Читать книгу Жестокие женские игры - Юлия Владиславовна Никулина - Страница 1

Она никто – «золотая девочка» Вика Шубина. Эта мысль всегда с ней. В детстве она отворачивалась от зеркала, боялась не увидеть в нем себя. У отца и матери своя насыщенная личная жизнь, но Вике нет там места. Детское одиночество, о котором она знает не понаслышке, пустило глубокие корни в её душе. Красивая, умная девушка существует словно в параллельном мире со своими, придуманными ею правилами. Она пытается перекинуть мостик в недоступный ей мир других людей, но всякий раз терпит поражение. Вике хочется любить и быть любимой, но мир взрослых оказывается ещё более жесток, и разочарования следуют одно за другим. Каждый мужчина в её жизни это новая надежда, что на этот раз не бросят, что придёт любовь, такая же красивая как в Голливудских фильмах, та, о которой она так долго мечтает. Познакомившись с Максимом, Вика надеется, что на этот раз всё будет по другому. Она уже ждёт предложения, но судьба вновь делает крутой поворот. Утром Вика сбивает на пешеходном переходе девушку. Решив, что та мертва она в панике уезжает с места происшествия, а вечером Максим вдруг говорит, что они должны расстаться. Отец уговаривает её выйти замуж за своего делового партнера и уехать жить в Вену. Вика соглашается и даже пытается жить новой жизнью, но не может забыть Максима. К тому же по ночам её мучают кошмары и порой кажется, что она видит среди живых лицо погибшей девушки. Приехав в Москву Вика узнает, что Максим женится на Полине Вишневецкой, той самой девушке, что так некстати оказалась под колёсами автомобиля и которую она считала мёртвой. Вика готова на всё, лишь бы только вернуть Максима, и что самое главное, отомстить Полине. Наконец её жизнь обретает смысл. Затевается игра, цель которой превратить жизнь Полины в ад. Всё обставлено так тонко, что Полина не подозревает о том, что теперь её жизнь подчинена злой воле соперницы. Игра затягивается на несколько лет. Но это уже не просто игра. Как в водоворот туда втягиваются другие люди и сама Вика. Но, ни Вика ни Полина ещё не знают, что самые страшные испытания ещё впереди. В один день Полина остается без дочери и мужа, а Вика немногим ранее теряет рождённого от Максима, сына.

Потеряв ребёнка, Вика, постепенно начинает понимать, что ненависть завела её в тупик, но уже не может остановиться. Она делает ещё одну попытку вернуть Максима и окончательно уничтожить Полину и для этого похищает их дочь Дашу. Вика жестко, порой жестоко обращается с Дашей и это заставляет её мужа требовать, чтобы Вика вернула девочку обратно. Узнав же, что Вика вывезла ребёнка по подложным документам, Герман принимает решение оставить девочку в детском приюте в Польше. Но и здесь судьба улыбается Полине. Она ещё не знает, что в Польше у неё есть родственники и что они уже много лет ищут её. Увидев фамильный крестик на новой воспитаннице, сестра Полины показывает его своему деду. Пан Вишневецкий едет в Москву, находит Полину, а спустя некоторое время ей удается вернуть свою дочь.

Игра окончена. Но счет не в Викину пользу. В тот момент когда Полина вновь берёт на руки Дашу, Вика находится при смерти в частной онкологической клинике. Оставив Дашу у родных Полина едет в Вену. Последние минуты своей жизни женщины проводят рядом. Держа за руку ту, которую пыталась уничтожить столько лет, Вика окончательно понимает, что ненависть превратила её жизнь в ад из которого нет обратной дороги. Лишь на самом краю она признаёт, что никогда не умела любить, но учиться этому она будет уже в следующей жизни.

Кошмар, мучивший её по ночам, начинался всегда одинаково. Она бежала с Дашей на руках по тёмной, пустой улице, освещенной только фарами движущейся позади неё машины. От машины некуда было скрыться, она всегда догоняла её. Оттуда вытягивались длинные, как щупальца руки и отнимали у неё Дашу. Полина начинала кричать во сне и просыпалась в холодном поту. Даже перестала принимать снотворное на ночь, чтобы проснуться сразу же, как только начнётся этот ужас. Вот и в этот раз она опять проснулась от крика и несколько долгих секунд не могла вспомнить, почему она здесь. Постепенно придя в себя, Полина попыталась заснуть ещё раз. Можно было больше не бояться, кошмар ещё ни разу не повторялся дважды за ночь. Поправив сползшее вниз одеяло, она повернулась на другой бок, но вдруг резко села, сон как рукой сняло. В её кошмаре появилось нечто новое, то, чего не было раньше, но что это было, Полина никак не могла вспомнить. Накинув халат, она металась по больничной палате не в силах сесть и подумать спокойно. В голове шумело, мысли путались. На какое-то мгновение Полине показалось, что она всё придумала и сегодняшний кошмар ничем не отличается от предыдущих, но тут, случайно увидев своё отражение в оконном стекле, вспомнила: в ночном кошмаре были глаза, не лицо, а только глаза, взгляд которых прожигал насквозь своей ненавистью. Вернувшись обратно в постель, она с головой залезла под одеяло, и свернулась калачиком. Господи, прошептала она, ну кто может так ненавидеть меня? Пусть бы со мной сделали всё, что угодно, но Дашка то здесь при чём! Она ещё долго плакала, и заснула когда уже начало светать. С того момента, когда в один день она потеряла и мужа и дочь прошёл почти год. Думать о муже было невыносимо трудно, а мысли о судьбе дочери сводили с ума. Где-то в глубине души она чувствовала, что девочка жива и это было единственным, что удерживало её на краю и давало силы жить. Утром Полина едва дождалась прихода своего лечащего врача. Очень хотелось рассказать о том, что случилось ночью, но сдержав себя, она принялась прилежно отвечать на вопросы.

– Полина, вы помните на чем мы остановились вчера?

– Да, Константин Сергеевич, я все помню.

– Ну, тогда давайте продолжим.

Полина так ясно помнила те события, словно они произошли с ней совсем недавно.

– Это был один из самых счастливых вечеров за всю нашу совместную с мужем жизнь. Мы прожили с Максимом почти семь лет, когда я, наконец, узнала, что наш ребёнок скоро появится на свет. А ведь мы даже и не надеялась уже на это.

Полина замолчала, а он опять стал терпеливо ждать, когда она вновь заговорит. Паузы в разговоре, порой, были очень долгими, но врач никогда не торопил её. Одно то, что она разговаривает, думает, вспоминает, было поистине чудом, учитывая то, что она пережила.

Когда гинеколог в районной женской консультации, подтвердила её подозрения, Полина почувствовала, как всё внутри неё наполняется крохотными пузырьками радости. Выйдя из поликлиники, она почти бежала по улице, стремясь как можно скорее очутиться дома. Единственным желанием было насладиться этим чувством сначала самой, привыкнуть к мысли, что скоро она станет мамой для неведомого ей пока малыша, а уж потом рассказать обо всём мужу. Она представляла реакцию Максима и не могла удержаться от улыбки, воображая его с малышкой на руках. Отчего-то, Полина была уверена, что родится девочка, и, закрыв глаза, как наяву видела маленькую кроху, с огромным бантом в рыжих кудряшках.

– Знаете, Константин Сергеевич, – обратилась Полина к врачу, который в течение последних нескольких месяцев вытаскивал ее из омута кошмаров, – все действительно случилось так, как я себе представляла. Максим пришёл вечером усталым, но в прекрасном настроении и с шампанским. Я удивилась, почему с шампанским, ведь он ещё ничего не знал. Потом решила, что Макс всё же догадался, он ведь врач. Полина чуть улыбнулась: – сама я избегала разговоров на эту тему. Сглазить боялась. Даже не предупредила, что пойду к врачу. Она опять замолчала, но в этот раз не надолго и затем продолжила: – оказалось, что шампанское он купил, чтобы отпраздновать годовщину нашего знакомства. Мы всегда отмечали день, когда познакомились, а не день свадьбы. Но я совсем забыла тогда об этом. И знаете, Макс сразу всё понял. Он всегда говорил, что мысли написаны у меня на лице. Полина отвернулась к стене. На какое-то мгновение показалось, что она вновь вернулась в тот далёкий вечер, слышит голос мужа, смех, даже чувствует его запах. Прошлое вновь подвело её к самому краю пропасти.

– Прошу вас, Лина, успокойтесь. Вы ведь понимаете, рано или поздно всё равно придётся рассказать о том, что произошло с вашей семьей. Вы должны научиться, не бояться своих воспоминаний. Иногда он называл её Линой. Первое время ей это не нравилось, но потом, привыкнув, она уже не поправляла его. Константин Сергеевич, смутившись, подтянул сползшее одеяло. Он всегда неловко чувствовал себя рядом с этой женщиной. Возле неё вдруг вспоминал про свой огромный рост, начинал смущаться полноватого, пышущего здоровьем лица. Не зная, куда деть руки, старался, как можно глубже спрятать их в карманах халата. Он, врач достаточно известный в своём кругу, терялся и краснел перед ней как мальчишка. Она выглядела такой маленькой и беззащитной на этой широкой больничной кровати. Порой Карцеву хотелось взять её на руки, приласкать как ребёнка, и хоть на минуту избавить рыжую головку от мучительных воспоминаний. Все это мешало работать и, ссылаясь на занятость, он все чаще просил коллег подменить его. В больнице Полина была уже почти десять месяцев. Кто-то оставил ее ночью у ворот клиники. Одета она была в легкое не по сезону пальто, в кармане которого лежала записка с ее именем и конверт с надписью «деньги на лечение». Денег там действительно оказалось столько, что она могла сколь угодно долго находиться в этом дорогостоящем лечебном заведении. Она не реагировала ни на какие вопросы, молча сидела, уставившись в одну точку. Инопланетянка попавшая на чужую планету. Ее глаза приобрели чуть более осмысленное выражение когда кто-то из медсестер попытался забрать из её руки грязную, когда-то голубого цвета тряпочку, оказавшуюся рукавом детского платья. Ещё крепче ухватившись за него, она закричала и потеряла сознание. После этого Полина впала в тяжёлую депрессию, и никто кроме Карцева уже не надеялся, что, выйдя из нее, она сможет возвратиться к нормальной жизни. Полина лежала в последней по коридору палате, и вскоре у Константина Сергеевича вошло в привычку, заходить и разговаривать с ней после обхода всех своих больных. Карцев был уверен, что если он будет беседовать с ней, пусть даже в одностороннем порядке, она вернется из того мрака, в котором пребывало её сознание.

– Извините, Константин Сергеевич, – произнесла, наконец, Полина, – но это так тяжело для меня. Я все время слышу их голоса, а воспоминания вызывают такую боль…, мне кажется, я больше не вынесу.

– Вы сможете Лина, – ответил он, – вы справитесь. Если вы вернулись оттуда, да еще в здравом уме, значит, и со всем остальным вы тоже справитесь.

Ему совсем не нравилось ее состояние сегодня, она выглядела такой измученной, всем своим видом просила, чтобы ее оставили в покое. Он уже хотел уходить, как вдруг услышал: – Сегодня я опять видела свой кошмар, но он изменился.

Константина Сергеевича, словно током ударило: – вы помните, что конкретно изменилось? – спросил он.

– Я видела глаза, они смотрели на меня с такой ненавистью, что мне до сих пор страшно.

– А лицо, лицо вы видели?

– Нет, лица не было, но я точно знаю, что когда-то уже видела эти глаза и если увижу ещё раз, то обязательно узнаю.

– Наши сны довольно часто это отображение окружающей нас действительности. Я абсолютно уверен, что вы знаете этого человека, вернее эта информация находится в вашем подсознании. Возможности человеческого мозга неисчерпаемы, и вполне возможно, что вы и в самом деле скоро вспомните обладателя или обладательницу этих глаз.

Выслушав, Полина вновь отвернулась к стене, а он, подождав немного, молча вышел из палаты. Услышав, звук закрывающейся двери, и убедившись, что она одна в комнате, Полина потихоньку встала и подошла к окну. Что-то тревожило ее сегодня и, вскоре она поняла причину. Запах дыма, что проникал в палату из сада. Этот запах заставил вспомнить, что в тот вечер, когда Максим узнал о ребёнке, от него тоже пахло дымом. Он заезжал к родителям на дачу, привозил продукты и еще лекарство отцу, там его одежда и пропиталась им. Вспомнились и зимние, красные яблоки, которые привозили с дачи родители мужа. Воспоминания вновь обступили со всех сторон, но Полина не стала противиться им. Константин Сергеевич прав, никуда от них не убежать. Как бы ни было трудно, нужно заново всё вспомнить, понять все «зачем и почему».

Они долго ждали ребенка. Уже и свекор со свекровью начали потихоньку ворчать, что почти все их знакомые уже давно обзавелись внуками, а они все никак не станут дедушкой и бабушкой. Ей всегда было неловко от их вопросительных взглядов, и каждый разговор на эту тему заставлял вновь испытать некое чувство вины. Максим первое время посмеивался над родителями, но и он в последнее время стал заметно раздражаться от этих разговоров. И вот на пике этих страстей она узнала, что малыш очень скоро появится на свет. Всего через семь месяцев. Но, как потом оказалось, событие это было ещё ближе, чем она ожидала. В тот вечер он схватил ее на руки и закружил по комнате, а потом усадил на колени и сказал: – У нас будет дочка, я это чувствую. Маленькая девочка с рыжими кудряшками. Полина была слишком счастлива, чтобы спорить с ним, но ведь был возможен и другой вариант. – А вдруг это будет мальчик? Ты что, не будешь рад сыну? – смеясь, спросила она. – Глупая, ответил муж, просто я очень тебя люблю и хочу чтобы у меня были две Полинки: большая и маленькая. Им было так хорошо тогда вдвоём, они мечтали весь вечер и даже чуть не поссорились, выбирая имя ребенку.

Воспоминания были прерваны возникшим в коридоре шумом. Подошло время обеда, и санитарки начали разносить еду по палатам. Многие пациенты, правда, предпочитали спускаться в столовую. Обед в больнице одно из самых главных развлечений. Есть повод надеть кокетливый халатик или модный спортивный костюм, пококетничать с медсестрой или устроить небольшое представление на тему: «что за гадостью вы нас тут кормите?». Можно поговорить о погоде или посплетничать, о персонале больницы: кто с кем спит, от кого ушел муж или жена, и, да мало-ли в больнице тем, о которые можно поточить зубки? Полина еще ни разу не спускалась в столовую. Еду в палату ей всегда приносила тётя Шура. Работая в больнице со дня её основания, тётя Шура была не просто самым старым работником, этого когда-то элитного, а теперь частного лечебного заведения, она была настоящим добрым духом клиники, или, как она сама, смеясь, называла себя – больничным приведением. Вот и сейчас вновь раздался ее голос:

– Ну, Поленька, это опять я. Такой обед сегодня чудный, давай-ка, поешь хоть немного, а я посижу, поговорю с тобой.

– Не хочется мне что-то есть совсем – ответила Полина.

– Нельзя так, девонька. Сил надо набираться, кошка и то больше тебя ест.

– Кошке не просто жить хочется, у неё инстинкт, потомство нужно растить. А для чего жить мне? – с неожиданной для себя злостью ответила Полина. Тётя Шура подняла на нее старческие глаза. Цвет глаз был выцветшим, но сами они были ясными, и было в них нечто такое, что, наверное, и называется мудростью.

– Ты Полюшка, Бога то не гневи, – сказала она строго. Я при больнице – то, почитай пятьдесят годочков уже служу, всего насмотрелась, девчонкой попала сюда, а теперь вот старуха совсем, но вот что скажу: если Господь тебя к себе не взял, значит, кому-то ты здесь нужна. А ты молись, молись Пресвятой Богородице, чтоб помогла тебе, а я вот в храм как пойду, так и поставлю свечку во здравие твое и за доченьку твою, Дашеньку, помолюсь. Вернётся она, обязательно вернётся. Ты верь только. Не оставит Господь невинную душу, защитит. А сейчас, ешь, давай, а то светишься, вся уже.

Полине стало неловко за себя. – Извините меня, тётя Шура, я поем, просто мне сегодня что-то совсем не по себе. Обед и в правду оказался очень вкусным. Неожиданно для себя Полина съела почти весь суп и кусочек яблочного пирога.

– Ну, вот видишь, – обрадовалась нянечка, если есть начала, значит, на поправку идёшь.

После обеда Полина оделась и спустилась в парк, совершенно безлюдный в это время дня. В его старой, заброшенной части у неё было своё любимое местечко, надёжно спрятавшаяся за кустами шиповника, беседка. О ней, похоже, не знал никто из остальных обитателей клиники. Садовник тоже обходил это место стороной, трава там была нескошена, да и сама беседка, покосившаяся, со следами выгоревшей на солнце краски, не настраивала на романтический лад. Но, несмотря на всю неухоженность этого места, Полине здесь нравилось. Плотнее запахнув на себе тёплый больничный халат, она села на ступеньку и подставила лицо нежаркому весеннему солнцу. Закрыв глаза, она принюхивалась к запахам вокруг себя. У неё вообще был свой способ запоминания мест и людей: она запоминала их запахи. Каждый из них ассоциировался у неё с каким-то образом. Он рассказывал ей о привычках человека, его характере. Максим часто смеялся над этим и говорил, что в прошлой жизни, она, очевидно, была собакой, скорее всего рыжим ирландским сеттером. Чувства тоже имели свои запахи. Она знала, как пахнет счастье: для неё это был запах роз и нагретого за день асфальта. Но, теперь она поняла это, счастье и горе могут иметь одинаковые запахи. В тот день, когда исчезла Даша, тоже пахло нагретым на солнце асфальтом. Закрыв глаза она мысленным взором перенеслась в прошлую, счастливую жизнь. Словно наяву слышала Дашин смех и чувствовала прикосновение маленьких ладошек.

