Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Социология Юрия Левады
Исходные ценностные посылки и установки
Круг интересов. Тематика занятий сектора Левады
Особенности социологического подхода Левады. Теоретические работы 1973–1984 гг
«Человек советский» в условиях деградации советских институтов
Выводы и заключения
От составителей
Ранние работы
Альбер Швейцер – мыслитель и человек
«Феномен Тейара» и споры вокруг него
Основные направления буржуазной социологии религии
1. Общая характеристика
2. Наследие Вебера и Трельча
3. Компаративно-типологическая социология религии
4. Функциональная теория
5. Американское социально-психологическое направление
6. Католическая «религиозная социология»
Точные методы в социальном исследовании
1. Мода или тенденция науки?
2. О специфике социального моделирования
3. Некоторые перспективы
Сознание и управление в общественных процессах
1. Сознание и программа деятельности
2. Типы управления социальной деятельностью
3. О структуре управления социальными процессами
Историческое сознание и научный метод
Историческое сознание и его трансформации
Метод и концепция историзма
Число и структура в истории: новые соблазны или новые возможности?
Методология исследования социальных процессов
Основные направления и проблемы социологических исследований[326]
Структура марксистской социологии
Структура социологической теории
Связь социологии с другими науками
Основные направления социологических исследований
Урбанизация как социокультурный процесс[327]
1. Город как общественный институт
2. Культурный текст города и его трансформации
3. Универсализация функций города
4. Изменение социокультурной структуры города
5. Некоторые актуальные проблемы
Почему дороги ведут в Рим. Размышления о социокультурной модели – или, на старомодный лад, о «душе» – города
О смысле одной поговорки
Что строит человек
Об умении читать между строк
Машина времени
«Далеко – близко»…
…и «высоко – низко»
Мир через окошко
Человек в городе и город в человеке
И наконец – о направленности дорог
[Предисловие к републикации статьи в 1994 г.]
К проблеме изменения социального пространства – времени в процессе урбанизации[337]
Пространственно-временная структура и морфология общества
«Центропериферийные» структуры в социальной морфологии
Проблема глубины социокультурного времени
Пространственно-временная структура общества и миграция
О построении модели репродуктивной системы (проблемы категориального аппарата)
1
2
Социальные рамки экономического действия
Проблемы экономической антропологии у К. Маркса
Номо oeconomicus, или Судьба одного призрака
Жил-был Призрак…
Свидетельство о сотворении
Анатомия действия
Много ли человеку надо?
Безработица Робинзона
Новый фантом – Постэкономический человек?
Культурный контекст экономического действия
Игровые структуры в системах социального действия
Поиски определения
Уровни включенности
Типы игровых действий
Замкнутые структуры вне игровых рамок
Советский человек и его воспроизводство
Сталинские альтернативы
1953–1964: Почему тогда не получилось[441]
Октябрьский поворот
Исходный пункт – кризис
Годы надежд и разочарований
Во власти идеологических стереотипов
Критика культа, но не режима…
…И культ успеха
Вместо экономических методов
Новые реальности и «образ врага»
Верхний эшелон
Главный урок
Погружение в трясину. Акт первый: 1964–1968[445]
Пришли иные времена
От попытки реформ к экономике застоя
Партия и интеллигенция
Съезд реванша
Сопротивление
Способы устрашения
Под юбилейный шум
«Победителей» – судят
Шестьдесят восьмой, переломный
Наследство «шестидесятых»
1968: две линии событий
Отступление 1
Ветер из Праги
Отступление 2
Что делал остальной мир
Секрет нестабильности самой стабильной эпохи[449]
Баланс сил «наверху»
Экономическая реформа: причины провала
Интеллигенция и власть – между кнутом и пряником
Избавиться от страха
Уроки 68-го
Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений[450]
Административная система и бюрократия
Кризис бюрократизма как системы
Радикальные иллюзии и реальные надежды
Размышления вслух. об альтернативах нашей истории и нашего сознания, навеянные статьями современных авторов и одной старой притчей
Самый острый дефицит
Стереотипы «сверху» и «снизу»
Два смысла технического фетишизма
Средства и результаты: опыт тридцатых
О порохе в пороховницах
Стратегия или игра?
P.S. Для чего копья ломать?
Какие ресурсы сегодня исчерпаны?
Мера всех вещей[456]
Уходящая натура?
«Человек советский»: предварительные итоги
«Государственный» человек?
Одиночество в толпе
Школа жестокости
Этнические рамки и образы
«Счастия ключи…»
Что уходит и что остается?
