Читать книгу Деменция. Сборник рассказов - Юрий Павлов - Страница 1
Деменция
ОглавлениеИдея Count Raven
Пролог
Из палаты рожать привезли двоих и одна, покричав и потужившись, освободилась от плода, а вторая никак не могла разродиться.
–Тужься! – говорила ей акушерка – Тужься, вон уже головка показалась.
Инна ещё слышала, что говорит акушерка, но сил уже не было. От потерянной крови шумело в голове и всё плыло перед глазами.
Вошёл врач-гинеколог, молодой мужчина и, подойдя к ней, отодвинул в сторону акушерку – Что вы ребёнка спасаете, мать надо спасать!
Проваливаясь в черноту, она услышала это и закричала изо всех сил – Неет! Неет! Ребёнка!
Но крик никто не услышал, только беззвучно шевелились губы на пожелтевшем лице.
Врач надавил на живот, плод выскочил из утробы, и она провалилась в тоннель.
Она летела по чёрному тоннелю навстречу голубым глазам, смотревшим в неё.
– В реанимацию! Анестезиолога!
Врач держал новорожденного за пяточку и легонько шлёпал по попке.
Голубые сияющие глаза, вперившись в неё, остановили полёт, под потолком тоннеля протянулись провода и её потянуло назад.
Она вздрогнула, придя в себя, услышала, как пискнул ребёнок и увидела, как акушерка унесла его.
Проснулась утро, в палате.
Та, что рожала вместе с нею, позвала акушерку.
– Очнулась, миленькая – ласково сказала акушерка – А мы уже и не надеялись.
Инна смотрела на акушерку, слышала, но не понимала.
В палату вошёл седой мужчина в белом халате, за ним, стайкой, молодые люди.
–Таак. Кто тут у нас вчера тяжело рожал?
Профессор подошёл к её кровати. Студенты толпились за его спиной.
– Уберите одеяло – попросил он акушерку.
Акушерка стянула одеяло.
У студентов округлились глаза.
Белая рубашка почернела, пропитавшись кровью.
Профессор приподнял край рубахи, и увидев посиневшие, и разбухшие губы, спросил
– Околоплодное удалили?
Акушерка молчала.
– В операционную! Удалить околоплодное. Лёд. И под душ.
Ребёнка простудили при родах, и выхаживали четыре дня.
Она отсыпалась.
Проснувшись утром пятого дня, спросила – А почему мне не приносят кормить?
Грудь набухла и синие прожилки кровеносных сосудов проступали сквозь кожу.
Акушерка вышла, и вернулась с кульком.
Она развернула пелёнку. Мальчик. И приложила к груди.
…
Когда выписывали, врач предупредил – Три месяца воздержаться от половой жизни. Тяжёлого не поднимать. Несколько дней, желательно, постельный режим.
Из роддома забирал Ромка.
Муж, типа.
Когда сели в такси, развернул пелёнку, поморщился, но промолчал.
В общежитии ей выделили комнату на втором этаже, где жили, в основном, семейные.
Ромка приставать начал в первый же день.
Услышав, что терпеть придётся три месяца, присвистнул.
– Тогда в жопу! – грубо сказал он.
– У меня и там разрывы. И швы.
Он хмыкнул – И куда мне совать?
– Потерпишь.
Терпения хватило на неделю.
Уложив Олега, так назвали сына, Инна легла рядом с мужем. Он лёг на неё, и грубо овладел.
Швы сочились сукровицей два дня, но всё обошлось.
На третий день, осмотрев швы – Нормально! – Ромка лёг на неё и, после этого, лазил каждый день.
Добром это не кончилось. Через полгода, Инна, забеременела.
Глава первая
Она пошла на аборт.
Надеялась вернутся этим же днём. Но её оставили в клинике на три дня.
Инна позвонила в общежитие, и попросила передать мужу, что вернётся только в понедельник.
Ромка лежал на Любахе, когда заплакал малыш.
– Достал он меня! Ни выспаться, ни поебаться!
В дверь постучали.
– Ой! Это Инка! – испугалась Любка.
