Читать книгу Миткаль - Юлия Удалова - Страница 1

Мне давно не снились кошмары.

– Хогошая, догогая, я тебя юбью! – говорил он высоким голосом, сжимая в своих влажных красных ладонях мою руку. – Носью я не могу уснуть, потому сто постоянно о тебе думаю!

Он стоял так близко, что я могла хорошо рассмотреть катышки на его синтетической майке цвета серой спаржи. Беспокойные пальцы нервно поглаживали моё запястье.

– Неузеи ты совсем меня не юбишь? – глаза цвета кока-колы с выдохшимся газом, простоявшей на солнцепеке как минимум неделю, смотрели жалобно и внимательно. – Я так юбью тебя… моя богиня… моя звезда…

Давно не стриженые пегие волосы обрамляли лицо неопрятными патлами. Левое плечо он держал заметно выше другого.

– Моя! Моя! Моя! Моя! Моя! Моя! – повторял он громче и громче.

Я попыталась вырвать руку, но не смогла: ломкие корявые пальцы сжались с неожиданной силой, и он потянул меня к себе.

Вздрогнув, я проснулась, потирая запястье. Поднеся его к глазам, увидела красноватые следы пальцев, отпечатавшиеся на коже. Пригляделась – никаких следов на руке нет.

Виновато тусклое освещение… И дурной сон… Передо мной продолжало стоять это плоское лицо, умоляющее и одновременно агрессивное.

Ну что за наваждение? Я вытащила мобильник из кармана джинсов. На экране светились цифры 03.25. В темноте за стеклом автобуса стремительно сменяли друг друга огромные деревья. Свет в салоне был притушен до максимума. Вокруг все спали.

Сон, сон, сон. Я не услышу этого голоса, перевирающего больше половины согласных в словах, и не увижу этого лица, которое было бы у Петрарки, если поэт страдал олигофренией в стадии дебильности. Я больше не испытаю щемящей гадливой жалости. Выдохнув, я откинулась на удобную спинку сиденья, испытывая чувство, граничащее со счастьем. Моя история очень глупая, но выход, который я нашла, кажется единственно возможным. Наверное, это неправильно, но постепенно я прихожу к тому, что жалость – самое отвратительное чувство на свете. В первую очередь – для самого жалеющего.

Я включила плеер и закрыла глаза.

Не живет на воле зверь из зоопарка.

Наше прошлое исправить не дано.

Мы когда-то все замешкались на старте.

Беги! Беги!.. *Здесь и далее в тексте использованы стихи К. Ш. Меладзе на песни В. Ш. Меладзе. Данные стихи являются собственностью их автора

В сон я провалилась, словно в чёрную дыру. Даже плеер не выключила.

Мне снился сумрачный осенний лес, которому не было конца и края. А больше ничего.

Ровно в 9.00 автобус въехал на небольшую отгороженную площадку и замер, а я вдруг подумала, что мне не хочется из него выходить. С одной стороны виднелось небольшое полукруглое здание вокзала, на крыше которого большими зелёными буквами было написано название города. С другой стороны наступал лес: голубоватые лапы елей свешивались сквозь тонкие прутья забора.

Вот я и приехала.

Почему утро кажется таким бессолнечным и душным?

Подхватив сумку с вещами, я выпрыгнула из автобуса последней и в нерешительности замерла, оглядываясь по сторонам. Интересно, встретит ли меня дядя? Я говорила ему и о дне и о времени своего прибытия. Но что-то подсказывает, что добираться до его дома придется самой. Хорошо хоть, есть адрес.

Прежде, чем толкнуть мутную стеклянную дверь здания автовокзала, я оглянулась на автобус. От города, в котором я родилась и выросла, меня отделяет теперь почти полстраны. Я усмехнулась. Чтобы пересечь такое значительное расстояние, нужны действительно веские причины. Очень-очень веские.

С трудом разузнав, какой нужен троллейбус, дождалась его и села у окна в обнимку с сумкой. Город мне нравился – улицы с невысокими домами утопали в колючей темной зелени елей и сосен. Несмотря на раннее утро, было сумрачно, сумрачно и жарко. И довольно безлюдно. Вылинявшее, точно старые джинсы, небо выглядывало из-за домов. Когда я ехала сюда, то прочитала, что зимы здесь не столько холодные, сколько очень длинные. И почти каждый день идет снег.

