Читать книгу Нечистое озеро - Юлия Михалева - Страница 1

Глава 1. Игра

Я мертва уже пятнадцать лет. Меня убили на берегу озера и сбросили тело в воду. Но я по-прежнему среди вас.

Нет, я не стала призраком. Увидев меня, вы вряд ли поймёте, что со мной что-то не так. Это животные верят своим инстинктам и, едва почуяв меня, разбегаются, вздыбив шерсть. Люди же доверяют разуму. А он услужливо обманет.

Я дышу, моё сердце бьётся, я пью, сплю и ем. Но я мертва. Думаете, в переносном смысле? Нет, в самом что ни на есть прямом. В буквальном. Как такое возможно? Ещё пару месяцев назад я тоже задавала этот вопрос.

Но сейчас-то знаю ответ. Я теперь много чего знаю. Знаю, кто из тех, кому я больше всего доверяла, меня убил. Знаю, кто украл из гаража друга моей юности Вадима Матафонова новый стартер и два аккумулятора.

Знаю, откуда сегодня утром на двери соседа дяди Жени появился букет из осиновых веток с гвоздями. Дочь его в эту минуту в церкви, спрашивает подслеповатого отца Ивана, как снять проклятье, и тот грешит гневом на маловерие. А ночью, оглядываясь, как воровка, как бы кто не заметил, ветки широким скотчем приклеила Маринка из аптеки.

У неё айфон, взятый в кредит. Единственный в Лесном электрокар – и вопреки всем правилам и возмущению председателя ТСЖ, она заряжает свой «Лиф» от фонаря. Умная Алиса по вечерам читает ей истории о томлении в груди и стыдливо-распутном румянце. Но на последних похоронах Маринка украла два гвоздя из гроба покойницы, а прошлой ночью ломала на пригорке осину, жгла кости на перекрёстке, а потом всё на том же «Лифе» приехала к нашему дому, пробралась в подъезд и оставила подарок на двери. А всё потому, что женатый экспедитор Игорь, голубоглазая мечта здешних дев от 16 до 55, перестал кокетничать с ней, но зато в магазине заигрывал с дочерью дяди Жени. Той и дела до Игоря нет, но Маринка завистлива и злопамятна.

Как и каждый житель Лесного, она верит в злую силу осин и добрую – елей. Верит в обереги из соли и в то, что лес, который с двух сторон держит посёлок в тисках, в темноте смертельно опасен, и не только из-за огромных медведей и порой забредающих тигров. Верит и в то, что нечистое озеро ночью не отпускает живыми.

Я родилась здесь, в этом таёжном посёлке, районном центре, который местные зовут городом. Но кого хотят обмануть? Даже в лучшие годы тут не было и двенадцати тысяч жителей.

По неровным улицам Лесного я могу по памяти пройти наощупь с завязанными глазами и не споткнуться. Летом они пахнут пылью, травой и бензином. Двухэтажки с толстыми растрескавшимися стенами и отколотой лепниной днём шершавые и горячие снаружи и прохладные внутри. Их ровные ряды сменяет хаотичное полотно частных домовладений, между которыми также беспорядочно, провоцируя ссоры соседей, бродят коровы, козы и куры.

Сразу за частным сектором – рынок, дремлющий после полудня и шумный по утрам. Там торгуют лесными ягодами, мёдом, диким мясом, овощами со своих огородов, молоком, яйцами и рыбой, пойманной в шелестящей у посёлка реке.

Невдалеке – лодочная станция, но асфальтированная дорога заворачивает и идёт мимо неё, школы и администрации к остановке, откуда автобусы увозят жителей в город – до него почти триста километров, но по здешним меркам это пустяк. А если прямо перед той остановкой свернуть налево, то путь приведёт на окраину. Там, на пригорке, бедовый бар «Алёнка», где редкой ночью не дерутся и не ломают мебель. А чуть выше за ним резко начинается лес. Даже в ясный солнечный день пасмурно среди частокола древних деревьев, а стоит выйти за их стволы, как ветер зашуршит так громко, что захочется заткнуть уши.

Если же вернуться оттуда на дорогу, ведущую к городу, и пройти минут десять, то справа будет выемка у обочины, словно кто-то невидимый выгрыз там кусок леса. Нужно свернуть туда и двинуться по едва заметной исчезающей тропке. И тогда вскоре из-за высокой травы резко покажется озеро. Тёмно-красное, грязное, с засасывающим покрытым камнями берегом. Никогда его мутные воды не были прозрачными, и всегда его прикрывало от взглядов плотное покрывало ряски.

Там я погибла.

***

Моя жизнь закончилась в мой восемнадцатый день рождения, в ночь на седьмое июля – ночь Ивана Купалы. И если тогда это не зависело от меня, то два месяца назад необратимые изменения я вызвала уже добровольно.

Двенадцатого апреля – тут уже никакой символики – был совершенно обычный день. Пусть он и выбил бы из колеи любого, но, знай я заранее, что будет дальше, то куда больше бы ценила его за уходящую привычность, уют размеренной сытой рутины.

Когда говорят, что неприглядная правда лучше сладкой лжи, имеют в виду точно не мой случай.

Два месяца назад я жила в городе за триста километров от Лесного и всерьёз считала, что больше никогда не вернусь туда.

В то утро Сергей – мой муж – уехал очень рано. Когда я проснулась, то увидела на его подушке записку: «Буду поздно, целую». Листок он снова вырвал из тетради сына, а я всегда говорила, что считаю такую старомодную привычку излишней. Зачем портить вещи, когда можно просто отправить сообщение? В ответ Сергей смеялся: «Никакой романтики».

Но смех смехом, а мог бы предупредить заранее. Колю в школу отвозил он, и теперь получалось, что задача легла на меня. И она ломала все мои планы. Я хотела успеть проверить документы для суда. Его назначили на одиннадцать, и пока наша позиция – точнее, клиента по фамилии Бажов, которого представляла фирма, где я работала – совсем не выглядела надёжной. Если хоть кто-то из жильцов дома, в котором шлифовал камень его цех, не захотел брать подарок, то можно сразу соглашаться со всеми требованиями. Бажов нарушил всё, что только возможно, и шансов доказать обратное не будет.

А я хотела найти хоть что-нибудь, хоть маленькую зацепку. Иначе мы проиграем. Не то, чтобы меня волновал исход дела, но мне нравилось знать, что я из лучших, а не наоборот.

За окном на свежие зелёные листья хлопьями падал снег. Значит, не обойдётся без пробок – и задача становилась ещё сложнее. Я пыталась настроиться, пока готовила для хмурого Коли смузи.

– Хочу котлету! – закапризничал он.

– Что ещё за новости?

– Мне бабушка давала!

Свекровь – та ещё хозяйка. Но, как видно, всё же блеснула однажды кулинарным мастерством.

– Котлеты – это вредно. Смузи – полезно. Пей и поторопись.

Я пошла переодеваться, но тут сын решил поделиться со мной историей о драке старшеклассников в школьном туалете.

– Костя упал, а Дима ему ногой по голове!

Со мной он редко бывал таким назойливым: мы не особенно близки. Я делала для него всё, что требовалось, но никогда не понимала разговоров о дружбе с детьми. Ребёнок – это ребёнок, за ним нужно ухаживать, как за цветком. Пришло время – полей, когда нужно – подкорми, сухое обрежь, подвяжи. Но дружба? Друзей со времени отъезда из Лесного у меня не было даже среди ровесников. На своём опыте надо учиться.

Но свекровь считала, что наши отношения с Колей прохладны из-за того, что он родился во сне. Я очень боялась родов, а Сергей мечтал о ребёнке. Он хотел сына – он его получил, но перед этим занёс конверт кому-то в роддоме, чтобы мне сделали кесарево.

И с тех пор, по мнению свекрови, мать во мне так и продолжает спать все восемь лет. Но только, что бы она ни говорила, а у моего ребёнка есть всё, пусть я и не хлопотунья-хохотушка.

– Иди и допей смузи.

Коля послушно пошёл на кухню. Но из спальни я видела, что к завтраку он не вернулся: подошёл к окну и прижался лбом к стеклу. Неприятная привычка – останутся жирные пятна, и Камилла, наша уборщица, будет ворчать.

– Мам, там Терри! – радостно оживился Коля.

Терри – это пёс нашего худого соседа-бородача. Он пару месяцев назад въехал в квартиру напротив вместе с бойкой дочерью – девчонкой чуть старше Коли, и помесью лабрадора с чёрт его знает, чем.

Родословная ни на что не влияла: пёс от меня шарахался, как и все его родичи – от шпица до кавказца. Но Коле он полюбился. Они успели подружиться вечерами, когда сосед выводил собаку, а Сергей после работы прогуливался с сыном. Вечерние прогулки – их традиция, а Сергей – этого не отнять – хороший отец. Если я – разум, он – сердце. Обычно в семьях бывает наоборот.

– Можно я поиграю с ним? – попросил сын.

Он давно хотел питомца, я же категорически против того, чтобы кормить того, кто тебя ненавидит. Так что соседская псина – отличный компромисс.

– Да, но только аккуратно.

Радостный, он побежал на улицу – даже его ботинки прочпокали весело по коридору. А у меня появились несколько желанных минут в одиночестве хотя бы на то, чтобы спокойно одеться.

Шарф к кремовому костюму – бежевый или зелёный? Первый более деловой, второй – уверенный. Лучше первый. Я развязала домашний, голубой в белый горошек, и машинально провела пальцами по глубокому шраму. Он пересекал всё моё горло от уха до уха – широкий, неровный, уродливый. Не глядя в зеркало, я закрыла его, сменив своё решение, зелёным шарфом.

Когда я вышла из дома, Коля возился с Терри на детской площадке.

– Пойдём! Мы уже опоздали!

В ответ Коля радостно засмеялся. Смуглое лицо разрумянилось, и даже тёмные – мои – глаза просветлели. И – сделал вид, что не слышит. С ним бывает: хотя внешне он очень похож на меня, характером весь в отца.

Я достала брелок и завела стоявший на стоянке за площадкой внедорожник, подаренный Сергеем на рождение сына.

– Коля! Нам пора.

Но сын упорно не реагировал. Чего нельзя сказать о собаке. Стоило мне приблизиться на пару шагов, как пёс вскочил, поскуливая.

– Мама, что с ним? – удивился Коля. Теперь он всё же решил меня заметить.

– Больше не хочет играть. Пошли.

Продолжая скулить, собака вдруг рванула с места прямо на дорогу.

– Терри! – закричал сын.

– Его хозяин сейчас придет, и…

Но Коля снова не слушал: бросился за собакой. А по двору на старом универсале как раз ехал её хозяин. Было бы чудом, если бы он заметил за стоявшими вдоль обеих обочин машинами моего бегущего ребёнка.

Сын не смотрел на дорогу. Собака успела перебежать, а он – нет. Выскочил прямо под колёса.

Глухой звук удара. Крик. Хлопок двери, голос соседа:

– Жив?

Я стояла метрах, может быть, в четырёх. Видела всё, но не могла понять – что сейчас нужно сделать?

– Больно! – кричал Коля, схватившись за коленку.

Значит, жив.

За считанные секунды его окружили жильцы. Кто-то только вышел из дома, кто-то собрался уезжать, но теперь вернулся. Незнакомая мне женщина звонила в «скорую».

– Где твоя мама? – спросила Колю соседка с пятого этажа.

Сын ткнул пальцем прямо в меня:

– Вон она!

– Мама, может быть, подойдёте? – она повернулась ко мне.

Да, это правильно: нужно подойти. И не неспешно, как я. Следует подбежать и расплакаться, как любая мать, расстроенная несчастьем с её ребёнком. Я ведь расстроена?

Сосед в странной длинной шапке до ворота точно расстроился. Он успокаивал Колю, а тот в ответ лишь громче кричал и плакал.

– Мама!

Сосед попытался его приподнять, но вмешалась прохожая, звонившая в «скорую»:

– Не трогайте его! Говорят, нельзя трогать!

А что мне нужно делать теперь?

– Вот это мама! Ей что, всё равно? – удивились за моей спиной.

– Да она просто не в себе. В шоке, – объяснил кто-то.

В шоке? Да! Я ухватилась за эту мысль. Всё так и есть. Потому и не плачу. Никак не могу, не выходит.

Сосед заметил меня.

– Простите! – взмолился он. – Не знаю, как вышло… Я его не увидел.