Беременность она переносила легко. Было даже как-то не интересно. Будущие мамы, с которыми она познакомилась на приёме у врача, рассказывали, перебивая друг друга какие гастрономические желания их порой одолевают. А ей ничего особенного не хотелось. Она даже спрашивала у малыша, что он хочет, но, судя по тому, что никаких особых желаний не возникало, Полина поняла, что ребёнок пойдёт в неё: ей тоже в основном было всё равно, что есть. Свекровь же, решив, что здоровье ребёнка полностью зависит от питания мамы, взяла дело под собственный контроль и два раза в неделю привозила набитые едой, сумки.

– Ты даже не представляешь, сколько может съесть беременная женщина под контролем твоей мамы, – жаловалась она мужу.

Вечером, если погода была хорошей, и Максим не задерживался в больнице, они шли куда-нибудь гулять, заходя во все, попадавшиеся им по пути, детские магазины. Это было похоже на игру. Можно было, конечно, прийти и купить всё за один, ну два, три раза, но так было интересней. Да и окунаться в эту атмосферу детства было необычайно приятно.

– Давай купим вон того льва, как то предложила она мужу. – В детстве мне очень хотелось иметь такого же.

Но молоденькая продавщица сказав, что лев это выставочный образец и он не продается, предложила им собаку.

Полина молча смотрела на игрушку, не в силах вымолвить ни слова. Она сразу узнала её. Это была точная копия собаки из её детских кошмаров. Сделав кувырок, жизнь остановилась и вот она вновь чувствует себя маленькой, беззащитной перед леденящим ужасом, девочкой. Максим же продолжал о чём-то разговаривать с продавщицей, не замечая, что с женой твориться неладное. Собака действительно была очаровательна, и он уже достал деньги, чтобы расплатиться, но в этот момент, отшвырнув от себя игрушку, которая едва не попала в лицо изумлённой продавщице, Полина схватила его за руку, и потащила к выходу.

– Нет, вы только посмотрите на неё! – возмущенно воскликнула девушка, обращаясь к единственному слушателю, неприметному, неопределённого возраста мужчине. – Хорошо, хоть игрушка мягкая, а если бы она машиной в меня запустила? В ответ, мужчина только вздохнул, всем своим видом выражая сочувствие и осуждение в адрес ненормальной покупательницы.

– Скажите, у вас много ещё таких игрушек? – спросил он, указывая на злополучную собаку.

– Нет, конечно. Эта единственная. Раз в месяц мы меняем выставочный образец, и только тогда пускаем в продажу игрушку с витрины.

– Тогда, я покупаю её, чтобы ничего не напоминало вам о сегодняшней неприятности.

–А вы не станете кидать ею в меня? – игриво поинтересовалась она у незнакомца.

– Я хотел бы кинуть весь мир к вашим ногам, милая девушка, но, увы, мне это уже не под силу – серьёзно ответил он. Мужчина, забрав покупку, ушёл, а она, рассказывая эту историю подругам, с удивлением обнаружила, что не может вспомнить, ни лица галантного покупателя, ни того, как он был одет.

Полина быстро шла, не разбирая дороги и не слыша обращённых к ней слов мужа. Силой, остановив её у перекрёстка, он собрался, было выговорить за то, что она устроила в магазине, но, увидев лицо жены, предпочёл спрятать свои эмоции и задал только один вопрос: – Что случилось? Ты можешь объяснить по-человечески, чем тебе не понравилась эта собака?

– Пожалуйста, Макс, не думай, что я сумасшедшая, просто мне показалось, что я опять вернулась в свой детский кошмар.

– О чём ты говоришь? Я ничего не понимаю. Они там думают, что мы парочка идиотов – начал сердиться он.

– Пусть думают, что угодно. Мне всё равно. Но покупать эту собаку мы не будем. Ты, конечно, можешь посмеяться надо мной, сказать, что всё это детские страхи, но для меня это очень серьёзно.

Оба были так поглощены разговором, что не заметили ещё одного, шедшего неподалёку от них внимательного слушателя, старавшегося не упустить ни одного, из сказанного ею, слова.

– В детстве у меня была точно такая собака, – продолжила Полина. – Я так её любила, не засыпала, пока мама не приносила мне её в постель. А потом произошла та жуткая история. Был день моего рождения. Взрослые гости были на кухне, а нам, детям, отдали на растерзание всю квартиру. Пришли мои друзья со двора. Я была так счастлива. До этого мне не отмечали день рождения. Вернее его отмечали, но не так. В Москве мы жили в коммуналке, и наша комнатка была самой маленькой. В мой день рождения родители шли со мной в парк, катали меня на всех каруселях и покупали столько конфет, что я месяц потом не могла на них смотреть. Это тоже было здорово, но мне хотелось, чтобы мама испекла торт и ко мне пришли все мои друзья. И тут папе предложили перевод в Минск. Он так обрадовался. Во-первых, ему обещали там сразу дать отдельную квартиру, а во-вторых, это ведь была его родина и к тому же там жила бабушка. Мама не хотела уезжать из Москвы, но она очень любила папу и, конечно, согласилась на переезд. Папин друг, дядя Антон встретил нас в аэропорту и повёз прямо на новую квартиру. После Московской коммуналки это были настоящие хоромы: целых две комнаты. Я быстро познакомилась со всеми детьми во дворе, научилась разговаривать по-белорусски и по-польски. А на свой день рождения пригласила их всех к себе домой. Был торт со свечками, мы играли, в общем, было очень весело. А потом я зачем-то заглянула в шкаф, и увидела там мамины ножницы и разрезанную на куски собаку. Мне стало так страшно. Мама рассказывала, что я плакала весь вечер. Ночью я боялась спать, мне снилась растерзанная игрушка, будто из кусочков ваты, которой она была набита, капает кровь. Эти кошмары мучили меня ещё долго, и после того случая, я больше не просила родителей устраивать мне праздник в день рождения. Максим задумчиво посмотрел на Полину.

– Почему ты никогда мне об этом не рассказывала? – спросил он её.

– Ты что, помнишь всё, что происходило с тобой в детстве? Если бы сегодня я не увидела эту собаку, то ни о чём не вспомнила бы.

– А ты узнала, кто это сделал? – настойчиво продолжал он расспрашивать её.

– Зачем? Да и как бы я это узнала? Там было столько народу. А, став старше, решила, что, скорее всего, зря я тогда так испугалась. Может, кому-то было просто интересно посмотреть, что у этой игрушки внутри. Да и что об этом говорить, ведь столько лет прошло. И вообще, хватит вопросов. Лучше пригласи меня куда-нибудь и накорми. От всех этих воспоминаний есть вдруг очень захотелось.

– Есть тебе захотелось не от воспоминаний, – засмеялся муж, – это наш малыш требует свой законный ужин. – Тебе нужно отдыхать, гулять, дышать свежим воздухом. Хочешь, отвезу тебя к родителям на дачу? Полина чуть заметно поморщилась: – Ну и что я там буду делать? Полдня в окно смотреть? Нет, лучше я дома останусь.

Они были красивой парой. Он высокий, светловолосый, она, маленькая и хрупкая, больше похожая на девочку подростка. Не красавица, но настолько милая и обаятельная, что любому, даже недолго знакомому с ней человеку, вскоре казалось, будто знает её всю жизнь. И ещё из толпы её выделяли волосы, рыжие, волнистые. Когда она стояла или шла против солнца, казалось, что они насквозь пронизаны светом. Этим волосам завидовали все девчонки в институте. Рыжий цвет вновь вошёл в моду, а ей и краситься не пришлось. Находясь на улице, Полина никогда не обращала внимания на взгляды прохожих, но сегодня ей почему-то было очень неуютно, казалось, кто-то внимательно наблюдает за ней, но, поминутно оглядываясь, так и не встретилась ни с кем взглядом.

Максим был у неё первым мужчиной и учителем. Он был к тому времени достаточно опытным и искушённым любовником, но у неё была какая-то особая способность предугадывать его желания. За семь лет совместной жизни у него несколько раз случались быстротечные, необременительные романы. Но ни разу не возникла мысль уйти от жены. Даже его мать удивлялась: – Чем же приворожила тебя эта рыжая ведьмочка? – спрашивала она сына. Избалованный слабым полом, он менял своих партнёрш примерно раз в два – три месяца. Дольше других продержалась только Вика. Но с Полиной всё было по-другому, они познакомились, когда он учился на пятом курсе, а она на втором.

Проснувшись утром в отвратительном настроении, Максим с тоской взглянул в окно. Сегодня предстояло сдать два зачёта, и ни к одному из них он не был готов. Но не это тяготило его. Нужно было что-то решать с Викой. Их отношения медленно перетекали из одной фазы в другую, но никак не могли прийти к логичному завершению. В отличие от него, Вика, конечно, знала, что именно она хочет. Но как раз этого не хотел Максим. В качестве временной подруги она его вполне устраивала. В постели ей не было равных, её сексуальные фантазии первое время вообще сводили его с ума. Красивая, умная, финансово обеспеченная. Казалось бы, что ещё нужно? Вот она, готовая жена. Покупай колечко и веди в ЗАГС. Но, вот именно туда он идти и не хотел. Вика его пугала. Вся жизнь у неё была расписана буквально по минутам на годы вперёд. Она чётко знала, как(!) будет строить его(!) карьеру, где они будут жить, куда будут ездить отдыхать, кого приглашать к себе в дом. Плохо было и то, что она очень нравилась его маме. Правда, как подозревал Максим, Елизавете Андреевне гораздо больше нравилось положение Викиного отца, занимавшего очень высокий пост в Министерстве внешней торговли. Родители с обеих сторон были наготове, справедливо ожидая скорого предложения руки и сердца. А у него, буквально скулы сводило в последнее время, когда выслушивал от матери очередную хвалебную оду в адрес Вики. Но самой веской причиной, почему он никак не мог порвать с ней, был давний разговор. Как-то, смеясь, она рассказала, что однажды из-за неудавшегося романа наглоталась снотворного, и если бы не пришедшая немного раньше домработница, всё закончилось бы весьма плачевно. Хоть Вика и рассказала об этом в шутливом тоне, Максим сразу понял, что это не шутка, а предупреждение ему. Как будущий врач, он прекрасно понимал, что, человек, попытавшийся хоть раз по собственному желанию уйти из жизни, в сходной ситуации может эту попытку повторить. А если бы это и в самом деле произошло, всю свою оставшуюся жизнь ему пришлось бы винить себя. Находясь в таком подвешенном состоянии, он никак не мог найти выход из тупика, в который она загнала его, и потому злился и срывался на всех.

Максим прислушался к звукам в квартире, надеясь, что мать уже ушла на работу, но звуки, которые он спросонья принял за радио, оказались бодрым маминым разговором по телефону. Дверь в комнату отворилась.

– Максик, поторапливайся, завтрак на столе. Тебе скоро ехать. Вика звонила, сказала, что подвезёт тебя в институт. Такая заботливая девочка, помнит, что твоя машина всё ещё в ремонте. У неё с утра занятий нет, а она вместо того, чтобы выспаться, решила тебе помочь. Ты ведь сегодня зачёты сдаёшь?

И тут Максим не выдержал: – Мама, – заорал он, – я тысячу раз просил не называть меня «Максиком», умолял не вмешиваться в мои отношения с Викой, и не заставлять меня есть супер-полезную овсянку, только потому, что Вика считает это идеальным завтраком!

Невзирая на недовольные возгласы матери, Максим быстро оделся и, наскоро умывшись, выскочил из квартиры. Лифт как всегда застрял где-то на верхних этажах и, решив не тратить время на ожидание, он начал спускаться по лестнице. Вслед ему донеслось: – А что я скажу Вике?

– Скажи что нет меня, испарился – рявкнул он в ответ. Как же они ему надоели! Он уже опаздывал. До ближайшей станции метро нужно было перейти через проспект, но там он мог наткнуться на Вику, поэтому, решив не испытывать судьбу, пошёл до метро дворами. Максим понимал, что сам во многом виноват, надо было вовремя прекратить отношения, но он тянул до последнего, надеясь, что рано или поздно, ситуация разрешится сама собой. Но ничего не разрешалось. Напротив, всё от чего он так хотел избавиться, разрасталось как снежный ком. В таком взвинченном состоянии он шёл, не разбирая дороги и не обращая внимания на прохожих, как вдруг из-за угла дома, навстречу вышла девушка, с большой и видимо тяжёлой сумкой в руке. Максим и девушка чуть не столкнулись лбами друг с другом, сумка выпала у неё из рук, продукты рассыпались, а вылившаяся из лопнувшей упаковки сметана, испачкала ему туфли и брюки. Максим разозлился: – Смотреть нужно куда идёшь, а не ворон считать – зло сказал он ей, очищая брюки носовым платком.

– Между прочим, это вы виноваты, налетели на меня, да ещё и тыкаете. Вас что, не учили извиняться перед женщиной и говорить «вы» незнакомому человеку?

От звука её голоса вся злость куда-то улетучилась. Девушка говорила с едва уловимым акцентом, таким милым, от которого даже её гневная речь казалась мягким порицанием. Подняв голову, он заинтересованно оглядел её и, увидев, какой у неё расстроенный вид, пристыжено произнёс: – Давайте я помогу вам.

–Каким образом? Из-за вас у меня разбилась банка, а в ней был суп. Я варила его вчера весь вечер, а за курицей специально ездила на рынок. Где мне теперь взять свежий куриный бульон? – спросила она его.

– А зачем он вам?

– У меня подруга в больнице, это для неё. Я ещё ни разу не варила суп, но вроде у меня неплохо получилось. А теперь оказывается всё зря. Максим на секунду задумался: – Вы можете подождать меня здесь минут десять? Пожалуйста, никуда не уходите, я скоро приду. Девушка серьёзно посмотрела на него своими огромными зелёными глазами и сказала, что может подождать, но не больше десяти минут. Он бросился домой. К счастью Викиной машины во дворе не было, и он мог спокойно идти к подъезду, а не пробираться домой через чердак. Ему продолжало везти: поднявшись в квартиру, он обнаружил, что мать уже ушла на работу и некому приставать к нему с нудными расспросами. Вытащив из холодильника кастрюлю с супом, он перелил часть его в банку и, поставив кастрюлю обратно в холодильник, помчался к своей незнакомке. Максим ужасно боялся, что девушка не дождётся его и уйдёт, а он не знает ни её адреса, ни имени. Но, вопреки опасениям, она ждала его на том же месте, и даже успела уложить обратно в сумку выпавшие продукты.

– Вот вам суп, мама его только вчера сварила. Я ел, честное слово он очень вкусный.

Девушка молча смотрела на него, и от её серьёзного взгляда Максиму стало не по себе. Наконец она улыбнулась и сказала: – Спасибо, скорее всего суп вашей мамы вкуснее, чем мой, я ведь совсем не умею готовить. Правда, не ожидала от вас такого. Вы сначала так накричали на меня. Ещё раз спасибо и до свидания. Мне пора идти.

Повесив сумку на плечо, девушка пошла к остановке, а он будто застыл. Молча стоял, и смотрел вслед, любуясь лёгкой походкой и стройными ногами незнакомки. Очнулся, когда увидел, что она садится в маршрутное такси. Девушка ушла так быстро, что Максим даже не успел познакомиться с ней, и настроение у него опять испортилось. Медленно дойдя до перекрёстка, он хотел уже переходить улицу, но тут услышал знакомый до оскомины голос: – Максик! Ну, куда ты пропал? Садись скорее.

Проклиная всё на свете, он подошёл к белой Викиной «шкоде».

–Вика, – тоскливо обратился он к ней, ну зачем ты приехала? Я бы и на метро прекрасно доехал. Могла бы поспать ещё.

– Но, Максик, я так соскучилась по тебе. Мы ведь два дня уже не виделись. Ты что, не рад мне? – спросила она.

И хотя у него челюсти сводило от желания высказать, как надоели её опека, и прямо таки патологическое желание быть в курсе всех проблем, Максим решил промолчать. Сегодня, у него не было желания объяснять в тысячный, наверное, раз, что он уже большой мальчик, который в состоянии сам решать свои проблемы. К тому же, если сейчас он поругается с Викой, то, придя вечером домой, снова обнаружит мать лежащей с мокрым полотенцем на лбу.

Интересно, что было бы на этот раз? Мигрень или сердечная недостаточность? – лениво подумал он. Первое время он покупался на этот временем проверенный трюк, но, увидев определённую взаимосвязь между его ссорами с Викой и мамиными приступами, перестал на них реагировать, теперь они только раздражали его. Молча, открыв тетрадь, он углубился в конспект, старательно делая вид, что не замечает Викиного обиженного выражения лица. Сегодня ему нужно было сдать хотя бы один зачёт, а если повезет то и два. Первый, он должен был сдавать в медгородке, там была расположена кафедра патологоанатомии. Зачёт по судмедэкспертизе принимал Роберт Суренович, добрейший человек, которого любили и уважали все студенты и, именно из-за того, что любили и уважали, стыдно было прийти неподготовленным. «Судебку» старались учить даже те, кто заранее знал, что их карьерный рост будет происходить не в больничном корпусе, а в тиши министерских кабинетов. Разбирая записи, Максим не заметил, как машина въехала на стоянку медгородка. По дороге он успел повторить почти весь материал и чувствовал, что сможет сдать зачёт вполне прилично. Вика же, молчавшая всю дорогу, хотела устроить сцену, но, увидев, как напряглось лицо Максима, решила оставить разбирательства до следующего раза: – Ну, ладно, не злись, лучше поцелуй. Я так соскучилась, а ты всё время занят. Может, съездим сегодня на дачу? Лена с Костиком будут, шашлычок сделаем. Я заеду за тобой вечером.

