семья была в безопасности. Я выберу тот вариант, который окажется самым правильным для достижения этого. И, прежде, я буду иметь ввиду ваши жизни. Особенно сейчас, когда вижу, какие изменения коснулись тебя. Не знаю, что или кто вызвал в тебе ветер перемен, но я благодарен ему.

Отец похлопал меня по плечу, задержав на мгновение руку. Он будто не желал прерывать нашу связь с ним или просто боялся это делать, словно бы физически ощущая опасность от такого отстранения. Я накрыл своей ладонью руку Андрея. Мое действие всколыхнуло отца, но я нашел в его глазах не только одобрение, еще и глубокую благодарность.

Новая дорогая дверь в нашу небольшую комнату раскрылась почти бесшумно, однако тишина, в которой мы с отцом прибывали несколько минут, позволила бы услышать и малейшее дуновение свежего ветерка в душной с закрытыми окнами комнате, поэтому мы с ним в раз обернулись.

Филипп быстрым уверенным шагом прошел к стеклянному столику и резко остановился. Нам бы следовало встать при его появлении, встречая доктора с хорошими новостями, но по его лицу никогда невозможно было понять, в каком он пребывает настроении. Терзает его что-то тягостное и непомерно гнетущее или распирает невиданная радость. Что он собирался сообщить нам? Всем своим видом Филипп не выдал ни одного секрета. Оттого мы и остались сидеть с отцом словно бы прибитые к дивану, и совершенно не полагавшиеся на свои потяжелевшие в миг ноги.

– Наташа пока без сознания, но состояние стабильно и жизнь ее вне опасности. Кесарево сечение прошло удачно, малышка в порядке. На две недели раньше срока родилась, однако это ничуть на ней не отразилось.

Отец радостно подскочил, и, перегнувшись через весь стол, крепко обнял Филиппа. Я заметил на лице доктора сдержанную и очень искреннюю улыбку.

Глава 8. Сомнение

«Лерка, Лера, Валерия…» – Я произносил имя про себя, мысленно примеряя его к маленькому спящему комочку в желтой казенной шапочке под светло-бежевым ничуть не менее казенным одеяльцем. А стоял я в просторном светлом больничном коридоре, и смотрел через стекло на палату с несколькими миниатюрными кроватками, в которых покрикивали, возились или просто спали только-только родившиеся дети. Сейчас их там было пятнадцать, включая и мою, едва появившуюся на свет младшую сестру.

Долгое время мы находились с отцом здесь вместе, и Филиппу пришлось приложить немало усилий, чтобы увести его и заставить хоть немного поспать и принять настоящее лекарство, в корне отличавшееся от того, что он с таким упоением вливал в себя около часа назад. Я же остался перед огромной застекленной стеной, и смотрел в освещенную тусклым светом комнату. И вероятно задержался я здесь из-за того, что только в одиночестве мог в полной мере осознать свой новый статус старшего брата. Всегда я был единственным ребенком, а теперь появился еще один. Новый член семьи, переживающей не лучшие времена.

Мне нравилось имя. Я с удовольствием повторял его, подыскивая все новые варианты, но у меня никак не получалось привязать его к тому живому существу, что так умиротворенно и беззаботно посапывало в глубине палаты.

Чувствовал ли я ну хоть что-то, всматриваясь в милую и здоровую мордашку сестры? Нет. Может всему виной служило расстояние и стекло, разделявшее родную кровь, и многое бы поменяло свой тон, окажись я совсем рядом с ней? Возможно. С другой стороны, отцу совсем не мешало ни расстояние, ни преграда. Он так не радовался мне, когда я прибыл в больницу со своей спасительной миссией, как обрадовался маленькой Лерке, всего каких-то полчаса назад, ворвавшейся в устаканившийся, хотя весьма тревожный мир отца. И так надежно и крепко засевшей нем, что кажется после этой непродолжительной встречи с дочерью, которую Андрей увидел впервые, он уже не имел ни малейшего сомнения как поступить с Итальянцем. А ведь отец даже не брал Леру на руки, не целовал ее. Он полюбил дочь задолго до того, как увидел, и даже имя придумал, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту.

Я задумался над всем этим, придя к довольно простому выводу. Природа чувств для каждого индивидуальна, но в основном все сводится к трем составляющим.

