Читать книгу Муза, Муров и Мороз - Я.ЛОН - Страница 1

Жил да был молодой писатель

Два месяца… обыкновенных, земных. Разве много? Кому как. Для Бориса Васильевича Мурова двадцати пяти полных лет от роду два месяца значили – вечность! Наверное, это странно современный парень: средней комплекции, скорее светлый шатен, чем блондин, среднего роста – весь среднестатистических параметров, и таких же не самых выдающихся интеллектуальных способностей и вдруг – вечность. Ведь не философ, не «ботаник» забубённый, не сектант какой-нибудь, чтобы о вечности рассуждать. Хотя Боря вот именно слово «вечность» по отношению к самому себе даже мысленно не произносил. Просто он испытывал внутренний дисбаланс: то ли тоска, то ли неопределённость желаний, а скорее всего нереализованность способностей сбивали внутренний таймер, и поэтому привычные временные интервалы воспринимались им сильно растянутыми. Такое бывает, когда нужно обязательно куда-то ехать – вот позарез, а не на чем, и пешком никак не дойти.

Парень относительно недавно закончил институт… То есть – университет. Когда-то кому-то очень умному пришла в умище хорошая идея, что институт по статусу ниже, чем университет, а следовательно и преподавателям платить нужно меньше. И наоборот, университетский препод «обоснованно» обязан получать ставку выше. В связи с этим по всей стране массово прокатилась волна «улучшения» качества образования: в спешном порядке институты становились университетами, ПТУ – колледжами, обычные средние школы – и те сплошь и рядом получали статусы лицеев и гимназий. У нас в стране давно существует такая традиция, что если нет желания или возможностей поменять внутреннее наполнение, но стоит лишь изменить оболочку или даже только название, и все сразу начинают делать вид, что верят в проведённую реформу. На всех уровнях верят. Докладывают, рапортуют, гордятся…

Итак, Борис получил университетский диплом инженера… что-то по пожарной безопасности и, кажется, по защите информации – не суть, потому что ни одного дня не работал по специальности. Чтобы красиво выглядеть перед вышестоящим руководством в деканате незадолго до выпуска безапелляционно потребовали, чтобы все выпускники принесли справки о том, что пока ещё студенты уже обеспеченны работой. Здорово! ВУЗ палец о палец даже и не пытался стукнуть, а все выпускники «трудоустроены». Статистика – песня! Проверять никто не собирается – кра-со-та! Денежки капают, все довольны. А то, что родители у Бори всех знакомых «на уши» поставили, чтобы справку с круглой печатью добыть, про то «никто не в теме».

Как и многие его друзья, Борис Муров оказался дипломированным безработным, пропадающим в интернете и «сидящим на шее» у родителей. Не его в том вина, наверное. Одно несомненно радовало: чтобы «мальчик» мог устраивать личную жизнь, дед уступил ему свою квартиру в Воронеже, переехав на ПМЖ к Бориным родителям в загородный дом под Семилуками. И второе – в армию парня не призвали. В военкомат вызвали, как положено, предложили продемонстрировать для комиссии укромные и интимные места организма и… дали отсрочку. Причём всё легально, Муровы никому ничего на «заносили» – в этом можно не сомневаться. Служить – значит служить: и сам призывник так думал, и отец его, и дед. Но почему-то военные к себе на рандеву больше не вызывали: то ли подбирали Боре войска особенные, то ли сапог нужного размера не нашлось. Повезло ли – не ясно. А возможно такое, что папочка с документами куда-то завалилась – Борис специально не ходил выяснять.

В общем, вот уж три года Борис – фрилансер. Свобода выбора, минимум контроля, самоорганизация – лучше придумать сложно. Если бы ещё и платили за это хорошо, чего бы желать больше. Парень подрабатывал, где только мог: носил, грузил, строил, но в последнее время, как уже было сказано, переквалифицировался – начал писать. Обо всём. По заказу и инициативно, для студентов и газет… И ведь получалось. Платной работы, будем честными, находилось немного, но Борису понравился процесс и он «открыл» для себя группы «пишущих» в социальных сетях и раскрученные литературные порталы. А финансово родители подкидывали кое-что на поддержание штанов, пока стабильной работы не найдёт.

Чтобы окончательно закрыть вопрос с характеристикой нашего героя, необходимо отметить, что Муров являлся частым посетителем мероприятий, организуемых региональными разномастными союзами писателей и поэтов. В общем, официально числился литератором, и даже вступил в одно из обществ, правда его точного название не помнил. Когда его спрашивали, отвечал:

– Всекакой-то союз литераторов. Или писателей?

Несмотря на некоторую путаницу с членством в обществе творческих собратьев, с учетом всё же имеющегося, хоть и не так давно открытого дара к сочинительству и некоторых успехов от реального применения выявленных способностей, Борис не мог провести даже одного вечера, чтобы не сотворить какую-нибудь «нетленку», как он сам называл корявенькие и не очень стишки, а также небольшие рассказы естественно исключительно собственного сочинения. Идеи у Мурова фонтанировали неиссякаемым гейзером: то пару десятков строк лирики за один присест нарифмует, то шутку с двойным смыслом сочинит сразу же следом за этим, а то, смотришь, историю из личной жизни или из жизни знакомых изложит от чистого сердца, ничего не скрывая, да ещё и приукрашивая. По нескольку «шедевров» ежедневно на страницы в соцсетях выкладывал, получая «лайки», «плюсы» и другие знаки виртуального признания от незнакомых, невидимых, но таких желанных «поклонников таланта».

Это же наркотик – ожидание похвалы и её получение: если она есть – Борис думал: «так и надо», а если нет – начиналась «ломка неудовлетворённого тщеславия», и парень старался изо всех сил сделать нечто «выдающееся», чтобы получить «дозу». Не важно, что: фото выставить, стишок сбацать наскоро – всё равно какой, лишь бы выложить и увидеть, что кто-то неравнодушен к тому, что он сотворил. Поднятие личной самооценки через иллюзию признания посредством иллюзии действия.

Мурову нравилось, когда его хвалили, но в то же время, чтобы заработать порцию похвалы он не напрягался совсем; когда садился писать, ему казалось, что кто-то невидимый нашептывает ему на ухо нужные слова, оставалось лишь не тормозить и записывать. И даже иногда возникало ощущение, что рукой он не сам управляет, а словно диспетчер какой-нибудь или опытный оператор за ним наблюдает и координирует, настолько литературный процесс был лёгок. Сочинял парень практически без мук творчества, и иной раз получалось неплохо. Поигрался на клавиатуре пару часов, и вот вам – получите. Валяйте, хвалите за очередной «шедевр», улавривайте! А самое интересное в том, что через некоторое время Борис не мог вспомнить, как и под влиянием чего родилось то или иное произведение. Более того, он перечитывал вроде бы своё же и не понимал, откуда вдруг возникла фраза или целый оборот: с внутренним смыслом, в красивых выражениях – в быту он же так не выражался и специально в словарях не выискивал.

Почти год парень литературил, несмотря на время суток и, не соблюдая никакого режима, с одним желанием – лишь бы успеть выразить письменно сюжеты, появляющиеся в голове и по возможности красивыми словами. Сначала всё шло гладко, но потом стал Борис замечать, что действительно далеко не всегда он сам пишет. То, что казалось невозможным, существовало в реале.

Так вот, Борису Мурову даже две недели творческого бездействия показались очень долгими. А два месяца – это восемь недель! Персонально для Бориса это оказались сначала две недели усиливающегося день ото дня дискомфорта, неясного томления, а потом полтора месяца интеллектуальной пытки, когда голову словно распирает изнутри неизвестным давлением, а клапана, чтобы его сбросить, конструктивно не предусмотрено.

Однажды, засидевшись далеко за полночь, сочиняя очередную «нетленку», Муров всё же решил поспать на рабочем месте. То есть, не решил, а поймал себя на том, что печатает на клавиатуре вслепую: глаза закрыты, а пальцы самостоятельно клавиши нажимают. И всё бы ничего, многие печатают вслепую, но ведь не во сне. Мозги во время сочинительства выключаться не должны, как же иначе команды на мышцы рук подавать, и глаза… Им воспринимать результат – обратная связь необходима обязательно, в той или иной форме. Борис с удивлением осознал, что его голова почти уткнулась в стол, мыслей ноль – раньше, когда начинал страницу, были, а теперь нет – но кто-то руками командует: вон, как строчек добавилось.