– Вика, -ответил он, – ни на какую дачу я сегодня не поеду, у меня дежурство.

– Подумаешь, дежурство, – фыркнула она. – Попроси кого-нибудь подежурить за тебя.

Сделав вид, что не заметил обращённых к нему губ, Максим чмокнул её куда-то возле уха и поспешил скрыться в корпусе. Там уже была его группа и как всегда первой отвечала Светлана. К ней даже Вика его не ревновала. Светка была фанатиком от медицины, таким же, как её родители, врачи эпидемиологи, работавшие сейчас где-то в Африке. Но в отличие от них, Светка специализировалась в детской хирургии и была, по мнению Максима, будущим светилом в этой области. Проходя год назад практику в детском отделении, многие из них пытались отлынивать, предпочитая заплатить медсестре, чтобы отдежурила за них ночь. Светка же не вылезала оттуда до сих пор, и как однажды передала Максиму по секрету одна из сестёр, их «главный» сказал как-то, что с появлением студентки Кривцовой, кривая выздоровления в детском отделении начала неуклонно расти. У Светки был чудный характер: весёлый, неконфликтный, и только один раз Максим видел подругу плачущей навзрыд. В тот вечер на её руках умер маленький мальчик. Они тогда подрабатывали на «скорой» и их вызвали на ДТП. Пьяный водитель самосвала не справился с управлением на скользкой после дождя дороге и въехал на остановку. В результате было несколько трупов и несколько «тяжёлых». Родители мальчика погибли сразу, а ребёнок промучился ещё немного и умер у них на руках. Они даже везти его не могли, пытались что-то сделать на месте, но всё было напрасно. Выскочив из «скорой», она подбежала к успевшему протрезветь водителю и вцепилась ему в физиономию. Водитель сам был в таком ужасе от содеянного, что даже и не сопротивлялся, когда Светка разодрала ему в кровь лицо. Максим и подоспевший на помощь шофер «скорой» вдвоём не могли оттащить её. В тот вечер он отвёз Светку к себе домой, где она и жила те несколько дней, пока не вернулась из санатория её бабушка. Мать, конечно, сразу поджала губы, всем своим видом показывая, насколько неприятно ей присутствие постороннего человека в доме, но потом, увидев, что девушка не собирается покушаться на её сына, оттаяла и даже огорчилась, когда Светлане пришло время возвращаться домой. По мнению Максима, это было вполне нормальной реакцией на Светку, ведь даже самое непродолжительное общение с ней, дарило человеку уйму положительных эмоций. Роберт Суренович Светку не просто любил, он её обожал, и всё время намекал, как бы ему хотелось, чтобы она вышла замуж за его внука. Но Светка в ответ только отшучивалась. Она, как говорила её мама, была замужем за своей будущей профессией. Роберт Суренович опрашивал Светлану уже час, ему, как и остальным преподавателям, доставляло огромное удовольствие выслушивать её блестящий ответ. Да и как её ответ мог быть не блестящим, если она проводила в прозекторской почти всё своё свободное время? Однокурсники же бессовестно пользовались тем, что после общения со Светланой, преподаватели находились в благодушном, даже каком-то умиротворённом настроении и всегда посылали её вперед. Когда, наконец, Светка вышла из аудитории, они с Максимом спустились в больничный парк.

– Ну что, опять тебя сватали? – со смехом спросил он подругу.

– Да нет, сегодня пронесло. Просто такой случай вчера интересный на вскрытии попался, вот мы и обсуждали его.

– Подожди, Суреныч ведь раньше девяти оттуда не уходит, сколько же ты там торчала? Неужели опять в ординаторской спала? – удивлённо спросил он у неё.

–Ну вот, ты сейчас прямо как моя бабушка занудствовать начнёшь. Я же говорю тебе, очень интересный случай попался, Суреныч говорит такого он сам за все годы не встречал ни разу. Вчера спустили к ним мужчину. А у него, представляешь, желудок расположен в грудной полости, аномалия очень редкая. Его сначала Борис Анатольевич с Луковским полностью осмотрели, ну а потом и меня потихоньку Суреныч пропустил. Интересно было до жути.

– А ты сегодня что делаешь? – спросила она в свою очередь.

– Ну, в отличие от тебя очаровать Суреныча у меня не получится, попытаюсь сдать зачёт, а потом пойду в хирургию, меня Сергеев к себе забрал. На нём сейчас дополнительно ещё четыре палаты, Ерёмина ведь в отпуске. Он звонил мне вчера, велел прийти. Ты тоже туда?

– Мне нужно в детское. Сегодня Олежку выписывают, хочу попрощаться, а потом присоединюсь к тебе.

Наверное, Светка рождена, чтобы быть другом, а не возлюбленной, или у неё какой-то особый набор хромосом – подумал Максим, глядя в след удаляющейся Светлане. Высокая, симпатичная, всегда модно одетая, она полностью игнорировала попытки однокурсников завязать с ней хоть какое-то подобие романа. А самые заядлые сплетницы факультета утверждали, что она только внешне принадлежит к прекрасному полу, так как не то, что мужиками, даже шмотками не интересуется. В чём-то они были правы, ведь самой Светлане действительно было всё равно, в чём ходить. Она бы весь год с удовольствием носила одни и те же джинсы, если бы не бабушка, разбиравшаяся в одежде гораздо лучше своей внучки. Бабушка твёрдо стояла на своём, и тратила уйму сил, стараясь обеспечить внучку хорошим гардеробом.

Максим вернулся в корпус. Зачёт почти все уже сдали, и вскоре подошла его очередь. Судя по довольному виду Суреныча, отвечал он неплохо, а, ответив на один особо трудный вопрос, даже удостоился похвалы. Когда Максим вышел из «анатомички» было почти одиннадцать, и у него был реальный шанс сдать ещё один зачёт, при условии, что Сергеев отпустит его хотя бы до обеда. Игорь Александрович Сергеев был заведующим хирургическим отделением, где Максим проходил практику. Но, когда он вошёл в отделение, ему сказали, что Сергеев на операции, опять шло много экстренных по «скорой». Сразу стало ясно, что никуда его сегодня не отпустят, а может быть, даже возьмут ассистировать. Он знал, что нравится Сергееву, а недавно случайно услышал, как тот сказал, что «из этого молодого наглеца должен получиться очень даже неплохой доктор». Когда он рассказал об этом отцу, тот был очень доволен. Сергеев был крайне скуп на похвалу, и такой чести удостаивались немногие. Но в тот день в операционную он не попал, ожидалась очередная комиссия, и его отрядили в помощь старенькой докторше Елене Степановне, помогать приводить в порядок документацию. Сергеев терпеть не мог бумажную волокиту, и этой работой всегда занималась Елена Степановна.

– Я прекрасно понимаю Максим, как вам не хочется возиться с бумажками в компании такой старой калоши как я. Вам, конечно, хочется туда, на передовую. Но уж очень напряжённый день сегодня, комиссия, эта, будь она неладна. Игорь Александрович уже несколько часов в операционной. Чуть отдохнул и опять туда. На «кольцевой» авария ночью произошла, двоих к нам привезли. Потом с ножевым ранением мужчину доставили. А теперь вот девушку оперирует. Он уже домой собрался. «Скорая» от нас шла, он с ними поехал. А тут, прямо у ворот больницы, машина девушку сбила, они её сразу сюда и привезли. Всё торопятся куда-то молодые, через дорогу летят, по сторонам не смотрят. Вот и попала под колёса. Он вас Максим, наверное, оставит сегодня в реанимации вместе с Ольгой Васильевной дежурить.

– Елена Степановна, а что с этой девушкой? – спросил Максим.

– Черепно – мозговая у неё. Но организм молодой, бог даст всё будет хорошо. Ты ведь знаешь, у Игоря Александровича руки золотые. Да и Мезенцева вызвали из второй градской. Мужики они ушлые, справятся. Главное после операции выходить. Елена Степановна вздохнула и опять углубилась в работу продолжая негромко ворчать о нетерпеливости молодёжи.

– Елена Степановна, а родственникам уже сообщили? – спросил он.

– Да в том то и дело, что нет. Документов у неё никаких при себе не было, а ещё я думаю, девушка эта иностранка, теперь хлопот не оберёшься. Впрочем, в милицию уже сообщили, а дальше уж как они решат.

– Елена Степановна, а почему вы решили, что она иностранка? – спросил он.

– А она что-то говорила по-польски. У нас тут однажды артист лежал из Польши. Они на гастроли приехали, а он к нам с аппендицитом попал. Так я тогда даже говорить немного научилась.

– Елена Сергеевна, а может быть она студентка?

– Может и студентка, кто её знает. Ну, милиция сама разберётся

Продолжая работать, и одновременно разговаривать с Еленой Степановной, Максим мысленно вернулся к своей незнакомке. Как она его отчитала! Привыкнув, что обычно девушки сами делали первый шаг, он был немного уязвлён спокойной, почти безразличной реакцией рыжеволосой девушки. Ну, ничего, всё равно встретимся. Скорее всего, она живёт где-то неподалёку. Обычно только местные ходят дворами. Все остальные идут по проспекту. И тут он увидел знакомую сумку возле двери: – Елена Степановна, почти закричал он, чья это сумка?

– А, это той, да, той самой девушки, которую оперируют сейчас. Вы что, знаете её, Максим?

– Да, знаю, вернее, думаю, что знаю. Сегодня я познакомился с девушкой, у которой была точно такая же сумка. Мы столкнулись, сумка выпала у неё из рук, и всё, что там было, очутилось на асфальте. – Так загляните туда, – сказала Елена Степановна, – тогда уж точно будем знать, она это или нет.

Максим расстегнул молнию. Внутри всё было мокрым. Разбились термос и банка с супом. Второй раз за сегодня, пронеслось у него в голове.

– Елена Степановна, скорее всего это та самая девушка, если только она не передала сумку кому-то ещё – сказал он.

– Вот уж тесен мир, – вздохнула старенькая докторша. Ну, тогда говорите мне её имя и фамилию.

–Я не знаю – ответил он.

– Ну, как же, вы ведь сами сказали, что познакомились с ней.

– Познакомились, но я ничего не успел узнать, только запомнил её акцент. Она ехала к подруге в больницу.

– Вот горе-то, – сказала Елена Степановна, подруга в больнице, а теперь ещё и она. Ну да не волнуйтесь Максим, всё будет хорошо. Вы ведь знаете, нашего Сергеева, лучше него никто не справится. Да и девушка молодая. Оглянуться не успеете, как выпишут вашу знакомую – продолжала она утешать его. Ничего, не ответив, он выбежал из кабинета и помчался на седьмой этаж, где были расположены операционные. Дежурная сестра сообщила, что операция продолжается уже два с половиной часа и скоро должна закончится. Ещё она добавила, что недавно заходила внутрь, и, судя по тому, что Игорь Александрович что-то напевает себе под нос, всё идёт успешно. Было бы намного хуже, если бы он молчал. Максим попытался разглядеть лицо девушки, но ничего не было видно.

– А кто это? – спросила Ниночка. Твоя знакомая? И вдруг неожиданно для себя он ответил:

– Это моя невеста.

Глаза у Ниночки стали круглыми от удивления.

– Так это та девушка, которая приезжает сюда на белой «шкоде»?

– Нет, ответил Максим, та просто знакомая, а это невеста. Ниночка, я постою на балконе, а вы позовите меня, когда всё закончится – попросил он её и вышел. Максим и сам не понимал, почему назвал утреннюю незнакомку невестой. Это получилось как-то само собой. Сам ни во что не верующий, сейчас Максим мысленно молился о её спасении. В памяти возникали обрывки молитвы, которую слышал когда-то в детстве от бабушки, ходившей в церковь потихоньку от его родителей и водившей туда его совсем маленького. Ничего им, не говоря, она сама и окрестила его там. Бабушки уже давно не было в живых, но сейчас он мысленно молил её о помощи, чтобы она попросила кого-нибудь там, помочь, лежащей сейчас в операционной, девушке. Ему казалось, что бабушку услышат быстрее, чем его. В этот момент Максим как будто раздвоился, одна его половинка была здесь, на балконе, а вторая в операционной. В таком состоянии его и нашла Ниночка.

– Ну, где же ты, Макс? Я тебя зову, зову, а ты не откликаешься. Скорее! Сейчас её в реанимацию спустят. Максим рванул обратно к операционной. Оттуда как раз вывезли каталку, но подойти к ней он не успел. Двери лифта закрылись прямо перед ним, а его подозвал к себе Игорь Александрович. Спрашивать о состоянии больной у Сергеева он не стал. Всё равно тот ему ничего не ответил бы. Как многие врачи, Сергеев был немного суеверным. Скажешь, что всё прошло хорошо, а тут вдруг ухудшение – объяснял он своё нежелание говорить на эту тему, пока состояние больного не стабилизируется.

– Ракитин, – обратился он к Максиму, – вы сегодня дежурите в реанимации. С вами будет дежурить Светлана. Дежурный врач Ольга Васильевна. Сказав это, Сергеев бодрым, энергичным шагом двинулся по коридору. По его виду не было заметно, что он уже почти сутки на ногах, не спал всю ночь и провёл три операции. Только красные, воспалённые глаза выдавали усталость. Максим спустился в реанимацию. Он всё ещё продолжал надеяться, что это не та девушка, но сомнения исчезли, едва он увидел её. Узнать было трудно, бинт скрывал почти всё обескровленное лицо, и даже губы были почти белыми. Но это была она. В тот день в реанимации, находились пять человек. Состояние троих было стабильным. «Тяжёлыми» были мужчина, поступивший ночью с ножевым ранением и сбитая машиной девушка. Мужчина потихоньку застонал, и Максим смочил ему губы водой. Лицо мужчины напоминало серую маску, он получил ножевое ранение в печень, причём ему не просто всадили туда нож, но ещё и провернули там. Жить он, конечно, будет, думал Максим, весь вопрос в том, какой будет его жизнь после больницы. А ведь ещё вчера утром, мужик этот был жив-здоров, ни сном, ни духом не ведал, что попадёт сюда. К нему подошла Ольга Васильевна с листком назначений.

– Ракитин, распишитесь в приёме лекарств – сказала она. Ольга Васильевна подошла к девушке и посмотрела на показания приборов. – Ну, что же, Игорь Александрович сделал всё, что мог. Пока ещё действует наркоз, а потом будем надеяться на лучшее. Скорее всего, через три, четыре месяца она вообще забудет, что была нашей пациенткой. Ольга Васильевна подошла к двери: – Максим Владимирович, я спущусь в лабораторию, а потом буду у себя, если что случится, сразу зовите. Только она называла его по имени отчеству, как бы подчёркивая, что он уже её коллега. Едва за ней закрылась дверь, как в реанимацию влетела Светлана: – Макс, это Вика? Да?

– Успокойся Свет, это не она.

– Слава Богу, я сразу поняла, что Ниночка всё напутала. Встретила меня на лестнице, глаза квадратные, говорит: – Невеста Максима под машину попала! Хорошо я твоей матери не позвонила!

– Свет, это действительно моя невеста, только она ещё сама об этом не знает. И он рассказал ей, как утром налетел на эту девушку.

– Ну, ты друг даёшь! – восхищёно воскликнула Светлана. А как же Вика? Максим поморщился как от зубной боли.

– Да с ней давно всё кончено, только она никак не хочет это признать. Делает вид, что всё замечательно. Я её избегаю, не отвечаю на звонки, а ей всё равно, бегает как привязанная.

– Почему же ты прямо ей всё не скажешь?

– Да я ей сто раз говорил, что наши отношения закончились, но она будто не слышит меня.

– А это что же, любовь с первого взгляда?

– Зная меня, можешь в это не поверить, но, кажется это действительно так – серьёзно ответил он. Света с улыбкой взглянула на него, она всегда безошибочно чувствовала, когда лучше промолчать и не вдаваться в подробности. Будущие врачи занялись своими делами. Делали уколы, давали «утку», мерили давление, следили за аппаратурой. Максим с удивлением обнаружил, что относится к своей незнакомке, также как и к остальным пациентам, будто все чувства остались за дверями больничной палаты. Это было именно то, чему учил его Сергеев – все эмоции оставлять за порогом. Судя по времени, наркоз уже давно должен был отойти, но девушка так и не пришла в себя. Максим старался не поддаваться панике, ведь она могла прийти в себя ещё не скоро. Он знал, как не продвинулась медицина в последние годы, всё, что связанно с деятельностью человеческого мозга ещё таило в себе множество загадок. Бывало, поступал человек с относительно лёгкой травмой, а в себя не приходил довольно долго. Или, наоборот, в таком состоянии поступал больной, что неизвестно было, будет ли он вообще жить, а он глядишь, через месяц уже по коридорам бегает, с сестричками заигрывает. У них был случай, когда женщина лежала в реанимации, не приходя в себя, около месяца и вдруг очнулась. Как потом рассказал её муж, дома сильно заболел их сын, у ребёнка была очень высокая температура, мальчик плакал и всё время звал маму. Потом женщина рассказывала, что она и очнулась оттого, что услышала, как сынишка зовёт её. Максим вырос в семье, где врачами были отец и дед. В детский сад он не ходил. Пока жива была бабушка, он был с ней дома, а как её не стало, отец стал брать его с собой в больницу. Врачи, медсёстры, больные баловали его ужасно. А когда пошёл в школу, то стал сам приезжать к отцу, это было гораздо лучше, чем сидеть одному дома до позднего вечера. Больничный мир с детства был ему близок и понятен, повидал он там многое и ещё ребёнком понял: не всё зависит от мастерства врачей, нужно чтобы у самого больного было желание жить.

