Читать книгу Лена - Яна Ашаф - Страница 1

ЧАСТЬ I. ЛЕНА

Моя жена. Вот она… Перед зеркалом второпях надевает трусики. Она спешит в институт на занятия. Лена еще обнажена после душа и не может попасть правой ногой в отверстие для ноги, потому что одновременно достаёт из шифоньера бюстгальтер. Поэтому она скачет на левой, наконец просовывает ногу в правый разрез трусиков и сломя голову мчится в ванную. А я еще в постели. Лежу расслабленный и наблюдаю за ней.

В рабочие дни секс у нас обычно с шести до семи, после чего Елена, не завтракая, убегает. Ехать ей до института примерно минут пятнадцать-двадцать, но на своём старом дрыбогане Ленка едет и все полчаса. Ездит она медленно и осторожно, так как только год назад получила права. А завтракает в студенческом кафе с подругами. Говорит, так делают в Европе. Дома не завтракают, а где-нибудь перекус – чашка кофе или капучино – по дороге. А заодно и обменяться новостями последних часов, если таковые имеются.

Дверь за Ленкой захлопывается, словно от урагана, я встаю и натягиваю трусы. Я знаю, что пока жена мчится по лестнице или едет в лифте, я успею поставить на плиту сосиски. Пусть пока варятся, а я должен обязательно подойти к окну или выйти на балкон и помахать с высоты двенадцатого этажа ей рукой: мол, я встал, собираюсь на работу, всё в порядке. Это у нас уже ритуал такой. Не дай Бог я не выгляну! Она тогда примчится. Она тогда может подумать, что после бурного здорового секса я опять уснул, а мне-то на работу. Или что у меня вдруг случился понос, и я сижу на унитазе и подать таблетки мне некому! Или еще что-нибудь в этом роде – Господи, она такая беспокойная и непредсказуемая, и у неё голова полна самых невероятных фантазий, что я лучше каждый день буду махать ей с двенадцатого этажа. А потом, когда увижу, что она скрылась за углом нашего дома, где припаркован её дрыбоган, пойду умываться и завтракать.

Я уже подносил сосиску ко рту, как услышал, что кто-то, нетерпеливо нажимая на звонок входной двери, заколотил ногой в дверь. Чертыхаясь про себя, я с сосиской и куском булки в руке пошёл открывать. Уже выйдя из кухни, услышал голос моей жены: "Саша, открой!"

Я открыл. Ленка стояла, роясь в сумке с книгами и конспектами. Там же лежал белый халат. Она не могла найти брошенный в сумку ключ от квартиры. Сумки у неё – как чёрные дыры. Всё, что туда попадало, найти можно было только полностью высыпав содержимое на какую-нибудь большую плоскость в виде пола или стола и вывернув наизнанку внутренний подклад вместе с карманами.

– Саша, я не могу завести машину, я опаздываю, сделай что-нибудь! – её взволнованный голос звенел в утренней тишине подъезда. – Саша, быстрей!

Я подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Но Лена не могла ждать, у неё никогда не хватало терпения, а энергия после здорового секса била через край.

– Саш, я внизу тебя подожду! – и она помчалась вниз по лестнице быстрее спускающегося лифта. Я спокойно вошел в лифт, нажал кнопку первого этажа и пока лифт опускался, с удовольствием съел сосиску с куском булки. Лена, видимо, извелась от ожидания, поэтому когда лифт наконец остановился и открылась дверь, моя жена пришла в ужас:

– Саша, ты в одних трусах! Ты забыл надеть джинсы! Саша, иди надень что-нибудь, я тебя буду ждать у машины! Она открыта!

И она умчалась. В этот момент дверь лифта опять закрылась и я вместе с ним медленно пополз на двенадцатый этаж. Дверь в квартиру я оставил приоткрытой, поэтому я зашёл, спокойно надел джинсы и футболку, нацепил на лоб черные солнцезащитные очки, налил себе чашку кофе, взял ключ и опять вошёл в лифт. С чашкой кофе. "Прекрасно! – сказал я себе. – Прекрасно. Сегодня завтрак в лифте!".

Выйдя на улицу и завернув за угол, где вдоль дороги на парковочном месте среди кустов акаций стоял наш "Запорожец" советсткой модели 70-х годов, я увидел Лену, стоящую около запорожца с каким-то мужиком с фотокамерой через плечо, размахивающим глянцевыми журналами. Моя жена мило беседовала с ним. Похоже, она забыла, что очень торопится.

– В чем дело? – спросил я, подходя и тряхнул головой. Чёрные очки мои брякнулись со лба на кончик носа. Так как в руках я держал пустую чашку от выпитого в лифте кофе, руки у меня были заняты. Я не стал поправлять очки и стал смотреть поверх их. Наверное, взгляд мой был грозный и хмурый, такой, как говорят, "из под бровей", и рост у меня дай Бог! – метр девяносто пять, мужик сразу притих.

– Саша, это ко мне. Извините, – сказала она ему, – мне некогда. Мне нужно ехать. Когда-нибудь потом поговорим.

– Подумайте девушка! У вас все шансы попасть в наши журналы. Вы на "мерсе" будете ездить, а не на этом… – как я понял, дядька-корреспондент хотел, наверное, сказать "жопорожце", или "дрыбогане", или ещё как-нибудь, но, взглянув на меня, тихо закончил: "не на этой машине". "Вот, возьмите мою визитку. Надумаете – позвоните. Ваше место на подиумах. На мировых". Он достал визитную карточки и, улыбаясь Ленке, положил её на капот. Затем отвалил к своей машине, иногда оглядываясь на нас.

– Чего хочет? – я поправил очки, положил визитку в карман и открыл капот. Пока я ковырялся в проводах, Лена сказала, что это опять из Москвы, предлагают фотосессии для различных журналов типа "Космополитан". Говорила она это обыденным тоном, наблюдая за тем, что я делаю.

"Саша, б-б-б-б-быстрее…".

Я велел ей сесть за руль и включить зажигание. Бросив сумку на траву там где стояла, Лена завела машину. Я закрыл крышку капота и дал добро, показав рукой на выезд. Еще постояв несколько секунд и наблюдая, как моя жена задним ходом выезжает на проезжую часть, заметил стоящую на траве сумку. О Лена! Я еще метров тридцать бежал вслед за машиной, размахивая сумкой и крича, чтобы жена остановилась, пока, наконец, она меня не увидела в боковом зеркале.

– Ой! – только и сказала она, притормозив и из моих рук перетягивая сумку через спущенное стекло. Мы быстро поцеловались и она дёрнулась с места. "Осторожно!" – Я помахал ей вслед кулаком, но не знаю, видела ли она мой строгий жест.

Хочу сделать небольшое отступление. Сначала о Лене. Потом о "Запорожце".

Дело в том, что моя жена очень красива. Исключительно красива. По всей видимости, в её генах намешалось много кровей: и восточных, и славянских, и северных. Этакий кровяной коктейль. Она говорит, что прабабушка её бабушки была то ли якуткой, то ли эвенкой, то ли чукчей, в общем – из каких-то малых северных народностей. А прадедушка – Азия с Европой пополам. Поэтому у Елены раскосые узкие зеленые кошачьи глаза, высокие скулы и пухлые губы, но без ботокса. И тёмнорусые волосы до талии. В моменты, когда она в своих фантазиях что-то себе представляет, она смотрит куда-то вдаль и глаза её сужаются еще больше. Она не блондинка, но и не брюнетка. Кожа у неё скорее светлая, но с желтоватым оттенком. И она от природы высока и стройна, с умопомрачительной фигурой. Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что среди армии поклонников Лена выбрала именно меня – меня, такого простого и ничем, кроме роста в метр девяносто пять, не примечательного. И не только вышла за меня замуж и мечтает о совместных детях, а еще и ревнует меня к каждой особи женского рода в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет. Глаза её, и без того узкие, при этом сверкают и становятся еще уже. Это признак того, что сейчас начнёт фантазировать.

Фантазирует примерно так. Говорит: ну, хоть только раз увижу тебя с какой-нибудь тёткой, только узнаю, что ты мне изменил – я зарежу тётку! И тебя. Потом пару секунд подумает и говорит: нет, тебя я не зарежу, только тётку. Ты мне будешь нужен для секса. Нет, для детей. Ты все же их отец будешь, ты должен деньги зарабатывать. А если я и тебя зарежу – то у детей не будет родного отца и они будут сиротами. А меня посадят в тюрьму и с кем будут дети? У Ленки начинают литься слёзы из глаз, переходящие в рыдания, она разжалобила саму себя и я её потом успокаиваю и клянусь своим здоровьем, и её здоровьем, и здоровьем её матери, и бабушки и прапрабабушки здоровьем, что я ни с кем и никогда ей не изменю. Она успокаивается, но лишь на время. Потом продолжает философствовать. Она рассуждает: если я ей изменю с другой тёткой, значит, тётка соблазнила меня. Значит, я слабак. Но повод для соблазнения дал тетке я. Например, я посмотрел как-то особенно на тётку и она приняла мой взгляд как за предложение переспать со мной и, значит, сделала всё для этого. То есть виноват я, что переспал с тёткой, которую взглядом заставил соблазнить меня. Чушь какая-то! Полнейший бред!!!

Сначала я пытался приводить доводы в своё оправдание. Я говорил: это я должен тебя ревновать. Я же вижу как на тебя мужики пялятся, куда бы ты ни вошла! Лена, мы с тобой почти не разлучаемся, говорил я. Ночью мы с тобой вместе, днём, правда, я на работе, но там я работаю. Остальное время, и в выходные, мы везде вместе. И ты думаешь, что после наших с тобой ночей и дней любви у меня остаются еще силы "ходить налево?". Ну как ты себе это представляешь?

О, Лена это представляла! Представляла по книгам, фильмам, передачам и телесериалам. Говорила: как ни странно, а даже очень занятые женатые мужики, имея вполне симпатичных и приличных жён, каким-то образом умудряются ещё завести и любовницу. Откуда я знаю, чем ты там занимаешься на работе? (!) Какие там тётки тебя окружают? А студентки? Ты же знаешь, что могут вытворять студентки с преподавателями. А командировки? А там, в командировках, и вообще проститутки в дорогих отелях работают. А ты мне потом привезёшь какую-нибудь заразу, заразишь спидом…

Я смеялся, со слезами на ресницах смеялась и Лена. Конечно, она ничему этому не верит, она знает, что несет околесицу, но уж такая у неё дикая фантазия. Такое, правда, бывает только в дни, когда у неё месячные.