Но сейчас лето. Очень жаркое лето.

Дом моего дяди, если он дал мне правильный адрес, а я его правильно расслышала, искала я долго. Сумка вдруг стала очень тяжелой, накатило ощущение глухой бесприютности. Зачем? В родном городе в моем доме любимый кот смотрит в окно на сквер, в котором скамейки выкрашены в нежно-розовый цвет и плафоны фонарей кажутся большими жемчужинами. А на одной из скамеек сидит обращающий внимание прохожих своей нелепостью человек и повторяет: «Где моя звезда? Где моя юбимая? Посему её давно не видно? Она зе не мога бгосить меня?». Я тряхнула головой, отгоняя картину, которую увидела почти наяву.

Сейчас главное – чтобы дядя оказался дома, иначе придется неизвестно сколько торчать под забором, ожидая его. Я уже не говорю о том, что может выйти какая-нибудь ошибка с адресом. Что делать тогда?

Дом был большой, и какой-то надменный. Возможно, так казалось из-за того, что он стоял на склоне холма немного на отшибе, а возможно из-за того, что находился ближе всех к черте темного леса. У дома был и второй этаж, но что больше всего меня удивило – мезонин с крышей, поддерживаемый четырьмя колоннами и украшенный резными деревянными перильцами. Необычный дом. Что можно сказать о его владельце? Какой-нибудь любитель старины… Который не встретил собственную племянницу.

Странно и по-чужому затренькал звонок. Открывать мне не торопились. Я уже прикидывала, куда лучше пойти, чтобы попытаться разыскать дядюшку, когда крашеная зелёной краской деревянная дверь отворилась, и на пороге возник мужчина в синем бархатном халате и синей бархатной феске. На вид ему было лет сорок пять, невысокий, светловолосый, с глазами, словно затянутыми пленкой, надежно скрывающей это зеркало души от посторонних. Банальное «Вам кого?» даже не прозвучало. Судя по всему, этот человек далек от банальностей. И его высокомерно-вопросительный взгляд красноречивее слов.

– Здравствуйте, дядя, – скромненько сказала я. – Я – Ева. Я вам звонила. Я – ваша племянница, – последнее предложение вышло совсем тихо и неуверенно.

Я видела его всего лишь раз, и то в детстве, поэтому совершенно не помнила. Когда три недели назад я, найдя в отцовской записной книжке номер, накарябанный выцветшими чернилами, позвонила, то совершенно не надеялась, что кто-то вообще возьмет трубку.

И вот сейчас он стоял и смотрел на меня, как смотрит швейцар при входе в дорогущий ресторан на явно неплатёжеспособного клиента, пытающегося проникнуть в его вотчину. В его святая святых.

Молчание затягивалось.

– Приехала-таки, – резюмировал дядя вместо приветствия и посторонился, пропуская меня в дом, из чего я сделала вывод, что и неплатежеспособным клиентам иногда везет.

– Это плохо? – поинтересовалась я, внедряясь в коридор с бежевыми стенами и сияющими люстрами.

Дядюшка ничего не ответил. При светлом цвете волос и бровей у него была рыжая бородка жабо. Я видела его от силы минут десять, но уже могла сделать вывод, что с ним придется несладко.

Чёрт, может, не всё ещё потеряно?

– Итак? – промолвил дядя тягуче, усадив меня за старинный круглый стол, стоящий в центре огромной кухни, пол которой был вымощен синими и красными плитками.

Сейчас на столе сиротливо примостилась коробка кексов с вишней, которую я купила по дороге, и две чашки. Фарфоровая, с кофе – дядина. Керамическая, с чаем – моя. На ней было крупно выбито: «Попили? Боле не задерживаю!»

Боже, мне уже все до такой степени ясно, что и говорить ничего не хочется. Хочется лишь спросить, почему он разрешил мне приехать. Что я и сделала.

Дядюшка медлил, крупными пальцами постукивая по гладкой поверхности стола. Я крутила на среднем пальце правой руки тонкое кольцо с небольшой жемчужиной. Я всегда делала это, когда нервничала.