Мне виделось, что иногда любовь возникает не из какой-то эмоциональной подоплеки, рождается не из тесных и крепких контактов с людьми, она взращена собственным подсознанием, из придуманных нами самими идей и желаний. Вот почему очень часто, такие привязанности ощутимо по нам бьют, а в худшем случае разочаровывают до самого дна души. Мы рисуем идеальный образ, и всю жизнь пытаемся подогнать под эти рамки кого-то, и, если не выходит, безумно сокрушаемся. И ведь всему виной только мы, а не тот несчастный, который все никак не может понять, почему не способен понравится таким, какой он есть, и ему тоже становится очень больно. А по итогу оба несчастны.

Но с другой стороны можем же мы полюбить человека за те особенности личности, которыми он обладает, и которые так для нас важны? Несомненно, ведь иной раз именно то, что получается познать в ком-то и притягивает. Становится нашим культом, и уже меняет нас самих, но не специально, а совершенно произвольно, и такие перемены не претят, наоборот, в них чувствуется дополнительный источник силы.

Есть и третий вариант, когда любовь возникает поневоле, когда она просто есть, и на то нет никаких причин, и, пожалуй, этот вид чувств самый замысловатый, самый крепкий и надежный, потому что не поддается никакому объяснению, как, например, родительская любовь.

Я для отца всегда оставался не тем сыном, которого он хотел иметь. Не слушал его советов, не выстраивал жизнь по плану, не учился на «отлично» в школе и не поступил в престижный вуз. Все свое время я проводил за репетициями в группе, колол татуировки, и пропадал на шумных вечеринках с крепким алкоголем и жестокими потасовками. И все же, несмотря на это, как мне хотелось верить, отец любил и любит меня, хоть в его сыне не задержалось, а может даже никогда и не возникало ни одного из качеств, подходящих под его критерии. Вероятно, это работало и с Лерой.

Какой она станет, когда вырастет? Точной копией своего старшего брата, или полной его противоположностью? Слишком рано об этом судить. Сейчас же в ней просто не имеется ничего, что способно оттолкнуть или привлечь к себе еще больше. Лера просто ребенок. Здоровый розовощекий, совсем крохотный не сформировавшийся комок человеческой плоти, но ей уже дарована сильная мотивация, и выдан крупный аванс в виде отцовской любви. По той лишь причине, что это естественно.

– Хорошо, что девчонка на этот раз, хватит уже с нашей семьи пацанов, – реплика Медведя прозвучала как всегда неожиданно. Не сказать, что я испытал сильное потрясение или шок, ведь к третьему появлению своего родственника начал уже привыкать к подобным визитам, но столь шальная и внезапная манера возникать среди живых здорово выбивала из реальности.

Медведь стоял рядом со мной. И, не обращая никакого внимания на пойманного врасплох племянника, с умилением разглядывал комнату с новорожденными.

– Что ты здесь делаешь? – спокойно спросил я.

Я никогда не видел дядьку таким по-детски довольным.

– То же, что и ты. Как ни как новый член семьи. А?! – задорно произнес он, выказывая свою потрепанную, без одного зуба улыбку.

Я промолчал. Вот только скепсис, сковавший все мое нутро, не сумел укрыться от мертвеца.

– Перестань уже на меня пялиться, как на двуглавую бородатую женщину, – серьезно заявил Медведь.

Он находился так близко, что я ощущал его настоящее человеческое дыхание. Но ведь при всем безумии своей жизни, я вполне сохранял адекватность разума, и понимал, что воскрешений в мире не бывает. А вот сны наяву как я слышал, вполне себе распространенная вещь. Чего только люди не вытворяют, едва очнувшись от наркоза, например. Или приняв ЛСД, даже перебрав с горячительным, можно поймать довольно реалистичные галлюцинации. Но ни наркоз, ни алкоголь, ни тем более наркотик не способны вызвать к жизни столь правдоподобный образ давно умершего человека.

Медведь смерил меня долгим изучающим взглядом, а затем отвернулся и принялся вновь рассматривать свою маленькую племянницу.

– Эта куртка… – моя рука невольно потянулась к предплечью дядьки, но резко застыла в воздухе, так и не довершив свой спонтанный маневр. – Она висит у меня дома в шкафу.

– Уже нет, – ответил мужчина. – И вообще, это моя квартира и моя куртка. И у меня на нее все права.