– Макс, ты не расстраивайся, – услышал он Светкин голос. – Всё будет хорошо. Женщины, знаешь, какие живучие, а рыжие особенно. Максим улыбнулся. Ну, как можно сердиться на Светку?

Вечером его вызвали в приёмный покой. Он быстро спустился, думая, что нужен там по делу, но оказалось, там его ждала Вика. Выглядела она великолепно. Волосы вроде бы в беспорядке, но он знал, что такого эффекта может добиться только очень хороший мастер. В новом, незнакомом ему платье, она стояла, прислонясь к подоконнику, и нетерпеливо постукивала по полу красивой, обутой в изящную туфельку, ножкой. Глядя сейчас на эту ножку, Максим вдруг вспомнил, как был удивлён когда-то, обнаружив, какая, при таком высоком росте у неё на удивление маленькая нога.

– Вика, если ты опять насчёт дачи, то я не могу, у меня дежурство в реанимации – сразу сказал он ей. К его удивлению, она не стала упрашивать найти себе замену, сказала, что прекрасно всё понимает, и что на дачу они в любом случае не смогли бы сегодня поехать, так как машина у неё сломалась, а на ремонт потребуется как минимум две недели. Она же просто соскучилась, и надеялась, что они смогут просто посидеть где-нибудь и поговорить. Максим на секунду задумался, и, решив, что это вполне подходящий случай ещё раз поговорить об их отношениях, отправился к Ольге Васильевне с просьбой отпустить его на часок. Он повёл её в расположенное неподалёку от больницы маленькое кафе, посещаемое в основном студентами из близлежащих общежитий. Внутри не оказалось ни одного свободного места, и они решили посидеть за столиком на улице. Вике он заказал коктейль и мороженное, а себе стакан сока. На улице было даже лучше чем внутри, хоть вечер и был достаточно прохладным, зато воздух был свежим. Вика всю дорогу болтала о какой-то ерунде, но он почти не слушал, всё думал, как начать разговор. И тут, будто прочитав его мысли, она на какое-то время замолчала, а затем спросила: – Ты бросаешь меня Макс?

От неожиданности он даже поперхнулся. Каждый раз, когда он пытался заговорить об этом, она всё сводила к шутке, уводила разговор на другую тему, поэтому сейчас он так растерялся, что не знал, как ответить. А Вика продолжила:

– Думаешь, я ничего не вижу, не понимаю, что ты избегаешь меня? Ничего подобного. Просто мне казалось, что всё пройдёт, и наши отношения опять будут такими как раньше – нервно засмеялась она. Максиму вдруг стало жалко её, и Вика это почувствовала.

– Только не жалей меня, – воскликнула она. Я и так достаточно унижалась перед тобой и твоя жалость мне ни к чему! У меня к тебе только одна просьба. У меня день рождения через неделю. Будет куча гостей, и если я буду одна, мне перемоют все косточки, а я не хочу, чтобы злословили в мой адрес. Ты приедешь, и будешь вести себя так, чтобы никто ни о чём не догадался. Потом скажу им, что это я бросила тебя. Я не могу позволить смеяться надо мной! Они не должны думать, что я тебе не нужна, что это ты бросаешь меня! – в её голосе послышались слёзы, а этого он вынести уже не мог.

– Вика, -сказал он, – я сделаю всё, как ты просишь. – Только не плачь. Мне тоже нелегко расставаться с тобой, но, поверь, это действительно лучший выход из положения.

Если где-то в глубине души она надеялась, что он успокоит её, посмеётся над её страхами, скажет, что любит, то теперь эта надежда исчезла без следа. Сейчас, перед ним была уже не та Вика, которую он знал. От неё осталась лишь внешняя оболочка, и если бы он мог заглянуть внутрь, то ужаснулся бы, насколько черна её душа. Монстр, сидевший внутри, вышел на свободу, и уже ничто не могло остановить его. Нагнувшись, чтобы поднять оброненную ложечку, он не заметил, каким стальным блеском сверкнули Викины глаза, но уже через секунду у неё опять был такой трогательный и беззащитный вид, что, глядя на неё, Максим почувствовал себя последней скотиной.

– А что у тебя с машиной? – спросил он её, желая отвлечь от неприятного разговора.

–Да, ерунда, заглохла сегодня прямо возле гаража. Приехал кто-то, сказал надо эвакуатор вызывать, ещё там что-то, я не поняла. Ты ведь знаешь, даже не знаю, как капот открывается. – А как у тебя дела? Кто там у вас в реанимации сегодня? – спросила она.

Давно уже Максим не был так удивлён. Это был первый случай, когда Вика поинтересовалась чем-то, что не было связанно с её особой. Ведь она и его-то делами всегда интересовалась только в той степени, в какой они могли касаться её в настоящем или будущем. Но, не став уточнять, откуда вдруг такой интерес, он предпочёл думать, что она просто хочет сменить тему. Вкратце рассказав о тех, кто лежал сегодня в реанимации, он умолчал только о девушке, которую сбила машина. Максим знал, что при всей своей внешней воздушности, хватка у Вики была как у бульдога, и психологом она была великолепным, могла по одному только оброненному слову, по одной интонации узнать для себя много интересного. Поэтому, он и не стал рассказывать о незнакомке, побоялся, что чем-нибудь выдаст себя. Да и не был он ещё готов к разговору о ней ни с кем, кроме разве Светки. Вика молча слушала его, но было в этом молчании что-то такое, что встревожило его и, не выдержав, Максим всё же поинтересовался, откуда вдруг интерес к тому, что всегда было ей глубоко безразлично. Неопределённо пожав плечами, Вика ответила:

– Да так, просто видела сегодня утром, как на переходе сбили какую-то девушку. Вот и подумала, что её к вам отвезли. Интересно, выжила или нет.

– А какая машина её сбила, ты заметила? – волнуясь, спросил он её.

– Что-то тёмное, но точнее ничего не могу сказать, я далеко была. Остановилась позвонить, и видела, как подъехала «скорая». Потому и спросила, кто у вас там сегодня. Почему он ответил, что нет, не выжила, Максим и сам не знал. Но так уж получилось и они молча сидели ещё несколько минут, пока Вика лениво гоняла по вазочке подтаявший шарик мороженного, а он допивал свой сок.

– Ну ладно, – наконец, сказала она, – мне пора идти. – Проводи меня до метро.

Выдержка у Вики была железная, но даже в сумерках было видно, как она побледнела. Не имея ни малейшего понятия о том, какая буря бушует в её душе, он решил, что это от волнения, и ещё раз мысленно обругал себя. И всё же, что-то в её поведении было настораживающим. Но он так был рад объяснению, что не придал этому значения.

– Извини, не могу проводить тебя. И знаешь, я, правда, очень благодарен тебе за сегодняшний разговор, если в чём-то виноват, пожалуйста, прости меня. Поддавшись порыву, он подошёл к торгующим возле метро женщинам купить букет цветов. И тут у Вики едва не случилась истерика. Он такой красивый, и она так любит его! И это последние цветы, которые он дарит ей! Позже, Вика не могла понять, как ей удалось сдержаться и не заплакать. Видимо спасла многолетняя привычка контролировать себя в любой ситуации. Она мысленно поблагодарила мать, за то, что та с детства учила её не «терять лицо» при любых обстоятельствах. Часто, в детстве, эти знания вколачивались в неё с помощью материнских затрещин. Отец не вмешивался в процесс воспитания, его участие заключалось лишь в материальном обеспечении. Она с детства привыкла получать любую понравившуюся игрушку или вещь, но все свои игрушки и одежду она готова была променять на любовь и внимание родителей. В детстве ей очень хотелось, чтобы дома хотя бы изредка пахло пирогами, а не французскими духами, и чтобы мама встречала её из школы, целовала на ночь и не оставляла засыпать одну в огромной комнате, где мерещились разные чудища по углам. Она не помнила, чтобы хоть раз отец погулял с ней в парке, помог с уроками или просто спросил, как у неё дела. Она побаивалась матери и бешено, исступленно любила отца, но он почти не обращал на неё внимания. Когда Вика была маленькой, ей казалось, что отец недоволен ею потому, что она глупая, неуклюжая, некрасивая и изо всех сил, старалась быть первой во всём. Она оставляла у отца на столе тетради с отличными отметками и грамоты, которыми её награждали в школе, но все было напрасно, он всё также не замечал ни их, ни её. Когда она стала старше, боль оттого, что она не нужна родителям, притупилась. Вернее она загнала эту боль в самый дальний угол своего «Я», но всё равно, она как заноза напоминала о себе. Вроде бы уже не так больно, но всё равно неприятно. Она исподволь наблюдала за жизнью родителей и рано научилась делать выводы, научилась скрывать свои чувства и улыбаться когда хотелось кричать от боли. Глядя на неё, никому бы и в голову не пришло, насколько она одинока. Она выросла очень красивой девушкой, у неё были волосы цвета спелого каштана, матовая кожа, карие глаза. Благодаря занятиям балетом, она прекрасно танцевала и у неё была красивая походка. Родители откупались от дочери деньгами, суммы в несколько тысяч долларов давались просто на карманные расходы. Всё это привело к тому, что она выросла озлобленной, избалованной, очень честолюбивой, но совершенно не уверенной в себе. Правда, об этой неуверенности не знал никто кроме неё самой. В школе, а потом и в институте все девчонки будто помешались на любви.Только и разговоров было, что о мальчиках и о сексе, и были даже такие, кто успел попробовать, этот самый секс. Но, её не тянуло крутить любовь со своими одногодками. Она тянулась к мужчинам намного старше её, подсознательно искала в каждом новом знакомом не возлюбленного, а отца. Отношения обычно строились по одной схеме: знакомство, бурное ухаживание с цветами и подарками, а затем занятия любовью где-нибудь на даче или гостинице. И одиночество в праздники и выходные. Вскоре, ей стало так страшно оставаться один на один со своей болью и со своими проблемами, что выйти замуж стало навязчивой идеей. Но замуж её никто не звал, все знакомые, как правило, были давно и удачно женаты, и не собирались менять семью и удобную, налаженную жизнь на, хоть и очаровательную, но временную подружку. Её бросали опять и опять, вновь, как и в детстве, она никому не была нужна. С Максимом всё было иначе. Он был старше всего на три года и он не был женат. Почти год у них всё было хорошо, но, почувствовав себя более уверенно, Вика ударилась в другую крайность. Стала его контролировать, указывать как жить, куда пойти работать, с кем общаться. В результате, последние полгода, Максим стал очень раздражителен, начал избегать её. Она закрывала на всё глаза и сама придумывала оправдания, как заклинание твердила каждый день, что он обязательно женится на ней. Ведь и его мама была на её стороне! Отчаявшись, она даже хотела сказать, что ждёт ребёнка, но это было рискованно, он мог быстро разоблачить её. Как она жалела сейчас, что сама настояла предохраняться от беременности, что не хотела ни с кем его делить. Если бы она не сглупила тогда, вполне могла бы уже быть его женой. Для ребёнка можно было найти няню, да и родители Максима были бы рады внуку! Но теперь из-за этой рыжей гадины так не вовремя оказавшейся у неё на пути, всё рушилось! От этих мыслей Вику чуть не на изнанку выворачивало.

Вся её жизнь сломана! Если бы только она осталась жива! Отец бы всё уладил. Но Максим сказал, что она мертва. О Господи, прошептала Вика чуть слышно, я всё-таки убила её.

Пройдя по переходу, Вика вышла на другой стороне улицы. Там её ждал отец. Отпустив шофёра, Иван Александрович сам сел за руль. Они молча ехали куда-то, но она была так погружена в свои мысли, что не замечала дороги. Отец с дочерью доехали до Сокольников, она удивилась, что он привёз её туда, но не стала ни о чём спрашивать, пока не прошли в ту часть парка, где почти не было отдыхающих.

– Что сказал Максим? – спросил дочь Иван Александрович, когда они подошли, наконец, к свободной скамейке.

– Она мертва. Я не могла спрашивать более подробно, он и так удивился моим расспросам – ответила Вика.

– Давай посидим здесь и поговорим. То, что я хочу тебе сказать не должен знать никто, даже твоя мать. Ты только слушай меня внимательно и не перебивай. Вика была полностью заинтригованна, это был один из немногих разговоров с отцом за всю ее жизнь, а такое загадочное вступление, делало его ещё более значимым.

– Завтра прилетает мой знакомый из Вены. Я знаю его уже очень давно. Он младше меня на пятнадцать лет. У них в Австрии это самый подходящий возраст для женитьбы. Герман женится на тебе, и вы уедите в Вену. Там у тебя будет всё. Он даст тебе номер твоего банковского счёта. Там достаточно денег, хватит твоим детям и внукам. Ещё он передаст тебе ключ от банковской ячейки. Там несколько картин: голландцы, два полотна современной живописи, две иконы восемнадцатого века ну и камушки. Это всё твоё. После твоего отъезда я тоже уеду из страны. Позже, свяжусь с Германом, и он даст тебе мой адрес и телефон.

– А как же мама? – спросила она.

Отец усмехнулся. – С мамой всё будет в порядке. Она из тех, кто выживает в любых условиях. Я оставлю ей квартиру и деньги. Хватит на все её пластические операции и даже на мальчиков ещё останется. Вика молчала. Она, конечно, подозревала, что отец знает о похождениях матери, но в то же время ей казалось, что его совсем не интересует то, что происходит в семье, а оказывается, он был в курсе всех событий. Немного помолчав, Иван Александрович вновь заговорил:

– Твоя мать отравила мне всю жизнь. Она как паук высосала из меня все соки. Когда-то я так любил её, что сходил с ума. Она начала изменять мне вскоре после свадьбы. Я долго терпел, всё надеялся, что Ирина полюбит меня, старался доказать, что я лучше любого из тех, с кем она изменяла мне. Делал карьеру, зарабатывал деньги, но всё было напрасно. А потом вдруг в один день разлюбил её. Я как из тюрьмы тогда вышел. Господи, как же мне стало хорошо, когда я избавился от этого рабского чувства. Это словно заново родиться. Но уйти от неё я всё равно не мог.

– Почему не мог? Что тебе мешало развестись с ней и забрать меня к себе?

– Нет, Вика, я не мог этого сделать. Тогда моя карьера полетела бы к чёртовой матери, и я не смог бы заработать и сотой доли тех денег, что есть у меня сейчас. Деньги Вика дают свободу выбора, запомни это. К тому же, Ирина стащила у меня из стола, кое какие важные документы, и много лет шантажировала ими, так что руки у меня были связанны. А теперь это всё уже не имеет никакого значения для меня. Я устал и хочу немного пожить для себя. Больше меня здесь ничего не держит. Сначала я хотел подождать, посмотреть, что у вас выйдет с Максимом. Но я даже рад, что так всё сложилось. Девушку, конечно, жаль, но тут уж ничего не поделаешь. А про него забудь, он не любит тебя, и ты всю жизнь мучилась бы с ним, как я с твоей матерью. А с Германом вы будите хорошей парой.

– Папа, но я люблю Макса! Я не смогу жить без него!

– Вика, – жёстко сказал отец, – никого нельзя заставить полюбить насильно. Из этого ничего хорошего не выйдет, только всю жизнь себе исковеркаешь. Ты ведь видишь, что получилось у нас с мамой. Разве это не является уроком для тебя? И вообще, твой отъезд не обсуждается. Максимум через три недели, если всё сложится удачно, ты уедешь. Думаю, что у милиции уйдёт достаточно долго времени, чтобы проверить всех владельцев белых «шкод», ведь наверняка кто-то видел тебя и может описать. Москва хоть и большой город, но женщин за рулём гораздо меньше, чем мужчин и не у всех у них белая «шкода» последней модели. Они ещё долго молчали, думая каждый о своём. Наконец она спросила его: – Ты уедешь один? Отец какое-то время помолчал, но потом ответил:

– Ты имеешь право знать. У меня есть другая женщина. Мы вместе уже пять лет. Четыре года назад у нас родился мальчик. Его зовут Никита. После твоего отъезда я подам на развод с Ириной, потом оформлю новый брак, и мы уедем. Есть ещё одна вещь, которую я хотел бы сказать тебе. Ты уже взрослая и сможешь это понять. Ты не моя дочь. Я не хотел тебе об этом говорить, но ты всё равно об этом рано или поздно узнала бы.

Вика долго молчала, потом внимательно посмотрела на него.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – спросила она.

– Я думал, ты знаешь. Впрочем, лучше расскажу всё с самого начала. Твоя мать любила одного человека, моего друга. Мы вместе с ним учились в военном училище. На учениях произошёл несчастный случай, и он погиб. Было так глупо с моей стороны надеяться, что она полюбит меня также как его. Думаю, в душе она всегда обвиняла меня в том, что погиб он, а не я, и все её многочисленные любовники это просто попытка наказать меня за то, что я остался в живых.

– А кто мой отец? – перебила она его.

–Этого я не знаю. Когда твоя мать забеременела, я был в длительной командировке, но я всегда очень любил тебя моя девочка. Ты этого не помнишь, но, часто, когда ты уже спала, я входил в твою комнату, садился возле кроватки и держал тебя за ручку. Ты всегда была очень серьёзным ребёнком, даже во сне не улыбалась.

– Нет, – закричала она, – ты никогда не любил меня, и никогда не замечал. Я никогда, никому не была нужна!

– Ты всегда была нужна мне. Иногда я ждал тебя у школы, но не подходил, наблюдал за тобой издали.

– Почему? – еле слышно прошептала она.

– Боялся, что будешь против. Ирина сказала, что ты в курсе того, что я не твой отец, я поверил, и только недавно узнал, что она лгала мне столько лет.

– Зачем же ты сейчас говоришь мне об этом?