– Ничего, сейчас приедет «скорая», – успокаивала незнакомка.

На земле не было ни капли крови. Сын даже не разбил нос.

– Зачем «скорая»? С ним всё в порядке, – сказала я. – Да, Коля?

– Нет! – закричал он. – Мне больно!

Но он ведь любит внимание. Это я в его возрасте пряталась от чужих взрослых за длинной шторой, а Коля не такой. Ему нравится, когда все смотрят на него и хлопочут.

«Артист растёт», – восхищалась свекровь.

– Попробуй встать, – предложила я.

– Не могу! Больно!

– А ты попробуй.

– Отстань! – с гневом закричал сын. – Уйди!

Неужели он действительно притворяется? Но тогда тем более нет причин продолжать представление. Я сделала шаг к нему и рывком поставила на ноги. Но слишком быстро убрала руку – он тут же с криком упал.

– Что вы делаете? Его нельзя трогать, – возмутилась соседка.

– Коля, прекращай! – я снова попыталась поднять ребёнка, но тот опять упал. – Хватит!

– Отстань! Ненавижу тебя! – обливался слезами он.

Тогда я схватила его за куртку и попыталась оттащить в сторону.

– Смотреть больно, – сказал кто-то в толпе. – Вот это мать.

– Давайте я его в больницу отвезу? Быстрее получится, чем «скорую» ждать, – вмешался сосед.

Я совсем не считала, что сыну нужна помощь, но ведь тогда рядом не будет толпы любопытных. Я кивнула и отпустила Колю. А тот захлёбывался в рыданиях:

– Ненавижу тебя! Хочу к папе!

Сколько займёт поездка? Час, два? Сейчас уже начало десятого – я и так опоздала, а Марков, директор моей компании, ждал в офисе не только меня, но и свои бумаги.

Я отошла в сторону и набрала его.

– Виктор Андреевич, у меня тут проблема.

Коля продолжал плакать. Краем глаза я видела, как сосед с помощью очевидцев укладывал его на заднее сидение.

– Какая? – раздражённо спросил начальник.

– Сына сбила машина.

Он, кажется, охнул.

– Но копии всех документов у меня в верхнем ящике стола, – быстро продолжила я. – Он открыт. Я думала, что до суда успею их просмотреть и найти ещё какую-нибудь возможность, но…

– Что ты, Лена, – перебил он. – Какой разговор, придумаем что-нибудь. Надеюсь, парень твой не слишком пострадал?

– С ним всё в порядке.

Садясь в универсал соседа, я услышала:

– Бездушная!

Я так и не поняла, кто это сказал.

Пёс, из-за которого всё случилось, тем временем объявился. Он жался у подъезда и к хозяину не спешил. Тот, наконец, тоже сел в машину и обернулся к Коле.

– Как ты?

Тот снова обнял коленку и захныкал:

– Больно.

В приоткрытое водительское окно дуло.

– Вы могли бы закрыть? – попросила я.

Когда мы немного отъехали, выйдя из поля зрения любопытных глаз, сосед снова принялся извиняться.

– Я знаю. Я видела, – прервала я, размышляя о впустую потерянном времени. – Может, высадите нас где-нибудь? Я вернусь на стоянку, и сама его отвезу.

– Так он не может идти, – удивился сосед.

– Уверена, что это просто синяк.

Но травматолог сказал – перелом.

Из больницы сосед позвонил Сергею – во время вечерних прогулок они успели обменяться номерами. Муж, несмотря на пробки, приехал минут через двадцать.

– Ты вообще собиралась мне рассказать? Или я бы и не узнал? – отчитывал он меня.

– Но ничего серьёзного ведь не случилось.

Сергей не только сам побледнел – побелели даже глаза, суженные от злости:

– Твоего сына сбила машина – это ничего серьёзного? А что было бы серьёзно? Если бы он умер?

Он сцепил руки за спиной и прошёлся по коридору. Остановился, развернулся ко мне:

– Хотя о чём я? Когда умер твой отец, то и тогда для тебя, похоже, не было ничего серьёзного. Да что с тобой не так?

Сергей подошёл вплотную ко мне – и вновь он пах незнакомыми мне будоражащими духами.

– Никаких чувств. Вообще никаких! Для тебя что сын, что повышение, что покупка туалетной бумаги – всё одно.

Я и сама понимала, что не должна быть настолько равнодушной и отстранённой. Но почему я не плачу? Почему не расстроена? Да, Коля не получил серьёзных травм – но Сергей ведь тоже об этом знает. И он-то, похоже, вне себя от переживаний.

Но ведь и я люблю сына. И тогда – почему?..

А после, когда я вернулась домой за машиной, мне пришлось объясняться с женщиной-полицейским. Кто-то из соседей показал ей на меня, и она быстро заскользила ко мне через площадку.

И очень удивилась, услышав, что я не виню соседа – а в чём мне было его винить?

– Обычно мамы всегда виноватых ищут, – заметила она.

И снова эти «обычные мамы» – как будто я необычная!

– И что, компенсацию получить не хотите? По иску взыскали бы. Тем более, говорите, что вы – юрист.

– В больнице всё бесплатно сделали. За что брать деньги?

Она усмехнулась. Немного подумала.

– Соседи сказали – вы всё видели?

Я подтвердила.

– И не вмешались?

– А могла?

Тыльной стороной ладони она почесала бровь. И сменила тему:

– А почему ребёнок по дороге бегал?

– Не послушался.

– То есть, значит, вы не досмотрели?

Я согласилась – выходит, так.

– Я составлю на вас протокол, – решила она, и примирительно добавила: – Штраф небольшой. И сосед ваш тоже заплатит, не волнуйтесь.

Я и не волновалась – не из-за соседа, не из-за чего-то ещё. Я была совершенно спокойна – и теперь даже документ подтверждал, что это-то и неправильно.

И я поехала в офис, где красноречивым удивлением мне снова показали: что-то не так. И вот тогда я и сделала то, что будет невозможно исправить. Но только как было об этом узнать заранее?

Я просто набрала на офисном ноутбуке «психолог, эмоции». Перешла по первой рекламной ссылке: «Разблокируй себя! Трансформационная игра «Зов бездны». И позвонила по номеру, который всплыл на экране.

– У нас как раз освободилось место на вечер, вас записать?

И я решила, что откладывать незачем. Пусть Сергей видит, что я отнеслась к его словам всерьёз и пытаюсь решить то, что он считает моей проблемой. И не только он, а, похоже, абсолютно все вокруг.

Я ожидала, что окажусь в кабинете психолога – но в половину восьмого вечера я стала героиней дешёвой постановки. Мы ещё даже не начинали, а я уже пожалела о внесённых авансом деньгах. Всё было совсем не таким, как я представляла. Я попала чуть ли не в цыганский шатёр.

– Сейчас мы все возьмёмся за руки и подумаем о том, что нас сюда привело, – сказала ведущая.

И она была под стать обстановке – и не психолог, как обещал их сайт, и не оракул, как настраивал антураж: на волосах чёрный платок, на шее амулеты, а ниже – деловой костюм.

Соседки по столу, завешенному, как и окно, плотной зелёной тканью, протянули мне руки – влажную и тёплую. Неловко задели скатерть, и горка разноцветных камней на поле рядом с двумя колодами рассыпалась и поползла в сторону. Даже она хотела отсюда сбежать.

Что я здесь делаю?

От мерцания искусственных свечей быстро стало рябить в глазах. Сладкий дым благовоний – запах казался знакомым, но узнать его я не могла – душил. Воздуха не хватало. Я ослабила шарф, но это не помогло. Медитативная музыка – что это, пение чаш? – не расслабляла, скорее давила.

Со стены, с банера с хрустальным шаром и надписью «Зов бездны», на меня и трёх моих компаньонок – и на себя саму – смотрела отретушированная ведущая.

– Теперь закроем глаза и продолжим думать о нашей цели, – предложила её версия за столом.

Все подчинились. Я тоже закрыла глаза. Неуютное ощущение.

Бульк! Это мой телефон. Все смотрели на меня. Я отпустила чужие руки и потянулась к висящей на спинке стуле сумке.

– Нужно отключить. Я же просила, – упрекнула ведущая.

– Сейчас выключу.

Сообщение, которое всех отвлекло, было от Сергея: «Твой сын не хочет идти домой». Вот так можно упрекнуть, ни словом не упомянув ни адресата, ни суть недовольства. Часы на экране показывали 19:46. С начала игры прошло всего шестнадцать минут. Я выключила звук и убрала телефон.

– Готовы начинать?

Участницы кивнули. Я тоже.

– Теперь каждая из нас обозначит свои цели и ожидания от игры. Если расскажете, я буду помогать понять результаты. Но можно и не говорить. Главное, чтобы вы сами помнили в конце, о чём спросили в начале.

– Можно и вслух. Да? – моя соседка – та, чья ладонь была влажной – оглядела других. Двое поддакнули.

Я пожала плечами. Я не слишком поняла, о чём придётся сказать.

– Вы сомневаетесь, говорить или нет? – уточнила ведущая.

– Не то, чтобы…

Я рассчитывала, что на этом она меня оставит, но нет:

– Тогда скажете?

Елена смотрела на стол, на расползшиеся камни.

– Найти причины блоков. И раскрыться, – и это прозвучало странно и искусственно. – У вас же так на сайте написано?

– Чем более точная и личная цель, тем лучше результат. Нам же нужен результат?

Точная? Личная?

– Хочу с эмоциями разобраться. Мне говорят, что их недостаточно, – как неправильно говорить об этом вслух, да ещё и перед посторонними людьми. Но ведь все они наверняка пришли сюда за чем-то подобным.

– Говорят? А сами вы так не думаете?

«Да что с тобой не так?» – напомнил мысленный голос Сергея.

– Думаю.

– Но как лично вам то, что у вас мало эмоций? Желание должно быть своим. А звучит так, как будто оно не ваше. Как оно может стать вашим? Мы можем о нём подумать. Подумайте сейчас.

Почему она так ко мне прицепилась? Месть за невыключенный звук телефона? Неуместно, и особенно с учётом немалой стоимости участия в игре.

– А как вам такое: эмоции – это краски? И вам не хватает насыщенности? Чтобы, например, наслаждаться моментом? Откликается?

Я рассматривала карты с чёрными рубашками – они лежали на столе прямо перед моими глазами и не выражали совершенно ничего. Как и я.

– Ой, мне очень откликается. Прямо про меня, – сказала соседка с влажной ладонью.

Но густо подведённые глаза ведущей не уделили ей внимания – они не отпускали меня. Она ждала ответа – и все остальные вынужденно делали тоже самое.

– Не особо. Меня не то, чтобы всё это беспокоило. А вот других – бывает.

– Тогда вашим запросом может быть – лучше понять себя. Как вам?

Себя – так себя. Я кивнула, чтобы прекратить допрос – и ведущая переключилась на соседку:

– А вам отозвалось про краски, да? Не хватает сочности жизни?

Игра началась. Мы бросали кубики, передвигали камни по игровому полю и доставали карты, отсчитывая их по числу точек. Затем рассматривали и обсуждали, пытаясь понять, какое послание в них заложено. И пока что я не увидела и не услышала совершенно ничего полезного: каждая видела то, что хотела. У меня никаких пожеланий не было, и я старалась уклониться от ответов.

Когда я, опустив руки под стол и отвернув рукав, украдкой, чтобы снова не привлекать к себе внимание, глянула на часы, они показали 20:28. И я поверить не могла, что прошло меньше часа – казалось, что игра идёт уже вечность. От музыки или запаха дурнота усилилась. Карты и камни на игровых полях подёргивались и сливались.

Соседка бросила кубики:

– Один – один.

– Это общее послание. Сейчас вы достанете одну карту. Мы посмотрим на неё, а затем возьмёмся за руки и подумаем о том, что она говорит всем нам, – объяснила ведущая.

Соседка взялась за колоду.

– Надеюсь, сейчас что-то попроще вытащу. Тяжело идёт.

Я бы вместо «тяжело» использовала «бессмысленно».

Она достала карту и положила в центр стола.

– О, интересно! Повешенный. Он означает жертву. Давайте подумаем. Когда мы жертвуем собой? Можно ли обойтись без жертв? Нужны ли наши жертвы?

Ведущая протянула руки, все остальные повторили, я снова ощутила чужие ладони в своих – круг замкнулся.