– Её завтра выпишут.
В дверь снова постучали.
– Да блядь!
Ромка слез с Любахи, надел трусы и подошёл к двери.
– Кто там?
– Открой!
Ромка узнал по голосу тётю Надю, вахтёра.
Кто-то из соседей, услышав плач малыша, спустился на вахту и сказал ей.
Тётя Надя, закрыв входные двери, поднялась на второй этаж.
Щурясь на свет из коридора, Ромка сказал –Тёть Надь, я уже спал.
– Включи свет.
Малыш, услышав стук в дверь, затих. А когда Ромка открыл дверь, опять заплакал.
– Тёть Надь, это моя комната.
– Комнату дали Инне и ребёнку. Включи свет, или я вызову коменданта.
Ромка щёлкнул выключателем.
Малыш затих, на мгновение, и снова заплакал.
Увидев Любку, прячущуюся под одеялом, тётя Надя покачала головой.
– Ээх, кобелина! Какой ты отец? Дай мне ребёнка.
– Да не отец я! Не мой. Совсем не похож. Родила Квазимоду какую-то. Нагуляла, а говорит от меня.
– Что ты мелешь, трепло? Инна чистоплотная девушка. Не чета тебе. Если бы что-то было, вся общага знала бы. Дай мне ребёнка.
Ромка подошёл к кроватке, достал малыша и поднёс к тёте Наде.
Она осторожно приняла его, и покачивая на руках – Не плачь, не плачь мой маленький. Уу-у, аа-а. Описался. Дай чистую пелёнку и бутылочку.
Взяв бутылочку с молоком взболтнула и принюхалась.
– Боже мой! Ты что, вина в молоко добавил?
– Чтоб спать не мешал. Мне в первую смену. Да несколько капель. И те водой разбавил.
– Вижу я, кто тебе спать мешает. Есть смесь?
– Есть.
Вахтёрша вернула бутылочку.
– Вылей. Сполосни. И принеси на вахту. И смесь не забудь. Инку жалко. Ох и хлебнёт она с тобой лиха.
И прижимая малыша к груди, и баюкая, тётя Надя ушла.
…
Едва дождавшись обхода, умоляла выписать.
Её выписали.
Инна вошла в вестибюль общежития и замерла.
На кушетке вахтёра спал малыш. Её малыш, её сыночек.
Тётя Надя отдала ключ от комнаты, но ничего не сказала.
Рассказали соседки.
Придя с работы, Ромка увидел в коридоре, у двери комнаты, кучкой сложенные вещи. Его вещи.
Ухмыльнулся. Сгрёб и ушёл.
Больше, в их жизни, он не появлялся.
…
Когда сыну исполнилось полтора, она отвела его в ясли, сама вышла на работу.
В ясли малыш собирался со слезами, и со слезами бежал к ней, когда она приходила за ним.
Ему было два года, когда она заболела.
ОРВИ.
Инна взяла больничный.
Инфекция дала осложнения по гинекологии.
Биопсия подтвердила предварительный диагноз, поставленный гинекологом: эрозия шейки матки.
В детском саду была круглосуточная группа, и Инна легла в клинику.
Кроме Олега, других детей, в группе не было.
К нянечке, молодой женщине, пришёл мужчина. Она уложила ребёнка спать, но малыш плакал, и звал маму.
Няня заперла ребёнка в спальне, ушла с любовником в другую группу, и всю ночь трахалась.
Когда Инна, через три дня, пришла за сыном, он, увидев её, отвернулся.
Она хотела устроиться в детсад. Но в отделе кадров института, где она работала, сказали, что тогда придётся выселиться из общежития.
– Куда ж я с ребёнком? – удивилась Инна.
Инспектор пожала плечами.
Инна уволилась. Уехала в деревню. К матери.
Мать, год назад схоронившая отчима, заневестилась, нашла фраера на двадцать лет моложе, и с внуком сидеть отказалась.
Инна нашла работу в райцентре. Устроилась на кирпичный заводик. От завода получила комнату в общежитии. Работала только в ночную смену. Уложив сына спать, уходила на смену, оставив малыша под присмотром соседки. Работала по самой вредной, горячей сетке, смена, в которой, длилась всего шесть часов.
