Читать книгу Альб - Юрий Павлов - Страница 1

– Вот с кем я тебе изменяю! – Алла держала за руку молодую и очень красивую женщину.

На вид лет тридцати. Короткая стрижка. Жгучая брюнетка с изумрудными, в жёлтом ободочке, глазами. Грудь высокая, большая, с сосками, выпирающими ткань футболки. Ротик аккуратный, но чувственный, с алчущими, словно налитыми кровью, губами.

– Ой! Альбина! – Алла взглянула на женщину – А это мой муж, Валера. Альбина будет жить у нас. С нами. Она согласна на секс втроём. Ты же хотел, мечтал об этом?

Я закрыл дверь и повернул защёлку. Алла, с Альбиной, будто ожидая, встретили меня в прихожей, едва я открыл дверь.

Я разувался, а они смотрели на меня.

– Мы здесь займёмся сексом? Я жрать хочу!

– А мы тебе приготовили. Мой руки и на кухню. Можно прям здесь. Бэлла согласна. Да, Бэлла?

– Я всегда и на всё согласна – подтвердила Альбина, а у меня поджались яйца, и замутило низ живота. Голос был грудной и бархатистый, и от его вибраций, почему то, появился зуд в анусе.

Жжение было такое сильное, что я не смог сдержаться и дотронулся пальцем, заведя руку за спину. Но касание через ткань, брюк и плавок, не принесло облегчения, а только ещё сильнее раззудило.

– Ты чего? – удивилась Алла.

Видимо я скривился. Но ответить не успел. Бэлла, высвободив руку и шагнув ко мне, расстегнула ремень на брюках, вжикнула молнию и сдёрнула, одним движением, брюки вместе с плавками! И не обращая внимания на возбуждающийся член, цапнула меня за жопу и развернула.

– Наклонись!

Я повиновался и, в следующе мгновение, ощутил, её пальчик, в своей жопе.

Это было блаженство!

Она ёрзала пальчиком туда-сюда и зуд таял, как сахар во рту.

– Ыммммм! – замычал я от наслаждения, а она, не прекращая ёрзать пальчиком, уже сжимала и дрочила мой член.

– Мни яйца!

Я не успел даже сосредоточиться, а пальчики Аллы уже ласкали мои яички и оттягивали мошонку.

– Может поставим его раком?

Жена улыбалась. Я не видел, но по голосу понял: улыбается. Зуд прошёл и фрикции, пальчика Бэллы, стали медленными, затяжными и глубокими. Я сам опустился на колени и встал раком, прогнувшись и выставив повыше жопу. А её пальчик уже касался стенки прямой на изгибе, и мягко изгибаясь, погружался ещё глубже. Я не успел удивиться этому: было не до удивления. Наслаждения от фрикций пальчика в жопе, дрочения члена, и массажа яиц поглотили, и подчинили всё моё существо.

Я медленно, и неуклонно погружался в оргазм, и когда брызнула сперма, причинив тягуче-сладостную и томительную боль в уретре и сжавшихся яйцах…

Я так и не смог отследить, мысленно возвращаясь к этой, сумасшедшей, оргии в прихожей, когда, в какой момент, Альбина переместилась и захватила в плен, своего кроваво-жадного ротика, мой, твёрдый как палка, член, изрыгающий сперму.

Я изливался в её ротик, а её язычок тыркался, казалось, со всех сторон в мой член. А её губки, пуская слюнку, скользили, лаская, по коже. А зубки прикусывали кожу с фасцией, а её головка, ритмично двигаясь, приближала, с каждым движением, к её горлу, мою, раздувшуюся залупу. И когда залупа протолкнулась через гортань, уже сокращения её пищевода, словно пальцы доярки, выдаивали остатки спермы из моей опустошённой мошонки.

Я пришёл в себя и увидел головку Бэллы под моим животом, и услышал стоны. Стонала Алла, лапая мою жопу и ёрзая, промежностью, по лобку Альбины. Я повернул голову. И Алла, и Альбина были голые. Но как они успели раздеться? Когда я вошёл, обе были одеты.

Я увидел ещё кое-что. Но тогда, в первый раз, ещё не пришедший в себя после оргазма, принял это за наваждение, за игру воспалённого воображения.

Они пришли, когда за окном сгустилась ночная мгла. Вова знал, что они придут. Несколько раз они звонили, но он обрывал разговор, со словами – На всё воля Божья. А сегодня днём, он даже не стал отвечать, узнав номер.