– Значит это та самая куртка. Куртка, которую я изучил до мелочей, – я обошел Медведя сзади, но от него не последовало никакой реакции, он так же смирно стоял у огромного окна, ведшего в мир крошечных младенцев.

– Вот здесь, на спине, почти у самого воротника у нее три тонких коротких полоски, неглубокий след, будто от чьей-то когтистой лапы, – я рассек пальцем воздух, указывая на три маленькие царапины на кожаном полотне куртки. – Здесь надорванный погон, – внимательно пригляделся я к правому плечу дядьки. – А еще оно сильно вышоркалось из-за того, что ты постоянно носил на этом плече чехол от гитары. Неужели ты и вправду реален? – Я поднял глаза к лицу Медведя, и неожиданно наткнулся на его суровый взгляд.

Он сгреб меня за шею и резко притянул к себе, в точности также как делал это, когда я был еще совсем мальчишкой. И меня вдруг резко обожгло внезапное объятие. Я будто снова оказался в детстве, парализованный крепкой хваткой дядьки.

– Если еще раз спросишь меня об этом, я тебе тресну, – я и не сомневался, что Медведь способен воплотить свою угрозу в жизнь. Однако совсем не поэтому я отказался от мысли вновь докапываться до истины. Ведь в мгновение ока, провалившись в прошлое, испытал такое неподдельное чувство, что уже не имело никакого значения, чем оно порождено.

Я ощутил то, что давно забыл. До боли знакомый запах кожи и табака и чего-то еще, очень сладкого – сахара. Там где Медведь репетировал, поблизости делали сахарную вату и леденцы. И куртка будто бы сейчас источала этот запах.

Тогда я поглощал сахарную вату тоннами, хотя и не сильно при этом походил на милого и прилежного мальчугана. В ту пору я был совсем другого поля ягодой. Отвязным несносным мальчишкой в рваных джинсах и растянутом свитере как у Курта Кобейна. Ведь во всем моя неуемная десятилетняя натура стремилась подражать покончившему с собой кумиру. Но при этом маленький наивный ребенок так и норовил иногда выпрыгнуть наружу из глубины подсознания. И он еще часто проскальзывал сквозь нарочито серьезный и деловитый образ будущей рок-звезды, чтобы дотянуться до большого и приторно сладкого комка сахарной ваты.

– Больше не буду, – я с трудом высвободился из-под удушающего захвата дядьки и пристально посмотрел на него. – Помнишь, ты покупал мне сахарную вату после репетиций? – Вдруг внезапно спросил я.

– Большую белую, потому что розовая только для девчонок, – не раздумывая, ответил Медведь. Как будто произнес секретный пароль, ведомый, только нам двоим. И так просто и так легко у него вышло, словно он и не забывал никогда этого, словно для него это было вчера. А может так и есть, и у Медведя всего-то и осталось далекое прошлое, а для меня за последние десять лет прошла целая жизнь, вот только стоящими воспоминаниями я так и не обзавелся.

– А о чем-нибудь другом не желаешь спросить? Кроме того, как я оказался здесь. Ты ведь говорил, что тебе не хватало меня.

– Не хочется обрести надежду и снова все потерять. Сейчас ты тут, да, но где гарантия, что это не последний раз, когда вижу тебя?

– Думаю, что не последний. Сдается мне, я надолго застрял между мирами. И во многом причина в тебе.

– Я уже это слышал. Но ты не сон, не видение и даже не фантазия, вызванная моим воспаленным сознанием. Ты что-то другое. Но это не важно, теперь не важно.

– Ну, наконец-то, – облегченно вздохнул Медведь. – А то я начал думать, ты заговариваешь мне зубы, не желая обращаться к тому, что тебя так гложет.

– Гложет? С чего ты взял?

– Да, вижу по тебе. По твоей суетливости и тревоге в глазах.

– А я думал, ты все обо мне знаешь, – с вызовом заявил я, но потом смягчился. – У отца большие проблемы. И это грозит всей нашей семье.