Феномен «человека советского»: социологические параметры
Черты человеческого «образца»
Искушение простотой
Начала и последствия
Игра на проигрыш
Десять лет перемен в сознании человека
Кто мы
Надежда на гарантии
Толерантность: рамки допустимости или безразличия к человеку
Эмоциональные рамки существования человека
Постсоветское общество: анализ общественного мнения, диагностика и перспективы
Homo post-soveticus
Человек приспособленный
Человек недовольный: протест и терпение
Человек лукавый: двоемыслие по-российски
Общественное мнение и общество на перепутьях 1999 года
Диагноз: агрессивная мобилизация с астеническим синдромом
Август-91: несостоявшийся праздник?
Весна 2001-го: дела и символы
Сражение за «четвертую кнопку»: итоги и уроки
Чечня: Буданов и другие
Рейтинги – реальные и символические
Рамки и варианты исторического выбора: несколько соображений о ходе российских трансформаций
1. О терминах
2. Неоднозначность пройденного
3. Стабильность как «всеобщая» надежда
4. Факторы неустойчивости
5. Проблема институционального «дефицита»
6. Судьба иллюзорных ожиданий
7. Перспективы: опасности и ожидания
Молодежь – новая или «старая»?
В какие игры играют толпы. Социологические заметки на актуальную тему
Неюбилейные размышления о перестройке
После империи
Общественное мнение в политическом зазеркалье
Особые люди
Альтернативы: обретенные и утраченные[494]
Бремя мнимого выбора
Человек недовольный?
Проблема элиты
Проблема интеллигенции в современной России
Знакомое «новое корыто»
Власть, элита и масса: параметры взаимоотношений в российских кризисах
Элитарные структуры в постсоветской ситуации: возможности исследования, предварительные замечания
Типы элиты в российской исторической традиции
Короткие ряды традиции
«Назначенные» элиты
Самозванчество и цареубийство как атрибут наследования власти
От милостей до казней
Два «модернизационных» мифа XIX века
Миссия русской интеллигенции – воображаемая и реальная
Крушение «старых» российских элит
От революционной элиты к бюрократической номенклатуре
Фантом интеллигенции
Специалисты и ученые: под колпаком и на содержании у власти
«Демонстративная элита» советского образца
Массовое сознание и элита советского времени
Некоторые итоги: неустойчивость советских «эрзац-элит»
Расцвет и крушение иллюзий «перестройки»
Новая обстановка: элитарные группы при вертикали власти
Воспоминания
«Научная жизнь – была семинарская жизнь»[505]
«Военную интервенцию как способ присоединения Украины население России не поддержит…»: (интервью Валентину Пустовойту)
Это было уникальное, историческое явление[512]
Юрий Буртин: человек и время
«Я считал, что было бы неестественно вести себя как-то иначе» (интервью Д.Н. Шалина с Ю.А.Левадой и Е.С.Петренко)
Свобода и несвобода
Современность Оруэлла: аналогии и анализ
Свобода как необходимость
Источники текстов
Библиографический список публикаций Ю.А. Левады[524]
Книги и статьи
Выступления, беседы, интервью
После смерти Ю.А. Левада был почти единодушно признан (теми, для кого это имя что-то говорило) «безусловным моральным авторитетом» и самым крупным российским социологом. Двусмысленность ситуации заключается в том, что работы Левады как раньше не читались, так и теперь остаются без внимания (мало известны и еще меньше поняты). Если в позднесоветское время отсутствие отклика еще можно было в какой-то мере объяснить цензурой и недоступностью его сочинений (на протяжении 1972–1986 гг. действовал запрет на публикацию его работ; а то немногое, что появлялось – всего несколько статей по урбанизации и антропологии, выходило в ведомственных малотиражных сборниках), то с конца 1980-х гг. ограничений больше не существовало: Левада много печатался, выступал в широкой прессе и т. п.[1] Но его статьи и книги почти не цитируются, не входят в учебные курсы по социологии или культурологии, а значит, не обращаются в качестве значимых теоретических конструкций, образцов анализа или интерпретации социальной реальности. На первый взгляд причина проста и лежит на поверхности – неприятие связано с непониманием. Действительно, теоретические работы 1970 – 1980-х гг. написаны предельно сжато, очень концентрированно, практически без примеров или разъяснений, а наша образованная публика, в том числе и научная, может усваивать только вторичные продукты, отмеченные чьим-то вненаучным авторитетом (раньше это были властные структуры, сегодня – модные западные авторы), только многократно адаптированные и представленные в облегченном изложении.