Она пыталась устроить личную жизнь.
Один раз.
Когда Олег пошёл в первый класс, Инна познакомилась с мужчиной. Привела его в дом, познакомила с сыном.
– Этот дядя будет жить с нами, и будет, как папа.
Ночью, новоявленный папа, залез на Инну. Когда кровать стала поскрипывать, из-за ширмы, где спал мальчик, послышалось – Маа, я спать хочу ..
Они замерли, затаив дыхание.
Через полчаса, кровать снова заскрипела, и снова, голосок из-за ширмы – Маа, я спать хочу – прервал половой акт.
Когда ещё через полчаса, в третий раз, из-за ширмы послышалось – Маа, я спать хочу – новоиспечённый папа не сдержался.
– Да он издевается! Щенок!
Инна напряглась как струна, и застыла с каменным лицом.
– Уходи!
Несостоявшийся папа, молча, оделся.
Закрывая дверь, бросил – Ну и ебись со своим выродком!
С того дня, мужчин, она больше не приводила.
Глава вторая
В деревне был дурачок. Жил у бабки Матрёны, которая приютила его ещё мальцом, когда, сгоревшую, в одночасье, от белой горячки, мать, отнесли за нефтебазу.
А кто отец дурачка, не знала, наверное, и мать.
Дурачок был немой, безобидный и тихий. Белобрысый, с улыбкой, будто приклеенной к губам. Но улыбка не скрашивала лица, обезображенного оспинами. Более того, придавала ему какой-то зловещий оттенок. Матери и бабки пугали непослушных ребятишек – Вот ужо позову дурачка, он тебе улыбнётся.
Помогал Матрёне по хозяйству, да ухаживал за лошадьми в конюшне. Было ему тридцать лет.
В бане, мужики, с завистью, поглядывали на дурачка. На его большой член, чуть ли не до колен, свисающий.
Иногда, мужики забавлялись с дурачком. Давали ему самогона или водки. Захмелевший дурачок становился буйным, лез в драку. Мужики, сначала, толкали его, посмеиваясь. Дурачок свирепел. Свирепели мужики. И всё заканчивалось избиением несчастного.
В тот день Инна возвращалась с вечерней дойки. Закончив школу, в пединститут не прошла по конкурсу, и вернувшись в деревню, помогала матери, работавшей на ферме дояркой.
Инна шла мимо клуба, когда парни, в очередной раз, забавлялись с дурачком. Увидев, как они пинают его, повалив на землю, кинулась к ним и стала отталкивать.
Понемногу успокаиваясь, парни, один за другим, уходили, а последний, Федька, сватавшийся к ней, но получивший отказ, уходя, бросил.
– Ну-ну, пожалей его, пожалей, он тебя живо оприходует.
Дурачок, весь в пыли, лежал ничком и мычал.
Инна осторожно тронула его.
Он вздрогнул, как от удара, и вскинулся. Вращая глазами, схватил её за плечи, повалил на землю и стал душить.
Когда в глазах замелькали жёлтые всполохи, он отпустил шею девушки, и стал задирать подол платья. От ужаса, сковавшего её, она не могла шевельнуться, а голос пропал.
Дурачок стягивал с неё трусы. Спустив свои портки, лёг на неё, и Инна почувствовала между ног твёрдое и тупое. Из его рта капала слюна, смешанная с кровью. Инна смотрела в лицо дурачка, стараясь поймать взгляд. Он встретился с её глазами, замер на мгновение, дико вскрикнул, вскочил и убежал, скуля, как побитый щенок.
Инна дёрнулась и проснулась.
Вскоре, по деревне, поползли слухи, что дурачок изнасиловал Инку. Когда слухи дошли до матери, она выспросила у дочери, и Инна рассказала, как было на самом деле. Мать успокоилась.
Через год, отработав в школе, в группе продлённого дня, она снова поступала в пединститут. Опять не добрала баллов, но в деревню не вернулась. Устроилась на работу в НИИ (научно-исследовательский институт), где и познакомилась с Ромкой.
