Читать книгу Оня - Юлиан Климович - Страница 1

Утро началось как обычно с будильника Наташи. Спросонья она еще минуту не могла нащупать на полу оставленный вечером телефон. Аппарат при этом громко гудел и переползал по холодно блестящему паркету.

– Ну, блин…, – обиженно протянула Наташа, пытаясь схватить дурацкий телефон. – Замолчи, дурак, – с этими словами она, наконец, нащупала и выключила его, оставив лежать там, где поймала.

Повернувшись на другой бок, жена обняла меня и снова попыталась уснуть. Разбуженный этой возней, я приоткрыл глаза и в щель между шторами посмотрел на небо. Светло-голубая полоска говорила о том, что солнце светит, и нет никаких небесных препятствий для хорошего летнего утра. Заснуть мне уже не удалось, хотя я мог бы поспать еще минут сорок. Наташа вставала на работу раньше меня почти на час. Прежде я легко засыпал после безумств ее телефона, а иногда даже и не просыпался, но в последнее время сон мой стал тревожным и пугливым. Скорее всего, сказывалось психологическое напряжение из-за недавно начавшегося конфликта на работе.

Я закрыл глаза и с привычной уже неспешностью начал прокручивать ленту своих невесёлых мыслей. Легкий ветерок, аккуратно раздвинув шторы, принес в комнату вонь одного из наших химических заводов. Смесь сероводорода с каким-то еще отвратительным запахом создавала непереносимый “аромат”, который почти каждое утро встречал нас, и с которым мы укладывались спать.

 Наш небольшой городок, основанный на излете сталинской индустриализации недалеко от Куйбышева, стал одним из пионеров нефтехимической промышленности. Зажатый двумя огромными нефтеперерабатывающими заводами, он вот уже семьдесят лет дышит миазмами, которые медленно, но неотвратимо убивают людей, живущих в нем. Парадоксальная вещь происходит со всеми нами. Мы изо дня в день ездим на работу на один из двух этих заводов, чтобы, произведя что-то из нефти, попутно выпустить в атмосферу, в воздух, которым дышим, некоторое количество яда. У умных людей это называется пилить сук, на котором сидишь. Еще это называется сделкой с дьяволом. На заводах довольно высокие зарплаты, за которые живущие здесь рассчитываются не только своим здоровьем, но и здоровьем своих детей. Опять возникает парадокс: мы живем ради детей, приносим в жертву свое здоровье ради их будущего, но тут же отнимаем у них это будущее.

Идя прямыми, будто начерченными на листочке в клеточку улицами, заходя в магазины, постоянно встречаешь большое количество некрасивых, рано состарившихся, чем-то больных людей. Многие старики отталкивающе неопрятны и немощны. Это те, у кого нет детей, или их дети не хотят заботиться о своих родителях. Пенсии им хватает только на скромную еду, оплату квартиры и какие-то недорогие лекарства. Старые заношенные вещи доживают свой век вместе со своими хозяевами, крича о нищете и одиночестве.