Когда Борис, стукнувшись-таки о столешницу грудью, приоткрыл глаза, справа над своим плечом он заметил изящную женскую головку, напоминающую голограмму – вроде есть, а вроде и нет её – контуры заметны, но абсолютно прозрачная, лишь светилась голубоватым светом – от монитора подсвечивалась.

– Что это? – поморщился парень, одновременно стараясь за счёт мимики разлепить тяжёлые веки. Он и не проснулся ещё, глаза норовили закрыться, и приходилось прилагать усилие, чтобы их раскрыть, хотя бы один.

Пока Боря боролся со сном, его пальцы продолжали работать самостоятельно. Голографическая женщина внимательно вглядывалась в монитор и не сразу заметила, что её тоже пытаются рассмотреть. С лёгким испугом она расширила и без того большие глаза, приподняла удивлённо брови, губами сделала движение, будто сказала: «Упс!» – и растворилась в темноте. Руки молодого писателя безвольно упали на клавиатуру, и на экране напечаталось «аом\кфкфкфкфкфкфкфкфкфкф» – полная бессмыслица, которая могла бы продолжиться, если бы Муров теперь уже точно по собственной воле не убрал пальцы с клавиш.

Парень замер перед монитором с приподнятыми над столом руками, словно собрался что-то поймать, и ещё не до конца очнувшись от дрёмы, смотрел на набранный текст. В комнате ощущался запах, раньше такого не было. Лёгкий, еле уловимый и очень знакомый. В голове у Бориса мелькали воспоминания: то ли так утром у моря пахнет, то ли после дождя в деревне, или… да, точно, в больнице, в детской, возле аппарата, на котором горло фиолетовым светом лечат – что-то непонятное, но с лёгким металлическим привкусом.

Сначала он подумал, что иллюзорная женщина – это обычный сон. Муров и раньше видел женщин во сне, разных, иной раз в очень пикантных положениях… А что тут такого, многие молодые мужчины, а уж холостые тем более, во сне женщин наблюдают, часто даже совсем незнакомых – это нормально. Однако, прочитав почти лист текста, который оказался дополнительно напечатан, пока мозги литератора спали – Борис хорошо помнил, до какого места им был продуман сюжет – Муров с удивлением осознал, что печатал не он. Не было у него задумки на такое продолжение.

Кто это была – прозрачная незнакомка, Боря понял не сразу, где-то на третью неделю. Выходит, что всё это время у него была помощница. Муза? Неужели, правда. Но ведь музы – это миф, выдумка успешных авторов, с целью поддразнить неудачников. Что же, выходит, сказка существует? Да какая сказка?

Боря причислят себя к людям, не верящим в мистическое, хотя, нужно признать, интересовался разным в этой сфере, любопытствовал для расширения собственного кругозора. Но с другой стороны… может, и сказка, ведь с той ночи, когда муза растворилась, не то, чтобы новый рассказ, парень не мог даже закончить уже почти готовый, который так и остался на мониторе компьютера с абракадаброй в конце. Пробовал начинать заново, но слова не складывались, и мысль мгновенно терялась; хоть план имелся, дальше тезисов не мог продвинуться.

Другой бы плюнул и забыл, хотя бы на какое-то время, но это не в характере Бориса – вот так сдаваться перед первой же трудностью. Час за часом он просиживал перед компьютером, стараясь сформулировать мало-мальски адекватную мысль – голяк! Ни прозы, ни стихов не получалось – пусто, как в космосе. То есть, понятно, что в космосе не абсолютная пустота, раз Земля и земляне существуют. Наверняка есть где-то ещё как минимум одна крупинка жизненной истины, возможно, новый непознанный мир, но до ближайшего достойного внимания объекта – многие парсеки и долгие годы лет полёта: тысячи лет, возможно. Тем более, что направления поиска никто не указал. Практически бесконечность, если сравнивать возможности человека с грандиозностью решаемой задачи; так что можно считать, что космос для человека – это пустота. Муров никакими сверх способностями не обладал, и уж точно тысячами лет оперировать не мог, так уж природа распорядилась, поэтому он ощущал, что оказался один на один против огромной пустоты, в которой, если и имелось нечто ему лично нужное, то этого никак сейчас достать нельзя.

Здесь опыт не поможет

Промаявшись восемь недель в невозможности хоть что-то сочинить, парень, наконец, решил обратиться за советом к более опытным и мудрым. Он поехал к Сенину.

Евгений Владимирович Сенин являлся известным автором в среде называющих себя литераторами любителей посочинять, которые были готовы напечататься в любом издании вне зависимости от его популярности и тиража, но чаще плодили самиздат, накопив деньжат на пятьдесят – сто экземпляров типографски оформленных литературных потуг сомнительного качества.

Евгений Владимирович числился знатоком поэзии и поэтики, знал и легко различал между собой различные стили и заковыристые, порой, рифмы, владел литературной терминологией и, при необходимости, вступал в долгие диспуты с любым, кто заявлял, что является знатоком в вопросах стихосложения; и если не побеждал в споре, то долго, убеждённо и несгибаемо отстаивал выбранную линию, то есть не проигрывал. Корифей, указывая авторство своих произведений, писал «Е. Сенин», что было чистой правдой, и звучало более благозвучно, чем, например, «Е.В. Сенин».

Несмотря на довольно солидный возраст и несгибаемый характер, Сенин позволял себе сдаться только одному сопернику – алкоголю, в связи с чем частенько употреблял крепкие напитки. Хотя «сдаться» – это неверное слово, скорее здесь применимо «поддаться». А это уже совсем другое дело. К примеру, в дзю-до тоже «поддаются», но чтобы победить. Борьба так и переводится – гибкий путь к победе.

– Алкоголь малыми дозами полезен в любых количествах, – любил повторять старый литератор где-то услышанную шутку и всегда подмигивал в этот момент.

Поэт был из тех, у кого в состоянии опьянения открывались особые способности. Евгений Владимирович, употребив спиртосодержащий «элексир», легко писал любовную лирику, да такую, что если бы Борис его лично не знал, то был бы убеждён, что пишет влюблённый юноша, настолько у старика были нежные и искренние стихи. Яркие, в чём-то наивные, но этим же и подкупающие.

Муров вошёл во двор дома, в котором проживал ветеран.

– А, это ты, – Сенин сидел на лавочке под золотистым клёном и наслаждался замечательным, тёплым солнечным октябрьским днём или, не исключено, слушал музыку засыпающей почти на полгода природы: шорохи, свист пичуг, а ещё: блики, краски… Сильно пьяным он не был, состояние его обычно называют «навеселе».

– Что-то спросить хочешь? Или пойдём… по семнадцать капель?

– Дядь Жень, тут такое дело, – и Борис рассказал про свои видения, про неоконченный рассказ и про творческий застой.

– Что ж, дело ясное, – выслушав парня, заключил старик. – Ушла.

– Кто?

– Ты уже и сам понял. Муза. Спугнул ты её.

– Муза? Да я… Я не пугал. Сам обалдел.

Селин поднял раскрытую ладонь в жесте «ша, стоять!»:

– Теперь-то что объяснять. Я тебе её не верну.

– Что же делать? – Борис обхватил голову руками. – У меня без неё катастрофа. Я ведь теперь не могу писать… чтоб хорошо, и не могу, чтоб очень плохо…

И тут же поправился:

– То есть могу, наверное. Да точно – могу. Но ведь хочется, чтобы было как минимум хорошо и чтобы так же как раньше – легко, без напряга.

– Жди или ищи.

– Не понял, – Муров уставился на старого поэта. – Чего жди? Кого ищи?

– Чего кого? Что тут понимать? Вариантов немного: или сиди и не дёргайся, тогда, может быть, когда-нибудь вернётся сама или… Я вот, например, лет тридцать ждал. Хотя и не я спугнул, но она обиделась именно на меня. Может быть, потому, что не защитил, не старался, не приложил усилий. А может, потому, что изначально не искал, а после не сумел оценить подарок.

– Как это, искать? – недоумевал Муров. – Что она, как рукавичка что ли? Или котёнок убежавший? Ей же «кис-кис» не сделаешь.