– Я тебя умоляю, – вдруг неожиданно громко рассмеялся Медведь. – Когда их у него не было? Или ты думаешь, бизнес твоего отца чист и непорочен. Да не бывает честных бизнесменов. Там, где крутятся большие деньги, правда не в чести. А там, где ложь, всегда царит опасность. Кому как не Андрею это знать? Я ненавидел его за такое лицемерие, ведь почти каждый день, он пытался «вразумить» меня. – Дядька прислонился к стене спиной. Теперь с его лица пропала даже тень улыбки, он стал абсолютно мрачен и серьезен. – Мы с детства росли с ним совершенно разными. И только мне всегда в пример ставили старшего брата, как хорошо воспитанного дальновидного мальчика, а он гордился этим неимоверно. Он был идеалом, воплощением родительской мечты. А я лишь делал то, что хотел. Когда мы стали уже подростками, к влиянию наших родителей подключился и Андрей. Его натиск оказался даже сильнее, чем их. Я сбегал из дома не раз, но вечно прятаться не получалось, и я всегда возвращался назад. Повзрослев, подумал, что, наконец, обретаю свободу. Не тут-то было. Андрей и тогда не оставил попыток исправить меня. Единственным способом уйти от этого стал героин.

– А просто уехать в другой город не пробовал? – с обидой спросил я.

– Пробовал, – разочарованно ответил Медведь. – Но своего племянника не хотелось бросать на растерзание Андрею. Уже тогда я заметил в нас двоих нечто родственное, не в кровном смысле, а в духовном. Я надеялся, что тебе хватит сил не поддаться влиянию отца, но все же оставлять с ним наедине не хотелось.

– Значит, мы оба виноваты в собственной судьбе. Ведь ты все-таки ушел, оставив племянника, а я не дал тебе сделать этого раньше. Ты умер из-за меня, ведь я привязал тебя к брату так сильно, что грозный Медведь с этим не совладал.

– Мы все воздействуем друг на друга. Хотим того или нет, – Медведь оттолкнулся от стены рукой, и выпрямился. – Кажется, я с влиянием переборщил. Ты так похож на меня, что это пугает. Ты верен своему делу, даже не смотря на небольшой перерыв, и я безмерно рад, конечно, но лезть на рожон не стоит. Расставшись с жизнью, ты не добьешься ничего. Прояви чуть больше терпимости ко всему происходящему и не придется больше ни в чем сомневаться. Я законченный наркоман и кутила, не создавший в музыке ничего стоящего. Обо мне не вспомнит никто. И я не желаю, тебе той же судьбы.

Дядька так крепко сжал мое плечо, что засаднило в мышцах. Однако я не шелохнулся.

– Мы оба с твоим отцом лжецы и эгоисты. И я не боюсь себе в этом признаться, тебе признаться. Ведь если какая-то сила заставила меня восстать, то неспроста. Пусть не скажу ничего толкового и праведного, но теперь я могу и должен быть честным с тобой как никогда. Уверен, ты понимаешь, о чем я. Ведь стараешься бежать от этого всеми силами. Ты бежишь от своего отца с его нравоучениями и правильными благочестивыми намерениями в отношении твоей «неправильной» жизни. И ты бежишь от образа своего дядьки, который за эти долгие годы стал таким далеким и идеальным. Вот почему, тебе страшно и трудно поверить в мое присутствие. Не потому, что я призрак, а потому, что я здесь с тобой. И я более не воспоминание, в которое можешь вложить оттенок своих собственных пожеланий, а значит я способен повлиять на тебя не так, как сам того хочешь. И в этом же причина, по которой сомневаешься в предложении Алика. Ты боишься измениться, поддаться кому-то. А я вот, что тебе скажу. Все это напрасный страх.

Будто огнем обожгли слова Медведя. Я попытался вырваться из капкана мощных пальцев дядьки, но он очень крепко сжимал мое плечо.

– Ты слишком долго отстранялся от всех, держал дистанцию с другими людьми, боясь зародить в душе хоть каплю добрых эмоций. Пора прекратить это. Я не устоял под гнетом Андрея. Но ты не я. Ты смог не попасть под его влияние. Ты сильнее, чем думаешь, а значит, у других нет над тобой власти.

Я внимательно слушал Медведя, смотря ему прямо в глаза, и видел в них пляшущие искры назидания и силы. Как не пытался, я не мог припомнить, видел ли когда-нибудь подобное в облике дядьки раньше. Скорее всего, такого в нем не было никогда, и в этом Медведь не походил на отца, пытавшегося вести меня за руку. Он просто следовал всегда рядом, а я двигался вместе с ним. Мне приходилась по нраву такая дорога и мой попутчик, и по большей части потому, что было самостоятельным выбором. Но сейчас меня вновь пытались в чем-то убедить, и подобное совсем не радовало.

