Читать книгу Симметрия мира - юрий павлович елисеев - Страница 1

Это странное имя вошло в мою жизнь вместе с дурманящим запахом цветущих лилий и ночными поездками за город, к, огороженной от мира сумрачными зарослями терминалии, небольшой лагуне с бесконечным звёздным небом над тёмной водой и негой растворённой в прохладе ночи. Девушку звали Кахайя, что на языке местного населения означало: «свет» и всё, что досталось ей от Евы – звук имени, голос и взгляд, гипнотическое выражение лица в тени волос манило и завораживало своим животным магнетизмом. Порой мне казалось, что весь набор крючков, данных ей природой, с успехом применялся ею лишь для того, чтобы заполучить самца и отдать должное древнему инстинкту продолжения рода. Это не укладывалось в мои представления о любовных отношениях, принятых в Старом Свете, где, обычно, я задавал тон. Смущало и ставило в тупик. В свои пятьдесят, будучи законченным циником, познав стольких женщин разных этических норм, вероисповеданий и сексуальных пристрастий, я не мог понять, как эта девчонка, едва достигшая совершеннолетия, смогла получить надо мной такую власть…

Пять лет назад, оборвав все якоря, державшие меня в Нью-Йорке и, почувствовав себя по-настоящему свободным, я приехал туристом на этот остров. Излазив его из конца в конец и, поняв, что это место вполне подходит мне, я открыл здесь мастерскую скульптуры и пару лет, по инерции, топтался на месте, создавая клоны своих вещей давно получивших признание и дивиденды в Европе. Меня это устраивало. Жизнь моя двигалась в нужном направлении. Я было начал придумывать новое звучание своих идей, но через какое-то время, понял, что искать ничего не надо – всё, что было нужно находилось передо мной и вслед за Гогеном, усвоил простую истину, которая состояла в том, что тела аборигенов являются лучшим инструментом из тех, на которых можно и нужно играть в изобразительном искусстве. Когда-то жизнь в России научила меня упрямству и терпению – я начал с чистого листа и уже через три года пластический язык, найденный и предложенный мной зрителю, снова покорил сердца европейских ценителей, давно не балованных моими работами. И конечно, новые опусы были встречены публикой «на ура». Это был ощутимый успех и за успехом пришли ощутимые деньги, на которые я купил дом на берегу океана, где поселился вместе со своим старым псом Барни, жившим со мной с тех пор, когда я увидел его в помёте шотландки Филби, собаки знакомого архитектора и который десять лет являлся бессменным спутником во всех моих странствиях по миру. Помнится, как, войдя в только что приобретённый дом, пёс посмотрел на меня и, проковыляв до спальни, улёгся на коврик у кровати, давая понять, что «пост принял». Обжившись, я обнаружил недалёко от дома местный рынок, несколько магазинчиков, бар и ещё что-то похожее на крытое кафе, в котором местные могли заказать дешёвую еду, а так же узнал, что дальше, у подножия горы, в деревне, можно арендовать лодку или катер для прогулок в прибрежных водах, порыбачить и просто отдохнуть с компанией. Туда мы наведались вместе с Барни в канун Нового года в начале нулевых. Оставив машину возле почты, я проник внутрь и, подойдя к стойке, спросил у клерка, похожего на орангутанга преклонных лет, где можно нанять лодку. Примат, почесав небритый подбородок, ушёл в транс, видимо перебирая в памяти всех владельцев плавучих средств этого поселения, после чего, спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, сообщил