Сенин вздохнул, покачал головой, причмокнул, чуть скривив щёку, и посмотрев взглядом «слушай, бестолочь, сюда», начал втолковывать молодому коллеге по перу:

– Я тебе уже, кажется, рассказывал, что когда-то давно, когда я был молодым, высоким и красивым,…

Боря непроизвольно хмыкнул на счёт «высокого» – рост Сенина вряд ли превышал метр шестьдесят даже на высоких каблуках. Про таких говорят: «метр в прыжке».

– …я уже начинал пописывать, – не отреагировал ветеран, – И ведь неплохо получалось. Само лилось. Пожалуй, две толстые тетради у меня на тот момент были заполнены… И вот с этим багажом пошёл я в «Союз Писателей»…

Борис раньше эту историю слышал, но из уважения к сединам решил послушать ещё раз про то, как в старые времена жёстко принимали новичков в писатели.

– Это тебе не сейчас,– продолжал Сенин, – заплатил денежку и вступай куда хочешь. Да и союзов понаделали, поди, десятка два уже. Писателей наплодили, а в слове из трёх букв по пять ошибок делают. Тогда всё по-серьёзному было, но не в моём случае.

Здесь старик сделал паузу, засопел, поджал губы, чуть прищурился и сжал левый кулак, словно готовился ударить невидимого противника.

– Сидит… уважаемый… писатель… Житков, – цедил Евгений Владимирович сквозь сжатые зубы. – Морда – тяпкой, зубы – редкие, железные. Я ему, мол, здравствуйте, я к вам, а он как рявкнет. Так отбрил, что… Поэт, ё… Про мать его не буду плохо… И ведь если бы по делу говорил, почитал бы хоть что-то, критикнул, а то даже толком не взглянул, гад, в записи.

Мэтр замолчал, переживая заново старый конфликт, который уже следовало бы забыть, но видимо удар по психике молодого дарования был настолько сильным, что даже прошедшие десятилетия не затянули душевную рану, не сгладили рубцы.

– Мне бы настаивать как-то, показать себя, – сам с собой рассуждал старик, – а я спасовал. Думал, раз он маститый, то имеет право судить. Повернулся я тогда и ушёл. Может, если бы к кому другому тогда обратиться, или ещё раз прийти. Но нет, не пошёл. Обидело меня отношение. И писать сразу же перестал. Напряжение внутри было – не сказать, распирало… А потом разом… Всё! Вот тогда у меня муза и ушла. Я почувствовал, что словно струна в душе лопнула, не пело ничего в сердце больше, никакой реакции на красивое. Видеть, конечно же, видел, но так, чтобы стих сочинить или песню, это увольте. То, бывало, чуть птица зацвиркала или первый снежок, сразу же рифмы появлялись. А здесь… Представляешь, как гитара без струн играет или скрипка? Вот так и я. Стал без искорки, как большинство. Звучал глухо и то если сильно постучать.

Муров молчал, давая возможность старику успокоиться. Сенин, имея от природы достаточно весёлый характер, обычно долго не переживал. И, может быть, был даже в чём-то благодарен тому жёсткому приёму. Ведь именно из-за него, тогда ещё Женя, начал углублённо читать классиков и штудировать учебники, что позволило выйти на вполне приличный, даже по сравнению с признанными поэтами, уровень, и второй раз прийти в Союз уже основательно подготовленным. Хотя и через много лет. Сомнительная получалась благодарность, с душком, поэтому, видимо, старик предпочитал отодвинуть её подальше назад, оставляя только негативные воспоминания, сочные и будоражащие нервы.

Пауза затягивалась, и Борис решил вернуть разговор в нужное ему русло:

– Так ведь вернулась Муза к вам, дядь Жень. Сейчас-то грех жаловаться. Вон как выдаёте, молодые не угонятся.

– Что есть, то есть, – заулыбался старик. – Это потому что моя, та, первая вернулась. Навёрстываем за прошлые годы.

– Откуда вы знаете, что ваша прежняя?

– Чувствую.

– А что нужно было сделать, чтобы вернулась? Вот вы, что сделали, к примеру?

Евгений Владимирович озадачено скривил гримасу, потёр шею в раздумье и неопределённо развёл руками:

– Кто его знает. Вроде ничего специально не делал. Мне думается, что Муза моя, когда от меня ушла, не пошла к своим – где там они все живут? – а по миру бродила в растерянности, как собака бездомная. Искала, кто пожалеет и приласкает. Где пригрели, там и осталась бы. Думается, что специально меня тоже не искала. Она – не то, что я, она двигалась. Хотя нет, металась, пожалуй. Птицу в клетке представляешь. Суетится, выход ищет, а чуть дай ей волю, сразу же на ближайшую ветку сядет и не знает, куда девать всю ту волю, которую получила. Она у меня – умница, шустрая. А я, так, сучок сухой. Кстати, выпивал тогда, чтоб совсем не засохнуть в тоске, и не так, как сейчас. Так что то, что мы ещё раз встретились, это чистая случайность, вот как две пули во время перестрелки. Кстати она тоже изменилась.

– Да ну, – вскинулся Боря.

– Верно, тебе говорю, – замотал головой ветеран. – Она тоже бухать начала.

Муров недоверчиво хмыкнул.

– Говорю тебе, – убеждал Сенин. – Ну. Ладно, может, не бухать, но спиртное ей стало нравиться. Раньше я писал только по трезвяне. С пьяну только хренотень всякую рифмовал для смеха. А теперь пока стаканчик не приму – никакой поэзии. А ты думаешь, почему я всё время на поддаче. Нет, шалишь, я не алкаш. То я уже бросил. Это исключительно, чтобы с музой на одну волну попасть.

Боря от такой информации лишь хлопал глазами и еле удерживал норовящую отвиснуть челюсть.

– Вот, послушай, – говорил старик, – меньше ста грамм если принять, вообще ничего не напишется. А если накинуть сверху – тоже. Ну, грамм тридцать ещё можно, не больше. Девочка моя, видать, тоже переживала и за годы разлуки душевно пострадала. Теперь мы в мысленный резонанс входим на других частотах, не на тех что в старые времена. Полстаканчика глотну и часа три можно работать, такая теперь такса. И ещё ночью тоже перестал писать. Тут хоть пей, хоть не пей, как полночь стукнуло – всё, спать.

– Да, технология на уровне космоса, – только и смог выговорить Муров.

– А ты думал как, – подмигнул Евгений Владимирович, – принимаю исключительно по необходимости. Это как спецодежда для души, чтоб работала. Тут же не подтребы для, тут – во имя… (ветеран поднял палец). Но ты старайся, ищи. Напрягись и очень захоти. Обязательно будет подсказка, лишь понять нужно.

– Подсказку бы хорошо, – закивал Борис.

– Слушай, – оживился Сенин, – ты ведь выпиваешь иногда?

– Бывает, – согласился парень, – немного. Но сейчас как-то не хочется.

– А кому хочется? И вообще, кто тебе много предлагает, – поднялся со скамьи старик. – Пойдём-ка попробуем по моей методе. Да не маши ты руками, я ведь говорю, по чуть-чуть. Для подтверждения теории.

Сотоварищи по перу направились в квартиру ветерана, чтобы провести «научный» эксперимент. Реквизит был готов – в холодильнике, посуда тоже имелась, поэтому с опытом затягивать не стали.

– Ну, чуешь что-нибудь? – пристально вглядывался в лицо Мурова более зрелый во всех отношениях писатель.

– Не знаю, потеплело вот здесь, – парень провёл рукой по центру груди сверху вниз.

– Это понятно, – изучающее смотрел Сенин, – я не про тепло. Мысли есть?

Борис закрыл глаза, прислушался к своим ощущениям. Поднял лицо кверху, покачался немного из стороны в сторону, покрутил головой:

– Не-а.

– На-ка ещё чутка, – старший товарищ с самым серьёзным видом наполнил рюмку наполовину. – Давай разом и сразу в окно на клён смотри.

– Зачем? – притормозил ёмкость у самого рта Боря.

– Красиво. Смотри как золотится.

Муров проглотил катализатор вдохновения и выглянул в окно. Кроме того, что клён был шикарен в своём осеннем наряде, Боря ничего сказать не мог. Но и сказать он мог только прозой и то очень коротко, исключительно, как констатацию факта. А вот с рифмами… Он вообще не мог поэтически сформулировать увиденное.

– Красивый клён в окошке золотится,.. – начал он неуверенно.

– Ну, ну, дальше, – приободрил Сенин.

– Печальная осенняя пора, – выдавил из себя Муров и замолчал.