Я уже привык к этому. Я слушаю, говорю, что такого не может быть, потому что такого не может быть никогда, успокаиваю Ленку, клянусь в вечной любви. Я говорю, что ей никогда не придётся меня "зарезывать", никогда не сделаю сиротами наших будущих детей. Я начинаю целовать Ленкины заплаканные глаза, губы, шею, потом стаскиваю бретельки бюстгальтера, целуя грудь… Я возбуждаюсь, я схожу с ума и её фантазии подобного рода заканчиваются нашим бурным здоровым сексом. Да, иногда даже во время её месячных.

К слову сказать – я безумно люблю свою молодую жену!

Ей нет еще и двадцати. Мы оформили наш брак в день её 18-летия, это был обычный рабочий день. Венчания в церкви не было. Был только скромный ужин в ресторане после ЗАГСа, на котором кроме жениха и невесты, т.е. нас с Ленкой, были только Ленкины родители и ещё один человек: мой друг Станислав, инвалид-колясочник (о нём речь впереди). Решение жениться было принято мной почти сразу после знакомства с Леной и моя будущая жена была тоже не против. В январе я сделал ей предложение. Но так как ей не было восемнадцати – нам отказали в регистрации брака. Да и родители Лены не дали своего согласия. Тогда Лена сказала, что всё что ни делается – к лучшему и это означает, что мы должны получше присмотреться друг к другу. Мать Лены была против такого "неравного", как считала она, брака. Но Лена никого не слушала, она всегда принимала решения сама и мы продолжали встречаться, мы не могли уже жить друг без друга. Я четыре раза делал Лене предложение, но её родители дали согласие только на четвёртый раз, за месяц до ЗАГСа, за месяц до её совершеннолетия. В тот день я сделал предложение, банально стоя на коленях и держа огромный букет роз, и предложение было в момент принято. Но до самой брачной ночи мы оставались девственниками. Мы целовались, мы доходили в своих ласках до исступления, я терял голову, но в самый последний момент, когда вот-вот запретная черта будет перейдена, Лена каким-то непонятным образом отталкивала меня. Я до сих пор не знаю, как ей это удавалось. Сама же Лена объясняет это так:

„Я тебя люблю, я очень хотела за тебя замуж и я хочу детей именно от тебя и ни от кого другого. Я хочу крепкую семью и надёжного мужа. Не в смысле "материально надёжного", а в cмысле "морально надёжного". Чтоб жить и работать спокойно, и растить детей, и не думать о том, что муж где-то с кем-то гуляет, и не переживать, и тогда не хватит инсульт или инфаркт, и не будут разные болезни валиться на голову, и дети будут здоровы, и у них будет счастливая судьба… А у нас с тобой будет счастливая старость…

И вообще, я хотела замуж по большой любви и в браке иметь единственного сексуального партнера, тогда не случится венерических болезней… Меня бабушка учила: до свадьбы ты должна держать парня на расстоянии… „.

Но Лена также спрашивала бабушку: а как же другие женщины, артистки например, они по нескольку раз выходят замуж, и в каждом браке бывают счастливы?

Ну, отвечала бабушка, на то они и артисты. Для них жизнь – театр. Каждый новый брак – это как бы новый спектакль с новым партнером. Ты – говорила ей бабушка – не артистка, решать тебе самой, как и с кем ты хочешь устроить свою жизнь.

У Лены в период полового созревания в голове был полный хаос насчет этого, но к восемнадцати годам "модель семейного гнезда" окончательно оформилась и странным образом совпала с моей.

Как отнеслись к этому её родители – я опишу позднее, но в тот момент мы были на облаках от счастья, нам не нужны были никакие родители, мы думали только о себе. Про нашу первую брачную ночь могу только сказать, что это была комедия с элементами мелодрамы. Иногда мы стыдливо вспоминаем её и умираем со смеху.

Свадьбу, вернее, свадебный вечер, по требованию Ленкиных родственников, мы сделали в конце июня, через месяц после регистрации брака, наш "медовый" месяц. На свадебный вечер собрались все наши родственники и друзья. И был фотограф от какого-то журнала, и нам на счёт позднее был перечислен Ленин гонорар за снимки, напечатанные в каком-то рекламном проспекте. И Лена блистала в модном и оригинальном свадебном платье, привлекая взгляды мужчин и женщин всех возрастов, сама же для них оставаясь в этот день холодной и недоступной. Для всех, кроме меня. А наш медовый месяц растянулся на десятилетия…

Я не буду описывать историю нашего с Леной знакомства. О ней вы можете прочитать в романе некой Яны Ашаф "Домик для бабы Ани". Лена читала, говорит, да, всё правильно, всё так и было.

Я продолжу историю, с которой, собственно, и начал. Но сначала еще несколько слов о нашем "Запорожце".

Купили мы его уже после свадьбы, машина была необходима для Лены. Купили на подаренные на свадьбе деньги за смехотворную цену. Нашедши в интернете объявление о продаже запорожца в одной из близлежащих деревень (фотографии запорожца не было), Лена предложила съездить и посмотреть на него. Увидев же бывший когда-то белым, а теперь поцарапанный и ржавый музейный экспонат, жена пришла в восторг. Саша, сказала она, этот автомобиль скоро будет стоить сотни тысяч долларов, это же будущий раритет!

Продавала запорожец старая женщина всего за десять тысяч рублей. Говорит, хочу избавиться от этого хлама, стоит на огороде, хожу запинаюсь об него. Документы и ключи – всё сохранила. А Ленка – она у меня такая честная и жалостливая, она отвела меня в сторону и говорит: «Саша, давай ей скажем, что может она зря продаёт, что может быть, на него когда-нибудь цены высокие будут, а она простая бабка, этого не знает, а потом жалеть будет, что продала. Ей, может, на жизнь не хватает…».

Я смотрю на Лену и вижу, что у неё уже глаза становятся узкие и смотрят на меня, но как бы вдаль, и чувствую, что ей уже представляется эта бабка без средств к существованию, несчастной и от голода исхудавшей до собственного скелета, умирающая у нас на руках…

Лена, говорю я, смотри, она нормально живет, вон и дом у неё хороший, и огород. Она же ясно сказала, что продаёт потому, что мешает ей эта груда металла. И неизвестно еще, будет ли твой запорожец раритетом. Я не хочу, что б ты покупала этот металлолом. На его ремонт и восстановление денег уйдет в десять раз больше!

Но жена меня не слушает, она идет к бабке и говорит ей всё прямо как она думает.

Ну что ты, девочка! – говорит ей бабка. – Какие тыщи долларов! Да и заниматься этим некому, да и машина никому из моих родственников не нужна. Или, говорит, берите, или не берите. А мне надо уже идти полы в конторе мыть.

Я сидел и наблюдал за женой и её торгами. Мне всегда интересно наблюдать за женой, потому что её логика и поступки не укладываются ни в какие рамки. Впрочем, все знают, что женская логика – это загадка для мужчин и не стоит над этой загадкой ломать голову, а нужно просто принимать как факт, не подлежащий рассмотрению. И пока Лена доставала бланки договора и деньги, и другие бумаги, я подошел к «запорожцу», с высоты моего роста казавшегося игрушкой и, набив пару шишек на голове, сел за руль. Я в него едва помещался, колени мои были чуть ли не выше руля, голова с согнутой шеей упиралась в крышу. Не закрывая дверь, я попробовал завести его. К моему удивлению, «запорожец» завёлся. Бабка сказала, что несколько раз давала приезжающему внуку покататься по деревне.

Короче, мы купили этот хлам. Лена дала бабке еще и сверху три тысячи. И продавец и покупатель были довольны. Не был доволен только я, так как на доставку до мастерской, ремонт, покраску, оформление документов и всё прочее ушла тьма времени и денег. Но я отнёсся к этому философски: что ни делается – всё к лучшему. Ни всемирного потопа, ни третьей мировой из-за этого не будет – ну и ладно. Главное – я видел счастливые глаза моей жены, в благодарность я получил ночь любви – ах, какую ночь!..

А кроме того, если честно, деньги-то были всё-равно как бы Ленкины. Её родня надарила их на свадьбу, т.к. с моей стороны была только моя бабушка, а она подарила мне своё благословение. Будущие коллеги по кафедре – юмористы-шутники, подарили мне силиконовую секс-куклу. Когда мы вспомнили про неё через неделю и собрали – можете себе представить, в какую ярость пришла сначала Елена! В ней вспыхнула ревность!       Придурки! – незаслуженно обозвав моих коллег, кричала она. – Нашли что подарить! Это подарок для холостых мужчин, а не для женатых! Это намёк на то, что если мы с тобой поссоримся и разведёмся, то у тебя будет утешение! Они хотят, чтобы мы развелись!

Господи, что за фантазии! Я говорю: наоборот, Лена. Это на случай, если ты будешь где-то вне дома – на учебе или на практике, или в командировке, то чтобы я не "ходил налево" – как ты боишься и в случае острой нужды переспал с куклой. Они за то, чтобы наша семья была крепкой.

Ага, тебе уже меня не хватает, ты и пары дней без секса не можешь потерпеть, это верный признак, что ты мне будешь изменять! – Лену уже несло, её сузившиеся глаза метали молнии и она готова наброситься на меня.

Я говорю: вообще-то они подарили куклу для декорации нашей квартиры. Смотри, как прикольно она сидит (я сажаю куклу в эротическую позу) или лежит – и я шутя раздвигаю кукле ноги. Ленка кричит, что я тоже придурок и мне приходится закрыть ей рот поцелуем. Это её успокаивает, но возбуждает меня и мне потом абсолютно всё-равно, что напридумывает ещё моя жена. Потом мы вместе исследовали куклу, читали инструкцию и смеялись. Лена назвала её Феромоной, а я сказал, что кукла моя и я хочу, чтобы её звали Лена, тогда мы дали кукле двойное имя: Лена-Феромона. Потом жена моя всё мяла эту куклу, заглядывала и толкала свои пальчики во все дырки, предусмотренные для сексуальных мужских утех и в конце-концов заявила, что она тоже хочет такую, только мужчину. А я что, уже не подойду? – спросил я и стал расстёгивать замок на шортах. Ленка задумчиво посмотрела на меня и я видел, что под маечкой (дома она не носила бюстгальтер) у неё соски начинают выпирать. Пока Лена мяла куклу, я смотрел со стороны и во мне нарастало желание. И когда моя жена стала тянуть Феромоне соски и смотреть, что из этого получается, я уже больше не мог сдерживаться. Я хотел делать то же самое, но только с ней, с моей женой. Я столкнул куклу с нашей кровати, стащил с Ленки майку и нежными движениями вперемежку с поцелуями, стал ласкать её полные, такие же как у силиконовой куклы, груди. Лена не сопротивлялась, Лена тоже хотела меня. Она стонала и изгибалась от моих ласк, в ответ целуя моё лицо, а потом спускаясь всё ниже и ниже… Быстро раздевшись донага и притушив свет, мы занялись любовью.