следующую информацию о том , что лучше всего нанять Барона, но у него длинный райдер: чего нельзя делать на лодке, также можно обратиться к Буди, хотя это тоже не лучший вариант, потому, что он в это время года большей частью хандрит и злоупотребляет дешёвым пальмовым вином, от которого становится совершенно невменяемым, Куват и Саид уже заняты…Говорящий как-то странно посмотрел на меня будто прощупывая «на слабо», затем голосом заговорщика, сообщил, что у его родственника есть лодка, котороя может подойти. Следуя за нехитрыми умозаключениями местного почтмейстера, из которых стало понятно, что родственные связи играют не последнюю роль в жизни этого острова и, получив схему, двигаясь по которой, можно было выйти на родственника, я отправился навстречу приключениям. Поколесив по посёлку около получаса, я выкинул бумажку в окно машины и огляделся: кривая улочка, куда меня занесло согласно схеме, упиралась в большое красное здание, крытое, как и все здания деревни, бамбуком и пальмовыми листьями с коньком загнутым вверх, который заканчивался большими рогами. Поняв, что другого здания, кроме обрисованного мне почтальоном, здесь нет, я с сожалением покинул прохладу салона и вылез из машины в пекло улицы. Барни сочувственно поглядел мне вслед, зевнул во всю ширину пасти и, вытянувшись в струнку на заднем сиденье, задремал. Подойдя к дому, я увидел старика, сидевшего в тени веранды и, по описанию, похожего на Сухарто. Перед ним, стоя на коленях, расположилась девушка, которая обёртывала ноги старика листьями Моринги. Увидев белого человека, девушка вскочила на ноги и стала за стариком, насторожено поглядывая в мою сторону. Похоже, что из всех островов архипелага, именно на этом острове, чужаки не пользовались большой популярностью. В ответ на приветствие, старик склонил голову и спросил, что привело меня в его дом. Я сообщил о своём желании покататься на лодке, но Сухарто ответил, что у него заболели ноги и он вряд ли сможет быть мне полезным, потом оценивающе оглядел меня с ног до головы и, выдержав долгую паузу, достойную «МХАТовских подмостков», сообщил мне, что внучка, если будет предложено хорошее вознаграждение, сможет мне помочь. Он кивнул на девушку стоящую сзади и я впервые разглядел её. На первый взгляд и неё была угловатая фигура, худые плечи, скрытые копной иссиня-чёрных волос и странные амулеты надетые на тонкие запястья. Сдержанные линии и робкие округлости фигуры ни о чём не говорили, пока смуглянка не посмотрела мне в глаза. В её взгляде я почувствовал откровенный вызов дикарки и безжалостной охотницы. В это мгновение я со всей ясностью увидел, как смотрит самка ягуара перед атакой на тропе в джунглях, я увидел этот взгляд – пристальный и возбуждённый. Меня пронзило этим взглядом и я почувствовал себя добычей. Индонезийская Диана была чертовски хороша и пришлось приложить усилие, чтобы очнуться от наваждения. «Не может этот ребёнок быть так опасен» – подумал я и поспешил улыбнуться. В ответ блеснули её жемчужины: «Кахайя» – сказала она и гордо стукнула себя в грудь. Это было смешно и я с поклоном ответил: «Юрий». После того, как все формальности были соблюдены, я внёс предоплату. Мы, захватив вёсла и Барни, отправились на берег, где находилась лодка Сухарто. Кахайя шла впереди, ступая грациозно и величаво, несмотря на свой совсем не великий рост. Я невольно залюбовался её походкой и она, видимо, почувствовав спинным мозгом, мою заинтересованность, увеличила амплитуду