– Что заставило тебя позвонить мне и попросить о помощи и крове, – начал дядюшка и толстые пальцы его удобно взялись за изящно выгнутую ручку чашки, – мне абсолютно безразлично. Даже более того, я не задумываясь, отказал бы тебе, потому что терпеть не могу глупеньких беспомощных расбор-клоунесс, считающих себя акулками. Если б не одно крохотное но. В моём доме надолго не задерживается ни одна уборщица. Последнюю я выгнал как раз перед твоим звонком. И я подумал, раз ты вынуждена обращаться ко мне, то у тебя нет выхода. А раз у тебя нет выхода, то ты стерпишь все, что угодно, и мне не надо будет мучиться с поиском все новых и новых помоесосалок. Опять же, ты уже приедешь, настроишься, потратишь деньги на билет… Куда ты пойдешь? Некуда!

Странно, но эта откровенность мне даже понравилась. Дядя не стал строить из себя доброжелательного родственника, и пошел напрямую. А ведь он прав. Я в далёком незнакомом городе, где единственный человек, которого я знаю – вот этот дядюшка, собирающийся использовать меня в качестве обслуживающего персонала. Я даже на нормальную работу устроиться не могу, потому что только месяц назад окончила среднюю школу и ещё несовершеннолетняя.

На что я надеялась? Боже, какая дурочка! Аплодисменты.

Но надо что-то решать и притом прямо сейчас.

– Хорошо, – хмуро кивнула я, скрипя сердце. – Уборщица – так уборщица. Не надейтесь, что это продлится долго – при первой возможности я от вас съеду, но ладно. Так и быть. Единственное, чего я прошу – не говорите со мной в подобном тоне. Вам не очень приятно моё общество, а мне, честно говоря, ваше, поэтому давайте соблюдать нейтралитет.

Пока я это все говорила, дядюшка сидел с каменным лицом, вроде бы внимательно вслушиваясь в мои слова. Левая половина его рта медленно ползла вверх, и, наконец, он, уже не сдерживая себя, расхохотался.

– Нет, ей богу, ты забавная зверушка! – заявил дядюшка, вытирая батистовым платочком уголки своих непонятного цвета глаз. – До такой степени забавная, что мне даже стало интересно, почему ты приехала. И откуда знаешь такое умное слово «нейтралитет»?

Будет оскорблять, подумала я. Будет целенаправленно, специально втаптывать в грязь, так, чтобы я четко уяснила, что являюсь никем. Угораздило же меня. А ведь по телефону был вежливый такой, доброжелательный. «Да, конечно, приезжай, дорогая», – сказал. Может, я правда адресом ошиблась? Может, на какой-то другой улице стоит какой-то другой дом, где другой дядюшка, добрый, настоящий, ждет меня не дождется?

– Вы сказали, что вам наплевать, значит, не буду смущать вас подробностями, – спокойно проговорила я. – И я ещё много других слов знаю. Например, «снобизм».

– То, что ты умеешь зубрить, как мартышка, не делает тебе чести, – сказал дядюшка презрительно. – Так что там у тебя?

– В Интернете я прочитала, что в вашем городе есть академия «Согинея», – отозвалась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Я хотела попытаться туда поступить. Я хочу учиться.

– Ах, да, – протянул дядюшка, поднеся костяшки пальцев к носу, – ты же несовершеннолетняя. Я ещё ведь должен по идее нести за тебя ответственность. Сколько тебе там? Семнадцать? И до какой степени ты безмозглая в свои семнадцать лет! Да будет тебе известно, что эта академия частная и учеба там не из дешевых.

Это правда. В том же Интернете была указана общая цена обучения за пять лет. Сумма впечатляла. Я знала, что таких денег мне не собрать. Но было там указано и кое-что другое.

– Да, обучение платное и дорогое, – произнесла я медленно, потому что хотела сказать о своей главной надежде. – Но есть ещё четыре бесплатных места. На которые берут по результатам конкурса.

– Опомнись, дурочка! Эти четыре места для лучших, для избранных. Для блестящих. Ты не сможешь, расборка. Провалишься на первом же экзамене. Для тебя безнадежно даже говорить об этих четырех местах. Так куда ты пойдешь после провала? В официантки? Массажистки? Впрочем, и там нужно умение. Может, в проститутки? Учти, я предоставляю тебе только кров. Ты должна иметь свои деньги, потому что кормить тебя я не собираюсь.

– Сравнивая меня с аквариумной рыбкой, вы делаете преждевременные выводы, дорогой дядюшка. Хотите показать, какой вы умный по сравнению со мной, безмозглой дурочкой? Вы не знаете меня. Неужели думаете, что после всего, что вы мне наговорили, ваш кусок полезет мне в горло?

