Читать книгу Тайна мандариновой ночи - Юлия Богатырёва - Страница 1

ГЛАВА 1. НАЧАЛО

Никакие зонты не справлялись…

Кто же знал, что мы выберем своим домом место, в котором море льется каждым днём с самых небес?

Порой, между небольшими соседскими улочками так заливало, что не представлялось возможным преодолеть лужи размером с крохотное озерцо.

В такие неуютные осенние дни спасали разве что запах маминого яблочного пирога, который своим печёным ароматом наполнял весь дом, проникая в самые незаметные закоулки и места, да фруктовый сад, что располагался сразу за забором нашей террасы на заднем дворе. Этот сад не принадлежал нам, за ним смотрела сгорбленная старушка в красном платке.

Но никто не мешал и нам любоваться садом, смотря, как сочные капли стекают по упругим, точно восковым, пока еще зеленым, плодам мандаринов, вдыхать аромат насытившейся земли после дождя и надеяться, что нас всех не смоет, пока фейхоа, гранаты и мандарины не наберут свою силу. Были в этом саду и другие деревья, выше всех, но, словно особняком, стояло дерево маньчжурского ореха, у корней которого вечно копошились куры и один гневливый петух – живые обитатели этого сада, надежда старушки на плотный ужин в один из вечеров.

Всё в этом саду имело свою гармонию, порядок, цикличность, и всё плодоносило с невероятной силой!

«Через пятнадцать дней уже можно будет собирать!» – кивнула смотрительница сада как-то раз на мандарины в коротком разговоре, её сухие руки-трости упирались в поясницу у самого основания сгорбленной спины. Сетка-забор нашей террасы чертила на старческом лице ровную симметрию своими тенями.

– Мандарины хочешь? – она протянула руку к ближайшей ветке, сорвала пару зеленых, с едва желтыми бочками мандарин и протянула через хлипкий забор моему брату.

Ему было четыре, он обожал наблюдать за курочками в саду, часто выпрашивая у мамы что-нибудь из еды, чем бы он мог покормить вечно суетящихся кур и их наглого петуха. Вот и в этот раз, в потной маленькой ладошке лежали кукурузные зёрна, которые Илиа (так звали моего брата) бросал по одной, пытаясь попасть в пустоты забора.

От предложения старушки он смутился и повернулся к нам с мамой, как бы ожидая наш ответ.

– Илия, подойди, не бойся, эта бабушка хочет угостить тебя мандаринами, ты ведь любишь мандарины?

Мой брат слегка осмелел, подошел к маме, пересыпал оставшиеся кукурузные зерна в мамину руку и потянулся к сетке, разделявшей террасу и сад.

– Хороший ты мальчик, Илия, раз подкармливаешь моих курочек. Значит сердце у тебя доброе, – старушка зорко посмотрела сначала на брата, потом на меня, отчего мне стало не по себе, но вида я не показал.

– Спасибо вам, – поблагодарила старушку мама, тем самым смягчив зависшую неловкую паузу.

Илия же поспешил скорее вернуться в дом.

– Берегите это доброе сердце, пусть оно вырастет большим, – напутственно сказала старушка, и поплелась, вяло шаркая грязными калошами по глубоко осеннему тихому саду.

ГЛАВА 2.ТАЙНА МАНЬЧЖУРСКОГО ОРЕХА

Интересно было наблюдать за этим садом.

Деревьев было много – ветвистых, с сильными плодами, напоенными солнцем и водой, что так щедро дарило небо в этих местах.

Но из всего сада сложно было не приметить его – дерево маньчжурского ореха. Я никогда не видел такое дерево прежде, разве что в книгах, да и то наверняка путал его тогда с деревом грецкого ореха. Теперь ни за что его не перепутаю. Уверенный ствол, точно вертикаль слонового хобота, пущенная прямо в небо, накрытая щедрым пологом ветвей, а с ними – листья.

Листья ореха пропускали уютный осенний солнечный свет, оставляя лишь полоски пешеходного перехода на стволе.

Мандариновые деревья с тихим восхищением смотрели на орех, ведь он был значительно выше, величественней и покойней.

Так было днем, когда вокруг было много свидетелей и света.

Ночью же сад накрывала таинственная немота. Небо глядело на сад, периодически моргая мелкими звездами. Все было расположено к покою, к благоговению и мягкому созерцанию.

Но однажды все в один миг переменилось.

Той ночью, в самом начале сада, что-то дрогнуло – зашевелилась, зашуршала…сама жизнь.

Приглядевшись, я смог узнать её… сгорбленную старуху, хозяйку сада, – даже во влажной темноте южной ночи ее издалека выдавал алый платок, туго затянувший морщинистый лоб. Старуха стояла у калитки недвижимо, подозрительно недвижимо, как вдруг – пааааах, паааааах… – я просто не мог поверить глазам – она стала набирать обороты, ускорилась, точно на видео ускоренной перемотки, еще секунда… и… я не верю глазам своим! Это не она, точнее, не так! Теперь она – это не она…это девушка с длинными волосами, шокирующая своей молодостью! Ее глаза блеснули…затаилась…и врааааааз… она стала вертеться, точно механическая юла, раскрутилась до скрежета, до неуловимости взглядом, до момента, когда она… она уже птицей сидит, перед моими глазами, перед глазами, которые не могут поверить в происходящее.

На голове, увенчанной длинным алым пером отсвет луны, звезды играют в перьях, точно непослушные дети.

Сад вновь затих, остановился, сверкают в темноте ее глаза, они увидели меня, встретили, и тут же она резко вспорхнула…и улетела, улетела недалеко. Она села на ветку того самого маньчжурского дерева.