Я смотрела на карту. Свисающий с дерева вниз головой человек на ней подвешен за одну ногу, с которой скрестил свободную, образовав треугольник. Его глаза были закрыты – но в какой-то миг мне показалось, что веки вздрогнули.

Голоса вокруг стали единым гулом, стол расплылся и растёкся. И всё исчезло.

Остался только гул. И берег. Красноватый глинистый берег озера резко открывался за высокой травой. Это было даже не озеро, скорее болото, поросшее ряской. Тихое и одинокое, несмотря на компанию лягушек и птиц с их переговорами и стрекотание насекомых.

По ночам берег освещали только звёзды. Справа над мутной водой – летом она бывала очень тёплой – наклонялись деревья, пытаясь рассмотреть своё отражение. Прямо под переплетёнными ветвями, у самой кромки, лежал большой камень. Но он тёплым не был – оставался холодным, даже за весь ясный день солнечные лучи не сумели его согреть.

Вдали булькнуло, и над поверхностью мелькнуло что-то тёмное. Что – понять невозможно. Всё внутри меня словно стянуло когтями. А стрекотание стало невыносимо громким, оборачиваясь гулом. И в нём я слышала удары своего сердца.

Мою руку стискивали уже две влажные ладони. Глаза их обладательницы в нескольких сантиметрах от моего лица тоже оказались влажными. Я что, потеряла сознание?

– Миша, расскажи, где это случилось? Где нам тебя искать?

– Что? – я нахмурилась, всё ещё находясь под властью воспоминания. Оно не приходило ко мне больше десяти лет – и такое положение дел меня всецело устраивало.

Где-то над моей головой щёлкнул выключатель. Электрический свет залил комнату и обнажил дешевизну реквизита.

– Хватит. Я думала, это что-то серьёзное, а тут… Верните мне деньги, – сказала за моей спиной участница, раньше сидевшая рядом с ведущей. Я узнала её по голосу.

– Но же мой брат. Он пропал восемь лет назад. Уехал на рыбалку и не вернулся, – настаивала моя соседка.

– Нам просто нужно успокоиться, – попыталась вмешаться ведущая.

Меня грубо тронули сзади за плечо:

– И вы тоже с ними работаете, выходит?

Я обернулась.

– С кем?

– С этими аферистами.

– Я не понимаю, что произошло, – отозвалась моя вторая соседка.

– Мне сразу тут всё не понравилось, как только эти карты увидела. Не вернёте деньги – я прямо сейчас поеду в полицию, – продолжила возмущённая.

Но дожидаться ответа она не стала. Быстрые шаги, звук сопротивления вешалки, не желающей отпускать куртку – и дверь хлопнула.

– Я тоже такого не ожидала. Но мы по-разному пробуждаемся. Это интересный опыт, – сказала ведущая.

– О чём речь? – спросила я.

Моя соседка неаккуратно вытерла глаза, размазав косметику.

– Миша говорил. Мой пропавший брат.

– Вы, похоже, передали от него послание или что-то вроде того, – уточнила ведущая.

Я не понимала, о чём они. Озеро из воспоминания не желало оставлять меня – и я снова представляла его. Но его нет. Оно осталось далеко и по времени, и по расстоянию.

Я зажмурилась и резко открыла глаза.

– Что-что?

– Так и было. Даже голос… Ведь да? Как будто похожий, – спросила, оглядывая всех, соседка.

И тут я начала понимать. Меня использовали для какой-то мистификации. Возможно, всем нам что-то подмешали – отсюда и её галлюцинация, и моё воспоминание. Вот вам и раскрытие себя. Зато какие будут отзывы от самых доверчивых!

– Нам тут что-то дали в чае. Или, может, что-то в этих горящих палочках, – сказала я и обратилась к соседке. – Мне просто стало душно, и я упала в обморок. И кто-то вас разыграл.

– Да, нужно идти в полицию, – отозвалась третья участница.

– Причем тут полиция, девочки? – встрепенулась ведущая.

Но я не хотела ждать продолжения. Забрала и свою куртку с вешалки, на которой сильно сэкономили, и пробежала вниз два пролёта по лестнице – но даже когда вдохнула холодный весенний воздух, продолжала чувствовать одуряющий запах благовоний.

***

Я неподвижно сидела на полу в комнате сына. Он неловко стоял, отставив загипсованную ногу, и тряс меня за плечо. И плакал. А я смотрела на себя и на него сверху, из точки на потолке. Это сон?

– Мама! Проснись!

Сергей вбежал, не церемонясь с дверью. От такого хлопка она рисковала разлететься в щепки. И тоже начал трясти меня.

– Лена! Что с тобой?

И вдруг всё кончилось. Я смотрела на мужа и красное от слёз лицо сына перед собой.

Что это было?

– Что случилось? – спросил и Сергей.

Хотела бы я ответить. Но для начала – понять.

Я поднялась с пола.

– Устала. Пойду спать.

– Раз спишь с открытыми глазами – точно устала, – сказал Сергей.

Выйдя, я остановилась за дверью, сама не зная, зачем. И слышала, как Сергей переносит Колю на кровать и громко чмокает – всегда целует на ночь в лоб.

– Спи. Ничего не бойся.

– Папа!

– Что?

– Можно, я не буду с мамой?

– Не обижайся на неё. Просто плохой день.

– Я не обижаюсь. Мне страшно. Мама злая и страшная!

Вот так. Ничего нового. Я и так всегда знала, что Коля больше любит отца. Или даже без «больше». Но как это обидно и досадно!

Я даже не сразу поняла, что много лет не чувствовала этого – и открытие остановило меня теперь на пороге спальни. Новое чувство, но при этом знакомое, и я совершенно точно сталкивалась с ним.

Я переоделась в пижаму и легла на нашу широкую кровать, обдумывая свои ощущения. Мне вдруг захотелось ударить Сергея. За что? Порыв совершенно нерациональный, но доводы рассудка его не гасили. И снова дежавю: это было. При других обстоятельствах, но эмоции ощущались совсем такими же.

Эмоции. Я действительно очень давно не ощущала их вот так отчётливо, как сейчас. Какая-то мысль крутилась, но никак не могла оформиться, когда вернулся Сергей. Он пришёл – и она улетучилась, а я всё так же лежала на спине с открытыми глазами.

Муж улёгся на бок, но почти сразу же повернулся ко мне.

– Не хотел ничего говорить, но всё же спрошу. Ты вернулась домой в три часа ночи, пошла и разбудила ребенка, только чтобы ещё сильнее его напугать?

Три часа ночи? Когда я поехала домой после игры, была половина десятого. Ехать максимум минут сорок, а я вдобавок спешила поскорее убраться оттуда, как будто это могло развеять все впечатления.

– Ты считаешь, что ему сегодня мало? Да я еле уговорил его вернуться домой. Он тебя боится! Он и так-то тебя боялся!

И я точно нигде не останавливалась, никуда по пути не заезжала, даже в магазин. Может, Сергей так преувеличивал?

Я протянула руку за телефоном– 3:18.

Как это возможно?

– Почему я вернулась в три? – спросила я вслух.

Сергей привстал.

– Это ты меня спрашиваешь? Это я должен тебя спросить – почему ты вернулась под утро. Где ты была?

Я рассказала ему об игре, не вдаваясь в подробности.

– Полная ерунда. Зря потратила деньги. Но только всё равно не могу понять – как я могла ехать столько часов?

Но Сергей не ответил. Он уже спал.

Глава 2. Провалы

Мутная вода, покрытая ряской, тёплая. В ней так приятно ногам, покрытым мозолями от новых красных туфель. Теперь они на дне. Сквозь пелену слёз я вижу вдали, как что-то мелькнуло на поверхности озера – появилось и тут же скрылось. Но миг – и вот я уже смотрю сверху на ту, восемнадцатилетнюю себя, сидящую на холодном камне – а она содрогается от рыданий.

– Мама, пусти! Пусти!

Ещё миг – и вот передо мной рыдает уже мой сын, пытаясь вывернуться из хватки: я крепко вцепилась в его плечи.

Воспоминания вернулись, да ещё и такими яркими и отчётливыми. Огромная разница между тем, чтобы просто помнить – и снова прочувствовать.

Но это было не просто воспоминание.

– Мама!

Я выпустила Колю и вытерла намокший лоб. Сын тут же попрыгал на здоровой ноге прочь из кухни, но запнулся, растянулся на полу и заплакал ещё отчаяннее. Я шагнула к нему и протянула руку, чтобы помочь подняться, но он отполз в сторону:

– Не трогай!

Красное сморщенное лицо стало некрасивым. Коля растёт плаксой, тем более для мальчишки – я в его возрасте такой не была.

Большие электронные часы на стене над его головой – холодно-белые, всегда напоминавшие о больнице – показывали 9:02. Получается, что в офис я сегодня снова опоздала. Причём по причине, непонятной даже для меня, и уж точно совершенно дикой для окружающих.

Это произошло снова уже второй раз за двенадцать часов – время непостижимым образом от меня ускользнуло.

– Где твоя няня? – спросила я больше себя, чем сына.

Перед уходом Сергей, который опять спешил на работу раньше обычного, сказал, что вечером договорился с Викой, и та обещала прийти в половину девятого. И она пунктуальна – потому мы с ней и сработались, и уже года три она выручала, когда нужно посидеть с Колей. Раз её нет, то они друг друга недопоняли.

Мокрые глаза сына смотрели на меня удивлённо. Он всхлипывал и сопел. Ответа я и не ожидала, но он вдруг последовал.

– Ты её выгнала! – выкрикнул Коля.

– Что?

Нет, конечно же, я не поверила. Ребёнок, и тем более, расстроенный, может сказать абсолютно всё, что угодно, и даже сам не понимать, что и зачем. Но я взяла со стола телефон и набрала номер Вики, чтобы выяснить, почему её нет. Однако услышала лишь гудки.

Цифры на часах продолжали сменяться. Вчера во время своего короткого и суматошного визита в офис я слышала, что вчерашний суд перенесли по ходатайству нашей компании. Отличная возможность обсудить с Бажовым слабые места и даже успеть укрепить их. Он сегодня придёт – и никто не знает его дело лучше, чем я.

– Коля, поедешь сегодня со мной на работу, – сама такое не одобряю, но уж лучше привести ребёнка, чем подвести компанию. – Пойдём одеваться.

– Не хочу! – ожидаемо воспротивился сын.

Бульк. Пришло сообщение от Вики.

«Я не брала ваши деньги!»

Какие ещё деньги?.. Именно об этом я её и спросила – но послание осталось недоставленным. Я снова набрала её, и звонок сразу же отбился. Она меня заблокировала?

Всё это совершенно не похоже на Вику, а из моей памяти выпал целый час.

Глядя на хныкающего Колю, я пыталась решить, насколько фатально его настроение ухудшится от дальнейших расспросов.

– Коля, ты сказал, что я выгнала Вику. А знаешь, почему? – рискнула я.

– Из-за денег!

– Каких денег?

– Не знаю! Ты сказала, что она их украла!

От кома, резко возникшего в горле, перехватило дыхание. Пугающая непостижимость сменилась ещё более страшной догадкой. После того, что когда-то случилось со мной на озере, я пострадала не только физически – нервное расстройство тоже потребовало лечения. Я давно поправилась и крайне мало помнила о том периоде, но вдруг вчерашние игры с разумом могли как-то спровоцировать рецидив?

– Ладно, потом будем разбираться, – и адресовано это было не только сыну, но и себе. – Идём, нам пора.

***

Коля сидел у окна, выразительно повернувшись ко мне спиной, и бесшумно играл в телефоне. Я смотрела на документ Бажова, открытый на ноутбуке, но не могла собраться, и смысл его от меня ускользал. Я думала об озере, о том, что на нём случилось, чего старательно избегала с того дня, как уехала из Лесного. Эти воспоминания не могли принести ровным счётом никакой пользы. Того, кто на меня напал, не нашли, но я и не жаждала расплаты. Я привыкла относиться к тому, что произошло, как к стихийному бедствию, как к удару молнии. Что толку гневаться на неё и призывать к ответу? Я выжила – что уже большая удача.