По дороге домой мне позвонила Наташа и попросила купить клей, у дочки какой-то конкурс аппликаций в школе. У них все время какие-то конкурсы, и это наверное хорошо. Пришлось зайти в “Fix price”. Вообще я терпеть не могу этот магазин дешёвого и некачественного ширпотреба, но у них в продаже есть набор из двух хороших клев, которые к тому же и стоят в два-три раза дешевле, чем в других местах. Быстро протиснувшись между многочисленными покупателями, выбирающими кто синтетические носки из трёх базовых расцветок, кто тушёнку из сои под видом говядины, кто наборы инструмента, который приходит в негодность после первого же применения, я взял упаковку с клеем и встал в хвост очереди на кассу. Передо мной стоял подросток лет шестнадцати-семнадцати. Какой-то нервно подвижный, с изъязвленными, шелушащимися кистями рук. Он покупал банку дешевого энергетика. Парень был словно весь на шарнирах: он напоминал эквилибриста, балансирующего на этажерке из труб и досок. Никто не обращал на него внимания. Парень долго и мучительно расплачивался мелочью, отсчитывая ее анемичной девушке-кассиру, которая совершенно отстраненно смотрела на блестящие рубли в его подрагивающей ладошке. Его черная футболка, с белесыми пятнами под мышками и жирные волосы, висевшие сосульками, не вызывали желания стоять рядом, но делать нечего – очередь, есть очередь. Немного отстранившись, я с интересом рассматривал его. Вытатуированный сине-зеленый лист конопли на запястье левой руки, мерзким пауком накрепко обхватил худую, поросшую светлым пушком, руку. Сознательный выбор паренька, настолько, насколько вообще в этом возрасте можно сделать осознанный выбор, кричал о смерти. Стремительность, с которой его нескладная фигурка, исчезла в сумеречности выхода магазина, не понравилась мне. “Как будто в прорубь с головой и нет его… Где его родители, что они делают? Наша Светка никогда такой не станет”, – крутил я всю дорогу до дома три этих предложения. Случай неприятно дополнил унылую картину жизни нашего городка. Подобные встречи случались все чаще, или я неосознанно начал больше обращать внимание на такие моменты.

Однотипная серая застройка, состоящая из трех-четырехподъездных пятиэтажек, летом скрываемая зеленью разросшихся во дворах деревьев и кустарников, зимой прямоугольно торчащая всей своей бесчеловечной убогостью сквозь прихотливо изогнутые стволы оголившихся деревьев, вгоняя усталый народ в бессознательную депрессию. Эти железобетонные многоквартирные бараки, медленно вытягивающие из людей силы и стремление к чему бы то ни было, кроме желания поскорее отвлечься после тяжелой смены перед телевизором за парой литров пива, составляют основную часть города. Обилие пивных и вино-водочных магазинов, только подчеркивает всю бессмысленность существования в системе: серый город – живой придаток химического молоха. Здешние люди, не задаваясь лишними вопросами бытия, живут, тем не менее без надрыва, с какой-то простой, незатейливой сытостью и размеренностью, позволительной людям невысокоинтеллектуального труда, которым повезло родиться в месте, где есть работа, за которую платят деньги бОльшие, чем в соседних городах. Там единственный доход населения составляют пенсии, оклады бюджетников, да зарплаты почтальонов. Похоже в России, за исключением городов-миллионников и нескольких десятков моногородов при успешных предприятиях, практически тотальная гегемония таких вот бедных запущенных городков уже без промышленности, без работы с крошечным числом богатых и остальным нищим населением. Подвижного, делового народа в провинции с каждым годом становится все меньше: некоторые уезжают за границу, прочие в Москву. Остаются такие, кто испокон веков сидели и сидят на одном месте, возделывая свой кусок земли, с рождения и до смерти привычно таща груз провинциальной судьбы, полученный эстафетной палочкой от родителей и предков. И вся разница между людьми заключается только в месте их рождения, определяющем достаток с которым они будут жить. В нашем городе достаток есть. Нефтянка обеспечивает не только работу, но и неплохой заработок. В последнее время к нам приезжает много вахтовиков. Они заменяют уезжающих, и быстро вымирающие от водки и наркотиков местные кадры. Вахтовики – люди, как правило, сильные и сосредоточенные на определенной цели – зарабатывании денег. Пьяниц и бездельников быстро выгоняют, поэтому на заводах остаются только те, кто хорошо справляется со своей работой. Капитализм хорош тем, что никто ни с кем не нянчится. Если человек хочет работать, он будет работать, поскольку в системе товарно-денежных отношений оплачивается труд, приносящий пользу, а за бесполезную деятельность никто не платит деньги. Капиталист таких рабочих мест просто не создает. Если человек, кроме умения хорошо рассказывать анекдоты больше ничем не обладает, то в нашем городе ему работу не найти. Когда к нам приходит высококлассный слесарь или, скажем, сварщик, то место и хорошая зарплата ему обеспечены. Даже гастарбайтеры из Средней Азии, при всей к ним неприязни со стороны местных, прекрасно приживаются, если они хорошо работают. Правда это редкость, поскольку трудолюбивые среднеазиаты скорее исключение, чем правило. Как сказал мне один старый таджик: "честные и трудолюбивые в Россию не едут. К вам едут за "легкими" деньгами, как раньше в СССР многие ехали на "СеверА за длинным рублем".