Когда в дверь постучали, Вова улыбнулся, подошёл и открыл дверь – Я знал, что вы придёте. Проходите.

Их было двое. Крепкие, накачанные мужчины. Лиц, за масками, они не скрывали, и Вова догадался. Но страха не было.

– Мужик – начал, видимо, главный – мы тебе звонили несколько раз. Хотели договориться по-хорошему. Но ты, каждый раз, разговор обрывал. Так нельзя, мужик. Взял деньги взаймы, будь добр вернуть их. Ты один в доме?

– Один.

– Бурый, закрой дверь на крючок и зашторь окна.

– Какие шторы, Стикер? Ты прикалываешься?

– Значит в чулане. У тебя есть чулан, мужик?

– Кладовка – ухмыльнулся Вова – чуланы, это старина.

– Мужик – Стикер достал из кармана бумагу и развернул – я не любитель пыток, но если ты заартачишься…

– Что там – протянул руку Вова – подписать?

Стикер отстранил руку – Если порвёшь, у меня есть ещё. Но лучше тебе этого не делать.

– Не буду.

– Не подпишешь?

– Рвать не буду.

– Ну смотри – Стикер отдал Вове бумагу.

Это была дарственная. Всё своё имущество: дом, хозяйственные постройки, огород на шесть соток и новенький Ауди, Вова дарил микрофинансовой организации, у которой, месяц назад, взял деньги на авто. Дарственная была составлена грамотно. Наверное. Вова, в тонкостях дарственных, не разбирался.

– Где?

– Бурый, дай ручку. Здесь – Стикер ткнул пальцем внизу бумаги, где стояла галочка.

Вова расписался – Всё? Я свободен?

– Нет братан – усмехнулся Стикер – показывай чулан.

Они вышли в сени и Вова открыл кладовку.

– Свет то у тебя есть в чулане?

Вова, привычным движением, шаркнул по стене левой рукой, и под потолком вспыхнула лампочка.

– Блядь! – выматерился Бурый, обведя взглядом чулан – Где он здесь повесится? В сарайке есть какая-нибудь перекладина под потолком?

– Там у меня крюк есть. На который я хрюшек подвешивал, чтобы свежевать.

– Табуретку захвати, Бурый.

Они вышли из дома и пройдя по двору, зашли в стайку.

– Свет есть?

Вова шаркнул левой рукой по стенке. Засиженная мухами, лампочка тускло высветила помещение. Крюк был под самым потолком, в стене по правую руку от двери. На высоте чуть меньше двух метров. Вова был невысокий: метр шестьдесят.

– Хватит – поставил к стене табуретку Бурый, и вытащил из пакета верёвку.

– Последнее слово – скривился в зловещей улыбке Стикер.

Бурый, встав на табуретку, зацепил за крюк верёвку и затянул узел. Сделал петлю и спрыгнул – Готово.

– Помолиться можно?

– Мусульманин что ли?

– Христианин.

– Молись – разрешил Стикер

Вова опустился на колени, сложил руки ладонями перед грудью, и закрыл глаза – Господь мой, ты знаешь весь путь мой, и ничто не сокрыто от очей твоих, ты знаешь путь нечестивца и помыслы его не сокрыты от тебя, Господь мой, ты возвеличиваешь ничтожное и низвергаешь гордыню, ты подставляешь плечо ослабевшему, и укрепляешь усомнившегося, ты питаешь сердце надеждой, а душу грешную спасаешь через покаяние, Господь мой, ты даровал мне веру, ты дал мне силу, ты не отвернулся от падшего, ты благословил поколебавшегося, Господь моой! – Вова возвысил голос, вознёс руки, поднял голову к потолку, и качнулся – Я принял дары твои, милостивый мой Господь, ты услышал мои молитвы, Господь мой, и ответил, и укрепил в вере, недостойного целовать следы ног твоих, ты взошёл на Голгофу, Господь мой – Вова стал молиться отрывисто, короткими тирадами и, словно выдерживая скрытый ритм, раскачивался в такт – Ты был распят на кресте… копьё пронзило твоё сердце… Отец Небесный оставил тебя умирать на кресте… но ты воскрес, Господь мой!..

– Ты на всю ночь зарядил, что ли? – встрял Стикер – Кончай уже!