Проснувшись утром в объятиях друг друга, мы с недоумением смотрели на валявшуюся на полу Лену-Феромону, которая, казалось, очень укоризненно смотрела на нас.

Жена заявила, что я должен немедленно разобрать куклу и опять упаковать как было. Иначе она выбросит её с балкона.

После завтрака я снял с куклы парик, затем голову и остальные части, упаковал всё как было, как просила Лена и в тот же день мы отвезли куклу на хранение в родительский дом Лены в её девичью комнату.

Во время первой беременности жена опять привезла куклу, одела ей своё нижнее бельё и старый брючный костюм и сказала, что когда она будет в роддоме, а мне будет "уж замуж невтерпёж", я могу пользоваться Феромоной, и чтоб никакой тётки, которую она убьёт – и духу в квартире не было! Забегая вперёд, скажу, что куклой я не воспользовался, не было нужды. Как только увёз Лену рожать и вернулся в квартиру, я опять разобрал и упаковал Феромону. В тот период у нас всё вертелось вокруг рождения ребёнка и в нашей однокомнатной квартире не было места для посторонних вещей. Я даже поснимал со стен наши фотографии и мои картины акварелью, на которых была изображена Лена. После этого комната визуально стала казаться просторней и светлей. И другой "куклы", кроме своей жены, не хочу. Впоследствии Лена отвезла Феромону в свой институт на кафедру акушерства и гинекологии.

Но я отвлёкся.

После того как Лена на «запорожце» скрылась за поворотом, я вернулся в квартиру. По расписанию у меня в этот день были три пары подряд, но до первой времени ещё было предостаточно и я, спокойно выпив ещё одну чашку кофе и параллельно бегло просмотрев конспект моего сегодняшнего семинара, навёл относительный порядок в квартире.

У нас везде лежали книги и учебники. На полу около нашей кровати с Ленкиной стороны лежали учебники по химии, медицине, фармакологии, с моей стороны – история архитектуры, литература по строительству и тому подобное. Лена часто "зубрила" медицинскую терминологию и читала учебники вечерами, лёжа в постели. При этом я иногда выполнял для неё роль этакой "медицинской" модели. На мне она изучала всевозможные патологию, анатомию, физиологию, психологию и разные другие "логии" – предметы, изучаемые в мединституте на разных курсах. У неё была прекрасная память, ей легко давались предметы и иностранные языки. Но особенно быстро запоминалось ей перед сном. При этом, если я одновременно занимался, сидя в кухне за столом, жена приходила, заставляла меня раздеться, вставать, садиться, принимать какие-то позы; выслушивала фонендоскопом, бесконечно измеряла мне давление тонометром, заглядывала мне в рот, в уши, при этом что-то бормотала, потом смотрела в книгу, опять щупала меня, уходила в комнату и приходила опять. Когда она учила мышечные группы, она практиковалась на мне находить и щупать эти самые группы, иногда она что-то обводила йодным карандашом прямо у меня на теле, прикладывала ухо к груди, выслушивала и выстукивала; она рассматривала мои вены, что-то где-то нажимала и часто было очень щёкотно. Она практиковалась на мне. И эта практика часто заканчивалась сексом.

Да, секс у нас был иногда по нескольку раз в сутки. Это давало нам бешенную энергию не только для учёбы и работы, но и для поэтапного осуществления наших совместных планов. "Мы ни от кого не зависим, честно добиваемся всего сами" – был в то время наш шуточный семейный девиз. Нам было хорошо вдвоём. Нам было интересно друг с другом. Мы с головой ушли в учёбу. Я после института поступил в магистратуру и начал работать ассистентом кафедры. Параллельно вместе с другом Стасом вёл своё в то время еще небольшое архитектурное бюро. Бюро было зарегистрировано на меня и Стаса, но фактически руководил им Стас. Заказы у нас были, мы участвовали в конкурсах, постепенно стали выигрывать тендеры. Я, работая на кафедре, присматривался к студентам и наиболее подходящих приглашал работать в нашем со Стасом бюро.

Ленка же пропадала то на лекциях, то в клиниках, то на практике, подрабатывала санитаркой. Но несмотря на загруженность, мы раз в неделю ходили в фитнес-клуб, ходили на концерты и в театры, или просто гуляли по городу. Подруг у Лены было немного. Её лучшей подружкой, как говорила сама Лена, был я. Она придерживалась правил, которым её научила бабушка.

Первое правило Лениной бабушки: Не имей подруг по красоте сравнимых с тобой или умней, чем ты. Возрастает риск, что твоего мужа или парня "уведут". Желательно, чтобы подруги были замужние. Когда я в первый раз услышал такую чепуху, я рассмеялся: какая чушь! Я сказал жене: тебе же это не грозит, при твоей-то красоте и уме твои подруги должны за своих мужей бояться. Но Лена так скромненько потупилась: знаешь, Саша, лучше я перестрахуюсь, чем потом локти кусать. Я тебя люблю и уверена в тебе, но в жизни всякое бывает. Подальше от греха!

Второе правило Лениной бабушки: Никогда никуда не отпускай мужа (или своего парня) одного, без присмотра. Везде – вместе! Если это невозможно, например, командировки, то многократные проверки – где и с кем – по сотовому, скайпу, телефону или просто шутя попросить других командированных сотрудников "присмотреть" за мужем.

Третье правило Лениной бабушки: жена обязана быть хорошей хозяйкой и уметь хорошо готовить, причем также те блюда, которые не любит сама, но которые любит муж.

И четвёртое правило Лениной бабушки: если ты устала или просто нет настроения для секса, а муж "делает поползновения", как говорил Петросян, лучше уж пролежать бревном, чем отказать мужу. Ещё лучше, если всё-же через силу будешь шевелиться или "подыгрывать" мужу, даже если совсем не хочешь. При этом иногда неожиданно желание приходит само.

Нужно сказать, что в командировки мне приходилось ездить и летать, и время командировок я старался сократить до минимума. Честно скажу, что уже в аэропорту мне хотелось назад, домой, к Лене. Я тоже волновался – где и с кем моя жена. Было и так (во время летних каникул), что я брал с собой Лену. Удивительным образом присутствие моей жены за рубежом способствовало процветанию нашего со Стасом бизнеса. Там, где на традиционных ужинах в ресторанах присутствовала Лена – мы непременно получали заказы. Стас шутя говорил: Лена – наш талисман.

Что касается "уметь хорошо готовить"… м-да… У Лены в семье готовила домработница и моя жена понятия не имела о кухне. Я ей говорю: ты, наверное, думала, что у вас на столе скатерть-самобранка, что ни пожелаешь, появляется. Лена смеётся, говорит, а зачем мне это надо было? Катя (домработница) готовила вкусно, меню обговаривалось с моей мамой, а мать поесть любит. В общем, поначалу здесь всё было как в анекдотах про молодых жён. Она не могла даже нормально пожарить картошку. Она пережаривала её, потом выбрасывала (при этом поясняла: канцерогены – есть нельзя) и когда я голодный приходил с работы, то приходилось есть лопнувшие сосиски. Когда голодный – мужчина злой, но я не устраивал скандалы, я стал покупать уже готовую еду в супермаркте. Лена к этому отнеслась настороженно, она знала третье правило своей бабушки. Мы поженились в мае, был конец второго семестра для Лены и последнего – для меня. И когда Ленка сдала последний экзамен и у неё появилось время, она стала активно заниматься кулинарией. Она купила сразу несколько книг, звонила бабушке, материной домработнице Кате, выискивала рецепты в интернете, спрашивала у подруги Светы, та была полненькой блондинкой, обожала вкусно поесть и знала много рецептов интернациональной кухни. Света иногда приходила к нам и они вдвоём с Ленкой готовили обед или ужин. Потом Света оставалась и обедала или ужинала вместе с нами.

Было много переведено денег и продуктов, затрачено много времени, пока Лена научилась готовить. И не сказать, что она любит это дело – готовить, но она любит меня. И потихоньку всё наладилось. Но часто бывает, что Лены весь день нет дома. Учёба в меде – тяжёлая вещь. Тогда я беру на себя хозяйство и кулинарию и к приходу жены поздно вечером, уставшей и голодной, у меня накрыт стол с зажёнными свечами, открыта бутылка красного вина и приготовлено то, что любит Лена.

   …Задвинув Ленкины и свои книги и журналы ногой под кровать, чтоб не было видно, если кто зайдёт, я взял в руки гантели и сделал несколько упражнений. Скоро Ленкин двадцатый день рождения и одновременно два года как мы женаты, а я ещё не мог придумать, что ей подарить. Т.е. идей-то было много, и мне нравились все, но конкретно еще ни на какой не остановился.

Зазвонил мой сотовый. Это был Станислав.

– Саня, к нам едут японцы!

Это прозвучало как у Гоголя: "К нам едет ревизор!".

Я засмеялся.

Между собой мы обращались друг к другу как в студенческие времена. В бюро – по имени-отчеству.

– Здo´рово, Стас. Очень хорошо. Ты уже отдал распоряжения Ольге Александровне и остальным?

– Да, они всё подготовят, и макеты приведут в порядок. Покажем им мой эскиз и твои предложения.

Далее мы договорились относительно организации приёма и я положил трубку. Нужно написать Елене записку, что я приду поздно. Иначе она оборвёт все телефоны.