движения, раскачивания бёдрами до неприличия, на что Барни, трусивший рядом со мной, удивлённо заворчал. Она обернулась и показала нам обоим язык. Добравшись до пустынного причала, мы прошли к лодке. Кахайя открыла большой ржавый замок и цепь с облегчённым лязгом упала в песок. Из ящика, обитого железом, девушка извлекла небольшой лодочный мотор и канистру. Скоро и ловко приладив мотор к лодке, она жестом показала в сторону моря. Я помог столкнуть посудину в воду и мы забрались на борт. Барни, как старый морской волк, уселся впереди, так естественно и привычно, будто всю жизнь провёл у моря. Я осмотрелся: плавучее средство было довольно большое, крытое цветным полотном из плотного материала, используемого обычно для навесов кафе или пляжных зонтиков, что, скорее всего, когда-то было и тем и другим; но доработанное стилистически и обвешанное гирляндами ракушек и амулетов, оно утратило свою утилитарную сущность и стало предметом культа. Лодка, украшенная таким образом, а так же рисунками, в которых можно было прочитать всю её историю: от дерева, росшего в джунглях, (прежде чем пойти на материал для постройки), до мастера и первой соленой морской волны, омывшей её с носа до кормы, от бесчисленных дней противостояния волнам и рифам, до сегодняшнего – была похожа на рекламный проспект прогулочного судна. Глядя на на эти рисунки, я подумал, что было бы неплохо, после сегодняшней прогулки, дорисовать в её историю и меня. Как и все туристы, в первую очередь, я захотел посетить чудо-острова, о которых не говорил только ленивый и, где вода была такой прозрачности, что видимость доходила до двадцати метров, где, перегнувшись через борт лодки, можно было увидеть в мельчайших подробностях прекрасное морское дно, а если напрячься – и своё будущее. Кахайя выслушала мои пожелания и, скорчив неодобрительную гримасу, сказала, «что сейчас туда надо будет идти против ветра» и, показав в противоположную сторону, уверено добавила: «Туда надо». На что я покачал головой и сказал, показывая в нужном мне направлении: «Туда». Она зыкнула на меня, как зверёк, но спорить больше не стала. Всю дорогу до первого острова мы молчали, Барни спал, убаюканный ровным гулом мотора. Остров, к которому мы приплыли, был небольшой и когда мы приблизились к мелководью лодка будто зависла в воздухе. Такой чистоты я ещё не видел – дно было внизу но ощущения воды я не чувствовал. У меня, видимо, был очень глупый вид, потому что Кахайя рассмеялась, глядя на моё удивлённое лицо и, решив добить меня, она, вдруг, мгновенно скинула одежду и совершенно голая прыгнула в воду. Я только увидел, как блеснула на солнце её точёная фигурка и у меня в первый раз перехватило дыхание . Кахайя ушла в глубину и, нарушая все законы физики, словно большая птица, какое-то время, парила в глубине, как на небе и, достигнув дна, долго кружилась среди буйства водорослей, выискивая кораллы и раковины. Мне показалось, что прошло недопустимо много времени, с тех пор, когда Кахайя прыгнула в воду, я, с возрастающей тревогой, наблюдал за ней, борясь с желанием прийти на помощь; наконец увидел, как девушка, оттолкнувшись от дна, стала подниматься на поверхность. Я отвернулся, когда побросав добычу в лодку, ныряльщица рывком перелезла через борт и уселась на своё место у руля. Она тяжело дыша, некоторое время возилась с волосами и, выжав их, влезла в свои одежды. Поняв это, я повернулся и встретился с насмешливым взглядом Кахайи, которая сказала смешно коверкая слова:

– Ты меня бояться? Так не надо..Я тебя любить..

Я немного опешил.

– Это как?

– Как взрослая. Сильно..

На время потеряв дар речи, я не знал что ответить и ляпнул первую попавшуюся отговорку:

– Ты мала ещё, а я старый.

Она покачала головой.

– Не так. У нас всё решать «баба», а он может быть старый.

Старый муж! Это несуразное высказывание покоробило мои домостроевские принципы и мою убеждённость в том, что брак должен быть равным. Я, как мог объяснил девушке, что, в моём мире, такая разница в возрасте приводит к грустным размышлениям и далеко идущим последствиям, что это против законов природы и, в конце-концов, против моего понятия об отношениях между мужчиной и женщиной. К концу моей лекции, я увидел слёзы в глазах девушки и я поспешил её успокоить, сказав, что у неё все будет хорошо, что она ещё встретит своего «баба», который будет любить и заботиться о ней. Услышав это, она откровенно, в голос, разревелась. Я был вынужден подсесть к ней и, обняв, стал успокаивать. Через некоторое время Кахайя успокоилась. Она больше не глядела в мою сторону, завела мотор и всю дорогу до деревни не проронила ни слова. Молча мы дошли до моей машины, где я отдал Кахайе оставшиеся деньги и она ушла не попрощавшись. Всю дорогу до дома мне приходилось напрягать извилины, чтобы отогнать мысли о девчонке и переключиться на что-нибудь нейтральное, но мысли мои почему-то крутились вокруг этой Кахайи. Ночью мне не спалось, я пил виски и глядел на звёздное небо, Барни тоже проснулся и, не обнаружив меня в кровати, недоумевая, вышел на крыльцо и сел рядом. Так мы просидели до утра: два одиночества – собака и человек. Неделя прошла в работе и мелких хлопотах по хозяйству. На самом деле хозяйство требовало серьёзных усилий, потому что находилось в запустении и упадке. Особых забот требовал сад, бассейн и мой дивный газон, который зарос сорняком и давно не видел газонокосилки. Было очевидно, что без помощников тут не обойтись. Я загрузил Барни в машину и отправился по знакомому маршруту. Сухарто был не один. Рядом с ним стоял знакомый орангутанг и светился дружелюбием – по всему было видно, что из денег, заплаченных за прогулку, часть перепала и ему. Старик жаждал быть полезным и конечно – не безвозмездно. Поинтересовавшись, о моих кулинарных предпочтениях – другими словами: что бы я хотел у него отведать, Сухарто предложил мне кофе. Я согласился, скорее из-за необходимости присесть на его уютный диванчик в тени веранды и, отнюдь, не желая что-нибудь выпить. Однако кофе был великолепен: и в правду, местное население, избалованное индуской и китайской кухней, было повёрнуто на всевозможных рецептах, завезённых в страну эмигрантами. За неторопливой беседой, я поведал старику о своей проблеме и он согласился мне помочь. Я спросил когда он сможет приступить к работе, Сухарто подумал, что-то высчитывая в голове и сказал, что придёт ко мне в Среду, когда вернётся Кахайя, которая отправилась навестить свою мать. Я понимающе кивнул головой – хорошая дочь должна почитать своих родителей, но старик, загадочно улыбнувшись, покачал головой.

– Она умерла давно. Кахайя понесла ей новую шляпку.

Очень простыми словами Сухарто рассказал мне, как в его родной деревне, расположенной в горах, хоронят умерших и, указав на почтмейстера, сказал, что тот как раз едет в горы на похороны и может показать весь обряд. Как я понял, усопший был его родственником и принадлежал к богатому роду. Подумав, что мне всё равно нечего делать в городе и, учитывая появившуюся возможность увидеть Кахайю, я согласился. Мы решили воспользоваться моей машиной, потому что ехать куда-либо на общественном транспорте в пределах острова мог себе позволить только любитель давки и духоты или человек имеющий терпение крокодила в засаде у водопоя. Через час, оставив Барни охранять дом, я прибыл на почту за своим новым гидом. Путра, так звали моего гида, был разодет как павлин, он тоже причислял себя к знатному роду, поэтому, отдавая дань традициям, вместе с пиджаком облачился в набедренную повязку. Почтмейстер лучился хорошим настроением, часть которого передалось и мне. Всю дорогу к деревне он рассказывал о своих родственниках, в числе которых рассказал историю матери Кахайи. Её звали Айша. Она была ныряльщицей по типу японской Амы, только доставала со дна не жемчуг, а кораллы и всевозможные раковины и сдавала всё это в магазин. Кахайя была зачата случайно от проезжего молодца европейской наружности, который растворился, сделав своё дело и в истории рода с тех пор больше ничего не напоминало о нём, кроме нестандартного лица и зелёных глаз, доставшихся ребёнку от родителя. Когда мать Кахайи погибла, попав ногой в ловушку рифа, Сухарто отвёз дочь в родную деревню, где она была похоронена, согласно всем обычаям народа Тораджи. Всё это Путра поведал мне пока мы ехали в горы. Когда мы прибыли к дому родственников умершего, уже забальзамированного и выставленного на погост, пошёл второй день праздника и народ вовсю пировал и приносил подарки. Мы вручили родственнику блок местных сигарет, который я купил по совету моего спутника и нас усадили на почётное место неподалёку от входа. К нам подошли девушки в красивых одеждах, неся подносы с мясом и кружками, наполненными пальмовым вином. Я искал глазами Кахайю, но её нигде не было, из чего я заключил, что она вернулась домой. Весь день играла музыка, гости танцевали и веселились. Вечером, изрядно наевшись и напившись, я засобирался домой, но мой гид замахал руками.