Несколько раз пробовал начинать, но больше двух строк дело не пошло.

После очередной попытки Евгений Владимирович не выдержал. Он плеснул себе в рюмку:

– Смотри как нужно, – выпил и закончил катрен:

«Красивый клён в окошке золотится,

Печальная осенняя пора,

Пришёл я к Сенину, чтоб горем поделиться,

Но выпили, теперь домой пора».

– Понял? И лирично, и про жизнь, – сам себя похвалил ветеран и тут же покритиковал. – Хотя «пора – пора», не очень, конечно, рифмочка. Ну да ладно, для экспромта сойдёт. Ещё попробуем?

– Нет, дядь Жень, я и так засиделся, – засобирался Борис, усмотрев в стихах намёк. – Пойду домой, отдохну, подумаю. Что-то не получается совсем.

Ничего конкретного не узнав у литературного аксакала, Борис направился домой.

Бомж Димыч

На следующий день Борис проснулся довольно поздно, почти к обеду. Полежал, рассматривая потолок, пощёлкал кнопками пульта от телевизора – ничего интересного: в Сирии окончательно побеждённые террористы снова активизировались, у геополитических соседей всё плохо – коллапс просто, доллар скоро сравняется с евро… – в рублевой стране без этой информации никак, и направился на кухню. Уже заканчивая завтракать, хоть по времени скорее подходило слово «обедать», решил для себя, что Сенин всё же в основном прав: чтобы почувствовать вдохновение, нужно смотреть на красивое. Впитывать, так сказать. От природы брать, от истоков. Поэтому парень решил побродить по городу, надеясь, что осенняя погода навеет… Что-то же должна, хоть немного. Другим же веяла, и не по-мелочи: Александру Сергеевичу, например.

Погода стояла по-летнему тёплой, и в связи с этим Муров наметил себе достаточно большой маршрут для прогулки пешком, проигнорировав транспорт в принципе. Проходя мимо парка, парень решил передохнуть и полюбоваться листопадом, и если повезёт, то посмотреть на белок, давно освоивших данную территорию. Литератор присмотрел скамью чуть в стороне от центральной аллеи, присел и осмотрелся. Белок однако не заметил. Голуби были, суетились мелкие пичуги, на воробьёв похожие, галки скакали, грачи деловито расхаживали, что-то выглядывая в листве, сорока не решалась спуститься с высокой ветки… По дорожкам несколько мамаш и бабушек катали детишек в колясках. Детвора постарше самостоятельно каталась на велосипедах и самокатах или носилась друг за другом с визгами и криками. Стайка подростков чуть дальше по аллее что-то сосредоточенно изучала в смартфонх друг друга, образовав круг и не обращая на окружающих внимания. На углу парка ярким пятном, вероятно последние дни, громоздился надувной аттракцион, нечто среднее между батутом и горкой. В общем, ничего необычного. Борис откинулся на спинку скамьи, поднял лицо к небу, прищурился, чтобы солнце не очень слепило, и расслабился.

– Здравствуйте, книгу купить не желаете, – раздался рядом негромкий, словно осипший от простуды, мужской голос.

Борис повернулся на звук. Возле скамьи стоял потрёпанного вида мужчина неопределённого возраста, но скорее пожилой, с небольшой бородкой, в длинной, почти до колен, светло-зелёной куртке и черной вязаной шапочке, натянутой по самые брови. «Или начинающий бомж, или неудачливый торговец», – подумал Борис. В другое бы время Муров мог навязчивого приставалу послать по известному адресу в одиночный пеший эротический тур, но подошедший держался с неким внутренним достоинством, не выглядел как ходячая помойка, хоть и был одет, мягко говоря, не модно. Неизвестный держал несколько книг, веером, как карты, и спокойно ожидал ответа.

Обычно Борис на улице с рук книги не покупал, предпочитая делать это в магазине или, в крайнем случае, на книжных развалах недалеко от центрального рынка, но в этот раз одна брошюра привлекла внимание. Вроде бы ничем особым не выделялась: бежевая обложка, небольшой формат… Книга явно не была только что из типографии, её скорее можно было охарактеризовать по разряду «букинистическая литература». В названии присутствовали «Ъ» и ещё несколько букв, которые уже давно не использовались в современном языке, но общий смысл названия оказался понятен: «Заговоры. Как вызвать духа или десять способов путешествовать между мирами». И бомж был какой-то необычный.

– Да нет, – подумал Боря, – не бомж, просто неудачник какой-то. Даже не хроник… кажется. И глаза умные.

Во всяком случае, отвращения к нему парень не испытывал. Муров взял потёртый томик и перелистнул несколько страниц, открыл титульный лист. Действительно, книга оказалась очень старая, края листов обтрепались, корешок надорван, на титульном листе год издания был закрыт странным бурым пятном, но начало «18…» внушало уважение. И что заставило Мурова заинтересоваться этой книжицей, сам не понимал, ведь мистикой раньше сильно не увлекался, не иначе ночное видение и потеря музы повлияли.

– Понравилась? – просипел продавец.

– Интересная книга, – кивнул Борис, удивляясь собственной сговорчивости. – А сколько она стоит?

Мужчина, чуть склонив голову набок и прищурившись своими почти бесцветными глазами, пристально вглядывался точно в зрачки Мурова, будто бы старался проникнуть в его мысли.

– Вещь редкая, – ровным голосом говорил неизвестный, – цены конкретной нет. Каждый, кому нужна, сам называет…

– Не-не, я, пожалуй, не буду брать, – запротестовал Боря, чувствуя, что происходит нечто странное. Он постарался отдать книгу, но с удивлением обнаружил, что не может этого сделать. Томик словно приклеился к рукам. Не буквально, а так, что из руки в руку переложить можно, но передать бомжу обратно никак не получается.

– Как это? – опешил парень. С ним явно происходило нечто странное: ни желание ругаться, ни уходить, ни тем более драться. С другой стороны не наблюдалось ни апатии, ни сонливости, голова ясная, но чувствовалось нервное дрожание по всему телу, не то, что расслабляет волю, а ожидание чего-то.

Тем временем продавец продолжал свой гипноз, и он явно собирался совершить выгодную сделку:

– Сам назови цену, на которую готов.

– Не знаю, может… – оставив малоэффективные попытки вернуть печатный раритет, Борис решил-таки откупиться. С одной стороны можно было бы предложить, вот, например, рублей триста… даже пятьсот. Но с другой, книга, даже исходя из года издания, стоила гораздо больше. Тысячу дать?

– Я знаю, что книга тебе нужна, – настаивал торговец и неожиданно быстро задал вопрос, почти крикнул. – Она тебе нужна! Нужна?

– Да, – мгновенно отреагировал Муров, потому что «она» прозвучало очень двусмыслено.

– Тогда я сам назову цену, – медленно произнёс сипатый. – Тебе это обойдётся…

Молодой писатель напрягся, а потрёпанный тянул с вердиктом:

– Обойдётся… Моё желание.

От такого оборота Борис даже вздрогнул. Он окинул мужика взглядом ещё раз: нет, не похож на извращенца. Хотя кто их, маргиналов знает, что за мысли копятся под глубоко надвинутыми вязаными шапочками. И это в относительно тёплый-то день. Заметив заминку и интерпретировав её по-своему, кстати, очень верно, незнакомец усмехнулся:

– Не беспокойся, я не голубь. Мне нужна другая услуга. Очень специфичного свойства. За то, что ты мне поможешь найти… ну, скажем, человека, я помогу тебе исполнить твою мечту.

– А откуда ты… вы знаете, что у меня есть мечта?

– Да что тут знать: давно живу, много понимаю. Женщину ты ищешь. Причём необычную. Тебе без неё не поётся, не пишется и не дышится. Ушла, верно?

– Так-то да, – отвёл взгляд в сторону Борис. Он не стал уточнять, какая ему нужна женщина. По сути-то незнакомец всё назвал точно.

– Ладно, не напрягайся. Отыщем твою музу. Но сначала мне (!) нужно одну женщину отыскать, – задумчиво сообщил продавец книг.

Муров изобразил бровями вопрос.

– Короче, – бомжеватый мужчина поправил свою шапку, чуть приоткрыв лоб, – мы договорились?

– А почему я? К другому не можете обратиться?