Когда вернулась в деревню, с двухлетним сыном, бабка, взяв внука на руки, и вглядевшись в его лицо, пробормотала.
– Видать не сплетни-то были.
Инна, сначала, не поняла, о чём, мать. А когда дошло, захолонуло сердце: необъяснимым, и непостижимым образом, в чертах лица, сына, проступал лик дурачка.
…
На кирпичке Инну ценили за ответственное отношение к работе, и через два года она стала бригадиром смены. Директор, из личного фонда, выделил ей однокомнатную квартиру.
В тот год, Олег пошёл в первый класс.
Как-то, в журнале «Работница», ей попалась статья об онанизме, у мальчиков, в препубертатном возрасте.
Вечером она подошла к кроватке сына. Мальчик спал. Руки под одеялом. Она приподняла одеяло. Ручки были в трусиках, в области паха.
Инна, укладывая ребёнка, сидела рядом, и держала его руки поверх одеяла, пока Олег не засыпал. И не догадывалась, что пятилетний ребёнок уже умеет хитрить.
Мальчик притворялся спящим.
А когда мама уходила, он, под одеялом, трогал писюльку.
В школе Олег учился ровно: отличником не был, но без троек.
С классом, из-за его внешности, в чертах лица было что-то отталкивающее, отношения не сложились. Несколько раз мальчишки дрались с ним.
На классных вечеринках, девчонки, с ним, не танцевали.
В седьмом классе, на восьмое марта, после уроков устроили танцы в классе.
Олег пригласил на белый танец Верку, в которую был влюблён.
– Отстань, Квазимода! – оттолкнула она его, и скривилась.
Олег вздрогнул.
Кто-то захихикал, и заржали все.
Ддура! – бросил он Верке, и пошёл из класса.
На улице его догнал Вовка.
– Постой, Олежа! Поговорить надо.
Олег остановился.
Вовка подошёл к Олегу вплотную, и сразу же толкнул.
Кто-то из мальчишек, зайдя сзади, опустился на колени, и Олег, споткнувшись, упал навзничь.
Подскочили ещё двое, и стали пинать лежачего.
За лето, перед восьмым классом, Олег заметно вырос и раздался в плечах.
Когда пришли на перекличку, он оказался на голову выше, самого высокого одноклассника.
В конце сентября, на уроке истории, Вовка плавал, стоя у доски. Ему подсказывали. Он прислушивался и повторял. А когда ляпнул невпопад, все засмеялись.
Олег тоже усмехнулся.
Вовка получил кол.
После уроков, Вовка с друзьями, поджидал Олега на улице.
– Слышь, Квазимода, а чё ты смеялся на уроке?
– Потому что смешно было – ответил Олег.
На него набросились гурьбой. Но справиться с Олегом не смогли.
Из школы выскочил кто-то из учителей, и мальчишки разбежались.
После этого, Вовка больше не задирался.
Глава третья
В десятом классе к ним пришла, по распределению, новая учительница по литературе. Её же поставили классным руководителем.
Инна Архиповна Кобылянская.
Молодая, симпатичная женщина. Ростом под метр восемьдесят, с шикарным бюстом и широченными бёдрами.
Все мальчишки, разом, влюбились в неё, а половина, как минимум, из них, мастурбируя по ночам, представляли классную в своих эротических фантазиях.
А Олег перестал дрочить. Ему казалось, что незамутнённый лик Любви, несовместим с похотливыми желаниями.
На одном из уроков, Инна, стоя у стола, и положив правую руку на стопку тетрадей, обратилась к классу.
Они писали сочинение на свободную тему. Это было домашнее задание.
– Все справились с заданием. Молодцы.
Она отложила на стол верхнюю, в стопке, тетрадь. Остальные тетрадки положила на первую парту.
– Раздайте – и взяла, со стола, отложенную тетрадку.
– Пять-пять! Пять по русскому, и пять по литературе. За лаконичность формулировок, за ясное изложение, за краткость. А краткость – сестра таланта.
Она пошла между рядами, и остановившись возле Олега, улыбнулась ему.