– Ты всё равно, рано или поздно узнала бы об этом, но уж лучше от меня, чем от неё.

– Если бы ты только сказал мне всё это раньше, – воскликнула она. Если бы я знала, что ты меня любишь, всё было бы по-другому. А сейчас уже поздно, всё поздно!.

От всего пережитого сегодня, Вику начало лихорадить, и увидев как ей плохо, Иван Александрович поспешил увезти её домой. В машине ей стало ещё хуже, и он еле довёл её до квартиры. Практически ни разу ему не приходилось иметь дело с больными, и он поначалу растерялся, но потом, измерив, дочери температуру, бросился звонить отцу Максима. В этот момент Шубин не мог вспомнить ни одного другого знакомого врача, а вызывать врача из частной клиники он не хотел. Владимир Иванович, приехал через сорок минут. Сделав Вике два укола: один чтобы сбить температуру, другой успокоительный, он вышел к ожидавшему его в соседней комнате, Шубину:

– Скоро ей станет лучше, через тридцать, сорок минут температура начнёт падать, а успокоительное поможет спокойно спать до утра. Мужчины прошли на кухню. Иван Александрович принёс коньяк, нарезал лимон, нашёл в холодильнике сыр и копчёное мясо. Они молча выпили и закусили. Иван Александрович и Владимир Иванович познакомились недавно, но как-то сразу почувствовали взаимную симпатию друг к другу. Был день рождения Ирины Сергеевны, и было решено, пригласить Максима вместе с родителями, дабы поближе присмотреться к предполагаемому жениху и будущим родственникам. Вопреки Викиным страхам вечер удался. Ирина Сергеевна не сидела с неприступным, высокомерным видом, а мило болтала с Елизаветой Андреевной, и даже показала свою новую, приобретенную Шубиным в Вене, шубу. С удовольствием выслушала все, положенные при этом охи и ахи. Мужчины же, увлекшись воспоминаниями о семидесятых, далее перешли на политику: внешнюю и внутреннюю и закончили футболом. С тех пор они изредка перезванивались и один раз, Шубин даже помог Владимиру Ивановичу достать кое-какое оборудование для его отделения.

– Ты уже знаешь, что Вика расстались с Максимом? – поинтересовался Шубин у Ракитина старшего.

– Ну, официально меня никто об этом не уведомил, но я догадывался, что к этому всё идёт. И знаешь, даже рад этому, слишком они разные. Твоя дочь хорошая девочка. Когда, я впервые увидел её, подумал, что внутри неё какой-то надлом, который она мужественно скрывает. Вике нужен человек, который очень сильно любил бы её, а мой Макс вряд ли способен на такое чувство.

– Кто знает, чем бы всё это закончилось, но как говорится, всё, что ни делается к лучшему. Жаль, конечно, что мы не породнились, но тут уж ничего не поделаешь. У меня к тебе просьба, не говори Максиму ничего, не дай бог решит, что он во всём виноват, начнёт жалеть Вику и всё начнётся сначала. Пусть лучше сразу у неё не будет никаких иллюзий на эту тему, быстрее забудет.

– Да, думаю, ты прав, я ничего не скажу ни сыну, ни жене. Но завтра обязательно заеду к вам. Такие потрясения редко проходят бесследно. Кстати, завтра Вика может проспать до полудня, постарайтесь не будить её, а как проснётся, позвоните мне, я подъеду с моим коллегой, очень хорошим неврологом. Он не будет ни о чём её спрашивать, просто понаблюдает со стороны. Было уже поздно, почти час ночи, когда попрощавшись, Владимир Иванович уехал, наконец, домой. Проводив гостя, Шубин вошёл в комнату дочери. Его поразило, каким измученным было у неё лицо. Глядя на неё сейчас, он вдруг вспомнил, что когда-то, даже получив от матери оплеуху, маленькая Вика никогда не плакала, молча уходила в свою комнату. Она плакала потом, когда засыпала, и долго ещё всхлипывала во сне. Тогда он брал спящую дочку на руки и носил по комнате, пока она не успокаивалась. Во сне она крепко обнимала его за шею, и как котёнок тёрлась щекой о его плечо.

Иван Александрович просидел возле спящей дочери около часа, когда, наконец, услышал шум ключа в замочной скважине. Это возвратилась домой Ирина Сергеевна. Стоя в прихожей, он молча ждал пока она войдёт и закроет за собой дверь. Жена удивлённо посмотрела на него, обычно муж никогда не встречал её у порога.

– Мы должны поговорить Ирина – сказал он ей.

– Нельзя подождать до утра? Я устала и хочу только в душ и спать.

– Надо было принимать душ там, где ты была, – усмехнулся он. – Я не так часто прошу тебя о чём-то, тем более то, что я хочу обсудить, касается тебя напрямую. Поговорим у меня в кабинете.

Ирина Сергеевна была заинтригована. Весь день её не было дома, поэтому она ничего не знала ни об аварии, ни о предстоящем приезде Германа, ни о тех переменах, которые ожидали её саму. Войдя в кабинет, она села в кресло, лениво потянулась и недовольным тоном протянула: – ну, выкладывай, что там у тебя.

Очень сухо, без лишних подробностей он рассказал ей обо всём. Отдавая жене должное, Иван Александрович с удовлетворением отметил, что она не стала устраивать истерик и, по крайней мере с виду, осталась спокойной. Как он и предположил заранее, больше всего её заинтересовал предстоящий развод, ведь что ни говори, нелегко расставаться с тем, кто так долго был для тебя козлом отпущения.

– Иван, ты действительно думаешь, что сможешь уйти от меня? – засмеялась она. – Неужели забыл о тех документах? Или уже ничего не боишься?

– Ты отстала от жизни, дорогая. Времена давно изменились, и за это уже не сажают, теперь это называют бизнесом. А бумаги, ну что же, можешь вставить в рамочку и повесить на стену, как проснёшься утром, так сразу и увидишь – явно издеваясь над ней, спокойно ответил Шубин.

Ирина оторопела. Ещё никогда она не видела мужа таким уверенным в себе, ещё никогда Иван не разговаривал с ней в таком тоне. Она сразу почувствовала, что он не блефует, и что её власть над ним действительно закончилась. А он продолжил: – я не виню тебя в том, что ты испортила мою жизнь, в этом отчасти виноват я сам, но как ты могла так исковеркать жизнь своей дочери? Столько лет я был уверен, что она знает правду обо мне, старался не навязывать свои чувства, боялся, что Вика оттолкнёт меня, а она, оказывается, ничего не знала, и всю жизнь страдала, уверенная в том, что отец не любит её. В том, что произошло с ней сегодня, виноваты мы оба. Я как смогу, постараюсь помочь ей, но ты не должна мешать мне и вмешиваться во что-либо. Только на таких условиях ты получишь от меня деньги, так что учти это, пожалуйста, в своих планах на будущее.

И тут что-то сломалось в ней. Холёная, воспитанная дама исчезла, и на него вылился такой поток брани, которому позавидовал бы портовый грузчик. Видя, что жена не собирается успокаиваться, Шубин подошёл к ней и наотмашь ударил по лицу. Не на шутку испугавшись, она моментально затихла и только удивлённо, со страхом смотрела на него.

– Я никогда не бил женщин, – сказал он ей, – но тебя, дрянь, правильнее всего было бы убить, чтобы ты никому больше не отравляла существование. Окинув жену брезгливым взглядом, он небрежно, как вещь, отодвинул её в сторону и вышел из комнаты. Утром Шубин проснулся от непривычного в их квартире запаха: пахло блинами. Это было настолько удивительно, что он, даже не дав себе возможность поваляться ещё немного, встал и пошёл на кухню, дабы убедиться, что это ему не приснилось. На кухне действительно жарились блины, а ведь последний раз такое событие происходило в их семье как минимум лет пять назад, да и то, жарила их не Ирина, а её тётка, что приезжала к ним погостить. Он внимательно посмотрел на жену: никаких следов ночного разговора, безукоризненная причёска, лёгкий макияж, с виду образцовая мать семейства. Но за эту ночь что-то неуловимо изменилось в ней, сначала он даже не понял в чём дело, а потом догадался. Глаза у неё стали другими, не было уже того надменного взгляда, что так раздражал его все эти годы. Теперь глаза были потухшими, будто внутри них выключили лампочку. Не обращая внимания на приглашение сесть за стол, он сказал стоя в дверях: – Я еду в аэропорт, встречать Германа, хотел привезти его сюда, но пока Вика не придёт в себя, думаю, им лучше не встречаться. Сейчас она спит, не буди её. Позже приедет отец Максима, с ним будет ещё один врач, они осмотрят её. Ты также должна подготовить родственников и близких знакомых к тому, что Вика выходит замуж за Германа. Вынув из холодильника бутылку «минералки», он вышел из кухни, даже не взглянув на неё. Вскоре, послышался стук закрывающейся входной двери и по её ногам пробежал холодок. Ирина Сергеевна опустилась на пол, не было сил даже плакать. Скоро уедет дочь, затем развод с Иваном и она останется совсем одна. Господи, ну зачем она так издевалась над ним все эти годы, ведь знала, что Ника этим не вернёшь, но всё равно не могла себя остановить. Она долго ещё сидела на полу пока совсем не замёрзла, потом пересела за стол и налила себе чашку горячего чая. Кофе она не любила, пила его только в гостях, а дома предпочитала горячий чай с лимоном. Ирина Сергеевна долго сидела на кухне, вспоминая свою молодость. Отец её был военным, и школы ей приходилось менять порой по два раза в год. Воспитание она получила спартанское, родитель был крут на расправу и, даже когда она была уже взрослой девушкой, мог запросто схватиться за ремень. Свою мать Ирина Сергеевна почти не помнила, она умерла, когда ей было, всего пять лет. С Иваном и Никитой она познакомилась в своей последней по счёту, школе. Они оба были влюблены в неё, но она отдала предпочтение Никите, весёлому, никогда не унывающему красавцу Нику. Ей нравилось так его называть: «Ник» – совсем как в американском кино. В городке, где они жили, выпускники могли выбрать только два пути: военное училище и ещё одно заведение, где можно было получить рабочую специальность. И Иван, и Никита были детьми военных, поэтому вопрос, где они будут учиться дальше, даже не обсуждался. Оба они должны были связать свою жизнь с армией. Ник погиб во время учений. Перевернулся грузовик, в котором ехали молодые курсанты, и он оказался в числе погибших. Позже ей сказали, что должен был ехать Иван, но в последнюю минуту они с Ником поменялись, причём, Иван сам попросил его об этом. Он остался на полигоне, а Ник уехал в никуда. Все эти годы она мстила ему за то, что он остался жив, но только теперь поняла, насколько глупо было воевать с судьбой, что если Нику суждено было уйти из жизни молодым, то Иван тут не причём. Сидя за кухонным столом, она оплакивала свою ушедшую молодость и потерю человека, который так долго и преданно любил её, но, в конце концов, возненавидел. Плакала она и по своей дочери, которую не смогла полюбить сама и которую лишила любви Ивана. Всю свою любовь, она отдала Нику, уже давно мёртвому, лишив любви живых. Впервые подумав о ненужности такой жертвы, она машинально отметила про себя, что, подобные мысли приходят, когда ничего уже нельзя изменить. Сейчас в кухне сидела уже другая Ирина. За одну ночь она превратилась в старуху, внешне это было незаметно, но если бы зеркало умело показывать душу, Ирина Сергеевна ужаснулась бы тому, как постарела её душа всего за одну ночь. Старая, никому не нужная женщина, исковеркавшая свою, и ещё две чужие жизни.

Проводив Вику, Максим вернулся обратно в больницу. За час, что его не было, ничего нового не произошло. Светлана разговаривала с пожилой женщиной, которую почти сутки назад прооперировали по поводу язвы желудка. Женщина стонала, и в перерыве между стонами жаловалась, на то что: «у неё так всё болит, будто всё в животе вырезали». Света улыбалась и успокаивала её. А той только и надо было, чтобы пожалели, успокоили, про жизнь послушали, со всем перечнем обид на мужа, двух зятьёв и начальника. Максим давно уже заметил, что в больнице люди часто выкладывают врачам всё самое сокровенное. Как на исповеди, подумал он. Или может это в генах заложено у человека, открывать душу в момент страданий? Светлана сделала женщине обезболивающий укол и подошла к Максиму, который молча смотрел на свою знакомую незнакомку.

– Всё у неё будет хорошо. Сергеев заходил, осмотрел её, сказал, что всё не так плохо, остаётся только ждать. Максим ничего не ответил, продолжая всматриваться в лицо девушки.

– Свет, я ведь вырос в больнице. Могу по одному виду определить, насколько тяжело состояние больного, так что, мне – то сказки не рассказывай, я же вижу как всё пока плохо. В ответ Светлана тихонько вздохнула и перевела разговор на другую тему: – а ты куда уходил? – спросила она.

– Вика приезжала, мы, наконец, поговорили и решили расстаться. Она сама начала этот разговор. Честно говоря, не ожидал, что Вика сама заговорит о разрыве, да ещё сможет так спокойно говорить на эту тему, раньше она даже слышать об этом не хотела. Но знаешь, Свет, вроде бы получил, что хотел, а так паршиво мне на душе ещё никогда не было.

– Это оскорбленное самолюбие в тебе говорит, – засмеялась Светка, – привык, что бабы сами тебе на шею вешаются, что это у тебя свобода выбора, а не у них. Молодец Вика, не ожидала от неё. Давно нужно было кому-то с тебя спесь сбить.

– Ну, ты из меня прямо Казанову сделала, – поморщился в ответ Максим. Да нет, не в этом дело. Понимаешь, у неё такой вид был сегодня, что я почувствовал себя виноватым, будто ребёнка обидел. И хорошо бы ещё матушка подольше ни о чём не узнала, а то ведь всю кровь выпьет, уж очень ей хотелось с Викиными родителями породниться, а тут такой облом. Ну да ладно, и не такое переживали – усмехнулся он, в лицах представляя себе предстоящий разговор с матерью.

– Знаешь, тут из милиции приходил один, – сказала Света, – интересовался, не пришла ли в себя твоя знакомая.

– А он не сказал, нашли того, кто её сбил или нет?

– С ним Ольга Васильевна разговаривала, спроси у неё, она скажет. Но только позже, она прилегла на часок.

Утром, едва сдав дежурство, он уехал домой, надеясь, что мать ещё ничего не знает о его разрыве с Викой. Елизавета Андреевна не выносила, когда что-либо, касающееся её семьи, она узнавала от чужих людей. Нужно было торопиться, чтобы рассказать всё самому. Но, как назло, матери дома не было. Переодевшись и позавтракав, Максим поехал в институт. Нужно было сдать последний в этом семестре зачёт и, проторчав на кафедре до обеда, он всё же сдал его. Скоро для него должна была начаться настоящая работа в больнице, и это сейчас было единственным, чего ему по настоящему хотелось. Из института он позвонил в отделение, и, выслушав от Ниночки подробнейший отчёт о состоянии «своей» пациентки, которая пока так и не пришла в себя, Максим решил поехать домой, чтобы хоть немного поспать. Но сразу заснуть не удалось, у соседей сверху так громко визжала дрель, что он чуть было, не поддался порыву подняться к ним и, зашвырнуть эту самую дрель куда-нибудь подальше с их же балкона. Но, решив не связываться, засунул голову под подушку и, помучившись ещё какое-то время, заснул. Проснулся он оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Открыв глаза, увидел сидящую перед ним в кресле Елизавету Андреевну. По её виду он сразу понял, что промывание мозгов ему сегодня обеспеченно, но решил на всякий случай уточнить, вдруг мать расстроена по другому поводу: – мамочка, спросил он, – у тебя что-то случилось?

– О том, что случилось, дорогой мой, уже пол Москвы знает, – усмехнулась она. Только почему-то мне об этом говорит не мой сын, а мой начальник – Елизавета Андреевна вдруг расплакалась.

– Вот приведёшь мне сюда какую-нибудь лимитчицу, у которой мать с отцом алкоголики из Урюпинска, что я тогда буду делать? Чем тебя Вика не устраивает? Красивая, умная, и любит тебя, обормота. Первый раз познакомился с порядочной девушкой, у которой нормальные родители. Ведь её отец помог бы тебе во всём!

– Мама, – сказал он мягко, – ну пойми меня. Я не люблю Вику. Мы бы только мучили друг друга.

– Самые крепкие браки сын, – перебила его мать, – во все времена строились по расчёту, и ничего плохого в этом не было. То, что браки заключают на небесах, только красивая сказка.

–А ваш с отцом брак тоже был по расчёту? – поддел он её.

– Мы с отцом счастливое исключение – вывернулась Елизавета Андреевна, – ну да что теперь говорить, Вика выходит замуж и уезжает в Австрию. Услышав это, Максим оторопел.

– Ты ничего не путаешь? – спросил он мать.

– Вспомни мой милый, где я работаю. Всё, обо всех, кто хоть что-то собой представляет, мы узнаём в первую очередь. У меня на работе все знали, что ты должен жениться на дочери Шубина, поэтому новость дошла до меня уже утром. Ты даже представить себе не можешь, что я сегодня пережила! Сколько на меня, сочувственно улыбаясь, дерьма сегодня вылили. Недавно обсуждался вопрос о назначении меня заместителем директора, но теперь об этом можно забыть.

Максим попытался успокоить мать: – мамочка, ну, пожалуйста, не расстраивайся, будешь работать как раньше, не придётся привыкать к новому начальству, кабинет менять.

– Что ты понимаешь! – ответила мать сыну. Сделать карьеру женщине в нашей стране намного труднее, чем мужчине, что бы там не говорили о равенстве полов. У меня был единственный шанс, а теперь всё кончено.