Сиплый поднял палец на уровень глаз и медленно направил его в центр груди Бориса и немного пошевелил в воздухе. Парень почувствовал у себя под рубашкой то, что в быту называется «мурашки».

– Потому, что это задание не для всех. Особый человек нужен. Ты чувствуешь?

Муров машинально потёр грудь.

– Вот, чувствуешь. Не многие отреагируют, – мужчина спрятал книги, которые держал, себе за пазуху, побросав во внутренний карман, да так, что они исчезали будто это был не карман, а, как минимум, портфель: снаружи куртки ничего не выступало и боковину не оттягивало. Незнакомец удовлетворённо улыбнулся краешками губ и прикрыл глаза в медленном моргании.:

– Считай, что ты избран… для особой миссии.

Муров призадумался. Уж очень быстро как-то всё происходило. Но с другой стороны, а что он теряет. Однако с губ само слетело:

– Точно всё получится?

– Если сделаешь, как я скажу, – и загадочный незнакомец протянул Боре руку для пожатия. – Ну и давай уже знакомиться, что ли.

Рука бомжа оказалась на удивление холодной, почти ледяной, при этом цепкой, словно птичья лапка, и одновременно очень сильной. Возможно такие же ощущения ощущались бы, если поздороваться с большим орлом. Пальцы длинные, тонкие – как у музыканта, и что особенно поразило Бориса, ногти у нового знакомого выглядели так, словно незнакомец регулярно посещал маникюрный кабинет: ни грязи, ни заусенцев.

– Борис, – представился Муров.

– А я… ты только не удивляйся, я – Дед Мороз. Хотя для простоты можно – Димыч.

– Смешная кликуха, – усмехнулся молодой литератор. – Дед Мороз какой, из филармонии?

– Какая филармония, какая кликуха? Я – самый настоящий! Но сейчас временно испытываю трудности, поэтому выгляжу… непрезентабельно.

– Кто настоящий? Димыч? – лыбился парень.

– Дед Мороз настоящий… а Димыч – это считай от первых букв, для простоты.

– С чего бы это настоящий? – снова засомневаться Боря, оглядывая куртку партнёра – явно с чужого плеча и потрёпанные кроссовки с рваными шнурками разного цвета.

– А ты, Борис,… не обижаешься, что я всё время на «ты»? Ты книгу смог отдать?

– Нет.

– Попробуй сейчас.

Муров протянул книгу, она выскользнула из руки, будто силы трения не существовало в принципе.

– Кстати, посмотри на название, – подмигнул Димыч.

«Домашнее консервирование, секреты хозяек», – прочитал Борис вполне себе современные буквы.

– Не понял, – заморгал он. – Там же про души было. Про переселение. И на старослявянском. Это что, гипноз?

Дед Мороз усмехнулся:

– Магия. Ну, веришь теперь?

– Не очень… А почему вид такой? Где это… ну, борода, шуба и вообще?

– Смотри, – Димыч распахнул куртку с той стороны, куда незадолго перед этим поместил книги.

Подкладка тут же из серой и невзрачной преобразовалась в дорогой красный бархат, по которому золотились вышитые звёзды, словно засветилась изнутри. И никакого кармана. На пару секунд всего, но всё же… После снова стала дешёвым рядовым материалом.

– Шапку тоже могу вывернуть. Другая будет. Переодеваюсь по необходимости, а в праздник наряд сам проявляется. А ты что же думал, что я всё время в одном образе и йо-хо-хо кричу, как идиот, по каждому случаю?

– Ух ты! – восхитился парень. – А остальное? Посох к примеру.

– Вот и подошли мы к самому интересному, – ударил кулаком себе в ладонь Дед Мороз. – Нету. Хочешь – верь, хочешь – нет. Проиграл. Подчистую. Так мне кажется почему-то.

– Бре… То есть, обманываете, – отмахнулся Боря. – Как проиграл? Вы же волшебник. Как такое можно? Дед Мороз и проиграл посох. Чушь! Вам же без всего… нельзя никак. Да и вообще… Кто же на кон такое поставит? Это же… Может, стырили? Или потеряли?

– А-а, – вздохнул Дед Мороз, – на прошлые праздники с маршрутом ошибся малость. Логистика, понимаешь ли, подвела. У меня последний пункт был – общежитие института культуры. У нас же частенько снегурки по договору, из студенток, актрисы там, понимаешь ли… Настоящих немного, к тому же у них постоянно то залёт, то ПМС, женские проблемы короче. А что ты так смотришь? Думаешь с волшебниками не так как с людьми? Капризничают часто, ну и приходится подменять массовкой… Смешанная пара получается. А как? Чтобы территорию шире охватить.

Димыч очертил руками некую неопределённую окружность, показывая масштаб праздничных мероприятий.

– Что же, у вас как у обычных аниматоров? – скривил недоверчиво рот Борис. – Ещё скажите, что разнарядка есть и акты выполненных работ.

Димыч усмехнулся:

– Ну, акты, конечно, не оформляем, а разнарядка имеется. Праздника все желают. В общем, после того как отработали, решил я девицу к дому поближе доставить. И что-то, казалось мне, был разговор, будто она из института культуры. Не чётко как-то этот момент запомнил. И вообще, я ведь русский Дед Мороз, и тоже, знаешь ли, не идеальный образец. Ну, в смысле – не первый номер. Хотя и не последний. Нас тоже не на всё хватает, расстояния-то ого-го, Главному одному не успеть. Так вот… Туда-сюда, не рассчитал, задержался. Одна компания, другая… Весело, шумно, песни, танцы… Потом ещё куда-то зашли. А там игра идёт. Кто-то предложил поиграть в картишки. За праздник подняли по маленькой. Добавляли ещё, помню. В общем, очухался я на лавочке, без бороды, выходных штанов и посоха. Снегурка пропала и посох с ней вместе. Предположим, борода вырастет. Штаны… тоже решаемо. И снегурка… то ли просто ушла, то ли ещё и посох прихватила. Могла, я так думаю. Посох – вещь у нас дорогая, номерная и подотчётная… Ведь без него ничего нельзя, только мелочь всякую. В нём вся сила. Без него так, одно баловство, не тот масштаб.

– Разве посох с номером? – ошарашено прошептал Муров, не ожидавший такого поворота событий. Парню-то думалось, что Дед Мороз – как торт-безе на праздник или фата невесты, нечто легкое, воздушное. С самого детства в него веришь, вот и кажется, что он – нереальное создание без человеческих слабостей – выдумка добрых взрослых, продолжающих играть в сказку, для легковерных детей. А оно вон как закручено. Бюрократия! Посох и тот с номером.

– Конечно. Восемнадцать двадцать три, – для убедительности Димыч пальцем в воздухе указал место и как были бы нанесены цифры, в том случае, если бы посох находился у него в руках. Но посох отсутствовал, поэтому Дед Мороз просто провёл пальцем сверху вниз по воздуху возле своей ладони, сжимающей пустоту.

– Ого, номер под две тысячи. Это что же, дедов морозов почти полк?

– Да ну, – отмахнулся Димыч, – десятка два всего, если с главным. А номер – это значит, магия восемнадцатого уровня, двадцать три вложенных составляющих. Ну, это когда нужно сложное что-то сбацать, не просто шарик и вспышку.

– Позвольте ещё уточнить, – помялся Боря, получив ещё один «удар», ломающий устоявшиеся стереотипы, – Новый год, простите, давно закончился, а сейчас октябрь. Что же вы сразу за своими вещами не вернулись?

– Точно, октябрь – покивал волшебник. – Но не мог я раньше. Была веская причина. Ты будешь смеяться,… девять месяцев сидел.

– Где сидел?– снова хлопал глазами молодой литератор.

– Опять не веришь? – Дед Мороз правой ладонью начал «нагребать» воздух в свою левую, будто бы песка подсыпал, затем приставил раскрытую ладонь ко рту, подул, и на ладони выросла горка снега, которую он тут же стряхнул на землю. – Сначала в отдел полиции по административному забрали, а потом… десятая колония в Перелешино. Здесь под Воронежем (он махнул рукой на восток), статья 228, наркота.

– Наркота?

– Парень, хорош тупить, – вскинулся Димыч, вытирая увлажнённую ладонь о полу куртки. – Меня патруль на лавочке нашёл никакого, а в кармане пакетик «дури». Откуда взялся, я не знаю, но им показатели нужны были, а я… Что я без посоха, считай такой же пентюх, как и все. К тому же видок ещё тот, шуба и шапка преобразовались от некомплекта и… упадка духа (Мороз потёр шею). Документов нет, улики налицо. Трали-вали и на нары. Да, прикрой ты рот, бывает. А вот, если ты спросишь, почему, мол, магию не применил, всё, потеряешь в моих глазах десять пунктов доверия.