Я напрягся, и в этот раз со значительной силой рванул из мертвецкой хватки Медведя. Дядька резко перестал говорить, и в удивлении замер. Видимо он сразу осознал свою ошибку, и решил резко прекратить тот напор, которым чуть не сбил с толку, постепенно превращаясь в настолько не любимую братскую копию. Он мягко улыбнулся мне. И почему-то от этой улыбки по спине пробежали мурашки.

– Прости. Я ни в коем случае не хотел на тебя давить, и уж тем более заставлять что-то делать. Будь у меня больше времени, я бы мог все вкрадчиво и толково объяснить. Я, конечно, надеюсь, что это не последняя наша встреча, но и не берусь утверждать обратного. А потому мой долг донести до тебя то, что я должен был сказать еще десять лет назад. Я ни о чем не жалею в своем прошлом, и лишь одна вещь действительно не дает мне покоя, – Медведь нахмурился и медленно вздохнул. – Я не взглянул на мир по-другому. Не рассмотрел его иную сторону. За вечным противостоянием брату я не замечал, во имя чего противостою. Я брал от жизни даже слишком многое, а главного так и не вкусил. Моя жесткая оппозиция застила глаза, и не давала ощутить то, что наркотики с таким упоением пытались мне заменить. Я не понял эту жизнь, и не хочу, чтобы ты пропустил нечто важное в своей. И если не веришь мне, то поверь хотя бы ей.

Медведь широко улыбнулся, вновь сверкая просветом, в том месте, где должен был быть правый резец.

– Серьезно, давай же, – дядька сцапал меня за запястье. Я не оттолкнул его руки и даже не попытался высвободиться, хотя и не представлял, что затеял Медведь. – У нее есть шанс не повторить ни той дури, что творил я, ни той ерунды, которой пичкал нас всех Андрей. Как и у тебя.

Я не понял, как это произошло. Только что мы с Медведем стояли в хорошо освещенном белом коридоре, и перед нами преградой зияло плотное стекло чуть ли не во всю стену, отделявшее детей от всякого, решившего поглазеть на них. И вот этого стекла уже нет. Вернее, оно не пропало совсем, растворившись подобно легкому миражу в пространстве. Оно осталось на месте, вот только совсем по другую сторону от нас. Мы же с дядькой погрузились в полумрак чистого просторного зала, наполненного запахом столь непривычным для моего носа, что я оторопел. Я с легкостью распознал в нем типичные для больницы примеси, но также абсолютно ярко ощутил незнакомый мне доселе аромат. Ну конечно, откуда же мне было знать, как пахнут младенцы.

– Смелее, они не кусаются, – дядька дернул меня за рукав и, ухватив под локоть, потащил между пластиковых колыбелек, прямиком к нашей Лерке. А я ведомый своим родственником, покорно шагал за ним, успевая рассматривать по дороге маленьких кряхтящих малышей, изумляясь при этом от всего, что со мной происходит.

Лера спокойно лежала в своей кроватке, и даже не подозревала о том, как бессовестно пялятся на нее два родных, но совершенно еще не знакомых ей человека. На мгновение мне показалось, что я склонился над очень правдоподобной и реалистичной куклой. Ведь сестра спала в абсолютно неподвижном положении. Но не только мерно вздымающаяся крохотная грудная клетка выдавали в ее застывшей позе жизнь. Здоровый мягкий румянец, и едва заметно подрагивающие веки с пышными черными ресницами делали маленький комочек, просто неистовым эпицентром невероятной энергии, которая меня захлестнула, и я невольно поймал себя на мысли, что непременно хочу увидеть какого цвета ее глаза.

О присутствии дядьки я как-то позабыл, вот только он совсем не забыл обо мне, лихо дав о себе знать. Медведь перехватил мою ладонь и бесцеремонно приставил ее к Лерке. Мы с ней одновременно вздрогнули, стоило моим напряженным и холодным пальцам коснуться теплого и до безумия маленького тельца сестры. Я почувствовал, как по руке вверх, по предплечью взбираются стаи мурашек. Лерка проснулась, закряхтела, каким-то совершенно непроизвольным жестом подняла кулачки к своим щекам, и я уже было подумал, что спокойствие и тишина комнаты разорвется пронзительным детским криком, но этого не произошло.

