Читать книгу Четыре башни - Ярослав Куштынов - Страница 1

Лучи полуденного солнца с трудом пробивались сквозь плотную ткань багровых занавесок. В последние несколько лет поместье “La casa de los mil sables” напоминало лишь угасшую версию самого себя. По углам витражных окон виднелись узоры паутины, рамы картин покрылись сединой толстого слоя пыли, а давно забытый камин никому и не приходило в голову расчищать.

Причиной такого состояния дома послужили кадровые репрессии, что устроил сеньор Серхио Эрнандес Гарсия своей прислуге. Буквально сразу после трагедии, настигшей семью Гарсия, Серхио распустил более половины подчиненных. Взгляды, полные сочувствия, которые он непрестанно ловил на лицах, раздражали его.

– Нет ничего хуже жалости, – не уставал повторять себе Серхио.

Прошло уже два года после трагедии. Два долгих года, которые он провел в борьбе за рассудок своего сына Лаутаро. Два года интенсивной терапии в лучших клиниках мира, ежемесячные осмотры у самых квалифицированных специалистов. Все без толку. Никто не мог вернуть семье Лаутаро Эрнандеса Гарсию. Два года Серхио ведет войну за жизнь своего сына, и пока он ее проигрывает.

Родовое поместье Гарсия, или «Дом тысячи сабель», как его прозвали в народе, располагалось неподалеку от Лома Верде, что в паре часов езды от Буэнос-Айреса. Об этом доме знал каждый юноша, который мечтал связать жизнь с военным ремеслом. Семья Гарсия на протяжении пяти поколений дарила стране талантливых военных. Среди них были обычные солдаты и высокопоставленные командиры. Но наибольшую славу и общественное признание снискал действующий глава семьи – Серхио Эрнандес Гарсия. В 1983 году, незадолго до рождения сына, он участвовал в военной операции по свержению последней аргентинской диктатуры и был награжден орденом за героическую доблесть в бою. Будущее страны и будущее наследника для Серхио были одинаково важны.

Пятнадцать минут назад часы пробили двенадцать. Напряженное ожидание понемногу сводило Серхио с ума. Гость должен был прибыть в полдень. Если бы не хвалебные отзывы о таланте Хавьера Армандо, ведущего невролога страны, Серхио не спустил бы такой наглости. Гневные раздумья прервал звонок в дверь.

«Наконец-то!» – подумал Серхио Эрнандес Гарсия, поднялся с кресла, по офицерской привычке автоматически проверил прическу и костюм в зеркале и направился встречать опоздавшего гостя. Перед ним предстал мужчина средних лет, высокого роста, одетый в скромный, но элегантный деловой костюм.

– Прошу прощения за опоздание, сеньор Гарсия. Путь до вашего дома очень витиеватый, а водитель я довольно посредственный.

– Воспоминание о непунктуальности пропадет из моей памяти, если вы будете хотя бы наполовину так же хороши, как о вас говорят. Прошу, проходите. Комната моего сына на втором этаже.

Дорога до комнаты Лаутаро показалась Хавьеру длиннее, чем дорога от Буэнос-Айреса до поместья. Хозяин дома на сто процентов соответствовал описанию, которое Хавьер слышал от коллег: прямолинейный, властный, строгий. Впрочем, разве военные бывают другими?

Серхио дошел до последней комнаты восточного крыла и обратился к доктору:

– Я не мог не заметить вашу травму, доктор Армандо, – взгляд Серхио указывал на забинтованный палец левой руки врача.

– Не стоит беспокойства, сеньор Гарсия. Случайно защемил палец, когда закрывал дверь своего кабинета. Такое часто со мной происходит, хоть в церковь иди, – попытался пошутить и разрядить обстановку доктор.

– Единственное, что меня беспокоит, не помешает ли вам травма руки в работе, – холодно отрезал Серхио, отчего по спине врача пробежали мурашки.

– Ни в коем случае, сеньор Гарсия. Тем более я правша.

Услышав устраивающий его ответ, Серхио открыл дверь комнаты и сухо произнес:

– Входите.

Комната Лаутаро не напоминала покои больного. Она была аккуратно убрана, в отличие от других помещений поместья. На стенах висели многочисленные грамоты, медали и воинские награды. Помимо аккуратно сложенных на столе медицинских документов, ничто не выдавало истинного состояния Лаутаро Эрнандеса Гарсии. В воздухе стоял легко узнаваемый сливово-ежевичный аромат мужского одеколона «Мальбек», которым пользовались глава семейства и его сын.