Японская делегация, в состав которой входили и архитекторы, была в городе на какой-то конференции и группа архитекторов в составе трёх человек высказала пожелание посмотреть работы молодых архитекторов. Стас, следивший за всеми новостями города и сам специализирующийся на азиатской архитектуре, пригласил японцев к нам. Наше бюро располагалось в то время в одном из новых зданий недалеко от центра города на первом этаже. Мы арендовали помещение, состоящее из небольшого холла, кабинета директора (им был Стас), маленькой приёмной перед кабинетом Стаса, где сидела секретарша-референт Ольга Александровна, моего кабинета, небольшого конференц-зала, санузла и самого конструкторского бюро, в котором стояли кульманы, столы с компьютерами для сотрудников, принтеры, копирер, плоттер и пара шкафов. В конференц-зале стояло несколько мягких кресел, проектор с экраном, стол для макетирования, кофейный автомат, столики, и отдельно напротив входной двери шахматный столик Станислава, где во время обеденного перерыва Станислав и Олег – молодой чертёжник – сражались в шахматы. У меня не было секретарши. То есть поначалу Ольга Александровна была у меня – красивая молодая женщина тридцати пяти лет, выпускница нашего вуза по специальности экономика и менеджмент, но после того как её увидела Лена и мне пришлось пережить "лёгкую" сцену ревности, Ольга Александровна была переведена к Станиславу. Я упирался, я спорил с женой, я говорил, теперь из-за твоих капризов я должен менять сотрудников или выбирать их по твоей указке – так не пойдёт, Лена. Ольга Александровна старше меня больше чем на десять лет, она замужем, у неё двое детей – что ты имеешь против? Это вообще не твоё дело. А я должен работать, зарабатывать, нам нужно кредиты разные выплачивать, в том числе и кредит за квартиру, аренду помещения. Нужно, чтобы бизнес процветал, а Ольга Александровна хороший специалист, умная и приятная женщина, очень ответственная, нам подходит по всем статьям. И вообще – её нанимал Станислав. Она нам нужна и всё. Точка.

Ленка всё это понимала, согласно качала головой, но говорила, что тогда она не сможет жить спокойно, тогда она будет думать всё время обо мне и "этой тётке", у неё пропадёт желание учиться, она бросит институт и вместо того, чтобы стать хорошим врачём и помогать бедным больным людям, пойдет по кривой дорожке… И что она смотрела много фильмов, где секретарши охмуряют своих шефов и разваливают семьи и ей очень подозрительно, что я так защищаю "какую-то секретаршу", и что ей будет очень жалко, если придётся зарезать эту тётку, у которой двое маленьких детей. Они, эти секретарши за тридцать пять, очень опытные в делах соблазнения молодых юношей (!).

В общем, Лена была в своём репертуаре. Глаза у неё в этот момент были сузившиеся и со слезами на ресницах, она смотрела на меня, но как бы вдаль и представляла себе, наверное, как я торопясь и впопыхах раздеваю секретаршу в моём кабинете, бросаю её на стол и занимаюсь с ней любовью. Потом Лена сказала, что можно взять на её место какую-нибудь пожилую женщину, которая уже на пенсии, но хочет работать и которая тоже когда-то окончила наш институт. Я говорю: Лена, это не одно и то же. В пожилом возрасте уже и память не та, и нужно хорошее знание иностранных языков, и компьютером хорошо владеть… О, сказала Лена, это не так. Вон моя баб Ира, ты же хорошо знаешь её, разве ты не взял бы такую женщину? Лена была права. Такую, как её бабушка, я бы взял без разговоров.

Я решу этот вопрос, сказала Лена. И в конце-концов она пошла к Станиславу, а у него слабость к моей жене (я подозревал даже, что он слегка втайне влюблён в неё) и он перевёл Ольгу Александровну к себе, а кабинетами мы поменялись. Станислав был прикован к своему инвалидному креслу, а в лице Ольги получил чуткого и заботливого сотрудника. Позднее, когда бюро разрослось, мы действительно взяли на работу пожилую полную женщину-бухгалтера, к большому удовольствию Лены. В целом работой нашей бухгалтерши я был доволен, но иногда хотелось сказать ей словами из фильма: "шли бы Вы… в бухгалтерию".

И ещё честно: я понимал Лену, я и сам втайне ревновал жену, я не мог видеть её рядом с другими мужчинами. И хотя повода для ревности в общем-то Лена не давала, позже, когда у нас уже были дети и она начала по-настоящему работать врачём-кардиологом и приносить домой букеты цветов от пациентов и большей частью от пациентов-мужчин, иногда мне было неспокойно. Ревность – очень тяжелая и неприятная вещь. Я стал понимать Отелло.

…После звонка Стаса я поработал еще, подготовил файлы, необходимые для презентации, переслал их Стасу, и к началу третьей пары был на кафедре. Зашедши в аудиторию, где по расписанию я проводил практическое занятие, я как всегда поздоровался со студентами и беглым взглядом окинул аудиторию. За последним столом первого ряда сидела… Лена. Вокруг неё сидели ребята, которые обычно сидят за другими столами. От неожиданности я на секунду, но лишь на секунду! – остолбенел. А затем, подойдя к доске, стал писать тему занятия.

– А у нас студентка новенькая! – услышал я за спиной голос Свиридова, старосты группы. Свиридов был малый с соображаловкой, но наглый, настырный и нетактичный. К тому же старше меня.

– Очень хорошо. – Ответил я не оборачиваясь. Спиной и затылком я чувствовал на себе взгляд Елены. Я сразу же посмотрел на безымянный палец правой руки. Слава Богу, я не снял вчера обручальное кольцо! Иногда я его снимал, а потом забывал надеть и Лена нервничала. Если не в бюро, то хотя бы на занятия со студентами я должен был всегда надевать его, т.к. в группах были девушки. Потом я подумал, что если Елена здесь сидит спокойно, цела и невридима, значит всё нормально. Просто или ей что-то срочно нужно от меня, или у неё нет занятий. Когда же я повернулся, чтобы начать семинар, я непроизвольно опять посмотрел на жену. Она сидела, скосив глаза к переносице и выпятив в форме буквы "о" свои и без того пухлые губки. Это было так смешно, что я громко засмеялся, фломастер выпал у меня из руки. Группа посмотрела сначала на меня с недоумением, а потом на Лену. Лена быстро склонилась к тетрадке как ни в чём не бывало. Девчонки захихикали. Всё тот же Свиридов, встав со стула рядом с Леной, изрёк:

– Александр Евгеньевич, что-то мы не понимаем ничего. Вам знакома эта особа? Кто это?

Он повернулся к Ленке, которая, не обращая ни на кого внимания, делала вид, что что-то там читает. Я не ответил Свиридову. Я, улыбаясь, поднял фломастер, подошёл к столу и сказал: "Лена, давай выйдем на минутку". Лена молча встала, взяла тетрадь и, обойдя Свиридова, лёгкой походкой, словно по подиуму, пошла к двери. Студенты зашумели и засмеялись. Когда за мной закрылась дверь, я еще слышал всевозможные предположения типа "Кто такая? Его жена?", "А может – сестра", "Так он женат или сестрат?", "Какая модельная", "Да я её фотки где-то видел!" – последнию реплику Свиридова я слышал, уже будучи на приличном расстоянии от двери.

Лена отошла от аудитории вглубь коридора и стояла, заталкивая тетрадь в свою бездонную сумку.

Она улыбалась, ей было весело.

– Хоть на твоих студентов посмотрела. Теперь они тебя засыпят вопросами. Что будешь отвечать?

– Скажу как есть. Что ты моя жена, что ты единственная для меня на всю жизнь до гроба и самая-пресамая моя любимая и ненаглядная и…

Ленка сначала с любопытством смотрела на меня, а потом зажмурила глаза от удовольствия:

– Да, правильно. Так и говори. И погромче, чтоб студентки слышали и видели, что ты уже занят. Пусть ищут в другом месте. Знаешь, как они тебя за глаза называют? Саня. А этот, здоровый (она имела в виду Свиридова), такой нахал! Чушь всякую нёс на перемене.

Подошедши, я увлёк Лену за колонну – Свиридов мог в любой момент выглянуть из аудитории.

Я поцеловал жену в губы.

– У тебя нет пары? Ты что-то хотела?

– Да, выпала пропедевтика. Нет, я просто соскучилась по тебе, захотелось увидеть тебя. Что-то «запорожец» опять еле завёлся.

– Я тебе дома записку оставил, я сегодня приду поздно. У нас мероприятие, японцы будут, не знаю, когда освобожусь. Ты ужинай без меня. А сейчас, если хочешь, подожди меня в кафе на первом этаже, после звонка я спущусь к тебе.

– Нет, Саша, я поеду, у меня еще лекция. Пока, до вечера!

Я опять привлёк Ленку к себе, но в гулом отдававшемся пространстве коридора послышался стук каблучков. Я только успел прикоснуться к Ленкиной щеке и она отпрянула от меня. Лена не любила выставлять нашу любовь напоказ. "До вечера", – ещё раз повторил я и вернулся в аудиторию. Затем я провел ещё два семинара и приехал в офис уже часам к семи.

В холле сидел охранник Лёня и читал газету. Стас приглашал его только на время посещения нашего бюро иностранцами.

– Здесь японцы? – спросил я.

– Так точно, здесь. В конференц-зале.

– Ольга Александровна? – я не видел на парковке её машины.

– Тоже еще здесь.

У Лёни всегда ответы были точными и краткими.

Я прошёл в конференц-зал. Пахло хорошим кофе. Станислав сидел в своём инвалидном кресле за шахматным столом. На шахматной доске застыла партия, которую, по-видимому, он начал с Олегом и которая была прервана по причине приезда японской делегации. Японцы и сотрудники нашего бюро с чашками кофе или фужерами с сектом толпились около большого проекционного экрана, висящего за макетным столом.

Когда я вошёл, Ольга Александровна представила меня. Я на всякий случай сначала поклонился, а потом пожал руки всем троим представителям Страны Восходящего Солнца, вручивших мне визитки на японском и английским языках. Минуты две я внимательно изучал визитки с двух сторон и затем положил их в нагрудный карман пиджака. После трёх пар проведённых в институте занятий моя концентрация ослабла и я сразу же забыл, кто есть кто. Японцы казались все на одно лицо. Далее я спросил, как им нравится кофе и офис. Японцы заулыбались, закачали головами и высказали общее мнение, что им всё нравится и особенно им понравились картины, висящие в моём кабинете. Чёрт! Я забыл попросить Стаса, чтобы Ольга не заводила их в мой кабинет. В кабинете у меня висели три больших картины, нарисованных маслом квадратиками, что придавало картине эффект мозаики. На них я изобразил "просыпающуюся Лену": Лена лежит на левом боку и её длинные волосы свисают с кровати и как продолжение лежат на полу, правое плечо обнажено, а ниже она укрыта простыней; затем Лена лежит на спине с закинутой правой рукой за голову, волосы и часть простыни тоже лежат на полу, левая стройная ножка Лены обнажена и слегка согнута в колене. На обоих картинах глаза у Лены ещё закрыты. На третьей картине Лена потягивается, глаза её скошены на меня, она улыбается, волосы по полу размётаны, а прикрыты простынёй только грудь и бёдра. Вообще-то Ленка лежала совсем голая, но я, готовясь отнести картины к себе в кабинет, накинул на жену простыню – для рисунка.