Я хотела оставить всё в прошлом и никогда не возвращаться туда. Никому в городе я не рассказывала об этом. Даже Сергей не знал, что я стала жертвой преступления. Шрам я объяснила ему аварией, в которую в юности попала с друзьями. И она действительно была. Мы с Вадимом и Соней однажды врезались в дерево на машине его отца. И, подозреваю, не настолько случайно, как он говорил. Но тогда всё относительно обошлось – я больно ударилась лбом о водительское сидение впереди себя, Соня разбила лицо до крови, а Вадим и вовсе не получил ни царапины.

Но теперь я отчётливо видела связь с игрой. Я успешно вычеркнула из жизни прошлое вместе со старой травмой, и, как видно, эмоции тоже заблокировались где-то в этой бездне, которая вчера каким-то образом откликнулась на зов. Но я предпочла бы вернуть всё обратно, и пусть я до конца дней останусь отстранённой, зато не буду жить с воспоминаниями об озере. Если это и есть путь к себе, который предлагала игра, то точно не тот и не туда.

Я так и сидела, глядя сквозь монитор, когда вошёл Марков.

– О, Лена, ты здесь. Думал, мне показалось. Ты разве не на больничном? – обращаясь ко мне, он смотрел на Колю. Тот же игнорировал его точно так же, как и меня.

– Не с кем было оставить, – объяснила я. – Я уже заканчиваю, Виктор Андреевич. Успеваю.

– Да я особо и не рассчитывал, Лен.

Упрёк? Я решила, что да. По Маркову далеко не всегда понятно, что он имеет в виду.

– Не хочу никого подводить. Рыбин если займётся, заново придётся вникать, а у меня всё готово.

Он кивнул и вышел, а я продолжила рассматривать открытый документ, не в силах его прочитать.

Мутная вода окружила меня. Она плотная, не хочет отпускать. Нужно с силой сопротивляться ей, чтобы вырваться и подняться над поверхностью. Резкий рывок – получилось! Я хватала ртом воздух, но он как будто не достигал лёгких, словно что-то мешало ему пройти. К моему горлу что-то прилипло. Я коснулась его – и мои пальцы глубоко провалились во что-то липкое. Я отдёрнула руку. Кровь! Везде кровь! Но боли не было. Нет, совсем нет.

Я по-прежнему смотрела на свою вытянутую руку. Я больше не на озере, но и не в своём кабинете, где только что сидела перед ноутбуком. Я в переговорной, где проводятся планёрки и проходят встречи с клиентами. И это уже третий раз после проклятой игры – кого-то кошмары преследуют во сне, а меня теперь прямо наяву. И нужно срочно что-то с этим делать.

Высокий рыжий Бажов стоял у открытого окна, засунув руки в карманы, и перекатывался с пятки на носок и обратно. А документы – судя по всему, для суда – были разбросаны по всему длинному столу и даже по полу.

– Это вымогательство, – сказал он, не оборачиваясь.

Голос звучал поразительно зло – а ведь он всегда бывал со мной дружелюбен, порой вплоть до заискивания. Бажов из людей, которые прячут мутные дела за ласковыми улыбками, успешно заводят связи и решают вопросы конвертами. Собственно, именно так он планировал сделать и в нашем споре, в котором мы его представляли – задобрить соседей своего цеха.

– И гарантию вы мне все равно не дадите, – продолжил он.

Сложно вести спор, не представляя, с чем вторая сторона несогласна. Можно только пустить в ход надёжный шаблон:

– Ни один юрист не сможет дать гарантию.

Бажов хмыкнул и обернулся. Лицо его покраснело, как у моего сына от плача – но тут, судя по тону, причиной стало раздражение.

– Юрист? Это кто тут юрист?

Нет, он определённо никогда раньше так со мной не общался.

– Вы почему так со мной говорите? – возмутилась я, надеясь, что он всё же упомянет о причинах своего недовольства.

– А как с вами говорить? Вы тут вместе с вашим главным клялись и божились, что всё между нами. Вынюхали больше, чем надо – и теперь такой поворот. Хуже, чем в подворотне, – и он выматерился.

– Что именно вас не устроило? – на сей раз уже прямо спросила я.

– Да ты совсем очумела? Сама-то как думаешь?

Он подошёл ближе. Лицо стало ещё краснее, и глаза налились кровью.

– Я не буду тебе платить за то, чтобы ты молчала, поняла? И главному твоему не буду. Вы ещё пожалеете, паскуды, что со мной связались, – и Бажов смахнул со стола остатки бумаг.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Что это было? Что произошло и почему я это не контролировала? И, главное, как это прекратить? Я обхватила виски ладонями. Мне казалось, они горят, но они оставались на удивление холодными.

И как мне объяснить то, что произошло, Маркину?

Я встала – и оказалась в торговом центре в паре кварталов от офиса. На сей раз в промежутке не было даже озера. Проклятая игра в прямом смысле свела меня с ума.

– Лена, где Коля? Где? – Сергей заглядывал мне в лицо и говорил медленно, почти по слогам.

– На работе, – в последний раз, когда я видела, сын, отвернувшись от меня, ушёл в игру.

– На какой работе? Маркин сказал, что ты сегодня устроила скандал и уволилась. И уходила вместе с ребёнком.

Скандал? Уволилась? Я?!

– Где Коля, Лена? Где мой сын? – повторял Сергей.

Передо мной были глаза сумасшедшего: они метались, ни на чём не останавливаясь. Зрачки сужены, голубые радужки побелели до прозрачности воды. Мне стало страшно – чего тоже очень давно не случалось – но вряд ли муж хотел меня напугать. Вряд ли он вообще обо мне думал, поглощённый собственным страхом.

– Но… Как ты узнал, что я здесь?

– Ездил по округе и искал!

Сергей резко пошёл вперёд. Я засеменила следом, покорно, как комнатная собачка. Муж звал Колю. Заходил в каждый бутик по очереди и с порога орал на ошарашенных продавцов:

– Где мой сын?

Я точно должна была думать о том же самом. Но – не знаю, как это возможно – не думала. Я просто следовала за Сергеем, за его широкими шагами, чертившими на истоптанном полу торгового центра зигзаги. И пыталась понять, как прекратить то, что со мной творилось.

– Так, в чём дело? – остановил Сергея охранник.

Выслушал, связался с кем-то по рации. Муж продолжал объяснять, что случилось, когда к нам подошла администратор в режуще-белой рубашке.

«Сколько ей нужно таких за смену?» – мелькнула неуместная мысль. – «Или обходится одной?»

– Это ребёнок, его сразу начнут искать. Он не первый так потерялся, – успокаивала она.

– Мы не будем ждать. Сами поедем в полицию, – сказал Сергей и ещё быстрее, чем шёл раньше, направился к выходу. Мне приходилось переходить на бег, чтобы не упускать из вида жёсткую, как ёж, русую макушку.

Оказалось, что уже давно настал вечер и зажглись фонари. У входа в торговый центр я увидела свой внедорожник. Значит, я не пешком пришла сюда, а приехала. Но одна или с Колей? Где же, в самом деле, мой ребёнок? Мысль не была тревожной – лёгкое щекотание любопытства, крайне далёкое от зуда. И тем и пугала.

– Лена, ты можешь быстрее? – грубо окликнул меня Сергей.

Он уже ждал в своей машине – и сейчас высунулся, открыв дверь.

В мои тонкие офисные ботинки проник тающий снег – хотя на улице он и прикрылся на ночь коркой. Ноги мёрзли, а веки закрывались сами собой. Мне вдруг невыносимо, как никогда в жизни, захотелось спать. В тот момент я была уверена, что усну немедленно – стоя. Упаду в мокрый снег и продолжу спать там.

И я помотала головой. Но Сергей в полутьме не заметил. Он снова меня окликнул:

– Ты едешь?

И я – но мне казалось, что это вовсе была не я – громко крикнула:

– Нет!

Дверь его авто захлопнулась с грохотом. Я видело лицо Сергея, когда он проезжал мимо – злое, звериное.

Я нащупала в кармане куртки ключи от внедорожника. Подремлю прямо здесь, на парковке, чтобы немного прийти в себя. Но стоило оказаться внутри салона и ощутить уютный запах потрёпанной кожи вперемешку с вишней, как сонливость отступила – также внезапно, как нахлынула. Может, это и странно, но по сравнению со всем остальным, что со мной творилось – сущая мелочь.

Надо ехать в полицию за Сергеем. Он бы хотел, чтобы я была сейчас там, с ним, плакала, как положено жене и матери. Но где находится отдел? Я достала телефон, чтобы включить навигатор. И увидела сообщение от Маркова – оно пришло ещё днём, очевидно, вскоре после встречи с Бажовым.

«И где ты?»

То есть, я ещё куда-то потом выходила и наверняка тоже делала что-то такое, чего никогда и ни при каких обстоятельствах бы не сделала.

Я набрала начальника, не успев продумать, о чём спросить. Но и не пришлось – он меня опередил:

– Ты разве ещё не всё сказала? Всё, ты свободна, как и хотела. Но уж я постараюсь, чтобы о твоих методах знали все.

Он отбился, оставив меня в оцепенении. Я много лет потратила на компанию Маркова и достигла немалого: от должности его зама и личного кабинета до шестизначной зарплаты. Сергей в своей строительной компании неплохо зарабатывал, но мне нравилось распоряжаться собственными деньгами. И кроме того, я могла гордиться собой: у меня было веское доказательство считать, что я со всем справилась, я смогла. И всё разрушилось вместе с основанием за считанные часы! Всё уничтожено – а я даже не понимала причину.

Очередное позабытое чувство душило и царапало изнутри. Я не понимала его и не могла дать название, но оно точно вызывало желание кричать и забыться.

Я не поклонница алкоголя. Пока он вынуждает других показать всё то, на что они не решались трезвыми, меня просто клонит в сон. Не так внезапно, как у торгового центра, но зато гарантированно.

В юности, когда мы с Соней и сестрой Ниной распивали на лодочной станции бутылку на троих и громко смеялись, глядя на воду и вдыхая на закуску такой же, как сейчас на улице, весенний воздух, обещавший немыслимые приключения – тогда всё было иначе. Но с тех пор я почти не пьянела. И теперь мне хотелось напиться, чтобы просто уснуть.

Подаренные партнёрами и клиентами коньяки Сергей держал в своём личном пространстве – четвёртой комнате нашей квартиры, которую он звал кабинетом. Хотя они и стояли в современном стеклянном шкафе, но выглядели там так старомодно, что мне представился старый сервант в квартире моих родителей в Лесном.

Я взяла первую попавшуюся бутылку, к которой потянулась рука, и прошла с ней на кухню. Эстетствовать не стала – плеснула из бутылки в кофейную кружку и выпила залпом. Дыхание перехватило, я закашлялась. Я выпила залпом ещё одну кружку. Коря себя за то, что недостаточно мучаюсь из-за пропажи Коли, я продолжала пить. Всё поплыло перед глазами, в голове застучало. И вдруг остро захотелось танцевать.

Мне вспомнилась песня, которую часто включала сестра перед своим бесславным отъездом в город – за ним через полгода последовало пристыженное возвращение – но как она называлась? Я не помнила текст, только ритм. Попробовала найти, но, конечно, не получилось – я бросила затею и включила топ танцевальных хитов.

Я танцевала с ополовиненной бутылкой коньяка, когда в дверь позвонили. Это был бородатый сосед. На сей раз без шапки, и волосы его курчавились.

– Я хотел спросить, как ваш сын.

Я пригласила его войти. Поставила бутылку на шкаф для одежды. А потом неожиданно для себя шагнула к нему и поцеловала. Не представляю, зачем. Он совсем мне не нравился.

От его бороды пахло пивом. Сосед отшатнулся на миг и вроде даже попытался противиться, но тут же передумал и поддался. Тогда я отпустила его – только для того, чтобы повлечь за собой в спальню.

Когда мы в прошлый раз были с Сергеем? Месяц назад? Два? Три?

Сосед целовал меня в шею, пытался развязать шарф.

– Не трогай, – отстранила я его руку.

Ему бы не показалось возбуждающим то, что находится под ним. Сосед только вошёл в меня, когда, по классике плохих трагикомедий, вернулся Сергей.

– Ты оставила его в детском центре, но я нашёл…

Он замер на миг и тут же вышел. Сосед, подскочив, стремительно натянул на себя одежду и тоже бросился прочь. В своей комнате ныл Коля. Неизвестно, что он видел и слышал.

Сергей нашёл мой – свой бывший – коньяк и пил его и стакана. На меня смотрели из кухни бутылка и его сутулая спина.