– А я в ваших глазах высоко? Не ожидал, – засмущался Борис и после небольшой паузы выдал. – И всё же, почему вы магию не применили?

– Парень, ты где был, когда я всё объяснял? – возмутился Димыч. – Чем слушал? Что такое перекирит, знаешь? Да и не принципиально мне было, где несколько месяцев провести, если по-честному. Работы-то всё равно не предвиделось. Короче, хорош попусту трендеть. Дело надо делать. Я так скажу, думаю, если снова по той общаге походить, то и след «снегурки» нарисуется, и посох найдётся. Меня-то не пустят, и костюмчик… не дизайнерский, и по возрасту подозрителен, а тебе в самый раз.

– Я даже не знаю, что сказать, – не мог прийти в себя от обилия необычной информации Муров.

– Очкуешь? – Дед Мороз скривил презрительную гримасу. Не так чтобы сразу обличить труса, а с шансом ему на попытку исправиться в поведении – с хитринкой в глазах – чтобы дернул рубаху на груди с криком: «Кто? Я?!»

Но Борис не стал ворот рвать, интеллигенция, и отвёл глаза в нерешительном раздумье.

– Тебе музу твою найти нужно?

– Ага.

– А раз так, то поехали.

– Куда?

– Вот же достался партнёр, – покачал головой Димыч, – видать не зря она от тебя сбежала. На улицу Лизюкова едем. В институт культуры или как он там сейчас называется. Будем искать посох. Как только отыщем, так все проблемы решим… и твои кстати тоже.

Розыск – это не просто

Сплочённые общей идеей партнёры направились к выходу из парка.

– Всё же я не очень понимаю, – беспокоился Боря, – как нам в общаге найти ваш посох и вообще снегурочку эту прошлогоднюю. Их же там сотни. Женщин я имею ввиду. Как её хоть зовут?

– По-моему Олеся. Рыжая такая… на полголовы.

– У-у, рыжая, – отмахнулся Муров. – Раз пять, поди, уже перекрасилась.

– Не-ет, – покачал головой Дед Мороз, – эта пусть хоть десять раз красится, всё равно будет заметно. Она рыжая от природы, я так думаю, глаза бирюзовые, почти голубые и конопушки… Ну и кожа, словно молоко.

К общежитию подъехали как раз к тому времени, когда ночные тени потихоньку выползали из углов и подвалов, в которых прятались днём. Небо ещё светлело, но если чуть опустить взгляд, по розовой дымке над горизонтом становилось ясно, что ночь уже близко. Девятиэтажное здание, в котором проживали будущие служительницы муз и снегурочки-подёнщицы, весело светилось рядами окон. Конечно, весело, Боря готов был в этом поклясться, потому, что то в одном месте, то в другом угадывалось присутствие молодых и симпатичных женщин: какая-то показалась на фоне окна, где-то оформление оконного проёма говорило о заботливом присутствии девичьих рук – много примет. И все они о том, от чего у нормальных парней кровь начинала кипеть и бежать быстрее.

– Пришли, – констатировал Димыч, хотя и без этого пояснения факт являлся очевидным. – Давай, пошёл, а я постою за углом вон там, напротив.

Литератор изобразил всем своим видом нежелание идти одному.

– Да нельзя мне светиться, – ещё раз напомнил волшебник замявшемуся Мурову. – Кто знает, чего я в прошлый заход натворил? Ну, мы же договорились.

– Что, прямо вот так и идти?

– А ты хотел как, через трубу?

– Так ведь говорят, что вы на Новый год таким образом, – Боря рукой показал, как сверху в трубу проникают.

– Сказки, слушай меньше. Хотя бывало, что отрицать. Но способ, вообще-то, не очень удобный. И потом сам соображай, у тебя всё равно не получится, ты ведь не я. Короче, топай через дверь.

Проникнуть в женское общежитие вечером совсем не так просто, как могло бы показаться. С давних пор так повелось, что администрация мест скученного проживания молодых женщин и девушек отслеживала время посещения, причём настолько строго, как будто старалась защитить невинность своей собственной дочери, у которой в восемнадцать лет начался гормональный взрыв по поводу безвозвратно и стремительно уходящей молодости. Для того и соблюдается, видимо, традиция содержать у входа охранника (чаще всё же тоже женского пола).

Однако Борису повезло: обучающихся парней в институте культуры хватало, так что и в общежитии их проживало не мало, поэтому прошёл он абсолютно свободно, почти не привлекая внимания вахтёрши, на секунду отвернувшуюся в нужный момент (совпало так), и успевшей увидеть только его спину. Хотела было бдительная женщина его окликнуть, но… не стала заморачиваться, мало ли здесь шастают туда-сюда. А этот: не буянит, водкой не пахнет, идёт ровно, чего шуметь – передумала.

Пройти-то Борис прошёл, но дальше-то что? Где искать пресловутую Олесю. Можно, конечно, в каждую комнату заглядывать и спрашивать, тем более, что приметы имеются. Если в каждую и без пропусков, то часа за четыре, пожалуй, можно все этажи обойти. Муров толкнул первую дверь – заперто, постучал, выждал – не открыли. Пошёл дальше. В следующей открыли, но ничего толкового не сказали – первый год учатся, ещё не ориентируются ни в чём. Так и продолжилось. Где-то заперто, где-то не знают. В одном месте вспомнили, что была такая на четвёртом этаже, но давно её не видели. Сходил сразу на четвёртый, оттуда его отравили на седьмой…

На седьмом вспомнили, что прошлый Новый год – это было что-то. И петарды в окно, и шашлыки на лестничной площадке, и снегурочка была,.. даже три. Вот тут возник спор, была ли рыжая. Парень с высоко выстриженным затылком покрутил пальцем пучок волос на темени и про Деда Мороза вспомнил, но сказал, что дед ушёл с какими-то ребятами, не местными, на нижний этаж или на улицу. А вот на вопрос о том, как Мороз был одет, сказал так: «В шубе был, в трениках и пьянее водки. И палка была,… кажется. Снегурочка? Хрен их разберёт. Они через одну рыжие».

Так бы и носился Муров бессистемно, но вовремя одумался и всё-таки вернулся к ранее выбранной системе. Пусть так медленнее, но с учётом уже полученной информации, должно дать результат. На третьем этаже вспомнили рыжую Оксану.

– Олесю, – поправил литератор.

– Оксана была, а Олеся… Может, кто-то пошутил и так назвался. Тут вообще на Новый год и пираты, и черти, ведьмы всякие… кого только не заносило.

Около двух часов Борис работал детективом, ноги начинали подгуживать от покорения лестничных маршей. От однообразия задаваемых вопросов уже сам уставать начал, старался короче фразы формулировать – из-за этого некоторые не сразу его понимали. А ещё нужно всё же учесть, что большинство комнат заселяли девушки, для которых одинокий и незнакомый юноша вызывал многогранный интерес, и они начинали сами проявлять любопытство, засыпая его вопросами. На пятом этаже так вообще в комнату за руки потащили, у них там застолье наметилось, и девчонки были не против разбавить компанию молодым и перспективным шатеном. Еле вырвался. Потом уже подходил к другим дверям и прислушивался, не фестивалят ли.

В общем, обошел, сколько смог – никакого результата. Муров почему-то вспомнил, что в фильмах про работу милиции (а теперь уже полиции) у оперов очень лихо получалось: или сразу на очевидный след натыкались, или на старушку дотошную, которая всё помнила и всё видела, или находили тело за незапертой дверью. Найти тело Олеси Борис не планировал, толку-то с него, если бездыханное, но и о живой Олесе никто ничего не вспомнил, словно и не было её здесь никогда. Однако Димыч мог и перепутать, он же не уверенно говорил, только про рыжие волосы и бирюзовые глаза, но на эти признаки идентификации личности прошлогодней снегурочки никто не отреагировал, видно и здесь Дед нафантазировал. Или снегурочка тоже в тот день под влиянием магии (магии ли?) изменялась.