– Свиридов, ты удивил меня.
Олегу хотелось, конечно, быть в центре внимания. Но оказавшись в нем, весь класс смотрел на него, он застеснялся.
На выпускном балу Олег пригласил классную на танец, и она вальсировала с ним.
Когда сделали перерыв, все высыпали на улицу.
Инна курила.
Мальчишки, встав полукругом, слушали её рассказы о весёлой студенческой жизни.
Когда выпускники, из других классов, потянулись в школу, она сказала
– Ну ладно, мальчишки, идите – и повернулась в сторону туалета.
Мальчишки ушли.
Олег задержался.
– Ты тоже по нужде? – она выпустила дым – Иди, я ещё покурю.
– Инна Архиповна – он протягивал ей свёрнутый листок.
Держа в левой сигарету, она взяла листок правой. Встряхнула, разворачивая, затянулась и прочла:
Она письмо мне написала,
И в нём немного было слов:
Из Блока несколько стихов…
Ну что ж – и этого немало.
И я ответил бы стихами,
И спел бы песню о любви,
Любви, которая, как клятва
Меж закадычными друзьями,
Сердца скрепляет на крови.
Я всё такой же, объяснимый;
Немного странный и ранимый
От слов твоих, порой до слёз.
Всё жду, когда же образ милый
Прекрасный и неповторимый
Войдёт в обитель моих грёз.
– Хорошие стихи. Интересно, кто тебя вдохновил? Кто, эта прекрасная незнакомка, объект твоих воздыханий, Ромео?
Он молчал, боясь взглянуть на неё, и изо всех сил стараясь отвести взгляд от разреза на её юбке.
Инна усмехнулась – Неужели ты думал, что я, прочитав стихи, брошусь в твои объятия? Ты что возомнил себе, Квазимодо?
Бросив сигарету в траву, демонстративно медленно рвала листок. Держа клочки в ладонях вытянутых рук, перевернула. Ещё раз усмехнулась, и ушла.
…
В этот день, у Инны, с самого утра было какое-то странное, нехорошее предчувствие.
Проводив Олега на выпускной, стала собираться на работу, во вторую смену. Она ходила по комнате, и как слепая натыкалась то на кресло, то на ширму. То, вдруг, ловила себя на том, что сидит на кровати и отрешённо смотрит в окно.
Выйдя на площадку, долго рылась в сумочке, ища ключ. Зашла в прихожую и обшарила тумбочку.
Ключа не было.
Она глянула в зеркало – Дурацкая примета – и увидела ключ. В руке.
В цехе, сменщица Татьяна, увидев её, даже испугалась.
– Инна, что случилось? На тебе лица нет.
– Не знаю. Мутит что-то вот здесь – она приложила руку к груди.
– С Олегом что-то?
Её будто током ударило. Гулко застучала кровь в висках, а лицо вспыхнуло, как от ожога.
– Таня, я сбегаю домой, что-то неладно – говорила она уже на ходу.
Квартира была на втором этаже. Руки тряслись, и она никак не могла попасть, ключом, в скважину.
…
Олег стоял несколько минут, ничего не слыша, и не видя. Наконец, придя в себя, медленно пошёл, куда глаза глядят.
Очнулся на площадке, перед дверью своей квартиры.
Когда открывал дверь, что-то перевернулось в сознании, и он увидел себя, откуда-то сверху, за спиной, со стороны правого плеча. Видел, как он вошёл в прихожую, закрыл дверь на ключ, положил ключ на тумбочку, разулся, прошёл в ванну, тщательно и долго мыл руки .. вышел на балкон … снял бельевую верёвку … сложил её вдвое … вышел из комнаты … закрыл дверь … сделал петлю … накинул на шею … встал на колени … привязал другой конец верёвки к ручке. Он смотрел на дверную ручку, на верёвку, тянущуюся к ней от шеи. Верёвка была длинная. Он перевязал, уменьшив длину. Несколько минут стоял, ничего не видя перед собой. И стал заваливаться на бок. Петля, затягиваясь, впивалась в кожу на шее, причиняя жгучую боль и, от боли, он пришёл в себя. И испугался. Дёрнулся вверх, опираясь руками о пол. Но произошло что-то ужасное: перед глазами возникла чёрная пелена, и из этой пелены высунулся уродец, с омерзительной харей, и ткнул в лицо, пылающим факелом! Олег, инстинктивно, вскинул руки, защищаясь, и повис на петле, затягивая её своим весом. Снова дёрнулся вверх, опираясь руками. Уродец высунулся, и ткнул факелом в лицо …
Инна рванула дверь!