– Так ты расстраиваешься из-за того, что тебя теперь не назначат на новую должность, или из-за того, что у меня не сложилось с Викой? – попытался уточнить он. Мать устало вздохнула:

– Понимаешь, всё так сразу навалилось. За этот год я привыкла к Вике, узнала все её сильные и слабые стороны. Я видела, что она очень сильно любит тебя, гораздо сильнее, чем ты её, и радовалась такому повороту событий. Это было для меня гарантией, что она не полностью заберёт власть над тобой, что в твоей жизни останется место и для нас с отцом. Ну и мне конечно обидно, что меня теперь не утвердят на должность зама, хотя я прекрасно справилась бы с ней.

Елизавета Андреевна жалобно всхлипнула: – я ни в чём не виню тебя Максим, просто сегодня я как – то вдруг почувствовала, что начала стареть. Что-то где-то колет, побаливает. Раньше я этого вовсе не замечала, а теперь вот, чувствую. Сегодня, когда мне начали приносить соболезнования по поводу твоей неудавшейся женитьбы, я попросту сбежала с работы. Пошла в парикмахерскую, так мне там Маша добавила: – Лизка, срочно красимся, все волосы седые. Потом решила, что если не удалось поднять настроение с помощью новой причёски, пройдусь по магазинам, съезжу на рынок, куплю что-нибудь вкусное на ужин, но каблук вдруг сломался на любимых туфлях. А ты говоришь, не расстраивайся. Вот и думай, много это за один день или нет. Они долго ещё сидели и молчали, думая каждый о своём. Стало темнеть, но никто из них не встал, чтобы зажечь свет, так и сидели в сумерках, пока не пришёл с работы глава семейства. Елизавета Андреевна сразу засуетилась, начала собирать на стол.

– Ты тоже будешь отчитывать меня из-за Вики? – сходу спросил Макс отца.

– Я что, хоть раз вмешивался в твои сердечные дела? – вопросом на вопрос ответил отец.

– Извини, – буркнул Максим, – просто мать наехала на меня, и я подумал, что ты тоже не прочь добавить. У мамы неприятности из-за меня на работе.

– При чём здесь ты? – удивился отец.

– Ну, её ведь хотели назначить заместителем Зимина. А теперь, раз родственный союз не состоялся, значит, и назначения не будет.

– Только не вини себя за это, – ответил отец. Мать звонила мне, сказала, что Вика выходит замуж за какого-то иностранца. Такие вещи не решаются за один день. По всей видимости, это событие планировалось давно, и Вика совсем не собиралась за тебя замуж.

– Вот это и странно, пап. Она вчера почти плакала, когда мы прощались. Я ведь чувствовал, ей действительно больно. И вдруг, вы говорите, о её замужестве. Почему тогда она раньше не порвала со мной?

– Ну, наверное, не была уверена, что там всё состоится, и держала тебя запасным вариантом. Ладно, хватит об этом. Пойдём ужинать, я с утра ничего не ел.

Занимая должность начальника одного из отделов в Центробанке, Елизавета Андреевна, практически всё время проводила на работе, и, если утром и находила время на стирку и уборку, то времени на приготовление обедов и ужинов у неё хронически не хватало. Выручала соседка пенсионерка. Елизавета Андреевна покупала для неё продукты, лекарства, путёвки в санаторий, а Елена Павловна вела хозяйство. Елизавету Андреевну, соседку и мужчин такой союз вполне устраивал, но об этом в их семье разговоров не заводили. Мужчины за все обеды и ужины благодарили маму. Сегодня Елена Павловна приготовила им зажаренную в духовке курицу с картошкой фри, и салат из капусты, свеклы и моркови. Максим с детства ненавидел такое сочетание овощей, да ещё и в сыром виде, но у Елены Павловны салат получался таким вкусным, что он ел и не противился.

– Ты дома сегодня? – спросил его за ужином отец.

– Нет, я в больницу, сейчас поем и поеду.

Елизавета Андреевна тут же захлопотала, собирая ему с собой бутерброды, а, узнав, что Светлана тоже будет там, положила несколько шоколадных конфет, которые она знала, Светка обожала. Стараясь не показывать, насколько уязвила его новость о Викином замужестве, он начал быстро собирать свои вещи. Сегодня было не его дежурство, но всё равно Максим решил уйти из дома, лишь бы только не выслушивать весь вечер реплики в свой адрес. Когда он ушёл, Елизавета Андреевна обратилась к мужу:

– Ну и что сказал Арефьев по поводу Вики?

– А ты откуда знаешь, про него? – удивился он.

– Мне звонила Ирина Сергеевна, сказала, что Вика заболела, и ты привёз к ним очень симпатичного доктора. Я сразу поняла, что ты был у них с Арефьевым. Но если она больна, её должен был смотреть терапевт, при чём же здесь психиатр? – спросила она мужа. Владимир Иванович ничего не ответил, сделав вид, что увлёкся происходящим на экране телевизора. Она же, не стала настаивать, зная всю бесполезность такого занятия. Такое понятие как «врачебная тайна» было для её мужа совсем не пустым звуком.

Проснувшись, Вика посмотрела на часы и с удивлением обнаружила, что уже десять утра. Вставать не хотелось. Свернувшись калачиком под одеялом, она, улыбаясь, следила за игрой солнечных зайчиков на потолке, когда, раздавшийся под окнами резкий сигнал автомобиля, заставил её подскочить от неожиданности и вспомнить о том, что произошло с ней вчера. Она была так расстроена после встречи с Максимом, он был так холоден с ней, и казалось, совсем не хотел её видеть. Всю дорогу пока они ехали в больницу, он сидел, уткнувшись в свои записи, а когда ушёл, на неё навалилась такая тоска, что хоть вешайся. Выехав на дорогу, она стала искать в бардачке салфетки, под руку попадалось всё, что угодно. Наклонившись посмотреть, куда они завалились, она не заметила, как загорелся красный свет, и на пешеходном переходе показалась та девушка. Раздался глухой стук, и перед ней мелькнуло лицо с широко открытыми от ужаса глазами. Изо всех сил Вика нажала на тормоза. Несколько секунд, которые показались ей вечностью, она не могла даже пошевелиться, потом открыла глаза и увидела, что девушка лежит возле обочины, а её красивые рыжие волосы веером рассыпались вокруг головы. Почему-то в тот момент она думала только о том, как красиво смотрятся рыжие волосы на сером асфальте. Девушка лежала без движения, странно вывернув ногу. Именно эта вывернутая нога убедила Вику, что девушка мертва. Живой человек не мог лежать в такой позе. В тот момент её охватил такой ужас, что контролировать себя дальше она уже не могла. Машинально вдавив до отказа педаль газа, она уехала, и остановилась на какой-то, совсем незнакомой улице. Почувствовав резкую тошноту, выхватила из-под сиденья старый пакет, и её долго рвало туда. Кое-как, придя в себя, она стала звонить отцу. К счастью он ответил и сразу приехал. Сам сел за руль, отвёз её домой, а машину отогнал в гараж. Когда отец возвратился, она сидела на полу в ванной и рыдала так, что слышно было на лестнице. Засунув её голову под струю холодной воды, Иван Александрович держал до тех пор, пока рыдания не стихли, потом напоил валерьянкой и уложил на диван с мокрым полотенцем на лице. Дав немного времени, чтобы прийти в себя, он вызвал на дом косметолога жены и после её визита, никаких следов утренних волнений, ни на голове, ни на лице Вики уже не было. Коротко, не вдаваясь ни в какие подробности он объяснил дочери, что нужно сделать дальше и как себя вести. Результатом этого и был разговор в кафе с Максимом. Уткнувшись в подушку, Вика вновь заплакала. Как же она их всех ненавидит. Отца, с его запоздалым признанием, мать, ту девушку, которая очутилась под колёсами её машины и даже Максима. Не желая никого видеть, она так и лежала в постели, пока в комнату не вошла мать и не сказала, что приехал Владимир Иванович и с ним ещё один врач. Пока Владимир Иванович измерял ей давление, щупал лоб и смотрел горло, его спутник сидел тихо, ни во что, не вмешиваясь, и только потом, когда отец Максима закончил, стал задавать свои, совершенно идиотские, по мнению Вики, вопросы. В течение следующего часа, она нехотя, еле сдерживая раздражение, отвечала на них. Когда, наконец, он, сухо кивнув в знак прощания, быстро вышел из комнаты, Вика почувствовала, что останься он ещё хоть на одну минуту, она вцепилась бы ему в физиономию. Мать попыталась что-то сказать, но Вика одарила её таким взглядом, что, едва войдя, Ирина Сергеевна предпочла тут же выйти и закрыть за собой дверь.

У Ивана Александровича, прошедший день тоже был далеко не из лёгких. Утром он встретил прилетевшего из Вены Германа, затем устраивал его в гостиницу и возил по Москве. Уже ближе к вечеру, он поехал к Владимиру Ивановичу, и тот сообщил, что, по мнению врачей, для Вики было бы хорошо пройти полное обследование у невропатолога. Кое-что в её поведении не понравилось Арефьеву: повышенная возбудимость, агрессивность, несвязанные ответы, лихорадочный блеск в глазах. По просьбе Владимира Ивановича Иван Александрович рассказал чем Вика болела в детстве, о её отношениях с ним и Ириной, а также о своём вчерашнем разговоре с ней. Владимир Иванович внимательно выслушал, ненадолго задумался, и затем изложил Шубину свою точку зрения.

– Постоянное пребывание в стрессовых ситуациях, несомненно, откладывает отпечаток на психику человека. Кто-то в таком состоянии чувствует себя превосходно, и даже сам моделирует эти ситуации для себя. Другой же человек ломается, у него, появляются различные навязчивые идеи, и вот это уже служит первым нехорошим признаком. Многие такие заболевания берут своё начало в детстве. Бывает, что родители сами уродуют психику ребёнка своим к нему отношением, нимало не задумываясь о последствиях. Ребёнок не получивший в детстве родительской любви, гораздо чаще несчастен в личной жизни, чем ребёнок получивший её в полной мере. Ведь любовь к нему должна выражаться не только в затраченных родителями средствах. Еда, одежда, играют далеко не самую важную роль в его жизни, ребёнку нужно чувствовать, что родители его друзья и защитники. Люди живут стереотипами. Человек строит свои отношения с окружающими его людьми, с любимым человеком по тому образу и подобию, которое закладывается в нём ещё в детстве. В вашем случае всё не так страшно, но думаю, обследование всё же не помешало бы. Ну, а мы со своей стороны гарантируем полную анонимность.

Пообещав, в ближайшее время сообщить о своём решении, Шубин вышел из больницы и, отпустив шофёра, уехал за город. Только там, он мог на какое-то время остаться в полном одиночестве и спокойно всё обдумать. Оставив машину на обочине, он углубился в лес и, растянувшись на траве, позволил себе ненадолго расслабиться, вспоминая Ксюшу и Никиту, которых не видел уже неделю. Вытащив из бумажника фотографию, на которой они были сняты втроём, Шубин какое-то время внимательно вглядывался в лицо сынишки, потом, пересилив себя, убрал снимок обратно, и вновь вернулся к мыслям о дочери. Он ни на минуту не хотел верить Владимиру Ивановичу и этому, как его там, Арефьеву, что у Вики серьёзные проблемы с психикой, но память услужливо подсовывала воспоминания, которые в своё время сильно насторожили его самого. Он вспомнил, как, будучи ещё совсем ребёнком, Вика перестала кормить маленького попугайчика, что он подарил ей на день рождения и, если бы не их домработница, птичка так и умерла бы в своей клетке, не дождавшись, пока маленькая хозяйка пожалеет её. Вспомнил как дочь, чуть не покончила собой, наглотавшись снотворного, и как спустя всего два или три месяца после этого, сделала аборт. Он узнал обо всём случайно и решил вмешаться. Кто был отцом ребёнка, Вика сказать отказалось, и на его предложение не делать аборт, оставить ребёнка, ответила с такой злостью, что он испугался.

Дочь сказала ему тогда: – ты хочешь, чтобы родился ещё один, никому не нужный, ублюдок? Которого, как и меня никто, никогда не будет любить?

С того времени они почти не разговаривали, обмениваясь вынужденными дежурными фразами, но, как оказалось, в трудную минуту, за помощью она могла обратиться только к нему. И он должен был помочь ей. Иван Александрович решил ничего, никому не говорить, ему оставалось только надеяться, что ничем серьёзным Вика не больна, и что, уехав из Москвы в совершенно новый для неё мир, будет так поглощена переменами, что забудет обо всём, что произошло на пешеходном переходе. Он же постарается быть в курсе событий, и если всё же что-то случится, они в любой момент смогут обратиться к лучшим специалистам Европы.

– Но это всё потом, – думал он – самое главное сейчас это свадьба и отъезд.

Возвращаясь к машине, Шубин с усмешкой подумал о том, что жизнь в стране, где все проблемы решаются с помощью связей, денег, а также обладания необходимой информацией, которая порой даже не может быть оценена в денежном эквиваленте, имеет свои неоспоримые преимущества. Как всё просто, продолжал рассуждать он. Древняя, как мир формула – «Ты мне – я тебе», и никаких проблем, каждый получает то, что ему нужно, и все довольны. Идеальное соотношение сил и возможностей. После отъезда Германа и Вики он разведётся с Ириной. Судя по её утреннему поведению, с этой стороны проблем не будет. Он знал, что при всех своих недостатках, его жена очень здравомыслящий человек, способный признать своё поражение, и при этом извлечь для себя максимальную выгоду. Отступные, которые он ей предложил, были настолько внушительной суммой, которая даже её, привыкшую не отказывать себе ни в чём, впечатлила. Затем они оформят брак с Ксюшей, и он официально усыновит Никиту. Далее, он получит назначение на работу где-нибудь в Европе, куда поедет уже с новой семьёй, и, пожив там какое-то время, они потихоньку исчезнут оттуда. И тогда, над их исчезновением, пусть хоть все спецслужбы голову сломают, хотя вряд ли их будут искать. Сейчас такая чехарда в правящих кругах, что им будет не до него. Поищут, конечно, но скорее так, для проформы. Вряд ли стоит волноваться на этот счёт, ведь он не владеет никакой секретной информацией, так, обыкновенный чиновник, а паспорта у них будут подлинными. Они объявятся где-нибудь в Канаде, языковых проблем у них не будет, оба, и он, и Ксюша, достаточно хорошо владеют английским, и уже через год другой будут говорить совсем как коренные американцы. Сидя за рулём, он ещё долго думал о предстоящих в их жизни переменах и домечтался до того, что даже представил себе Вику у них в гостях, хотя знал, что это уже перебор. Домой Шубин приехал, когда было уже совсем темно, и с удивлением обнаружил на кухне ужин для себя, хотя обычно горячим ужином его не баловали. Ему стало смешно. Когда-то он готов был на руках носить Ирину за любой знак внимания к нему, а теперь её забота не затронула никаких чувств в его душе. Ему было необходимо поговорить с Викой, но она уже спала, и он не стал её будить, решив отложить разговор до утра. Закрыв дверь кабинета на ключ, Иван Александрович занялся своими делами. Кабинет уже давно служил ему и спальней и гостиной одновременно, он привык к этой комнате, здесь все вещи были его давними знакомыми и друзьями. Работая с документами, он вдруг особенно остро осознал, что уже скоро его жизнь будет совсем иной. Оставив бумаги на столе, он подошёл к окну, и стал смотреть на великолепную, в море вечерних огней, Москву. Шубин любил этот город. После смерти Никиты он ушёл из военного училища и, несмотря на все протесты родителей, уехал в Москву. Поступил на завод учеником, работал, жил в общежитии, а по выходным подрабатывал грузчиком, отсылая дополнительно заработанные деньги матери Никиты, оставшейся после смерти сына и мужа одной, с двумя маленькими детьми. На заводе Ивана полюбили. Всем нравился этот работящий, молчаливый паренёк, который к тому же не пил и не попадал ни в какие скандальные истории. Начальство приметило его, и Иван получил от завода направление в институт. Вступительные экзамены на заочное отделение, он сдал хорошо. Ему даже предложили учиться очно, но он отказался. Институт он закончил с красным дипломом, получил квартиру в заводском доме. Карьера Ивана Шубина стремительно развивалась. Вскоре он стал мастером, а затем начальником цеха. На заводе появилось новое модное направление: выдвигать на руководящие должности молодые кадры, а он идеально подходил на должность перспективного, молодого, но уже с опытом работы, руководителя. Молодой, с незапятнанной биографией он был идеальным кандидатом на должность заместителя директора завода. Он женился на Ирине, когда ему не было ещё и тридцати. У него за эти годы, конечно, были увлечения, но все они были какими-то мимолётными, как-то случайно начинались и сами собой заканчивались. Он был завидным женихом, сам время от времени подумывал о женитьбе, но не встречал никого, с кем бы хотелось просыпаться в одной постели, есть за одним столом, чьи разбросанные на туалетном столике мелочи не раздражали бы его. И тут, во второй раз в его жизни появилась Ирина. Она сама позвонила ему, с просьбой помочь с гостиницей, пока она будет в Москве в командировке, но он, конечно же, пригласил её к себе, и даже заплатил соседке, чтобы та сделала у него генеральную уборку. Днём Ирина была занята, а вечерами он вёл её в театр или ресторан. Она благосклонно принимала его ухаживания, а он как мальчишка радовался этому. Через неделю Шубин сделал ей предложение, и Ирина приняла его. Отрезвление пришло спустя какое-то время после свадьбы. Ещё долго он пытался что-то выяснить, как-то всё изменить, но потом, осознав бесполезность этого занятия, с головой ушёл в работу. Теперь же он скоро освободится от неё. Когда-то, мысль о том, с каким удовольствием он выскажет всё, что накопилось в душе за эти годы, доставляла ему прямо-таки физическое наслаждение. Но теперь, после событий последних дней, понял, что не хочет этого, что все его чувства сошли на нет. Единственным желанием было скорей покончить со всем этим и если вспоминать, то, как о страшном сне. Иван Александрович лёг спать, но долго ещё не мог заснуть, в сотый, наверное, раз размышляя о том, что предстоит сделать в ближайшие дни. Утром он проснулся от запаха кофе.