– И я подчиняюсь воле твоей, Госсподии – словно выдохнул Вова, и улыбка блаженства озарила его лицо – Амина супитер амана карифа ропота арамо сопо супитер редеги ригида супитер ореги… – Бурый и Стикер переглянулись, и попытались разобрать то, что произносил, впавший в транс, Вова – …дигида редеги арамо мерина дагиро керана дегеро серино амана барино корамо амина деримо каримос софино мирсора герамос эпастос форисон корсоро ферино героно тургоро легастос – Вова опустил руки и, сложив ладони, прижал к груди – Аминь!

– Аминь! – подтвердили Бурый и Стикер, то ли поддавшись наваждению, то ли насмехаясь.

Пару секунд, Стикер и Бурый, приходили в себя. Бессмысленный, но ритмичный лепет Вовы, слегка смутил и насторожил.

Вова открыл глаза – Последнее желание.

– Закурить? – потянулся к карману Стикер.

– Водки. В холодильнике, на кухне.

– Принеси – бросил Стикер, Бурому и вытащил из кобуры пистолет. Это был Глок-субкомпакт – Я присмотрю – направив пистолет на Вову, добавил он.

Бурый ушёл и через минуту вернулся с бутылкой Путинки, непочатой поллитровкой.

– Стакан забыл – ухмыльнулся Стикер

– Не надо – Вова протянул руку и взял бутылку. Привычным движением скрутил крышку и отбросил в сторону, запрокинул голову и, воткнув горлышко в рот, залил водку в себя за двенадцать секунд.

Бурый и Стикер слегка обалдели от такого фокуса Вовы.

– Да там вода – усомнился Бурый, и взяв бутылку, из опущенной руки Вовы, встряхнул и понюхал – Водка!

– Я готов – сказал Вова и встал.

Бурый захватил Вову за локоть и потянул к табуретке – Залазь братан.

Вова встал на табуретку.

– Давай братан, сам.

Вова взял петлю и просунул в неё голову. Ему пришлось встать на цыпочки. Глаз у Бурого был намётан.

– Помочь, братан? – усмехнулся Бурый, и…

– Погодь! – Стикер шагнул к Вове – А где брелок от Ауди?

Вова вытащил из кармана шорт брелок, и отдал.

– Кончай – отступил Стикер, и Бурый выбил табуретку из-под ног Вовы.

Вова, инстинктивно, хватанул верёвку, и крутанувшись, и упираясь ногами в стену, оттолкнулся, и…

– Кудаа! – Бурый поймал Вовины ноги и потянул вниз, не давая ему дотянуться до крюка.

Вова конвульсивно дёргался, цепляясь за верёвку. Лицо пошло пятнами. Пытался вдохнуть, но петля затягивалась, и глаза вылезали из орбит, и вываливался язык изо рта, и жёлтые всполохи, перед глазами, рассыпались искрами, и чернота поглотила сознание…

Ещё минуту, Бурый, после того, как Вова затих, не отпускал его ноги.

– Аминь – усмехнулся Стикер, достал из кармана наклейку, дракончика из детского набора, и приклеил Вове на руку – Уходим.

Лампочка мигнула раз. Другой. Третий.

– Выключаем?

– Не надо. Быстрее найдут. Если не перегорит.

Они выехали со двора – Поверните налево – скомандовал женским голосом навигатор.

Бурый повернул налево и поехал по улице.

– Вердано, пердано! – на каком языке он говорил? – морщил лоб Стикер.

– На католическом – машинально ответил Бурый, всё ещё пребывающий под впечатлением, от лихой выходки Вовы.

– Через шестьсот шестьдесят шесть метров поверните налево

– Какое нах лево! – возмутился Бурый – Едем прямо, до упора. Раскомандовалась тут! – и выключил навигатор.

В стайке было тихо, и только мотылёк, порхая крылышками, вился вокруг лампочки.

Лампочка мигнула раз. Другой. Третий. Мотылёк коснулся колбы крылышками, и опалив их, падал, как лист. Вокруг лампочки сгустился, уплотняясь, воздух и образовав облачко, свивался, и словно влекомый ветерком, потянулся к трупу, висевшему в петле и засосался в рот. Труп дёрнулся, и открылись глаза у мертвеца с синюшным лицом, и шевельнулся язык, и облизнул запёкшиеся губы, и нога поднялась, изогнувшись как у резиновой куклы, и чиркнула, прорезавшимися, на ступне, когтями по верёвке, и труп скользнул, по стене, вниз, и мягко спружинив, опустился на пол. Выпрямился, и весь передёрнувшись, шагнул к двери.