Олег, с посиневшим лицом, и вздувшимися венами на шее, хрипел и бился в петле, отталкивая что-то, от себя, руками.
Она метнулась к нему, и подхватив, рывком приподняла, и удерживая одной рукой, другой ослабила петлю.
Он стал приходить в себя, и она развязала узлы на ручке, и сняла с его шеи верёвку.
Произошедшее так напугало, что она, позвонив на работу и сказав, что заболела, попросила отпуск на три дня, в счёт отгулов.
Она никому об этом не рассказала.
О том, что нужно бы сходить к психиатру, даже и мысль не промелькнула.
Олег, и без того неразговорчивый, после этого, замкнулся и ушёл в себя.
Несколько раз Инна пыталась с ним поговорить.
Но Олег, молча, ложился на свою кровать за ширмой, и отворачивался к стене.
Утром, на третий день, когда она заправляла свою кровать, Олег сказал.
– Ты иди на работу. Не бойся. Глупостей больше не будет.
Она застыла с одеялом в руках.
По щекам струились слёзы.
…
Через две недели пришла повестка из военкомата на призывную комиссию.
Олегу, в первых числах сентября, исполнялось восемнадцать лет.
Комиссия признала годным к строевой и зачислила в ВДВ.
Олег приободрился, настроившись на службу в армии.
Но Инна, насмотревшись репортажей о дедовщине, и наслушавшись ужастиков от матерей, сыновья которых служили, решила, что сына, в Армию, не пустит.
Шла вторая Чеченская.
Инна записалась на приём к военкому.
Стареющий, полнеющий, и лысеющий, с круглыми, как у хорька, похотливо бегающими глазками, военком сидел в кресле, когда в кабинет, без стука, вошла женщина.
Закрыв за собой дверь, она повернула защёлку, шагнула к столу и, бросив на него презерватив, стала раздеваться.
Подполковник таращился, разинув рот.
Перед ним стояла обнажённая женщина. Невысокая, но с фигуркой, словно точеной, с идеально-округлыми формами, жгучая брюнетка, с глазами, зелёными как изумруд, обжигающими ледяной неприступностью.
– Кармен! – пролепетал он, сползая с кресла.
Время было мутное. Люди бес чести. Он поимел её, и забыл о чём обещал.
В начале октября пришла боевая. И через две недели, Олег, вместе с другими новобранцами, ехал в поезде, в учебку, куда-то под Псков.
Глава четвёртая
Три месяца в учебке. Присяга. Северный Кавказ. Рота разведки.
Здесь он подружился с Серёгой.
Как это иногда бывает, подружились два человека, абсолютно несхожие характерами.
Олег молчаливый, даже угрюмый и немногословный.
Серёга – рубаха парень, балагур и весельчак.
Их всегда видели вместе.
Серёга что-то рассказывает, размахивая руками. То сядет, то встанет. Пройдётся туда-сюда. А Олег, сидит, слушает, и молча улыбается.
Война
Неподготовленная к ужасам войны, неокрепшая психика пацанов не выдерживала. И копились в душе ожесточение и злоба, не находя выхода даже в боях.
Взвод прочёсывал зелёнку в поисках схронов, и напоролся на засаду. Старлей, понимая, что перестреляют всех за полчаса, принял решение прорываться.
Прорвались трое.
Уходя от преследования и отстреливаясь, подорвались на растяжке.
Олег лежал. Высоко в небе парил коршун. Они приближались, переговариваясь.