Перед тем как рисовать её, я сделал три фотки, с помощью которых позднее получился этот, так сказать, триптих. Но рисовал я картины втайне от Лены, чтобы когда-нибудь сделать ей подарок. Ну, хотя бы на 8 марта или на день Святого Валентина.

Готовые картины, к которым были подобраны своеобразные рамы, я повесил в своём кабинете до того дня, когда они перейдут к жене. Это также был один из вариантов подарка ей к 20-летию.

Мой же кабинет, как и кабинет Стаса, был дизайнирован таким образом, чтобы гости нашего бюро могли видеть, как можно представить интерьеры рабочих помещений и всевозможных студий. Это было сделано в качестве ненавязчивой рекламы для потенциальных клиентов. Дизайном помещений занимался подрабатывающий у нас выпускник нашего же вуза. И эти картины вписывались в современный интерьер как нельзя лучше.

Один из японцев спросил у меня, за сколько долларов он может купить у меня триптих. Ольга Александровна тихо за спиной у меня по-русски сказала, что этот мистер-сан как только увидел картины, так всё ждал, когда я приду. Вот как! Я также тихо спросил, сказала ли она, что это портрет моей жены. Ольга покачала головой: нет, она не знала, как я отнесусь к этому.

Я, продолжая улыбаться, начал объяснять японцу, что картины не продаются, что на них изображена моя жена. Да, понимаю – японец начал кланяться – но, может быть за пятьдесят тысяч… Я обалдел! Пятьдесят тысяч? Долларов или рублей?… Евро… Я посмотрел на Стаса: слышал ли он? Стас сидел в своём инвалидном кресле, внимательно слушая, о чем я говорю с японцами. Но он просто с любопытством смотрел на меня: картины мои, слово за мной. Каким было финансовое положение нашего бюро на данный момент – я представлял себе не очень ясно, я в последнее время не интересовался этим, большую часть времени посвящая работе и учебе в институте. Денег, которые я получал от института плюс стипендия Лены, плюс то, что она подрабатывала фотомоделью и санитаркой в больнице – нам этого хватало на проживание. Деньги же, перечисляемые мне на счет от бюро, уходили на погашение кредитов.

Несколько растерявшись от предложения японца и не зная, что делать, я брякнул первое, что пришло в голову: у нас вопросы продаж решает директор, т.е. мистер Станислав Тишинский-сан. Обратитесь пожалуйста, к нему. Японец с улыбкой поклонился и поспешил к Стасу. Стас незаметно показал мне кулак. Я подошел к столику, на котором Ольга Александровна сервировала всё для кофе и налил себе чашечку. Я был голоден, но молодчина Ольга предусмотрела всё: здесь были и маленькие бутербродики с чёрной икрой, и ассорти из пирожных, и немного фруктов. Отпив несколько глотков и прислушиваясь к обсуждению проекта по реконструкции участка порта города Нагоя, предлагаемого Стасом на выдвижение этого проекта для участия в конкурсе, я сказал, что сейчас мистер Тишинский-сан покажет видеоролик о проекте. Мы, сказал я, хотели бы услышать ваше мнение, уважаемые саны (здесь я опять на всякий случай поклонился).

Станислав, заканчивая переговоры с японцем, пожелавшим купить триптих, подъехал ближе. Японцы и сотрудники сели в кресла и Стас запустил видеоролик на экран с ноутбука. Он сам на чистейшем английском комментировал кадры видеоролика. Ольга Александровна тихо и ненавязчиво разносила зелёный чай или кофе. Потом началось обсуждение. Это заняло минут сорок. Тот япошка, который хотел купить картины, оказался из Нагои и сразу указал на некоторые неточности. Были некоторые изменения с момента начала работы над эскизом и за два месяца в порту кое-что изменилось. Куро Ёсимото – так звали этого японца – рассказал о городе, о планах муниципальной власти в вопросах архитектуры и градостроительства. Затем наши сотрудники окружили японцев и стали задавать им интересующие их вопросы. Я налил себе ещё одну чашку кофе. Куро Ёсимото подошёл ко мне и улыбаясь сказал, что мистер Тишинский-сан просил подождать до завтра и что в случае положительного ответа он готов заплатить за триптих пятьдесят тысяч евро (Неужели я так хорошо рисую?!). Я встретился взглядом со Стасом – он опять сидел за шахматным столом и прислушивался к разговору, но вдруг…

Вдруг в конференц-зале стало тихо. Я, стоя к двери спиной, повернулся по направлению взглядов моих сотрудников.

Все смотрели на чудо, тихо вошедшее в дверь. Чудо выглядело так: полусапожки, надетые на босые ноги, из-под длинной весенней куртки торчал длиной до середины щикотолок яркий с японскими цветами шелковый халат, подаренный мной Ленке к годовщине свадьбы и привезённый из Японии, на голове торчком стояла плотная вязаная шапка с большим помпоном, а на концах длинных распущенных волос висели гигантские розовые бигуди. Зная непредсказуемость своей жены, я остался стоять на месте с чашкой кофе в руках. Я просто молча стоял и смотрел, и ждал, что будет дальше. Лена шла в направлении Станислава, шла напряжённо, как лунатик. Казалось, она не ожидала, что здесь будет так много народу, она растерялась и не знала, что делать. Это потом она рассказала мне, что думала "застукать" меня, т.к. уже был двенадцатый час ночи, а меня всё еще не было дома, а мой сотовый и телефоны в бюро не отвечали. Бывало, что я приходил поздно, но "поздно" у нас считалось часов десять. Теперь же Лена уже была в постели, но не могла уснуть. Обеспокоенная, не случилось ли чего, она встала и оделась как попало, первое, что попалось на глаза, ночью ещё было холодно. Выйдя во двор, она с трудом завела запорожец, попробовала еще раз дозвониться до меня – бесполезно.

Это была правда. Я потерял представление о времени. Я был захвачен идеей заинтересовать японцев и ни разу не взглянул на часы. Я думал, ещё где-то часов девять. Да и все вокруг не выражали нетерпения по поводу того, что приём затянулся, и я думал… Собственно, я не думал ничего, я работал, я стремился оставить хорошее впечатление о нашей фирме. А проект Стаса был оригинальным, нам нужна была поддержка в архитектурных кругах Японии.

Вошедши, Лена боковым зрением хорошо видела меня с чашкой кофе в руках, на лице у меня было написано любопытство, видела улыбающихся японцев, других сотрудников, Стаса, сидящего в трёх шагах от шахматного столика, но всё было как в замедленном фильме.

Она плавно подошла к столу, за которым сидел Стас, зачем-то взяла пешку, передвинула её на новую позицию и робко сказала: шах. В шахматах она знала только два слова: шах и мат. Стас встал, улыбаясь подошёл к столику, мгновенно взял её ферзя и сказал: мат! Японцы стали улыбаться, Куро Ёсимото достал из кармана маленький плоский цифровой фотоаппарат, другие два что-то залопотали на японском, мои же сотрудники замерли как и я. Первым опомнился я и бросился к Станиславу. Ольга подкатила с другой стороны инвалидное кресло и я успел как раз вовремя, чтобы не дать упасть Стасу. Тут и все остальные одновременно бросились к креслу. Я не верил своим глазам: Стас! Он не мог ходить! И он самостоятельно сделал три шага к столику! Три шага! Этого просто не могло быть! У него с детства тяжелый ДЦП, парализованы ноги, в лучшем случае он мог пересесть с инвалидного стула на другой стул или кровать, упираясь руками в рядом стоящие предметы, но самостоятельно ходить он не мог! Я держал его под мышки, пока Ольга разворачивала инвалидное кресло. Мне было очень тяжело, Стас весил более ста килограмм, я мгновенно вспотел. Стас вспотел тоже и он тяжело дышал. Когда же мы его осторожно посадили, кто-то предложил вызвать "скорую", но Лена, до сих пор молча и безучастно стоявшая всё на том же месте, ясно и чётко сказала: "Не нужно. Саша, не надо скорую. Он теперь будет ходить".

– Лена, – у Стаса выкатилась слеза. Видно было, что у него сильнейшее душевное потрясение.

– Лена… – повторил он, – Лена, спасибо. Ты… ты дала мне надежду…

Я видел, как Станислав, подъехав к моей жене, наклонился вперёд и стал целовать ей руки. Слёзы катились из его глаз, но он не останавливаясь всё целовал и целовал ей руки. Ленка наклонилась к нему, обняла его как ребёнка и тоже поцеловала. "Стасик, ты будешь ходить, ты молодец, ты будешь ходить".

Двое из японцев всё это время наблюдали за происходящим, думая, наверное, что это часть сценария приёма в их честь, так сказать, спектакль "загадочной русской души". Tретий – этот Ёсимото, быстро-быстро перемещался, со всех сторон фотографируя происходящее.

Что было потом, опишу лишь вкратце. Кто-то наконец перевёл японцам, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Они подошли к Стасу и стали прощаться и желать ему здоровья. Я со своей стороны поблагодарил их за визит и выразил надежду о взаимовыгодном сотрудничестве. Ольга Александровна по-быстрому от имени нашего бюро вручила японцам подарки: набор матрёшек "Путин, Горбачёв, Брежнев и Хрущёв". И заодно проспекты нашего бюро и наших работ. Это была целая церемония взаимоблагодарения, и мы все уже не могли дождаться, когда она кончится, но наконец они уехали. Ольга Александровна в качестве переводчицы отправилась с ними до отеля.

А мы все окружили Стаса и, поддерживая его со всех сторон, заставили еще раз встать и выпрямиться. Лена стояла рядом и ничего больше не говорила. Стаса мы смогли поднять только один раз, он больше не мог стоять, тем более сделать шаг. Он был бледный и потный, и полностью обессилевший. "Ребята, оставьте меня, я не могу, не сейчас. Я попробую дома". В конце концов я сказал Лене, чтобы она садилась в "запорожец" и ехала домой, а я отвезу Стаса и приеду. Ленка сказала, что "запорожец" заглох по дороге в двух кварталах отсюда и она пришла остаток пути пешком.

О счастье моё! ЁКЛМН! – мне захотелось выматериться, взять Ленку и потрясти. И треснуть как следует! Дурёха! Одной, ночью в большом городе, где полно всяких подонков, какого чёрта переться сюда!