Делать нечего, ходи не ходи, а нужно к Димычу возвращаться, устал, наверное, уже ожидать. Но перед выходом на улицу решил Муров зайти в туалет. В середине каждого коридора рядом с общей кухней имелась «комнатка задумчивости» на несколько посадочных мест. А Борис как раз последний этаж обследовал, вот он здесь же и заглянул, на дорожку, так сказать. И очень хорошо, что лампочка под потолком работала исправно, так как на швабре, стоящей в углу, парень заметил цифры «1823». То ли коричневой краской, то ли выжжено, не разобрать точно. Но ведь это – результат! Плохонький, но всё же. Что-то – всяко лучше, чем ничего. А тут цифры. Так-то да, не очень стыкуется: искал волшебный предмет, а обнаружил стандартную деревянную приспособу для возюкания мокрой тряпкой по грязному полу. К тому же, для удобства тряпкой елозить, к длинной ручке была прибита большим гвоздём полуметровая поперечина. Но ведь «1823», это куда деть?

– Ёшки-матрёшки, – литератору не верилось, что нашёл искомое. Парень потёр лоб для активизации мыслительного процесса. С одной стороны, элементарное совпадение, но с другой, уж очень точное: место, форма, размер… Муров обхватил древко тем хватом, каким Дед Мороз показывал, второй рукой прицелился пальцем – точно, цифры в нужном месте. Единственный способ – это показать деревяшку волшебнику, чтобы признал потерю… или нет.

Чтобы не заморачиваться с выносом через проходную, Боря после недолгих колебаний швабру выбросил в окно. С девятого этажа. Запульнул в темноту подальше от дорожки, по которой мог бы кто-то прогуливаться, заметил место, куда она приземлилась, и поспешил на улицу. Вахтёрша на выходящего внимания вообще не обратила.

– Как результат? Есть? – от угла дома отделился Димыч, увидев, что Муров идёт не с пустыми руками.

– Да… вот, нашёл только это – парень, немного стесняясь, протянул древко от швабры с торчащим в торце гвоздём: поперечина от удара о землю раскололась и улетела в неизвестность, а в темноте он её уже искать не стал.

Но его партнёр не обратил внимания на печаль в голосе, а сразу схватил древко.

– Он! Нашёлся! – глаза Димыча возбуждённо блестели, а руки оглаживали палку как нечто очень дорогое и родное. – Точно он. Ништяк, братуха… Ой, извини, вырвалось. Молодец! Борис – ты просто красавчик. Я уже и не надеялся…

– Это же швабра… была. В туалете стояла.

– Да какая теперь разница. Нам сейчас отойти нужно, чтоб не мешал никто, и проверить.

Муров поспешил за Дедом Морозом, который в предвкушении опробования прежних способностей, чуть ли не бегом нёсся в сторону недалёкой детской площадки, пустовавшей в это позднее время.

– Ну, готов? – Димыч (пока ещё в образе неудачника) нашёл затенённый и свободный от горок, качелей и прочих развлекательных конструкций пятачок.

– Почему нет? – Борис с интересом смотрел, что же должно произойти.

– Ху! – резко выдохнул волшебник, крутанул посох в воздухе, как иногда делают эквилибристы в цирке, и, ловко подхватив вращающийся шест, ударил торцом о землю.

– Ё-моё, – парень замер с раскрытым ртом.

Перед ним стоял самый настоящий Дед Мороз, в шубе, шапке, сапогах, с шикарной бородой и опирался на серебристый посох.

– А? – подмигнул живой символ самого любимого праздника. – Как?

– Да, пипец, – не удержался от вульгарщины литератор, – всё по чеснаку!

– Я ведь тебе говорил.

– Обалдеть, рассказать кому – не поверят. Да я и сам до последней секунды мальца… как бы это помягче?

– Думал, что я гоню? – улыбнулся Дед.

– В общем… конечно! Ну а что? Чтобы вот так запросто и с настоящим чудом столкнуться. А может, я всё-таки сплю? – Борис не мог понять, как же ему теперь себя вести.

На всякий случай он пощипал себя за щеки. Ведь только что на его глазах действующий бомж превратился в могучего волшебника, который способен, вероятно, на очень многое, и который, кстати, кое-что Мурову обещал.

А Дед Мороз, угадывая, о чём думает его молодой партнёр, опередил, заговорив голосом более соответствующим нынешнему состоянию, чем до этого: теперь он обстоятельно негромко рокотал красивым баритоном, почти басом, хотя этого простужено сипел:

– Давай, Борис, поступим согласно уговору. Ты мне помог, теперь моя очередь. Я не люблю ходить в должниках. Подойди чуть ближе. Сейчас попробуем тебя отправить к твоей музе. Не передумал? С тобой быть не могу, уж извини. У меня дел ещё по самое небалуйся… Тут до дня рождения Главного всего ничего остаётся, не могу пропустить мероприятие. А после – полтора месяца и всё, праздники. Надеюсь, понимаешь. Придётся тебе самому. Тем более, что некоторый личный опыт в розыске ты уже получил. А там почти общага, не совсем, конечно. Думаю, справишься и один. На самый крайний случай, вот, возьми с собой книжицу, которую выбрал.

– Это про кулинарию, что ли? – хмыкнул литератор. – Про соленья с консервами?

– Сам ты – консерва солёная, – обиделся Дед Мороз. – То ж я специально обложку иллюзией поменял, чтобы на тебя повлиять. Проверить на годность и склонить, так сказать, к сотрудничеству. Книга самая настоящая. Не разберёшься с ситуацией, зови. К примеру, если захочешь назад вернуться побыстрее. Есть там подсказка на десятой странице… или на тридцать второй… В общем, увидишь. Даже если я сам не смогу прибыть, пришлю помощь – домой доставим обязательно. Не передумал? Тогда поехали?

– Опять поехали? Не понял, – в очередной раз удивился Борис, принимая книгу и раскрывая её для уточнения заветной страницы, нужно же знать точно, мало ли… – И это ещё… Я вот не соображу никак. Ну, не укладывается в голове. Вы же настоящий, а позволили себя в ментовку. Что, разве нельзя было пару пасов и изобразить чего-нибудь. Фокус там или… пфр. С шубой, например.

Борис изобразил руками фейерверк. Хотел ещё развить тему, но не успел.

– Долго объяснять, не поймёшь, – констатировал Дед Мороз и тут же начал перед лицом парня рисовать своим вновь обретённым посохом замысловатую фигуру, одновременно свободной рукой изображая покачивающуюся кобру. Посох чуть заискрил, цифры номера засветились, набирая яркость, и воздух будто бы загустел. По всему чувствовалось, что накапливается магия и вот-вот должна «бабахнуть».

– Сейчас, сейчас, ещё немного поднакопить нужно. Износ, понимаешь ли, большой и при разрядке много энергии потребуется, – вроде как оправдывался Дед Мороз, чувствуя, что действие затягивается.

Но вдруг посох нижним концом зацепился за шубу Мороза, заусенец на нём оказался или остался тот самый гвоздь от поперечины швабры, но факт свершился – посох выпал из руки волшебника и будто обычная палка стукнула Мурова в лоб. Не сильно, но…

В глазах у Бори сверкнуло, на какое-то мгновение ему показалось, что воздух вокруг не то, чтобы загустел, а застекленел и сдавил тело со всех сторон стразу, отчего молодой писатель стал маленький и… Точно, как комар в куске янтаря. Затем, наоборот, стало распирать изнутри – Борис ощутил себя огромным шаром, со слона размером, но очень лёгким, почти невесомым. Потом какая-то сила потянула Мурова в сторону мощной тягой, будто воронка смерча засасывала, и запустила его в темноту, обозначив место энергетического шлепка небольшим фейерверком. Всё произошло очень быстро, подобно разряду молнии.

– Да твою ж мать, – Дед Мороз подхватил падающий посох и уставился на цифры. «Восемь» и «два» светились ровно и ярко, а «один» и «три» немного уступали по силе свечения. «Тройка» так вообще мерцала хорошо, если на треть.

– Тьфу, – сплюнул старик, ощупывая край посоха, стараясь найти торчащую помеху, – совсем немного не хватило. Эх, паря. Где теперь его искать? Да ещё зацеп этот. Это я сильно косяк упорол. Ладно, главный подождёт. Придется мне попрыгать.