Я все заметнее крутила на своём пальце кольцо и это не укрылось от его глаз. В них читалось презрение пополам с равнодушием.

– А никто тебе этот кусок и не даст. Ни крупинки сахара. Ни пакетика чая, – процедил сквозь зубы дядя и неожиданно выдал вот что, – Если сможешь поступить, я разрешу тебе выбрать себе для жилья любую комнату в моём доме. Абсолютно любую, кроме, конечно, той, в которой живу я. Но не надейся, что тебе удастся сменить бывшую людскую на более комфортабельные апартаменты. Поступай, поступай! Пробуй. Чем круче будет твой провал, тем, в конечном счете, будет веселее мне. Расборка, – добавил он и отвернулся, давая понять, что разговор окончен и мне следует выметаться из кухни.

Дядя даёт мне один процент из ста. Или даже одну десятую процента. Иначе он бы не стал обещать такое. Ну что ж, когда я поступлю, пусть только попробует не выполнить своё обещание, данное в абсолютной уверенности того, что я глупая аквариумная рыбка.

Внутреннее убранство дядиного дома напоминало интерьер дворянской усадьбы восемнадцатого века с блестящим паркетом, пушистыми коврами, стенами, обитыми зелёными, красными и синими тканями, старинной мебелью и картинами в багетных рамах. Похоже, это действительно был каким-то чудом не тронутый революцией 1917 года дом, а не искусно воссозданный современными дизайнерами интерьер. Самой темной и холодной в дядюшкином доме была маленькая угловая комнатка, отведённая мне, с голыми серыми стенами, желтым диванчиком прямо напротив окна и консервативным комодом. Больше ничего в комнате не было, даже ковра.

Бросив сумку у дивана, я подошла к единственному окну без занавески. Прямо перед ним росла огромная ель с шершавым красноватым стволом. Из-за занавеса густых еловых ветвей мало дневного света проникало сюда. В отдалении росло несколько елей поменьше. Метрах в пятидесяти плотной стеной начинался лес.

Да, уютно. Особенно приятно мне будет смотреть ночью на лес из этого голого окна. Не то что бы я чего-то боялась, однако все же передвинула диван в угол.

Дядюшка без стука появился в дверях, когда я раскладывала по комоду свои немногочисленные вещи.

– Ну, как? – поинтересовался он нарочито бодро. – По душе рыбке её аквариум?

Я сочла за лучшее ничего не отвечать. Он молча наблюдал за мной. Это страшно раздражало. Остановившись с платьем в руках, я повернулась.

– Вы что-то хотели?

– Я прибуду только вечером. Ко мне сегодня придут гости, а ты должна нам прислуживать, как настоящая горничная. Не в твоих интересах случайно, – он поставил ударение на последнем слове, – как бы ненароком пролить на кого-то кипяток из чайника. Или уронить тарелку с салатом.

– Я, в отличие от вас, играю по правилам, – бросила я, повернувшись к нему спиной.

– Глупая аквариумная рыбка, – покачал головой дядюшка и со всего размаха хлопнул дверью.

Не буду скрывать – когда за ним захлопнулась и входная дверь, дышать мне стало намного легче.

Зачем-то выждав минут двадцать, я выскользнула в коридор, двинувшись по анфиладе комнат. Странно, но тогда, как многие люди пытались сделать своё жилище современнее, дядюшка, наоборот, пытался сделать его старомодным. И если мне не изменяют скромные познания, то некоторые вещи здесь, например, диван, обитый тканью в крупную сине-белую полоску в гостиной, или статуэтка гончей собаки на туалетном столике в дядиной спальне, действительно старинные и дорогие.

Побродив по первому этажу, я засомневалась в наличии здесь ванной комнаты, пока не наткнулась на невзрачную белую дверку. За ней и оказалась ванная, которой, к моему сожалению, сто лет никто не пользовался. Здесь горела только одна тусклая лампочка, освещающая уходящие вверх стены, обложенные старинным кафелем грязно-розового цвета, и сизый от подтёков потолок. Посредине комнаты на высоких ножках в виде львиных лап стояла старая-престарая ванна, не похожая на такие, которые делают сейчас. Внутри она была вся жёлтая от извести и грязи. Из края ванны торчали два загнутых латунных крана с горячей и холодной водой, которые не работали. Больше тут ничего не было, даже зеркала.