Наверне, Лена прочитала это в моих глазах. То, что я в ярости. Мои глаза, наверное, стали холодны как лёд и она прочитала в них моё желание её, извините, оттрахать. Она виновато наклонила голову и этот её дурацкий помпон на шапке перевесил своим весом всю шапку и медленно завалился ей на лоб. Лена осторожно скосила глаза наверх, на помпон – это было так уморительно, так трогательно, что все засмеялись. Господи, какой она ещё ребёнок! Я знал, что дома наедине начнётся разбираловка, кто виноват в том, что ей пришлось поздно ночью ехать за мной, да еще и идти приличное расстояние одной в темноте по пустынной улице, но в данную минуту она вела себя послушно и когда я сказал: "Иди садись в мою машину, включи обогрев и жди там" и дал ей ключи, она покорно вышла. Мне ужасно, ну просто ужасно хотелось её обнять, прижать к себе, согреть, и целовать, целовать, а потом на руках как ребёнка донести до машины, но я лишь посмотрел ей вслед и сделал некоторые распоряжения моим сотрудникам. Мы помогли Стасу одеться и погрузиться в мою машину. Движения его при этом были какие-то странные, не как всегда, из коляски ко мне в машину на переднее сиденье он попытался пересесть сам, но ничего не получилось. Лена сказала, что не нужно торопить события. На сегодня достаточно. Она сидела на заднем сиденье и всю дорогу молчала. И только когда мы подъехали к дому, в котором жил Стас с матерью и вышла его мама – Лара Анатольевна – Ленка сказала ей, что хотя она еще не врач – точно знает, что желательно как можно быстрее Стасу нужно попасть к неврологу и психотерапевту. Нужно еще раз пройти лечение в специализированных центрах, нужны тренировки на специальных тренажерах. Пока я вновь доставал из багажника и собирал инвалидную коляску, Стас и Лена, сидя в машине с открытыми дверцами, рассказали о событии. Выслушав всю историю, Лара Анатольевна стала обнимать и целовать Ленку, она стала звать нас к себе, но Стас шутя прикрикнул на неё. И Лара Анатольевна, пожелав нам спокойной ночи, покатила коляску к подъезду.

От Стаса мы поехали сразу домой. А дома на кровати в два часа ночи была яростная разборка с упрёками с обеих сторон, разборка в виде бешеного секса. И Ленка била меня подушкой, размазывая сопли и слёзы по моему телу вперемешку со стонами сладострастия, а я рычал ей в уши, надеясь внушить моей маленькой девочке: "если ты только посмеешь ещё раз, еще хоть один только раз выйти без меня из дому позже девяти вечера или не поставив меня в известность – я не знаю что с тобой сделаю… Если с тобой что-то случится – я тебя придушу…, да я прибью тебя!".

Когда мы утомились и притихли, Ленка, лёжа сверху на мне и обняв меня за шею, рассказала, где она бросила «запорожец». Она сумела съехать на обочину, но знак аварийной остановки не выставила. Я некоторое время обдумывал, как поступить лучше: ехать сейчас вдвоём на моей машине или оставить всё до завтра, авось драндулет не сопрут. В темноте-то его и не видно. Лена сказала, что она сейчас уже устала и никуда ехать не хочет, но и не хочет, чтобы запорожец остался там. "Это же раритет. Если я его потеряю – для меня это будет большое горе, – сказала она. – Саша, вызови такси, а назад приедешь на моей машине".

Мне тоже не хотелось отрываться от жены, я гладил её упругую попку и мне было так хорошо с ней, с моей Леной, но я не мог допустить, чтобы у моей жены было "большое горе" и предложил: "Лен, я не помещусь за рулём, я не смогу в нём приехать. Ты должна сесть за руль. Поехали заберём сейчас, пока дороги свободны и движение маленькое". "Ага, – сказала Ленка, – мы приедем, а ты его не сможешь завести и получится, что я зря собиралась. Я хочу спать". Тогда я спихнул её с себя, укрыл одеялом и сказал: "Ладно, спи".

Я еле нашёл наш "запорожец", он был ещё на том месте, где его оставила Лена. С помощью взятых с собой проводов и некоторых инструментов мне удалось его завести и, согнувшись в три погибели, на маленькой скорости, я доставил "раритет" на наше парковочное место среди кустов акаций. Этот автомобиль за два года доставил нам уже столько хлопот, что я начал вынашивать мысль сдать его тайком от Ленки на свалку, а ей сказать, мол, спёрли ночью. Прицепив специальное незаметное противоугонное устройство для автомобилей, я с чувством выполненного долга пришёл домой. Лена сладко спала, положив на моё место слева от себя большого медведя, мой подарок, которого она называла "Тэдди".

У меня же сон начисто прошёл и я, сев в кухне за стол и открыв ноутбук, стал смотреть состояние счетов. Нужно было вытаскивать Стаса из инвалидной коляски, оплатив ему дорогое лечение.

Теперь немного о Стасе. Я познакомился с ним еще на вступительных экзаменах в институт. Нам тогда было по шестнадцать лет. Увидев его в первый раз в инвалидной коляске, которую катила его мама, я как-то подумал: ну надо же, неужели поступать? Как же он учиться-то будет? Многие ребята уже знали друг друга, вероятно, ходили на подготовительные курсы, или были из одной школы, или приехали пораньше и в общежитии жили в одной комнате. А он и я – мы были сами по себе. Вернее, я был один, а он всё время был с мамой. Исподтишка наблюдая за ним, я подумал, парень стесняется своей инвалидности, стесняется того, что постоянно рядом мать. Его мать – красивая женщина лет сорока с небольшим, помимо того, что катила коляску самого простого устройства, таскала в руках твёрдую папку, а в рюкзаке за плечами книги и другие принадлежности. И как-то так само получилось, что изучая списки групп, я оказался рядом с его матерью. Сам Станислав сидел тогда в стороне, чтобы не мешать другим абитуриентам смотреть расписание. Народу было много, но я при своём росте в метр девяносто пять мог спокойно переписывать расписание, стоя сзади толпы. Мать Стаса, надев очки и ничего не видя из-за рослых ребят, потолкавшись среди нас, мимоходом случайно глянула в мою тетрадь, которую я держал в руках довольно низко и увидев, что я из той же группы, что и Стас, попросила списать у меня расписание. В то время еще не было планшетов и ноутбуки были не у всех. Мы отошли в сторону, к Стасу, и там познакомились. С тех пор мы стали друзьями.

Стас был очень красив на лицо. Было в лице его что-то античное, а черные волнистые волосы придавали еще больше схожести с героями греческого эпоса. Моя жена, когда в первый раз увидела его, сказала: "Если бы я тебя вперёд не встретила, я бы влюбилась в Станислава". Конечно, это была шутка, но мне было неприятно.

В то время Станислав был худенький мальчик, это позднее он располнел от малоподвижного образа жизни. Как и многие инвалиды, он был замкнут и стеснителен. Но он очень хорошо рисовал, любил мастерить своими руками и очень хотел учиться. Гимназию он закончил, учась практически дома. Лара Анатольевна оббегала несметное количество всевозможных инстанций, ездила в Москву, доказывала, что ребёнок не просто способный, а очень способный, только вот ходить не может. Она платила учителям, унижалась перед мелкими чиновниками, давала взятки, она делала всё, чтобы хотя бы частично восполнить отсутствие всего того, что доступно здоровым детям, чтобы дать Стасу хорошее образование, чтобы как-то пристроить его в жизни. А сколько гадостей она наслушалась! "Нарожают тут уродов – и плати им потом!", "Мамаша, а что ж вы аборт-то не сделали?", "Когда под мужика ложилась – чем ты думала?" и прочее подобное. Моя Лена, когда я рассказал ей всё про Станислава, она нисколько не удивилась. Да, и врачи есть такие. Как специалисты даже хорошие, а как люди – "поганки"! Саша, ты не представляешь себе, что творится в больницах – взятки, коррупция, наглый бессовестный персонал. Уже, казалось бы, много чего хорошего есть – импортные лекарства, оборудование, вроде бы и зарплата у врачей уже неплохая, а всё берут и берут, особенно в онкологии. И это в государственных больницах. Прям существует определённая такса: санитарке – столько-то, оперирующему врачу – столько. Перевязка – столько. Отношение к тем, кто "дал" или "не дал" – естественно разное.

Я был поражен. Я болел редко, уж и не помню когда, когда-то в детстве, простудой. И от Ленки узнал такое. Я думал, этот период после "лихого" времени уже позади.

– Лена, ты тоже берёшь?

– Я, похоже, единственная, кто не берёт. Ты же знаешь, что я свою санитарскую зарплату и половину своей стипендии трачу на больных.

Это была тоже правда. Лена приносила свою как она называла "санитарскую" зарплату в три-четыре тысячи рублей и потом я возил её по магазинам и аптекам. Лена покупала памперсы и специальные пелёнки для стариков, к которым никто не приходил или приходили редко. Она набирала конфитюры в баночках, витамины и травы. Она подкармливала стариков, беспомощных, слабых. И она подкармливала не только больных людей, но и зимой птиц, живущих в районе нашего двора, и бездомных собак и кошек. Она не была брезгливой, говорила: я хочу быть таким врачем, которому бы доверяли, которого бы любили пациенты.

Я спрашивал, а как же борьба с коррупцией, вроде же идёт, как же врачи не боятся брать взятки? А как же кодекс, профессиональная этика врача?

Ну, оперирующий врач, например, до операции не берёт, только после операции. Если что – скажет, благодарность от больного. И взятка в десять тысяч рублей не будет считаться взяткой, будет – благодарностью, подарком. А хирург на одной и той же операции так руку набьёт – до десяти человек в неделю может прооперировать. Вот и посчитай, сколько тысяч в месяц он прирабатывает. Но к этому нужно сказать, что частично больные и сами виноваты: напрямую их никто не заставляет давать взятки. Страх перед операцией, перед болезнью, перед смертью – особенно в онкологии – разговоры больных, что "надо дать", здесь "берут", и всё это шёпотом, между собой и передаётся от выписывающихся к вновь поступающим – всё это создаёт почву для того, чтобы поддерживать эту систему. А врачебная этика – это только на бумаге. Дают – берут. Фактически получается, что государственные якобы "бесплатные" больницы, работающие за счет медицинского страхования на самом деле те же частные платные клиники, только условия содержания в них хуже. Нет, есть, конечно, и хорошие больницы. Это там, где хорошие честные руководители и честная областная и городская администрация.