Волшебник с озадаченным видом, видимо старался просчитать варианты, куда он мог отправить парня, провел руками по древку от концов к середине два раза, как затвор передёрнул, прижал посох к груди, сжался до толщины иголки и взлетел тонким лучом вверх – бросился вдогонку. Не простая ему предстояла задача – найти человека на пути из Воронежа в неизвестность.

Если был кто-то, кто мог со стороны наблюдать за событиями на детской площадке, то он бы увидел, что Дед Мороз (при полном параде) без видимых на то причин ударил парня лет двадцати пяти – тридцати по голове своим посохом, отчего парень вспыхнул тысячами блёсток и исчез, а через мгновение и сам волшебник, пробормотав малопонятные слова, рассеялся в воздухе, только облачко мелких снежинок осыпалось на землю, для того, чтобы тут же растаять. Как неожиданное сгорание метеорита (только не при падении, а при взлёте) в атмосфере, то ли было что-то, то ли нет, лишь смутное ощущение непонятного. И снова вокруг плохо освещённая пустая детская площадка. Даже, если и был наблюдатель… и что с того: была пустая площадка, она такая же и осталась, а остальное – мираж, фикция, морок… Может, у того наблюдатели глюки от переедания или на нервной почве. Опять же выпить мог незадолго до того. Короче, никто ему не поверит.

Прибытие

Борис сразу же после контакта с чудодейственным посохом перестал что-либо конкретное видеть, кроме сужающегося до малюсенькой звёздочки светового круга и сгущающейся темноты, а когда снова обрёл зрение, то обнаружил себя стоящим на склоне зелёного холма в незнакомой местности на хорошо утоптанной тропинке. Во время полёта парень рефлекторно задержал дыхание и вот сейчас сидел, потому что при «приземлении» не удержался на ногах, раздув щёки, и осматривался через мельтешение звёздочек в глазах, восстанавливая фокус. Со всех сторон до самого горизонта зеленели, синели и укрывались в белёсую дымку тумана склоны и вершины холмов, большей частью поросшие лесом, а выше абсолютно прозрачное, идеально чистое, голубовато-розовое небо в разной формы и оттенка бело-розовых облаках, разбросанных щедрой рукой бесконечно великого дизайнера. Литератор осторожно выдохнул. Коротко вдохнул – воздух чистый, свежий… годится! – и задышал спокойно и ровно. Первое за что схватился парень – это был мобильник: нужно же своё местоположение определить. И хорошо, что сразу его достал – пластик телефона уже порядком нагрелся и, конечно же, проверить работает аппарат или нет не получилось.

– Фу, блин, – Борис выронил чудо китайской электроники, потому что не так давно приобретённый Xiaomi нагревался всё больше и уже обжигал ладонь. Вероятно, от перелёта нарушились химические процессы аккумулятора и он возмутился, о чём ярко заявил, изобразив небольшой костёрок. Несколько секунд и путешественник даже не стал наклоняться за искорёженным кусочком передовых технологий.

– Да, – печально заключил парень, – повезло баксов на триста.

В сердцах зафутболив бывший телефон в траву, Борис начал осматриваться. Что жалеть о невозвратном, нужно жить реалиями. А реалии таковы, что стоит он в незнакомом месте. Ни жилья, ни намёков на присутствие человека, ни, тем более, намёка на музу, то есть указателя на гору Парнас, к источнику вдохновения, или хотя бы пасущихся Пегасов, Муров не заметил.

– Что-то Дед напутал, – проговорил парень себе под нос, машинально потирая место на лбу волшебного воздействия. – Или это у него палка не так сработала. Дисквалифицировалась в сортире, наверное.

Одновременно он продолжал оглядывался вокруг, соображая куда идти. Однако дорожка не дала бурно разыграться фантазии; она уж наверняка приведёт к людям, раз её натоптали, хоть в одну сторону иди, хоть в другую. Боря осмотрел себя, всё же путешествие под действием волшебства он совершал впервые, и не обнаружил у себя ни нехватки в частях тела, ни, напротив, добавления каких-либо внешних излишеств: наростов на коже, хвоста или рогов, одежда тоже не пострадала.

– Может, в книгу посмотреть, – рассуждал сам с собой Муров, – не зря же он мне её всучивал. Какую он там страницу называл? Десятую, кажется…

Литератор достал книжицу и ещё раз её осмотрел. Всё, как и прежде: не толстая, почти брошюра, немного потрёпанная, с «ятями» и «ижицами».

– И чего я в неё вцепился? – почёсывал затылок Борис. – Тут же и половины не разобрать.

Парень сосредоточился, листал страницы, морщился от напряжения и желания понять написанное, и в какой-то момент вдруг осознал, что незнакомые старославянские слова, словно сами под него подстраиваются, будто цветочки раскрываются поутру, показывая сердцевину – Муров начал читать так, словно у него перед глазами находился современный текст:

«Ладушка, матушка! Радуги коромысло, раскинулось во всю землю! По нему пройди, счастье будет впереди! Отвори его двери, чтобы мы пройти сумели!» – прочитал Борис.

– О как, проясняется что-то: про переход какой-то, – обрадовался Муров и перелистнул несколько страниц.

«Во имя Сварога и Перуна, выпью судьбину свою до дна! Именем Велеса, призываю кровь пращуров», – выхватил его взгляд начало какого-то длинного текста.

Но по ощущениям это было не то, что ему нужно сейчас, и Боря заглянул ещё через несколько листов.

«Лунный лик, звездный крик, зеркальный мир меня пригласил. Покажи мне реальность правдиво, все открой не лживо. Пусть подсказки летят, открывают мой взгляд».

– Во, уже что-то. Пусть подсказки летят, я не против, – решил путешественник, но так как более ничего соответствующего сложившейся ситуации среди строк найти не смог, захлопнул томик. – Что ж, раз такое дело, пойду.

И ещё раз, прикинув в уме варианты маршрута, поигравшись «за» и «против», Муров решительно зашагал вниз по склону, в сторону лесочка. Ему подумалось, что у подножия холма вероятность расположения селение выше, да и весёлая зелень низинных лугов более располагала к приятным ожиданиям, чем продуваемая голь безлесной вершины – там, поди, трава да камни, а дальше вообще не пойми что, и кроме холодного ветра, мало вероятно, что хоть кого-то встретишь можно.

Тропинка уверено вела среди деревьев, нигде не прерываясь. На небольших полянках росла достаточно высокая трава. Стоял густой аромат разнотравья и хвои.

– Осока какая-то тропическая, что ли? Или бамбук? – подумал литератор, сравнивая высоту разнотравья со своим ростом. – В такой чаще заблудиться – запросто.

Борис шёл средним темпом, успевая поглядывать по сторонам. Лес был смешанным, но преобладали всё же хвойные деревья: красивые вековые сосны, разлапистые кедры и огромные ели. Свет странно преломлялся и парню казалось, что воздух в лесу розовый.

– Вот бы где Кремлёвскую елку присматривать, – патриотично подумал Муров, прищуриваясь на верхушки, которые почти цепляли облака.

– Эй-эй, поосторожней, – неожиданно раздался рядом писклявый голос. – Не наступи.

Парень замер:

– Кто здесь? – спросил он, поворачиваясь вокруг себя.

– Жужа Сквирста, – снова пискнул голос откуда-то снизу.

Борис увидел, что рядом с тропинкой, скрытая кустом, сидит довольно крупная белка, не просто крупная, а почти в половину роста среднего человека, и держит на колене собственную ногу. Можно было бы сказать, что сидит «нога на ногу», но нет – именно «держит»… Хотя всё же не ногу, а лапу… заднюю.

– Опа, белка разговаривает, – опешил парень.

– Да-а, и этот туда же… Что вижу, то пою. Я не белка, а бабук.

– Простите, не понял, – литератор хлопал глазами: с белками разговаривать ему ещё не приходилось.

Зверек вздохнул, покачал головой, мол, вот же достался непонятливый, и повторил:

– Бабук я. Координатор второй категории Жужа Сквирста Четвёртый. На ответственной должности чиновник, между прочим, – и указал на медальон на своей шее.

– Я сплю, наверное, – Борис пощипал себя на кожу запястья, затем потянул за ухо. Поморщился от болезненного ощущения, но белка никуда не исчезла.

– Нет, не спишь, и, к тому же, то, что я разговариваю, это не удивительно, а вот то, что ты можешь меня понимать, действительно странно, – довольно рассудительно отвечал зверёк, не меняя позы. – Ну, чего замер? Помог бы лучше.