Читать книгу Гаугразский пленник - Яна Дубинянская - Страница 1

По утрам меня будит, конечно, Воспиталька. Как всех детей.

Но вообще-то я люблю просыпаться пораньше, пока она еще спит. Я – жаворонок (кто не знает, в степной экосистеме есть такая птица). И подглядывать, как Воспиталька грузится. Иногда ее глючит, и тогда она сначала похожа на мальчишку. Роб говорит, это потому что Воспиталька еще его, для меня родители не стали инсталлировать новую, педагогические программы же очень дорогие. Адаптировали ту, что была, а она черт-те какого поколения, вот и выскакивают всякие глюки.

Роб – это мой брат. Ни у кого нет брата, а у меня есть. Только он уже очень-очень большой. И редко со мной разговаривает.

Но сегодня Воспиталька сразу загрузилась правильно. Единственное, что сначала по стене прокатились фиолетовые волны, но это ничего. Она красивая. У нее зеленые глаза, как у меня, и длинные светлые косички, какие будут у меня, когда я вырасту такая же большая. По моим расчетам, года через два. Правда, Роб говорил, что Воспиталька тоже вырастет и все равно останется старше. Жалко.

– Кто проснулся, тот встает! – закричала Воспиталька. Она всегда замечает, что я уже не сплю, как ни притворяйся.

– А потом – наоборот!!! – подхватила я, вскакивая в белых хлопьях постели.

Этот стих я сама придумала. Воспиталька говорит, что он ужас какой нелогичный.

Пока я заталкивала остатки постели в аннигилятор, включились остальные стены, медведи и ежики на них заиграли поднимальный марш, на потолке замигали разноцветные солнышки, а Гимнастиня начала показывать упражнения, сегодня совсем-совсем новые, хотя обычно, я давно заметила, она перепрограммируется заново каждые две недели. Воспиталька повторяла за ней, а я – за Воспиталькой, потому что так, как сама Гимнастиня, мне ни за что не сделать. Ну, может, потом, когда вырасту.

– А теперь – в душевую! – скомандовала Воспиталька.

В душе я сразу пресекла, что кто-то уже запускал сегодня водный режим. Роб, конечно, кому же еще, – мы с мамой и с папой знаем, как это дорого. Я собиралась переключить на ионный, честно-честно, только меню, кажется, подвисло… А что, Робу можно, а мне нельзя?!

– Юста! – укоризненно сказала Воспиталька, на минутку проявившись на двери.

– Некоторым можно, а мне нельзя? – я возмутилась, но Роба решила не выдавать. – И чего ты за мной подглядываешь?

– Ничего я не подглядываю, – обиделась она и пропала.

Я вздохнула и включила ионный душ. Хотя удовольствия с него ноль, сами знаете.

Когда вернулась в комнату, Воспиталька сказала, что мои родители сегодня очень торопились и заказали энергетические комплекты прямо в капсулу, чтобы поесть по пути на работу; а Робни отбыл с самого утра, кое-как перекусив на ходу, причем не взял связилки, заглушил маячок и даже не оставил якорных координат, чего делать никогда нельзя, – она надеется, уж я-то понимаю.

Короче, мы опять завтракаем одни – ясно. Но Воспиталька всегда объясняет подробно и не без морали, у нее такие настройки.

Я быстренько оделась. В синенький комбик, почти такой же, как старый зеленый, который позавчера аннигилировали, так жалко, – а всякие там конусильки в горошек ненавижу!!! Причесалась, вскочила на скользилку и на седьмой скорости помчалась в столовую. Если успевать на каждом повороте дотрагиваться до стены, то сбудется любое желание, какое загадаешь. Только на седьмой не очень-то дотронешься… Далька из нашей группы социализации говорит, что у нее дома на скользилке восемь скоростей. Врет, наверное.

На завтрак была овсянка, сыр, яйцо вкрутую и апельсиновый сок. Почему-то считается, что детей надо кормить натуральными продуктами, а это несправедливо, вот! Мало того, что они невкусные, их еще очень трудно есть. И долго. Воспиталька сидела напротив за виртуальным столом и тоже как бы ела, а на самом деле просто напоминала мне, как держать эти жуткие ложку и вилку, – программы же не едят. И взрослые так не едят, разве что в гостях или в ресторане. Ну и зачем, спрашивается?!..

– Ты долго еще? Допивай сок, Лекторина ждать не будет!

– Я больше не хочу.

– Юста!..

Нет, сок – он ничего. Но попробовала б она сама доесть эту кашу! А суп, который дают на обед, еще хуже. Он вообще никогда не кончается, сколько ложек ни набирай. Правда-правда! Когда я вырасту, то добьюсь через Глобальный парламент, чтобы первое для детей отменили. Как вопиющее нарушение прав человека.

Я запрокинула голову, перевернув стакан так, что его край уперся мне между бровями и последние капли стекли в рот. Поставила обратно и уже прыгнула на скользилку, но тут Воспиталька напомнила про убрать со стола. Как будто я не знаю, что за Робом, не говоря уже о маме и папе, убирает встроенный аннигилятор. Ну да ладно, мне не тяжело. Только Лекторина и вправду не будет ждать.