Два перепончатых крыла, за спиной ожившего трупа, бесшумно развернулись, и он взлетел в ночное небо.

– Бляха, Бурый, ты куда заехал?

Свет фар упёрся в густые заросли тальника на пустыре.

– Что за херня? – забормотал Бурый и стал разворачиваться.

– Что за нах – сдавленно проговорил Стикер, и трясущейся рукой потянул пистолет.

Шагах в пяти от капота стоял Вова.

Бурый побледнел как простыня, и скованный ужасом, не мог даже пошевелиться.

Труп, с синюшным лицом и высунутым языком, вперился в них мёртвыми глазами.

Стикер открыл дверцу, и выйдя из салона, трижды выстрелил в то, что стояло в восьми шагах от него. Рука с пистолетом ходила ходуном, и он промазал. Тварь прыгнула, взмахнув крыльями, и отсекла, когтистой лапой, руку с пистолетом. Стикер упал на колени, зажимая ладонью культю. Тварь склонилась над ним и, одним движением, вырвала кадык. Стикер захрипел, и захлёбываясь кровью, упал лицом на землю. Бурый, преодолев оцепенение, выскочил из авто и побежал к зарослям тальника на пустыре. Тварь, с кадыком Стикера, зажатым в правой руке, взмахнула крыльями, подпрыгнула, и настигнув Бурого, отсекла ему голову, когтистой лапой. Голова покатилась по траве, оставляя кровавый след, а тело, пробежав, по инерции, ещё несколько шагов, рухнуло как бревно. Существо склонилось к голове, и выковыряло, левой рукой, глаза. Прижав, кадык Стикера, к горлу, а глазные яблоки, Бурого, к мёртвым глазам, существо замерло. Через несколько секунд оно опустило руки. Ожили изумрудные, с жёлтым ободочком, глаза, и заходил кадык, сглатывая сгусток, застрявший в горле. Зацепив когтями, ещё дёргающееся, тело Стикера, тварь взлетела и сбросила его в заболоченный овраг, тянущийся вдоль зарослей тальника. Вернувшись назад, зацепило когтями тело и голову Бурого, и взлетев, сбросило в овраг.

Тварь опустилась на пустырь, и пала на колени. Вознесла окровавленные руки к небу, и качаясь, забормотала – Легастос тургоро героно ферино корсоро форисон эпастос герамос мирсора софино каримос деримо амина корамо барино амана серино дегеро керана дагиро мерина арамо редеги дигида ореги супитер ригида редеги супитер сопо арамо ропота карифа амана супитер амина… – существо застыло, как изваяние. Порхающий мотылёк опустился на голову твари и вспыхнул, как спичка. Дымок свился и потянулся к открытым глазам, и засосался в них. Перепончатые крылья, за спиной, слились с кожей, оставив рисунок наподобие татуировки. Когти, на ступнях, стали ногтями на пальцах.

Существо шевельнулось и встало.

Это была молодая женщина, на вид лет тридцати. Короткая стрижка. Жгучая брюнетка с изумрудными, в жёлтом ободочке, глазами. Грудь высокая, большая, с сосками, выпирающими ткань футболки. Ротик аккуратный, но чувственный, с алчущими, словно налитыми кровью, губами. Женщина села в Ауди и захлопнула дверцы. Включила навигатор – Прямо. Через шестьсот шестьдесят метров сверните направо.

Женщина выключила навигатор и тронулась. Доехав до дома Вовы, свернула и заехала во двор. Заглушив авто, вышла и прошла в стайку. Лампочка не горела. Она встала на табуретку и сдёрнула верёвку с петлёй. Подобрала бутылку из-под водки и вышла. Пикнула брелком и зашла в дом.

Я сходил в душ. После тренировки от меня несёт потом. Сумка с кимоно так и стояла в прихожей, и я убрал её в шкаф. Запахнувшись халатом, зашёл на кухню. Они сидели рядышком, обнявшись и улыбались мне. На столе было первое, второе, и компот.

– Это всё она – жена погладила Альбину по плечу – такая умелица. Всё горит в руках. Ты ужинай, а мы подождём в спальне. Бэлла хочет продолжить. Пойдём моя сладкая. Не убирай ничего. Бэлла всё уберёт и помоет.

