Обыденные вещи. Сто тысяч воскресений

Оглавление

Яна Вишнякова. Обыденные вещи. Сто тысяч воскресений

Об авторе

2014

Ты ёлку нарядишь

2015

Мне говорят: ты, говорят, потерпи

Альдонса стареет, дурнеет, толстеет

Маркес

Чем отражаться в сотнях чужих глаз

Я хочу жить у моря, в краю зимних снов

2016

Дождь шумит не снаружи, а где-то внутри

Забрасываю удочку в себя

Последний предутренний сон промок

Господи, разбиваюсь о твои рифы своих разочарований

Я увеличилась во внутреннем объёме

Пока утро ещё жемчужно-розово

Снег

Принять январь как дар, как приговор, как данность

Свет, обретший плотность, – это снег

Как будто и правда движимы радостью

Когда-нибудь, когда у тебя будет больше времени

2017

Так любишь иногда обыденные вещи —

Сидит и шепчет: «Ну давай же, девочка, напиши

I

Выходишь в весну и становишься ею,

II

Ты видишь, света так надёжно много

Там, где лето берёт и начало, и свет

Чуть обречённей, чем я после встречи с тобой

…здесь влажность такова, что никогда

Истолковав потерю как освобожденье

2018

Слова все кончились. Мы выбились из сил

Сон о тебе досмотреть до конца

Всякое прикосновение оборачивается исчезновением

Тем чудом претворения в слова

2019

Всё часто сводится к тому

От холода сводит спину

I

Ход дней осенних, дыма над водой

II

Неспешный быт, переходящий в бытие

Очнуться б от этого бреда

2020

Человек исчез средь бела дня

Бродскому

В прохладную постель

Мы уравновесились в несчастьях

I

Дни полнятся до странности ничем

II

Привыкнуть жить, не продлевая мысли

Набоков

Стакан стал горсточкой стекла

Запретный плод, как видно, не дозрел

Жить глупо, неправильно, с болью в виске

Предметы проявляют естество

Вдоль берега – песчаных замков ряд

I

Подозревая мир в исчезновении

II

…а осень всех еще не устрашила

Холод запивать холодным брютом —

Серебристой рыбьей чешуёй

Пережившему зиму будет дарован свет

Припомнить пару фраз для выживанья

И видно, ты сошёл с ума

Увидеть тебя в позабудущем неком году —

2021

…и невесом, и весу неподвластен

Ни лето не вернуть, ни человека

Все правы сплошь, а я не при делах

Подумаешь как только «Не боюсь» —

Я хочу говорить не своим языком

Монетки на полу – не для того ль,

I

Гармонией пространство осени

II

Как моря шум, навязчивый и гулкий

Это лето учит не ждать

Чувства умирают по ночам

Ветром продуваем старый дом

I

Переиграть, переиначить и представить

II

Из месяца июльской тишины

Самые страшные вещи говорятся простыми словами

Жить наравне с деревьями, ночами

2022

Всё будет, но не с нами, никогда

Отрывок из книги

Родилась я в Запорожье, 34 года назад. Здесь и живу. Кстати, за пределами Украины я никогда не бывала – может, это тоже своеобразный штрих к «портрету». Внешне моё детство было, пожалуй, самым типичным. Родители, бабушка, садик, школа, игрушки… А вот изнутри это был какой-то сплошной болевой синдром. Который, впрочем, продолжается по сей день. Сколько себя помню – мне всегда было плохо, больно и не хотелось жить. Друзей у меня всегда было мало, точнее я выбирала одну подругу и дружила с ней. С детства я мало изменилась. Книги были, я бы сказала, единственной для меня реальностью.

Самой первой любовью был Пушкин, очень любила Бёрнса, и лет в 9—10 стала читать запоем Шекспира. Чуть позже русская классика стала моим миром, в котором я жила и откуда не хотелось возвращаться. Долго болела Достоевским, Чеховым болею до сих пор. Разумеется, читала и немецких, и французских (я фанат Пруста, кстати), и английских, и американских авторов… Но русская литература всегда была для меня на первом месте. Мне «в ней» было не одиноко и не так больно – потому что меня понимали и давали ответы на вопросы. Странно, но особенного интереса и тяги к поэзии с моей стороны не наблюдалось лет наверно до восемнадцати. Это был второй курс универа, семинар по Мандельштаму, и вдруг на строчке «Готической души рассудочная пропасть» что-то во мне вспыхнуло и не погасло до сих пор. Проза отошла на второй план. Началось запойное почти круглосуточное чтение стихов. Но сама я никогда их не писала. Для меня это было непостижимым чудом, я не понимала, как вообще их возможно «сделать». Бродский – это не просто значительная часть меня, это уже какой-то клеточный уровень проникновения. Группа крови, что ли. Мандельштам, Цветаева, Ахматова, что-то у Пастернака, Георгий Иванова, Ходасевича… В общем, всем известная когорта.

.....

И в мире счастливее нет этих странных двоих,

И нет на пути больше мельниц больших ветряных…

.....