В смятении я застыл, так и не отняв руки от сестры. Однако мое тело более не сковывал легкий страх перед непонятными эмоциями. Они все еще кипели глубоко внутри, но, уже не доставляя дискомфорта. На удивление я распознал в себе любопытство и интерес. Вполне знакомые мне и часто возникающие чувства. И это приятно успокоило. Особенно когда, миниатюрное создание чуть больше моей ладони на мгновение напряглось, выгнувшись почти дугой и резко обмякло, а маленькие пальцы крепко обхватили мои, будто электрическим разрядом поразив в самое сердце. Кажется, я издал при этом странный стон или вздох, ведь где-то над моим правым ухом раздался приглушенный, но довольно грубый смех Медведя.

– И вот она уже не кажется такой чужой и непонятной. Быть может Лера станет тебе куда ближе всех нас вместе взятых, твоих странных родственников. И думаю, уже сейчас ты это понимаешь.

Я обернулся на голос Медведя и сурово и даже отчасти осуждающе на него посмотрел. Будто он заставил меня совершить нечто безумное или постыдное. А на деле всего-то подтолкнул к сестре, и я был первым из своей семьи, кто познакомился с ней, вот так, вживую. Однако ощущение сложилось у меня странное и колкое, словно я стоял голым на центральной площади, сплошь наводненной народом, но нагим сейчас оказывалось лишь мое нутро.

– Ты должен хотя бы попытаться уберечь ее, – совершенно серьезно произнес Медведь, проведя рукой по прозрачному бортику кроватки. – Но для начала сам научись жить, а не прозябать, как бесцельно слоняющийся по берегу краб.

Дядька всегда был меток в своих выражениях и остер на слово. Но если раньше его метафоры оказывались куда более простыми и менее приличными, то теперь, хоть в них и не было столько же непристойности, как и прежде, изысканности форм, они так и не обрели.

Я не стал спорить с Медведем, не пытаясь ему даже возразить. Не оттого, что мне не хотелось узнать, что он имеет ввиду. Хотелось и еще как хотелось. Просто сейчас все вопросы могли подождать. Ведь тепло маленькой Лерки я до сих пор чувствовал ладонью, а ее легкое и размеренное дыхание жарким следом прокатывалось по моей коже. Я смотрел на сестру с уже совершенно не скрываемой радостью, и мне было все равно насколько сильно это забавляет Медведя.

Мне не хотелось этого делать, однако я осторожно попытался отнять ладонь от своей сестры, чтобы высвободиться. Ведь крохотные пальчики все еще надежно удерживали мои, и пришлось приложить немалое усилие, чтобы осторожно выскользнуть из цепких ручек.

В ответ Лерка завозилась, нахмурила свои маленькие узенькие брови и распахнула синие глаза. Они вонзили в меня мутноватый совсем еще неосознанный взгляд, и я обомлел. Мне совершенно не виделось никакого сходства маленького ребенка с кем-то из родителей, но синева радужки малышки отодвинула на задний план всякие сомнения. Знал ли Медведь о том, что мы с сестрой глазами выдались в маму? Наверняка знал. И именно поэтому затеял все это. Я не представлял, как у дядьки такое получилось, но был безумно благодарен ему.

Глава 9. Заточка

Вид у меня был крайне взмыленный и растрепанный. Мокрые волосы падали на лицо. Разгоряченная кожа пылала огнем, а руки едва перестали трястись от гитары после удачно сыгранного концерта на небольшой сцене преображенного модного клуба, по собственному согласию числившегося, с некоторых пор, и за мной. И надо признаться вложил в него я не мало, хоть это были и не деньги.

Мы с Аликом сидели за небольшим столиком, столешницей для которого служила мелкая металлическая сетка, вместо старого черного стекла, которое имели все столы в этом заведении прежде. Однако оно оказалось не единственным преобразованием, которому подвергся клуб. Здесь почти все изменилось так, что узнать в этом месте прежнюю эклектику и разруху можно было лишь с трудом.