Лена, но вы как студенты и зная всё это – вы же можете бороться, что-то делать…

Саш, ты как не в этом мире живёшь. Что мы можем сделать? Что могу сделать я одна? Я, когда мы с тобой еще не были знакомы, подрабатывала санитаркой в другой больнице и открыто сказала заведующему отделением, что больные содержатся в плохих условиях. Смотрите, говорю, как их плохо и невкусно кормят и не хватает пелёнок, и всё такое старое, а между тем я слышала, что больница получила большие государственные средства на ремонт и новое оборудование. Куда, спрашиваю, они ушли? Знаешь, как он на меня посмотрел? Он просто хотел взглядом меня уничтожить, говорит, не вмешивайтесь не в свои дела. Вы санитарка? Вот и работайте санитаркой, остальное не ваше дело. И вообще, говорит, деточка, ваше место где-нибудь в модельном бизнесе, вы свою красоту за миллионы продать можете, а вы тут свои нежные белые руки с музыкальными пальчиками пачкаете. Я ему сказала: это не ваше дело, что хочу то и делаю, где хочу там и работаю. Так меня уволили с формулировкой "служебная несовместимость". И это несмотря на то, что санитарок не хватает. Поэтому, у кого есть возможность, уезжают на Запад. Не дай Бог здесь заболеть! Поэтому-то мы, Саша, наших детей будем закалять с первого момента жизни!

Я смотрел и слушал свою жену и тихо радовался про себя: как мне повезло, как хорошо, что я не тянул с женитьбой! Я хочу именно такую жену, только её, мою Лену. Иногда капризную и избалованную, иногда вредную и плаксивую, иногда упёртую и непредсказуемую, немного взбалмошную, немного ревнивую, очень решительную, но всегда нежную и добрую, с хорошим чувством юмора.

Жена моя боялась только одного, того, чего нельзя было просчитать пока даже с помощью анализа ДНК. Она боялась, что у нас не будет совместных детей. Мы уже два года женаты, а она всё не беременела.

Бывают, и нередко, такие браки, когда у пары детей нет. Но стоит только поменять партнера и дети рождаются у обоих. Так вот Ленка боялась именно этого. Говорит, семья считается бесплодной, если в течение пяти лет не наступает беременность. Я говорю, так ещё ж три года мы можем спокойно жить (буду честен: в то время я еще не совсем был готов стать отцом). Но Лена была решительно настроена на материнство. Не хочу, говорит, рожать, будучи старухой. Для чего я за тебя замуж в восемнадцать вышла?

Мы оба сдали специальные тесты на совместимость, Ленка погнала меня на спермограмму, но у нас обоих всё было в порядке. И после этого она стала переживать. Я её успокаивал, придумывал разные байки о том, что наши детки ещё не хотят, что они сами знают когда им лучше появиться на свет. У нас, говорил я, вон еще квартира не выкуплена. А может, ждут, когда мы сможем купить квартиру побольше или целый дом. Или когда у нас денег будет больше, или когда мы оба учебу закончим. Ты же сама говоришь, что "всё что ни делается – всё к лучшему".

Часто во время секса я подкладывал ей подушку под попу, мы занимались любовью в разных позах, на ходу придумывая, как говорила Лена, "акробатические этюды" и сами над собой смеялись.

Но иногда глаза её становились узкими и она смотрела на меня, но куда-то вдаль и представляла себе другую картину. Она говорила: Саша, если я не забеременею, мы возьмём детей из детдома, мы будем усыновлять.

Забегая вперед, скажу, что опасения её были напрасны. Вскоре после нашей второй годовщины свадьбы Лена забеременела и в двадцать лет стала мамой, а я отцом.

Добавлю ещё к вышенаписанному, что когда Лена стала заведовать кардиологическим отделением и стала Еленой Владимировной, у неё некоторое время при входе в отделение висел большой плакат, отпечатанный мной на плоттере:

"Уважаемые посетители и пациенты! Пожалуйста, не предлагайте нашим сотрудникам и вспомогательному персоналу деньги. У наших сотрудников достойная зарплата, а для лечения социальный статус наших пациентов для нас роли не играет".

…Продолжу о Стасе. Отец Стаса не жил с ними, он ушел года через два после рождения Станислава и создал новую семью. Но он навещал сына, помогал им с матерью материально. Мать же посвятила всю свою жизнь воспитанию Стаса и уходу за ним. Она отказалась от личной жизни, хотя была красивой и интересной женщиной. Она работала на двух-трёх работах, делала переводы по ночам, деньги уходили и на лекарства, и на хождение по только начинающим открываться частным врачам и клиникам. Лара Анатольевна возила Станислава даже к всевозможным ясновидящим, снимающим порчу, знахаркам и экстрасенсам.

  Сам Стас очень много читал, читал классику, техническую и медицинскую литературу, любил книги по искусству. Он испортил зрение и стал носить очки. Лара Анатольевна рассказывала, что после какого-то курса лечения в санатории был момент, когда Стас стал делать вялые движения пальцами ног, это вселило надежду на то, что он сможет хотя бы вставать. Как потом мне рассказывал сам Стас, он прилагал неимоверные усилия, он читал настрои Сытина, он пытался гипнотизировать сам себя, представляя как он бежит по траве босыми ногами, он так хотел ходить, ему иногда казалось, что вот-вот, еще чуть-чуть усилий, напряжения, и он встанет и пойдёт – но… ничего не происходило. А между тем время шло, мальчик взрослел и пришло время, когда его сверстники начинали интересоваться противоположным полом, бегать за девчонками, меняться внешне и внутренне, а Стас узнавал про всё, что происходит в городе и про любовь из газет, книг и телевизора. С 16-ти он начал прибавлять в весе и уже не мог остановиться.

После первого с ним знакомства я видел Стаса только на экзаменах, и как-то его мама предложила мне приехать к ним в гости. Денег у меня было мало, общежитие оплатило мне руководство детдома, в котором я вырос, а деньги на карманные расходы дал мне сам заведующий вместе с напутствием, что он возлагает на меня большие надежды. Учись, Саша, сказал он, у тебя есть все шансы поступить. Я экономил каждую копейку, а ребята в общаге поначалу считали – жадный, не компанейский. Но когда я пошёл в гости к Стасу, я купил небольшую коробочку конфет и, стесняясь, положил свёрток на стол перед его мамой. Тогда мне не было ещё и семнадцати. В доме у Лары Анатольевны во всех комнатах, как в музее, были поделки Стаса из дерева, картины маслом, акрилом, угольным карандашом, акварели; множество статуэток из пластилина и алебастра, раскрашенных акриловыми красками. Лара Анатольевна накормила нас со Стасом, завязался разговор и мой визит затянулся. После этого, уже после зачисления на первый курс, я стал часто бывать у Тишинских. Лара Анатольевна даже предложила мне бесплатно жить у них, сказала, что я слишком худой и она будет меня вместе со Стасом откармливать. Но они жили далеко от института и мне удобнее было жить в общежитии, а к Стасу я приезжал в свободное время, иногда оставаясь ночевать. Стас практически не посещал занятия, он учился дома и Лара Анатольевна привозила его только на зачеты и экзамены. А я осуществлял как бы связь между Стасом и деканатом факультета. Ребята из нашей группы, и наш староста, они тоже время от времени навещали Станислава, и даже девчонки, и постепенно Стас стал меняться, становиться более общительным и открытым. Первую сессию мы оба сдали на одни пятёрки. Мне дали повышенную стипендию, но в самостоятельной жизни было столько соблазнов, а у меня ничего не было – ни компьютера, ни сотового, ни брендовой одежды, и я стал искать возможность подработать.

Ребята разъехались на зимние каникулы по домам, мне же ехать было некуда и я проводил каникулы у Стаса, одновременно подрабатывая то там, то сям. На каникулах мы продолжали заниматься. Лара Анатольевна заставляла нас говорить исключительно на английском или немецком (она сама была переводчицей и отлично знала несколько языков). Я находил в библиотеках различную литературу по заболеванию Стаса, статьи из опыта различных людей, которые с таким же или похожим диагнозом не могли ходить и которые в результате специальных тренировок начинали двигать ногами и даже вставать. То, что такие случаи были реальностью, стимулировало Стаса к движению в инвалидном кресле. Мы с Ларой Анатольевной помогали ему, делали массажи, растяжки, растирания. Я, будучи высоким и крепким детиной, поначалу даже приподнимал Стаса и мы учили его самостоятельно пересаживаться с кресла на стул, со стула на кровать или диван. У Стаса были сильные руки, так как ему приходилось крутить большие колёса инвалидного кресла-каталки. А Лара Анатольевна была маленькой и хрупкой, так что я появился в их жизни как нельзя кстати. Результатом моего пребывания у Стаса в квартире и позже явилось то, что в один прекрасный момент он опять начал двигать сначала пальцами одной ноги, позже пальцами другой и летом во время сессии сделал первое движение. Он смог медленно и с большим усилием встать почти самостоятельно, опираясь на каталку и передвинуть нижнюю часть своего туловища с кресла на стул без помощи извне. Это была победа! Победа над самим собой, над своим немощным телом. И с этого момента он смог вставать и пересаживаться, он стал уделять больше внимания себе, приезжать на студенческие вечера и праздники, на первенства по шахматам, ко мне в общежитие. И хотя он везде сидел, но он стал общаться с большим количеством студентов, к его появлению все привыкли. Со Стасом, таким начитанным и умным, было интересно. Он хорошо знал уже то, что нам предстояло еще пройти по программе, он стал помогать другим студентам в учебе, он стал обращать внимание на девушек, стремился к контакту и жизнь для него приобрела другой цвет. И хотя в этом смысле его никто из девчонок не воспринимал серьёзно, он не обижался, шутил, что его будущая любовь будет тоже в инвалидном кресле.

В конце второго курса Станиславу пришла идея организовать своё дело. Я, говорит, буду голова, а ты мои ноги. Мне идея понравилась, и мне и ему нужны были деньги. И мы зарегистрировались частными предпринимателями (нам было уже по восемнадцать), стали проектировать и продавать проекты домов и дачных участков. Сначала дело до определенного момента не двигалось с места, но потом пошло. И к пятому курсу я уже набрал и опыт и скопил немного денег, на которые, взяв еще и кредит, купил большую однокомнатную квартиру в многоэтажке и построил дом своей бабушке. Об этом вы можете прочитать в романе некой Яны Ашаф "Домик для бабы Ани".

Моя женитьба на Ленке явилась для Стаса и его мамы большим сюрпризом. Я слыл среди однокурсников как парень "позднего зажигания", убеждённый холостяк, хотя никого и никогда в этом не убеждал, а для некоторых даже геем. Ну да, мне был уже 21 год, а я не только не стремился к близкому знакомству с девушками, я сознательно избегал их. У меня были свои планы.

И поэтому когда я весной на пятом курсе сказал, будучи у Стаса, что я женюсь, а это было ещё и первого апреля, мама Стаса не поверила. Она смеялась, говорила, очень удачная первоапрельская шутка.