Они вышли из кухни и я приступил к трапезе. Сначала мне показалось неудобным, оставить грязную посуду. Но насытившись я понял, что убирать и мыть посуду лень, и оставил всё на столе.

Они обнимались на кровати. Голая Альбина была ещё привлекательнее. Она лежала на жене и тёрлась лобком по лобку Аллы, их губы слились в поцелуе. Я не успел рассмотреть, как следует, тату на её спине, только увидел, что это крылья с перепонками. И поразился выпуклости линий: как будто рельефная лепка. Альбина скатилась с Аллы и легла рядом, раздвинув ноги. Её клитор был возбуждён, и поражал своими размерами: длиной сантиметров десять, и толщиной сантиметра три. И лишь отсутствие крайней плоти, уздечки и яиц указывали на то, что это не член.

– «Так она не тёрлась? Альбина трахала Аллу своим клитором!»

Разомлевшая Алла открыла глаза – Представь, она заполняет меня своим. Прости меня, дорогой. Я была неправа. Неси свой анатомический, Бэлла хочет трахнуть тебя. Ты же хочешь, Альби?

– Я всегда хочу – завибрировал бархатом грудной голос Альбины, и у меня зажгло в анусе.

– Что, опять? – хохотнула Алла.

– Сходи сама, Алла. Я сделаю ему массаж – и она показала мне средний палец.

Алла встала и пошла в мою комнату за анатомическим страпоном, который я, для этого, и купил. И, из-за которого, в том числе, и произошла у нас размолвка, после которой мы стали спать раздельно.

Когда Алла вернулась, зажав в левой руке анатомический страпон для анального секса с мужчиной, Альбина стонала, натягиваясь попой, на мой возбуждённый член. Я мял её восхитительные титьки и щупал клитор.

Алла забралась на кровать и села рядом, покачивая страпон – Ой! А зачем ей страпон? Она же может трахать тебя своим. А страпон тогда зачем?

– Меня – сказала Альбина и стянулась с моего члена – Становись.

Я встал раком и Альбина, приклонившись к моему анусу, пускала слюнку и развазёкивала её язычком, и сунув пальчик, делала фрикции, подготавливая мой анус к соитию с её клитором. И выпрямившись, пристроилась к моей жопе, и засадила!

– А ты ко мне пристраивайся, Алла.

И жена, введя, во влагалище, свою часть страпона, встала на коленях за спиной Альбины, и засунула другой конец в её попку. Сопение Аллы и стоны: мои и Альбины. Альбина ритмично совершает фрикции клитором в моей жопе. Алла трахает страпоном, зажатым в её вагине, попку Альбины. Но мне хочется ещё попки Альбины, такой упругой, такой сладкой, и я выпрямляюсь.

– Иди сюда – и тяну Альбину, и ставлю её раком.

– А я? – надувает губки Алла и вытаскивает страпон из вагины.

– Меня, в жопу! – говорю я ей, и засовываю член в попку Альбины.

– Я хочу чтоб меня трахали!

– Иди ко мне – и Альбина тянет под себя Аллу – ложись.

Алла ложится на спину и раздвигает ноги. Альбина ложится на Аллу и погружает в неё свой клитор.

– Ааа! – выдыхает Алла и закрывает глаза.

Я становлюсь над ними на коленях, и ткнувшись залупой, засовываю член в попку Альбины.

Теперь стонут женщины, а я издаю звуки, похожие на сопение. Попка Альбины такая упругая, и так сильно сопротивляется сфинктер, сжимая мой член, что я кончаю через пару минут, и долго, и томительно изливаюсь, и в то же мгновение кончает Алла, и следом, издав протяжный стон, кончает Альбина.

– Ты где её нашла?

Альбина ушла в ванну, а мы с Аллой лежим в кровати.

– Она ходит на наши собрания.

– Альбина член церкви?

– Нет. Она недавно совсем пришла. Посвящение не проходила. Альбина живёт с Вовой.

– С каким Вовой?

– С Вовой.

– С Вовой?? – я сел – А Вову, у вас, ещё не отлучили?

– Он на предупреждении. Он уже несколько собраний пропустил. Джонни сказал, если Вова пропустит ещё одно собрание, будем отлучать.