Впрочем, хозяин комнаты тоже не был похож на больного. Молодой мужчина, одетый в белоснежную рубашку и брюки, сидел в кожаном кресле прямо по центру просторного помещения. На его лице проступала аккуратно выбритая щетина, а длинные черные, словно смола, волосы были собраны в аккуратный пучок. Лаутаро никак не отреагировал на вошедших. Он непрерывно смотрел на экран телевизора, который транслировал концерт Андреа Бочелли.

Хавьер из вежливости попытался поприветствовать пациента, но еще до того, как он произнес хоть что-то, Серхио перебил его:

– Можете не стараться, доктор. Лаутаро вам не ответит. С тех пор как шрапнель повредила ему мозг, он не понимает, где находится, не узнает ни меня, ни кого-либо другого. Целыми днями он сидит, уставившись в сторону телевизора. Не уверен даже в том, что он его смотрит.

– В таком случае я для начала его осмотрю, – понимающе кивнул врач.

Доктор Армандо приступил к осмотру. Серхио отошел в сторону и отстраненно, словно безучастно наблюдал за работой. Казалось, он был готов ко всему. Лаутаро прошел через руки и умы бессчетного количества лучших врачей всевозможных специальностей за эти казавшиеся Серхио бесконечными два года. Все производимые манипуляции были волей-неволей заучены им наизусть.

Общий осмотр: температура, давление, состояние кожи, ногтей и слизистых. Затем короткая оценка психического статуса: отсутствие сознательной речи, понимания, гнозиса, праксиса… даже по тому, как строчит Хавьер в своих заметках, Серхио понимал, каким будет следующий шаг, и, будто заскучав, отвернулся к окну.

Около получаса доктор упорно оправдывал статус лучшего невролога страны, уделяя пристальное внимание каждой детали: черепные нервы, чувствительность, двигательные рефлексы, сосуды… умело орудуя неврологическим молоточком и фонариком, он не оставил без внимания ни сантиметра тела безразличного к происходящему Лаутаро.

После необходимых процедур доктор Армандо произнес:

– Я хотел бы ознакомиться с медицинскими заключениями, составленными моими коллегами.

– Они на письменном столе по левую руку от вас, – сказал Серхио и указал взглядом на переполненный документами стол, – упорядочены по хронологии. Бездарь бриташка, что работал здесь до вас, смог их хотя бы аккуратно сложить.

Доктор облизнул засохшие губы и направился в сторону письменного стола. Однако, когда Армандо проходил мимо кровати, правой ногой он задел массивное изножье, что повлекло неминуемое падение на уже поврежденную руку. По иронии судьбы, комната, которая давно не слышала ничего, кроме трансляций концертов классической музыки, наполнилась истошным воплем врача.

– Твою мать! Святая Дева Мария, как же больно! Сеньор Гарсия, прошу, помогите мне встать! – кричал доктор.

Крики врача прошли сквозь уши Серхио, словно вода через сито. Все его внимание было приковано к сыну, голова которого повернулась в сторону Хавьера, а взгляд излучал предметный интерес к мукам, которые испытывал бедолага.

«Два года! Два долгих года внимание Лаутаро ничто не могло привлечь. Что сейчас происходит? – мысли Серхио бились друг о друга, как рой мух в закрытой банке. – Неужели? Нет, это какой-то бред!»

– Сеньор Гарсия, вы меня слышите? Помогите, по-моему, я сломал палец! – превозмогая боль, с трудом выдавил из себя Армандо.

Медленными, неуверенными шагами Серхио подошел к корчащемуся на полу доктору. Взгляд сына непрерывно следил за происходящим.

– Я должен удостовериться, – убедил себя Серхио. – Доктор, простите.

– За что? Вы…

Не дослушав врача, Серхио нанес увесистый удар ногой по поврежденной руке гостя. Комната вновь наполнилась болью. Серхио обернулся и увидел, что тело его сына повернуто вполоборота и что тот с неподдельным интересом наблюдает, как багровые пятна крови медленно проявляются на белоснежной поверхности бинта, а доктор корчится в муках на полу.

От полученного удара легкие Хавьера выпустили из себя остатки воздуха, не оставив ему возможности произнести проклятья в адрес чокнутого вояки. Серхио бросился в сторону телевизора и начал лихорадочно переключать каналы.

– Не то, не то, не то… ВОТ!