Когда я примчалась в учебную комнату, Лекторина, конечно, уже загрузилась и как раз говорила, какие сегодня будут часы: астрофизика и генетика. Генетику я люблю, а астрофизику не очень, жалко, что она вначале. Далька рассказывала, будто у нее дома можно перепрограммировать Лекторину на какой угодно час, но это уж точно неправда. Лекторина для всех детей одна.

Я села за парту, включила персональчик и приготовилась учиться. Рядом с Лекториной, на соседней стене, расположилась Воспиталька. И навострилась смотреть, не вздумаю ли я потихоньку запустить рисовалку, бродилку или, скажем, «Атаку гаугразских смертовиков», – Лекторине же за всеми не уследить, у нее и опции такой нет.

Роб как-то сказал по секрету, что учебная и педагогическая программы легко входят в конфликт, надо только чуть-чуть сбить настройки, и Воспиталька зависнет. Но я ни разу не пробовала. Во-первых, так нельзя. А во-вторых, Воспиталька же объясняет мне, если что-то непонятно. Конечно, Лекторина в конце каждого часа отвечает на вопросы, но только на те, которые предусмотрены в ее оперативном банке. Моих там почему-то никогда нет, и она делает вид, что я ничего не спрашивала, даже обидно. Воспиталька тоже не все знает, но хотя бы старается.

А в «смертовиков» я и не играю совсем. Это Роб поставил. И оно само запустилось.

Страшное бородатое лицо, зачем-то перечеркнутое поперек носа темно-зеленой полосой. Из-за плеча выглядывает толстенное дуло какого-то древнего оружия. А сзади – жуткие, острые, рвущие монитор неровными зигзагами, словно зубы дракона…

Горы.

* * *

– А у меня кое-что есть, – шепнула Далька.

– Покажи.

Далька нагнулась над своим вместителем и почти набрала код, но тут к нам подбежали мальчишки. Много, целых трое. Звать нас к себе в игру. Знаем мы их игры!

С мальчишками вообще лучше не водиться. Они глупые. Вот попробуйте поговорить с ними о чем-нибудь серьезном! – они же ничегошеньки не знают. Вместо того, чтоб учиться, только и думают, наверное, как бы грамотнее подвесить своего Воспитальку и целый час гонять стрелялки под носом у Лекторины. Все остальное мальчишкам неинтересно – ну, кроме еще гонок на скользилках и всякой тупой беготни с воплями. Мальчишки плохо социализируются, потому что у них естественная агрессия пересиливает творческое начало. Допустим, они не виноваты в своей физиологии, но нам, девочкам, от этого не легче.

Кстати, именно потому нам и приходится все-таки играть с ними. Иначе Наставница выставит всей группе низкий балл по коллективной социализации. Далька вздохнула и закодировала вместитель обратно.

– Мы с Пончем будем отряд, – как всегда, начал распоряжаться конопатый Винс. – Фаради будет смертовик, и Далька смертовик. А Юська – принцесса.

– Почему это Юська – принцесса? – обиделась Далька.

Я заметила, что Винсу очень не хочется объяснять. Щеки, уши и даже лоб у него вспыхнули так, что волосы и брови стали казаться совсем белыми. И, конечно, поддержала ее:

– Да, почему я? Принцесса всю игру так и сидит в горах. Это неинтересно.

Винс часто-часто захлопал ресницами, тоже абсолютно белыми. Не ожидал.

– Тогда ты тоже смертовик, да, Юсь? – спросил с надеждой.

– Ты сдурел? Разве я похожа на смертовика?

Рядом с нами мгновенно – она никогда не подвисает – проявилась Наставница:

– Юста, что это за слово – «сдурел»? Извинись и больше так не говори. А ты, Винсант, по-моему, придумал не очень хорошую игру. В следующий раз, прежде чем звать друзей, пофантазируй получше, хорошо? А сейчас… – ее голос сделался звучным и разнесся на всю группу: – Все ко мне! Играем в «Море волнуется»!

Кто не знает, это такая игра для развития творческих способностей. Если честно, я ее не очень люблю, потому как считаю, что они, способности, у меня и так есть, а кричать что-то хором довольно глупо. Кроме того, «море волнуется» – это, сказала бы моя Воспиталька, ужас как нелогично. Море не может волноваться, оно не человек и не личностная программа, а всего лишь экосистема, лишенная интеллекта. У дельфинов он, может быть, и есть – но не у всей же системы сразу.

– Море волнуется раз!

Иногда я говорю «мама волнуется», что больше похоже на правду. Только надо чуть-чуть понизить голос – и Наставница ничего не заметит, она же слышит сразу всех, орущих глупости во всю глотку. Группа социализации, между прочим, – малая модель Глобального социума. А социум тоже экосистема, и ему интеллект опять-таки не положен. Хотя все по отдельности мы умные. Ну, кроме мальчишек.

– Море волнуется два!

Я, конечно, не сама все это придумала. Про малую модель и про экосистему говорила Лекторина на часах социологии и физической географии. А я только чуточку досочинила. И никому-никому не рассказывала, даже Дальке.

Только Робу, – но он, по-моему, все равно не слушал. Он вообще редко слушает, что я ему говорю. Он уже очень большой.

– Море волнуется три – фигура дракона замри! Фигура готова?

– Да!!!

– Хозяин дома?