В нашем городке существует целый класс маленьких конторок, обслуживающих оба завода. Подрядчики выполняют необходимые работы, которые раньше делались внутризаводскими подразделениями. Некоторое время назад большинство вспомогательных подразделений были сокращены и преобразованы предприимчивым заводским руководством в самостоятельные юридические лица, через которые теперь осуществляется вывод денег, пополняющий доходы этих самых руководителей вдобавок к зарплатам и бонусам. Собственники закрывают на это глаза, поскольку таким образом покупается лояльность заводского топ-менеджмента. Очевидно это дешевле, чем давать им акции. Вся эта экосистема прекрасно живет, давая работу трем-четырем тысячам людей. Распределение денег происходит непропорционально: восемьдесят процентов получает собственник, десять процентов идет нескольким десяткам людей из топ-менеджмента, а остальные десять размазываются более или менее ровным слоем среди всех остальных. Но даже этих десяти процентов хватает, чтобы люди могли в кредит покупать машины и обустраивать доставшиеся от родителей четыре дачные сотки, строя на них двухэтажные кирпичные домики с ватерклозетами, уютные баньки и небольшие теплички для огурчиков-помидорчиков. Изредка приезжающие родственники из вымирающих депрессивных населенных пунктов, тихо завидуют здешнему благополучию, но, тем не менее, совершенно не рвутся переезжать сюда, несмотря на то, что гостеприимные хозяева даже предлагают помощь в обустройстве на первое время. Но продать кому-нибудь нажитые, часто непосильным трудом, а чаще полученные по наследству квадратные метры в древних бараках времён сталинской индустриализации или в не видевших ремонта хрущобах, совершенно невозможно, поэтому желание улучшения этой жизни так и остается желанием. Только самые отчаянные и молодежь уезжают, остальным приходится придерживаться принципа: “где родился, там и пригодился”. Люди тянут лямку привычности до самого конца, боясь выскочить за рамки повседневности в неизвестность.

Мы с женой родились здесь сорок лет назад, и никогда не собирались менять место жительства. Нам повезло с работой, правда при разных заводах, но это и хорошо, встречаемся только дома, и не надоедаем друг другу. Я работаю коммерческим директором в строительной компании, обслуживающей нефтехимический завод, а Наташа заместителем главного бухгалтера в снабженческой фирме, поставляющей реактивы нефтеперерабатывающему заводу. Наша Светка ходит в первый класс и все у нас хорошо. Только недавно у меня возник конфликт на работе. Дело в том, что хозяин нашей конторы, а по совместительству родной брат главного инженера нефтехимического завода, “нашего завода”, как мы его называем, прислал нового финансового директора взамен уехавшей в Москву всеми любимой предыдущей финдиректрисы.

Наша взаимная неприязнь, искренняя и непримиримая возникла сразу, как только мы познакомились. Примерно моего роста, только похудощавее, с неприятным визгливым голосом и тоном всезнайки, этот молодой еще человек без специального высшего образования имеет только одно достоинство – он является зятем нашего хозяина. Позже проявилась его страсть к деньгам и хорошие способности к их подсчету. Вроде бы хорошие профессиональные черты, но оказалось, что работает это исключительно в отношении его заработков. Оказалась у него еще одна способность – вызывать к себе неприязнь. Все наши составили для себя мнение, что он самодур и жлоб, но в глаза ему это, естественно, никто говорить не собирался. Мы живем по принципу: если хозяин поставил кого-то, то это его решение, которое обсуждать можно долго и увлекательно, но бессмысленно, так как от этого ничего не изменится.