А я вдруг отчётливо вспомнила все духи. И недавние – волнующие, восточные, и предыдущие, терпкие, с нотой розы, и резкие, которые были до этого. Почему-то я годами отмечала их, но оставалась к ним равнодушной. Я ведь должна была ревновать? Оскорбиться? Злиться? Или хотя бы оценить всё и расчётливо – или великодушно – смириться, да? Но я просто принимала их как факт. Безучастно, как будто это всё не со мной и меня совсем не касалось. Но только не сейчас. Теперь они нахлынули все и разом, и я чуть не задохнулась. А я за все десять лет, что прожила с Сергеем, изменила ему в первый раз. Сосед стал моим пятым мужчиной, хотя я и не успела этого оценить.

Не знаю, зачем я это делала – снова не знала, хотя происходящее сейчас никак не списать на ошарашивающие провалы. Мной руководило то, что было мне знакомо когда-то и давно меня покинуло. Оно полностью меня захватило. И это была злость.

Я взяла со стола бутылку, отошла на пару шагов и запустила её в сутулую оскорблённую спину.

Сергей вскочил, перевернув стул. Выглядел так, как будто в бутылке был кипяток. И я расхохоталась, поняв лишь в этот момент, насколько пьяна. Я пьяна!

Коля рыдал уже навзрыд, но я не стала заходить к нему. Накинула куртку и вышла из квартиры. Лифт блуждал по дому, не желая немедленно откликнуться на призыв, и я спускалась по лестнице. Всё расползалось. Дышала я ртом, хватаясь за стену. Но не слишком крепко, и она меня подвела. Зацепившись тонким каблуком того самого офисного ботинка за ступеньку, я упала и разорвала на колене джинсы. Но почему-то меня это рассмешило. Я хохотала так громко, что наконец на этаже открылась дверь:

– Всё в порядке? – спросила соседка. Та самая, беспокойная о чужих детях. Точно: это её пятый этаж.

– Лучше всех! – уверила я. Язык заплетался, и эти два слова дались не так просто.

Я сползла вниз. Шёл уже не снег – дождь. На парковке я увидела машину мужа. Мне показалась хорошей идея вымазать её грязью, что я и сделала, по пути снова упав, на сей раз в лужу.

Затем доковыляла до своей. Внедорожник внезапно вырос в размерах и стал отодвигаться от меня – я попала в него не с первой попытки. Но всё же села и поехала. Куда – не представляла. Но куда-то за город, и, похоже, в направлении Лесного.

Ещё сегодня у меня была семья. Обеспеченный муж, отличная современная квартира, порядок в которой поддерживала уборщица. Престижная и денежная работа. И я потеряла всё. Я разрушила всё своими руками, даже не понимая толком, как, и уж точно не зная, зачем.

Трасса была пустынной, я разогналась до 140 км/час и разрезала воздух, снова громко смеясь. Но по щекам у меня впервые за долгие годы текли слёзы – и это было так непривычно, что я сразу не осознала их. Ощутила щекотание, прикоснулась убрать соринку – а встретили пальцы влагу.

И тут я полетела в темноту. Всё длилось очень-очень долго – и я успела сообразить, что сорвалась с моста. Но на этом всё – удар, он напоминал прыжок на батуте – и вода снова была повсюду. Как и пятнадцать лет назад, она обступала со всех сторон и давила. В панике я пыталась открыть дверь, но её заело. Стала открывать окно – и сделала ещё хуже: впустила воду. Она хлынула внутрь, и окно тоже перестало поддаваться.

Я изо всех сил старалась выдавить стекло, из сорванных ногтей потекла кровь. Воздух кончался, а вода прибывала. Серая, серо-зелёная, она заполняла всё вокруг, не оставляя никаких шансов.

Глава 3. Поиски

Вокруг светло – первое, что я поняла. К покрытому грязью лобовому стеклу прилипла ветка. Мои ноги замёрзли и промокли. Взглянув вниз, я обнаружила, что в салоне воды по щиколотку. Я запустила пальцы в волосы и ощутила в них песок, опустив руку, заметила землю под криво обломанными ногтями. Во рту стоял привкус затхлой воды.

Окно с моей стороны так и осталось приоткрытым – и я вспомнила, как его заклинило, вспомнила, как меня окружила река.

Но я жива. Значит, меня вытащили вместе с машиной. Но почему оставили в ней? Не смогли открыть заевшие двери? Но разве не нужно тогда вызвать спасателей, и…

Я толкнула дверь, и она сразу же послушно поддалась. Вода выплеснулась наружу вместе со мной.

На берегу собрался десяток любопытных, и все они смотрели на меня. Я как будто вышла на сцену – и поразила зрителей, ещё не начав представление.

– Так она жива, – сказал кто-то.

Белобрысый парень, стоявший ко мне ближе всех, спросил:

– А как ты выехала?

От моего внедорожника до реки метра три. Туда – или скорее оттуда? – вели глубокие следы протектора. Переднюю часть машины помяло и покорёжило от удара.

Я подняла глаза на насыпь, на мост, где не хватало теперь пролёта, и в животе сжалось и потянуло. Я летела долго – и мне это не показалось. Высота была метров десять. И, судя по месту пролома, упала я достаточно далеко от берега.

– Как ты выехала? – повторил парень.

Хотела бы я, чтобы кто-нибудь мне рассказал. Но мои губы зашевелились и виновато ответили:

– Это не я. Это муж.

Зачем я так сказала?

– А где он? – к белобрысому и ко мне приблизился здоровяк.

Я огляделась, как будто Сергей и в самом деле мог быть где-то на берегу.

– Не знаю… Мы ехали, стали ругаться, и он… – и этого говорить я тоже не собиралась.

Всё больше зрителей перебиралось в первый ряд. И я с изумлением продолжала спектакль, играя роль, которую не знала:

– Он сказал, что хочет наказать нас обоих. А потом… мы упали. И я ничего не помню. Я пыталась выбраться, но пассажирскую дверь заклинило, и я… Он жив?

И тут воздух закончился. Мутная вода накрыла меня с головой, но я была жива, я так отчаянно хотела выбраться. Я упала на землю, сорвала шарф, до боли вцепилась обломанными ногтями в шею, ощутив вдруг, что шрам разошёлся и сейчас мои пальцы погрузятся в мою же плоть, откуда выходят кровавые пузыри. В мутной воде всё плыло и кружилось, она давила на грудь, вытесняя остатки воздуха, в ушах звенело, перед глазами растекалась красная пелена.

Мне совали что-то отвратительное под нос.

– Паническая атака, – сказал кто-то через толщу воды.

С меня сняли куртку. Игла вонзилась в плечо. Рыжая женщина с усталым лицом сосредоточенно смотрела мне в глаза.

– Отвезём вас в больницу.

– Не поеду. Мне нужно идти, – ещё не вполне придя в себя, ответила я.

Но куда? Я не знала. Я осторожно встала и обхватила себя руками, пытаясь согреться. Это не помогло. В мокрой ледяной одежде меня колотило от холода.

Ко мне подошёл человек в форме.

– Что произошло?

Я повторяла свой выдуманный рассказ, пока мой истекающий водой внедорожник грузили на эвакуатор.

– На штрафстоянку поедет, – заметив мой взгляд, сказал гаишник.

Своим ходом мой железный друг сейчас всё равно вряд ли смог бы передвигаться.

– Это ваш автомобиль?

Я покачала головой.

– Мужа.

И это правда: зарегистрирован он на Сергея. Что с учётом всего, что я только что рассказала, и к лучшему.

– Как с ним связаться?

Я назвала телефон и адреса – домашний и его офиса.

Сергея, конечно же, быстро найдут, и он сюда приедет. И тогда всё станет ещё более плачевным.

Рыжая фельдшерица садилась в «скорую помощь».

– Девушка! – окликнула я. – А можно всё же в больницу?

Я услышала, как полицейский звонит мужу – «Это вы Сергей Витальевич?» – прежде, чем дверь медицинской кареты закрылась, и я отправилась обратно в город.

– Не вижу признаков травм, – напоследок посветив мне в глаза фонариком, пробурчал пожилой грубый врач.

Десятью минутами ранее он нахамил передавшей меня фельдшерице.

– Разве что эта, – он принялся разглядывать мою обнажённую шею.

Спасительный шарф комом торчал из кармана куртки, куда я его затолкала на берегу, и теперь надевать его уже поздно. – Глубокое рассечение.

– Говорили, что выжить невозможно, – снова вопреки своему желанию ответила я.

И хотя к этому визиту в больницу мой старый шрам и не имел никакого отношения, я вдруг впервые за много лет решила поделиться его историей. Из сумбурного и скомканного рассказа вряд ли можно было что-то понять, но зато я несколько раз упомянула озеро.

– А что с вами сегодня произошло? – уже с большим вниманием спросил врач.

Я опять повторила выдуманную историю. Если придётся сделать это ещё хоть раз, я сама в неё поверю.

– Вы знаете, что больница обязана сообщать о таких случаях в полицию?

Хотя туда уже и так сообщили, спорить я не стала.

– Выпишу рецепт, попьёте от тревожности.

К моему удивлению, удерживать меня не стали и даже остаться не предложили. Покинув больницу, я достала и завязала шарф и остановилась в замешательстве. Мой утонувший вместе со мной телефон вдруг ожил и бомбардировал десятками сообщений. Писали Сергей и свекровь, бывшие коллеги и даже Марков. Я удалила чаты, не читая, и пошла по улице в никуда.

Одежда уже подсохла. В кармане я нащупала банковскую карту – неизвестно, в каком она состоянии, и три связки ключей: от покинувшей меня машины, бывшего офиса и дома – не факт, что всё ещё моего.

Ночью перед падением с моста мне казалось, что я потеряла всё, но это было не так. Интересно, теперь-то уже предел, или получится что-то ещё ухудшить?

Я присела на лавку. Всё, что творилось – результат проклятой игры, тут сомнений нет. Но если она что-то во мне открыла – значит, это можно закрыть. Я открыла в телефоне сайт «Зова бездны» и набрала номер.

– После вашей игры у меня начались проблемы, – сказала я, не дослушав мяукающее приветствие. – Из-за вас я попала в аварию и потеряла работу.

И мужа. Но тут в двух словах не объяснишь.

– А вы были точно на нашей игре? – и это тоже так по-кошачьи: напрудить в тапки и спрятаться под кровать.

– Вы серьёзно? – не сдержалась я. – Думаете, я не знаю, куда звоню?

– А можете напомнить, как вас зовут?

– Елена Ва…

Васянина. Почему-то я едва не представилась девичьей фамилией, хотя уже десять лет как Крюкова.

– Помню вас. Вы хотели разблокировать эмоции, – сдалась собеседница.

– Именно. Но никак не испортить всю свою жизнь.

– Мы можем провести с вами сеанс завтра, скажем, в семь тридцать, и попробовать во всём разобраться.

– Я не хочу ни в чём разбираться! Я хочу, чтобы стало, как было!

Я говорила так громко, что прохожие оборачивались.

– Вы знаете, как это сделать? Да или нет?

– Елена, я понимаю, что вы очень нервничаете. Ваши эмоции были заблокированы, теперь они снова вам открылись, но вы пока не умеете с ними справляться. Но за несколько сеансов вы получите этот навык, и…

– То есть, вы хотите, чтобы я ещё вам заплатила. Но при этом не знаете, как исправить то, что уже сделали?

– Нет, вы не так меня поняли. Вам нужно…

Я прервала звонок, не дослушав её. Что правда, то правда: эмоции мне открылись. Не думаю, чтобы хоть раз в своей взрослой жизни, отделенной от того происшествия прочной крепостной стеной, ощущала такую даже не злость – настоящую ярость. Я представляла недопсихолога-недооракула с её жеманным голосом и чересчур подведёнными стареющими глазами – и, окажись она сейчас передо мной, я бы в неё вцепилась.

Но вспышка быстро погасла, сменившись отчаянием. Куда мне идти? Что теперь делать? Я обхватила голову руками и зажмурилась, желая в этот миг просто исчезнуть.

– Девушка, вам плохо? – прохожая лет шестидесяти остановилась у моей лавки.

Да. Мне было очень, очень плохо. Помотав головой, я дождалась, когда она отойдёт, и принялась искать номера психологов. Первая попавшаяся сказала, что у неё запись на два месяца вперёд, но её слишком жизнерадостный голос мне и так не понравился. Вторая согласилась встретиться прямо сейчас.