– Да!!!

… После коллективной игры Наставница разрешает нам группироваться по интересам. Причем по обоюдным, так что конопатому Винсу я сделала ручкой. Показала бы язык, но за дразнилки Наставница снижает индивидуальный балл. А мне его сегодня и так уже снизили, и тоже из-за этого мальчишки. Ну кто, скажите, станет с ними водиться?!

Мы с Далькой устроились подальше, в самом углу, и она раскрыла вместитель. Засунула в него руку и шарила так долго, словно внутри была дыра в пятое измерение. Это чтобы мне стало совсем невтерпеж и я сама попросила ее поскорее показать, что там у нее.

Но я выдержала, промолчала. И Далька, наконец, достала:

– Вот!.. знаешь, что это такое?

Ну, а я-то думала…

– Знаю. Книга. У нас дома есть, только мама не позволяет трогать, потому что они анти… ак-ти-вари…

– Антиквариат, – запросто выговорила Далька. – Сама ты книга, Юська. Это альбом. Аль-бом!

Я протянула руку, но Далька отодвинулась, пристроила у себя на коленях и сама раскрыла… ну конечно, книгу, и нечего выдумывать. Альбомы у нас тоже есть: там внутри мутная пленка, из-под которой просвечивают эти, как их… фотки. Ну, цифроснимки, но очень тусклые и на бумаге. А тут – просто книжка с картинками.

– В альбомах фотки, – объяснила я.

– Так вот же фотки! Только не людей, а достопримечательностей. Это туристический альбом.

Далька знает кучу непонятных слов. Но я сделала вид, будто тоже их знаю, – спрошу потом у Воспитальки, а лучше у Роба. И с сомнением покосилась на раскрытую страницу:

– Если это не книга, почему там написано?

– Там написаны всякие глупости. Чтобы закрыть место под фотками. Вот возьми сама и почитай!

Она рассталась, наконец, со своим сокровищем и передала его мне в руки. Бумага была толстая и гладкая на ощупь, и картинка на ней, еще тусклее, чем обычные фотки, отсвечивала на сгибе, и ее было трудно рассмотреть как следует. Под ней и вправду оставалось много места, заполненного буквами. Я повернула альбом вертикально, чтобы можно было прочесть:

– «Миллионы трудящихся ежегодно поправляют здоровье в санаториях и пансионатах этого прекрасного уголка нашей Родины. Горный воздух, морские купания и свежие фрукты надолго останутся в вашей памяти». Глупости, – согласилась я. – Ну и зачем он нужен?

– Ты не понимаешь, Юська, – важно сказала Далька. – Это не просто антиквариат. Это раритет.

– Чего? – я забыла притвориться, будто все знаю, потому что как раз рассматривала картинку. На фотку она совсем не была похожа – во всяком случае, листья у деревьев точно подрисовывали. Из растений я узнала пальму, кипарис, магнолию и ленкоранскую акацию – экоботаника вообще мой любимый час. Среди зелени торчали несколько белых блоков. А за ними…

– Сюда смотри, – ткнула пальцем Далька.

Я пожала плечами:

– Ну, горы. Альпийская экосистема.

– Сама ты…

Она запнулась, потому что на стене проявилась было Наставница, но, раз конфликтная ситуация не получила развития, тут же пропала, чтобы не разрушать нашу индивидуальную коммуникацию. И Далька зашептала мне в самое ухо:

– Это Гауграз!!!

И в доказательство захлопнула альбом, показав обложку: «ГАУГРАЗ. Памятные места и здравницы». Ну надо же!!!..

– Что там у вас? – спросил Винс.

Я и не заметила, как он подошел. И как Далькин альбом успел моментально нырнуть во вместитель, тоже не заметила.

– Ничего, – каменно сказала Далька. – А ты что хотел?

– Ничего, – растерянно повторил за ней Винс. – Просто… Юсь, там за тобой мама прилетела.

* * *

– …не самый высокий балл. Но беспроблемных детей не бывает, госпожа Калан. На что советую вам обратить внимание в первую очередь: Юста с трудом выстраивает широкую сеть коммуникаций в группе, предпочитая образовывать обособленную диаду с Далией Седвер. Такой тип социального поведения считается вариантом нормы, но все же присмотритесь пристальнее, в дальнейшем это может негативно повлиять на интеграцию личности в Глобальный социум. Кроме того, я заметила в вашей дочери некоторые проявления гендерной нетерпимости. Не хочу показаться бестактной, госпожа Калан, однако причины этого скорее всего кроются в ваших взаимоотношениях с мужем…

Мама улыбнулась. С того места, где я стояла, притаившись за дверью, монитор отсвечивал, и мне совсем не было видно Наставницу. Казалось, что мама слушает, кивает и улыбается прямо в стену. А может, и не слушает вовсе, а просто улыбается и кивает, чтобы Наставнице не было обидно. Она ведь каждый раз жалуется маме на одно и то же – как я дружу с Далькой и не вожусь с мальчишками. Тоже мне, проблемный ребенок!..

– …вот и все мои рекомендации. Сейчас я позову Юсту.

Тут мне, конечно, надо было быстренько вернуться в группу, чтоб Наставница могла меня оттуда позвать. Но мама стояла так близко, такая красивая, улыбающаяся, самая-самая лучшая, моя!.. что я не выдержала и бросилась ей на шею.