Вместо разноцветных витражных стекол, в окнах красовались черные металлические решетки. Стены приобрели насыщенный багровый оттенок, с легким переливом серебра. Витиеватые коридоры и множественные перегородки, оказались безжалостно снесенными. Пространство увеличилось, но некоторая его причудливость форм все же осталась, ведь неровность стен, обусловленная наличием различных углублений, давала залу простор, с приятной возможностью уединения в одной из таких ниш.

На столике стояла бутылка шампанского и два до половины заполненных бокала. Сегодня мы с Аликом отмечали первый вечер работы клуба, который оказался вполне удачным, судя по количеству и довольству народа.

– Лучше бы выпить пива, – сморщился я, допив игристое.

– Еще успеется. Сегодня важный день, он достоин большего, – Алик поднес свой бокал к губам и сделал маленький глоток изысканного напитка.

В отличие от меня, Алик как всегда выглядел безупречно. На нем красовался темно синий пиджак с черными атласными лацканами и в тон к пиджаку темно синяя рубашка в тонкую вертикальную полоску черного цвета. Короткие черные волосы мужчина предпочитал убирать назад, и в этот раз он не изменил своей привычке, тщательно уложив их с помощью геля. И, как не странно, во всем этом антураже заведения он чувствовал себя комфортно, не смотря даже на то, что со всем своим стилем абсолютно не вписывался в окружающую атмосферу.

– Не думал, что из этой задумки действительно что-то получится, – я устало откинулся на спинку стула, при этом нечаянно задев тонкий фужер, стоявший у самого края. Он опасно покачнулся, закрутился и почти наверняка свалился бы со стола, если бы его вовремя не подхватил Алик.

– У меня всегда все получается, – совершенно невозмутимо произнес он, возвращая на место бокал. – А если все же не получается, то делаю еще раз, пока не добьюсь успеха.

– То есть, если бы я не согласился на эту авантюру с клубом, ты бы меня убил? – интерес на реакцию Алика, с подвиг меня придвинуться к нему поближе.

– Не стоит воспринимать все так буквально, – мужчина мягко улыбнулся, не выдав ни малейшего намека на искренность своих слов. Оставалось только гадать – лгал он, или говорил чистую правду.

– Все же, чтобы ты стал делать, если бы получил мой отказ? – слегка, и лишь слегка раззадоренный бокалом шампанского, я начинал углубляться в опасные густые дебри, и это безумие было уже не остановить. Ведь при всей своей напыщенности и несокрушимости образа, Алик никогда не представлял для меня угрозы. И я не боялся разговаривать с ним откровенно, без излишних сантиментов. Он же в свою очередь всегда держался со мной нейтрально и спокойно, не выказывая истинности своих намерений или мыслей. Но таким я видел его постоянно, кроме одного единственного раза, когда он пытался затеять со мной общее дело, в виде рок-клуба. Тогда, кажется, Алик примерил на себя нелепый образ «своего парня», облачившись в простую до безобразия одежду. Он нервничал, разговаривая со мной, хотя изо всех сил старался прикрыть это за неловкой попыткой убедить в обратном. Но, видимо, когда рыбка клюнула на крючок, и меня не требовалось больше ни в чем убеждать, уверенность вернулась к Алику, и сколько бы раз я не старался пробиться сквозь вновь возведенную стену, я так и не смог. Впрочем, мне доставляло удовольствие пытаться.

– Я бы попробовал еще раз тебя убедить. А после этого еще раз и еще.

– Ну, а если бы я все-таки не поддержал твою затею?

– Ты бы не отказался.

– Откуда столько уверенности в этом?

– Потому что тебе это было нужно, – с непоколебимой уверенностью ответил Алик, а затем смутился и поспешно добавил: – И мне это тоже было нужно.

Мужчина крепко, но несуразно сжал бокал. Я заметил в суетливом жесте ту неловкость, что так давно пытался извлечь из него на свет. Но ощутив ее, понял, что не хочу больше лезть к нему в душу. Мне было достаточно оставить все как есть. Во всяком случае, большего сейчас не требовалось. Возможность заниматься музыкой заменяла все прочее. Оттого, даже толком не интересовало, что так стремится обрести в моем лице Алик, ведь, во-первых, с меня нечего взять, а во-вторых, плата за это вполне достойная. К тому же, я и впрямь не боялся Алика, и говорил все напрямую. Но в этот раз, мне отчего-то резко перехотелось его дразнить, и я решил смягчить удар, согласившись с его словами.