Такси забрало меня от лавки и отвезло на окраину – в тихий, застроенный серыми хрущёвками район. Серые дома, серое небо, серый тающий апрельский снег под ногами – всё было серым и снаружи, и внутри меня.

– О чём вы хотите поговорить? – безучастно спросила блеклая женщина немного старше меня.

Её лицо было усталым, таким же серым, как погода за окном. Но вот она широко улыбнулась – так натянуто и искусственно, что улыбка напомнила оскал.

Она мне не нравилась. Но сегодня вряд ли кто-то мог мне нравиться, так что это не критерий.

– Понимаете… Всё пошло не так, – я не могла собраться с мыслями и не знала, с чего начать.

– А как должно было? – отозвалась она.

Как было. Я не собиралась увольняться с работы, изменять мужу с соседом и топить машину в реке. И вспоминать я ни о чём не собиралась.

Примерно об этом я и сказала, и мне стало очень неловко.

– Вот как? А что вы чувствовали, когда совершали эти поступки? Что именно сейчас вынуждает вас о них жалеть?

Да она издевается. Невозможно ведь всерьёз спрашивать человека, который потерял всё, почему он об этом жалеет? Гнев снова накрывал меня – а вместе с ним и гул, и уже знакомая пелена опускалась мне на глаза, размывая серое лицо напротив.

Я – чем бы я ни была – смотрела на себя с высоты потолка. Удивительно, как серая женщина вообще пустила меня на порог – выглядела я в своей грязной одежде, с растрёпанными слипшимися волосами ненамного лучше бездомной. Интересно, чем от меня пахло. Я не шевелилась, замерла и психолог, округлив рот. А потом он быстро-быстро зашевелился, но гул остался, он перекрывал все звуки и слова я не разбирала.

Женщина привстала со стула, занесла руку – но не рискнула меня коснуться. Она отошла и стала ходить из стороны в сторону по кабинету, что-то говоря. Гул перешёл в звон – и прекратился. И я услышала, как по полу стучат каблуки.

– Уходите, или я сейчас полицию вызову.

Теперь я смотрела на неё со стула, а сердце моё стучало явно чаще обычного. Что это? Почему оно со мной происходило? Как?

– Извините. Такие внезапные замирания – одна из моих проблем.

– Если хотите, дам телефон специалиста, но я…

Я направилась к двери.

– Девушка, а оплата? – закричала она мне в спину.

Но за что? И, главное, чем? Я не знала, сколько у меня денег. Ещё пару дней назад моя жизнь была достаточно хороша, чтобы не слишком следить за балансом. Но в апреле я уже оплачивала плавание Коли, платила няне и Камилле, за массаж, мезотерапию, за окрашивание волос, покупала сыну футболки и продукты домой… Я на ходу открыла банковское приложение.

На моём счете осталось 4670 рублей – примерно столько брала няня за девятичасовую смену с Колей.

Я снова шла бесцельно, куда глаза глядят. Телефон вибрировал – это муж пытался до меня дозвониться. Но я не чувствовала себя в силах с ним объясняться, и просто шла, пока не увидела церковь.

Я не религиозна, хотя и крещена в детстве, крестили мы и Колю. Но сейчас восприняла золотой купол знаком надежды – может быть, здесь сумеют дать мне ответы?

– Голову покрой, – зашипели на меня за порогом, хотя там находилась только церковная лавка.

Я покорно сняла шарф с шеи и повязала на голову. И ей богу, легче публично, хоть мне и чужд эксбиционизм, раздеться донага, чем обнажать этот шрам, однако же я делала это уже в который раз за день. Посетительница тут же вцепилась глазами в моё горло, но я не стала ждать, когда она насмотрится, и пошла на поиски священника. Долго искать не пришлось – полный и бородатый, он двигался мне навстречу по коридору.

– Можно с вами поговорить? – обратилась я.

Он кивнул, и мы отошли в сторону.

– Я не знаю, что со мной происходит, – начала я, и перечислила видения, провалы в памяти…

– Господь с нами всегда, и тебе поможет, но тебе надо бы и к врачу обратиться, – заметил он, не дослушав. – От душевных недугов перед иконой Божией Матери «Успокоительницы» хорошо помолиться.

Он посчитал меня сумасшедшей – только и всего.

Молиться я не стала и вскоре опять стояла на улице. Я вспоминала игру – кости, камни, кубики с чёрной рубашкой. Снова достала телефон и стала искать номера.

На сей раз таксист вёз меня в другой район на окраине – к предсказательнице и мастеру ментальной скульптуры, уж что бы это ни значило.

Выглядела гадалка гораздо более обыденно, чем оракул из «Зова бездны», и я посчитала это неплохим началом. Мы расположились на её кухне, откуда слышалось, как в комнате возятся дети и скребётся за дверью собака. Хозяйка взяла с подоконника и постелила на столе зелёную скатерть и достала из шкатулки на холодильнике колоду.

– Что хотите посмотреть?

– Что со мной происходит?

Во рту стало шершаво от сухости. Я попросила воды. Она дала мне стакан – обычный гранёный, такие водились в доме моих родителей, и принялась мешать карты.

Вынула три, разложила треугольником. Колода была совсем не такая, как на игре, но из центральной карты на меня всё так же снизу вверх смотрел перевёрнутым взглядом повешенный на дереве за ногу человек.

– Карта жертвы, – сказала гадалка, и это я уже слышала. – Вам недавно пришлось от чего-то отказаться?

О да. От всего. Осталось понять – зачем.

Следующая карта выглядела ещё менее оптимистично: с разрушенной башни падали люди.

– То, что с вами сейчас происходит – результат тяжёлого события. Даже катастрофы, можно сказать.

Ею точно можно назвать и нападение, оставившее шрам на моей шее, и воспоминания о нём, сводящие теперь меня с ума, и всё то, что происходило сейчас. Я кивнула – но всё это известно и без карт.

– Сейчас посмотрим, в чём причина событий, – и гадалка перевернула третью карту.

Дьявол сидел на троне, а у его ног стояли связанные веревкой мужчина и женщина.

– Это некие силы зла, – после короткого замешательства сказала она. – Низменные инстинкты и пороки.

Тут тоже нельзя поспорить: никто не станет перерезать кому-то горло из добрых побуждений.

– И как мне всё исправить? – спросила я.

Гадалка собрала карты, перемешала их и вытянула одну. Перед нами вновь появился Повешенный.

– Сейчас кризис. Нужно набраться терпения и взглянуть под другим углом.

И под каким же?

– Не особо понимаю, – призналась я. – Можете ещё на чём-нибудь погадать?

– Лучше говорить не «гадать», а «смотреть», – заметила она. – Так будет правильно. Дайте левую руку.

Она заглянула в мою ладонь. Поджала губы, брови приподнялись.

– А можно правую?

Бросив быстрый взгляд, она отпустила мою руку и встала. Не просто поднялась – отошла в сторону.

– Что вы там увидели?

Она опустила глаза.

– Вы знаете.

– Что?

Гадалка покачала головой, по-прежнему не глядя на меня. Похоже, наша встреча закончена.

– Сколько я вам должна? – спросила я, доставая телефон и собираясь перевести деньги.

– Нисколько. Мне такое не нужно, – быстро ответила она.

Если человек отказывается от денег – на это точно есть веская причина. И она явно во мне. И я хотела её знать.

– Скажите, что вы там увидели. Я правда не знаю. Я никогда раньше не бывала у… – гадалки? Но я не хотела раздражать её ещё больше. – Предсказателя.

Она дёрнула бровями и ответила, не поднимая глаз:

– Линии жизни… Их нет. Они оборваны почти у самого начала. Так может быть, только если…

Я всплыла. Я справилась, и теперь стояла над водой. Она стекала с меня, смешиваясь со слезами и кровью. Пальцы, которыми я пыталась зажать рану, проваливались в неё, но боли не было. И страха не было. Не было ничего. Я видела берег – и побрела к нему, борясь с сопротивлением воды.

– Ты обдолбанная, что ли?

Я очнулась на ночной незнакомой дороге. Я стояла, преградив путь такси, водитель которого сейчас меня и отчитывал.

И так больше продолжаться не могло.

Глава 4. Лесное

Я пролетела над собой, вздрагивающей от рыданий на камне, и теперь смотрела на себя со стороны мутной воды.

Та, другая я, сжалась в комок, обхватив себя за колени, и выглядела жалко. Длинные чёрные волосы – мне тогда часто говорили, что я похожа на какую-то итальянскую актрису, чем я очень гордилась – спутанные, слипшиеся от глины берега, спускались в озеро. Платье моей сестры, чёрное в мелкий горошек, было разорвано на груди и спине. Я подняла перепачканное лицо – исцарапанное, разбитая губа распухла вдвое, на скуле ссадина. Глаза – чёрные кляксы из-за расплывшейся туши – зажмурены. Я запрокинула голову, и моя открывшаяся шея была цела. И я увидела каменные бусы. Те самые бусы! А я ведь полностью о них забыла!

– Девушка, вам плохо?

Гул, звон, мутящая красноватая темнота – и вот я опять в автобусе, а на моём плече чья-то рука.

– Плохо стало? – переспросила, наклонившись ко мне, пенсионерка в белой пушистой шапке. Я заметила два седых волоска у неё над верхней губой.

– Мама видела фильм, – объяснил Коля. Кажется, с осуждением.

– Как это? – преувеличенно ласково уточнила бабуля.

– Она всегда теперь видит фильмы, – ответил сын.

Я сама сказала ему об этом сегодня ночью. Коля опять плакал и говорил, что ему страшно. Мне просто нужно было его успокоить, чтобы он молча и быстро пошёл за мной – и я не придумала ничего лучше. Сказала, что бояться нечего: если я выгляжу странно – значит, смотрю сейчас фильм. Интересный и весёлый. А теперь все в этом автобусе считают меня наркоманкой.

– Она что? – мужчина рядом с бабулей щёлкнул себя по горлу.

Да, или алкоголичкой. Пассажиры рядом со мной переглядывались. И почему все просто не оставят меня в покое?

Перегнувшись через Колю, я выглянула в окно, но не смогла понять, где мы едем. Я не узнавала дорогу, которую не видела много лет, и не представляла, сколько времени опять провела в своём «фильме». Наверняка мы уже проехали Лесное.

Я никогда не собиралась возвращаться туда. Я не навещала родных, не посещала семейные праздники. Да что там – два года назад я не приехала даже на похороны отца. Я вычеркнула Лесное из своей жизни, и ещё до вчерашнего дня была уверена, что навсегда.

Но мне некуда больше идти. Все мои знакомые вне работы знают Сергея и явно встали бы не на мою сторону. Да и как их судить? Я сама бы так поступила, если бы речь шла не обо мне. Снять квартиру или даже переночевать в гостинице не на что. С коллегами теперь полная неразбериха. А близких друзей у меня давно нет. Дом моих родителей – единственный, куда я могу вернуться. И понять, наконец, что со мной происходит – и, что гораздо важнее, найти решение. Должен быть способ всё это прекратить. А потом уже буду искать, как всё теперь наладить.

Я встала, схватив одной рукой огромную сумку – всё моё имущество, которое я украдкой и впопыхах собрала, как воровка, прошлой ночью, пока Сергея не было. Другой подхватила одноногого сына за пояс – и, качаясь от движения автобуса, двинулась к выходу. Задача осложнялась тем, что Коля не хотел никуда идти.

– Мама, пусти, – ныл он. – Мне больно!

Лицо сморщил – сейчас снова расплачется. И будет вторая серия представления: скучающие в дороге пассажиры – благодарные зрители. Но обошлось. Доковыляли до водителя, я рассчиталась – и как раз подъехали к очередной остановке.

Но не той. Не проехали – не доехали. До Лесного оставалось километров пятнадцать. Жаль, что я сообразила это уже после того, как мы вышли. Наш автобус задерживаться не стал, поспешил уехать так быстро, словно только и рад был с нами расстаться. Теперь придётся ждать другого, а они, если ничего не изменилось, тут ходили не слишком часто. Такси и тем более не дозваться.

Погода опять портилась, и кусачий ветер уже носил по воздуху снежинки. Апрель определённо не желал становиться весной.