– Юсик, – засмеялась мама где-то возле моего уха, – ты тяжелая. Слезь.

Я сползла вниз и обхватила ее обеими руками, уткнувшись лицом в живот. От мягкой шершавой конусили очень вкусно пахло. Мамой.

На секундочку глянула через плечо: Наставница все еще была на стене и, кажется, хотела сделать мне замечание и пригрозить снизить балл, – но при маме уже не могла, у нее такие настройки. И только сказала:

– До свидания, Юста. Всего вам доброго, госпожа Калан.

– До свидания! – ответили мы с мамой.

…Капсула неслась по городскому тоннелю. За ее прозрачными стенками мелькали жилые блоки: некоторые серебристо-серые, некоторые белые или золотые, но большинство все-таки с виртуальными картинами разных экосистем, цифроснимками животных и людей или просто разноцветными узорами. Если загадать число и отсчитывать блоки, то по тому, какого он будет цвета, можно узнать судьбу. Но когда капсула летит на полной скорости, все время сбиваешься со счета.

Роб говорит, что картины на блоках было бы очень смешно посмотреть, стоя на месте: они же страшно растянуты в расчете на скорость капсул. Только на каком, спрашивается, месте? В тоннелях стоять негде, да и вообще нельзя, там же выкачан воздух, чтобы не было трения.

Я тесно-тесно прижалась к маме. Так хорошо… Мама сегодня забрала меня раньше всех в группе. Забрала сама, а не прислала, как обычно, запрограммированную капсулу с автономной Воспиталькой. Теплая мамина рука обнимала меня за плечо, и хотелось, чтобы так было всегда-всегда…

Но когда очень хорошо, почему-то хочется, чтобы стало еще лучше. Я подняла голову и попросила:

– Мам, а давай поднимемся на верхний уровень!

– Давай.

А в прошлый раз мама отказалась. Лишний перерасход энергии и времени, потом ведь все равно спускаться. Центр социализации расположен на четвертом уровне города, а блок, где мы живем, – на пятом, поэтому наша капсула запрограммирована на срединную сеть тоннелей. По верхнему мы катаемся только по выходным, и то если у мамы и папы совпадают планы, про Роба я уже молчу. Но по выходным наверху столько капсул, что неба за ними почти не видно.

Мама пробежалась пальцами по клавиатуре, вводя новую программу. Перед этим, конечно, убрала руку с моего плеча. Жалко.

Капсула чуть замедлила ход, выискивая ближайший сквозной шурф. Я зажмурилась. Не потому что боюсь, хотя от взлета вертикально вверх становится холодно внутри и перехватывает дыхание; страшнее только спуск вертикально вниз. Но я не боюсь, честно-честно! Просто очень здорово вот так зажмуриться, – а потом, уже на самом верху, открыть глаза и…

Увидеть небо.

Огромное-преогромное, ярко-синее в белых узорах облаков… Небо!!!

– Ну как, Юська? – мама запрокинула голову, и ее золотисто-сверкающие волосы щекотали мое лицо, тоже задранное вверх так, что болела шея. – Нравится?!..

Облака чуть-чуть колебались от двойного преломления света через крышу капсулы и стеклопластиковый купол над городом. Но синева была настолько ослепительная, что я ну никак не могла поверить, что между нами есть хоть какая-то преграда.

Между мной – и небом.

Капсула разогналась и теперь летела с еще большей скоростью, чем разрешено на внутренних уровнях. А навстречу неслись облака. Интересно, на что они похожи, если посмотреть на них с места? Такое место наверняка должно где-то быть…

И вдруг мы мгновенно – я даже зажмуриться не успела – ухнули вниз.

Снова понеслись по тоннелю навстречу разноцветным и серебристым блокам. Но пересчитывать их почему-то уже было совсем неинтересно.

Зато мама снова обняла меня за плечи:

– Как твои дела, Юсик? Что вы сегодня делали в группе?

– Играли в «море волнуется». А Далька, мам, ты представляешь, принесла альбом! Только не с фотками, а…

– «Море волнуется»? – переспросила мама.

… И я поняла, что дальше она не слушала. Взрослые вообще редко слушают, когда им что-то рассказываешь. Даже мама – а про остальных не стоит и говорить. Не понимаю только, зачем спрашивать, если ответ ну ни капельки не интересен?…

– У меня для тебя сюрприз, – шепнула она. – Для нас всех. Сказать сейчас или когда придут папа с Робом?

Я сразу же перестала обижаться:

– Конечно, сейчас!

Ясно же, что если дожидаться папу и Роба, да еще их обоих одновременно, то это будет недели через две, не раньше.

– Ну, слушай. У нас на работе сегодня проводили ежегодную лото-выборку по экодосугу… то есть, Юська, как бы тебе объяснить, такое распределение методом генерации случайных чисел… В общем, мы едем на море!!!

* * *

Мне снилось море.