Лампочка качнулась, и тени разбежались по кафельным стенам. На мгновение мне показалось, что они живые, а стены уходят в бесконечность. Я щелкнула выключателем и отступила назад, в свет коридора. По сравнению с этой комнатой людская показалась мне номером vip. И почему дядюшка не поселил меня прямо здесь? С него бы сталось.

Удивляясь его доброте, я по деревянной лестнице направилась на второй этаж, где было всего две комнаты, объединённые балконом. Миновав высокую ступеньку, я подошла к резным деревянным перилам. Дом дядюшки стоял на холме, и отсюда город был как на ладони. Смешно сказать, но я на мгновение почувствовала себя словно на картинке из детской книги сказок.

К полудню выглянуло солнце и сейчас заливало своими яркими лучами город. Он казался пестрым островом, плывущем в душном зелёном океане леса, со всех сторон его омывающем. Правильно ли я сделала, что приехала сюда? Не была ли это глупая детская блажь, неспособность решить, казалось бы, пустяковую задачу? Один умный человек, лицо которого я уже забыла, говорил, что бегством ты только множишь силы того, от чего бежишь, чтобы потом сойтись с ним лицом к лицу. Банальные слова, хотя в глубине души я с ними согласна. Но так же я знала и то, что не буду жить спокойно в своём родном городе. Я не могла выйти на улицу, потому что он сидел на лавочке и поджидал меня. Куда бы я ни отправилась, он шел за мной, как уродливая тень, к которой я не привыкла бы никогда. Уж лучше буду выдерживать ужасающий цинизм дядюшки, чем слушать ночью стук в дверь и громкие крики, будящие весь подъезд: «Пусти, юбимая! Откгой! Обними меня! Я хосю к тебе! Юбимая! Юбимая! Юбимая!».

Ещё немного побродив по дому, я взялась за мытьё полов. Площадь пыльного паркета была весьма обширна, и к тому же мыть его надо было аккуратно, потому как от большого количества воды паркет мог разбухнуть. В довершение всего после мытья дядюшка велел натереть его мастикой, чтобы блестел, как зеркало. С мытьём я справилась медленно, но без особых затруднений, несмотря на то, что приходилось таскать воду из колонки. Натирать же мастикой пол оказалось однообразно и тяжело. И в три раза медленнее, чем мыть полы.

Я очень устала, зато полы стали зеркальными. Мне осталось осилить только небольшой кусок паркета в коридоре перед самой кухней – и все!

Стрелки явно антикварных часов с кукушкой подходили к цифре VIII.

В глазах рябило от бесконечных узоров «елочкой», а в носу стоял специфический запах мастики. В глупой вязаной шапочке, которую я надела, чтобы на волосы не оседала пыль, под конец уборочных действий стало очень жарко. Так же как и в старом дядином спортивном костюме, который висел на мне мешком. Так же как и в заскорузлых садовых перчатках.

Увлекшись, я поздно услышала голоса за входной дверью, которая как-то слишком внезапно открылась. В это мгновение я вспомнила, что у дядюшки сегодня гости. Почти сразу зажегся верхний свет, и я увидела на пороге дядю в компании трех мужчин и двух женщин, у одной из которых в руках были чайные розы. Они уставились на меня, стоящую на четвереньках с резиновыми губками на руках, как-то слишком уж удивлённо. Словно диковинного зверька увидели.

Почему-то первое, о чем я подумала – у девушки с розами сегодня день рождения. Короткие светлые волосы, крупные красные бусы на шее, вся какая-то утонченная, она так и светилась. Мгновением позже до меня дошел весь комизм ситуации, потому что сейчас, в вязаной шапочке и, главное, в классической позе Золушки, я сильно отличалась от этих праздничных и нарядных людей.

Но самое, пожалуй, интересное заключалось в том, что, приди они десятью минутами позже, я бы встретила их умытая и переодетая.

Казалось бы, что тут такого? Ну, убирается человек, не в бальном платье же ему убираться? Зачем смотреть на меня, как на что-то крайне удивительное? Я чувствовала, как внутри собирается раздражение.

– Это моя новая уборщица, – сообщил дядя, отвечая на вопросы типа «Где ты её откопал?» и «А это не бомжиха?». – Не пугайтесь, господа, она не грязная и не заразная! Проходите, проходите! Бери пакеты, накрывай на стол, – последнее он прошипел мне.