Короткая очередь. Ещё одна, и в него уставился черный глаз автомата, в руке бородача. В следующее мгновение, бородач, прошитый очередью, валится на землю рядом с ним.
Боевики отступают. Спецназ подоспел.
Погиб Серёга. Погиб командир. Погиб взвод.
Олега, тяжело раненого, отправили в госпиталь.
…
Ужас войны вошёл и в её жизнь. Она прислушивалась к шагам на лестнице. С замиранием сердца входила в подъезд, и обмирая от страха, приближалась к почтовому ящику.
Но писем не было.
Смотрела новости. Но как только начинались сводки оттуда, выключала телевизор и падала в подушку. Так и засыпала.
Звонила в военкомат и дежурный всегда отвечал одно и то же: ваш сын проходит службу на Северном Кавказе, с ним всё в порядке.
Немного отвлекалась на работе, заменяя и подменяя других, лишь бы только не сидеть в квартире, одной, в ожидании.
Был, как раз, тот день, в мае. Никого не надо было подменять.
Зазвонил телефон.
Она долго не брала трубку, надеясь, что звонок оборвётся.
Но звонок повторялся, и повторялся, и повторялся …
Она взяла трубку – Алло
– Алло, Инна Алексеевна?
– Да
– Свиридова?
– Да
– Дежурный, лейтенант Акимов. Я по поводу вашего сына.
Она медленно оседала на пол – Что с ним?
– Сейчас уже всё нормально. Он был ранен. Тяжело. Но сейчас пошёл на поправку. Алло, вы слышите?
– Да! Да! Где он?
– В Ростовском госпитале. Его демобилизовали по ранению. Вы можете приехать и забрать сына домой. В госпитале вам в помощь дадут двух санитаров, для доставки сына домой. Расходы на проезд оплатит Министерство Обороны. Можете оформить билеты через военкомат, но это будет долго. Либо можете купить билеты, и потом прийти с ними в военкомат.
Всё было как в тумане.
Поездка в Ростов.
Поездка назад.
Она была благодарна двум мальчишкам, санитарам.
Но всё позади, и сын, в бинтах, но в сознании – дома.
Перед нею не стояла проблема, как ухаживать с сыном. Она сразу решила, всё будет делать сама: ходить за ним, менять бинты и обрабатывать раны, мыть его.
Она оформила очередной отпуск, и с отгулами вышло тридцать шесть дней.
Первую неделю было сложно с туалетом.
Пописать просто. Она помогала ему сесть, и держала ковшик, поддерживая и направляя член, чтобы не разбрызгивалась моча. Он сам сказал, что нужно оттягивать крайнюю плоть, и тогда струя мочи не будет разбрызгиваться.
Чтобы покакать, она помогала ему встать на колени, и ставила, между ног, тазик.
Ей не было противно. Не было стыдно.
– «С какой стати – говорила она себе – я обихаживала сына, когда он был грудным и беспомощным. Ну и что с того, что он вырос? Для матери, её сын остаётся ребёнком, даже если у него есть внуки».
Первый раз она помыла его прямо в кровати. Протирала полотенцем, смачивая в горячей воде из тазика.
Второй раз уже в ванне, под душем. Олег сидел в ванне, а Инна намыливала его и поливала из лейки.
На второй неделе, придя из магазина, Инна сказала – Встретила твою учительницу. Классную вашу, в десятом. Спрашивала про тебя.
Инна помолчала и добавила – Прощения просила. Я, правда, так и не поняла за что.
На лицо Олега набежала тень.
– Мне тоже непонятно, за что.
– Ну и ладно. Я взяла вина. Когда сможешь ходить самостоятельно, мы выпьем с тобой за твоё возвращение, и выздоровление. Пойду ужин приготовлю.
Ночью Олег лежал без сна. Одни воспоминания вытеснялись другими, и сам не заметив, как, стал трогать член. Перед внутренним взором встала Инна, учительница, и он стал дрочить, представляя её. И шумно задышал, когда изливалась сперма.
Инна спала. Но прерывистое дыхание Олега услышала. Встала, и не включая свет, подошла и сдвинула ширму..
Он изливался, закрыв глаза.