Как в учебном цифроклипе по экобиологии: планктон питается простейшими, сельдь – планктоном, кашалот – сельдью, косатка – кашалотом… Сама косатка, наверное, невкусная. Пищевая цепь извивается в прозрачной воде, а мне тоже хочется есть, потому что на ужин сегодня была самая противная вещь на свете – овощной холодец, скользкий и дрожащий. И я сказала маме с Воспиталькой, что наелась в группе, по самую шею. Хотя, если по-правде, там давали один йогурт с этими… моллюсками… то есть мюслями… может, взять да и поймать косатку за хвост?…

Я проснулась. До того голодная, что сама себе казалась пустой изнутри.

Было темно. Только чуть-чуть отсвечивали стены в ночном эконом-режиме. На ночь в доме отключаются все программы, и даже дверные створки приходится раздвигать руками. Не говоря уже о том, что не работают скользилки.

Зато Воспиталька спит и не подглядывает. И можно потихонечку взять на кухне настоящей взрослой еды.

Идти по коридору своими ногами долго. К тому же я сначала ошиблась поворотом и попала не на кухню, а в спортивную комнату, где с потолка свешиваются канаты, провисает из угла в угол пластиковая лестница-рукоход и полным-полно всяких тренажеров. Три раза в неделю мы занимаемся тут с Гимнастиней. А Роб торчит здесь по нескольку часов каждый день. Он у нас качается. Если по-нормальному, наращивает мышечную массу. Хотя он и так ужас какой большой.

В темноте спортивная комната казалась жуткой. Наверное, из-за рукохода, перекладинки которого чуть поблескивали, отражая мерцание стен. Будто огромная-преогромная улыбка чудовища.

Наконец, я добралась до кухни. Контейнер с едой оказался закодирован, и чтобы его открыть, надо было запускать всю кухонную программу. Я уже решила, что так и останусь голодная до утра – до овсянки!!! – когда заметила наверху, на крышке контейнера, несколько незапечатанных комплектов. Придвинула табуретку, залезла, встала на цыпочки, дотянулась. Ура-а-а-а!!!..

Взяла первый попавшийся, отлепила соломинку и сунула в рот. Вкуснотища!

Перекатывая на языке вкуснющую тающую массу, я пошла обратно. Пожалела, что не захватила еще один, про запас. Они же там, наверное, все разные!..

И тут услышала голос. Мамин. Приглушенный, из-за стены:

– … просто я была уверена, что если пишут «семейная пропозиция»…

– Удивляюсь тебе, – там же, за стеной, ответил ей папа. – Не в первый же раз. Пора бы запомнить, что любое предложение «для всей семьи» – это на троих. Рассчитывают на нормальных людей.

Я собиралась идти дальше: ни с того ни с сего сильно захотелось спать. Но тут мама снова заговорила, и я осталась на месте, потому что услышала свое имя:

– Я уже сказала Юсте.

Папа звучно зевнул – наверное, его тоже тянуло в сон:

– Ну и замечательно. Свозим Юську на море. Робни ведь у нас купался… подожди, в каком это году мы тогда выиграли?… Такой же где-то был, как она сейчас.

– Чуть постарше. Уже шесть исполнилось, я точно помню… Но, Эдвар, так нельзя.

– Почему это? – он опять зевнул, еще громче.

– Мы не можем улететь и оставить Роба здесь одного…

– Глупости. Здоровый взрослый парень. Ему же на днях восемнадцать стукнет.

– …в его день рождения. Так нельзя, пойми!

– Расслабься, Андрэ. Наоборот: пацан первый раз в жизни отметит день рождения так, как сам считает нужным. Пригласит кого захочет, замутит вечеринку хоть до утра… может быть, уговорит наконец свою девушку – вдруг она из тех, кто на дух не переносит блок-свидалок?…

– У Роба нет девушки.

– Думаешь, он все тебе рассказывает?

Папа засмеялся. Подслушивать за дверью нехорошо! – подумалось мне почему-то голосом Воспитальки. Еда в комплекте закончилась, и я облизнула соломинку. Жалко, такая вкуснятина… хотя есть больше не хотелось. И спать тоже.

– Он ничего не рассказывает, – очень серьезно сказала мама. – Поэтому я и беспокоюсь. У него сейчас тяжелый период, Эдвар. В этом возрасте у многих бывает, особенно у мальчишек… Психический надлом, даже кризис. Робни все держит в себе, но это еще хуже. Я скачала индивидуальную консультацию Психолога. Главная рекомендация – уделять ребенку как можно больше внимания, ни в коем случае не оставлять один на один с его проблемами. Иначе могут быть любые… последствия.

– Перестань. Давай спать.

– У Роба очень ранимая психика. Вспомни, как болезненно он воспринял рождение Юсты…

– Я думаю! А как я воспринял, ты хоть помнишь?! Но ты ж у нас сумасшедшая, Андрэ, если на чем зациклишься, тебя не переубедить. Ну ладно, ладно… хорошая получилась девчонка…

– Послушай, Эдвар, я тут подумала… только не обижайся. Может, я полечу сама с детьми?

– И выдашь Робни за своего мужа? Не смеши меня. Там с этим строго.

– Если б я не сказала Юське… Отдохнули бы втроем, как тогда. Ты, я и Роб. А она бы и не заметила, в этом возрасте дети легко…

Дальше я ничего не слышала. Бежала по коридору, и пружинистое скользильное покрытие на полу глушило звук отчаянного топота босых ног.

А слезы текли бесшумно.