И только сейчас я заметил, что его орехи рождают собою свет… такой явный, золотой свет….о нееееет, они золотые!! Золотые, словно начищенные монеты, только не плоские, а округлые, с крепкими маленькими боками в металлических выемках- тропках по всей поверхности.

Птица перелетала с ветки на ветку.

Птица искала именно их… нет, она не искала, – она знала, где находится каждый орех, и что ночью эти орехи превращаются в золото.

Своим заострённым крепким клювом она хватала каждый орех и уверенно несла, затем плавными (не как у суетящихся куриц) движениями тонких лапок расчищала листву, затем слои земли и клала орех туда, где ему было отведено место. Она его знала, это место – сразу у корней ореха.

«И земля поглотит семя, и семя взойдет золотым светом, и откроет, и подарит, и явит миру новое чудо, до того неочевидное, невидное, невиданное».

Птица знала секрет, теперь и я узнал его.

Но зачем, зачем ей было это делать? Неужели у величавой птицы мало дел? Почему она не вьет гнездо или не таскает дождевых червяков? Хотя сложно себе представить, чтобы птица, которая еще днем была старушкой, а ночью девицей, вообще стала бы питаться червяками.

ГЛАВА 3. ПРО СОСЕДЕЙ И ДЕВОЧКУ

– Ну, море сегодня спокойное, да и погода солнечная. Вы во сколько прилетите? Нуууу…на пляж будет поздно. Вы в любом случае, как прилетите, позвоните и мы уже решим. Может, устанете с дороги и будет вообще не до прогулок, – женский тонкий голос был самым первым, из того, что я услышал, проснувшись.

Сразу вспомнил нашу соседку, та мне казалась немного странной, – через забор я видел, что она всегда выходит на террасу только в шляпе. Это при том, что солнце посещало наш задний двор только утром, и в послеобеденное осеннее время впору было надеть что-то потеплее, но уж точно не пляжную соломенную шляпу.

Женщина из соседнего дома не замолкала, продолжая что-то щебетать в телефонную трубку. Казалось, что она тараторит сама себе, не оставляя даже малейших пауз для ответа собеседника на том конце телефонного разговора.

Я пошел в ванную, умылся, поскольку знал, что родители поехали с Илией в детский садик. Он часто болел, но в перерывах родители все-таки отвозили его пообщаться с друзьями, чаще ненадолго, всего на полдня. Я же продолжал наслаждаться последними днями осенних каникул, когда солнце еще согревало по утрам моё лицо, а вечерами уже пахло черноземом и влажной листвой осеннего сада, и звезды светили по-особенному, словно замерев в предвкушении зимы.

Я спустился вниз, положил себе на тарелку немного оставшегося от семейного завтрака омлета и вышел на террасу. Поставил тарелку с чашкой горячего чабречного чая на стол и уже приготовился завтракать, ощущая на собственном теле объятия последних осенних солнечных лучей.

– Я тебе что сказала? Ты почему отца не целуешь?? Совсем уже, что ли?

Я вновь услышал голос неугомонной соседки.

– Ты чего все игрушки разбросала? Я, что ли, должна их теперь собирать?!

По периодически доносившемуся детскому голоску, а чаще – детскому плачу и крику я знал, что в соседском доме живет не только эта женщина – любительница шляп со своим мужем, который предпочитал курить на заднем дворе, но и их дочка. Мы все надеялись, что Илия заинтересуется и подружится с ней, чтобы и ему не так было скучно, когда он оставался дома, но мой брат почти сразу отказался от общения с маленькой обладательницей белокурых кукол и розовых щенков, часто валяющихся под проливным дождем на соседской террасе.

– Она не играет с машинками, – как-то категорично для своего возраста заявил Илия, и мы перестали терзать его подобными просьбами.

Очевидно, что куры привлекали брата гораздо больше, и он исправно, каждый день продолжал кормить их зернами перезревшей кукурузы.

– Ты посмотри, что ты наделала! Ах ты, маленькая дрянь! – я услышал оглушающий шлепок, а через пару секунд – пронзающий каждую мою клетку нескрываемый детский жалобный крик.

– Теперь будешь знать, как размазывать эту чертову краску по дивану! Как, по-твоему, я теперь выведу такое пятно? Вон, бери тряпку и сама вытирай! – продолжала сквозь хныкающий фоном детский голос визгливо бросать слова эта дикая шляпница, наша соседка.

Вот бы ей сейчас рот кляпом закрыть, да шляпу поглубже надеть, чтобы она наконец прекратила…внутри меня все внутри точно сжалось, будто органы внутри скрутили по типу мокрой половой тряпки в стремлении выжать из неё последние капли.

Почему-то страшно и стыдно было мне, и хотелось словно убрать/изничтожить/стереть эту писклявую женщину с картины, которая мне сейчас ужасно не нравилась.

Но, как оказалось, не я один стал свидетелем такой жестокости – несколько поодаль от забора, разделяющего сад и соседскую террасу, стояла все так же сгорбившись, но в этот раз облокотившись на ствол невысокого мандаринового дерева, старушка. Она выделялась на фоне зелени сада, благодаря алому платку. Её глаза горели и, казалось, что даже слегка пылало само лицо, а может, просто так отражался на нём красный платок – она все видела, как и я, а точнее, слышала, и с явным неодобрением смотрела в сторону соседского дома.

Полдня я слонялся от нечего делать по дому. Нужно было бы выйти и прогуляться, или просто погонять на велике по поселку, но что-то внутри неприятное, даже мерзкое, колкое засело внутри после подслушанного у соседей разговора. Что-то копошилось во мне, – наверное, отчаяние и осознание вселенской несправедливости, которую невозможно исправить.