Лавок тут не было. Я поставила сумку на землю и уселась на неё, ёжась от холода. Сын неуклюже устроился рядом, отставив сломанную ногу в сторону. Он затих, оставшись без публики – на остановке не оказалось никого, кроме нас.

Что, если я просто сошла с ума? Игра сорвала какие-то винтики в моей голове и превратила в своего злейшего врага. Не хочется признавать, но ведь других объяснений нет. И разумный человек, осознав это, не сбегал бы с ребёнком на ночном автобусе, чтобы уехать в лес, а сам обратился за помощью.

Но, хотя три с половиной месяца, проведённые в больнице пятнадцать лет назад, исчезли из моей памяти, я всё равно точно знала, что больше туда не хочу. Придётся стоять на том, что всё, что я натворила, было намеренно и осознанно. И пытаться решить проблему самой.

– Мама, я хочу есть, – снова заныл Коля.

А ведь нытьё – это только для меня. Но почему он не может и со мной разговаривать, как с отцом, няней или попутчиками? Откуда эта вечная жалобная плаксивость?

– Ты можешь говорить нормально? – поддалась раздражению я.

– Это как? – тёмные глаза удивлённо округлились.

– А как ты с бабушкой говоришь? – я полезла в боковой карман сумки за печеньем.

– Молча?

Теперь удивилась я. Но секундная вспышка уже погасла под мокрым снегом, я взяла себя в руки и не стала его расспрашивать.

Мы успели как следует замёрзнуть и вымокнуть прежде, чем нас забрал следующий автобус. И спустя сорок минут мы были в Лесном.

Я снова стояла на втиснутой между деревьями «главной остановке», как тут её называли. И нисколько не жалела, что столько лет обходилась без всего того, что сейчас сжималось комком чуть выше желудка. Страх, волнение, грусть?

– Холодно, – пожаловался Коля.

Такси, как и раньше, стояло прямо на остановке.

– На улицу Труда подвезёте? – крикнула я.

Таксист кивнул и вышел помочь. Он убрал мою сумку в багажник, заботливо устроил Колю на заднем сидении – детского кресла не было, но иного я здесь и не ожидала, и мы двинулись по относительно широкой асфальтированной дороге.

Я узнавала и одновременно не узнавала Лесное. Посёлок, поразительно чужой и такой знакомый, в моих воспоминаниях остался гораздо более просторным, чем был в реальности.

– Мама, куда мы едем? – спросил Коля, глядя во все глаза на бредущую вдоль дороги одинокую лошадь.

– Я же говорила: к твоей тёте.

– У меня нет тёти.

– Есть.

Он не знал Нину. Они виделись всего дважды, и Коля был слишком мал, чтобы это запомнить.

Во время их первой встречи ему было два месяца, и Нина с отцом привезли серебряную ложечку ему на зубок. Это был последний раз, когда я видела отца. А сестрой мы встречались ещё раз, когда Коле исполнилось три. Мы сидели в кафе – я сослалась, что в квартире ремонт, что было неправдой. И вскоре ушла, обманув опять, что срочно нужно вернуться к работе.

Она слишком напоминала мне о прошлом, а для меня оно – всё и без разбора – осталось позади.

Нина звонила мне ещё несколько лет, а теперь общение свелось к тому, что она поздравляет меня с Новым годом и днём рождения. Я тоже обычно её поздравляю – мы обмениваемся сообщениями, обходимся без разговоров.

Амулет – кошачий глаз, подвешенный к салонному зеркалу на цепочке – подскакивал и колыхался на ухабах. Мы свернули, миновали рынок и частный сектор, по-прежнему хаотично засаженный деревянными домами, и вот уже оказались на узкой улице, в конце которой стояли шесть двухэтажек – в одной из них когда-то жила и я. В моём детстве на ней не было освещения, она жила по солнцу и с его заходом погружалась в чёрные сны. Сейчас тут появились фонари.

– Значит, к родственникам приехали? – дружелюбно спросил таксист.

Отвечу – и у него будут новости, которыми можно делиться с соседями и пассажирами. Новые люди тут всегда привлекали внимание, а теперь я сама одна из них.

Но отвечать я не спешила. Мне совсем не хотелось напоминать о себе и привлекать внимание. Я для жителей Лесного – это та история на берегу. А мне и так, без их участия, здесь будет напоминать о ней абсолютно всё, каждая трещина на потёртом асфальте, ветка дерева и стена дома.

Но скрывать не имеет смысла: они всё равно узнают.

– Да, здесь живёт моя сестра.

– Ты сказала, что тоже тут жила, – невовремя вспомнил сын.

– И я жила, – неохотно согласилась я в ответ на вопросительный взгляд таксиста.

– Вернуться решили, значит? Это хорошо, а то наши-то все отсюда рвутся.

А когда возвращаются, встречают их неприветливо. Как это произошло в своё время с моей сестрой.

– Нет, просто в гости.

– Надолго?

Этого я и сама не знала.

– На пару дней.

Приехали. Таксист помог не только высадить Колю, но и довёл его, а заодно и донёс сумку до двери – прямо напротив входа на первом этаже. Над ней до сих пор отколот кусок штукатурки – пьяный сосед сверху искал у нас свою жену, которую скрывала моя мать.

Я выразительно подождала, пока таксист не уйдёт, прежде чем постучаться.

И только сейчас подумала, что надо было хотя бы предупредить. Вдруг никого нет дома?

Дверь с шуршанием и скрипом открылась. Заспанная и помятая Нина зевала и трясла головой. Она старше меня на четыре года, но сейчас выглядела на все сорок пять.

– О, это ты. Заходи, – тёмные глаза, такие же, как у меня и моего сына, распахнулись, но в голосе удивление не отразилось. Наоборот, прозвучало так, как будто мы и не расставались. – А я почти двое суток дежурила, с ног валюсь.

Значит, по-прежнему работает в местной больнице, куда устроилась ещё до моего отъезда.

– А кто это у нас тут? – Нина улыбнулась племяннику.

Детей у неё нет, и замуж она не вышла.

Коля смотрел настороженно. У меня одобрения не искал, что непременно бы сделал, если бы рядом был отец. И наконец принял собственное решение:

– Коля.

– Серьёзно? Ты же вот таким был, – Нина ткнула пальцем куда-то на пол. – Хочешь блины со сгущёнкой?

– Не знаю. А что это?

Нина рассмеялась.

– Блины? Или сгущёнка?

Я занесла свою сумку и поставила на пол. Нина обняла меня. Запах розы и лаванды – её любимые духи из юности. Затем сестра чмокнула в щёку Колю. Тот стерпел, вырываться не стал.

– Копия мама, разве что мальчик, – заметила Нина. – Ты такая же была. Сколько ему? Семь?

– Восемь, – поправил Коля.

– Ты проходи, – пригласила Нина. – Я в папиной комнате сплю, а наша стоит пустая. Поешь?

– Я бы отдохнула, – призналась я.

– А мы тогда блинами займёмся, – и Нина обратилась к сыну: – Что с ногой-то случилось, герой?

– Машина сбила, – Коля посмотрел на меня. Мне показалось, что с осуждением.

– Вот как? А как же так получилось?

– Я на дорогу выбежал за собакой, – признался ребёнок. – А у тебя есть собака?

– Была у дедушки твоего. Но уже старенькая, на радугу ушла в прошлом году, – Нина помогала сыну идти по коридору. – Он любил собак.

И я вдруг вспомнила. Рыжий сеттер Барри, добродушный ворюга и попрошайка, и чёрный дворянин Бес, который тайком пробирался к нам в комнату и спал в моей постели. Я вспомнила, как мокрый нос, фыркая, тыкался мне то в лоб, то в ладонь, которой я прикрывалась. Как я могла полностью их забыть?

В тот день, когда меня привезли домой из больницы с забинтованной шеей, они не пустили меня на порог. Ощеренные пасти, вздыбленная шерсть. Они огрызались на отца, когда он тащил их на улицу. Он решил, что они взбесились, и хотел пристрелить – но не смог. На улице они присмирели. Он отдал их в тот же день куда-то в частный дом, и больше мы их не видели.

Но они были… И другие животные после моего отъезда, выходит, тоже здесь жили.

– А где дедушка? – спрашивал сын.

Они добрались до кухни, а я всё стояла посреди полутемного коридора, где, как и в детстве, пахло пылью, а низкий потолок нависал над головой. В комнатах они выше.

Но я же не буду стоять так вечно? Я подняла сумку – кажется, она всё тяжелела – и шагнула в свою детскую комнату.

Когда-то я делила её с сестрой. Теперь отсюда исчезли почти все игрушки, кроме пары любимых Нининых кукол и моего медведя – они в рядок сидели на прибитой к стене книжной полке. Раньше под ней стоял письменный стол, а теперь расположился плоский журнальный, на нём – наши фотографии. Меня определённо не вычёркивали здесь из жизни. На местах наших детских кроватей – диван и два кресла. А платяной шкаф остался прежним. Оттуда мы брали одежду, когда собирались в школу, оттуда сестра достала своё нарядное летнее платье в горошек, привезённое из города, и предложила мне его надеть.

В воздухе кружились пыль и воспоминания. Они скрывались в каждом клочке старых зеленоватых обоев, в каждой царапине на обшитом досками полу.

Вот мы нарядились в мамины платья, перемазались её косметикой и прыгаем на кровати – потом нам за это влетит, а пока мы хохочем. Вот я разбираю куклу сестры под кроватью, пока она увлечённо рисует – после она будет плакать, а влетит только мне. А вот мы готовим: печём на электроплитке пирог из земли с песком. И едва не сжигаем дом. Четыре года – большая разница в детстве, но мы дружили и шкодили вместе. Наверное, потому, что я всегда с энтузиазмом поддерживала проделки Нины. Тогда она была такой же жизнерадостной и весёлой как я, но ещё и очень любопытной вдобавок. Но весь её огонь погас после поездки в город. Она потухла навсегда.

Незнакомый диван втянул меня в уютные объятия. Я давно не спала, и от усталости резало глаза. Мне на самом деле не помешало бы дать отдых и им, и себе и вздремнуть пару часов.

Я прилегла и закрыла глаза, но сон ожидаемо не шёл. Какое-то время промаявшись, я присоединилась к сестре и сыну.

А они, похоже, успели подружиться.

Сидя за столом, покрытым, как и раньше, клетчатой клеёнкой – сколько же ей лет? – они смотрели мультик по старому маленькому телевизору и смеялись. Нина отпускала комментарии – это она всегда умела – и оба прыскали.

– Давай к нам, – предложила сестра.

Она так ни о чём меня и не спросила. Ни в этот вечер. Ни в следующие дни.

***

Той первой ночью я на удивление легко заснула, как будто нажали кнопку, и в последующие несколько дней – не знаю точно, сколько их прошло, два, три, четыре – просыпалась, только чтобы поесть, и то по указке сестры.

Мой телефон разрядился и отключился, и меня это устраивало. Если Сергей или кто-то ещё пытался искать меня здесь и звонил сестре – я об этом не знала.

Я почему-то думала, что смогу собраться с мыслями, но получилось совершенно наоборот. Мной то владела абсолютная блаженная пустота, ещё более бесконечная, чем та, в которой я недавно жила и где не было никаких чувств. Равнодушное опустошение накатывало волнами, накрывая с головой, и я безучастно слушала фоне весёлый голос Нины и смех Коли.

И тут же внезапно меня захлёстывали эмоции, и самой сильной из них была ревность. Я ревновала сына к сестре, в комнате которой он спонтанно поселился. Мужа – к обладательницам духов, бывшего начальника – к коллегам, клиентов – к начальнику. Это не имело никакого смысла, но он оказался и не нужен для терзаний. Мучительное чувство раздирало меня так, что я царапала себя обломанными ногтями – я так до сих пор и не привела их в порядок.

И я снова и снова видела берег: и чётко, как будто находилась там прямо сейчас, и в мутной дымке, как, должно быть, видят близорукие. Слышала теперь и голоса, но глухие – как через подушку. Со спины ко мне подходили из ночной темноты, и я никак не могла увидеть, кто это был. «Обернись!» – мысленно призывала я нынешняя. Но восемнадцатилетняя я не могла услышать.

Полусон, полуявь – бред, как при высокой температуре. Наверное, я на самом деле была от всего больна.

Но вот наступило утро, с которым ко мне вернулась ясность. Комнату, как в детстве, заполнило солнце – и запах сгоревшего масла. Выходит, Нина так и не научилась готовить.