– И давно ты с ней… изменяешь?

– Один разок всего, милый. Ну правда-правда. Она сбежала от Вовы. Ей негде было жить. Джонни спросил, кто может принять её. На время.

– А это разве не грех? Что она трахается с тобой, вместе со мной?

– Нет. Я спрашивала у Джонни. Я и про твоё желание спрашивала.

– Зачеэм?

– Джонни сказал, если всё делается по согласию партнёров, значит можно, и это не грех.

– Представляю, как бы отнёсся, к этому, Корней…

– Да у них всё грех. Даже в наши интимные отношения свои носы совали.

Пришла из ванны Альбина – Втроём?

Я встал – Завтра экзамен у моей группы. Я на весь день уйду. Спать буду один.

Я ушёл в свою комнату, лёг и сразу заснул.

Ночью я просыпался два раза. И оба раза слышал стоны Аллы. Всегда, когда просыпаюсь ночью, смотрю время. В первый раз было час тридцать семь. Второй раз уже светлело за окном, и было четыре сорок две. Мелькнуло – «Неужели без перерыва?».

Утром, Алла не вышла из спальни. Я сидел на кухне и завтракал. Заглянула Альбина – Привет!

Она была голая и я засмотрелся на её аппетитные формы. Ещё отметил, что выглядит Альбина, как огурчик, только с грядки.

– Заходи – пригласил я

Она улыбнулась – Я под душ.

Алла так и не вышла из спальни. Я заглянул в ванну. Шумела вода, изливаемая душем, и за плотной, и непрозрачной занавеской я не увидел Альбину.

Алла жила по соседству. Частный сектор. Я пришёл из армии, а у нас новые соседи. Служил в спецназе: два года срочную и ещё пять лет контрактником. Алла училась в вузе. На пятом курсе. А через дорогу был молитвенный дом баптистов. Меня всё зазывали туда на собрание, но я не ходил. Но как-то позвала Алла. Точнее пригласила. Алла мне нравилась, но я никак не мог найти повода, познакомиться с ней. Хотя, как соседи, мы здоровались. А пойти на собрание, по её приглашению? Я усмотрел в этом повод. Я не знал, что Алла уже тогда была членом церкви евангельских христиан баптистов.

– Если надумаешь – сказала Алла – зайди в библиотеку. Она в комнате, налево от входа.

Собрания, общие, для всех желающих, по воскресеньям. Два собрания: первое в десять часов утра, а второе в четыре часа дня. В воскресенье у меня выходной. Обычно, по воскресеньям, с утра бегаю круг семь километров. Потом разминка и отработка техники. Я тренер по каратэ. Киокушинкай. Чёрный пояс, третий дан. Кто знаком с японским каратэ, тот знает: обладателя третьего дана называют сэнсэй. Чёрный пояс я получил на сборах, на Дальнем Востоке. Командир части отпустил меня. Я служил под Москвой. Вернулся с чёрным поясом. Чёрный пояс вручал Мун Чан Кю[2]. Своей привычке я не стал изменять и пошёл на второе собрание. На втором собрании прихожан значительно меньше, чем на утреннем. Со мною были приветливы, но это не отразилось на моём восприятии окружающих, как людей ограниченных, тёмных и угрюмых. Алла была в библиотеке. Но в Алле я не видел мракобесия. Возможно потому, что она заканчивала вуз. Алла училась в педагогическом. Я прошёлся взглядом по полкам с книгами и выбрал историю христианской церкви, написанную историком. Не христианином. Мне подумалось, что он будет более объективен в трактовках. Оказалось, что так думал не только я. Предисловие, к первому изданию, было написано, известным на Западе, баптистским проповедником. Он так и сказал: как я подумал. Оговорившись, правда, что к суждениям человека, хоть и учёного, но не рождённого свыше, христианину нужно относиться критически. На оговорку я, тогда не обратил внимания.

Алла записала меня в журнал и сказала – Читать можешь сколько угодно. Но потом, книгу нужно сдать.

В помещении, где проводились собрания, точнее будет сказать богослужения, кроме лавочек было выделено место для хора, была кафедра для проповедника, и стол, с двумя стопками книг на нём. Помещение было просторное, светлое, и высокое. Я не измерял, но потолок был на высоте, явно, более четырёх метров. Позже, когда стал читать библию, я понял, что комната, для собраний, сделана, как уменьшенная копия Ноева ковчега. В тот, первый раз, меня поразило другое: голые стены. Только окна. И всё. Ни икон, ни образов, ни крестов. Ни-че-го![3] И никаких свечек.