* * *

– Какое оно?

Роб начал медленно подниматься с корточек, штанга на его плечах то и дело кренилась в сторону. Лицо Роба покраснело и перекосилось, как будто он только что съел что-то очень-очень невкусное. Колени задрожали, и в этот момент штанга легко подскочила вверх, подхваченная с двух сторон программными зажимами.

– Юська, уйди! – злобно выкрикнул он, выползая из-под тренажера. – Что какое?

– Море.

– Обыкновенное. Ты что, цифрофильмов не видела? В виртуалки не игралась?!

Слезы больно ущипнули глаза, но я твердо решила не обижаться, что бы Роб ни сказал. Если обижусь – то, что я задумала, не выйдет.

– Игралась. Но ты же летал туда по-настоящему! Расскажи, Роб…

– Отстань. Я тогда был маленький, ничего не помню.

– А вот и неправда! Не маленький. Тебе целых шесть лет было.

Он снова подлез под штангу, поудобнее пристраивая на плечах пластиковый гриф. Но вдруг передумал и вылез обратно. Сел прямо на пол, прислонившись спиной к основанию тренажера.

– Как это ты подсчитала?

Я присела перед ним на корточки и снова попросила:

– Расскажи!

Роб улыбнулся и покачал головой:

– Я правда не очень-то запомнил, Юс. Было здорово. Потом я все время просил родителей полететь еще, а они покупали мне всякие морские виртуалки. В результате я совсем запутался, что помню про настоящее море, а что – из тех игрушек. И обижался, маленький был… то есть не очень большой.

– Ты и сейчас хочешь полететь, да? – спросила я почти шепотом.

– Хочу… То есть, ну тебя, Юська. Ресурсы экодосуга в мире ограничены, ты же знаешь. Некоторым за всю жизнь так ни разу и не выпадает выигрыш. Если на море будут летать все, кому не лень, от него скоро вообще ничего не останется. Случится экологическая катастрофа, понимаешь?

Тут я вспомнила про «миллионы трудящихся». Совсем некстати вспомнила, и нечего было отвлекаться на пустяки, – но я же ужас какая любопытная. А Роб знает почти все на свете. И спросила:

– А что, на Гаугразе тоже есть море?

– На Гаугразе?!

Лицо Роба изменилось. Так резко и сильно, что я даже испугалась. Стало злым и как будто закрытым изнутри на замок:

– Кто это тебе сказал?

– Никто, – растерялась я. – В Далькиной книге было… то есть в альбоме… «морские купания надолго останутся в вашей памяти»… Вранье, да?

– Какое там море, – сквозь зубы бросил Роб. – Они же в нем свои самострелы моют.

– Кто, смертовики?

Роб не ответил. Вскочил на ноги – одним пружинистым прыжком. Отошел в сторону, упал навзничь на длинный наклонный тренажер, схватился за поручни и начал быстро-быстро отжиматься на руках. Я насчитала двенадцать раз. Потом тренажер вскинулся вертикально, освобождаясь от Роба. Наверное, медицинская программа засекла что-то не то с его сердцем или дыханием.

Он ругнулся, шагнул назад. И, конечно, споткнулся об меня.

– Ты еще здесь? Ну чего ты все время путаешься под ногами?!..

Я отступила. Не обижаться!.. Вот сейчас подожду, пока слезы затекут обратно в глаза, и скажу Робу, что я решила. Не лететь ни на какое море. Зачем оно мне нужно, если мама и папа не очень-то хотят меня брать? И потом, я же маленькая, все равно ничего не запомню. Лучше когда-нибудь еще… когда вырасту… когда сама выиграю в эту, как ее… лото-выборку…

Пусть летит Роб.

Прикрыла глаза. Сглотнула. И сказала – совсем другое:

– Слышишь, Роб… А ты правда болезненно воспринял мое… ну, когда я родилась?

– Чего?…

Он стоял и смотрел на меня сверху вниз, большущий, аж становилось боязно. И как я могла такое спросить? Роб теперь вообще никогда-никогда не станет разговаривать со мной…

И вдруг его губы дернулись. Растянулись, будто кто-то растаскивал уголки рта в разные стороны, – в широкую-преширокую улыбку:

– Глупая ты, Юська… Да я такой гордый ходил. Ни у кого нет сестры, а у меня – есть. Всем рассказывал, как буду тебя защищать. Только ж на тебя не нападал никто…

Засмеялся.

И я засмеялась вместе с ним. А потом подпрыгнула, схватилась за перекладину рукохода, повисла на одной руке, подтянулась, перехватила другую перекладину и, ни разу не останавливаясь, прошла всю лестницу от начала до конца. И обратно.

– Класс! – по-правде восхитился Роб. – Слушай, Юс, это супер, что ты летишь с родителями на море. Ты не представляешь, как там здорово. Будешь посылать мне цифроснимки, хорошо? И письма.

Я серьезно кивнула:

– И ты мне тоже. Договорились?