Маленький телевизор бормотал с полки, сестра мешала картошку на сковороде, а Коля с противным звуком увлечённо чиркал по листу бумаги фломастером, зажав его в кулак. Бесполезно бороться, даже учителя отчаялись. Сын бросил на меня короткий взгляд и снова уткнулся в рисунок.

– Выспалась? – спросила Нина.

Я пожала плечами и села за стол. Коля рисовал что-то страшное, чёрное, большое.

– Что это?

Он накрыл рисунок ладонью.

Сестра выглянула в окно.

– Света с Димой пошли гулять с собакой. Хочешь к ним? – спросила она Колю и уточнила для меня. – Дяди Женины внуки. Ты не против?

Сын уже поднялся и, не дожидаясь моего ответа, попрыгал на одной ноге в коридор. Освоился, как дома. И снова меня укусила ревность.

– Он любит собак, – сказала я.

Если подумать, то именно эта любовь нас сюда и привела. Ничего бы не было, если бы он тогда не погнался за соседским псом.

– Муж тебя искал. Хотела тебе рассказать, вот и выпроводила Колю. Не обижайся.

Вот как?

– И что ты ему сказала?

– Правду – что ты здесь, – она пожала плечами.

И почему я решила, что можно ей доверять?

Нина положила на стол полотенце и поставила сверху сковороду. Несмотря на то, что что-то раньше сгорело, пахло сейчас аппетитно.

– Лена, а что мне было делать? Иначе вас бы уже искала полиция. Я объяснила ему, что ты пока хочешь побыть одна, что с вами всё хорошо, и ты сама с ним попозже свяжешься – я была не права?

Звучало разумно. Сама я обо всём этом не думала.

– Ещё он сказал, что ты попала в какую-то аварию, и просил передать, что со всем разобрался, – Нина поставила на стол тарелки и положила вилки.

Падение с моста казалось далёким сном. Через приоткрытое окно с улицы задувало весенний воздух, слышался детский смех.

– Надо выйти пройтись, – сказала я, накладывая себе картошку. Она была тонкая, хорошо прожаренная, но пересоленная. – Не всё же взаперти сидеть.

Прогулка мне точно не повредит. Хорошо бы во время неё ещё и не встретить бывших знакомых – но тут такой риск на каждом шагу.

Сестра свела брови.

– Что значит – взаперти?

– Сколько я уже тут у тебя? Три дня не выхожу? Или больше?

Тёмные глаза Нины, теперь окружённые тонкими морщинами, потемнели еще сильнее. Она опустила их в свою всё ещё пустую тарелку и принялась перебирать по столу тонкими пальцами с коротко подстриженными ногтями.

У меня странно засосало в желудке.

– Что? – не выдержала я.

– Даже не знаю… Что значит – ты не выходила?

– То, что я всё время проспала, – честно ответила я, чувствуя явный подвох.

Сестра молчала.

– Что не так?

– Лена, ты же постоянно куда-то уходила. Если не хочешь, чтобы я об этом кому-то говорила – так прямо и скажи.

Воздух опять кончался. Нет, только не сейчас! Я глубоко вздохнула.

– И куда я уходила?

Нина подняла глаза.

– Я не буду спрашивать. Это твоё дело.

– И ты не знаешь?

– Ты о чём? Я за тобой не следила.

Это розыгрыш? Но поддерживать его я совершенно не в настроении.

– Я всё время была здесь.

Я отложила вилку. А сестра подняла свою, принялась крутить.

– Если ты серьёзно, то посмотри на свою одежду.

Я бросилась в коридор. Мои ботинки – всё те же самые, бывшие офисные – полностью покрывала грязь, как будто я провалилась в глубокую лужу. Не в лучшем состоянии была и куртка.

В ушах звенело. Мысли метались. Так не может продолжаться! Не должно!

– У тебя что, снова это началось? – из-за спины тихо спросила Нина.

– Что?

– То, что было в восемнадцать лет.

Холод и одиночество больницы, едкие запахи лекарств, подгоревшей каши и испражнений, животная тоска и страх. Всё это, стёртое из памяти, отчётливо-болезненно воскресло вновь, как и прежде ощеренные пасти домашних псов. Зря я сюда приехала!

– Если хочешь уйти, возьми мою одежду. Твою я почищу, – закрыла тему сестра.

Я надела её сапоги – на размер больше моих, и чересчур длинное зелёное пальто – Нина выше меня, и оно не в моём вкусе.

Но на улице меня со спины приняли за неё.

– Нина, а можешь ещё достать то лекарство? – окликнул незнакомец, но, увидев моё лицо, ойкнул и заторопился уйти.

В соседнем двухэтажном доме по-прежнему работал магазин «Беляши». И, как и раньше, там продавались стиральный порошок, сосиски и гвозди, словом, всё кроме беляшей. Я купила дешёвое вино, вернулась в дом своих родителей и заперлась в своей детской комнате.

– Лена, ты не против, если я возьму Колю к Ире из больницы на день рождения? В бане попаримся, а завтра вечером вернёмся. В среду мне на дежурство, – через несколько часов постучалась сестра.

Но мне уже было совершенно всё равно.

Глава 5. Каменные бусы

Мутная вода была тёплой. Камень, на котором я сидела – поразительно ледяным. А бусы на моей шее – раскалёнными. Я задела их случайно, когда вытирала слёзы, и отдёрнула руку: они её обожгли.

Я выплыла из очередного видения на кухне. Я стояла у окна, передо мной был серый пустынный двор, в моей руке – кружка, в ней – холодный чай, а на тыльной стороне ладони – след от старого ожога. Я никогда не знала, как он появился.

Голову словно набили стекловатой. Смутно припоминалось, что сестра уехала куда-то накануне и забрала Колю. И я обрадовалась одиночеству. Не хотелось, чтобы меня видели такой.

Неприятно и стыдно, но пора прекратить быть страусом. Нужно посмотреть правде в глаза и обратиться за помощью, – думала я, пока виски всё сильнее стискивало кольцо боли. Тут всё просто: причина во вчерашнем ужасном вине.

«Сними эти бусы, Лена! И никогда больше не надевай!» – донёсся из глубин памяти встревоженный голос матери.

Каменные бусы были на мне тем вечером. Они уцелели и во время нападения, и дальнейших медицинских манипуляций – я сняла их и крутила в руках. С ними я вернулась из больницы с забинтованной шеей, когда наши питомцы отказались меня впускать. Не представляю, откуда они взялись, но отчего-то они сильно беспокоили родителей. И я их спрятала. И ни о чём из этого не помнила до этого момента. И вдруг прямо сейчас поняла, где они. Или сознание снова со мной играло.

Я так резко поставила чай на стол, что он выплеснулся на клеёнку. Ощущая себя воровкой, как и прежде в собственной квартире, зашла в бывшую родительскую спальню. В отличие от нашей с Ниной детской, она почти не изменилась, и вся мебель осталась прежней. Я заметила продавленный матрас на кровати и со стеснением отвела глаза. На столике валялись фломастеры и исчёрканные листки – лишь очередной след того, что мой сын предпочёл мне тётю. Из шкафа торчал прищемлённый рукав Нининой рубашки, напоминая, кто здесь теперь хозяйка. Но меня не занимали её вещи.

В комнате был камин. Когда-то он обогревал дровами первых жильцов этого старого дома, давно ушедших из жизни. Ещё задолго до моего рождения здесь поставили батареи и подключили к центральному отоплению. Камин не использовали десятилетиями, он наверняка давно неисправен. И память говорила мне, что именно потому в его недрах я и спрятала то, что почему-то всех вокруг волновало.

Засунув руку в дымоход, я нащупала кирпичи. И ничего больше. Вот и всё. Мои нынешние воспоминания – просто фантазии. Или, если уж называть своими именами, бред сумасшедшего. Наверное, я видела в фильме или читала в книге, как что-то ценное припрятали в камин, и мой расстроенный разум предложил мне свой вариант.

Рядом с одним из кирпичей нащупалась выемка, а в ней – что-то мягкое. Серый от пыли и времени носовой платок, а в нём –каменные бусы.

Я не придумала их. Они действительно были, и вот они снова передо мной. Нитка обычных серых камней, каких полно на берегу, матовых, обработанных очень аккуратно – все одинаковой продольной формы и одного размера. Я коснулась бусины пальцем. Неужели всерьёз ожидала, что она будет горячей? Камни оказались прохладными. И приятными на ощупь. Я стала перебирать их, и это успокаивало.

Мне захотелось надеть бусы. Но что скажет Нина, когда опять их увидит? Или она тоже о них забыла, как и я до недавнего времени? Почему-то верилось с трудом.

Опустившись на грудь, бусы холодили через водолазку. Они оказались довольно тяжёлыми. В прямом смысле камни на шее. Но мне становилось всё спокойнее, хаос в мыслях оседал, как облака пыли. Своим наличием бусы подтверждали, что видения хотя бы не галлюцинации, а обрывки воспоминаний.

Я и физически почувствовала себя лучше, но теперь ещё больше хотелось отвлечься хоть ненадолго. Взяв свой ноутбук, захваченный из города в большой сумке, я устроилась на диване и включила фильм. На моей груди непостижимо теплели бусы, а изображение на мониторе рассеялось и скрылось в тумане, и на передний план выступил – не берег, нет. Наша с Ниной комната, в которой я сейчас и находилась.

Она снова стала такой, как до моего отъезда. В зеркальной створке гардероба я видела отражение восемнадцатилетней себя и юной Нины за моим плечом.

В руках я держала красные туфли. Блестящие, лаковые, на тонком-тонком каблуке. Коробка от них стояла у меня под ногами и тоже отражалась в подёрнутой временем зеркальной створке. В Лесном такие не купишь – и я едва сдерживалась, чтобы от восторга не прижаться к глянцевой поверхности губами.

Нина скрестила руки на груди.

– И где ты будешь их носить?

В её взгляде – с тех пор, как она вернулась из города, он был тяжёлым и непривычно мудрым – читалось тревожное понимание. Я всё ещё не привыкла к ней заново, и сейчас сестра казалась мне чужой. Мне стало не по себе, но я не подала виду и ответила легкомысленно:

– Да везде.

На глаза мне упала прядь густых пушистых волос. Она задевала нос, щекоча ноздри, и её сдула.

– То есть, по деревне будешь ходить? – уточнила сестра.

Прикрыв глаза, я прижала туфли к груди. Внизу до сих пор жгучим сладким потягиванием ощущались отголоски вчерашней ночи. Я украдкой выбралась из дома – вроде никто не заметил, даже Нина. И впервые отдалась: Максу на заднем сидении его «Марино».

Я сбросила домашние шлёпанцы. И они, и пальцы на загорелых ногах как будто смотрели со стыдом за себя – разве они достойны такой красоты? Но я решительно вступила в одну туфлю, затем в другую. И сделала шаг. И взмахнула руками:

– Ой!

Тут Нина пришлась кстати. Без неё бы не удержать равновесие.

– Даже ходить не умеешь, – хмыкнула она. – Осторожно, каблуки переломаешь.

Но я сделала ещё шаг, потом ещё… Вроде всё получалось. Туфли давили, сжимали, резали, напоминая о сказке про русалочку – но не той, из мультика, а страшной, из книги, которую в детстве мне вслух читала сестра.

Я до сих пор злилась на неё за побег. Она исчезла, никого не предупредив. Ни единым словом не намекнула. Однажды утром я проснулась, и её больше не было ни в нашей комнате, ни в посёлке. Она бросила меня, предала. Оказалось, что я совсем ничего для неё не значила. А потом Нина вернулась. Без детей и без пуза, не оправдала пророчества местных тётушек. Она ничего не говорила о городе, каждый раз предлагала сменить тему. Но и без рассказов ясно, что всё сложилось не так, как сестра мечтала. Глядя на неё, увядшую и поникшую («как побитая собака домой приползла» – судачили на улицах), я почти расхотела тоже сбежать, как она, как только мне исполнится восемнадцать. А потом появился Он, Макс. И восемнадцать исполнилось прямо сегодня.

Я стащила, неловко наклонившись – аж спину потянула – домашнее платье. И проковыляла обратно к шкафу с одеждой. Распахнула его – эх, и выбрать-то не из чего! Всё такое унылое, детско-деревенское. А к таким туфлям бы что-то, как из фильмов!