Алла познакомила меня с пресвитером и он взял из стопки одну книгу и дал мне. Это была библия.

– Ты можешь взять её домой. Библия очень сложная для чтения книга. Если будут вопросы, задавай, не стесняйся.

Он говорил так, как будто был уверен, что я приду сюда ещё раз. Хотя я пришёл только с одной целью. Мы сидели с Аллой на лавочке, у стены. Прихожан было мало и половина лавочек были свободны. Я не помню о чём говорили проповедники в тот день. Всякий, говорящий с кафедры, в доме молитвы, на какой-либо стих из библии, называется проповедником и говорит проповедь.

По натуре я любознательный и читать люблю. История христианской церкви меня захватила. Читая книгу я открывал для себя мир и мировоззрение христианства. В книге было много отсылок к библейским текстам. Библия была под рукой и я стал обращаться к этим ссылкам. Но фрагменты, вырванные из контекста, не давали полной картины, и я начал читать библию с первого стиха, первой книги Бытие. И вот тогда я вспомнил слова пресвитера. Вопросов у меня накопилось много. А ответов не было. С Аллой я теперь не только здоровался, но и общался. Я задавал свои вопросы Алле. Она пыталась отвечать, но возникали новые, и в итоге, она заканчивала нашу беседу одним и тем же – Приходи в воскресенье на первое собрание. Пообщаешься с братьями. Они тебе ответят на любые вопросы.

И я пошёл. Да, мне ответили. Но задавая свои вопросы, и слушая их ответы, я ощутил себя несмышлёнышем. У братьев, на любые мои вопросы, ответы были. Но каждый свой ответ, они, скрепляли ссылками на параллельные места Ветхого и Новаго Заветов, цитируя библию на память. Меня это поражало. Я приходил домой, отыскивал в библии то, что удавалось запомнить и перечитывал. И поражался ещё раз. Они цитировали дословно. Более того, цитируя, они всегда говорили из какой книги Ветхого или Новаго Завета взята цитата, называли главу и стих. Позже, когда я сам стал членом этой церкви, когда стал посещать собрания два, три раза в неделю, когда прочёл, и не один раз, всю библию и сам, в общении с новичками, цитировал параллельные места, я уразумел, что ничего сверхъестественного в этом нет. В то лето родители уехали на Украину. Совсем. Там жили бабушка и дедушка, и отец с матерью уехали к ним. Родительский дом остался мне. Алла стала приходить ко мне в гости. Мы вместе читали библию, и вместе пытались отвечать на вопросы, которые у меня возникали. Алла всё больше привлекала меня, и не было тайной, что и она, ко мне, неравнодушна. В один из августовских вечеров я вышел проводить её, не сдержался и обнял. Алла не оттолкнула меня, но и не ответила взаимностью. Возникла неловкость и я разжал объятия.

– Алла, извини.

– Да нет, Валера, всё нормально. Для тебя. Но я не могу позволить себе отвечать на твои ласки.

Я был смущён и сбит с толку. Из слов Аллы, выходило, что я ей не противен, но ответить взаимностью, она, по каким-то причинам не может. Я терялся в догадках, что же это за причины, но Алла сама всё разрешила.

– Ты мне нравишься. Но я не могу вести себя так, как ведут себя, в этом случае, другие девушки. Девушки, которые не имеют в своём сердце Господа. Для меня, такое поведение – грех. Плоть имеет огромную власть над нашими помыслами, и поддавшись плоти, христианка может не устоять и согрешить. Плотские утехи, христианке доступны только в браке.

Алла взяла мою руку – Ты не обижаешься на меня?

Отлегло от сердца и даже дышать стало легко – Нет, Алла. Нет!

– Я пойду. Придёшь завтра на собрание?

– Да.

– Зайдёшь в библиотеку перед собранием?

– Да.

– До завтра.

С этого дня, мистика вошла в мою жизнь. К мистике я относился с изрядной долей здорового скепсиса, никогда всерьёз не воспринимал, и пытался найти разумное объяснение тем или иным явлениям с мистической подоплёкой.