– Мне надо переодеться, – так же тихо прошипела я. – Это грязная рабочая одежда. Неужели вам не неудобно перед гостями?

Его глаза блестели как-то слишком уж предвкушающее. Плевать ему было на гостей, вот что. Зато унизить меня – это ни с чем несравнимое удовольствие.

– Только попробуй переодеться! – с ухмылкой прошипел в ответ дядюшка. – Мой руки и быстро на кухню! И если ты думаешь, что, переодевшись, ты бы выглядела приличнее, то я должен тебя разочаровать. Ты выглядишь маленькой безмозглой бомжихой.

– Да мне плевать, кем я выгляжу. Так же, как плевать на вас и ваших друзей. Лучше подумайте о том, кем будете выглядеть перед ними вы!

Дядя задумался над последним предложением и не успел ответить, а я взяла тяжелые пакеты и понесла на кухню. Гости уже рассаживались за столом.

Им неловко было на меня смотреть. Что за дурацкий цирк? Я хотела развернуться и уйти, но что-то меня удержало. Какой-то маленький благоразумненький голосок, говорящий, что не стоит ссориться с дядюшкой.

Засучив объёмные рукава спортивной куртки, я накрывала на стол. Салаты аккуратно выложила из контейнеров с маркой магазина, где они были куплены, на тарелки. Нарезала два вида ветчины, сыр, хлеб. Даже украсила мясную нарезку листьями салата и оливками. Из разговоров я поняла, что все эти люди – сослуживцы дядюшки, и что у одной из женщин действительно сегодня день рождения, который дядюшка предложил отметить у себя.

По сравнению со всеми за столом, кроме именинницы, один из мужчин был молод – лет тридцать, а может, даже меньше. Одетый во все черное, с бледным цветом лица, который особенно бросался в глаза на фоне стоячего воротника его черной рубашки, он сидел прямо напротив кухонной стойки, где возилась я. Прихотливый рот его был чуть болезненно сжат, а прозрачные глаза взирали на мир насмешливо и высокомерно. Вместе с этим что-то угловатое, неуверенное было в его образе. Дядюшка называл его Владом и вообще, по-моему, души в нем не чаял.

С накрыванием стола управилась я довольно быстро. В довершение ко всему, налив в зелёную вазу воду, я поставила туда розы, конечно же, при этом уколовшись. От них шел восхитительный запах, а капельки воды лежали на лепестках, как осколки стекла.

Я на мгновение замерла. Я очень люблю цветы, но эти розы – не мои.

– Я могу идти, дядюшка? – устанавливая вазу в углу стола, спросила, скромно потупившись.

Молчание.

– Дядюшка? Значит, это твоя племянница? У тебя есть племянница? – сразу спросил кто-то. – А ведь говорил, у тебя вообще нет родственников. Наш одинокий волк оказался не таким уж и одиноким! И как её зовут?

Как же это противно, когда о тебе говорят в третьем лице. Дядя помалкивал. Может, он забыл моё имя? Ну, я напомню.

– Ева, – громко произнесла я таким тоном, что присутствующие не могли не обернуться на меня. – Меня зовут Ева.

– Браун? – послышался спокойный холодный голос, словно ледышки друг о друга ударились.

Не знаю, чего этот черный, как ворона, Влад ожидал. Может быть, того, что я вытаращу глаза и спрошу: «А кто это?».

– Мое отношение к Гитлеру несколько иное, чем у Евы Браун, – покачала я головой в своей лыжной шапочке. – Впрочем…

– Хочешь выглядеть умнее, чем на самом деле? – бесцеремонно перебил Влад.

– Ты видишь меня от силы двадцать минут, – парировала я. – Какое ты вообще можешь составить обо мне представление за это время? И, раз уж тут вы все, как я вижу, претендуете на комильфо… Тебе никто не говорил, что перебивать собеседника – признак дурного тона?

– Поверь, достаточное, – даже как-то устало произнесла ворона по имени Влад. – Тебе ли мне рассказывать о дурном тоне? Ты приехала сюда из глухой деревни, прочитав пару книжек Юлии Мыловой, и считаешь себя очень умной и образованной. Да, ты сильная, ты поборешь все преграды, и будешь счастлива в конце с нежным, чутким и любящим героем, – с наигранным пафосом произнес он и тут же снизил тон. – Ты выслуживаешься перед дядей в надежде, что тебе от него что-то перепадет. И невдомек бедной глупой девочке, что её удел – какой-нибудь Федя-тракторист, и животный перепих в стоге сена под блеянье коз.