– Забавно, – подумал он, – вчера блины, сегодня кофе. Глядишь, так и влюбится в меня. Эта мысль так развеселила его, что он решил не игнорировать старания Ирины и пойти позавтракать. Но оказалось, что его добрые намерения не будут оценены: на кухне возилась Вика. С виду она была вполне спокойна, и если бы не тёмные круги под глазами и осунувшееся лицо, он бы подумал, что она и думать забыла о своих неприятностях. За завтраком они поговорили о погоде, о новом спектакле во МХАТе, о соседской кошке, которая повадилась ходить к ним в гости через балкон. Потом он спросил где Ирина, и Вика ответила, что мама поехала заказывать для неё костюм. Платье, в котором она будет в ЗАГСе, уже привезли, но для церемонии в посольстве нужен костюм. Иван Александрович внимательно всматривался в лицо дочери, уж очень было подозрительно её спокойствие. Зная, о её нынешнем душевном состоянии, и учитывая особенности характера, он ожидал совсем другой реакции. Вика выглядела немного заторможенной, но очевидно это был результат употребления успокоительного.

Она проспала почти весь день накануне, ночь, и проснулась рано утром. Сама приготовила завтрак: кофе и гренки с сыром. Пока отец спал, ей нужно было чем-то занять себя, а готовить ей нравилось. Руки были заняты приготовлением завтрака, а в голове кружились грустные, как серые птицы мысли. Всё утро она думала о том, как убедить отца в невозможности брака с совершенно чужим для неё человеком. Если ей, по его мнению, так необходимо уехать, то она уедет с Максимом. Она уговорит его. Не может ведь он совсем не любить её. И никто другой не будет любить его так сильно как она! В этот момент Вика совсем забыла о разговоре с Максимом в кафе возле больницы, и действительно верила в то, о чём думала. Она села за стол и устремив взгляд в окно, долго сидела так, ничего вокруг не замечая. Сейчас Вика напоминала дом, в котором кипят свои страсти. Но окна закрыты, шторы опущены, и никто из прохожих даже не догадывается, что дом обитаем. Голос отца вывел её из раздумий:

– Вика, Герман вчера приехал. Он хочет, наконец, познакомиться с тобой поближе. Я думаю пригласить его к нам сегодня вечером, и уже завтра начну заниматься оформлением всех документов. А в день твоего рождения мы представим его родственникам и знакомым. Ни у кого не должно возникнуть никаких сомнений, что вы едва знакомы, все должны думать, что вы давно знаете и любите друг друга.

Дочь затравленно посмотрела на него: – Папа, я тоже хотела с тобой поговорить. Я не могу, понимаешь, не могу выйти за него замуж. Если мне нужно уехать, давай я уеду с Максом. Он согласится, я обязательно уговорю его – она умоляюще смотрела на него, а он никак не мог прийти в себя от изумления.

– Вика, ты в своём уме? Ты что, забыла, что из-за тебя погиб человек, что тебя разыскивает милиция? Вы расстались с Максимом не потому, что мне так захотелось, а потому что он не любит тебя. Сейчас тебе нужно думать о своей безопасности, а не сходить с ума из-за неудавшегося романа.

Он знал, что делает ей больно, но знал также, что лучше быстрей покончить с иллюзиями, не затягивать этот процесс. Она должна понять, что это не шуточки, а настоящая жизнь, где нужно уметь смотреть правде в глаза.

– Если у тебя ничего не получится с Германом, ты всегда сможешь развестись, но сейчас ты выйдешь за него замуж. Здесь я ничем не смогу помочь тебе, а там тебя искать не станут.

Вика подняла на него глаза, и ему стало не по себе. Такой обречённый взгляд он видел только однажды, у лежащей посреди проезжей части, дворняги. Собака умирала, он сразу это понял, и этот собачий взгляд Шубин запомнил на всю жизнь. А теперь, ту же обречённость, он увидел в глазах своей дочери.

– Прошу тебя, обдумай всё ещё раз и постарайся понять, что всё делается для твоего же блага, – уже мягче сказал он. Я не хочу принуждать тебя, но другого выхода нет. Выехать за рубеж одна ты, конечно сможешь. Но выйдя замуж за Германа, ты станешь гражданкой страны, в которой у тебя будут совершенно другие возможности. Вика молчала, всё, что она напридумывала это утро, оказалось иллюзией. Волна ненависти поднялась в ней, уничтожая всё то хорошее, что ещё оставалось в душе. Она смирится сейчас и сделает всё, что он требует, но как же они все потом пожалеют о том, что сделали с ней! Они ещё получат своё, особенно отец. Она найдёт способ причинить ему боль, причём за его же деньги. Макса она тоже получит, нужно только подождать. Потом он сам будет умолять её остаться с ним. Теперь Вика была совершенно спокойна.

– Хорошо папа, больше мы к этому возвращаться не будем. Я сделаю всё, как ты скажешь – с этими словами она ушла в свою комнату, померить привезённое накануне свадебное платье, а Иван Александрович остался сидеть на кухне, пытаясь понять, что послужило причиной такой неожиданной сговорчивости дочери. Не сомневаясь ни на минуту, что рано или поздно ему удастся уговорить её уехать, он всё же был удивлён Викиным спокойствием. И хотя, такая реакция настораживала, он всё же был доволен отсутствием признаков истерии, окончательно решив для себя, что в данном случае врачи просто перестраховались.

Все эти дни Елизавете Андреевне не давала покоя мысль о предстоящем замужестве Вики, девушки, которую она уже привыкла считать своей невесткой и с чьими родителями успела уже мысленно породниться. Хорошо разбираясь в людях, она не верила в роковую страсть к неведомому иностранцу, и к тому же хорошо помнила, какими глазами Вика смотрела на её сына. Такое нельзя сыграть. С Ириной Сергеевной она встречаться не станет, а вот встреча с Викой под предлогом вручения подарка ко дню рождения вполне реальна. Договорившись о встрече на Пушкинском бульваре, Елизавета Андреевна позвонила на работу и впервые за десять лет попросила один день за свой счёт. Для подарка она выбрала золотую цепочку с Викиным знаком зодиака, которую собиралась преподнести от имени сына. Подарок, конечно, пустяк, но кто знает, может, когда-нибудь он принесёт свои плоды. Елизавета Андреевна хорошо помнила теорию физических явлений, и знала, если в воду бросить камень, то круги от него ещё долго будут расходиться по воде. Приехав на место встречи, Елизавета Андреевна увидела, что Вика ждёт её на скамейке возле памятника Пушкину. Никаких особых следов волнения на её лице, несостоявшаяся свекровь не обнаружила, и это немного задело. Но, увидев, как радостно сверкнули Викины глаза, при виде «подарка от Максима», успокоилась. Она попыталась осторожно выяснить насчёт замужества, но в ответ услышала только самые общие фразы о том, что с Германом Вика знакома давно, что, он несколько раз звал её замуж, но она не соглашалась. А теперь, раз уж Максим не хочет связывать с ней свою жизнь, она решила не отказывать ему. Елизавета Андреевна грустно повздыхала, посетовала на своего непутёвого сына, который не стоит такой чудной девушки, и попросила Вику не забывать её. На прощание они даже обнялись, и когда Вика сказала, что будет изредка писать ей, пообещала подробнейшим образом отвечать на её письма.

Уже два дня Максим не выходил из отделения, урывками спал и опять спешил в реанимацию, каждый раз надеясь, что его знакомая незнакомка пришла в себя, но к вечеру третьего дня, был буквально изгнан из больницы, едва Ольга Васильевна увидела его бледную физиономию и красные от недосыпа глаза.

– Ольга Васильевна, ну а вдруг она очнётся, когда меня не будет?

– Обещаю вам, Максим Владимирович, – улыбаясь, сказала она, – когда ваша девушка придёт в себя, вы узнаете об этом первым. Но, пока вы не отдохнёте, я запрещаю вам появляться на территории клиники. Ещё одна жертва усталости или невнимательности нам здесь совершенно ни к чему.

Несмотря на усталость, домой идти не хотелось. Он решил пройтись по дворам расположенным возле того места, где столкнулся с девушкой, справедливо рассудив, что нужная информация скорее найдётся не в ЖЭКе, а у старушек на лавочках, от бдительного ока которых, вряд ли укроется обладательница таких красивых рыжих волос и необычного акцента. Но помогла ему не бдительная старушка, а серьёзный, маленький человечек лет десяти. Увидев, играющих в футбол, мальчишек он подошёл к ним. Игра шла во дворе жилого дома, на маленьком, не занятым автовладельцами пятачке. Лакомым кусочком, расположенным прямо посреди двора нельзя было пользоваться из-за высокого бордюра, и мальчишки, вовсю использовали это незанятое пространство. Ворота они соорудили из кирпичей, а мячом служила консервная банка. Юные футболисты играли с таким азартом, что Максим невольно остановился понаблюдать за ними, подумав, что совсем недавно, он также гонял с пацанами в футбол и точно так же как они кричал на весь двор: -«Куда бьёшь, мазила?»

Игра уже давно шла на другой стороне поля, и маленький вратарь слонялся без дела возле своих импровизированных ворот. Мальчишка понравился ему и, решив попытать счастья, Максим обратился к нему со словами: – Послушай, ты давно здесь живёшь?

Мальчик внимательно посмотрел на Максима и немного подумав, ответил: – Мама говорит, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. А вдруг вы бандит?

– А что, я похож на бандита? – спросил он мальчишку.

– Вообще-то нет, но я ведь всё равно не знаю вас, значит, и разговаривать мне с вами нельзя.

– Железная логика – пробормотал Максим и предложил: – А если познакомимся ты сможешь поговорить со мной?

– А зачем? – спросил мальчик.

–Что зачем? – не понял Кирилл.

–Зачем мне с вами говорить?

– Затем, что мне нужна помощь, а ты, я думаю, можешь мне помочь. Такое объяснение, мальчика, по-видимому, удовлетворило, и он, поправив на носу очки, приготовился внимательно слушать. Максим едва сдержался, чтобы не рассмеяться, уж очень забавным был юный футболист.

–Я ищу одного человека – начал он, но мальчик перебил его.

– Мы не познакомились.

–Что? – не понял Максим.

– Мы с вами не познакомились, значит, не можем разговаривать – ответил мальчик. Максим в сердцах не слишком лестно мысленно обозвал себя и, протянув руку, со всей серьёзностью представился:-Ракитин Максим Владимирович.

В ответ, мальчик протянул свою ладошку, и чуть смущаясь, ответил:

– Меликов Георгий Алексеевич. Очевидно, так по взрослому он представился впервые, и собственное имя в таком варианте было ему непривычно, поэтому, подумав ещё немного, он добавил: – но можно просто Гоша.

– Ну, Гоша так Гоша. Приятно познакомиться. Значит так, Гоша, я ищу одного человека, – начал во второй раз Максим, – это девушка, у неё красивые, рыжие волосы и она говорит по-русски не так как мы с тобой, а немного необычно. Я думаю она живёт где-то здесь неподалёку. Может быть, ты знаешь её? Гоша сначала удивлённо посмотрел на него, а потом его лицо расплылось в улыбке.

– Это Полину Яновну вы ищете, сказал он. Мою соседку. Только она уехала куда-то, даже мама не знает куда, а у меня контрольная по английскому. Она мне всегда всё объясняет. А теперь её нет и помочь некому. А вы не можете мне помочь? – спросил Гошка и с надеждой посмотрел на Максима.

– Нет, брат, не могу, я в школе немецкий учил – ответил он. Гошка тяжело вздохнул, а потом предложил: – Давайте я вас к маме отведу, может она поможет? Взяв ранец, он крикнул друзьям, что уходит, и они с Максимом отправились к нему домой. Подъезд дома был на удивление чистым, а лифт, как ни странно, вполне исправным и тоже чистым. Подойдя к двери, Гоша снял с шеи шнурок, к которому были привязаны ключи от квартиры, и принялся возиться с замком.

– А что, дома никого нет? – спросил Максим.

– Мама дома, но она не любит, когда её отрывают от работы, ответил мальчик. Она работает в институте, преподаёт матанализ. Видно было, что Гошка страшно гордится своей мамой, и ему доставляет удовольствие произносить такие взрослые слова как «матанализ». Мама действительно была дома. Выйдя в прихожую с книгой в руках, она продолжала делать в ней какие-то пометки, не замечая ни сына, ни его спутника. Ни на секунду не отрываясь от работы, она произнесла: – Котлеты на плите, суп в холодильнике. Если, не хочешь есть, то хоть кефир выпей.

– Мама, оторвись на минуточку, – попросил Гошка. У нас гость. Гошина мама подняла глаза от своих бумаг, и с удивлением посмотрела на Максима. Несколько секунд она молчала, потом Гошиным движением поправила волосы и, взглянув таким же вопрошающе – серьёзным, как у сына, взглядом, произнесла:

– Как это я вас не заметила?

Максим представился. Женщина улыбнулась в ответ и сказала, что её зовут Лия, можно без отчества, потому что оно у неё ужасно трудное, да и вообще она любит, чтобы дома её звали просто по имени. Максим подумал, что Гошина мама совсем не похожа на маму вообще, а на преподавателя ВУЗа тем более. Маленькая, худенькая, с волосами собранными в «хвост», в джинсах и маечке, она совсем не вписывалась в общепринятый образ преподавателя. По его меркам она тянула максимум на студентку, и походила больше на Гошину старшую сестру, но никак не на маму. Максим рассказал о своих поисках, и Лия подтвердила, что знает девушку, которую он ищет.

– Они не так давно живут здесь, Полина и Лариса Николаевна. Правда, Ларисы Николаевны не будет ещё около двух недель, а вот куда Поля исчезла, ума не приложу, даже не предупредила меня, что уезжает, ключи не оставила. Я ведь, в милицию хотела уже обращаться, да решила подождать ещё немного, вдруг объявится.

Выдав информацию незнакомому человеку, Лия, наконец, поинтересовалась, почему он интересуется её соседями.

–Вы только не волнуйтесь, Лия. Сейчас я вам всё объясню. Несколько дней назад, недалеко отсюда, я познакомился с рыжеволосой девушкой, но не успел узнать ни её имени, ни фамилии. В этот же день её сбила машина, и теперь она находится в реанимации той самой больницы, где я работаю. Ей сделали операцию, но она ещё не пришла в себя.

–О Господи, – воскликнула совершенно потрясенная Лия. – Как же это так? Надо как-то Ларисе Николаевне сообщить, она оставила мне номер телефона, где её искать в случае чего, но я не помню, куда его записала.

– Мама, – вмешался Гоша, – ты записала его на обложке «Теории вероятности». Ну, взрослые, – обратился он к Максиму, – никогда, ничего не помнят.

–Гошка прав, кажется, я действительно записала его в «Теорию», но она осталась на кафедре и я только завтра смогу забрать её оттуда.

– Успокойтесь Лия. Несколько часов всё равно ничего не решат, а завтра Полина, если это конечно и в самом деле она, может быть уже придёт в себя.

– Подождите, – обрадовалась Лия, – а вдруг мы и вправду говорим не о той девушке, может, Поля просто уехала куда-нибудь, а мы здесь зря с ума сходим. Сейчас я покажу вам её фотографию, и тогда мы будем знать точно, она это или нет.

Максим сразу её узнал. На снимке она сидела, поджав по себя ноги, а на коленях у неё удобно уместился невзрачный, явно помойного вида, кот.

– Это Полина Яновна и наш мистер Икс, мама так его назвала, потому что он неизвестно какой породы, – сказал Гошка, – и фотографировал я, когда мама нас после урока позвала чай пить.

– Можно я возьму её с собой? – спросил он, и Лия с Гошей как по команде кивнули в знак согласия. Ещё Лия спросила, когда можно навестить Полину, но он ответил, что пока она находится в реанимации, посещения разрешены только самым близким родственникам, но как только она придёт в себя, он им сообщит.

Провожая его, Лия чуть не плакала: – даже не представляю, как Ларисе Николаевне всё рассказать. Несколько лет назад, вместе со своим экипажем и пассажирами, разбился её муж, отец Поли, а теперь вот дочь под машину попала. Только знаете, немного странно всё это. Поля ведь в Минске выросла, а это вам не Москва. Там, если загорается «красный», никому и в голову не придёт переходить через дорогу, даже если вокруг нет ни одной машины. У Поли это настолько вошло в привычку, что она, даже если и опаздывала, всё равно очень аккуратно переходила дорогу.

Прощаясь, Максим записал в какой больнице находится их соседка и как его самого там найти. А также пообещал позвонить утром, чтобы сообщить о её состоянии.

Дома, в своей комнате, он ещё долго рассматривал девушку на фотографии. Ему казалось, что, несмотря на свой серьёзный вид, она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Максиму понравилось её имя. Он несколько раз произнёс его вслух, как бы пробуя на вкус и привыкая к звучанию, и уже засыпая, подумал, что раз он смог так быстро узнать кто она, то всё у них будет хорошо. Похоже сама судьба взяла дело в свои руки, иначе как объяснить, что первый же человек, к которому он обратился, оказался её знакомым? Ощущение счастья не покидало его всё утро, и он ничуть не удивился, когда утром в больнице ему сообщили, что ночью, Полина, наконец-то пришла в себя. Глядя на взволнованное лицо Максима, Елена Сергеевна поспешила успокоить его: – Олег Евгеньевич сегодня всю ночь от неё не отходил, проверил реакцию на рефлексы, всё нормально. Ну а позже, Бог даст, переведём вашу красавицу в интенсивную терапию, а там и до дома не далеко.