* * *

Сначала мы долго-долго летели в непрозрачной капсуле. Высадились в каком-то блоке с морскими виртуальными картинами на стенах – Далька говорит, у нее дома тоже такие, так что ничего особенного. Потом по одному проходили медицинское обследование и санитарную обработку, а за ней – инструктаж: отдельно родители и отдельно я. Инструкционная программа – не то Лекторина, не то Наставница, – целый час рассказывала, как нужно вести себя в экосистеме, и проверяла по виртуалке мои плавательные навыки. Затем нам вернули наши вещи. И пригласили в капсулу – на этот раз нормальную, с прозрачными стенками.

Папа говорил, что вот, уже можно разглядеть!.. уже хорошо видно!.. море!!! Мама смеялась и вскрикивала, как совсем маленькая девочка. А я…

Я зажмурилась. Крепко-крепко. И, как ни хотелось, не разжимала веки до тех пор, пока мы не вышли из капсулы. Под ногами было мягко, мягче, чем на скользильном покрытии. А воздух, вы представляете, он двигался!!! – и тут же бросил мне волосы прямо в лицо, защекотав щеки. От него вкусно-превкусно пахло. Морем.

…И я открыла глаза.

Море волновалось!

* * *

Рыбка лежала на круглом камне. Вокруг шевелились водоросли.

Я подкралась еще ближе. Ловить морских обитателей, конечно, нельзя, – но это же не по-настоящему, она все равно успеет уплыть. А интересно. Опустила в воду ладонь, сложенную лодочкой, – рыбка шевельнула хвостиком, но осталась на месте, – и резко опустила руку прямо на камень. Поскользнулась, забарахталась лицом в воду, взмутила со дна песок вперемешку с пузырьками воздуха, подняла маленькие волны.

Через минуту море опять стало гладким и прозрачным, словно стенка капсулы. Водоросли чуть колыхались, обнимая круглый камень. Только уже без рыбки.

– Юста! – крикнула с берега мама. – Вылезай, кому говорят!!!

Она звала меня то ли в пятый, то ли в шестой раз. Я поплескалась еще немножко и вылезла. Сразу стало холодно, хотя солнце светило ярко-ярко, поднявшись почти над самой головой.

– Завернись, – мама набросила на меня большое полотенце. – Губы уже синие. Вот заболеешь, и нам придется тут же улетать.

– Думаешь, если нет Воспитальки, то не надо слушаться? – поддержал ее папа.

Ну уж он-то мог бы и помолчать. Сам пошел купаться намного раньше меня, а вышел из воды только что. С его волос еще скатывались капли, падая прямо на раскрытую книжку, страницы которой трепал ветер.

Мама перехватила мой взгляд:

– Эдвар, ну как можно? Это же кни-га!

– Расслабься, Андрэ… – страница опять перелистнулась, и папа беззвучно ругнулся. – Нам же говорили в библиотеке на Базе, что это бульварное чтиво, культурной ценности не представляющее, – он нашел, наконец, нужное место и заложил книжку пальцем. – Чертова бумага… Кстати, правда редкая чепуха.

– Что ж ты тогда читаешь?

Папа пожал плечами.

Я его понимала: если постоянно купаться, то синеют губы. А больше на море делать нечего. Мой персональчик и тот пришлось оставить в Базовом блоке, а родители уже были в курсе, что на экодосуг нельзя брать с собой никаких электронных устройств – чтобы не сбивать естественный баланс природных биополей. Даже цифроснимки для Роба я делала издалека, через прозрачную стенку Базы.

Кстати: я посмотрела на солнце. Оно стояло уже совсем высоко: еще чуть-чуть, и мы будем уходить, потому что в часы прямых солнечных лучей и, соответственно, максимальной радиации загорать нельзя. И мы с мамой и папой идем обедать. А после обеда может прийти письмо от Роба.

Я согрелась и сняла полотенце. Но тепло мне было всего несколько минут, а потом сразу же – жарко-прежарко. Точно, сейчас начнем собираться.

– Собираемся, – сказала мама, взглянув в небо.

Я вскочила:

– Только я еще разочек окунусь, хорошо, мам?

– Юська!..

Но я, конечно, уже бежала к морю. На полпути услышала за спиной возню и вскрики, обернулась через плечо. Засмеялась и припустила быстрее. Но папа все равно догнал меня и плюхнулся в воду на секунду раньше. С хохочущей и негодующей мамой на руках.

…Перед обедом я заскочила в Информационный центр, но письма от Роба еще не было. Ясно, они же всегда загружают почтовую программу позже, да и пишет он мне не каждый день… но ведь могло уже и прийти! Жалко.

А зато кормят здесь нормальной взрослой едой. Вкусной и удобной.

* * *

«Моя маленькая сестренка!

(на «маленькую» не обижаешься?)

Спасибо за твою поздравилку, очень смешная. День рождения я отпраздновал хорошо. Сначала мы с Понти и Кором (ты их не знаешь) зависали в одном клубе с хорошей виртуалкой и выпивкой (про выпивку родителям не рассказывай, договор?). Потом вернулся домой, выжал штангу десять по восемьдесят, и больше бы выжал, но она почему-то заблокировалась (не иначе, из-за алкоголя в крови). Погонял новую игрушку, которую Кор подарил. (Приглашать пацанов домой не стал, а то потом такой свинюшник, что аннигилятор глючит). Заглянул в почту, а тут как раз твоя поздравилка. Спасибо, Юс (еще раз).