– Что ты, завтра будет самое главное!

Я посмотрел на него не понимая, что он имеет в виду. В голове шумело от суррогатного вина и тошнило от плохо прожаренного мяса.

– Поясни. – сказал я и тяжело вздохнул, стараясь побороть рвотный рефлекс. Путра объяснил, что завтра с утра состоится массовое жертвоприношение, после чего будут танцы, музыка и большой праздник с угощениями и раздачей мяса и сладостей. Больше всего мне хотелось в этот момент оказаться на заднем сиденье своей машины, поэтому, кивнув в знак согласия, я икнул и, пошатываясь, направился к своему пристанищу. Ночью меня мучили кошмары, в которых я, вместе с быками и свиньями, был забит на жертвенном камне, освежёван и поджарен как барашек на вертеле. Утром я встал совершенно разбитым, с жутким перегаром и деформированной внешностью. Публика постепенно стягивалась к лобному месту и занимала места, согласно ранжиру, установленному хозяевами. Я увидел махавшего мне Путру, который, похоже, уже был пьян и направился к нему. Подойдя поближе, я увидел рядом с ним Кахайю, которая от неожиданности на несколько секунд превратилась в застывшую статую, но быстро пришла в себя и, убрав с лица радостное волнение, направила свой взгляд на площадь перед домом, куда уже привели жертвенных животных. Среди собравшихся возникло напряженное ожидание и предвкушение кровавого действа, передававшееся в толпе, как заразная болезнь и поражающая в первую очередь способность трезво оценивать происходящее. Вирус убийства поразил присутствующих так же, как и сотни лет назад, делая их соучастниками бойни. Десять человек, которые водили животных по кругу, остановились и толпа выдохнула. Распорядитель, подняв руки и устремив взгляд в небо что-то негромко и быстро проговорил, потом опустив руки, издал душераздирающий крик, от которого я вздрогнул. В руках у его помощников блеснули ножи и началось кровавое представление. Свиньи рухнули и умерли сразу, сраженные ударами в сердце, а Буффало, с рассечёнными шеями, умирали долго, истекая кровью под ритм барабанов. Когда всё было кончено туши разделали и унесли на задний двор. Народ, обмениваясь впечатлениями, собрался в кучки в ожидании продолжения праздника. Кахайя, оказавшись рядом, негромко сказала мне на ухо.

– Я опять любить тебя.

Она опять посмотрела на меня с вызовом, как в первый раз, только теперь во взгляде было признание, смелость и безоглядность молодости. Похоже мне не суждено было выстоять в этой борьбе… Я наклонился к ней, чтобы попросить пощады и пригласить в гости, но Кахайя, вдруг, начала танцевать древний ритуальный танец и вслед за ней, постепенно закружились в танце остальные гости. Я стоял и смотрел на девушку, понимая, что танцует она для меня… Ещё откуда-то сбоку я почувствовал взгляд, который ожёг мне щёку, я посмотрел в эту сторону и на мгновение увидел лицо старика с татуировкой птицы на лбу. Это продолжалось мгновение и видение исчезло, передохну мной опять была Кахайя. Возвращались мы поздно вечером, Путру всю дорогу спал на заднем сиденье, наполненный под завязку угощениями и вином, а Кахайя, склонив голову на моё плечо, умиротворённо смотрела вперёд на дорогу и, похоже, была на пути ко сну.