Его выбор пал на исторический канал, где транслировались ужасы Второй мировой войны. Фильм был посвящен зверствам Освенцима и проводимым там экспериментам по изучению влияния химических веществ на человеческий организм. На кадрах документальной хроники было запечатлено, как испытывались новейшие фармацевтические препараты и как заключенных искусственно заражали малярией, гепатитом и другими смертельными заболеваниями. Внимание Лаутаро переключилось на фильм. Он больше не был похож на умалишенного. Он скорее напоминал чем-то чрезмерно увлеченного человека. Через пару мгновений его губы зашевелились в попытке произнести что-то членораздельное.

– Где я? Кто я? – сорвалось с губ больного.

Серхио проглотил ком размером с кулак боксера, застрявший в горле, и произнес:

– Ты – Лаутаро Эрнандес Гарсия. Мой сын. Два года назад ты получил травму головы, после чего потерял способность говорить, двигаться и мыслить. Но теперь это позади.

– Мне жаль вас расстраивать, сеньор Гарсия, – донеслось из другой части комнаты. По всей видимости, нестерпимая боль проиграла проснувшемуся любопытству, и доктор пришел в себя. – То, чему мы стали свидетелями, – не чудо, а лишь последствия пережитой травмы. У вашего сына повреждения префронтальной коры головного мозга. Эта область отвечает за управление мыслительной и моторной активностью, играет главную роль в создании когнитивных схем и планов действий, принятии решений, а также контроле и регуляции социального поведения. Боль, насилие и тому подобные вещи стимулируют поврежденную область мозга, возвращая вашему сыну возможность коммуницировать, но этот эффект не вечен. Мозг придется постоянно стимулировать, иначе сознание опять пропадет в чертогах разума. К сожалению, постоянно стимулировать мозг подобным образом крайне затруднительно, если вообще возможно.

– Доктор Армандо, я заплачу вам вдвое больше оговоренной суммы, если вы поклянетесь забыть, что сегодня произошло в этом доме. Вы никому не расскажете ничего о случившемся, а я, в свою очередь, отправлю рекомендательное письмо в Министерство здравоохранения, в котором буду ходатайствовать о вашем немедленном повышении. Поверьте, у меня остались там влиятельные друзья.

– Сеньор Гарсия, это очень щедро с вашей стороны, но…

– ВОН! – прогремел Серхио, будто пытался приструнить своего подчиненного. Благо опыта у него хватало.

– Как вам угодно, – произнес Хавьер. У него самого давно не осталось никакого желания задерживаться в этом доме. Он поднял свой портфель и, хромая, вышел из комнаты.

– О чем он говорил? – прошептал Лаутаро.

– Это уже не важно.

Серхио наслаждался каждой секундой, пока его сын находится в сознании.

– Доктор сказал, что возвращение сознания несет временный характер? – сам себе напомнил Серхио. – Что ж, у меня родился план, как с этим справиться.

Нехотя Серхио убрал руку с плеча сына и достал телефон. На память он набрал номер, который рассчитывал не вспоминать до конца жизни. После нескольких секунд ожидания он провел один из самых коротких и одновременно самых тяжелых разговоров в своей жизни:

– Алло, это Гарсия. Скажи, как мне найти то место, о котором мы говорили три года назад? Координаты? Записал. Когда вылетает самолет? Через месяц? Отлично. Да, возможно, у меня есть пассажир.

Серхио закончил телефонный разговор, обернулся и посмотрел на сына. Слепой взгляд Лаутаро снова был устремлен в зияющую бездну экрана. Надежда и чувство неистовой радости разбили в прах его твердую душу, и на глаза навернулись никогда еще не изведанные слезы, которые он немедля стер рукавом пиджака.

Оставшуюся часть дня Серхио провел в комнате сына. Внезапное потрясение запустило в голове механизм, в совершенстве отлаженный долгими годами военной службы. За несколько часов он разработал план, включающий в себя физическую и психологическую реабилитацию сына. Он понимал, что два года в вегетативном состоянии могут сломить даже такого сильного духом человека, как Лаутаро. На секунду ему показалось, что он вернулся в прошлое: Серхио вновь чувствовал себя военачальником, от действий которого зависят жизни других людей. Сейчас же в его руках лежала судьба человека, жизнь которого он ценил превыше любой другой.

Много часов Серхио оставался погруженным в глубокие раздумья. В голове своей он словно сражался с Лернейской гидрой: стоило ему найти решение на один вопрос, на его месте появлялись два новых.

Серхио был уверен лишь в одном: ближайший месяц станет для него и Лаутаро самым тяжелым в жизни. Но он сделает все, что в его силах, чтобы победить в этой битве, не щадя ни себя, ни свое дитя.

– Нет ничего хуже жалости… – сказал он и посмотрел на лист бумаги, на котором после телефонного разговора было записано только два слова: Сонидо Форте.