Смотрел новости. Ты знаешь, вчера на гаугразской границе двоих наших убили. Из отряда. И еще одного увели в горы, а через двенадцать часов его маячок перестал ловиться (может, просто маячок сломали)…

В общем, Юська, я теперь взрослый. Могу посещать блок-свидалки (было бы с кем). Могу загреметь на полный срок в исправилку (было бы за что). Могу даже баллотироваться в Глобальный парламент. А еще…»

Читать с бумаги ужас как неудобно. Но в Информационном центре только так и выдают письма, в распечатках. В принципе, я уже привыкла. Единственное, когда ветер загибает листок, потом очень трудно найти нужное место.

«…поймешь, что настоящий мужчина…»

Нет, не здесь, выше. Я взялась пальцами левой руки за верхний край листка, а нижний попробовала прижать коленками. Папа советовал читать распечатки горизонтально, но это вообще получается какое-то извращение. Если б не ветер…

К тому же в письмах Роба то и дело попадаются секреты от родителей, а значит, я не могу допустить, чтобы текст прочел кто-нибудь кроме меня. Вот и ухожу с бумажкой к самой кромке моря, а тут ветер, кажется, дует еще сильнее…

«…Гауграз…»

Ну где же оно?!.. «…в Глобальный парламент…» Ура, нашла!..

И в этот момент письмо, как живое, вырвалось у меня из рук.

Кажется, я вскрикнула – перед тем, как броситься в море с вытянутой вперед рукой, почти как тогда, когда ловила рыбку. Кажется, мама кричала что-то о загрязнении экосистемы и штрафных санкциях. А папа – это уже не кажется, а точно, – плыл впереди, сразу же обогнав меня, но тоже никак не доставая до бумажки, белевшей вдали, словно по воде распласталась усталая птица чайка. Так странно: волны ведь бежали нам навстречу, наплескиваясь на берег, – а письмо уносилось все дальше и дальше в море…

– Юська, вернись!!! – долетел отчаянный мамин голос.

Я уже не видела письма, как ни вытягивала шею над волнами. И повернула назад.

Папа вылез на берег минут через десять и сразу же зачем-то взял в руки свою истрепанную книжку. Потом сам себе удивился и сунул ее во вместитель.

– Утонуло, – кратко сказал он.

– Жаль, – мама набросила на него полотенце. – Бумага может не распадаться на составляющие элементы десятки лет. Если на Базе узнают, как мы варварски относимся к природе… Что в нем хоть было, Юсик? Как там твой брат? Нам с папой он почему-то еще ни разу не написал.

Я смотрела на море – оно опять волновалось: раз, два, три… Над белыми верхушками волн то там, то здесь зависала птица чайка.

Буркнула, не оборачиваясь:

– Я же не успела дочитать.

… Когда мы пришли в Базовый блок, я тут же побежала в Центр попросить, чтобы мне сделали новую распечатку. Но оказалось, что востребованные письма они тут же удаляют.

Потом мы поужинали, погуляли перед сном по побережью, а когда вернулись в блок, родители почему-то предложили мне поиграть в виртуалку, хотя обычно мама сразу отправляет меня спать. А спать и вправду уже хотелось, глаза сами собой закрывались, и, поиграв самую чуточку, я выключила персональчик и легла. И слышала, как мама с папой о чем-то разговаривают в своей спальне, и спорят, и никак не согласятся друг с другом… но слов было не разобрать, а вставать и специально подслушивать я, конечно же, не стала.

А утром мама сказала, что мы улетаем. Прямо сейчас, не дожидаясь завтрака.

* * *

– Лекторина ждать не будет, – сказала Воспиталька.

– А меня и не надо ждать. Я не пойду.

Повисла на одной руке на перекладине лестницы. Попробовала перехватить другой рукой, но соскользнула и спрыгнула на пол.

– Юста, – голос Воспитальки звучал так, будто она все понимала. – Нельзя же так.

Я пожала плечами. Все можно. Если Робу, то и мне тоже.

– Он вернется, – выговорила она совсем тихо.

Они все это твердили, каждый день, каждую минуту. Мама – сквозь слезы. Папа – с какой-то ненастоящей усмешкой и совсем уж ненастоящей угрозой в голосе. Психологиня, которую скачали за большие деньги специально для меня, чтобы смягчить последствия стресса, аккуратно нанизала на ниточку аргументы, привела статистические данные и даже подсчитала вместе со мной объективную вероятность: девяносто шесть и семь десятых процента, – вернется. Вернется-вернется! – заявила Далька с таким видом, словно именно ей это и решать… Они не понимают. Никто.

Что от их убежденности, веры и оптимизма не зависит ни-че-го.

То письмо Роб, как оказалось, отправил уже из Распределительного пункта. Потому мы и опоздали. Никак не могли успеть: он просчитал все заранее. Значит, не надеялся, что я не выдам его, не покажу родителям письма…

Но это уже неважно.

– Вернется, – повторила Воспиталька. – Только первый отпуск дают через два месяца. Если ты так и не будешь ходить на часы, то станешь глупая и необразованная, как… как дикая гаугразка.

Я засмеялась – звонко и, наверное, страшно. Подпрыгнула, повисла на рукоходе и начала раскачиваться: туда-сюда, туда-сюда, туда-сю…

И расплакалась. Первый раз за все время.