Мои зрачки расширились, словно в глаза резко ударил сноп света. Даже дядя не зашел бы так далеко. Но его школа, определённо.

Прозрачные глаза Влада смотрели на меня в упор холодно и уверенно.

Напряженное молчание за столом.

Это было даже смешно, потому что я могла ответить ему, на языке даже крутились какие-то слова про доморощенных психологов, про людей простых и высокомерных, столичных, провинциальных и деревенских, да и просто слова непечатные. Но я не могла собрать их воедино, потому что никогда раньше не сталкивалась с подобным обращением.

Не могла – и промолчала. Черный Влад вопросительно вскинул брови, как бы желая сказать: «Ну что, нечем крыть?» и безразлично отвернулся.

Я вышла, ударившись локтем о дверной косяк. Щеки горели, словно меня по ним отхлестали. На ходу скинула дурацкую лыжную шапочку, рванула молнию спортивной куртки, высвободилась из неё и швырнула на добросовестно натертый пол. Туда же полетели спортивные штаны, и я шагала по коридору в одном белье.

То, что кто-нибудь может выглянуть из кухни и все увидеть, меня не волновало. К чертям собачьим и дядюшку и его гостей! А так же его дурацкий спортивный костюм. И мастику. И чайные розы. Я подошла к двери своей комнаты и рывком дернула её на себя. Дверь открылась, но прежде, чем войти, я все же оглянулась.

Уже начиная жалеть о сделанном, я понадеялась, что никто не видел моего демарша. Коридор был пуст. Слава богу! Из кухни падала полоска света, и слышались оживленные голоса, обсуждающие произошедшее. Я не стала прислушиваться, отвернулась и затворила дверь.

Ладно, ничего страшного не произошло. И зря я устроила стриптиз, хорошо хоть, его никто не видел. Если разобраться, я сама виновата – должна была помнить, что дядюшка придет с гостями, и до этого времени закончить уборку. Как можно меньше контактов с дядей – и все будет хорошо. А что эти гости на меня смотрели, как на пустое место, или вернее, как на какую-то провинциальную матрешку, так это они не знают, что я приехала из города втрое больше этого.

Интеллектуалы, черт бы их побрал! Встречают по одежке, и давно уже пора с этим смириться. Так же, как и с дядюшкой и с его гостями, которые, судя по всему, из его дома просто не вылезают. Я здесь всего лишь первый день. Чуть-чуть осмотрюсь, и сбегу из этого бонтонного дома, обязательно сбегу!

Я совсем успокоилась и, не включая света, подошла к окну.

В этих краях смеркалось рано. Передо мной стоял лес. В почти сгустившейся темноте казалось, что он намного ближе. По кронам деревьев пробегало легкое движение, но страха оно у меня не вызывало. Я слышала, что в здешних лесах водятся дикие звери, но какими бы дикими они не были, они не станут ломиться в дом. Вскоре на траву легли ночные тени, а я легла в постель.

Из гостиной слышались голоса и звуки вальса. Кажется, они устроили танцы. Надо же, просто какое-то светское общество. Я вставила наушники плейера в уши и закрыла глаза.

Прости меня именно

За то,

Что я выменял

Тебя на одну минуту прошлого.

За что на мою свалилась голову

Внезапная эта ностальгия?

Действительно, за что? Мой дом не был похож на музей. Это был просто… дом. И там была настоящая ванная. Мои любимые книги. Мой кот Манчкин. Он такой беззащитный и, наверное, страшно по мне скучает. И он не дома, а у знакомых. Когда я чуть-чуть освоюсь в этом городе, то обязательно заберу его. А дома сейчас пусто, темно и тихо. На тумбочке стоит фотография мамы. Как последняя свинья, я её забыла. Слишком в большой спешке уезжала.

Лишь по одному я не испытывала никакой грусти. По одинокой фигурке, сидящей в сквере напротив моих окон. Он отнюдь не глуп и скоро поймет, что я сбежала. Если уже не понял.

Ну что ж, ему давно пора осознать, что мы не пара.