Ночью приснился странный сон: я еду в электричке, сижу у окна, вагон полупустой, кто-то слушает транзистор, кто-то бренчит на гитаре, за окном темень, мелькают огоньки полустанка, я смотрю в окно и, вдруг, осознаю, что еду не туда, вскакиваю, выбегаю в тамбур и мечусь от одной двери к другой в отчаянии: нужно сойти, но поезд мчит без остановки. Я проснулся и долго лежал, пытаясь осмыслить сон. Но ничего в голову не пришло.

Утреннее собрание поразило меня. Помещение было заполнено людьми, все лавочки заняты. Кто-то даже стоял в проходах. Я пришёл в половине десятого и зашёл в библиотеку к Алле. Кроме Аллы, в комнате были два человека, выбирающие, что почитать и пресвитер. Я уже знал его имя – Корней. Видимо он ждал меня. Потому что улыбнувшись и поздоровавшись, он предложил поговорить, и пригласил меня в комнату на втором этаже. В этой комнате были музыкальные инструменты, а у стен лежали свёрнутые матрацы. Надувные. Позже я узнал, что это была гостевая комната.

– Я вижу, что ты стал ходить на собрания. Ты читаешь библию?

– Да.

– Читаешь Новый Завет?

– Читаю с начала, с книги Бытие. А из Нового Завета прочёл только евангелия и книгу апокалипсиса.

– Мы обычно рекомендуем начинать с Нового Завета, потому что в этих книгах описан путь Господа, Иисуса Христа. Ветхий Завет был написан для иудеев, народа избранного. Десять заповедей Моисеевых – ещё не дошёл до этого места? Это книга Исход.

– Читаю Исход. Про гору Синай и десять заповедей уже прочёл.

Он кивнул – А молитву – Отче наш?

– Я прочёл, но наизусть не смогу повторить.

– Это необязательно. Молитва, к Господу, должна исходить из сердца. Отче наш – это универсальная молитва, данная Христом. Молитесь же так – Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твое, да приидет царствие твоё, да будет воля твоя и на земле, как на небе… Он произносил молитву, сложив руки ладонями у груди и с закрытыми глазами, и закончил словом – Аминь.

Открыл глаза – Ты знаешь, что означает это слово – Аминь?

Я не знал.

– Да будет так! – сказал он и глянул на часы – Пойдём, собрание через три минуты.

Помните моё восприятие баптистов, когда я пришёл на первое собрание? Я всё ещё был в смятении, но Корнея, мракобесом, я уже не мог воспринимать никоим образом. Я уже знал, что у него средне-техническое образование. Закончил ПТУ. Сварщик. Корней не имел высшего образования, но речь его была грамотной, и мысли свои он выражал отчётливо, лаконично и предельно ясно. Более того, в ПТУ не преподают логику, сварщикам уж точно. Но когда Корней говорил проповедь, строил свои суждения в строгом соответствии с законами формальной логики. Это позже, когда я стал читать послания ап. Павла, я узнал, что Павел имел образование, сходное с современным университетским, и все его проповеди – это примеры блистательной риторики. А ещё меня поразило, это я узнал, читая книгу по истории христианской церкви, что не только в прошлом, но и в наше время, среди учёных много верующих.

Корней говорил проповедь на стихи из Иоан.19:1–8. Первый, кто говорит проповедь с кафедры, заканчивает её молитвой, с призывом к покаянию. Так было и в этот раз.

После молитвы и призыва к покаянию, Корней, выждав секунд десять, сказал – Споёмте братья и сёстры.

И они запели.

Кто не был на собраниях в доме молитвы у баптистов, тот не знает, как тщательно они репетируют. Я был поражён. До глубины души. И вокал, и музыка абсолютно профессионального уровня. Ведущие партии соло: женское сопрано, и мужской бас, были потрясающи. Голос солистки, я наблюдал за нею, безо всяких видимых усилий, перекрывал несколько десятков голосов поющих. В самом хоре было не более десяти поющих, но хору подпевало собрание, а это ещё, как минимум, полсотни голосов. Бас же, на нижних регистрах, рокотал, вызывая вибрации остекления окон. Музыкальный слух солистов и хора, был абсолютно безупречен.

Это была песня, припев, в которой, призывает к покаянию. Не успели они допеть припев после первого куплета, из толпы прихожан вышел невысокий молодой мужчина, и скорым шагом, словно торопясь, вышел на пятачок между хором и первым рядом лавочек, рухнул на колени и что-то забормотал.