Звали его Андрей. На обеденных перерывах мы сидели в столовой в отдельной комнате для руководителей. Небольшое пространство комнаты почти полностью съедалось столом и пятью стульями. Уютная теснота комнаты, прежде придающая нашим посиделкам душевную, почти семейную атмосферу, теперь давила и превращала обеды в длинные тягостные приемы пищи. Генеральный через два дня после появления нового финдира стал ездить обедать домой, но нам с главбухшей и главной кадровичкой приходилось сидеть и слушать весь тот бред, который нес зять хозяина. Я пытался с этим бороться путем переноса срока своего обеда, но бесполезно, этот персонаж специально поджидал моего прихода, начиная каждый раз одни и те же придирки и цепляния. Видимо, я за всю свою жизнь так и не научился скрывать свои чувства, потому что пренебрежение, с которым относились ко мне, тут же возвращалось тому, кто мне его выказывал. Собственно, это и стало причиной нашего с финдиром конфликта.

– Когда я работал финансовым директором областного строительного “сетевика”, – Андрей по очереди посмотрел на нас, – мне приходилось по нескольку месяцев жить в Москве. Квартира у меня была со стеклянной крышей с видом на Большой театр.

– Прости, а что такое “строительный сетевик”? – спросил я, с искренним интересом глядя на него.

– Слушай, если ты не знаешь таких терминов, как ты работаешь коммерческим? – Недоумение исказило его лицо.

Да, именно “исказило”, по-другому я даже не могу описать выражение его лица в тот момент. Недоумение, замешанное на презрении, отвращении и еще черт знает на чем, видимо должно было показать всю мою ничтожность. Но неприятным сюрпризом для меня оказались не его попытки уязвить меня, а реакция кадровички, которая в отличие от главбухши не сделала отсутствующий вид, а как-то “бочком-бочком” начала “отползать” в сторону финдира, поддакивая, и с видом примерной ученицы задавая ему разные приятные вопросы.

Недели через две кадровичка уже открыто во всем поддерживала финдира. У них составилась великолепная парочка: оба любят покричать на других и пообвинять в различных недочетах. Судя по направлению действий Андрея, его конечная цель – должность генерального директора, которую он задумал занять через мою дискредитацию. Идея проста, как шпала: неграмотный коммерческий директор – прямое упущение генерального. Выставляя меня некомпетентным, Андрей подставляет под гнев хозяина и прочих бенефициаров этого бизнеса "нашего славного Борю", как мы называем генерального. Хотя по батюшке он Моисеевич, но все называют его Борисом Михайловичем. Кадровичка, сидевшая в своем кабинете с момента основания компании, и доставшаяся нам вместе с дешевой мебелью и арендованными помещениями, жутко не любила Моисеича с тех самых пор, как его привел и посадил в кресло сам главный инженер “нашего завода”. Между двоюродными братьями всегда существовало некоторое недоверие по финансовым вопросам, поэтому Моисеич, являясь доверенным лицом одного из братьев, обеспечивал некоторое равновесие в этом вопросе. Его еврейство, впрочем, никак не выражавшееся по жизни, а также нелегитимность появления в обход кадровички, навсегда сделал Моисеича в ее глазах личным врагом “номер один”. Когда из кабинета директора слышался крик хозяина и тихие ответы Моисеича, ее рот расплывался в широкой улыбке, открывая редко поставленные зубы, а глаза цвета янтаря, застывали как у ядовитой змеи. В эти моменты Елена Евгеньевна переживала счастливые минуты своей жизни. Думаю, что муж в такие дни не выслушивал обычных упреков в потраченных на него впустую лучших лет, и даже возможно получал пять минут стеснительного секса.