Увидев, как брызжет сперма, подумала – «Надо будет постирать постельное. Завтра».
Олег открыл глаза и дёрнулся, пытаясь подтянуть одеяло. Но передумал.
Накопившаяся злость там, трансформировалась в похоть здесь, истекая спермой. А подсознание, извращённая вещь в себе, подсунуло образ другой женщины. Другой Инны. Та была где-то там. Снаружи. Эта была рядом. Та была большая. Эта маленькая.
Но, по сравнению с красотой этой, та выглядела дурнушкой.
– Принеси полотенце.
Она принесла полотенце и стала вытирать, обтирая член и промокая простынь. Инна была в ночнушке. Олег лежал голый.
– Ты же целовала меня, когда я был маленький, целовала везде
– Да
– Поцелуй
Инна наклонилась.
– Нет. Я имел в виду там, и там.
Он взял её руку, и коснулся ею члена, и ягодиц
– Олег – она потянула руку.
Но он удержал.
– Поцелуй Инна. Я хочу, чтобы ты поцеловала.
Инна застыла, не вполне понимая, что происходит.
Нет, она не испугалась. И даже, и не видела ничего предосудительного, или постыдного в его просьбе. Но всё было неожиданно. И сделать – это, подчинившись просьбе сына, мешал какой-то барьер внутри. Препятствие, или запрет, или табу, через которое нужно было перешагнуть.
– Инна, целуй. Я скажу, за что, она – его голос дрогнул – просила прощения. Я, тогда, из-за неё …
Он не смог договорить. Горло перехватил спазм, как будто на шее затягивалась петля.
Перед её глазами, словно кадры киноплёнки, замелькали сцены того жуткого дня. Холодный ужас заползал в душу.
Она наклонилась, и поддерживая пальчиками член сына, чмокнула в головку.
Глава пятая
Он не называл её мамой, матерью.
С того дня, когда она пришла за ним в садик после лечения, Олег называл её по имени: Инна.
– Ещё … целуй … там …
Она поцеловала в ягодицу.
Член Олега стал возбуждаться.
– Я хочу тебя – он держал её за руку.
Инна потянула руку – Нет. Олег, нет. Нельзя.
– У тебя кто-то есть? Кто-то был?
Она замотала головой – Нет .. нет .. нет …
Член стоял. И желание только одно: сделать это сейчас, чтобы забыться. Слишком муторным было воспоминание.
Она, вдруг, прочувствовала состояние сына.
Сострадание – это и любовь, и мука, и боль матери. Она ещё противилась, но мозг, лихорадочно, искал оправдание тому, что происходило. В голове сталкивались мысли о запрете, табу, об отношении морали, общества к подобному, и о династиях фараонов, французских, да и русских царских семьях, где инцест был не редкостью.
Она потянула руку сильнее.
– Я принесу вино.
Она долго не могла открыть пробку, которая крошилась, и наконец, просто продавила её в бутылку. Взяв два стакана, вернулась в комнату.
Олег лежал с торчащим членом, и ждал её.
Инна наполнила стаканы и помогла сыну сесть.
Они молча свели стаканы и стали пить. Олег выпил вино за два глотка. Инна пила медленно, глотками, не ощущая вкуса и запаха.
– Зачем нам вино? – спросил Олег.
Инна пожала плечами – Не знаю.
Она разлила остатки и выпила.
Олег пить не стал, и взяв её руку, притянул к члену, уже обмякшему – Дрочи.
Инна обхватила член правой, а левой взяла стакан Олега и допила вино. Она хмелела, и всё происходящее уже не казалось диким.
Дрочить она не умела. Совершенно.
И Олег, обхватив сверху своей, стал дрочить сам, её рукой.
Инна смотрела, как возбуждается член, чувствуя одновременное его наполнение кровью и твердение. Всплыли воспоминания, казалось бы, уже давно забытые, бурных ночей с Романом, вытесняя другие мысли, и плоть, просыпаясь, востребовала своё. Задёргалось, сокращаясь, влагалище. Увлажнились соком губы, и набухший похотник горел, ожидая ласки.