Она даже не поверила, когда я в тот же вечер рассказал, как произошло знакомство с Леной. И только когда я принёс им со Станиславом приглашение для Стаса на регистрацию нашего с Ленкой брака и для них обоих приглашение на наш свадебный вечер через месяц после регистрации, она так удивлённо долго смотрела на меня, а потом сказала: невероятно, ты влюбился. Какая же счастливая та девочка! На что я скромно ответил: нет, Лара Анатольевна, это Я счастливый!

Станислав увидел Ленку в первый раз на нашей регистрации. Он был единственный из молодёжи свидетель этому. Кроме Станислава на регистрации нашего брака были еще Ленкины родители. Вообще наше бракосочетание выглядело довольно странно: жених и невеста везут инвалида в коляске. Сзади шли Владимир Михайлович и Юлия Сергеевна, мои теперь уже тесть и тёща. Причем если бы не золотое обручальное кольцо у меня, блестящее на солнце всей своей 750-й пробой, трудно было бы определить, кто является женихом. Стас был модно подстрижен и одет безупречно торжественно, и в одежде мы различались только цветом: на мне был белый костюм с серебристой бабочкой, а на нём черный смокинг с черной бабочкой. Лена же была в серебристом коктейль-платье до колен и с очень красиво уложенной косой.

Во время ужина в ресторане Стас был остроумен и разговорчив, много шутил и рассказывал анекдоты про молодых супругов, фотографировал нас с Леной своей и моей фотокамерами, а я потом его и Лену. Он несколько раз кричал "горько!" и мы с Ленкой целовались. И уже много позже, уже примерно через месяц после свадьбы, когда мы с Леной просто спонтанно решили навестить Стаса и приехали к нему домой неожиданно, взяв с собой бутылку шампанского и еще какие-то деликатесы, Стас смутился, стащил со стола скатерть и навесил её на мольберт, стоявший у него в зале. Но Лена, она любопытная такая, она сказала, можно я посмотрю, что ты рисуешь? Станислав покраснел – до этого я никогда не видел, что б он так краснел, ну прям как рак варёный стал и, подъехав к мольберту быстрее, чем подошла Лена, ухватился за край и стал что-то бормотать типа "потом, у меня еще не готово, будет сюрприз, пожалуста, нет, не сейчас". Тон его голоса и глаза, смотревшие на Лену с мольбой, говорили так выразительно "нет", что это остановило Лену. Но и она и я, мы интуитивно поняли, кто был изображен на картине. И то, что мы всё поняли, понял и Стас.

Сначала повисло неловкое молчание, а потом Лена, уже отходя от мольберта и улыбаясь, сказала: хорошо, Стасик, ты нам потом покажешь, если не забудешь, потом, когда картина будет готова. И тогда в первый раз Стас поцеловал ей руку. Поцеловал как бы шутя, как будто меня здесь не было, но было понятно, что это жест благодарности Ленке. За то, что она всё поняла. За то, что не настаивала.

Потом пришла Лара Анатольевна и мы пили все вместе чай, но никогда больше мы не упоминали об этом неловком моменте при Стасе. Но и он больше никогда не упоминал о картине и поэтому мы с Леной до сих пор не знаем, была ли то картина с фотографии, сделанной в ресторане, была ли на ней Лена изображена одна или со Стасом.

Чувство ревности? Нет, у меня его тогда не было, почему-то человек в инвалидном кресле не воспринимается как соперник. А Стас… Если и была у него какая-то влюблённость в мою жену, то он переболел ею. И спустя несколько лет он женился. Тогда он уже мог ходить с костылями, иногда и с тросью. Он стал крёстным отцом нашего первого ребёнка и дружба наша не ослабла. Но это уже другая история.

А теперь я продолжу. Остаток ночи я просидел за подсчетом и просмотром поступлений на наши счета и расходов. Я не очень разбирался в бухгалтерии, кое-какие бухгалтерские указания и понятия дала мне Ленкина бабушка, но сейчас я понял, что дебет с кредитом где-то немного не стыкуется. Другими словами, оплатить лечение Стасу где-то за границей из нашего бюджета было на сей момент нереально. Мне пришла сразу мысль о триптихе. Было жалко его продавать, Лена даже его и не видела. Были ли у самого Стаса накопления? Точно я об этом тоже не знал, никогда не спрашивал. Знаю, что он тоже собирался взять ипотечный кредит и купить дом с участком в одном из районов города. Он пока еще жил с мамой в той же двухкомнатной квартире, что и раньше. Значит, у Стаса денег особо тоже не было. А между тем ему нужно помочь, если у него есть хоть какой-то шанс начать ходить. Ещё он мечтал купить электроскутер для инвалидов, самый лучший, какой только есть в мире.

…Я, наверное, задремал за столом, потому что как сквозь сон услышал голос Лены. Она хохотала, но где-то в другом месте. Часы показывали начало седьмого. Открыв дверь кухни, выходящую в прихожую, я увидел полоску света в щели неплотно закрытой двери туалета. Оттуда доносился смех и шуршание перелистываемых страниц. Я приоткрыл дверь. Ленка в японском халате сидела на унитазе и читала сборник анекдотов. В туалете над унитазом у нас были встроены книжные полки и собрана библиотечка из сборников анекдотов, книг с юмористическими рассказами и популярной медицинской литературой.

– Привет, – сказала мне жена. – Я какаю.

– Я вижу, – сказал я и поцеловал её. – Доброе утро.

– Ты тоже хочешь в туалет? Я сейчас. – Лена отложила книгу и стала тянуть рулон туалетной бумаги.

– Какай спокойно. Я не хочу в туалет.

Я закрыл дверь, прошёл в комнату и, не раздеваясь, в трусах и футболке нырнул в Ленкину ещё тёплую постель. Из туалета приглушённо опять донёсся звонкий смех жены. Я улыбнулся, положил руки под голову и укрылся одеялом. Постель хранила тепло и запах Ленкиного тела, мне было хорошо и уютно, глаза закрывались сами. Лена ворвалась в комнату через пять минут, я уже почти задремал.

– Саш, слушай новый анекдот… щас, страницу нечаянно закрыла, щас найду, – Лена торопясь перелистывала страницы, никак не находя то, что она хотела мне почитать.

– Ленусь, мне нужно с тобой поговорить. Иди сюда. Анекдот потом прочитаешь, вечером.

Жена вопросительно посмотрела на меня и улеглась на меня сверху под одеяло.

Я ей рассказал о картинах, о том, что вероятно Стасу нужны будут большие деньги на лечение и о предложении японца купить триптих за пятьдесят тысяч евро. Лена слушала внимательно и серьёзно, временами мой рассказ коротко прерывался нашими поцелуями. Когда я кончил, Ленкины глаза стали узкие и она стала смотреть на меня, но я знал, что она меня в этот момент не видит, она представляет себе или бедного больного Стаса, сидящего у какого-нибудь гастронома с протянутой рукой: мосье, же не манж па сис жур…, или как выглядят эти мои картины. Она пыталась представить эти картины в своём воображении.

– Саш, я хочу их посмотреть.

– Тогда быстро завтракаем и едем в бюро.

– А мне на занятия к девяти.

– Успеем. Я отвезу тебя на своей машине.

Завтрак и сборы были недолгими и минут через сорок мы были в моём кабинете.

Картины висели слева от двери моего кабинета, справа стоял мой стол и я, поднимая голову, всегда видел "просыпающуюся Лену".

Жена остановилась сначала на пороге, потом подошла близко и рассматривала минут пять, потом опять отошла и так она ходила туда-сюда минут десять. Я сидел за своим столом и ждал. Я не торопил её принять решение. Наконец она подошла ко мне сзади, обняла меня за шею и сказала: ты знаешь, что я не разбираюсь в живописи, но мне нравятся твои картины. Я на картинах сама себе нравлюсь. А как это ты рисовал, как-будто мозаика, почему я выгляжу так объёмно? Что за техника?

Я объяснил, что это "пиксельная техника", рисуется палочкой, но я рисовал жесткой кисточкой, подстриженной в виде квадрата.

А ты можешь повторить, нарисовать точно так же во второй раз?

Теоретически это возможно, у меня есть снимки этих картин. Но практически это трудно будет сделать, я не смогу вернуться еще раз к тому состоянию, в котором я был, когда тебя рисовал. Это трудно объяснить, но это целая совокупность различных факторов физического и психического состояния, это тогдашнее состояние души – мысли, эмоции – которое уже осталось в прошлом. Я могу еще раз рисовать тебя, и в том же виде, и в той же постели, но это будет другая картина, лучше или хуже – не знаю, но другая. И ты будешь уже другая, на несколько месяцев старше.

Эта последняя фраза Ленке страшно не понравилась, как будто я сказал "ты уже старуха". Она фыркнула и с недовольной мордашкой села передо мной на стол: Ну и что, что старше? Да мне еще и двадцати нет!

Лена, я тебя ещё нарисую, я тебя еще много-много раз буду рисовать, одну только тебя, больше я никого рисовать не умею – я улыбнулся – я тебя нарисую купающейся в ванне…(эта мысль пришла мне в голову только что).

Мне вдруг остро захотелось взять Ленку, сейчас, на столе. Я встал, сказал ей: "Лен, давай мы здесь, пока никого нет, мы быстро-быстро…, я закрою дверь на ключ" и пошёл закрыть дверь изнутри. Лена с готовностью начала расстёгивать замок на джинсах и пуговки на блузке, но мы не успели. У меня на столе зазвонил телефон и я вернулся, не дойдя до двери, чтобы взять снятую Леной и протянутую мне телефонную трубку. Я нажал кнопку громкоговорителя, чтобы могла слышать Лена. Ольга Александровна (это была она) сказала, что соединяет меня с Куро Ёсимото. После приветствия и длительных извинений за беспокойство японец спросил про картины и подтвердил, что готов заплатить за них пятьдесят тысяч евро. Послезавтра он с делегацией возвращается в Японию и хотел бы выяснить возможность покупки-продажи. Я вопросительно посмотрел на Лену. Ленка, всё ещё сидя на столе, невинно смотрела на меня и болтала ногами. А, сказала она, была-не была, продавай! Не будем цепляться за вещи, пусть Стас выздоравливает. Тогда я сказал Ёсимото, что он может заехать за картинами, они будут упакованы, а я подпишу документы о продаже их частным лицом. Остальное оформление Ёсимото должен взять на себя. Затем после длительно изливаемых слов благодарности и извинений за причинённые неудобства Ёсимото положил трубку.