Поблагодарив старенькую докторшу, Максим бросился к лифту и через минуту уже был в реанимации. Потихоньку подойдя к её кровати, он увидел, что девушка спит. Внимательно посмотрев на её лицо, он с удовлетворением отметил, что сегодня она выглядит намного лучше, исчезла, так напугавшая его накануне мертвенная бледность, порозовели губы. Вдруг, будто почувствовав, что он смотрит на неё, девушка открыла глаза. Максим так долго ждал когда она очнётся, что сейчас не мог и слова вымолвить, стоял и молчал как чурбан. Увидев его, она чуть улыбнулась и еле слышно прошептала: – Хочу апельсин. Потом повернула голову вбок, и опять заснула.

Выйдя с совещания, Елизавета Андреевна почувствовала, что если услышит ещё одно замаскированное под соболезнование замечание в свой адрес, нервы её не выдержат. Совещание, посвящённое представлению нового заместителя директора начальникам отделов, длилось больше двух часов, и в течение всего этого времени она была вынуждена непринуждённо улыбаться тому, кто занял место, которое она уже считала своим. Ей потребовалась вся её сила воли, чтобы не показать, как сильно она уязвлена. Но было в этой ситуации и то, что хоть немного порадовало: на эту должность взяли человека со стороны, а не из их «крысятника». К тому же с этим человеком она когда-то училась в институте, и он даже пытался ухаживать за ней. Тогда их роман закончился, не успев начаться. Узнав о том, что её ненаглядный Эдюсик встречается с девочкой из провинции, его мама Мария Триадьевна сделала всё возможное, чтобы пресечь роман в самом зародыше. Согласно её логике, их отношения подходили под классическую схему: «захват маминого, невинного сыночка ради прописки и квартиры», а этого она никак не могла допустить. Лиза была даже рада тогда, что не пришлось рвать отношения самой. К Эдику она была равнодушна, но, зная, кто его папа, и какие, у этой семьи связи, предпочла остаться в его глазах пострадавшей стороной.

Вот и сегодня, встретившись с ним взглядом, поняла, что Эдик всё помнит и чувствует себя, немного даже виноватым перед ней. В течение часа, что Елизавета Андреевна наблюдала за ним, она размышляла о том, как этот Эдик не похож на того, которого она помнила. В институте он был самым худым студентом, ходил, ссутулившись, а вещи, хоть и дорогие, на нём выглядели так, будто он спал в них. Она мысленно прикинула, что весит он теперь как минимум около девяноста килограмм, от сутулости не осталось и следа, но самое главное, исчез взгляд, что так раздражал её в студенческие годы: преданный, со слезой как у сенбернара. Сейчас перед ней был интересный, уверенный в себе мужчина, и она с удивлением подумала, что таким он ей очень даже нравится. Ей стало интересно, благодаря чему произошла такая метаморфоза, кто его жена и есть ли у него дети. Эти мысли не оставили её и в кабинете. Занимаясь текущей работой, она всё продолжала думать о нем, пока не раздался звонок и в трубке не прозвучал голос секретарши: – Елизавета Андреевна, пожалуйста, спуститесь вниз, к вам сын приехал. Появление Максима у неё на работе, было чем-то из ряда вон выходящим, поэтому за одну только секунду у неё в голове прокрутились практически все варианты различных по степени тяжести кошмаров. Не став дожидаться лифта, она помчалась вниз, и на лестнице с ней случилось то, что принято называть последней каплей. Не замечая никого вокруг, она столкнулась со своим новым начальством. Да как столкнулась! Поскользнувшись на скользких мраморных ступеньках, Елизавета Андреевна почувствовала, что падает, но вместо того, чтобы упасть на пол, упала прямо в объятия Эдуарда Григорьевича Ключевского, да ещё и на глазах его многочисленной свиты. Наскоро пробормотав извинения, она помчалась дальше, изо всех сил стараясь удержать, готовые вырваться наружу слёзы. Добежав до проходной и увидев улыбающегося Максима, она почувствовала, что готова разрыдаться.

– Что случилось? – схватив сына за руку, почти закричала она.

– Мам, да что с тобой? – удивился Максим. Ты на себя не похожа.

– Со мной всё в порядке, просто испугалась. Ты ведь никогда не приезжал ко мне на работу, вот я и подумала, не случилось ли чего.

– Но что может случиться? Что за ужасы ты напридумывала?

Елизавета Андреевна грустно улыбнулась. – В молодости, сынок, любая неприятность, даже самая большая, выглядит как маленький пустячок. Я ещё помню это состояние души, когда мне всё было нипочём. Но в моём возрасте, даже самая маленькая неприятность, таит в себе непредсказуемые последствия. Ладно, не обращай внимания, просто у меня день сегодня тяжёлый, вот и мерещатся всякие ужасы. Так что, всё-таки, привело тебя ко мне? – вновь спросила она у сына.

– Мам, мне деньги нужны, можешь помочь? – Только мне много надо. Я потом отдам, обещаю.

– А что за срочность? Кто-то заболел?

Зная свою мать, Максим прекрасно понимал, что стоит заикнуться о том, зачем нужны деньги, она как клещ вцепится в него и не отпустит, пока не узнает все подробности. Это совершенно не входило в его планы и поэтому, он решил подтвердить ею же сказанное:

– Да, и я обещал помочь.

– Ну, хорошо, если это действительно так важно и срочно, то подожди меня здесь – сказала она сыну – я вернусь минут через десять.

– Но что всё же произошло? – вернувшись, обратилась она к сыну.

– Мамочка, я тебе потом всё расскажу. А сейчас нужно бежать, меня ждут. Максим умоляюще посмотрел на мать. Отказать, когда он смотрел на неё таким взглядом, она не могла. В такие минуты Елизавета Андреевна готова была луну с неба достать. Ласково улыбнувшись, она потрепала его по голове: – ну, беги, спасай, добрый самаритянин.

Поцеловав мать, Максим помчался обратно в больницу, а Елизавета Андреевна вернулась на работу. Она уже вполне пришла в себя после всех сегодняшних переживаний, когда к ней в кабинет вошёл бывший Эдюсик, а теперь Эдуард Григорьевич Ключевский.

– Ну, здравствуй, Лиза – ещё раз поздоровался он.

Елизавета Андреевна чуть улыбнулась и ответила ему в тон: – ну, здравствуй, Эдик.

Ключевский рассмеялся: – А ты всё такая же, совсем не изменилась, даже ещё красивей стала. Всё что угодно ожидал сегодня, но только не встречу с тобой. Знаешь, я и в самом деле очень рад тебя видеть, а ты меня, скорее всего, нет.

–Почему? – удивилась она.

– Мне сказали, что на эту должность хотели назначить Ракитину Е. А.. Но я не знал, что это ты, и получилось, что, дав согласие, я отнял это место у тебя.

– Ерунда, выброси из головы. Я действительно немного расстроилась сначала, но потом муж и сын убедили меня, что будет лучше, если я останусь на своей прежней должности. Я и так домашних почти не вижу, а добейся своего, они вообще забудут, как я выгляжу.

– Ну, такую женщину как ты, вряд ли кто забудет. Мне вот, например, не удалось.

– Пожалуйста, Эдик, не смущай меня. Лучше расскажи, как жил все эти годы.

Эдуард Григорьевич сел в стоящее у окна удобное, глубокое кресло. Она видела, что он немного нервничает, но не стала ни о чём спрашивать, сделала вид, что не замечает его повышенной нервозности.

– Понимаешь, Лиза, – не тратя время на церемонии, начал он, – получается, что я два раза сильно обидел тебя. Один раз в юности, послушавшись свою маму, второй раз, отняв, правда, не подозревая об этом, должность на которую ты претендовала. А ты мой первый зам, нам работать в тесном контакте, вот, я и хочу расставить все точки над «i».

Глядя на его серьёзное лицо, Елизавета Андреевна в который раз подивилась мужской самонадеянности и самовлюблённости, но не подала и виду, насколько это её рассмешило. Напротив, ласково улыбнувшись, она ещё раз заверила, что никаких обид ни за прошлое, ни за настоящее на него не держит и тоже искренне надеется на нормальные, полные взаимопонимания, рабочие отношения.

– Спасибо, Лиза. Я всегда знал, что ты удивительная женщина. Если бы не моя мама, ни за что не бросил бы тебя тогда, но ты ведь знаешь, у неё всегда было очень слабое здоровье, а тогда ещё и с сердцем проблемы начались.

Сделав вид, что поперхнулась кофе, Елизавета Андреевна еле сдержала готовый вырваться наружу смех. Даже для Эдика это уже было слишком. Абсурд какой-то, подумала она, но, кажется, он и в самом деле до сих пор не понял, что, собой представляет его мамочка.

А он, пройдя неприятную для него фазу разговора, расслабился. Из глаз исчезла настороженность, и теперь перед ней был уже не большой начальник, а обыкновенный мужчина, радующийся возможности поговорить с красивой женщиной, в которую был влюблён когда-то, и вспомнить вместе с ней неповторимые студенческие годы.

– Несколько лет после института, я работал в «Агропромэкспорте», а потом, отец нашёл для меня местечко в нашем торговом представительстве в Канаде. Но чтобы уехать туда, нужно было жениться. Вот родичи и подсуетились, быстренько нашли мне невесту, а следом и свадьбу сыграли. Знаешь, когда мы с тобой расстались, я ни на ком жениться не хотел. Были, конечно, женщины, но не для совместной жизни. А с Милой всё получилось более чем удачно, я даже не думал, что такое возможно. После Канады мы несколько лет жили в Америке, там у нас родились близнецы, мальчики. Я, как ни старался, не смог до конца преодолеть языковой барьер, а они по-английски говорят лучше даже чем по-русски. В сентябре определил их в лучшую в Москве школу, так учителя за голову хватаются, мои «бандиты» их через слово поправляют. Ну, вот, собственно и всё. А как ты?

–У меня всё гораздо проще. Муж врач. Сын на следующий год оканчивает институт, тоже будет врачом, хирургом. Я как видишь, здесь. После института вышла замуж, ребёнок родился. Работала то в одном банке, то в другом, потом сюда попала. Всё просто и не очень интересно.

– А это случайно не твой сын приходил к тебе сегодня? Я видел из окна. Красивый такой, высокий парень? У Елизаветы Андреевны потеплело на душе. Максима она любила безумно и любая похвала в его адрес, была для неё самым лучшим в мире подарком.

– Да, это был мой сын, Максим. Похож на меня, правда?

–Очень похож. Мои мальчишки тоже на мать похожи. Только глаза говорят у них мои.

Услышав это, Елизавета Андреевна подумала, что дай Бог, чтобы у них были глаза Эдика-завоевателя, а не Эдика-сенбернара.

– Расскажи мне про Америку – попросила она его.

– Тебе о стране или об американцах?

– Помнишь, у Чехова: «Москва и москвичи? Давай по тому же принципу: «Америка и американцы», а то я не совсем представляю, как можно отделить одно от другого.

Он начал рассказывать, но она почти не слушала, вспоминала его маму.

Мамочка Эдика слыла грозой всех провинциальных невест в их институте, но такого приема, какого удостоилась Лиза, не удостаивался никто ни до, ни после неё. В принципе, ей было абсолютно всё равно, как мама Эдика отреагирует на её появление. Просто было любопытно посмотреть на женщину, о которой однокурсницы слагали легенды. Лизу, Мария Триадьевна встретила очень приветливо и даже пригласила выпить кофе с пирожными, но потом, услышав, каким, заикающимся от волнения голосом, разговаривает с ней её сын, схватилась рукой за сердце, которое у неё почему-то оказалось с правой стороны, и, рухнув в кресло, прошептала драматическим шёпотом: – Эдюсик, «скорую», скорее!

Всё это было ужасно наигранно, но к её удивлению, Эдик отнёсся к маминому полуобмороку вполне серьёзно, и что есть сил, помчался к расположенному через дорогу пункту скорой помощи. Она тоже хотела уйти вслед за ним, но, в этот момент, убедившись, что сына нет дома, Мария Триадьевна открыла глаза и заговорила нормальным, абсолютно здоровым голосом:

–Вы даже не представляете милая девушка, как я вас понимаю. Сама когда-то приехала сюда без гроша в кармане, и, вдоволь помоталась по Москве, снимая углы, пока не вышла замуж за Григория Ефимовича. Эдик, без сомнения, прекрасная партия для вас, но вы его не получите. Так что не тратьте время зря, поищите другую жертву.

– Вы гениальная мама. Никогда раньше не думала, что для достижения своей цели можно использовать такие вот дешёвые приёмы, и ведь Эдик кажется, безоговорочно верит в то, что вы и в самом деле тяжело больны.

– Вполне возможно, что когда-нибудь и у вас, милочка, родится сын, и ещё неизвестно, на что пойдёте вы, если на него положит глаз какая-нибудь смазливая провинциалочка.

Может из-за того, что её назвали «смазливой провинциалочкой», а может потому, что так жалко вдруг стало безоговорочно верящего матери, Эдика, Лиза разозлилась окончательно, и глубоко вздохнув, быстро выложила любящей мамочке всё, что думает о ней, и о её сыне. К её удивлению, мнимая больная не впала в истерику, не затопала ногами и не выгнала её вон. Мария Триадьевна внимательно посмотрела на Лизу и…пригласила бывать у неё, когда сына не будет дома. И Лиза бывала. Более того, между ними возникли довольно своеобразные дружеские отношения, и когда в институте началось распределение, именно Мария Триадьевна помогла ей устроиться на хорошую работу в Москве.

–Лиза, да ты, кажется, не слушаешь меня? – прервал её воспоминания Эдуард Григорьевич.

– Слушаю, конечно слушаю. Но давай об этом как-нибудь в другой раз поговорим. А сейчас лучше о маме своей расскажи. Как она, жива?

– Почему ты вдруг вспомнила о моей маме? Мне казалось, у тебя остались не самые приятные воспоминания о ней.

– Не говори ерунду, Мария Триадьевна удивительная женщина. Так что с ней?

–Да знаешь, всё нормально. Она круглый год живёт на даче. Папа умер три года назад, и с тех пор она не хочет жить одна в Московской квартире. Сейчас мои тоже там. А хочешь, поезжай к ней на выходные, бери сына, супруга. Я тебя с женой познакомлю. Думаю, и мама будет тебе рада. Она кстати часто меня спрашивала о тебе, но ты куда-то пропала, даже на звонки не отвечала.

Елизавета Андреевна улыбнулась: – Спасибо за приглашение Эдуард Григорьевич. Я действительно навещу как-нибудь Марию Триадьевну, но вряд ли получится познакомить членов наших семей. Мой муж не вылезает из больницы, а у сына своя жизнь. Да и вашей жене вряд ли доставит удовольствие, знакомство с былым увлечением супруга.

–Да, подумав, – ответил он, кажется, ты и в самом деле права. Ну, если уж не получится дружить семьями, будем надеяться, что, по крайней мере, на работе, наше прошлое не будет мешать настоящему. Елизавета Андреевна намеренно перешла на «Вы» и перевела разговор, а он с готовность подхватил её инициативу и теперь перед ней вновь был не бывший влюблённый однокурсник, а расчётливый, хладнокровный, уверенный в себе мужчина, её начальник. Поблагодарив за кофе, Эдуард Григорьевич встал чтобы покинуть кабинет. По его виду она сразу поняла, что он всё же немного уязвлён отказом, но с присущей практически всем мужчинам самоуверенностью, отнёс его на счёт женских обид.

О Господи, подумала Елизавета Андреевна, если бы он знал, что я о нём думаю, тут же меня уволил бы. Ну откуда в мужиках столько самоуверенности? Распрощались она довольно сдержанно и уже стоя в дверях, он попросил её поторопиться с отчётом. Услышав эту просьбу, Елизавета Андреевна поняла, что минута откровения прошла и вряд ли повторится. Это её обрадовало. Каким бы привлекательным мужчиной он не был сейчас, оба они помнили о неприятных моментах, что когда-то были в их прошлом, и будет лучше, если отношения между ними не будут выходить за рамки рабочих. Проводив, Елизавета Андреевна углубилась в свои бумаги, что целой горой лежали у неё на столе. На понедельник у неё были назначены два совещания, к которым нужно было подготовиться, а также необходимо было решить несколько производственных вопросов. Она работала, а мысли всё равно уносили её на двадцать и более лет назад, не давая сосредоточиться на работе. В жизни её всё складывалось довольно удачно. Она сделала прекрасную для женщины карьеру. У неё был хороший муж, который её любил, и которого она, быть может, и не сильно, но любила и, конечно же, уважала, и с которым её очень многое связывало. Чудесный сын, единственным недостатком которого, по её мнению, была лишь частая смена подружек. Но отчего-то тоскливо ей было сегодня. Даже работа не могла отвлечь, хотя раньше это было идеальным средством от грустных мыслей. Она вдруг почувствовала, что ни минуты не сможет больше остаться в своём кабинете. К счастью часы показывали конец рабочего дня и поэтому, она могла с чистой совестью уйти на все четыре стороны. Домой не хотелось. Муж предупредил, что, скорее всего, задержится, а на совместный вечер с сыном можно было даже и не надеяться. Поэтому она позвонила лучшей подруге Кате и пригласила её в ресторан, но в процессе разговора выяснилось, что Катерина никуда идти не может, так как покрасила волосы и сидит теперь с замотанной в целлофан, головой.