Стиль работ Левады 1970 – 1980-х гг. лишь отчасти обусловлен соображениями «проходимости» и цензуры, а также неопределенности своего положения – представится ли еще повод изложить свои мысли или нет. И поздние работы, написанные уже во время ВЦИОМа или Левада-Центра, хотя и кажутся более ясными и приземленными, «эмпирическими», содержащими массу цифр и других иллюстраций фактического материала из массовых опросов, очень не просты[2]. Более адекватным объяснением неприятия работ Левады, как мне кажется, было бы указание на предельную сосредоточенность мысли автора на проблемах, которые в принципе исключены в отечественной социальной науке, остающейся по сути эпигонской: это неопределенность выхода из колеи отечественной истории, завершившейся тоталитаризмом, и, соответственно, возможности понимания реальности, которые открывается для этого в социологии как системе позитивного знания, свободного от идеологии, а значит, в известной степени допускающего контроль исследователем своих иллюзий и массовых предубеждений. Поэтому можно указать на несколько причин, блокирующих интерес и рецепцию его идей «научной общественностью» России: первая – любые его предметные построения и интерпретации эмпирических исследований опираются на опыт анализа общей теории социологии, проведенного в 1960 – 1970-х гг., и ее главных составляющих, то, что совершенно отсутствует в нынешних социальных науках. Эта многоуровневость понятийного языка и имплицитно подразумеваемых предметных связей сразу же резко усложняет восприятие и понимание автора. При этом речь не идет об академических задачах выявления внутренних противоречий или расхождений у классиков, в истории идей и т. п. Задача, которую он ставил перед собой, как мне кажется, была более практической: определить возможности концептуального схватывания разных типов человека и соответствующей им организации социальных форм. Вторая причина может быть определена как безжалостная и безнадежная трезвость его взгляда на окружающую действительность, что радикально расходится с традиционными, внутрикультурными и идеологическими установками образованных слоев («интеллигенции») советского или российского общества: его ориентированность на изменение. Для сервильной, государственнически ориентированной части научного сообщества (социологов, экономистов, историков) эта задача выглядит как необходимость обслуживания власти, обеспечения ее консультациями, материалами оптимизации практических целей управления; для «оппозиции», внутренне не принимающей тотальный режим насилия, – как необходимость изменения системы власти, ее перестройки или слома. Проектная ориентированность социального мышления – это не только следствие институционализированной идеологии, того, что обусловлено рецепцией марксизма после революции, но и особенностями политической культуры, традициями «беспочвенности» интеллигенции в России.
.....
Но есть еще несколько важных особенностей работы Левады как социолога. Каждая из больших выделямых Левадой проблем (анализ структуры общественного мнения или динамики массовых реакций) предполагала включение нескольких систематических рамок ее рассмотрения. Эти рамки (система пространственно-временных координат или рамки соотнесения) задавались внутренними методическими приемами или «требованиями» к последовательной работе. Прежде всего было необходимо включить в анализ несколько уровней временных состояний (домодерное прошлое, особенности российского процесса модернизации[35], время перемен последних лет, локальное время анализируемых изменений (реакции на актуальные события) и проч.). Таким образом рассматриваемое явление помещалось в оптическое поле, конституированное различными типами времени – не только социальным (измеряемым институциональными ритмами выполняемых функций или групповыми действиями), но и культурным (изменения ценностных и символических структур, проявляющиеся в реконфигурациях антропологических конфигураций), что придавало самому предмету необычайную «объемность», возбуждая тем самым продуктивное воображение читателя, получающего возможность самостоятельно прослеживать цепочки смысловых следствий и связей. «Параметры социальных событий как во времени, так и в пространстве не могут ограничиваться непосредственными последствиями, намерениями участников, региональными масштабами конкретного конфликта и т. п. Определяющим служит значение событий, их место в процессах более широкого плана. В данном случае такими параметрами служат историческое время и общемировое, глобальное пространство»[36]. Кроме того, Левада увеличивал возможности анализа указанием на потенциал структурно-мифологической интерпретации, что предполагало учет игровых структур общественного мнения, например идентификационных композиций – грехопадения, жертвы, героизма, сотворения мира / преодоления хаоса, противостояния «своих» (светлого начала) «чужим» (значениям злого и пугающего), установления внутренних и внешних барьеров и проч.
Другим (аналогичным в методическом смысле) требованием было помещение рассматриваемого явления в несколько социальных пространств центра и периферии (с учетом их различного функционального значения), России и ближнего зарубежья, России и западноевропейских стран, России и США, России и ООН, внутрироссийских и мировых событий и т. п.[37]
.....